Страница:
самые отпетые. Это удовольствие стоило в пределах десяти рублей, Галкину
начало хватать денег даже на кабаки. Своим поведением он привлек внимание
сослуживцев, кто-то донес. Когда на клуб налетела проверка, проверяющие с
изумлением обнаружили в верхнем ящике стола солдатский каблук с печатью.
В 1965году за участие в войне наш Таллинский и Свинемюнденский полк был
награжден орденами Кутузова и Суворова третьей степени - далеко не
полководческими, ими награждали офицеров от командира роты до командира
батальона. Я подозреваю, что в полк в это время попал кто-то из "блатных" и
стребовал эти ордена. Прочие части на полигоне не имели и таких. Строители
выползали с орденами "Знак Почета", "Трудового Красного Знамени", ими же в
основном награждали и офицеров, да еще медалью за "Трудовую доблесть".
К сорокалетию Победы, в ознаменование боевого пути полка, кому-то
пришла в голову идея, привезти в часть некоторое количество эстонцев.
Альбомами с фотографиями пусков удалось соблазнить человек пятнадцать. Пока
их везли два дня по пустыне, некоторые опомнились. Эстонцев бросили в
карантин вместе с узбеками. Все они сразу же разучились говорить по-русски.
Только один Баглушевич хотя и говорил по-эстонски, не смог отвертеться. По
утру эстонцы встали в кружок и запели псалмы. Баглушевич объяснил, что они
все - Свидетели Иеговы.
Но отцы-командиры были неискушены в вопросах вероисповедания. Тогда
Баглушевич настучал в особый отдел, что у всех эстонцев родственники в
Швеции, а у одного даже в Америке. Это подействовало: секретная часть
осуществляет боевые пуски, а в ней обнаружилось сразу пятнадцать иностранных
шпионов. Стали искать крайнего. Инициатором идеи оказался начальник штаба
первой группы. С него и спросили за потерю бдительности. А эстонцев
отправили назад, с перепугу даже в стройбат не загнали.
Я уже был в Киеве, когда наш полк опять отличился - признали новую
власть. Художники на плацу нарисовали портреты членов ГКЧП, а в обед их
свергли. Жаль, в полку танков не было, чтобы на Москву направить. Автоматы
только в роте охраны, и на МАЗах до первопрестольной не доедешь. Кто-то из
доброжелателей донес, Руцкой прислал комиссию. Начальнику политотдела
полковнику Белкину и начальнику управления полковнику Петренко какие-то
штатские там же, на плацу, на глазах изумленных офицеров, как в 1937г.
сорвали погоны и затолкали в машину. Правда часа через три выкинули.
Горбачев подписал указ о лишении обоих воинских званий. "Петреня" помер с
горя. Как выразился Язов: "Старый дурак, черт меня дернул". Начальника
полигона, генерала Крышко, я все-таки пристроил на Украине начальником
центра административного управления стратегическими войсками.
Наша 38-я площадка курировалась лично замглавкома РВСН
генерал-полковником Яшиным. Под конец существования СССР она стала объектом
неясного циклопического строительства. Навезли камня, разбили площадь,
соорудили два огромных мраморных фонтана. Один назывался "Черномор", другой
- "Воевода". Возвели двухэтажные бараки. Это была страшная государственная
тайна. Я подозреваю, что строили шикарный генеральский бордель. Ленинск их
уже не устраивал, хотелось экзотики.
Как-то командир полка захотел рубануться и показать казарму. Ее
ремонтировали месяц, вкалывали день и ночь, собрали все кондиционеры, белье,
кровати с деревянными спинками. Прапорщикам-старшинам пошили новую форму,
надушили матрацы одеколоном "Шипр". Показуха была дичайшая. Солдат туда не
пускали - они жили на стрельбище. Командир подразделения тоже втайне
надеялся получить подполковника досрочно. Но жестоко ошибся. Генерал сказал,
как отрезал:
- Полковник. Меня последние тридцать лет от солдатских портянок что-то
тошнит.
Приезжал Яшин на полигон, как контрик, без свиты, за ним молча ходили
всего два полковника. Замкомандующего примкнул к ГКЧП и тайна площадки была
погребена навеки. Солдаты засрали фонтаны. Считалось, что строить туалеты в
пустыне - признак дурного тона. Солдаты ходили оправляться за бархан, для
офицеров построили дощатый нужник. Специально для Устинова возвели кирпичный
туалет с синим унитазом из итальянского фаянса и, невиданное, - подвели
воду. Только охрану выставить забыли. Прапорщики сразу же скрутили унитаз и
зарыли его в песок, потом обменяли на водку. Видел я этот унитаз в одной из
квартир Ленинска.
Вскоре руины кто-то поджег. Спихнули на строителей. Наверное так же
строили и пирамиды.
РВСН комплектовались с бору по сосенке. Главком Неделин дал команду в
войска - подобрать лучших офицеров, желательно имеющих высшее образование. А
кто из них его имел после серии Жуковских чисток? Потребность ракетных войск
составляла тысяч восемьдесят-девяносто офицеров. А перед этим вычистили
тысяч четыреста. Командиры частей восприняли приказ откомандировать лучших
офицеров, как Божий дар и кинулись переписывать аттестации - чтобы
избавиться от самых отъявленных. Вместо того, чтобы развернуть сеть военных
училищ, в Капустином Яре и Ростове были созданы учебные центры, куда нагнали
летчиков, моряков, пехотинцев. Там гражданские специалисты из "шаражек",
поднаторевшие на ракетах ФАУ-2, кинулись обучать эту публику. Но не тут-то
было. Увидев ракету, кандидаты в ракетчики дико засомневались, что эта бочка
полетит. А так как их загнали в степь, откуда не сбежишь, пока не выучишь
матчасть - не отпустят. Зато у каждого был ТТ - мог застрелиться по желанию.
Некоторые сходили с ума и стрелялись. Научить чему-либо представителя
первого послевоенного поколения ракетчиков, чей отец еще совсем недавно брал
Берлин, было невозможно. Процентов шестьдесят сразу отсеялись, как не
поддающиеся не только обучению, но и элементарной дрессировке. Из остальных
наскоро сколотили несколько дивизионов - достаточно, чтобы пугать
империалистов. Новоиспеченных ракетчиков кинули в самую невероятную глушь,
куда даже староверы от гонений не скрывались. Оловянная, Ледяная, Слюдяная,
Дровяная и иная ...ная. Процентов двадцать закосило и сбежало по дороге.
Остались те, кому нечего было ни терять ни приобретать в этой жизни. Они и
выковали ракетно-ядерный щит Родины. Бессмертное поколение "железнобоких". С
развитием ракетной техники исчезла субкультура, привнесенная подводниками и
кавалеристами.
