Чечило В. Солдаты последней империи

в нос тыкал. Ключи от склада не только у шеф-повара были. Когда над ним
состоялся суд чести, он, в силу своей неразвитости и косноязычия,
оправдываться не мог, только мычал. Из задних рядов кричали:
- Так всегда, между прочим, воруют.
Мы нашептали Фонину:
- Бери его к себе старшиной, а то солдаты у тебя все раскрадут.
Бедняга Ноженко поник и спустя полгода помер. Пьяный заснул в машине и
угорел.
Как-то на совещании я подрался с Кобелевым. Комендант с начальником
группы выясняли отношения. Слово за слово, я его хватил табуреткой по
голове. Он здоровый был - только зашатался, оторвал крышку от канцелярского
стола - и на меня. Я пригнулся, крышка в окно, а то бы он меня убил. Пока
Кобелев ходил за автоматом, меня на машине увезли. Ночью звонит мне на
квартиру пьяный:
- Сейчас пойду тебя убивать.
Думаю:
- Иди-иди, кто тебе автомат даст?
Кобелев с горя напился, по дороге забился под теплотрассу (а было
холодно - март месяц), и уснул. Патруль видит: замерзает подполковник. Стали
тащить из-под трубы - он еще ногами отбивается, оторвали воротник. Утром в
комендатуре, едва я вышел на службу, меня поспешили обрадовать:
- Твой "абонент" (оппонент - Авт.) здесь.
- Да быть не может!
- Сейчас привезут. Командир за ним поехал в город в комендатуру.
Вижу: приехали. Выходит Кобелев, шинель в руках, повели на
партсобрание. Я не рискнул его поздравлять, он бы меня после этого точно
пристрелил.
Весь сыр-бор разгорелся из-за женщины, двое трезвых не поделили бабу из
военторга; она нас обоих обманывала с начальником политотдела, его
заместителем и командиром части. Поставляла одному книги, другому ковры, а
третьему я уже не помню что. Не секса же ради мы с ней общались. Совместными
усилиями ее удалось выжить, ушла на другую площадку. На ее место взяли, как
нам казалось, "ручную" девку. Но хитрая белоруска Таня Лутова весьма скоро
пристрастилась обвешивать солдат:
- Что я, за двести рублей работать должна?
Со временем она стала моей подругой. Во век не забуду ее флегматичного:
- Я, нехай собе.
Каждый месяц у нее образовывалась недостача рублей на триста. Через
"отдайся" я посылал "губарей" по свалкам собирать бутылки. У нее был талант
- не беременела. Это редкость, тогда все норовили забеременеть и через
политотдел подцепить молодого лейтенанта. Приходишь к ней в обед - кормежка,
сплошные дефициты. И ничего не хотела взамен. Кроме меня к ней ходил еще мой
кореш "сумавыживалов". Таня ко всем относилась одинаково, любимчиков у нее
не было.
Если не ожесточишься - не выживешь. Как-то вечером шли толпой через
гаражи, чтобы пролезть в дырку, минуя КПП. Стоят два мужика:
- А что вы здесь делаете?
Слово за слово. Пошли дальше, внезапно удар по голове, один мне заехал
трубой. Я поворачиваюсь (спросить в чем дело) - он меня в глаз, но я устоял.
Схватил арматурину и, подобно Д`артаньяну, наколол на нее противника.
Холодное оружие входит на удивление легко. Он вырвал арматурину из раны и
побежал. Весь в крови упал на остановке, там его "скорая" и подобрала. К
счастью, выжил. Я не признался в случившемся, а он меня не узнал. Выговор
мне вкатили за нарушение режима секретности - шли в обход КПП. Когда я
планировал наряды, стоял крик, плач и скрежет зубовный. Давил я нарядами
немилосердно, пока самые сообразительные не поняли, что надо нести. Первым
сообразил начальник 1-й группы.
- Зайди.
На столе двухлитровая канистра спирта. Я переписал наряды на вторую
группу. Утром тот бежит с "портянкой".
