Страница:
Все это уже не имеет значения, но нам доставляет удовольствие говорить об этом. Приятно чувствовать себя очень проницательным. Приятно даже тогда, когда умные мысли приходят в голову немного позже, чем следовало.
А Бано и нужно было -- совсем немного.
-- Наверняка у него была форма водителя, -- говорю я. -- Возможно, он даже нанялся на работу или сунул несколько долларов одному из шоферов.
-- Маллен сможет отследить грузовик, -- говорит Франсуаз.
Верхняя пуговица ее блузки расстегнулась, обнажая тело девушки. Я наклоняюсь и застегиваю ее, чтобы моя патнерша не обожгла кожу. Этот жест кажется мне чересчур благонравно-ханжеским. Я улыбаюсь, она тоже.
Мне хорошо. Хорошо, что закончились эта суета, шум, спешка. Хорошо, что уже не нужно ничего делать, ничего добиваться, никому противостоять. Больше мне не придется играть по навязанным мне правилам, и это мне нравится.
А еще мне доставляет удовольствие просто стоять здесь, говорить ни о чем, слушать ее голос, вдыхать ее аромат.
Если бы еще не эта пыль.
Я говорю:
-- Дорожная полиция, несколько вертолетов ... И один несчастный грузовик. Проблема лишь в том, что здесь их несколько десятков, и все ездят в разных направлениях. Без сомнения, у Бано уже подготовлено место для перегрузки. Я даю Маллену минут тридцать-сорок, чтобы найти совершенно пустой грузовик. Впрочем, возможно, там останется еще немного глины. Как ты считаешь ?
Шум строительных машин нарушается другим, более близким. Над краем дороги показывается большая темно-синяя машина, из нее, пригибаясь, выскакивает инспектор Маллен.
Зачем он пригибается ? Это же не вертолет.
На длинном носу Маллена сидят большие темные очки, несколько длинных кустиков волос безуспешно пытаются прикрыть лысину, которая блестит на солнце от пота.
-- Мы найдем его, Амбрустер, -- ревет инспектор и грузно сбегает вниз по откосу. Мгновение мне кажется, что сейчас он упадет, но Маллену удается удержаться на ногах.
-- Мы найдем его !
Полицейские всегда говорят так после того, как упустят какого-нибудь очень опасного преступника.
Дон Мартин тоже выходит из машины, но спускаться явно не собирается. Он облокачивается на полуоткрытую дверцу, поправляет кепку.
Нас всех только что знатно вываляли в грязи.
-- Вы же тут были, Амбрустер, -- Маллен стоит уже прямо передо мной. -Как все происходило ? Что он говорил ?
Франсуаз осторожно высвобождает свою ногу из моей руки, опускает ее на испещренную мелкими камешками глину. Я поворачиваюсь, мои брови хмурятся. Инспектор суетится, шумит, что-то говорит, размахивает руками.
Он все портит.
Я расслабленно пожимаю плечами. Какая теперь разница, что именно говорил доктор Бано ? В нескольких словах я описываю инспектору то, что имело несчастье случиться. Маллен слушает внимательно, еще немного, и он вытащит из внутреннего кармана свой полицейский блокнот и начнет фиксировать мои показания.
Дону Мартину все это неинтересно, он и не пытается прислушиваться.
Мы поднимаемся с Малленом на холм. Я показываю инспектору кран, конвейер для удаления грунта. Он смотрит вниз, потом вдаль, туда, где исчезает линия конвейера. На мгновение мне кажется, что сейчас он сам спрыгнет вниз, на медленно проплывающие мимо кучи глины, желая лично повторить путь пропавшего груза.
Я возвращаюсь к машине, он остается, что-то изучая и рассматривая. Я задираю голову.
-- Я хочу домой, -- говорю я. -- Дон, мы заберем твою машину. Потом поднимете нашу на дорогу, проследи, как тут будут идти дела.
Дон не возражает, он вообще никогда не возражает против работы. Ему слишком хорошо за нее платят.
Франсуаз изящно соскальзывает с капота. В этом нет необходимости, но я подаю ей обе руки, чтобы помочь. Я делаю это в пику инспектору. Ее длинные изящные пальцы стали влажными. Я начинаю взбираться вверх по откосу. Сзади меня нагоняет Маллен.
-- Вы не можете уехать, -- говорит он. -- Именно сейчас мы его поймаем.
-- Перекрыто только одиннадцать дорог из восемнадцати, -- флегматично бросает Дон Мартин. -- Грузовики ехали по шести, и мы еще не знаем, по каким именно.
-- Теперь посты стоят на всех выездах с этой чертовой стройки, -возражает Маллен, но он сам прекрасно понимает, что все это бессмысленно.
Я устал, мне хочется сесть и несколько минут посидеть молча. А Маллен все продолжает и продолжает говорить:
-- Я не понимаю вашего отношения к происходящему, Амбрустер. Этот человек скрылся, он может уйти от нас и увезти все то, что вы ему передали. Если бы вы рассказали мне все ...
Старая песня. Я не в силах ничего ему об?яснить, я и не собираюсь. Я-то знаю, что необходимо сейчас делать.
Ничего.
-- Продолжайте розыск по всему городу, -- говорю я, чтобы хоть что-то сказать Маллену.
Мне не хочется еще больше расстраивать инспектора.
-- Аэропорты, набережная, не мне вас учить. Еще увидимся.
Я закрываю дверцу, Дон отходит от машины. Пусть теперь ведет Френки.
Она садится на сиденье рядом со мной, я начинаю ерзать по сиденью. Маллен меня раздражает.
-- Что ты собираешься делать сейчас? -- осторожно спрашивает она.
Машина трогается с места, разворачивается. Долговязая фигура инспектора и плотная высокая Дона Мартина остаются позади.
-- Я приму ванну, -- отвечаю я. -- Советую и тебе. А то моя красавица совсем запылилась.
Она смотрит на меня с подозрением, не зная, как понимать мои слова. Уж не стану ли я ругать ее за прежнюю самоуверенность?
-- Я дал Маллену тридцать-сорок минут, чтобы найти пустой грузовик, -говорю я.
Мне нравится медленно произносить слова, смежив веки, и никуда не глядя.
-- Доктору Бано я дам час. После этого мы покончим с этой историей раз и навсегда.
Все-таки я не удерживаюсь, чтобы приоткрыть глаза и посмотреть на реакцию Франсуаз. Она удивлена, и это доставляет мне удовольствие.