Последние выпускники Пермского среднего военного училища, - "рексы" по
духу, "ракетчики" по диплому. Они единственные в полку носили значок ВО -
"вроде бы учился". В училище преподавали полный курс подготовки командира
взвода по программе сухопутных войск. За два года курсанты с трудом
постигали единственную техническую дисциплину - ТСО Зона 1М или 13Ю1. На
изучение ракеты времени не оставалось. Все выпускники, как на подбор, были
низкие, коренастые, мастерски бегали кроссы и люто ненавидели подчиненных.
Пройти мимо и не пнуть солдата ногой, не обругать дневального, считалось
ниже их достоинства. Некоторых взводных солдаты боялись панически. Они были
вне конкурса, как воспитатели, но в полку, где 90 % - "яйцеголовые" с
академическими значками, они были лишними и выше должности начальника
инженерной службы дослужиться не могли. Как правило, быстро спивались и их
отправляли в отстойник офицерских кадров - ТРБ, где они пополняли ряды
престарелых капитанов и окончательно забивали на службу. Были такие
ругатели, с которыми никто не решался связываться. Один знал матерное слово
из восемнадцати букв "ебтвоюгосподибогасаламатьматросики"... (дальше так
цинично, что я не решаюсь пересказать). Женщины, которые такое видели, но не
слышали, визжали, мужчины изумлялись. Это был золотой фонд Вооруженных сил,
жаль воевать им не пришлось, Афганистан бы взяли за неделю. Взяли же они
Казахстан, который по площади в десять раз больше.
Старший лейтенант Егорыч, "Брат Евлампий", выходец из прапорщиков,
промышлял силой. Чиркову затащил пианино на спине на четвертый этаж. Когда
трахал, на член надевал баранки. Сам из староверов, он от нашей жизни дошел
до ручки: пил, курил, но упорно не матерился. Как-то мы ему на фуражку
вместо кокарды прицепили пуговицу; он это заметил, молча снял топор с
пожарного щита:
- Убью!
Мы еле убежали. А так ласковый такой, двухпудовками баловался. Ходил на
медведя с рогатиной - отец заманивал, а Вованя колол. Показывал фотографию:
батя такой плюгавый, и не подумаешь на него. Ловил силками зайцев и
сайгаков. Делал капканы из двуручной пилы. Как-то Арбузов вез смену караула,
видит - в снегу сидит сайгак и дергается. Подвела жадность. Пошел забирать
добычу и попал во второй капкан - через валенок открытый перелом.
Братья Арбузовы - "два брата с Арбата и оба горбаты" - сами из
Ленинска. Отец, капитан - забулдыга, помер от спирта в жару. Осталось после
него два лихих взводных местного пошиба с мелко-уголовными замашками.
Проведя детство в Ленинске, они понимали по-казахски. Как-то мне доложили о
ЧП. Выехал на место происшествия, смотрю: лейтенант Арбузов, обычно тихий,
стоит посередине комнаты с ружьем наперевес и читает по бумажке приговор. В
углу жена с тещей. Я вмешался в деятельность суда, отнял ружье. Патроны были
заряжено пулями. Наутро, он как ни в чем не бывало, опять пришибленный.
Оказалось, что теща Арбузова, с которой он сожительствовал, приняла к себе
мужа на тридцать лет моложе, мало того - таджика после стройбата. Гена
плевался:
- Я все повидал, но это блядство терпеть нельзя.
Развелся с женой, передал эстафету таджику - теперь тот жил с обеими,
кровать-то одна. Когда Гену спрашивали:
- Неужели ты тещу ебал?
Он наливался кровью, затягивался сигаретой:
- А у нее что - поперек?
Было их два брата. Командир полка Лемишинский бывало радовался:
- Как хорошо, что ко мне второй не попал.
- Никогда не обижай лейтенанта. Не дай Бог он станет твоим начальником.
Учил меня майор Гумен, исходя из собственного горького опыта. Он гонял
лейтенанта Фархуддинова по кличка "Ренат" (может кто вспомнит поганого
татарчонка). Правда выучил. И нарвался. Лейтенант был образованный, пробился
в капитаны, а Гумен остался у него в подчиненных майором . Его и назначали
постоянно ответственным. Солдаты пели:
- А бессовестный Гумен в автопарке дрочит член!
Единственным полководцем в полку был капитан Пихтовников. Сам с флота,
он здорово разбирался в тактике и умел составлять боевые документы. Пришел
он в часть капитан-лейтенантом в 1964 году и ушел через двадцать лет
капитаном. Сколько я помню, его всегда судили судом чести за аморалку, в то
время, как остальных - в основном за пьянку и невыход на службу. Французы
еще в XVI веке считали, что разврат - более возвышенный порок, чем пьянство.
Как-то Пихтовников повел в поход группу десятиклассниц. Несколько вернулись
беременными. В полку он нужен был всего несколько дней в начале года, когда
составляли документы и для подготовки учений. Все остальное время он
сожительствовал в особо изощренной форме.
Был у нас капитан Федорец, "Боб". Его боялись ставить даже старшим
машины. Как-то заехал на переезд - машина застряла, кузов остался на
рельсах, несколько человек покалечило. С тех пор основной задачей Федорца
было прийти утром на развод и кантоваться до вечера. Ходил с фуражкой под
мышкой. Имел по два выходных, на хозработы не назначали - числился в боевом
расчете. Таких в полку было процентов двадцать - оплот режима. Система их
окончательно искалечила, никакой империализм с ними был не страшен. Федорец
не знал, где находятся Соединенные Штаты, - для него противником был тот, на
кого укажет командир. Карты он видел последний раз в училище, да и то
игральные. Газет и книг не читал, читающих презирал. По натуре был гедонист:
водка, бабы, рыбалка, охота... Ничего из того, что в жизни напрягает. При
малейшем недомогании ложился в госпиталь на месяц. Высокий, худой, седой,
глаза бараньи навыкат и мутные. Бывало, ставишь ему задачу, а его лицо
излучает такую безысходность, будто он слушает собственный смертный
приговор. У отца-командира сразу опускаются руки. Понимает, что "Боб" не
только не будет делать, но даже в суть не вникнет. Не дай Бог, что-нибудь
сотворит с собой или с солдатами! Поэтому его и отпускали с миром. Когда
кому-нибудь все же удавалось всучить "Бобу" какое-нибудь приказание, он
начинал томиться, без толку хлопотать, всем рассказывать, спрашивать совета,
плакаться на свою горькую долю:
- Вот меня нашли, дурака крайнего. Сказали взять двух солдат и отвести
в автопарк. А где их найдешь?