- Посмотрите, что он на меня понаписывал.
Я закрыл дверь перед его носом, открыл с противоположной стороны и
ушел. Сижу в каптерке роты охраны, трескаю чай с тушняком. Главное -
спрятаться перед разводом, чтобы график нарядов не перепечатывать.
Машинистки я боялся больше, чем начальника штаба. Обслуживающий
персонал нужно любить . Люба знала, что я плесну, налью. Приходишь, бывало,
к обеду:
- Девочки...
- Что-то жрать охота.
Звоню каптеру, тот несет торбу. Она мне:
- Тут исправления в график нарядов принесли. Так мне перепечатывать?
- Нет.
Взыскания в моем личном деле были записаны только рукой начальника
штаба. Подходишь к ПНШ, он еле вырвался из "яйцеголовых".
- Только попробуй запиши, поставлю в наряд ДЧ - давно ходил?
Начальник штаба, узнав о таком, орал:
- Что, клан себе создал в штабе?
Надо признать, взыскания на меня накладывались экзотические. Они
соответствовали масштабу моей буйной натуры. Некоторые из них я помню до сих
пор: "За халатное бездействие при совращении личного состава прапорщиком
Рязанцевым" (когда тот по пьяни склонял в гаражах солдат к сожительству, а
я, дурак, дал ему машину); "За плохое состояние туалетов в казарме" (я в это
время был в отпуске, но такие анахронизмы начальство не смущали); "За
уклонение от политзанятий путем употребления спиртных напитков на службе";
"За морально-бытовое разложение" (раздевал в бытовке (поэтому "бытовое")
"чипошницу", и нагрянула какая-то сука из политотдела).

Оружие

При поступлении на службу в милицию пистолет мне не выдали, в казахских
райотделах милиции оружие тогда было в дефиците. Даже дежурный сидел без
пистолета, их выдавали только опергруппе. Автоматов не было вовсе.
Вооружение райотделов началось только после снятия Кунаева в 1986г. В мои
обязанности входило изъятие у казахов незарегистрированного оружия.
Владельцы оберегали незаконно добытое имущество от моих набегов, зарывая
его, в том числе ружья, в песок. Владельцев поражало, что я забираю себе
далеко не все. Путящего оружия не было, условия кочевой жизни вообще не
способствуют его сохранности. Штуцера с гранеными стволами и кремневыми
замками, некоторые из которых восходили еще ко времени Ост-индийской
компании, меня не интересовали. В курок казахи, как правило, вставляли
вместо кремня обломок напильника, а новую ложу изготовляли из карагача.
Расхлябанные двухстволки я уничтожал, сгибая стволы в ступице колеса своей
ГАЗ-66. Изымал только то, что можно было продать, или то, что мне нравилось.
Например, передельные "берданки" с продольно-скользящим затвором огромных
размеров, только что не чугунным, или более современные из "трехлинеек",
также одностволки - "переломки" тридцать второго калибра или комбинированные
ружья "Белка" с одним гладким и одним нарезным стволами, калибров 28 и 5,6
кольцевого воспламенения. Критерием отбора служила возможность использования
оружия со вкладными стволами калибра 7,62х39. В прицельные станки какой-то
дурак повставлял короткие нарезные стволики, вполне пригодные для охотничьих
целей. Обычная двустволка не рассчитана на высокое давление, развиваемое
"калашниковским" патроном при выстреле. Спустя немногое число выстрелов, она
выходит из строя, запирающие узлы не держат.
Смирнов был легендарной личностью. Мы с ним испытывали ружье. Я изъял
одностволку 28-го калибра, он выточил бронзовый вкладной стволик под патрон
7,62х39. Стреляли в подвале, оружие безобразно раздуло.
Однако, с уменьшением калибра от 12-го до 32-го, эксплуатационное
давление возрастало. А ружья, предельные из винтовок калибра 7,62х54R,
вообще были расчитаны под патрон с более высоким давлением, чем 7,62х39.
