- Князь Юлико... то есть король (поправляю я себя мысленно), знаете ли вы, что будет с вами?
Он бледнеет, ноги его дрожат и подкашиваются... Он на коленях предо мною униженно молит о пощаде.
- Вы должны умереть, ваше величество, - говорю я (в такую минуту я не могу называть его иначе, и потом он, в моем воображении, был храбр и дрался, как лев).
Он поднимает ко мне бледное и прекрасное лицо... (Непременно прекрасное... Юлико, король моей фантазии, не может обладать длинным носом и мышиными глазками настоящего Юлико.) Я читаю в его лице смертельный ужас.
Тогда я сзываю моих воинов звуком серебряного рога, такого именно, какой бывает только у героев и вождей, и говорю им:
- Я, ваша королева, прошу у вас милости для этого царственного пленника... Я отдаю вам за его жизнь все мои сокровища! Вы должны, вопреки обычаю предков, пощадить его!
И вожди и воины, пораженные моим великодушием, высоко поднимают меня на щите, как это делалось у древних народов, и молодой пленный король склоняется к моим ногам, целуя мои одежды.
- Вот как я тебе отомстила, Юлико! - кричу я ему и, забыв действительность, бегу, как безумная, по чинаровой аллее.
Мои щеки горят... Разметавшиеся косы хлещут меня по спине... Я натыкаюсь на Абрека, седлающего Шалого...
- Скорей, скорей, едем, Абрек! - кричу я в исступлении.
Но вдруг взгляд мой замечает ненавистную маленькую фигуру, приютившуюся в тени каштана, и я бросаю новое оскорбление Юлико - не королю воображаемой сказки, а настоящему Юлико с длинным носом и мышиными глазками:
- Слушай, князь-девчонка, если ты еще раз осмелишься сплетничать на меня бабушке, то я затопчу тебя копытами моего Шалого! Слышишь?
И вихрем уношусь в горы...
Глава IV
Бэлла. Неожиданная радость
- Нина! княжна-джаным! Сердце мое!
- Бэлла-радость!
- Золотая Нина!
- Бэлла! Бэллочка! Драгоценная.
Весь этот поток нежных имен вылился сразу с бурными поцелуями и горячими объятиями у ворот нашего сада, где стояли две чистокровные горные лошадки и два джигита в праздничных нарядах. В одном я узнала дедушку Магомета; другой, молоденький, быстроглазый, оказался моей хорошенькой теткой, сестрой покойной деды, Бэллой, дочерью Хаджи-Магомета-Брека. Хотя моя тетка была старше меня лет на 6 или на 7, но мы были с нею закадычными друзьями. Бэлла редко бывала в Гори, и потому ее громадные черные глаза так и сияли жадным любопытством.
- Золотая моя джаным, хорошенькая, изумрудная моя, яхонтовая... тянула она своим певучим голоском, и смеялась и целовала меня, и звенела запястьями под голубым, золотом шитым бешметом.
- А мы ехали... долго... ехали... все горами... горами... останавливались только у духанов*, а ночевали в аулах... - рассказывала она, поминутно пересыпая свою речь веселым, детски-беспечным смехом.
______________
* Духан - кабачок, харчевня.
- Как же ты без чадры*, Бэлла? - удивилась я, зная, что дед Магомет строго придерживается обычаев горцев.
______________
* Обычай татарок скрывать лицо чадрою.
- Тсс! - лукаво погрозила она пальцем и покосилась на отца, дружески обнимающегося с подоспевшим папой. - Чадра под бешметом... Здесь урусы, а ваши женщины не прячутся под чадрою... Я в гостях у урусов.
- Молодец Бэлла! Ай да дикая козочка, - рассмеялся мой отец и повел дорогих гостей к дому.
- А у нас новость, - шепотом сообщала я моему другу. - Приехала чужая бабушка... такая важная и сердитая... А с нею брат... двоюродный... Такой кудрявый... вот увидишь, и злющий, как голодный волчонок.
- Голодный волчонок! - подхватила Бэлла и громко, раскатисто рассмеялась.
На крыльце нежданных гостей встретила бабушка со своим неизменным Юлико.
- Здравствуй, Хаджи-Магомет, добро пожаловать, - насколько могла любезнее, приветствовала она деда, своего давнишнего врага.
- Здравствуй, княгиня, - сурово, без улыбки ответил старик, не любивший ее за ее чрезвычайную кичливость.
- Здравствуй, госпожа! - прозвучал звонко голосок Бэллы, и смеющееся, полное своеобразной прелести личике предстало перед старухой.
- Эта хорошенькая девушка - твоя дочь ага-Магомет? - обратилась бабушка к гостю.
Тот молча кивнул головою.
- Ты счастлив должен быть, ага, имея такую прекрасную дочь!.. - желая довершить любезность, продолжала бабушка.
- Будь благословенна Аллахом, госпожа, за твою доброту, - сурово произнес старик и остановил ласковый и грустный взгляд на дочери.
"Верно, он вспомнил деду", - подумала я и не ошиблась.
- У меня была и другая дочь, такая же прекрасная и добрая, но волею Аллаха она в раю... - тихо произнес он.
Всем стало грустно... Всем вспомнилась моя милая, незабвенная красавица-мать.
- А вот это внук мой, княжич Юлико, - не без тайной гордости произнесла бабушка, выдвигая вперед своего любимца.
И вдруг веселое личико моей молоденькой тетки сморщилось от спеха, и задрожали, и запрыгали на ее груди звонкие золотые монисты и ожерелья.
Она без церемонии трогала пальцами бархатный костюмчик моего кузена, его отложной воротничок, его длинные, как у девочки, кудри и хохотала до упаду.
- Косы девушки... шальвары мальчика... ай да джигит! - кричала она, не стесняясь, между бешеными приступами хохота.
Мы с отцом не могли не улыбнуться, смотря на эту веселую и живую дикарку.
- Перестань, Бэлла! - строго прикрикнул дед, видя, что старая княгиня начинает краснеть от приступа досады и сам виновник этого смеха не знает, куда деться от смущения.
Смех прекратился, но Бэлла долго не могла успокоиться. Много позднее, с возрастающим хохотом, говорила мне:
- Я думала, это кукла... а он живой, настоящий... Джигитом будет.
И мы обе, и тетка и племянница, полные веселья и жизненного задора, умирали со смеху.
- Знаешь, зачем я приехала? джанночка, светик мой! - говорила мне она, увлекая меня на наше любимое место - под ветви густолиственной чинары, и быстро продолжала, не дожидаясь моего ответа: - Ведь Бэлла, не простая Бэлла, Бэлла счастливая... под хорошей звездой родилась... Бэлла замуж идет за узденя... за богатого... всего много будет... и табун будет... и стадо будет... и золото... все!
- Бэллочка! - воскликнула я в ужасе, - ты замуж! Да ведь ты маленькая!