Доказать собственную ограниченную служебную пригодность означало
значительно облегчить для себя тяготы службы. Мечтой большинства "безродных"
офицеров было, чтобы никто не кантовал до дембеля. В данном случае
"родовитый" совсем не означало, что папа был маршалом.
" Моя мама во Владимире - директор ЦУМа" - служило достаточным
признаком родовитости. До капитана "безродные" еще кое-как дергались, служба
вела. Если взысканий не нахватаешься - дадут капитана. "Старлейских"
должностей в полку практически не было. Зато майорских - нехватка, и на них,
как правило, сидели настолько прочно, что "выбить из седла", по Симонову,
могла только смерть или дембель. Майоров "выбивали" только за пьянку, но
они, за редким исключением, не пили. Я помню только два случая: один - Коля
Баранов, а другой - пьяный упал с балкона.
Капитаном можно было стать и повторно. Некоторые, проходившие по 10 лет
в майорах, к своему вящему изумлению в одночасье становились капитанами. Сию
горькую чашу у нас испили Коля Баранов, Фирсов и Бек. Умнейшие люди были,
крупнейшие специалисты. Бек даже закончил институт Марксизма-Ленинизма. Не
напейся он к приезду комиссии из Москвы, не начни в чем-то убеждать
проверяющих, - дослужился бы до начальника политотдела. Что интересно: эти
несчастные пили не больше других, их даже от алкоголизма не лечили. Просто
попали под очередную антиалкогольную кампанию. Даже на лице у них была
какая-то печаль безысходности. Испытав такое, в злобу не впадали: изумлялись
пару дней, но пить не переставали. К реабилитации не стремились,
автоматически (по возрасту) попадали под увольнение. Им все сочувствовали.
Мне они чем-то напоминали муравьев, отбившихся от муравейника.
Престарелые капитаны, выбившиеся в майоры, были куда хуже. В них
просыпалось что-то омерзительное, хищническое. Донченко ("Доня") ходил
капитаном три срока, пил вместе со всеми, но стоило ему получить майора,
начал закладывать прежних собутыльников. Его не боялись: "Донченко
ответственным - можно выпить". А он всех перенюхал в клубе и наутро написал
докладную. Мало того, на партсобрании призывал к сплочению рядов. Заочно
поступил в академию в Харькове - это было вершиной падения. Да, идущие вниз
были намного симпатичней...
К майорам уже обращались по званию, их не назначали возить больных и
старшими машин. Даже за крупный залет майора никто не мог изничтожить.
Начальник полигона был комкор, а посадить майора на гауптвахту мог только
командарм и выше. Коменданты только зубами щелкали, видя поддатых майоров.
Даже методически, на инспекторском смотру, седой капитан вызывал немой
вопрос проверяющего: "А не заслужился ли этот ветеран в армии?" В то же
время, майора седины только украшали. Рядом с капитаном стоял трясущийся
майор Уржумцев и мог быть спокоен за свою судьбу, как и все секунд-майоры во
всех заштатных гарнизонах со времен "аса" Пушкина - русского летчика.
Майор "батя" Смирнов был похож на Моргунова, имел килограмм сто
пятьдесят живого веса, кулак с детскую голову. Шинель с засаленными погонами
носил, как распашонку, сапоги пятидесятого размера. Представлялся к майору
четырежды. И каждый раз попадал в комендатуру - начинал обмывать авансом.
Зная его слабость, на четвертый раз - засунули в наряд, утром получил
майора. Из всех материальных ценностей имел только икону, писанную маслом на
доске и рукописную Псалтырь - украл из старообрядческого скита в
Подмосковье. Хотя объяснения Смирнова и вызывали у меня сомнение, - на иконе
был изображен Серафим Саровский, - но мы с ним соглашались. Попробуй не
согласись, ведь брага-то была его. Приходишь к нему, и прежде, чем предаться
пьянству - любуешься. Пока трезвые - читали вслух, пытались учиться
по-старославянски, несли хулу на государство... Тут же на нас и доносили.
Майор Доровских, заправщик БРК (Боевых Ракетных Комплексов) - последний
выпуск кавалерийского училища, не брезговал пить вино из горлышка в
общественном туалете:
- Самое тихое место, никакая блядь не отнимет.
"Человек из Сомюра" - после расформирования кавалерии служба для него
утеряла смысл. Чем дольше Доровских служил, тем больше понимал, что РВСМ
являются прологом гибели империи. Еще Дуэ писал: "Летящему самолету в плен
не сдашься". Считается, что первым осознал военную непригодность ядерного
оружия Мао Цзе Дун: "Атомная бомба - бумажный тигр". Ракеты могут служить
только сдерживающим фактором в политике. Доровских понял это еще раньше Мао
Цзе Дуна.
Больше всего в жизни Доровских интересовали его хромовые сапоги. Ходил
в начищенных до зеркального блеска - только без шпор. Клеил погоны: берет,
сгибает "крылышком", намазывает эпоксидкой, полирует звездочки. По особой
милости сделал такие и мне:
- Учись, лейтенант.
Важно было не переборщить с клеем, чтобы погон не пропитался насквозь.
Меня потом за эти погоны на строевом смотру драли.
Доровских принадлежал к поколению, носившему золотые погоны, отмененные
после 1956 г. Настоящий офицер тогда брезговал командовать солдатами, ими
командовали сержанты - "унтера". Призывали на три года, а служили сколько
мамка Родина прикажет. Старший лейтенант Доровских являлся пред солдатами,
как Лик Божий, в ореоле золотых погон. Серая солдатская масса (многие
по-прежнему неграмотные) цепенела.
Как он ненавидел солдат! Будучи дежурным по части, даже ночевать ходил
в гостиницу, чтобы в дежурке не спать - там пахло солдатами . В должности
ЗНШ Доровских имел отдельный кабинет, я туда приходил прятаться. Купишь ему
"Примы", он сначала взгреет, а потом начинает рассказывать "за жизнь". А
если еще и шкалик поставить!..
Доровских числился ЗНШ по связи, но был невыразимо далек от связанных с
этим технических проблем и глубоко презирал любые формы связи, кроме личного
общения. Как-то командир полка вызвал его к себе:
- У меня ни один телефон не работает!
Доровских его внимательно выслушал:
- У меня тоже.
Молодой перспективный майор потерял дар речи. Понял - любые претензии к
Доровских беспочвенны, телефон все равно работать не будет. Пошел другим
путем - вызвал связистов.
С Доровских прощались на разводе. Дали "черную" (мельхиоровую) медаль
"Ветеран Вооруженных Сил". Юбиляр ее выбросил в кусты. Кто-то увидел и донес
замполиту. Тот попытался вразумить Доровских:
- Вам ее Родина дала, товарищ майор!