Что касается комбинированных ружей, то в 60гг. после прекращения
свободной реализации м/к оружия, нарезные стволы в них в области патронника
были залиты свинцом - работа милиции. Убрать такую пробку, не повредив
ствол, невозможно. Если попытаться расплавить свинец, нарушатся механические
свойства стали.
Прежде в Среднюю Азию из-за рубежа попадало довольно много оружия
иностранного производства. Экспонирующуюся в краеведческом музее винтовку
Амангельды Имамова (английскую SMLE, именуемую у нас "Ли-Энфильд") можно
счесть и анахронизмом, герой казахского народа погиб в 1919г. Но уже к
началу двадцатых годов скорострельные десятизарядки стали весьма обычными не
только в басмаческих бандах, но и в отрядах самообороны, уже как трофеи.
Позже их использовали в ОСОВИАХИМЕ для стрелковой подготовки. Не знаю, как
поставляли свое оружие англичане, но с китайской стороны, из Синьхзяна, оно
шло на коммерческих началах. Еще в 70гг. винтовки "маузер" не были редкостью
в Монголии.
Как-то я с Арбузовым пил в гастрономе пиво и обсуждал, как лучше
глушануть рыбу. Рядом крутился какой-то офицерик, он меня и проследил до
дома. За Арбузовым не пошел, тот был сильнее пьян. Спустя несколько дней
меня приглашают в Особый отдел и предлагают в "добровольном порядке" сдать
гранату. От столь заманчивого предложения я, признаюсь, опешил, начал
отнекиваться и упираться, чем вызвал дальнейшие подозрения в свой адрес. В
горе я завернул к Мише Авдееву, тот машинкой стриг солдата налысо. Солдат
плакал, в машинке не хватало половины зубьев.
- Миша, такое дело...
Он мне выдал линию поведения. Через час я, окрыленный, последовал его
совету.
- А можно сдать вместо гранаты пулемет?
Мишин совет гласил: "коси под дурака, пока этих идиотов не доймешь, и
настаивай на этом. Мол, я так люблю особый отдел..."
Полковник побагровел, затопал ногами, понял, что нарвался.
Их работа требовала от противника хоть минимум интеллекта. Так эта
эпопея и завершилась.
- Пошел вон, дурак!
Действительно, до Афганистана контроль за оружием в частях
отсутствовал. Заступая дежурным, я носил пистолет в кармане шинели.
Случалось, офицеры после дежурства не сдавали оружие, передавали последнему
в автобусе. Бывало, навесишь на ремень сколько поместится, штуки по четыре с
каждой стороны. Через четыре дня после дежурства принесешь. Прапорщик
Ноженко три дня хранил пистолет дома, пока хватились. Кочетов свой вообще
потерял. Списали на стрельбы.
Если запишешь, что будешь стрелять со взводом, то старшего не
назначали. Во-первых, никто из штаба идти не хотел, стрельбы могли и
запретить из ленности. Во-вторых, ко мне приходили стрелять все друзья,
вернее, кто хотел по одному гуськом сползался на стрельбище. Я им выдавал
пару автоматов и позволял стрелять сбоку мишенного поля по чем захотят.
Находились и охотники гранаты покидать.
- Что надо делать, если при броске гранаты произойдет осечка?
Некоторые отвечали по-разному. Обычно шалости с оружием доводят до
беды. Как-то я сам стрелял из м/к винтовки по консервным банкам. Вошел в
раж, очередной раз прицелился и вижу, как "эфиоп" высунул голову из укрытия
посмотреть. А палец на спусковом крючке.
На огневом рубеже "лоховали" даже отцы-командиры. Стрельба почему-то
вызывала в них собачий восторг. Абельгазин стреляет:
- Попал! Ура! Ура!
Как обезьяна в сапогах запрыгал с пистолетом в руке на огневом рубеже.
Управленцы в стороны. Командир:
- Заберите у этого дурака пистолет и больше никогда не давайте.