- Маленькая!.. - засмеялась она неудержимым смехом. - Так что ж? Мне лет много... Еще весна... и еще весна... и еще... три весны и еще... и Бэлла-старуха... и никто не женится на Бэлле... даже самый старый пастух...
- Да как же, Бэллочка, я-то? - чуть не с плачем вырвалось у меня.
- У-у, глупая джанночка! Ты моя подруга будешь, самая близкая... Сестра будешь... На свадьбе моей лезгинку плясать будешь. У-у, красавица моя, лань быстроглазая! душечка!
И она опять целовала меня крепко и восторгалась мною с живостью и горячностью ее азиатской натуры.
Мне ужасно странным казалось, что крошка-Бэлла, семнадцатилетняя девушка, подруга моих детских игр, сорванец и веселая шалунья, выходит замуж. Я боялась лишиться моей бойкой черноглазой подруги, но желание присутствовать на ее свадьбе, плясать удалую лезгинку, которую я исполняла в совершенстве, а главное - возможность уехать на несколько дней в горы, где я не была ни разу со дня смерти деды и где меня видели в последний раз маленьким шестилетним ребенком - вот что меня обрадовало! И, не отдавая себе отчета в том - будет ли или не будет счастлива Бэлла, захваченная мыслью о предстоящих мне удовольствиях, я запрыгала и закружилась, хлопая в ладоши, вокруг моей хорошенькой приятельницы.
- Ай, Бэлла, ты княгиня будешь... настоящая княгиня! Ваше сиятельство...
И мы снова обнимались и хохотали, приводя бабушку в негодование нашими дикими проявлениями восторга.
- А когда же мы поедем? - приставала я к отцу за обедом, лукаво переглядываясь с сидящей против меня Бэллой.
- Завтра я отпущу вас с Юлико... Дедушка Магомет, - обратился отец к своему тестю, - ты возьмешь с собою маленького княжича?
- В доме старого Магомета рады гостям! - ласково ответил мой дед. - А разве княгиня побрезгует моим гостеприимством?
Но бабушка с любезной благодарностью отклонила предложение.
- Стара я уже для таких поездок, - сказала она, - а Юлико пусть едет, - добавила она милостиво. - Только я не отпущу его без старой Анны. А ты, Георгий, не поедешь в горы?.. - обратилась она к отцу.
Но у отца были постоянные занятия. Войска перебирались в лагерь, и он не мог отлучиться надолго от своего полка.
- Я пришлю тебе мой подарок, Бэлла, - ласково обратился отец к затуманившейся на минуту свояченице.
Они были большими друзьями, и молодой горянке очень хотелось видеть его на своей свадьбе.
Напоминание о подарке, однако, живо прогнало печаль с ее милого личика, и она уже громко смеялась и, хлопая в ладоши, рассказывала, какая она будет знатная, богатая узденьша.
- Барбалэ, на заре мы уезжаем... Прощай! - кричала я, с шумом распахивая дверь каморки Барбалэ, - уезжаем все, деда, Бэлла, Анна, я и Юлико.
- Анна? и она уезжает? - встрепенулась моя старушка.
- И Анна! и Анна! Ты можешь одна подавать на стол твоему князю, печь лобии* и мариновать персики. Анна уезжает, радуйся, моя Барбалэ!
______________
* Любимое грузинское кушанье.
И возвестив любимой служанке столь радостную для нее весть, я уже мчалась дальше по следам Бэллы, крича во все горло: "Завтра на заре мы уезжаем".
- Михако, миленький, ты хорошенечко присматривай за Шалым, упрашивала я нашего денщика. - Пожалуйста, Михако.
- Будьте покойны, княжна, - успокаивал он меня, гладя лоснящуюся спину моего вороного.
- Я уезжаю завтра с дедой, - обратилась я к Родам, тщательно разглаживавшей кружевные воротнички Юлико. - Прощай, Родам, я уезжаю надолго.
Нельзя сказать, чтобы девушка приняла с особенной печалью эту новость.
Вечером того же дня я, уходя спать, завернула в кабинет отца. Он лежал на тахте со своей неизменной трубкой в зубах.
- Папа! - тихо сказала я, - завтра мы уезжаем. Ты прости мне, папа, мои стычки с Юлико, но я его так ненавижу!
- За что, Нина? - спросил отец.
- Ах, не знаю, право... - ответила я. - Кажется, за все, за важность, за чванство, за трусость... ну, словом, за все, за все.
- И ты думаешь, мне это приятно, девочка? - И в голосе моего отца послышались непривычные для моего уха нотки грусти.
- Папочка, - пылко вырвалось у меня, - я знаю, я - дурная, злая девчонка, но зачем они приехали! Без них было так хорошо!
- Тише! что ты, глупенькая! - и отец зажал мне рот рукою, которую я покрыла горячими, бурными поцелуями.
- Ну, что мне делать с тобою, буйная ты моя, непобедная головушка? улыбнулся как-то грустно отец и добавил тихо: - Там-то, в гостях, веди себя, по крайней мере, хорошенько. Я спрошу по приезде дедушку.
- О, да! - убежденно вырвалось у меня, - я обещаю тебе это, отец! - И поцеловав его еще раз, я птичкой выпорхнула из комнаты.
В этот вечер мы долго слушали соловья с Бэллой. Потом, обнявшись, пошли в комнату, где спали в эту ночь вдвоем на широкой тахте.
Молоденькая татарка сбросила с ног красные сафьяновые туфельки и долго молилась, повернувшись лицом к востоку. Ее лицо было серьезно и важно и мало походило на лицо той Бэллы, которая с криком и визгом гонялась за мной по аллеям сада.
- Слава Аллаху и Магомету - Пророку его! - вырывался по временам из груди ее молитвенный шепот.
Глядя на мою подругу, встала на молитву и я.
- Господи, - с тоской повторяла я, - помоги Ты мне, Господи, поменьше обижать Юлико и побольше радовать папу!
Глава V
В дороге. Аул Бестуди. Свадьба Бэллы
Мы выехали на заре... Еще задолго до восхода у ворот стояла почтовая коляска, куда Родам, Абрек и Андро переносили всевозможные узелки и тюрички с пожитками и провизией. Бабушка напутствовала на крыльце Юлико:
- Ты помни, милый, что настоящий князь должен держать себя с достоинством, - говорила она. - Веди же себя в чужом ауле, как подобает тебе по твоему происхождению.
И она перекрестила его несколько раз и поцеловала с материнскою нежностью.
- Прощайте, бабушка. - подошла я к ней.
- Прощай, - сухо кивнула она мне и протянула руку для поцелуя. - Не обижай Юлико... Веди себя прилично...
- Я уже обещала это моему отцу! - не без гордости заявила я и, еще раз повиснув на папиной шее, шепнула ему, пока он целовал меня в "свои звездочки", как называл он мои глаза в минуту особой нежности: - Слышишь? я обещала это тебе и постараюсь сдержать мое обещание.