На что услышал:
- Иди ты на хуй со своей родиной и со своей медалью.
Это были его последние слова в полку.
Доровских подготовил себе достойную замену. Дали ему ст. лт. Новикова.
Исполнительный, технически грамотный специалист за полгода сидения с
Доровских в одном кабинете превратился в монстра. С трудом сдали в академию
- как человека можно разложить!
Майор Цацурин, зам. по вооружению группы, был крепок, летом мог выпить
флягу спирта. Имел железное правило: подчиненных нужно давить. На семинарах
по правилам работы с подчиненными на почве своих убеждений он не раз вступал
в дискуссию с фарисействующими политработниками, проповедовавшими любовь к
подчиненным. Как-то он допустил довольно крупный просчет по службе - не так
установил какой-то агрегат на "изделие". Проверяющий напустился:
- Вы что, товарищ майор, не допонимаете? Как ваша фамилия?
Посмотрел: рожа свекольная, глаза маленькие, злые-злые, хотя сам
добряк.
- Майор Сумавыживалов!
Проверяющий понял. Пришла очередь нашему майору идти на повышение :
- Пойдете замом по испытаниям?
- Не. Нет резона. Сколько получает зам. по испытаниям? Восемьдесят
литров на квартал, а я шестьдесят в месяц. Какой мне резон идти на
подполковничью должность?
Комиссия с ним согласилась. До конца пробыл на майорской должности.
Майор Донченко выбился из капитанов, учился в Харьковском военном
институте заочно. Рожа, как каленый екатерининский пятак. Совершил подвиг -
мастерски разгрузил ракету и затащил ее в учебный корпус, чем поверг в
изумление "яйцеголовых". Умело маневрировал пультом и погрузчиком, солдаты
только выломали стену в корпусе. После этого ездил в Харьков только за
дипломом.
Институт в Харькове, где ракетчики получали высшее образование, служил
притоном. Принимали туда без экзаменов, по направлению. Брали всех желающих,
потому что институт, как и майорское звание, не давал возможности вырваться
из полигона. Овчаренко (кличка "Жолдас"), из прапорщиков, возвратился через
три дня после начала сессии, весь в бинтах, как кукла, разве что кровавый
след за ним не "тянется по сырой траве". Пришел донос: устроил драку в доме
офицеров, сорвал карниз и пошел с ним "наперевес". На суде чести Овчаренко
заявил:
- Я не опозорил чести полка и бился до тех пор, пока какая-то блядь не
ударила меня сзади по голове.
В Харьковский госпиталь его не приняли, забинтовали голову и посадили в
поезд Харьков-Ташкент. На суде отделался общественным порицанием. Куда ты
без него денешься - "мазист", у него кран в подчинении. Полк убытка не
потерпел. Ну выгнали его из Харькова - будет на кране сидеть, по нарядам
шариться... Он и старший лейтенант Иванов в ответственный момент, когда
приходит специзделие, садятся за рычаги кранов. Его не выгнали даже тогда,
когда он украл ящик с зипом, обвязал его матрацем и выбросил с третьего
этажа из окна каптерки, чтобы меньше было свидетелей. Внизу как раз проходил
зам. по вооружению... Матрац его и спас. Зам был ушлый. Хотя и пострадал,
сразу же развернул матрац и увидел на ящике надпись черными буквами 15А30.
Верный долгу, держась за голову, побрел наверх. Только открыл дверь
каптерки, как "Жолдас" себя выдал:
- Не я!
К ребятам, пытавшимся усовершенствовать воинские знания, относились
очень плохо. Еще в войну товарищу Сталину стало ясно, что обучение всей этой
публики военному делу себя не оправдывает. Представьте себе заместителя
командира полка по инженерно-технической части или зама по вооружению. Пока
те делили спирт и не вмешивались в технические моменты, машины ездили и
ракеты летали. Экзамены в академию принимались на площадке. Приезжала
комиссия из Москвы, оценки выставлялись в зависимости от количества спирта.
Подобным образом избавлялись от ненужных. При мне поступили несколько
человек - замполиты, начальник узла связи. Каково же было разочарование
пытавшихся вырваться, когда по окончании академии их выпинывали назад на
полигон.
У меня был конкурент по соцсоревнованию Лапшин. Захотел он слинять от
братвы в Москву, нащупал лапу. Стали замечать, что он по утрам в мотовозе,
когда все спят или играют на деньги в карты, кости, домино, читает учебники.
Народ заподозрил неладное, вызвали писаря из строевой части:
- Скажи падла, куда Лапшин написал рапорт?
- Не знаю.
- Через день будешь в наряды ходить, сгною на тумбочке, за ухо
прибью...
Тот сознался:
- В какую-то академию.
- Ну иди, мудак, и помни как мамку-родину любить.
Так подло братву еще не кидали, в очереди на академию стояли и более
заслуженные. Этот хмырь даже два года ротой не командовал, а были ребята,
командовавшие по три-четыре года. Я вызвал старшину роты, дал ключ от сейфа
со спиртом и команду споить "земляков". Тот отлил немного и блестяще
справился с заданием. Солдаты из соседней роты перепились, один даже
обгадился. Утром "академия" закончилась. Начальник штаба разорвал рапорт
Лапшина перед его мордой. Вечером в мотовозе тот уже играл в карты. Мы его
опять зауважали, особенно, когда он напился в лежку и милиция отнесла его на
руках в комендатуру. Утром командир части ездил его забирать. Как
рассказывал сам Лапшин:
- Просыпаюсь от того, что меня кто-то трясет. Лицо знакомое,
присмотрелся - мой командир. Я закрыл глаза, видение исчезло, а он меня
опять трясет: "Просыпайся, сука, я не приведение, я твой командир". Тогда я
обнял его за шею и заплакал.
Это спасло Лапшина от служебного несоответствия. Командир
расчувствовался, даже отпустил домой помыться и привести себя в порядок.
- Что ж ты, сынок, так пьешь? Не стыдно?
- Стыдно товарищ полковник.
Половина жизни проходила в автопарке. В полку на шестьсот человек
личного состава - семьсот единиц техники и агрегатов. Солдат хронически не
хватало, некомплект составлял процентов двадцать. В команде заправщиков
вместо восьмидесяти служило пятьдесят человек. На КПП солдат в трусах и
сапогах, со штык-ножом на ремне, рядом стоит машина, в которой он копается.
Автопарк делился на две зоны: транспортную и специальную. В
транспортной располагалась авторота - тридцать пять человек. Боксы
маленькие, везде порядок. В специальной господствовали ракетчики. Выявить
там личный состав можно было только в случае поджога. Сядут старший
лейтенант с солдатами жарить картошку на ЦИАТИМе, используя в качестве
начало хватать денег даже на кабаки. Своим поведением он привлек внимание
сослуживцев, кто-то донес. Когда на клуб налетела проверка, проверяющие с
изумлением обнаружили в верхнем ящике стола солдатский каблук с печатью.