Мотовоз

Это вам не электричка. Мотовоз служил не только средством передвижения,
он являлся органической частью военного дебилизма - туда даже запускали по
пропускам. В каждом тамбуре стояло по солдату, несмотря на то, что кроме
военнослужащих, им никто не ездил. Шпионы, по крайней мере, точно. На
полигоне размещался целый батальон железнодорожных войск, хотя чем
отличаются "военные" рельсы от "гражданских"? На тепловозе два солдата,
помощники машиниста. Однако сам машинист - гражданский. МПС не доверяло
вождение составов военнослужащим, даже сверхсрочникам. Чтобы такой выскочил
мимо стрелки на магистраль и в Джусалы в самоволку? Задачей помощников было
протирать локомотив соляркой. Первоначально блестящий, в пустыне он
покрывался пылью, как кокон.
Размещались в мотовозе по чинам: в первом вагоне - управленцы, нудные и
скучные, отдельно от них сидели "яйцеголовые". Во втором - замы, которым не
полагалась машина, дальше - братва с песнями. Вагоны были разные: сидячие,
плацкартные, купейные и с кондиционерами, что немаловажно. За них шли
жестокие сражения и тяжбы. Вырвать купе с кондиционером считалось шиком; мне
по должности выделялось служебное полукупе, правда маломестное, но на двоих
с Жанабаевым хватало. Я его самолично закрывал и открывал. Однажды захожу -
купе открыто, сидят Лягина и Плишкина. Плишкина на сносях, своим широким
задом и пузом занимает два места. Я говорю:
- Девушки, какого хуя вы тут делаете?
Не скрою, я был зол. В тот день у меня дико болел зуб. И тут Плишкина
мне нагло заявляет:
- Я беременная и буду здесь ехать потому, что мне так удобней.
От такой дерзости зуб у меня сразу прошел, но в нутрях начал закипать
ливер.
- Так, мадам. Через три купе едет твой ебарь, или отец твоего ребенка,
или хуй его знает, как у вас там; дуй туда и прихвати с собой Лягину. А то я
сейчас вместо кондиционера пойду включу печку и ты у меня на третьем подъеме
родишь двойню.
Я с большим трудом выбил их из купе, и то благодаря тому, что для
пущего страха закрыл снаружи. Лягина со мной не разговаривала до конца моей
службы. Зато в мое купе никто больше не совался. Кондиционер тоже
отремонтировал. Заинтересовался, почему когда он работает, в купе жарко.
Открыли - на сетке в палец пыли; вытрусили в окно - на головы сидящим в
соседнем отсеке. Заработал, даже холодно стало.
Входишь в мотовоз - и чувствуешь уважение к своей персоне. Солдат в
тамбуре увидит, чеботами хрясь - пахан явился.
- Здравия желаю, товарищ капитан!
В купе фляжку со льдом принесет:
- Только Вы фляжку верните, пожалуйста.
- Что, строевой смотр скоро?
Жора дастархан на столе расстилает, Чирков суетится - рад, что
впустили. Спросишь у Ноженко:
- Ты что, сука, взял! (на закусь - Авт.).
- Окуня в томате.
- Что, не мог в масле? Мужики, не наливайте ему!
- Да я что? Это солдат положил.
- Ладно, налей "Бигосу".
Прячется в углу, закусывая мелко трясется. "Гаврик", как гончий пес,
просовывает голову в купе , втягивает носом воздух.
- Спичек у вас нет? А это у вас что ? (Как- будто бы у нас армянский
коньяк).
- Да не бойся, заходи, не унюхает твоя Алия.
Утром приходит, под глазом синяк - Алия, татарка, все-таки унюхала.
Купейные вагоны считались "блатными", там можно было закрыться и жрать
спирт, не оглядываясь на начальство и халявщиков. И те и другие сновали по
вагонам вперемешку. Каждый начальник норовил стать и халявщиком. От него же
не отвертишься, не дашь - донесет, сука:
- Ага, голубчики, а что вы тут делаете? Спирт пьете?