Бэлла занесла ногу в стремя и глядела на дедушку Магомета, готовая повиноваться по одному его взгляду. Она с дедой ни за что не хотели сесть в коляску и решили сопровождать нас всю дорогу верхом. Со мной в экипаж сели Анна и Юлико. Абрек поместился на козлах вместе с ямщиком-татарином. Нарядный и изнеженный, как всегда, Юлико полулежал на пестрых подушках тахты, взятых из дому. Ему хотелось спать, и он поминутно жмурился на появляющийся из-за гор багровый диск солнца.
- Ну, храни вас Бог! - осенил отец широким крестным знамением коляску, провожая меня долгим любящим взглядом...
Лошади тронулись...
Горы и скалы, пастбища и поля, засеянные кукурузой, замелькали перед нами. Мы ехали по долине Куры и любовались ее плавным течением. Изредка на пути попадались нам развалины крепости и замков.
К вечеру мы остановились переменить лошадей и отдохнуть в духане, прежде чем вступить за черту в горы. Духан стоял у подошвы горы, весь почти скрытый под навесом исполинской скалы... Хозяин духана, старый армянин, принял нас как важных путешественников и гостеприимно открыл нам двери духана. Нам отвели самую лучшую комнату с громадным бухаром*, в котором жарился на угольках ароматичный кусок баранины. Вкусный шашлык**, соленый квели***, легкое грузинское вино, заедаемое лавашами**** - все было вмиг уничтожено проголодавшимися желудками.
______________
* Камин.
** Восточное кушанье из баранины.
*** Местный сыр.
**** Лепешки, заменяющие хлеб.
- Ночь мы проведем в горах, - заявил деда Магомет, чем привел меня в неописуемый восторг.
- А там нет разбойников? - тревожно спросил задремавший было у камина княжич.
- Душманы* всюду... Душманами кишат горы, - со смехом воскликнула Бэлла, но, заметив растерянный вид Юлико, сразу осеклась.
______________
* Горные разбойники.
Я же, помня обещание, данное отцу, старалась ничем не дразнить трусливого мальчика.
На свежих горных лошадках мы бойко въехали в горы. Я удивлялась только выносливости коней деды и Бэллы, которые неустанно ступали под ними своей быстрой иноходью. Мне хотелось спать, но картина горной ночи была до того заманчиво-прекрасна, что я глядела на нее, не отрываясь и забывая о сне. Палевый диск месяца обливал горы бледно-золотистым дрожащим светом. Внизу бежали потоки, шумя и волнуясь, точно спеша на званый праздник... По краям дороги зияли пропасти, страшные и непроницаемые... Часто-часто среди ночной тишины обрывался камень от уступа и падал с оглушительным стоном в жадные объятия бездны... Юлико вздрагивал от страха и с испугом открывал слипшиеся глаза... Он пугался шума горных потоков и поминутно вскрикивал при падении небольших обвалов и хватал то меня, то Анну за руку.
Между тем мы поднимались все выше и выше в горы, теперь уже вдоль течения быстрой Арагвы. Миновав ее, мы начали углубляться в страну горцев.
Я уснула, убаюканная мирным позвякиванием наших бубенчиков, в первый раз чувствуя себя свободной от нравоучений и поминутных выговоров бабушки...
Проснулась я во время остановки у нового духана. Подле меня спала Бэлла. Нимало не уставшая от проведенной в седле ночи, она села в коляску по настоянию деды. Княжич Юлико прикорнул белокурой головкою к плечу старой Анны и также спал.
А солнце уже поднялось высоко и озолотило скаты гор, покрытые зеленью и лесом...
Мы ехали теперь по узкой тропинке на самом краю Ущелья. Я взглянула вниз, свесившись через край коляски, и тотчас же зажмурила глаза, испугавшись зияющей пасти черной бездны.
- Деда! - тихонько окликнула я старика, ехавшего за нами и ведшего на поводу коня Бэллы, - скоро Бестуди?
Он тихо засмеялся в ответ:
- Скоро захотела, торопиться некуда - успеем!
- Возьми меня на седло, деда! - попросила я, и старик, любивший меня, пожалуй, не меньше своей Бэллы, протянул свои сильные руки и, перебросив меня через кузов коляски, опустил на седло Бэллиной лошади.
- Берегись, джаным, предайся воле коня и сиди спокойно, - сказал он, красноречиво косясь на пропасть.
- Я не боюсь! - не без тайной гордости воскликнула я.
И действительно, я больше не ощущала страха.
Целый день ехала я по краю горной стремнины, точно вросшая в седло моего коня... Иногда я понукала его легким движением каблучка и ужасно радовалась, когда дед Магомет оглядывался назад и обнимал всю мою маленькую фигурку ободряющим и в то же время любующимся взглядом.
Вдруг я заметила горного тура, выбежавшего на самый край пропасти.
- Ах, - успела только крикнуть я, - смотрите!
Но тур повел своими круглыми глазами и, увидя приближающуюся кучку людей, скрылся за уступом.
Нам попадались навстречу целые стада серн, прелестных и грациозных, с умными глазами и гибкими членами. Они разбегались при нашем приближении, пугливые и дикие, с ветвистыми рогами.
Проведя еще ночь под кровлей горного духана, мы, наконец, к вечеру подъехали к аулу Беджит.
Я первая заметила его белеющие сакли и радостно закричала приветствие, подхваченное горным эхом и разбудившее все еще сонного Юлико.
Еще немного - и миновав Беджит с его большими и богатыми саклями и высокою мечетью*, мы выехали в лесистую долину и стали снова подниматься к аулу Бестуди, прилепившемуся своими саклями к горным склонам.
______________
* Мусульманский храм.
Вот полуразвалившиеся бойницы крепости, вот кривая улица, ведущая к дому деда... По ней двенадцать лет тому назад русский воин и князь увозил, пользуясь покровом ночи, неоцененную добычу - красавицу-горянку.
Я вспомнила этот аул при первом же взгляде, несмотря на то, что была здесь очень маленькой девочкой.
Нас встретил старый наиб*, весь затканный серебром, с дорогим оружием у пояса. Наиб приветствовал деда с благополучным возвращением.
______________
* Старшина селения.
- Моя внучка - княжна Джаваха-оглы-Джамата, - представил он меня наибу.
- Приветствую дочь русского бека* в моем ауле, - величаво и торжественно произнес старик.
______________
* Князя.
- Это отец моего жениха, - успела мне шепнуть Бэлла. - Он тоже бек, наиб нашего аула. Он важный ага... А я буду женою его сына, - не без гордости произнесла она.
- И тоже будешь тогда важная! - засмеялась я.
- Глупая джанночка! - расхохоталась Бэлла. - А вот и наша сакля*. Помнишь?
______________
* Домик горцев.
Коляска остановилась у большой сакли деда, приютившейся на самом краю аула, под навесом скалы, созданным самой природой, словно позаботившейся об охранении ее плоской кровли от горных дождей.
- Вот мое царство! - и с этими словами Бэлла ввела нас под свою кровлю.