В 1965году за участие в войне наш Таллинский и Свинемюнденский полк был
награжден орденами Кутузова и Суворова третьей степени - далеко не
полководческими, ими награждали офицеров от командира роты до командира
батальона. Я подозреваю, что в полк в это время попал кто-то из "блатных" и
стребовал эти ордена. Прочие части на полигоне не имели и таких. Строители
выползали с орденами "Знак Почета", "Трудового Красного Знамени", ими же в
основном награждали и офицеров, да еще медалью за "Трудовую доблесть".
К сорокалетию Победы, в ознаменование боевого пути полка, кому-то
пришла в голову идея, привезти в часть некоторое количество эстонцев.
Альбомами с фотографиями пусков удалось соблазнить человек пятнадцать. Пока
их везли два дня по пустыне, некоторые опомнились. Эстонцев бросили в
карантин вместе с узбеками. Все они сразу же разучились говорить по-русски.
Только один Баглушевич хотя и говорил по-эстонски, не смог отвертеться. По
утру эстонцы встали в кружок и запели псалмы. Баглушевич объяснил, что они
все - Свидетели Иеговы.
Но отцы-командиры были неискушены в вопросах вероисповедания. Тогда
Баглушевич настучал в особый отдел, что у всех эстонцев родственники в
Швеции, а у одного даже в Америке. Это подействовало: секретная часть
осуществляет боевые пуски, а в ней обнаружилось сразу пятнадцать иностранных
шпионов. Стали искать крайнего. Инициатором идеи оказался начальник штаба
первой группы. С него и спросили за потерю бдительности. А эстонцев
отправили назад, с перепугу даже в стройбат не загнали.
Я уже был в Киеве, когда наш полк опять отличился - признали новую
власть. Художники на плацу нарисовали портреты членов ГКЧП, а в обед их
свергли. Жаль, в полку танков не было, чтобы на Москву направить. Автоматы
только в роте охраны, и на МАЗах до первопрестольной не доедешь. Кто-то из
доброжелателей донес, Руцкой прислал комиссию. Начальнику политотдела
полковнику Белкину и начальнику управления полковнику Петренко какие-то
штатские там же, на плацу, на глазах изумленных офицеров, как в 1937г.
сорвали погоны и затолкали в машину. Правда часа через три выкинули.
Горбачев подписал указ о лишении обоих воинских званий. "Петреня" помер с
горя. Как выразился Язов: "Старый дурак, черт меня дернул". Начальника
полигона, генерала Крышко, я все-таки пристроил на Украине начальником
центра административного управления стратегическими войсками.
Наша 38-я площадка курировалась лично замглавкома РВСН
генерал-полковником Яшиным. Под конец существования СССР она стала объектом
неясного циклопического строительства. Навезли камня, разбили площадь,
соорудили два огромных мраморных фонтана. Один назывался "Черномор", другой
- "Воевода". Возвели двухэтажные бараки. Это была страшная государственная
тайна. Я подозреваю, что строили шикарный генеральский бордель. Ленинск их
уже не устраивал, хотелось экзотики.
Как-то командир полка захотел рубануться и показать казарму. Ее
ремонтировали месяц, вкалывали день и ночь, собрали все кондиционеры, белье,
кровати с деревянными спинками. Прапорщикам-старшинам пошили новую форму,
надушили матрацы одеколоном "Шипр". Показуха была дичайшая. Солдат туда не
пускали - они жили на стрельбище. Командир подразделения тоже втайне
надеялся получить подполковника досрочно. Но жестоко ошибся. Генерал сказал,
как отрезал:
- Полковник. Меня последние тридцать лет от солдатских портянок что-то
тошнит.
Приезжал Яшин на полигон, как контрик, без свиты, за ним молча ходили
всего два полковника. Замкомандующего примкнул к ГКЧП и тайна площадки была
погребена навеки. Солдаты засрали фонтаны. Считалось, что строить туалеты в
пустыне - признак дурного тона. Солдаты ходили оправляться за бархан, для
офицеров построили дощатый нужник. Специально для Устинова возвели кирпичный
туалет с синим унитазом из итальянского фаянса и, невиданное, - подвели
воду. Только охрану выставить забыли. Прапорщики сразу же скрутили унитаз и
зарыли его в песок, потом обменяли на водку. Видел я этот унитаз в одной из
квартир Ленинска.
Вскоре руины кто-то поджег. Спихнули на строителей. Наверное так же
строили и пирамиды.
РВСН комплектовались с бору по сосенке. Главком Неделин дал команду в
войска - подобрать лучших офицеров, желательно имеющих высшее образование. А
кто из них его имел после серии Жуковских чисток? Потребность ракетных войск
составляла тысяч восемьдесят-девяносто офицеров. А перед этим вычистили
тысяч четыреста. Командиры частей восприняли приказ откомандировать лучших
офицеров, как Божий дар и кинулись переписывать аттестации - чтобы
избавиться от самых отъявленных. Вместо того, чтобы развернуть сеть военных
училищ, в Капустином Яре и Ростове были созданы учебные центры, куда нагнали
летчиков, моряков, пехотинцев. Там гражданские специалисты из "шаражек",
поднаторевшие на ракетах ФАУ-2, кинулись обучать эту публику. Но не тут-то
было. Увидев ракету, кандидаты в ракетчики дико засомневались, что эта бочка
полетит. А так как их загнали в степь, откуда не сбежишь, пока не выучишь
матчасть - не отпустят. Зато у каждого был ТТ - мог застрелиться по желанию.
Некоторые сходили с ума и стрелялись. Научить чему-либо представителя
первого послевоенного поколения ракетчиков, чей отец еще совсем недавно брал
Берлин, было невозможно. Процентов шестьдесят сразу отсеялись, как не
поддающиеся не только обучению, но и элементарной дрессировке. Из остальных
наскоро сколотили несколько дивизионов - достаточно, чтобы пугать
империалистов. Новоиспеченных ракетчиков кинули в самую невероятную глушь,
куда даже староверы от гонений не скрывались. Оловянная, Ледяная, Слюдяная,
Дровяная и иная ...ная. Процентов двадцать закосило и сбежало по дороге.
Остались те, кому нечего было ни терять ни приобретать в этой жизни. Они и
выковали ракетно-ядерный щит Родины. Бессмертное поколение "железнобоких". С
развитием ракетной техники исчезла субкультура, привнесенная подводниками и
кавалеристами.