Сизоносые молча соглашаются с неоспоримым.
- Какой? Ректификат? Не гидрашку?
- Не-не-не, товарищ майор.
Наливают на пробу пол-стакана, чтобы сразу сдурел, но так, чтобы не
тащить домой. В купейных вагонах и замполитам было трудно "стучать", кто чем
занимается.
Езды до площадки был час, за это время столько судеб решалось. Перед
моими глазами проходили целые жизненные драмы. Особенно запомнилось, когда
вечером в пятницу шел отлов лейтенантов на наряд в выходные дни. Ушлые ПНШ
(день же дурака провалял, на совещании не довел наряды),
теперь ошалевшие носились по мотовозу с графиками, чтобы самим не
загреметь. Искали безответных, чтобы расписался на обратной стороне приказа.
В понедельник утром можно было показать командиру:
- Я ему довел, а он, сука, не приехал.
И драли "суку". В других купе прапорщики договаривались, как рвануть в
Тюратам и за счет будущего имущества или пайков выпросить у тети Кати десять
бутылок водки. Идейные в купе резались в шахматы, как оказывалось потом, на
интерес. Так увлекались, что могли проехать площадку. Нажравшиеся до
поросячьего визга, курят прямо в купе; кто-то мечется, ищет закусь. Гришин и
Коробков прямо из горла пьют одеколон "Шипр". Капитаны, кому под сорок и
старше (те, которые уже ничего не боятся), сцеживают из конденсатного бачка
воду, запивать спирт. Эти отпетые были бичом мотовозов. К молодым
прапорщикам и офицерам они относились с особым презрением и цинизмом. Я сам
наблюдал в мотовозе капитана, разлегшегося на нижней полке, высунувшего ноги
в проход и презрительно смотрящего на толпящихся в проходе лейтенантов.
Такие занимали купе и вязали сети - сесть туда уже никто не мог.
Вечерами мотовоз напоминал разбуженный улей. Все гудело, жизнь била
ключом (кому в голову, а кому по ногам, в зависимости от дозы). Зато утром
мотовоз напоминал погост. Каждый мечтал только об одном: доползти до места и
поспать. На нижних полках сидели по чину. На верхних вповалку валялись
лейтенанты в помятых штанах. Голова оперта на фуражку, по подбородку течет
слюна. Обращение по любому вопросу вызывало неподдельную злобу. Главным было
- не проспать свою станцию и в любом виде попасть на развод.
Дорога от мотовоза до части именовалась "Поле чудес", а часть,
соответственно, "Страна дураков". Заставить после мотовоза остаться в
расположении, чтобы увидеть все, что я теперь описываю, было невозможно.
Зимой пройти степью триста-четыреста метров до мотовоза - мука. Лейтенант
пригонит из автопарка машину для начальства (проверяющих даже подсаживают),
его самого из кузова выпихнут,бежит назад, как цуцик. В девять-десять вечера
был второй мотовоз. Если и на него опоздаешь, например, из-за совещания,
командир может смилостивиться, дать для "управленцев" автобус. Если сбежишь
со службы раньше, нужно добираться попутками - до города 70 километров.
Мотовозом неудобно, железнодорожная насыпь прикрывала беглецов только по
грудь, приходилось красться вдоль нее, пригнувшись и сняв фуражку. С крыши
это было хорошо видно. Однажды я, запасшись биноклем, пошел к замполиту:
- Хотите полюбоваться? - на что майор Нежуренко, умница, пьяница и
бабник, ответил:
- Да, мы тоже так ходили.
Ничего не меняется, насыпь же не вырастет. За станцией росли кусты, в
них можно было спрятаться. В 10:30 свистел утренний мотовоз, в него можно
было вскочить под прикрытием движущихся вагонов.