В первой комнате, устланной коврами и увешанной по стенам оружием, стояли низенькие тахты и лежали на коврах подушки. Комната эта называлась "кунацкой". Здесь деда принимал гостей, здесь пировали лезгины своего и чужих аулов.
Комнатка Бэллы, маленькая, уютная, с ходом на кровлю, была тоже сплошь устлана коврами. Юлико рассматривал всю обстановку сакли любопытными глазами. Он даже на минуту оживился от своей сонливости и, войдя на кровлю, свесившуюся над бездной и охраняемую горной скалою, сказал:
- Здесь точно в сказке! Я вам завидую, Бэлла!
Она, конечно, не поняла, чему он завидует, но рассмеялась по обыкновению своим заразительным смехом.
Между тем со всего аула бежали маленькие горяне и горянки к сакле Хаджи-Магомета. Они с нескрываемым любопытством горных зверьков оглядывали нас, трогали наше платье и, бесцеремонно указывая на нас пальцами, твердили на своем наречии:
- Не хорошо... Смешные...
Им странным казались наши скромные, по их мнению, одежды без серебряных украшений и позументов. Даже бархатная курточка Юлико не производила на них никакого впечатления в сравнении с их пестрыми атласными бешметами.
- Глупые маленькие дикари! - обидчиво произнес Юлико, когда Бэлла перевела нам наивный лепет юного татарского населения. А они, раскрыв свои черные газельи глазки, лепетали что-то оживленно и скоро, удивляясь, чему сердится этот смешной, беленький мальчик.
Вечером я заснула на открытом воздухе, на плоской кровле, где хорошенькая Бэлла сушила виноград и дыни...
Уже горы окунулись во мрак ночи, уже мулла прокричал свою вечернюю молитву с крыши минарета*, когда прямо на мою низенькую, почти в уровень с полом постель прыгнул кто-то с ловкостью горной газели.
______________
* Башня на мечети.
- Спишь, радость? - услышала я шепот моей шалуньи-тетки.
- Нет еще! а что?
- Хочешь, покажу моего жениха, молодого князя? Он у отца в кунацкой... Иди за мной.
И, не дожидаясь моего ответа, Бэлла, ловкая и быстрая, как кошка, стала спускаться по крутой лестнице. Через минуту мы уже прильнули к окну кунацкой... Там было много народу, все седые большею частью, важные лезгины. Был тут и старый бек - наиб аула, встретивший нас по приезде. Между всеми этими старыми, убеленными мудрыми сединами людьми, ярко выделялся стройный и тоненький, совсем юный, почти ребенок, джигит.
- Это и есть мой Израил! - шепнула мне Бэлла.
- Красивый мальчик! - убежденно заметила я. - Зачем они собрались, Бэлла?
- Тсс! Тише, глупенькая... Услышат - беда будет. Сегодня один с отцом вносят моему отцу калым*... Сегодня калым, через три дня свадьба... Продали Бэллу... "Прощай, свобода!" - скажет Бэлла... - грустно заключила оба.
______________
* Выкуп. По обычаю горцев, жених дает деньги за невесту.
- А разве ты не хочешь выйти за Израила? - заинтересовалась я.
- Страшно, джаным: у Израила мать есть, сестра есть... и еще сестра... много сестер... На всех угодить надо... Страшно... А, да что уж, неожиданно прибавила она и вдруг залилась раскатистым смехом, - свадьба будет, новый бешмет будет, барана зажарят, палить будут, джигитовка... Славно! И все для Бэллы!.. Ну, айда, бежим, а то заметят! - и мы с гиканьем и смехом отпрянули от окна и бросились к себе, разбудив по дороге заворчавшую Анну и Юлико.
Через три дня была свадьба...
Она с утра сидела в сакле на своей половине, где старая лезгинка, ее дальняя родственница, убирала и плела ее волосы в сотни тоненьких косичек. Набралось сюда немало лезгинских девушек - поглазеть на невесту. Тут была стройная и пугливая, как серна, Еме и Зара с недобрым восточным лицом, завидовавшая участи Бэллы и розовая Салемо с кошачьими ухватками и многие другие.
Но Бэлла, переставшая почему-то смеяться, жалась ко мне, пренебрегая обществом своих подруг.
- Нина, светик, яхонтовая... - шептала она по временам и быстро, быстро и часто целовала меня в глаза, лоб и щеки.
Она волновалась... В белом, шитом серебром бешмете в жемчужной шапочке, с длинной, мастерски затканной чадрой, с массою ожерелий и запястий, которые поминутно позвякивали на ее твердой и тонкой смуглой шейке, Бэлла казалась красавицей.
Я не могла не сказать ей этого.
- У-у, глупенькая, - снова услышала я ее серебристый смех, - что говорить-то, сама душечка! У-у, газельи глазки, розаны-губки, зубы-жемчужины! - истинно восточными комплиментами наградила она меня.
Потом вдруг оборвала смех и тихо шепнула: "пора".
Еме подала ей бубен... Она встала, повела глазами, блестящими и тоскливыми в одно и то же время, и вдруг, внезапно сорвавшись с места и ударяя в бубен, понеслась по ковру в безумной и упоительной родимой пляске.
Бубен звенел и стонал под ударами ее смуглой хорошенькой ручки. Стройная ножка скользила по ковру... Она вскрикивала по временам быстро и односложно, сверкая при этом черными и глубокими, как горная стремнина, глазами. Потом закружилась, как волчок, в ускоренном темпе лезгинки, окруженная, точно облаком, развевающеюся белою чадрою.
Салеме, Еме, Зара и другие девушки ударяли в такт в ладоши и притоптывали каблуками.
Потом плясали они. Наконец, очередь пришла на меня. Мне было совестно выступать на суд этих диких, ничем не стесняющихся дочерей аула, но не плясать на свадьбе - значило обидеть невесту и, скрепя сердце, я решилась. Я видела, как во сне, усмехающееся недоброе лицо Зары и поощрительно улыбающиеся глазки Бэллы, слышала громкие возгласы одобрения, звон бубна, веселый крик, песни... Я кружилась все быстрее и быстрее, как птица летая по устланному коврами полу сакли, звеня бубном, переданным мне Бэллой, и разбросав по плечам черные кудри, хлеставшие мое лицо, щеки, шею...
- Якши!* Нина молодец! Хорошо, девочка! Ай да урус! ай да дочь русского бека! - услышала я голос моего деда, появившегося во время моей пляски на пороге сакли вместе с важнейшими гостями.
______________
* Хорошо.
- Якши, внучка! - еще раз улыбнулся он и протянул руки.
Я со смехом бросилась к нему и скрыла лицо на его груди... И старые, строгие ценители лезгинки, сами мастерски ее танцующие черкесы, хвалили меня.
Между тем Бэлла, которая не могла, по обычаю племени, показываться в день свадьбы гостям, набросила на лицо чадру и скрылась за занавеской.
Из кунацкой доносились плачущие звуки зурны* и чиунгури. Дед Магомет и бек-наиб позвали всех в кунацкую, где юноша-сазандар**, с робкими мечтательными глазами настраивал зурну.