-- И как ты собираешься это провернуть? -- спрашивает она.
Провернуть. Какой лексикон. А ведь именно Френки всегда упрекает меня в том, что я не люблю читать классические книги.
Я устраиваюсь поудобнее и поясняю.
-- Всего лишь сделаю несколько звонков. Сперва Уесли Рендаллу. Потом мистеру Медисону. Под конец поболтаю немного с Аделлой Сью. Этого будет достаточно.
-- Ты уверен?
Франсуаз не любит Аделлу Сью. Я не собираюсь отвечать ей. Несколько часов назад я был уверен, что нас ждет неудача. Так и произошло. Теперь я твердо знаю, что нахожусь на верном пути.
Это очевидно, и расскажи я все Франсуаз, она тоже была бы уверена в успехе.
Но если раскрывать перед девушкой все карты, она не будет тобой восхищаться.
18
Мягкое, удобное кресло, я смотрю на часы. Я уже сделал все, что было необходимо сделать, и теперь некуда спешить. Приятно ощущать свежесть чистой рубашки, а также то, что в воздухе не носятся мелкие частички пыли.
Я донельзя доволен собой, и это вызывает возмущение у всех, кто меня окружает.
В самом деле, отчего такая самоуверенность? Почему я расселся здесь, в своем кабинете, и делаю задумчивый вид -- именно вид, поскольку в моей голове нет ни одной, сколь бы то ни было стоящей мысли.
Разве менее часа назад я не провалил одно из самых важных поручений, которые когда-либо получал? Разве человек, уже убивший несколько ни в чем не повинных людей, не продолжает разгуливать на свободе? Разве священные реликвии, веками бывшие достоянием древней императорской династии, не попали в чужие руки и разве шансы вернуть их не уменьшаются с каждой минутой?
Разве не должен я сейчас, высунув от усердия длинный розовый, как у муравьеда, язык, бегать по всему Лос-Анджелесу, расспрашивая на каждом углу торговцев арахисом и жареной картошкой? Почему я не сижу на телефоне, обзванивая своих многочисленных информаторов?
Проклятье, почему я вообще ничего не делаю?
Эти и многие другие вопросы, -- которые, впрочем, не отличались ни оригинальностью, ни разнообразием, -- не преминули обрушить на меня как мой неизбывный клиент Джейсон Картер, так и совсем обезумевший от бремени свалившейся на него ответственности инспектор Маллен.
Полицейский обрывал мой сотовый телефон. Сперва он звонил почти каждые пять минут, считая своим долгом держать меня в курсе происходящего. Он живописал мне малейшие детали своего неудачного расследования, в частности, подробно рассказал, сколько машин участвовало в той знаменитой пробке, и какие, по мнению экспертов, шансы на то, что она была спровоцирована искусственно.
Но мало-помалу в блестящую от жары голову Маллена начало закрадываться подозрение, что я вовсе не горю желанием узнавать самые свежие новости о продвижении расследования. Говоря откровенно -- мне вообще было на них наплевать.
Инспектор обиделся, расстроился и возмутился. Он прочитал мне длиннющую отповедь об ответственности, чувстве долга и том, какое отношение необходимо испытывать к собственной работе.
Потом он перестал звонить вообще, и связался со мной только после того, как одному офицеру из дорожной полиции посчастливилось найти грузовик вроде тех, что использовали при строительстве муниципальной больницы -- найти в том месте, где ему быть не полагалось.
Нечего и говорить, что единственным уловом Маллена, который инспектор смог извлечь из грузовика, были несколько фунтов глины и других пород, которые он мне безуспешно порывался подробно перечислить.
Но я не обращал никакого внимания на его рассказы, чем еще больше доводил несчастного инспектора.
Но как я мог об?яснить ему, что все бесполезно? Сотни хорошо обученных полицейских и десятки людей Дона Мартина в настоящий момент шныряли по всем закоулкам Лос-Анджелеса, пытаясь отыскать хотя бы мельчайшие следы пребывания доктора Бано, хотя бы то место, где он вдохнул воздух несколько часов назад.
Присоединись я к их усилиям -- что бы это изменило? Да ничего.
Потом заявился Джейсон Картер. Он стал у окна, долго смотрел на раскинувшийся перед его взором сад, после чего его нижняя челюсть сама собой отвалилась вниз, и он разразился огромной речью.
Слова банкира были куда менее эмоциональны, нежели речь инспектора, и, к его стыду, далеко не столько красочны. Слушать его было довольно скучно -но я не мог винить за это Картера. Он привык мутно фонтанировать нудными длинными речами о процентах и кредитах на скучных совещаниях своих директоров и акционеров, а у Маллена был богатый опыт по части крика ругательств в мегафон.
Джейсон Картер приподнимался на носки, закладывал руки за спину, и тоже говорил мне об ответственности, утраченном доверии, нарушенном слове и обязательствах. Он даже предпринял попытку пустить слезу относительно прерванной цепи или чего-то в этом роде, но запутался в собственных словоизлияниях, и так и не смог сложить свои мысли в связное предложение.
Я дремал, полузакрыв глаза.
Джейсону Картеру я тоже не мог ничего об?яснить. Скажи я ему, что сейчас не время заниматься его делом, что необходимо дать доктору Бано еще хотя бы полчаса, дабы тот перестал прятаться и заметать следы, что только после того, как наш противник уверует в собственную безопасность, можно пытаться нанести ему следующий удар -- он не стал бы меня слушать.
Маллена я отключал, раз?единяя связь, что же касается Джейсона Картера, то, послушав его словоизвержение несколько минут, я просто встал и вышел из кабинета.
Сперва банкир не понял, что именно я собираюсь делать. Впоследствии Гарда рассказала мне, что еще минут десять он стоял у окна с таким видом, будто вот-вот я войду и положу к его ногам не только пропавшие реликвии, но и Великого Могола, корону королевы Англии и плюшевого Винни-Пуха, подаренного потомками Милна его американским почитателям.
Гарда также смотрела на меня с некоторой опаской, так как не понимала, что происходит и опасалась, как бы ей не пришлось искать новой работы после того, как Маллен меня арестует и уведет в тюрьму; но, видя, что Франсуаз остается спокойной, наша секретарша убеждала себя, что все идет хорошо.