Последние выпускники Пермского среднего военного училища, - "рексы" по
духу, "ракетчики" по диплому. Они единственные в полку носили значок ВО -
"вроде бы учился". В училище преподавали полный курс подготовки командира
взвода по программе сухопутных войск. За два года курсанты с трудом
постигали единственную техническую дисциплину - ТСО Зона 1М или 13Ю1. На
изучение ракеты времени не оставалось. Все выпускники, как на подбор, были
низкие, коренастые, мастерски бегали кроссы и люто ненавидели подчиненных.
Пройти мимо и не пнуть солдата ногой, не обругать дневального, считалось
ниже их достоинства. Некоторых взводных солдаты боялись панически. Они были
вне конкурса, как воспитатели, но в полку, где 90 % - "яйцеголовые" с
академическими значками, они были лишними и выше должности начальника
инженерной службы дослужиться не могли. Как правило, быстро спивались и их
отправляли в отстойник офицерских кадров - ТРБ, где они пополняли ряды
престарелых капитанов и окончательно забивали на службу. Были такие
ругатели, с которыми никто не решался связываться. Один знал матерное слово
из восемнадцати букв "ебтвоюгосподибогасаламатьматросики"... (дальше так
цинично, что я не решаюсь пересказать). Женщины, которые такое видели, но не
слышали, визжали, мужчины изумлялись. Это был золотой фонд Вооруженных сил,
жаль воевать им не пришлось, Афганистан бы взяли за неделю. Взяли же они
Казахстан, который по площади в десять раз больше.
Старший лейтенант Егорыч, "Брат Евлампий", выходец из прапорщиков,
промышлял силой. Чиркову затащил пианино на спине на четвертый этаж. Когда
трахал, на член надевал баранки. Сам из староверов, он от нашей жизни дошел
до ручки: пил, курил, но упорно не матерился. Как-то мы ему на фуражку
вместо кокарды прицепили пуговицу; он это заметил, молча снял топор с
пожарного щита:
- Убью!
Мы еле убежали. А так ласковый такой, двухпудовками баловался. Ходил на
медведя с рогатиной - отец заманивал, а Вованя колол. Показывал фотографию:
батя такой плюгавый, и не подумаешь на него. Ловил силками зайцев и
сайгаков. Делал капканы из двуручной пилы. Как-то Арбузов вез смену караула,
видит - в снегу сидит сайгак и дергается. Подвела жадность. Пошел забирать
добычу и попал во второй капкан - через валенок открытый перелом.
Братья Арбузовы - "два брата с Арбата и оба горбаты" - сами из
Ленинска. Отец, капитан - забулдыга, помер от спирта в жару. Осталось после
него два лихих взводных местного пошиба с мелко-уголовными замашками.
Проведя детство в Ленинске, они понимали по-казахски. Как-то мне доложили о
ЧП. Выехал на место происшествия, смотрю: лейтенант Арбузов, обычно тихий,
стоит посередине комнаты с ружьем наперевес и читает по бумажке приговор. В
углу жена с тещей. Я вмешался в деятельность суда, отнял ружье. Патроны были
заряжено пулями. Наутро, он как ни в чем не бывало, опять пришибленный.
Оказалось, что теща Арбузова, с которой он сожительствовал, приняла к себе
мужа на тридцать лет моложе, мало того - таджика после стройбата. Гена
плевался:
- Я все повидал, но это блядство терпеть нельзя.
Развелся с женой, передал эстафету таджику - теперь тот жил с обеими,
кровать-то одна. Когда Гену спрашивали:
- Неужели ты тещу ебал?
Он наливался кровью, затягивался сигаретой:
- А у нее что - поперек?
Было их два брата. Командир полка Лемишинский бывало радовался:
- Как хорошо, что ко мне второй не попал.
- Никогда не обижай лейтенанта. Не дай Бог он станет твоим начальником.
Учил меня майор Гумен, исходя из собственного горького опыта. Он гонял
лейтенанта Фархуддинова по кличка "Ренат" (может кто вспомнит поганого
татарчонка). Правда выучил. И нарвался. Лейтенант был образованный, пробился
в капитаны, а Гумен остался у него в подчиненных майором . Его и назначали
постоянно ответственным. Солдаты пели:
- А бессовестный Гумен в автопарке дрочит член!
Единственным полководцем в полку был капитан Пихтовников. Сам с флота,
он здорово разбирался в тактике и умел составлять боевые документы. Пришел
он в часть капитан-лейтенантом в 1964 году и ушел через двадцать лет
капитаном. Сколько я помню, его всегда судили судом чести за аморалку, в то
время, как остальных - в основном за пьянку и невыход на службу. Французы
еще в XVI веке считали, что разврат - более возвышенный порок, чем пьянство.
Как-то Пихтовников повел в поход группу десятиклассниц. Несколько вернулись
беременными. В полку он нужен был всего несколько дней в начале года, когда
составляли документы и для подготовки учений. Все остальное время он
сожительствовал в особо изощренной форме.
Был у нас капитан Федорец, "Боб". Его боялись ставить даже старшим
машины. Как-то заехал на переезд - машина застряла, кузов остался на
рельсах, несколько человек покалечило. С тех пор основной задачей Федорца
было прийти утром на развод и кантоваться до вечера. Ходил с фуражкой под
мышкой. Имел по два выходных, на хозработы не назначали - числился в боевом
расчете. Таких в полку было процентов двадцать - оплот режима. Система их
окончательно искалечила, никакой империализм с ними был не страшен. Федорец
не знал, где находятся Соединенные Штаты, - для него противником был тот, на
кого укажет командир. Карты он видел последний раз в училище, да и то
игральные. Газет и книг не читал, читающих презирал. По натуре был гедонист:
водка, бабы, рыбалка, охота... Ничего из того, что в жизни напрягает. При
малейшем недомогании ложился в госпиталь на месяц. Высокий, худой, седой,
глаза бараньи навыкат и мутные. Бывало, ставишь ему задачу, а его лицо
излучает такую безысходность, будто он слушает собственный смертный
приговор. У отца-командира сразу опускаются руки. Понимает, что "Боб" не
только не будет делать, но даже в суть не вникнет. Не дай Бог, что-нибудь
сотворит с собой или с солдатами! Поэтому его и отпускали с миром. Когда
кому-нибудь все же удавалось всучить "Бобу" какое-нибудь приказание, он
начинал томиться, без толку хлопотать, всем рассказывать, спрашивать совета,
плакаться на свою горькую долю:
- Вот меня нашли, дурака крайнего. Сказали взять двух солдат и отвести
в автопарк. А где их найдешь?