Он бледнеет, ноги его дрожат и подкашиваются... Он на коленях предо мною униженно молит о пощаде.
- Вы должны умереть, ваше величество, - говорю я (в такую минуту я не могу называть его иначе, и потом он, в моем воображении, был храбр и дрался, как лев).
Он поднимает ко мне бледное и прекрасное лицо... (Непременно прекрасное... Юлико, король моей фантазии, не может обладать длинным носом и мышиными глазками настоящего Юлико.) Я читаю в его лице смертельный ужас.
Тогда я сзываю моих воинов звуком серебряного рога, такого именно, какой бывает только у героев и вождей, и говорю им:
- Я, ваша королева, прошу у вас милости для этого царственного пленника... Я отдаю вам за его жизнь все мои сокровища! Вы должны, вопреки обычаю предков, пощадить его!
И вожди и воины, пораженные моим великодушием, высоко поднимают меня на щите, как это делалось у древних народов, и молодой пленный король склоняется к моим ногам, целуя мои одежды.
- Вот как я тебе отомстила, Юлико! - кричу я ему и, забыв действительность, бегу, как безумная, по чинаровой аллее.
Мои щеки горят... Разметавшиеся косы хлещут меня по спине... Я натыкаюсь на Абрека, седлающего Шалого...
- Скорей, скорей, едем, Абрек! - кричу я в исступлении.
Но вдруг взгляд мой замечает ненавистную маленькую фигуру, приютившуюся в тени каштана, и я бросаю новое оскорбление Юлико - не королю воображаемой сказки, а настоящему Юлико с длинным носом и мышиными глазками:
- Слушай, князь-девчонка, если ты еще раз осмелишься сплетничать на меня бабушке, то я затопчу тебя копытами моего Шалого! Слышишь?
И вихрем уношусь в горы...
Глава IV
Бэлла. Неожиданная радость
- Нина! княжна-джаным! Сердце мое!
- Бэлла-радость!
- Золотая Нина!
- Бэлла! Бэллочка! Драгоценная.
Весь этот поток нежных имен вылился сразу с бурными поцелуями и горячими объятиями у ворот нашего сада, где стояли две чистокровные горные лошадки и два джигита в праздничных нарядах. В одном я узнала дедушку Магомета; другой, молоденький, быстроглазый, оказался моей хорошенькой теткой, сестрой покойной деды, Бэллой, дочерью Хаджи-Магомета-Брека. Хотя моя тетка была старше меня лет на 6 или на 7, но мы были с нею закадычными друзьями. Бэлла редко бывала в Гори, и потому ее громадные черные глаза так и сияли жадным любопытством.
- Золотая моя джаным, хорошенькая, изумрудная моя, яхонтовая... тянула она своим певучим голоском, и смеялась и целовала меня, и звенела запястьями под голубым, золотом шитым бешметом.
- А мы ехали... долго... ехали... все горами... горами... останавливались только у духанов*, а ночевали в аулах... - рассказывала она, поминутно пересыпая свою речь веселым, детски-беспечным смехом.
______________
* Духан - кабачок, харчевня.
- Как же ты без чадры*, Бэлла? - удивилась я, зная, что дед Магомет строго придерживается обычаев горцев.
______________
* Обычай татарок скрывать лицо чадрою.
- Тсс! - лукаво погрозила она пальцем и покосилась на отца, дружески обнимающегося с подоспевшим папой. - Чадра под бешметом... Здесь урусы, а ваши женщины не прячутся под чадрою... Я в гостях у урусов.
- Молодец Бэлла! Ай да дикая козочка, - рассмеялся мой отец и повел дорогих гостей к дому.
- А у нас новость, - шепотом сообщала я моему другу. - Приехала чужая бабушка... такая важная и сердитая... А с нею брат... двоюродный... Такой кудрявый... вот увидишь, и злющий, как голодный волчонок.
- Голодный волчонок! - подхватила Бэлла и громко, раскатисто рассмеялась.
На крыльце нежданных гостей встретила бабушка со своим неизменным Юлико.
- Здравствуй, Хаджи-Магомет, добро пожаловать, - насколько могла любезнее, приветствовала она деда, своего давнишнего врага.
- Здравствуй, княгиня, - сурово, без улыбки ответил старик, не любивший ее за ее чрезвычайную кичливость.
- Здравствуй, госпожа! - прозвучал звонко голосок Бэллы, и смеющееся, полное своеобразной прелести личике предстало перед старухой.
- Эта хорошенькая девушка - твоя дочь ага-Магомет? - обратилась бабушка к гостю.
Тот молча кивнул головою.
- Ты счастлив должен быть, ага, имея такую прекрасную дочь!.. - желая довершить любезность, продолжала бабушка.
- Будь благословенна Аллахом, госпожа, за твою доброту, - сурово произнес старик и остановил ласковый и грустный взгляд на дочери.
"Верно, он вспомнил деду", - подумала я и не ошиблась.
- У меня была и другая дочь, такая же прекрасная и добрая, но волею Аллаха она в раю... - тихо произнес он.
Всем стало грустно... Всем вспомнилась моя милая, незабвенная красавица-мать.
- А вот это внук мой, княжич Юлико, - не без тайной гордости произнесла бабушка, выдвигая вперед своего любимца.
И вдруг веселое личико моей молоденькой тетки сморщилось от спеха, и задрожали, и запрыгали на ее груди звонкие золотые монисты и ожерелья.
Она без церемонии трогала пальцами бархатный костюмчик моего кузена, его отложной воротничок, его длинные, как у девочки, кудри и хохотала до упаду.
- Косы девушки... шальвары мальчика... ай да джигит! - кричала она, не стесняясь, между бешеными приступами хохота.
Мы с отцом не могли не улыбнуться, смотря на эту веселую и живую дикарку.
- Перестань, Бэлла! - строго прикрикнул дед, видя, что старая княгиня начинает краснеть от приступа досады и сам виновник этого смеха не знает, куда деться от смущения.
Смех прекратился, но Бэлла долго не могла успокоиться. Много позднее, с возрастающим хохотом, говорила мне:
- Я думала, это кукла... а он живой, настоящий... Джигитом будет.
И мы обе, и тетка и племянница, полные веселья и жизненного задора, умирали со смеху.
- Знаешь, зачем я приехала? джанночка, светик мой! - говорила мне она, увлекая меня на наше любимое место - под ветви густолиственной чинары, и быстро продолжала, не дожидаясь моего ответа: - Ведь Бэлла, не простая Бэлла, Бэлла счастливая... под хорошей звездой родилась... Бэлла замуж идет за узденя... за богатого... всего много будет... и табун будет... и стадо будет... и золото... все!
- Бэллочка! - воскликнула я в ужасе, - ты замуж! Да ведь ты маленькая!
- Маленькая!.. - засмеялась она неудержимым смехом. - Так что ж? Мне лет много... Еще весна... и еще весна... и еще... три весны и еще... и Бэлла-старуха... и никто не женится на Бэлле... даже самый старый пастух...