Отдельного разговора заслуживает отношение Франсуаз к сложившейся ситуации. Памятуя о своих словах относительно того, что я наверняка справлюсь с любыми сложностями, она не могла и никогда бы не стала теперь теребить меня на манер всех остальных, требуя немедленных действий.
С другой стороны, мое благодушное спокойствие ставило Франсуаз в тупик и заставляло всерьез задуматься о моей вменяемости.
Решив предпринять осторожную попытку проверить осмысленность моих реакций -- это произошло как раз в тот момент, когда я вышел из душа, и не мог дать ей достойного отпора -- она подошла по мне, взяла за руку и мягко спросила:
-- Майкл, чем я могу тебе помочь в том, что ты делаешь?
Учитывая, что в тот момент я ничего не собирался делать, я буркнул:
-- Можешь помассировать мне плечи.
В серых глазах моей партнерши появилось выражение упрека. Я был уверен, она сделала это нарочно -- обычно по ее глазам нельзя прочесть чувств, которые она испытывает.
-- Ты уверен в том, что делаешь, Майкл? -- спросила она с несвойственной ей ангельской кротостью.
-- Конечно, да, -- буркнул я, стараясь дать понять, что не собираюсь больше разговаривать на эту тему.
В самом деле, как я мог быть в чем-то уверен? Инспектор Маллен и Дон Мартин раскинули частую сеть из своих лучших агентов по всему Лос-Анджелесу и его окрестностям -- а окрестности Города Ангелов превышают его собственные размеры раза в три, если не в пять. Что мог я сделать -- один человек, когда в дело вмешалась огромная армия?
Я мог только вспомнить все, что мне известно о докторе Бано, понять, как он думает, что чувствует и какие мысли приходят к нему по утрам, когда он чистит зубы. Я разговаривал с этим человеком всего три раза, и из трех этих бесед только одна велась лицом к лицу. Поэтому мне было сложно.
Однако почему-то я был уверен, что понял Бано. Закрыв глаза и расслабившись, я мог представить себе, что я -- это он, что это я приехал из далекой маленькой страны в Юго-Восточной Азии, чтобы вернуть на родину священные реликвии своего народа, увезенные когда-то американскими завоевателями. Что это я рискую ежеминутно собственной жизнью, находясь в городе, где каждый человек -- мне враг, и все ради того, чтобы выполнить миссию, которую я считаю священной.
Что это я, спрятавшись на крыше заброшенного гаража на окраине Лос-Анджелеса, выстрелом в голову убил Роберта Картера на глазах у его брата и двух полицейских.
И ощущая себя доктором Бано, я понимал, что он ощущает сейчас.
Я выполнил то, за чем был послан в это враждебную страну. Священные реликвии у меня, и теперь необходимо как можно скорее доставить их на родину. Другой бы на его месте затаился, ушел глубоко на дно, возможно, уехал вглубь страны, чтобы раствориться где-нибудь в одном из сельскохозяйственных штатов, в которых можно искать человека месяцами и годами, и никогда не найти его.
Это было бы разумно, это было бы безопасно, так поступил бы любой преступник на месте доктора Бано.
Но доктор Бано не был преступником.
Он был подвижником.
Ради своей великой идеи он был готов убивать снова и снова, и ради нее, не задумываясь, мог умереть сам. Вернуть в свою страну, своему народу священные реликвии, принадлежавшие ему веками, -- вот что было главным для меня, Бано.
Поэтому я покину эту страну прямо сегодня.
И у меня есть только один способ сделать это. Способ сложный, довольно рискованный -- зато абсолютно беспроигрышный, в случае, если я правильно все сделаю.
Я был доктором Бано, и я знал, что мне необходимо предпринять. И мне, Майклу Амбрустеру, тоже оставалось только одно -- оказаться на том же месте и в то же время, что и доктор Бано, и встретиться с ним как раз в тот момент, когда он почувствует себя в безопасности.
Срок еще не наступил -- и я ждал.
Мы оба ждали.
-- Я просил сделать мне массаж, -- недовольно пробурчал я.
19
Вряд ли это было самым подходящим временем -- но почему бы и нет.
Мучнисто-белое лицо Патрисии Огден находилось прямо передо мной. Ее бесформенный рот кривился в чем-то среднем между улыбкой человека, который, наконец выиграл в лотерею после того, как тридцать восемь лет два раза в неделю покупал по два билета, и судорогой престарелой девственницы в то мгновение, когда выяснилось, что единственный представитель мужского пола, согласившийся лечь с ней в постель, оказался импотентом.
Почему-то мне казалось, что Патрисии Огден знакомы оба этих ощущения.
На уважаемом члене адвокатской коллегии был надет немыслимого покроя светло-зеленый костюм. Очевидно, Патрисия Огден была уверена, что это одеяние подчеркивает достоинства ее фигуры.
-- Ваш клиент не сможет больше отсиживаться за стенами своего особняка, -- в голосе адвокатессы не было ни сочувствия к моей, явно написанной на мужественном лице, усталости, ни уважение, какое люди ее положения обычно испытывают к владельцам особняков.
Эта фраза означала, что с момента нашего прошлого разговора ее, по крайней мере, трижды не пускали на порог Картеров.
Патрисия Огден поставила меня перед трудным выбором.
С одной стороны, вот уже на протяжении четверти часа я довольно успешно отбивался от всех окружающих, которые требовали от меня немедленных и решительных действий. Однако придя к выводу, что доктор Бано будет совершать подготовительные маневры на протяжении, по крайней мере, семидесяти минут, я решил не тратить время на бесполезную возню.
Я знал, что мне еще предстоит сделать очень многое, в том числе думать за всех окружающих.
Но нет -- весь Лос-Анджелес как сговорился вырвать меня из кресла и заставить работать. Вот и Патрисия Огден -- стала передо мной, широко расставив куцые ноги и сжимая в руках темно-синюю, ядовитого цвета, папку.
До знакомства с Патрисией я и подумать не мог, что у каждого из цветов есть свой ядовитый оттенок.
В конце концов, -- почему бы нет? Если эта дамочка так жаждет получить по носу бейсбольной битой, -- может быть, лучше сразу доставить ей это удовольствие?
Я сверился с часами и удостоверился, что у меня есть еще полчаса времени для того, чтобы раз и навсегда решить все проблемы, отягощавшие белокурую головку Патрисии Огден, и без того не отличавшуюся большими размерами.