Доказать собственную ограниченную служебную пригодность означало
значительно облегчить для себя тяготы службы. Мечтой большинства "безродных"
офицеров было, чтобы никто не кантовал до дембеля. В данном случае
"родовитый" совсем не означало, что папа был маршалом.
" Моя мама во Владимире - директор ЦУМа" - служило достаточным
признаком родовитости. До капитана "безродные" еще кое-как дергались, служба
вела. Если взысканий не нахватаешься - дадут капитана. "Старлейских"
должностей в полку практически не было. Зато майорских - нехватка, и на них,
как правило, сидели настолько прочно, что "выбить из седла", по Симонову,
могла только смерть или дембель. Майоров "выбивали" только за пьянку, но
они, за редким исключением, не пили. Я помню только два случая: один - Коля
Баранов, а другой - пьяный упал с балкона.
Капитаном можно было стать и повторно. Некоторые, проходившие по 10 лет
в майорах, к своему вящему изумлению в одночасье становились капитанами. Сию
горькую чашу у нас испили Коля Баранов, Фирсов и Бек. Умнейшие люди были,
крупнейшие специалисты. Бек даже закончил институт Марксизма-Ленинизма. Не
напейся он к приезду комиссии из Москвы, не начни в чем-то убеждать
проверяющих, - дослужился бы до начальника политотдела. Что интересно: эти
несчастные пили не больше других, их даже от алкоголизма не лечили. Просто
попали под очередную антиалкогольную кампанию. Даже на лице у них была
какая-то печаль безысходности. Испытав такое, в злобу не впадали: изумлялись
пару дней, но пить не переставали. К реабилитации не стремились,
автоматически (по возрасту) попадали под увольнение. Им все сочувствовали.
Мне они чем-то напоминали муравьев, отбившихся от муравейника.
Престарелые капитаны, выбившиеся в майоры, были куда хуже. В них
просыпалось что-то омерзительное, хищническое. Донченко ("Доня") ходил
капитаном три срока, пил вместе со всеми, но стоило ему получить майора,
начал закладывать прежних собутыльников. Его не боялись: "Донченко
ответственным - можно выпить". А он всех перенюхал в клубе и наутро написал
докладную. Мало того, на партсобрании призывал к сплочению рядов. Заочно
поступил в академию в Харькове - это было вершиной падения. Да, идущие вниз
были намного симпатичней...
К майорам уже обращались по званию, их не назначали возить больных и
старшими машин. Даже за крупный залет майора никто не мог изничтожить.
Начальник полигона был комкор, а посадить майора на гауптвахту мог только
командарм и выше. Коменданты только зубами щелкали, видя поддатых майоров.
Даже методически, на инспекторском смотру, седой капитан вызывал немой
вопрос проверяющего: "А не заслужился ли этот ветеран в армии?" В то же
время, майора седины только украшали. Рядом с капитаном стоял трясущийся
майор Уржумцев и мог быть спокоен за свою судьбу, как и все секунд-майоры во
всех заштатных гарнизонах со времен "аса" Пушкина - русского летчика.
Майор "батя" Смирнов был похож на Моргунова, имел килограмм сто
пятьдесят живого веса, кулак с детскую голову. Шинель с засаленными погонами
носил, как распашонку, сапоги пятидесятого размера. Представлялся к майору
четырежды. И каждый раз попадал в комендатуру - начинал обмывать авансом.
Зная его слабость, на четвертый раз - засунули в наряд, утром получил
майора. Из всех материальных ценностей имел только икону, писанную маслом на
доске и рукописную Псалтырь - украл из старообрядческого скита в
Подмосковье. Хотя объяснения Смирнова и вызывали у меня сомнение, - на иконе
был изображен Серафим Саровский, - но мы с ним соглашались. Попробуй не
согласись, ведь брага-то была его. Приходишь к нему, и прежде, чем предаться
пьянству - любуешься. Пока трезвые - читали вслух, пытались учиться
по-старославянски, несли хулу на государство... Тут же на нас и доносили.
Майор Доровских, заправщик БРК (Боевых Ракетных Комплексов) - последний
выпуск кавалерийского училища, не брезговал пить вино из горлышка в
общественном туалете:
- Самое тихое место, никакая блядь не отнимет.
"Человек из Сомюра" - после расформирования кавалерии служба для него
утеряла смысл. Чем дольше Доровских служил, тем больше понимал, что РВСМ
являются прологом гибели империи. Еще Дуэ писал: "Летящему самолету в плен
не сдашься". Считается, что первым осознал военную непригодность ядерного
оружия Мао Цзе Дун: "Атомная бомба - бумажный тигр". Ракеты могут служить
только сдерживающим фактором в политике. Доровских понял это еще раньше Мао
Цзе Дуна.
Больше всего в жизни Доровских интересовали его хромовые сапоги. Ходил
в начищенных до зеркального блеска - только без шпор. Клеил погоны: берет,
сгибает "крылышком", намазывает эпоксидкой, полирует звездочки. По особой
милости сделал такие и мне:
- Учись, лейтенант.
Важно было не переборщить с клеем, чтобы погон не пропитался насквозь.
Меня потом за эти погоны на строевом смотру драли.
Доровских принадлежал к поколению, носившему золотые погоны, отмененные
после 1956 г. Настоящий офицер тогда брезговал командовать солдатами, ими
командовали сержанты - "унтера". Призывали на три года, а служили сколько
мамка Родина прикажет. Старший лейтенант Доровских являлся пред солдатами,
как Лик Божий, в ореоле золотых погон. Серая солдатская масса (многие
по-прежнему неграмотные) цепенела.
Как он ненавидел солдат! Будучи дежурным по части, даже ночевать ходил
в гостиницу, чтобы в дежурке не спать - там пахло солдатами . В должности
ЗНШ Доровских имел отдельный кабинет, я туда приходил прятаться. Купишь ему
"Примы", он сначала взгреет, а потом начинает рассказывать "за жизнь". А
если еще и шкалик поставить!..
Доровских числился ЗНШ по связи, но был невыразимо далек от связанных с
этим технических проблем и глубоко презирал любые формы связи, кроме личного
общения. Как-то командир полка вызвал его к себе:
- У меня ни один телефон не работает!
Доровских его внимательно выслушал:
- У меня тоже.
Молодой перспективный майор потерял дар речи. Понял - любые претензии к
Доровских беспочвенны, телефон все равно работать не будет. Пошел другим
путем - вызвал связистов.
С Доровских прощались на разводе. Дали "черную" (мельхиоровую) медаль
"Ветеран Вооруженных Сил". Юбиляр ее выбросил в кусты. Кто-то увидел и донес
замполиту. Тот попытался вразумить Доровских:
- Вам ее Родина дала, товарищ майор!