- Да как же, Бэллочка, я-то? - чуть не с плачем вырвалось у меня.
- У-у, глупая джанночка! Ты моя подруга будешь, самая близкая... Сестра будешь... На свадьбе моей лезгинку плясать будешь. У-у, красавица моя, лань быстроглазая! душечка!
И она опять целовала меня крепко и восторгалась мною с живостью и горячностью ее азиатской натуры.
Мне ужасно странным казалось, что крошка-Бэлла, семнадцатилетняя девушка, подруга моих детских игр, сорванец и веселая шалунья, выходит замуж. Я боялась лишиться моей бойкой черноглазой подруги, но желание присутствовать на ее свадьбе, плясать удалую лезгинку, которую я исполняла в совершенстве, а главное - возможность уехать на несколько дней в горы, где я не была ни разу со дня смерти деды и где меня видели в последний раз маленьким шестилетним ребенком - вот что меня обрадовало! И, не отдавая себе отчета в том - будет ли или не будет счастлива Бэлла, захваченная мыслью о предстоящих мне удовольствиях, я запрыгала и закружилась, хлопая в ладоши, вокруг моей хорошенькой приятельницы.
- Ай, Бэлла, ты княгиня будешь... настоящая княгиня! Ваше сиятельство...
И мы снова обнимались и хохотали, приводя бабушку в негодование нашими дикими проявлениями восторга.
- А когда же мы поедем? - приставала я к отцу за обедом, лукаво переглядываясь с сидящей против меня Бэллой.
- Завтра я отпущу вас с Юлико... Дедушка Магомет, - обратился отец к своему тестю, - ты возьмешь с собою маленького княжича?
- В доме старого Магомета рады гостям! - ласково ответил мой дед. - А разве княгиня побрезгует моим гостеприимством?
Но бабушка с любезной благодарностью отклонила предложение.
- Стара я уже для таких поездок, - сказала она, - а Юлико пусть едет, - добавила она милостиво. - Только я не отпущу его без старой Анны. А ты, Георгий, не поедешь в горы?.. - обратилась она к отцу.
Но у отца были постоянные занятия. Войска перебирались в лагерь, и он не мог отлучиться надолго от своего полка.
- Я пришлю тебе мой подарок, Бэлла, - ласково обратился отец к затуманившейся на минуту свояченице.
Они были большими друзьями, и молодой горянке очень хотелось видеть его на своей свадьбе.
Напоминание о подарке, однако, живо прогнало печаль с ее милого личика, и она уже громко смеялась и, хлопая в ладоши, рассказывала, какая она будет знатная, богатая узденьша.
- Барбалэ, на заре мы уезжаем... Прощай! - кричала я, с шумом распахивая дверь каморки Барбалэ, - уезжаем все, деда, Бэлла, Анна, я и Юлико.
- Анна? и она уезжает? - встрепенулась моя старушка.
- И Анна! и Анна! Ты можешь одна подавать на стол твоему князю, печь лобии* и мариновать персики. Анна уезжает, радуйся, моя Барбалэ!
______________
* Любимое грузинское кушанье.
И возвестив любимой служанке столь радостную для нее весть, я уже мчалась дальше по следам Бэллы, крича во все горло: "Завтра на заре мы уезжаем".
- Михако, миленький, ты хорошенечко присматривай за Шалым, упрашивала я нашего денщика. - Пожалуйста, Михако.
- Будьте покойны, княжна, - успокаивал он меня, гладя лоснящуюся спину моего вороного.
- Я уезжаю завтра с дедой, - обратилась я к Родам, тщательно разглаживавшей кружевные воротнички Юлико. - Прощай, Родам, я уезжаю надолго.
Нельзя сказать, чтобы девушка приняла с особенной печалью эту новость.
Вечером того же дня я, уходя спать, завернула в кабинет отца. Он лежал на тахте со своей неизменной трубкой в зубах.
- Папа! - тихо сказала я, - завтра мы уезжаем. Ты прости мне, папа, мои стычки с Юлико, но я его так ненавижу!
- За что, Нина? - спросил отец.
- Ах, не знаю, право... - ответила я. - Кажется, за все, за важность, за чванство, за трусость... ну, словом, за все, за все.
- И ты думаешь, мне это приятно, девочка? - И в голосе моего отца послышались непривычные для моего уха нотки грусти.
- Папочка, - пылко вырвалось у меня, - я знаю, я - дурная, злая девчонка, но зачем они приехали! Без них было так хорошо!
- Тише! что ты, глупенькая! - и отец зажал мне рот рукою, которую я покрыла горячими, бурными поцелуями.
- Ну, что мне делать с тобою, буйная ты моя, непобедная головушка? улыбнулся как-то грустно отец и добавил тихо: - Там-то, в гостях, веди себя, по крайней мере, хорошенько. Я спрошу по приезде дедушку.
- О, да! - убежденно вырвалось у меня, - я обещаю тебе это, отец! - И поцеловав его еще раз, я птичкой выпорхнула из комнаты.
В этот вечер мы долго слушали соловья с Бэллой. Потом, обнявшись, пошли в комнату, где спали в эту ночь вдвоем на широкой тахте.
Молоденькая татарка сбросила с ног красные сафьяновые туфельки и долго молилась, повернувшись лицом к востоку. Ее лицо было серьезно и важно и мало походило на лицо той Бэллы, которая с криком и визгом гонялась за мной по аллеям сада.
- Слава Аллаху и Магомету - Пророку его! - вырывался по временам из груди ее молитвенный шепот.
Глядя на мою подругу, встала на молитву и я.
- Господи, - с тоской повторяла я, - помоги Ты мне, Господи, поменьше обижать Юлико и побольше радовать папу!
Глава V
В дороге. Аул Бестуди. Свадьба Бэллы
Мы выехали на заре... Еще задолго до восхода у ворот стояла почтовая коляска, куда Родам, Абрек и Андро переносили всевозможные узелки и тюрички с пожитками и провизией. Бабушка напутствовала на крыльце Юлико:
- Ты помни, милый, что настоящий князь должен держать себя с достоинством, - говорила она. - Веди же себя в чужом ауле, как подобает тебе по твоему происхождению.
И она перекрестила его несколько раз и поцеловала с материнскою нежностью.
- Прощайте, бабушка. - подошла я к ней.
- Прощай, - сухо кивнула она мне и протянула руку для поцелуя. - Не обижай Юлико... Веди себя прилично...
- Я уже обещала это моему отцу! - не без гордости заявила я и, еще раз повиснув на папиной шее, шепнула ему, пока он целовал меня в "свои звездочки", как называл он мои глаза в минуту особой нежности: - Слышишь? я обещала это тебе и постараюсь сдержать мое обещание.