Целина

Стоило распространиться слуху о формировании целинного батальона,
задолго до оглашения приказа солдаты начинали шататься по расположению с
песенкой "Целина, целина голубые дали, мы такую целину на хую видали". Самая
высокая честь, предоставляемая полку, - отправить целинный батальон - в
перечне возможных бед находилась сразу после глада, мора и трясения земли.
Узнав в "верхах" о предстоящем, командир полка неделю не мог прийти в себя,
болел, случались сердечные приступы.
Сформировать три роты полного состава, укомплектованные автомобилями,
даже в те годы было непосильной задачей для части. Тем более, что ездили на
целину не куда-нибудь в Ростовскую область, где кормят от пуза, а к
язычникам в Мордовию убирать картошку. Если говорят, что на Украине плохие
дороги, то там (в Мордовии), кроме дороги на Ижевск, они отсутствуют
полностью, только проселки.
В преддверии такой задачи начинается комплектация. На площадку
комплектации, обычно на стадион, стаскивают машины. Своим ходом они,
конечно, не идут. Самые ходовые - ЗИЛ 157. На нем никого не задавишь,
лихачить нельзя, от милиции не сбежишь, больше 60 км/час не разовивает -
ревет и идет на взлет. Машина примитивная, на базе "Студебекера", но
исключительно надежная, в Афганистане зарекомендовавшая себя с самой лучшей
стороны. Отсутствует гидроусилитель руля, а часто и тормозов; технически, ее
уничтожить невозможно. Собирают со свалки, где они лежат лет по 10 (это
обычное состояние для 157-го). Моют, красят, и, что интересно, - заводятся.
Дать ЗИЛ 130 или 131, значит больше его не увидеть. Солдаты продадут колеса,
могут продать в колхоз и саму машину. Поменяют номера, и не докажешь. Зато
157-й не продашь. Это военная машина - за километр видно. Для укомлектования
снимают, достают, покупают, продают все, что можно. Идет страшный еб, каждый
защищается, чтобы не ограбили. Ломают замки, врываются на склады, создают
комиссии. Выдают новые палатки; прапорщик ходит и не понимает, почему все
должно быть новое, вместо того, чтобы взять и спихнуть старье. Под палатки
изготовляют досчатые помосты, и это в пустыне-то. За ночь разбивают
подходящий вагон, к утру на путях остается только железный остов.
Показуха дичайшая, на уровне замначальника полигона. На мобилизацию
русской армии отводилось две недели, здесь начинали готовиться с мая,
выезжали в августе - раньше не получалось. Недели через две начинают
заводить цель, чтобы вся эта орава доехала до станции погрузки - двести
метров от места сборки. С буксира заводят "колуны", когда тот пройдет метров
сто, все несказано рады. Трубы у машин раскаляются, зажигание не выставлено.
Такыр превращается в военный городок. Если загнать машину в парк, сразу
украдут аккумулятор и фары (то, что легко открутить). Потом, пока идет
ремонт заднего моста, снимут движок. Военный закон, ничего не попишешь.
Никто никому не верит, поэтому ремонт идет на ходу. Колышками условно
огораживают КПП, шлагбаум, даже туалет, границы посыпают известкой. Основная
проблема, чтобы солдат не сбежал обратно в расположение. Задачей
комендантской службы было не пускать эту банду в городок. За неделю они
опускались, норовили проскочить в столовую - второй раз поесть. Кормили их
из котла, скудный рацион уменьшался раза в три. Какой прапорщик будет все
закладывать в котел, он же должен что-то поиметь с целины. Идет непрерывная
борьба с внутренним врагом. Стоит мат, площадка превращается в бранное поле.
Ночуют в палатках, по утрам не досчитываются 2-3х матрасов, кому продали -
неизвестно. Создают полевую Ленинскую комнату, а так как она стоит на
отшибе, солдаты за ней оправляются. В пустыне все пьют много воды, стул,
соответственно, жидкий, вся территория загажена. По уставу, отхожее место в
40м от городка. Какой солдат туда побежит, когда в пяти метрах Ленкомната? А
так как все дембеля, молодых нет, присыпать кучки никого не заставишь.