И все же это было не вовремя. Мне хотелось еще раз обдумать все, что мне было известно о человеке по имени Бано и прикинуть, не совершил ли я каких-нибудь ошибок в своих расчетах.
-- Я не занимаюсь продажей отмычек, -- хмуро ответил я. -- Если вам необходим совет квалифицированного взломщика, чтобы проникнуть в имение Картеров, я могу дать вам несколько адресов.
Маленький рот Патрисии с пухлыми, нездорового цвета губами чуть приоткрылся, но я опередил ее.
-- Только не сегодня, советница, прошу вас... На этой неделе я слишком занят. Я составляю аналитическую статью для одного журнала, который издают в Сан-Франциско. На тему изнасилований. Кстати, мисс Огден, когда вас насиловали в последний раз?
-- Я давно знакома с вашим плоским чувством юмора, мистер Амбрустер, -холодно отчеканила моя собеседница. -- И я не намерена...
-- Простите, простите, -- я замахал руками. -- Простите великодушно, мисс Огден, я совсем замотался -- голова не работает. Я вас оскорбил. Итак, когда вы в последний раз кого-нибудь насиловали?
-- Если советница Дюпон не в состоянии принять меня сейчас, -- ледяным голосом произнесла Патрисия, -- вы можете просто сказать мне об этом. Тогда я прийду позже, и...
-- Ни в коем случае, мисс Огден! -- я вновь замахал руками. -- Как можно заставлять мотаться по всему городу женщину, ноги которой для этого совсем не приспособлены. Мисс Дюпон сейчас придет.
Пару секунд моей собеседнице страшно хотелось спросить, а для чего, по моему мнению, приспособлены ее ноги, но сделать это, она все-таки не решилась. Очевидно, ей не хотелось услышать ответ.
В кабинете появилась Гарда, плотно затянутая в строгий деловой костюм, который трещал на ней по всем швам. Она уверена, что именно так должны одеваться высококвалифицированные секретарши.
Между женщинами произошел мгновенный обмен презрительными взглядами, выражавшими отношение обладательницы крупных форм к той, что была обделана на это счет природой -- и наоборот.
-- Мисс Дюпон сейчас будет, мистер Амбрустер, -- подчеркнуто сухим и деловым тоном произнесла Гарда. -- Она успокаивает мистера Картера.
Полно, уже не случилось ли со стариком удара после моего спешного выхода из комнаты? Хорошо то, что он все еще здесь, это упрощает дело.
-- Пошли кого-нибудь за миссис Шелл, -- попросил я. -- Она нужна мне как можно быстрее. Насколько мне известно, отель, в котором она остановилась, находится недалеко, так что пусть поторопятся. А вас, -- я лучезарно улыбнулся Патрисии Огден, -- я попрошу немного подождать. Мне еще нужно сделать несколько важных звонков.
Это действительно были важные звонки -- и уж они были гораздо важнее, чем вправлять мозги этой общипанной курице.
-- Соедините меня с Аделлой Сью, -- сказал я.
Несколько гудков, молчание. На лице Патрисии Огден без особого труда можно было прочесть неодобрение и даже некоторую брезгливость.
Несколько раз ей уже приходилось сталкиваться с Аделлой Сью.
В комнату вошла Франсуаз и осуждающе посмотрела на меня. Она явно была недовольна тем, как я обходился с нашим престарелым клиентом. Коротко кивнув Патрисии Огден, она подошла к столу и села на его край, после чего принялась покачивать ногами.
Патрисию Огден это всегда бесит.
-- Я сожалею, но мисс Сью в настоящий момент нет в городе... Что я могу передать?
А вот это уже проблема. Мне нужно, чтобы именно сейчас Аделла Сью сидела как можно ближе ко мне и преданно смотрела на меня своими маленькими глазенками. И я даже был готов вынести запах ее жевательной резинки.
-- Она по-прежнему собирается вернуться часам к пяти? -- уточняю я.
-- Да... Так это вы звонили сегодня утром? Если вы оставите свой номер телефона...
Придется попросить Дона, чтобы один из его людей встретил Аделлу в аэропорту. Как не вовремя она вылетела в Солт-Лейк-Сити.
У нее и толстого Стивена, конечно, есть свои дела, но мне очень не хотелось, чтобы мой тщательно продуманный план полетел в тар-тарары только из-за того, что Аделлы Сью сегодня нет в городе.
Неужели придется обращаться к самому толстяку? Это было бы скверно.
Тем временем Патрисия Огден начала говорить, и я пожалел, что не успел ретироваться.
-- Вы не можете не понимать, советница, -- напористо произнесла адвокатесса, -- что у вашего клиента нет никаких шансов выиграть дело в суде. Ни один судья в мире не вынесет решение в пользу убийцы.
Тонкий голос Патрисии Огден не был создан для произнесения подобных речей и неприятно резал уши. Франсуаз продолжала покачиваться, сидя на краешке стола, и казалось, что слова ее собеседницы ни мало ее не трогают.
-- Патрик привезет миссис Шелл через десять минут, мистер Амбрустер, -это была Гарда. -- Принести вам чай или кофе?
Разумеется, она отлично знает, что я ненавижу тянуть из маленькой чашки обжигающую темноватую муть, но всегда считает своим долгом предложить что-либо подобное, когда в кабинете находятся посторонние.
Гарда уверена, что ее главная обязанность -- поддерживать реноме конторы.
-- Звонили господин Маллен, а также Дон Мартин. Они проверяют несколько версий, но не думают, чтобы это к чему бы то ни было привело. Какие-нибудь распоряжения, мистер Амбрустер?
Наверняка сочетание "к чему бы то ни было" произнес Дон, а Гарда старательно ее повторила. В ее лексиконе нет подобных выражений.
Я рассеянно кивнул Гарде, Патрисия Огден воспользовалась паузой в разговоре, чтобы продолжить свою речь.
-- Молодой повеса развращает невинную юную девушку, соблазняя ее своими деньгами. Он снимает для нее дорогое бунгало, покупает красивую одежду, украшения. Приглашает на распутные вечеринки, которые устраивают его приятели -- такие же бесстыжие и бессовестные люди, как он. Можно ли упрекать юное, невинное существо, что оно невольно поддалось агрессивному напору этого человека?
Я полузакрыл глаза и представил себе, что Патрисия Огден произносит эту речь в зале суда.