На что услышал:
- Иди ты на хуй со своей родиной и со своей медалью.
Это были его последние слова в полку.
Доровских подготовил себе достойную замену. Дали ему ст. лт. Новикова.
Исполнительный, технически грамотный специалист за полгода сидения с
Доровских в одном кабинете превратился в монстра. С трудом сдали в академию
- как человека можно разложить!
Майор Цацурин, зам. по вооружению группы, был крепок, летом мог выпить
флягу спирта. Имел железное правило: подчиненных нужно давить. На семинарах
по правилам работы с подчиненными на почве своих убеждений он не раз вступал
в дискуссию с фарисействующими политработниками, проповедовавшими любовь к
подчиненным. Как-то он допустил довольно крупный просчет по службе - не так
установил какой-то агрегат на "изделие". Проверяющий напустился:
- Вы что, товарищ майор, не допонимаете? Как ваша фамилия?
Посмотрел: рожа свекольная, глаза маленькие, злые-злые, хотя сам
добряк.
- Майор Сумавыживалов!
Проверяющий понял. Пришла очередь нашему майору идти на повышение :
- Пойдете замом по испытаниям?
- Не. Нет резона. Сколько получает зам. по испытаниям? Восемьдесят
литров на квартал, а я шестьдесят в месяц. Какой мне резон идти на
подполковничью должность?
Комиссия с ним согласилась. До конца пробыл на майорской должности.
Майор Донченко выбился из капитанов, учился в Харьковском военном
институте заочно. Рожа, как каленый екатерининский пятак. Совершил подвиг -
мастерски разгрузил ракету и затащил ее в учебный корпус, чем поверг в
изумление "яйцеголовых". Умело маневрировал пультом и погрузчиком, солдаты
только выломали стену в корпусе. После этого ездил в Харьков только за
дипломом.
Институт в Харькове, где ракетчики получали высшее образование, служил
притоном. Принимали туда без экзаменов, по направлению. Брали всех желающих,
потому что институт, как и майорское звание, не давал возможности вырваться
из полигона. Овчаренко (кличка "Жолдас"), из прапорщиков, возвратился через
три дня после начала сессии, весь в бинтах, как кукла, разве что кровавый
след за ним не "тянется по сырой траве". Пришел донос: устроил драку в доме
офицеров, сорвал карниз и пошел с ним "наперевес". На суде чести Овчаренко
заявил:
- Я не опозорил чести полка и бился до тех пор, пока какая-то блядь не
ударила меня сзади по голове.
В Харьковский госпиталь его не приняли, забинтовали голову и посадили в
поезд Харьков-Ташкент. На суде отделался общественным порицанием. Куда ты
без него денешься - "мазист", у него кран в подчинении. Полк убытка не
потерпел. Ну выгнали его из Харькова - будет на кране сидеть, по нарядам
шариться... Он и старший лейтенант Иванов в ответственный момент, когда
приходит специзделие, садятся за рычаги кранов. Его не выгнали даже тогда,
когда он украл ящик с зипом, обвязал его матрацем и выбросил с третьего
этажа из окна каптерки, чтобы меньше было свидетелей. Внизу как раз проходил
зам. по вооружению... Матрац его и спас. Зам был ушлый. Хотя и пострадал,
сразу же развернул матрац и увидел на ящике надпись черными буквами 15А30.
Верный долгу, держась за голову, побрел наверх. Только открыл дверь
каптерки, как "Жолдас" себя выдал:
- Не я!
К ребятам, пытавшимся усовершенствовать воинские знания, относились
очень плохо. Еще в войну товарищу Сталину стало ясно, что обучение всей этой
публики военному делу себя не оправдывает. Представьте себе заместителя
командира полка по инженерно-технической части или зама по вооружению. Пока
те делили спирт и не вмешивались в технические моменты, машины ездили и
ракеты летали. Экзамены в академию принимались на площадке. Приезжала
комиссия из Москвы, оценки выставлялись в зависимости от количества спирта.
Подобным образом избавлялись от ненужных. При мне поступили несколько
человек - замполиты, начальник узла связи. Каково же было разочарование
пытавшихся вырваться, когда по окончании академии их выпинывали назад на
полигон.
У меня был конкурент по соцсоревнованию Лапшин. Захотел он слинять от
братвы в Москву, нащупал лапу. Стали замечать, что он по утрам в мотовозе,
когда все спят или играют на деньги в карты, кости, домино, читает учебники.
Народ заподозрил неладное, вызвали писаря из строевой части:
- Скажи падла, куда Лапшин написал рапорт?
- Не знаю.
- Через день будешь в наряды ходить, сгною на тумбочке, за ухо
прибью...
Тот сознался:
- В какую-то академию.
- Ну иди, мудак, и помни как мамку-родину любить.
Так подло братву еще не кидали, в очереди на академию стояли и более
заслуженные. Этот хмырь даже два года ротой не командовал, а были ребята,
командовавшие по три-четыре года. Я вызвал старшину роты, дал ключ от сейфа
со спиртом и команду споить "земляков". Тот отлил немного и блестяще
справился с заданием. Солдаты из соседней роты перепились, один даже
обгадился. Утром "академия" закончилась. Начальник штаба разорвал рапорт
Лапшина перед его мордой. Вечером в мотовозе тот уже играл в карты. Мы его
опять зауважали, особенно, когда он напился в лежку и милиция отнесла его на
руках в комендатуру. Утром командир части ездил его забирать. Как
рассказывал сам Лапшин:
- Просыпаюсь от того, что меня кто-то трясет. Лицо знакомое,
присмотрелся - мой командир. Я закрыл глаза, видение исчезло, а он меня
опять трясет: "Просыпайся, сука, я не приведение, я твой командир". Тогда я
обнял его за шею и заплакал.
Это спасло Лапшина от служебного несоответствия. Командир
расчувствовался, даже отпустил домой помыться и привести себя в порядок.
- Что ж ты, сынок, так пьешь? Не стыдно?
- Стыдно товарищ полковник.
Половина жизни проходила в автопарке. В полку на шестьсот человек
личного состава - семьсот единиц техники и агрегатов. Солдат хронически не
хватало, некомплект составлял процентов двадцать. В команде заправщиков
вместо восьмидесяти служило пятьдесят человек. На КПП солдат в трусах и
сапогах, со штык-ножом на ремне, рядом стоит машина, в которой он копается.
Автопарк делился на две зоны: транспортную и специальную. В
транспортной располагалась авторота - тридцать пять человек. Боксы
маленькие, везде порядок. В специальной господствовали ракетчики. Выявить
там личный состав можно было только в случае поджога. Сядут старший
лейтенант с солдатами жарить картошку на ЦИАТИМе, используя в качестве