Параллельно идет отлов офицеров и прапорщиков. Отлавливают всякую
тварь, чтобы хоть три месяца от них отдохнуть. Замкомандира части -
новоиспеченный комбат - скрежещет зубами, когда читает характеристики,
написанные, как представления на Героя Советского Союза. Согласно
Постановлению ЦК КПСС лучшим из лучших оказана честь убирать картошку в
Мордовии.
Солдат берут дембелей, проблем с ними не возникает, все хотят уволиться
без задержки.
Наконец, часть строится на митинг, выносят знамя, подгоняют эшелон и,
под музыку и мат, эту банду забивают пинками в вагоны.
Командир полка втайне крестится: лишь бы доехали до следующей станции,
снять с себя ответственность. Что такое погрузить военную часть? Зрелище,
подобное переправе Батыя через Итиль. Разве что вместо верблюдов и волов
ревут моторы. Сначала машины, потом имущество, скатки, палатки, матрацы и,
наконец, личный состав. Задача, чтобы никто не отстал. Грузились в теплушки,
только офицерам для штаба предоставлялся плацкартный вагон.
Потом все это скопище (вагонов шесть-семь), отправляли километров за
двадцать, на сортировочную станцию в пустыне, где они с неделю ожидали
подхода других частей из ТуркВО, чтобы сформировать эшелон. Вся эта банда
ползла в славный город Саранск, Ижевск или Марийск. Тащились недели две-три.
Так как для народного хозяйства такая помощь была делом ненужным и вредным,
эшелон пропускали в последнюю очередь, после грузов пятилетки. Толпа
вшивела, заболевала и становилась окончательно неспособной к
производительному труду. Процесс распродажи воинского имущества начинался
уже в пути. Кому-то из прапорщиков в состоянии сильной алкогольной
абстиненции приходила в голову спасительная идея:
- А не продать ли нам запаску (ЗиП)?
К военным эшелонам на станциях всегда подходит народ: люди знают -
можно поживиться. Армия даже в пути была источником довольствования. Где еще
председатель возьмет колеса, а рачительный хозяин на дармовщину разживется
комлектом ключей? Солдаты смекают: зачем одному и шинель, и бушлат.
Поскольку шинель никто не купит, продают бушлат; сапоги тоже шли, но хуже.
Прапорщик, продав бушлат, и вовсе обходился плащ-палаткой.
В заштатный город Саранск прибывала публика бандитского вида, грязная,
поизносившаяся и отощавшая. Эшелон встречало обкомовское начальство.
Председатель исполкома, или секретарь горкома забирали командира батальона в
баню. Тот ставил задачу командирам рот и исчезал на несколько дней. Митинг
завершался, тут же направляли по колхозам. Начиналась разгрузка. Машины
кое-как постаскивали, роты разъезжались по колхозам. Одно транспортное
средство тащило за собой еще три. Это никого из местных не удивляло, народ
был беспробудно пьян и ни на что не реагировал. Наконец такая кишка вползала
в колхоз, надо было размещаться. Предлагали несколько вариантов на выбор:
местная кумирня - православная церковь без креста, заброшенная с 30-х годов,
сельский клуб в таком же состоянии или школа. На время квартирования
учеников выставляли, каникулы продлялись еще на три месяца. Все равно в
школу дети ходили мало, по той же универсальной причине: пить, курить и
говорить учились одновременно.
Прапорщиков и офицеров размещали по "фатерам" к более-менее нормальным
бабам. Наличие мужей в расчет не бралось. Бабы очень гордились, особенно,
если доставался прапорщик: кроме всего прочего, он еще и харчи приносил.
Пока было тепло, народ готовился, отдыхал, рылся в огородах, солдаты
переходили на гражданку, возили обывателям сено. Уборка картофеля начиналась
в разгар сезона дождей. Дожди в Мордовии плавно переходят в снег. Выручали
колуны, хотя на следующий год пахать это поле уже не получалось. Картофель