Моему взору тут же предстал благостного вида пожилой судья, с висками, которые давно посеребрила седина. Еще у него должны быть очки и лысина. Слушая слова адвокатессы, он стал бы сокрушенно вздыхать и вертеть карандаш в пальцах.
-- День за днем, неделя за неделей погружалась бедная девушка в пучину порочной жизни. Золотая молодежь, отпрыски богатых родителей -- они привыкли прожигать свою жизнь в развлечениях, безудержном сексе, алкоголе, даже наркотиках. Для таких людей, как Кларенс Картер, имеют значение только они сами да те удовольствия, которые может предложить им жизнь. Что для них юная, наивная девушка, ее судьба, ее мечты?
В этом месте пожилой судья невольно покачал бы головой и испустил тяжелый вздох. Я поймал себя на том, что невольно пытаюсь прикинуть, сколько любовников могло быть у Мериен Шелл, а также, сколько клиентов проходило за год через ее постель. Эти мысли мне не понравились, и я вновь перевел взгляд на Патрисию Огден.
-- Бедная, несчастная мать, которая всю жизнь отдала своей дочери. С самого рождения пыталась привить Мериен моральные принципы. Она мечтала, что ее дочь вырастет, получит хорошее образование и найдет интересную работу.
Считала ли Патрисия Огден ремесло проститутки интересным? Пожалуй, да -- ведь она почти ничего об этом не знала.
А Бано и нужно было -- совсем немного.
-- Наверняка у него была форма водителя, -- говорю я. -- Возможно, он даже нанялся на работу или сунул несколько долларов одному из шоферов.
-- Маллен сможет отследить грузовик, -- говорит Франсуаз.
Верхняя пуговица ее блузки расстегнулась, обнажая тело девушки. Я наклоняюсь и застегиваю ее, чтобы моя патнерша не обожгла кожу. Этот жест кажется мне чересчур благонравно-ханжеским. Я улыбаюсь, она тоже.
Мне хорошо. Хорошо, что закончились эта суета, шум, спешка. Хорошо, что уже не нужно ничего делать, ничего добиваться, никому противостоять. Больше мне не придется играть по навязанным мне правилам, и это мне нравится.
А еще мне доставляет удовольствие просто стоять здесь, говорить ни о чем, слушать ее голос, вдыхать ее аромат.
Если бы еще не эта пыль.
Я говорю:
-- Дорожная полиция, несколько вертолетов ... И один несчастный грузовик. Проблема лишь в том, что здесь их несколько десятков, и все ездят в разных направлениях. Без сомнения, у Бано уже подготовлено место для перегрузки. Я даю Маллену минут тридцать-сорок, чтобы найти совершенно пустой грузовик. Впрочем, возможно, там останется еще немного глины. Как ты считаешь ?
Шум строительных машин нарушается другим, более близким. Над краем дороги показывается большая темно-синяя машина, из нее, пригибаясь, выскакивает инспектор Маллен.
Зачем он пригибается ? Это же не вертолет.
На длинном носу Маллена сидят большие темные очки, несколько длинных кустиков волос безуспешно пытаются прикрыть лысину, которая блестит на солнце от пота.
-- Мы найдем его, Амбрустер, -- ревет инспектор и грузно сбегает вниз по откосу. Мгновение мне кажется, что сейчас он упадет, но Маллену удается удержаться на ногах.
-- Мы найдем его !
Полицейские всегда говорят так после того, как упустят какого-нибудь очень опасного преступника.
Дон Мартин тоже выходит из машины, но спускаться явно не собирается. Он облокачивается на полуоткрытую дверцу, поправляет кепку.
Нас всех только что знатно вываляли в грязи.
-- Вы же тут были, Амбрустер, -- Маллен стоит уже прямо передо мной. -Как все происходило ? Что он говорил ?
Франсуаз осторожно высвобождает свою ногу из моей руки, опускает ее на испещренную мелкими камешками глину. Я поворачиваюсь, мои брови хмурятся. Инспектор суетится, шумит, что-то говорит, размахивает руками.
Он все портит.
Я расслабленно пожимаю плечами. Какая теперь разница, что именно говорил доктор Бано ? В нескольких словах я описываю инспектору то, что имело несчастье случиться. Маллен слушает внимательно, еще немного, и он вытащит из внутреннего кармана свой полицейский блокнот и начнет фиксировать мои показания.
Дону Мартину все это неинтересно, он и не пытается прислушиваться.
Мы поднимаемся с Малленом на холм. Я показываю инспектору кран, конвейер для удаления грунта. Он смотрит вниз, потом вдаль, туда, где исчезает линия конвейера. На мгновение мне кажется, что сейчас он сам спрыгнет вниз, на медленно проплывающие мимо кучи глины, желая лично повторить путь пропавшего груза.
Я возвращаюсь к машине, он остается, что-то изучая и рассматривая. Я задираю голову.
-- Я хочу домой, -- говорю я. -- Дон, мы заберем твою машину. Потом поднимете нашу на дорогу, проследи, как тут будут идти дела.
Дон не возражает, он вообще никогда не возражает против работы. Ему слишком хорошо за нее платят.
Франсуаз изящно соскальзывает с капота. В этом нет необходимости, но я подаю ей обе руки, чтобы помочь. Я делаю это в пику инспектору. Ее длинные изящные пальцы стали влажными. Я начинаю взбираться вверх по откосу. Сзади меня нагоняет Маллен.
-- Вы не можете уехать, -- говорит он. -- Именно сейчас мы его поймаем.
-- Перекрыто только одиннадцать дорог из восемнадцати, -- флегматично бросает Дон Мартин. -- Грузовики ехали по шести, и мы еще не знаем, по каким именно.
-- Теперь посты стоят на всех выездах с этой чертовой стройки, -возражает Маллен, но он сам прекрасно понимает, что все это бессмысленно.
Я устал, мне хочется сесть и несколько минут посидеть молча. А Маллен все продолжает и продолжает говорить:
-- Я не понимаю вашего отношения к происходящему, Амбрустер. Этот человек скрылся, он может уйти от нас и увезти все то, что вы ему передали. Если бы вы рассказали мне все ...
Старая песня. Я не в силах ничего ему об?яснить, я и не собираюсь. Я-то знаю, что необходимо сейчас делать.
Ничего.
-- Продолжайте розыск по всему городу, -- говорю я, чтобы хоть что-то сказать Маллену.
Мне не хочется еще больше расстраивать инспектора.