Бэлла занесла ногу в стремя и глядела на дедушку Магомета, готовая повиноваться по одному его взгляду. Она с дедой ни за что не хотели сесть в коляску и решили сопровождать нас всю дорогу верхом. Со мной в экипаж сели Анна и Юлико. Абрек поместился на козлах вместе с ямщиком-татарином. Нарядный и изнеженный, как всегда, Юлико полулежал на пестрых подушках тахты, взятых из дому. Ему хотелось спать, и он поминутно жмурился на появляющийся из-за гор багровый диск солнца.
- Ну, храни вас Бог! - осенил отец широким крестным знамением коляску, провожая меня долгим любящим взглядом...
Лошади тронулись...
Горы и скалы, пастбища и поля, засеянные кукурузой, замелькали перед нами. Мы ехали по долине Куры и любовались ее плавным течением. Изредка на пути попадались нам развалины крепости и замков.
К вечеру мы остановились переменить лошадей и отдохнуть в духане, прежде чем вступить за черту в горы. Духан стоял у подошвы горы, весь почти скрытый под навесом исполинской скалы... Хозяин духана, старый армянин, принял нас как важных путешественников и гостеприимно открыл нам двери духана. Нам отвели самую лучшую комнату с громадным бухаром*, в котором жарился на угольках ароматичный кусок баранины. Вкусный шашлык**, соленый квели***, легкое грузинское вино, заедаемое лавашами**** - все было вмиг уничтожено проголодавшимися желудками.
______________
* Камин.
** Восточное кушанье из баранины.
*** Местный сыр.
**** Лепешки, заменяющие хлеб.
- Ночь мы проведем в горах, - заявил деда Магомет, чем привел меня в неописуемый восторг.
- А там нет разбойников? - тревожно спросил задремавший было у камина княжич.
- Душманы* всюду... Душманами кишат горы, - со смехом воскликнула Бэлла, но, заметив растерянный вид Юлико, сразу осеклась.
______________
* Горные разбойники.
Я же, помня обещание, данное отцу, старалась ничем не дразнить трусливого мальчика.
На свежих горных лошадках мы бойко въехали в горы. Я удивлялась только выносливости коней деды и Бэллы, которые неустанно ступали под ними своей быстрой иноходью. Мне хотелось спать, но картина горной ночи была до того заманчиво-прекрасна, что я глядела на нее, не отрываясь и забывая о сне. Палевый диск месяца обливал горы бледно-золотистым дрожащим светом. Внизу бежали потоки, шумя и волнуясь, точно спеша на званый праздник... По краям дороги зияли пропасти, страшные и непроницаемые... Часто-часто среди ночной тишины обрывался камень от уступа и падал с оглушительным стоном в жадные объятия бездны... Юлико вздрагивал от страха и с испугом открывал слипшиеся глаза... Он пугался шума горных потоков и поминутно вскрикивал при падении небольших обвалов и хватал то меня, то Анну за руку.
Между тем мы поднимались все выше и выше в горы, теперь уже вдоль течения быстрой Арагвы. Миновав ее, мы начали углубляться в страну горцев.
Я уснула, убаюканная мирным позвякиванием наших бубенчиков, в первый раз чувствуя себя свободной от нравоучений и поминутных выговоров бабушки...
Проснулась я во время остановки у нового духана. Подле меня спала Бэлла. Нимало не уставшая от проведенной в седле ночи, она села в коляску по настоянию деды. Княжич Юлико прикорнул белокурой головкою к плечу старой Анны и также спал.
А солнце уже поднялось высоко и озолотило скаты гор, покрытые зеленью и лесом...
Мы ехали теперь по узкой тропинке на самом краю Ущелья. Я взглянула вниз, свесившись через край коляски, и тотчас же зажмурила глаза, испугавшись зияющей пасти черной бездны.
- Деда! - тихонько окликнула я старика, ехавшего за нами и ведшего на поводу коня Бэллы, - скоро Бестуди?
Он тихо засмеялся в ответ:
- Скоро захотела, торопиться некуда - успеем!
- Возьми меня на седло, деда! - попросила я, и старик, любивший меня, пожалуй, не меньше своей Бэллы, протянул свои сильные руки и, перебросив меня через кузов коляски, опустил на седло Бэллиной лошади.
- Берегись, джаным, предайся воле коня и сиди спокойно, - сказал он, красноречиво косясь на пропасть.
- Я не боюсь! - не без тайной гордости воскликнула я.
И действительно, я больше не ощущала страха.
Целый день ехала я по краю горной стремнины, точно вросшая в седло моего коня... Иногда я понукала его легким движением каблучка и ужасно радовалась, когда дед Магомет оглядывался назад и обнимал всю мою маленькую фигурку ободряющим и в то же время любующимся взглядом.
Вдруг я заметила горного тура, выбежавшего на самый край пропасти.
- Ах, - успела только крикнуть я, - смотрите!
Но тур повел своими круглыми глазами и, увидя приближающуюся кучку людей, скрылся за уступом.
Нам попадались навстречу целые стада серн, прелестных и грациозных, с умными глазами и гибкими членами. Они разбегались при нашем приближении, пугливые и дикие, с ветвистыми рогами.
Проведя еще ночь под кровлей горного духана, мы, наконец, к вечеру подъехали к аулу Беджит.
Я первая заметила его белеющие сакли и радостно закричала приветствие, подхваченное горным эхом и разбудившее все еще сонного Юлико.
Еще немного - и миновав Беджит с его большими и богатыми саклями и высокою мечетью*, мы выехали в лесистую долину и стали снова подниматься к аулу Бестуди, прилепившемуся своими саклями к горным склонам.
______________
* Мусульманский храм.
Вот полуразвалившиеся бойницы крепости, вот кривая улица, ведущая к дому деда... По ней двенадцать лет тому назад русский воин и князь увозил, пользуясь покровом ночи, неоцененную добычу - красавицу-горянку.
Я вспомнила этот аул при первом же взгляде, несмотря на то, что была здесь очень маленькой девочкой.
Нас встретил старый наиб*, весь затканный серебром, с дорогим оружием у пояса. Наиб приветствовал деда с благополучным возвращением.
______________
* Старшина селения.
- Моя внучка - княжна Джаваха-оглы-Джамата, - представил он меня наибу.
- Приветствую дочь русского бека* в моем ауле, - величаво и торжественно произнес старик.
______________
* Князя.
- Это отец моего жениха, - успела мне шепнуть Бэлла. - Он тоже бек, наиб нашего аула. Он важный ага... А я буду женою его сына, - не без гордости произнесла она.
- И тоже будешь тогда важная! - засмеялась я.
- Глупая джанночка! - расхохоталась Бэлла. - А вот и наша сакля*. Помнишь?
______________
* Домик горцев.
Коляска остановилась у большой сакли деда, приютившейся на самом краю аула, под навесом скалы, созданным самой природой, словно позаботившейся об охранении ее плоской кровли от горных дождей.
- Вот мое царство! - и с этими словами Бэлла ввела нас под свою кровлю.
В первой комнате, устланной коврами и увешанной по стенам оружием, стояли низенькие тахты и лежали на коврах подушки. Комната эта называлась "кунацкой". Здесь деда принимал гостей, здесь пировали лезгины своего и чужих аулов.