-- Аэропорты, набережная, не мне вас учить. Еще увидимся.
Я закрываю дверцу, Дон отходит от машины. Пусть теперь ведет Френки.
Она садится на сиденье рядом со мной, я начинаю ерзать по сиденью. Маллен меня раздражает.
-- Что ты собираешься делать сейчас? -- осторожно спрашивает она.
Машина трогается с места, разворачивается. Долговязая фигура инспектора и плотная высокая Дона Мартина остаются позади.
-- Я приму ванну, -- отвечаю я. -- Советую и тебе. А то моя красавица совсем запылилась.
Она смотрит на меня с подозрением, не зная, как понимать мои слова. Уж не стану ли я ругать ее за прежнюю самоуверенность?
-- Я дал Маллену тридцать-сорок минут, чтобы найти пустой грузовик, -говорю я.
Мне нравится медленно произносить слова, смежив веки, и никуда не глядя.
-- Доктору Бано я дам час. После этого мы покончим с этой историей раз и навсегда.
Все-таки я не удерживаюсь, чтобы приоткрыть глаза и посмотреть на реакцию Франсуаз. Она удивлена, и это доставляет мне удовольствие.
-- И как ты собираешься это провернуть? -- спрашивает она.
Провернуть. Какой лексикон. А ведь именно Френки всегда упрекает меня в том, что я не люблю читать классические книги.
Я устраиваюсь поудобнее и поясняю.
-- Всего лишь сделаю несколько звонков. Сперва Уесли Рендаллу. Потом мистеру Медисону. Под конец поболтаю немного с Аделлой Сью. Этого будет достаточно.
-- Ты уверен?
Франсуаз не любит Аделлу Сью. Я не собираюсь отвечать ей. Несколько часов назад я был уверен, что нас ждет неудача. Так и произошло. Теперь я твердо знаю, что нахожусь на верном пути.
Это очевидно, и расскажи я все Франсуаз, она тоже была бы уверена в успехе.
Но если раскрывать перед девушкой все карты, она не будет тобой восхищаться.
18
Мягкое, удобное кресло, я смотрю на часы. Я уже сделал все, что было необходимо сделать, и теперь некуда спешить. Приятно ощущать свежесть чистой рубашки, а также то, что в воздухе не носятся мелкие частички пыли.
Я донельзя доволен собой, и это вызывает возмущение у всех, кто меня окружает.
В самом деле, отчего такая самоуверенность? Почему я расселся здесь, в своем кабинете, и делаю задумчивый вид -- именно вид, поскольку в моей голове нет ни одной, сколь бы то ни было стоящей мысли.
Разве менее часа назад я не провалил одно из самых важных поручений, которые когда-либо получал? Разве человек, уже убивший несколько ни в чем не повинных людей, не продолжает разгуливать на свободе? Разве священные реликвии, веками бывшие достоянием древней императорской династии, не попали в чужие руки и разве шансы вернуть их не уменьшаются с каждой минутой?
Разве не должен я сейчас, высунув от усердия длинный розовый, как у муравьеда, язык, бегать по всему Лос-Анджелесу, расспрашивая на каждом углу торговцев арахисом и жареной картошкой? Почему я не сижу на телефоне, обзванивая своих многочисленных информаторов?
Проклятье, почему я вообще ничего не делаю?
Эти и многие другие вопросы, -- которые, впрочем, не отличались ни оригинальностью, ни разнообразием, -- не преминули обрушить на меня как мой неизбывный клиент Джейсон Картер, так и совсем обезумевший от бремени свалившейся на него ответственности инспектор Маллен.
Полицейский обрывал мой сотовый телефон. Сперва он звонил почти каждые пять минут, считая своим долгом держать меня в курсе происходящего. Он живописал мне малейшие детали своего неудачного расследования, в частности, подробно рассказал, сколько машин участвовало в той знаменитой пробке, и какие, по мнению экспертов, шансы на то, что она была спровоцирована искусственно.
Но мало-помалу в блестящую от жары голову Маллена начало закрадываться подозрение, что я вовсе не горю желанием узнавать самые свежие новости о продвижении расследования. Говоря откровенно -- мне вообще было на них наплевать.
Инспектор обиделся, расстроился и возмутился. Он прочитал мне длиннющую отповедь об ответственности, чувстве долга и том, какое отношение необходимо испытывать к собственной работе.
Потом он перестал звонить вообще, и связался со мной только после того, как одному офицеру из дорожной полиции посчастливилось найти грузовик вроде тех, что использовали при строительстве муниципальной больницы -- найти в том месте, где ему быть не полагалось.
Нечего и говорить, что единственным уловом Маллена, который инспектор смог извлечь из грузовика, были несколько фунтов глины и других пород, которые он мне безуспешно порывался подробно перечислить.
Но я не обращал никакого внимания на его рассказы, чем еще больше доводил несчастного инспектора.
Но как я мог об?яснить ему, что все бесполезно? Сотни хорошо обученных полицейских и десятки людей Дона Мартина в настоящий момент шныряли по всем закоулкам Лос-Анджелеса, пытаясь отыскать хотя бы мельчайшие следы пребывания доктора Бано, хотя бы то место, где он вдохнул воздух несколько часов назад.
Присоединись я к их усилиям -- что бы это изменило? Да ничего.
Потом заявился Джейсон Картер. Он стал у окна, долго смотрел на раскинувшийся перед его взором сад, после чего его нижняя челюсть сама собой отвалилась вниз, и он разразился огромной речью.
Слова банкира были куда менее эмоциональны, нежели речь инспектора, и, к его стыду, далеко не столько красочны. Слушать его было довольно скучно -но я не мог винить за это Картера. Он привык мутно фонтанировать нудными длинными речами о процентах и кредитах на скучных совещаниях своих директоров и акционеров, а у Маллена был богатый опыт по части крика ругательств в мегафон.
Джейсон Картер приподнимался на носки, закладывал руки за спину, и тоже говорил мне об ответственности, утраченном доверии, нарушенном слове и обязательствах. Он даже предпринял попытку пустить слезу относительно прерванной цепи или чего-то в этом роде, но запутался в собственных словоизлияниях, и так и не смог сложить свои мысли в связное предложение.
Я дремал, полузакрыв глаза.