Комнатка Бэллы, маленькая, уютная, с ходом на кровлю, была тоже сплошь устлана коврами. Юлико рассматривал всю обстановку сакли любопытными глазами. Он даже на минуту оживился от своей сонливости и, войдя на кровлю, свесившуюся над бездной и охраняемую горной скалою, сказал:
- Здесь точно в сказке! Я вам завидую, Бэлла!
Она, конечно, не поняла, чему он завидует, но рассмеялась по обыкновению своим заразительным смехом.
Между тем со всего аула бежали маленькие горяне и горянки к сакле Хаджи-Магомета. Они с нескрываемым любопытством горных зверьков оглядывали нас, трогали наше платье и, бесцеремонно указывая на нас пальцами, твердили на своем наречии:
- Не хорошо... Смешные...
Им странным казались наши скромные, по их мнению, одежды без серебряных украшений и позументов. Даже бархатная курточка Юлико не производила на них никакого впечатления в сравнении с их пестрыми атласными бешметами.
- Глупые маленькие дикари! - обидчиво произнес Юлико, когда Бэлла перевела нам наивный лепет юного татарского населения. А они, раскрыв свои черные газельи глазки, лепетали что-то оживленно и скоро, удивляясь, чему сердится этот смешной, беленький мальчик.
Вечером я заснула на открытом воздухе, на плоской кровле, где хорошенькая Бэлла сушила виноград и дыни...
Уже горы окунулись во мрак ночи, уже мулла прокричал свою вечернюю молитву с крыши минарета*, когда прямо на мою низенькую, почти в уровень с полом постель прыгнул кто-то с ловкостью горной газели.
______________
* Башня на мечети.
- Спишь, радость? - услышала я шепот моей шалуньи-тетки.
- Нет еще! а что?
- Хочешь, покажу моего жениха, молодого князя? Он у отца в кунацкой... Иди за мной.
И, не дожидаясь моего ответа, Бэлла, ловкая и быстрая, как кошка, стала спускаться по крутой лестнице. Через минуту мы уже прильнули к окну кунацкой... Там было много народу, все седые большею частью, важные лезгины. Был тут и старый бек - наиб аула, встретивший нас по приезде. Между всеми этими старыми, убеленными мудрыми сединами людьми, ярко выделялся стройный и тоненький, совсем юный, почти ребенок, джигит.
- Это и есть мой Израил! - шепнула мне Бэлла.
- Красивый мальчик! - убежденно заметила я. - Зачем они собрались, Бэлла?
- Тсс! Тише, глупенькая... Услышат - беда будет. Сегодня один с отцом вносят моему отцу калым*... Сегодня калым, через три дня свадьба... Продали Бэллу... "Прощай, свобода!" - скажет Бэлла... - грустно заключила оба.
______________
* Выкуп. По обычаю горцев, жених дает деньги за невесту.
- А разве ты не хочешь выйти за Израила? - заинтересовалась я.
- Страшно, джаным: у Израила мать есть, сестра есть... и еще сестра... много сестер... На всех угодить надо... Страшно... А, да что уж, неожиданно прибавила она и вдруг залилась раскатистым смехом, - свадьба будет, новый бешмет будет, барана зажарят, палить будут, джигитовка... Славно! И все для Бэллы!.. Ну, айда, бежим, а то заметят! - и мы с гиканьем и смехом отпрянули от окна и бросились к себе, разбудив по дороге заворчавшую Анну и Юлико.
Через три дня была свадьба...
Она с утра сидела в сакле на своей половине, где старая лезгинка, ее дальняя родственница, убирала и плела ее волосы в сотни тоненьких косичек. Набралось сюда немало лезгинских девушек - поглазеть на невесту. Тут была стройная и пугливая, как серна, Еме и Зара с недобрым восточным лицом, завидовавшая участи Бэллы и розовая Салемо с кошачьими ухватками и многие другие.
Но Бэлла, переставшая почему-то смеяться, жалась ко мне, пренебрегая обществом своих подруг.
- Нина, светик, яхонтовая... - шептала она по временам и быстро, быстро и часто целовала меня в глаза, лоб и щеки.
Она волновалась... В белом, шитом серебром бешмете в жемчужной шапочке, с длинной, мастерски затканной чадрой, с массою ожерелий и запястий, которые поминутно позвякивали на ее твердой и тонкой смуглой шейке, Бэлла казалась красавицей.
Я не могла не сказать ей этого.
- У-у, глупенькая, - снова услышала я ее серебристый смех, - что говорить-то, сама душечка! У-у, газельи глазки, розаны-губки, зубы-жемчужины! - истинно восточными комплиментами наградила она меня.
Потом вдруг оборвала смех и тихо шепнула: "пора".
Еме подала ей бубен... Она встала, повела глазами, блестящими и тоскливыми в одно и то же время, и вдруг, внезапно сорвавшись с места и ударяя в бубен, понеслась по ковру в безумной и упоительной родимой пляске.
Бубен звенел и стонал под ударами ее смуглой хорошенькой ручки. Стройная ножка скользила по ковру... Она вскрикивала по временам быстро и односложно, сверкая при этом черными и глубокими, как горная стремнина, глазами. Потом закружилась, как волчок, в ускоренном темпе лезгинки, окруженная, точно облаком, развевающеюся белою чадрою.
Салеме, Еме, Зара и другие девушки ударяли в такт в ладоши и притоптывали каблуками.
Потом плясали они. Наконец, очередь пришла на меня. Мне было совестно выступать на суд этих диких, ничем не стесняющихся дочерей аула, но не плясать на свадьбе - значило обидеть невесту и, скрепя сердце, я решилась. Я видела, как во сне, усмехающееся недоброе лицо Зары и поощрительно улыбающиеся глазки Бэллы, слышала громкие возгласы одобрения, звон бубна, веселый крик, песни... Я кружилась все быстрее и быстрее, как птица летая по устланному коврами полу сакли, звеня бубном, переданным мне Бэллой, и разбросав по плечам черные кудри, хлеставшие мое лицо, щеки, шею...
- Якши!* Нина молодец! Хорошо, девочка! Ай да урус! ай да дочь русского бека! - услышала я голос моего деда, появившегося во время моей пляски на пороге сакли вместе с важнейшими гостями.
______________
* Хорошо.
- Якши, внучка! - еще раз улыбнулся он и протянул руки.
Я со смехом бросилась к нему и скрыла лицо на его груди... И старые, строгие ценители лезгинки, сами мастерски ее танцующие черкесы, хвалили меня.
Между тем Бэлла, которая не могла, по обычаю племени, показываться в день свадьбы гостям, набросила на лицо чадру и скрылась за занавеской.
Из кунацкой доносились плачущие звуки зурны* и чиунгури. Дед Магомет и бек-наиб позвали всех в кунацкую, где юноша-сазандар**, с робкими мечтательными глазами настраивал зурну.