Джейсону Картеру я тоже не мог ничего об?яснить. Скажи я ему, что сейчас не время заниматься его делом, что необходимо дать доктору Бано еще хотя бы полчаса, дабы тот перестал прятаться и заметать следы, что только после того, как наш противник уверует в собственную безопасность, можно пытаться нанести ему следующий удар -- он не стал бы меня слушать.
Маллена я отключал, раз?единяя связь, что же касается Джейсона Картера, то, послушав его словоизвержение несколько минут, я просто встал и вышел из кабинета.
Сперва банкир не понял, что именно я собираюсь делать. Впоследствии Гарда рассказала мне, что еще минут десять он стоял у окна с таким видом, будто вот-вот я войду и положу к его ногам не только пропавшие реликвии, но и Великого Могола, корону королевы Англии и плюшевого Винни-Пуха, подаренного потомками Милна его американским почитателям.
Гарда также смотрела на меня с некоторой опаской, так как не понимала, что происходит и опасалась, как бы ей не пришлось искать новой работы после того, как Маллен меня арестует и уведет в тюрьму; но, видя, что Франсуаз остается спокойной, наша секретарша убеждала себя, что все идет хорошо.
Отдельного разговора заслуживает отношение Франсуаз к сложившейся ситуации. Памятуя о своих словах относительно того, что я наверняка справлюсь с любыми сложностями, она не могла и никогда бы не стала теперь теребить меня на манер всех остальных, требуя немедленных действий.
С другой стороны, мое благодушное спокойствие ставило Франсуаз в тупик и заставляло всерьез задуматься о моей вменяемости.
Решив предпринять осторожную попытку проверить осмысленность моих реакций -- это произошло как раз в тот момент, когда я вышел из душа, и не мог дать ей достойного отпора -- она подошла по мне, взяла за руку и мягко спросила:
-- Майкл, чем я могу тебе помочь в том, что ты делаешь?
Учитывая, что в тот момент я ничего не собирался делать, я буркнул:
-- Можешь помассировать мне плечи.
В серых глазах моей партнерши появилось выражение упрека. Я был уверен, она сделала это нарочно -- обычно по ее глазам нельзя прочесть чувств, которые она испытывает.
-- Ты уверен в том, что делаешь, Майкл? -- спросила она с несвойственной ей ангельской кротостью.
-- Конечно, да, -- буркнул я, стараясь дать понять, что не собираюсь больше разговаривать на эту тему.
В самом деле, как я мог быть в чем-то уверен? Инспектор Маллен и Дон Мартин раскинули частую сеть из своих лучших агентов по всему Лос-Анджелесу и его окрестностям -- а окрестности Города Ангелов превышают его собственные размеры раза в три, если не в пять. Что мог я сделать -- один человек, когда в дело вмешалась огромная армия?
Я мог только вспомнить все, что мне известно о докторе Бано, понять, как он думает, что чувствует и какие мысли приходят к нему по утрам, когда он чистит зубы. Я разговаривал с этим человеком всего три раза, и из трех этих бесед только одна велась лицом к лицу. Поэтому мне было сложно.
Однако почему-то я был уверен, что понял Бано. Закрыв глаза и расслабившись, я мог представить себе, что я -- это он, что это я приехал из далекой маленькой страны в Юго-Восточной Азии, чтобы вернуть на родину священные реликвии своего народа, увезенные когда-то американскими завоевателями. Что это я рискую ежеминутно собственной жизнью, находясь в городе, где каждый человек -- мне враг, и все ради того, чтобы выполнить миссию, которую я считаю священной.
Что это я, спрятавшись на крыше заброшенного гаража на окраине Лос-Анджелеса, выстрелом в голову убил Роберта Картера на глазах у его брата и двух полицейских.
И ощущая себя доктором Бано, я понимал, что он ощущает сейчас.
Я выполнил то, за чем был послан в это враждебную страну. Священные реликвии у меня, и теперь необходимо как можно скорее доставить их на родину. Другой бы на его месте затаился, ушел глубоко на дно, возможно, уехал вглубь страны, чтобы раствориться где-нибудь в одном из сельскохозяйственных штатов, в которых можно искать человека месяцами и годами, и никогда не найти его.
Это было бы разумно, это было бы безопасно, так поступил бы любой преступник на месте доктора Бано.
Но доктор Бано не был преступником.
Он был подвижником.
Ради своей великой идеи он был готов убивать снова и снова, и ради нее, не задумываясь, мог умереть сам. Вернуть в свою страну, своему народу священные реликвии, принадлежавшие ему веками, -- вот что было главным для меня, Бано.
Поэтому я покину эту страну прямо сегодня.
И у меня есть только один способ сделать это. Способ сложный, довольно рискованный -- зато абсолютно беспроигрышный, в случае, если я правильно все сделаю.
Я был доктором Бано, и я знал, что мне необходимо предпринять. И мне, Майклу Амбрустеру, тоже оставалось только одно -- оказаться на том же месте и в то же время, что и доктор Бано, и встретиться с ним как раз в тот момент, когда он почувствует себя в безопасности.
Срок еще не наступил -- и я ждал.
Мы оба ждали.
-- Я просил сделать мне массаж, -- недовольно пробурчал я.
19
Вряд ли это было самым подходящим временем -- но почему бы и нет.
Мучнисто-белое лицо Патрисии Огден находилось прямо передо мной. Ее бесформенный рот кривился в чем-то среднем между улыбкой человека, который, наконец выиграл в лотерею после того, как тридцать восемь лет два раза в неделю покупал по два билета, и судорогой престарелой девственницы в то мгновение, когда выяснилось, что единственный представитель мужского пола, согласившийся лечь с ней в постель, оказался импотентом.
Почему-то мне казалось, что Патрисии Огден знакомы оба этих ощущения.
На уважаемом члене адвокатской коллегии был надет немыслимого покроя светло-зеленый костюм. Очевидно, Патрисия Огден была уверена, что это одеяние подчеркивает достоинства ее фигуры.
-- Ваш клиент не сможет больше отсиживаться за стенами своего особняка, -- в голосе адвокатессы не было ни сочувствия к моей, явно написанной на мужественном лице, усталости, ни уважение, какое люди ее положения обычно испытывают к владельцам особняков.
Эта фраза означала, что с момента нашего прошлого разговора ее, по крайней мере, трижды не пускали на порог Картеров.
Патрисия Огден поставила меня перед трудным выбором.
С одной стороны, вот уже на протяжении четверти часа я довольно успешно отбивался от всех окружающих, которые требовали от меня немедленных и решительных действий. Однако придя к выводу, что доктор Бано будет совершать подготовительные маневры на протяжении, по крайней мере, семидесяти минут, я решил не тратить время на бесполезную возню.
Я знал, что мне еще предстоит сделать очень многое, в том числе думать за всех окружающих.
Но нет -- весь Лос-Анджелес как сговорился вырвать меня из кресла и заставить работать. Вот и Патрисия Огден -- стала передо мной, широко расставив куцые ноги и сжимая в руках темно-синюю, ядовитого цвета, папку.
До знакомства с Патрисией я и подумать не мог, что у каждого из цветов есть свой ядовитый оттенок.
В конце концов, -- почему бы нет? Если эта дамочка так жаждет получить по носу бейсбольной битой, -- может быть, лучше сразу доставить ей это удовольствие?
Я сверился с часами и удостоверился, что у меня есть еще полчаса времени для того, чтобы раз и навсегда решить все проблемы, отягощавшие белокурую головку Патрисии Огден, и без того не отличавшуюся большими размерами.
И все же это было не вовремя. Мне хотелось еще раз обдумать все, что мне было известно о человеке по имени Бано и прикинуть, не совершил ли я каких-нибудь ошибок в своих расчетах.
-- Я не занимаюсь продажей отмычек, -- хмуро ответил я. -- Если вам необходим совет квалифицированного взломщика, чтобы проникнуть в имение Картеров, я могу дать вам несколько адресов.
Маленький рот Патрисии с пухлыми, нездорового цвета губами чуть приоткрылся, но я опередил ее.
-- Только не сегодня, советница, прошу вас... На этой неделе я слишком занят. Я составляю аналитическую статью для одного журнала, который издают в Сан-Франциско. На тему изнасилований. Кстати, мисс Огден, когда вас насиловали в последний раз?
-- Я давно знакома с вашим плоским чувством юмора, мистер Амбрустер, -холодно отчеканила моя собеседница. -- И я не намерена...
-- Простите, простите, -- я замахал руками. -- Простите великодушно, мисс Огден, я совсем замотался -- голова не работает. Я вас оскорбил. Итак, когда вы в последний раз кого-нибудь насиловали?
-- Если советница Дюпон не в состоянии принять меня сейчас, -- ледяным голосом произнесла Патрисия, -- вы можете просто сказать мне об этом. Тогда я прийду позже, и...
-- Ни в коем случае, мисс Огден! -- я вновь замахал руками. -- Как можно заставлять мотаться по всему городу женщину, ноги которой для этого совсем не приспособлены. Мисс Дюпон сейчас придет.
Пару секунд моей собеседнице страшно хотелось спросить, а для чего, по моему мнению, приспособлены ее ноги, но сделать это, она все-таки не решилась. Очевидно, ей не хотелось услышать ответ.
В кабинете появилась Гарда, плотно затянутая в строгий деловой костюм, который трещал на ней по всем швам. Она уверена, что именно так должны одеваться высококвалифицированные секретарши.
Между женщинами произошел мгновенный обмен презрительными взглядами, выражавшими отношение обладательницы крупных форм к той, что была обделана на это счет природой -- и наоборот.
-- Мисс Дюпон сейчас будет, мистер Амбрустер, -- подчеркнуто сухим и деловым тоном произнесла Гарда. -- Она успокаивает мистера Картера.
Полно, уже не случилось ли со стариком удара после моего спешного выхода из комнаты? Хорошо то, что он все еще здесь, это упрощает дело.
-- Пошли кого-нибудь за миссис Шелл, -- попросил я. -- Она нужна мне как можно быстрее. Насколько мне известно, отель, в котором она остановилась, находится недалеко, так что пусть поторопятся. А вас, -- я лучезарно улыбнулся Патрисии Огден, -- я попрошу немного подождать. Мне еще нужно сделать несколько важных звонков.
Это действительно были важные звонки -- и уж они были гораздо важнее, чем вправлять мозги этой общипанной курице.
-- Соедините меня с Аделлой Сью, -- сказал я.
Несколько гудков, молчание. На лице Патрисии Огден без особого труда можно было прочесть неодобрение и даже некоторую брезгливость.
Несколько раз ей уже приходилось сталкиваться с Аделлой Сью.
В комнату вошла Франсуаз и осуждающе посмотрела на меня. Она явно была недовольна тем, как я обходился с нашим престарелым клиентом. Коротко кивнув Патрисии Огден, она подошла к столу и села на его край, после чего принялась покачивать ногами.
Патрисию Огден это всегда бесит.
-- Я сожалею, но мисс Сью в настоящий момент нет в городе... Что я могу передать?
А вот это уже проблема. Мне нужно, чтобы именно сейчас Аделла Сью сидела как можно ближе ко мне и преданно смотрела на меня своими маленькими глазенками. И я даже был готов вынести запах ее жевательной резинки.
-- Она по-прежнему собирается вернуться часам к пяти? -- уточняю я.
-- Да... Так это вы звонили сегодня утром? Если вы оставите свой номер телефона...
Придется попросить Дона, чтобы один из его людей встретил Аделлу в аэропорту. Как не вовремя она вылетела в Солт-Лейк-Сити.
У нее и толстого Стивена, конечно, есть свои дела, но мне очень не хотелось, чтобы мой тщательно продуманный план полетел в тар-тарары только из-за того, что Аделлы Сью сегодня нет в городе.
Неужели придется обращаться к самому толстяку? Это было бы скверно.
Тем временем Патрисия Огден начала говорить, и я пожалел, что не успел ретироваться.
-- Вы не можете не понимать, советница, -- напористо произнесла адвокатесса, -- что у вашего клиента нет никаких шансов выиграть дело в суде. Ни один судья в мире не вынесет решение в пользу убийцы.
Тонкий голос Патрисии Огден не был создан для произнесения подобных речей и неприятно резал уши. Франсуаз продолжала покачиваться, сидя на краешке стола, и казалось, что слова ее собеседницы ни мало ее не трогают.
-- Патрик привезет миссис Шелл через десять минут, мистер Амбрустер, -это была Гарда. -- Принести вам чай или кофе?
Разумеется, она отлично знает, что я ненавижу тянуть из маленькой чашки обжигающую темноватую муть, но всегда считает своим долгом предложить что-либо подобное, когда в кабинете находятся посторонние.
Гарда уверена, что ее главная обязанность -- поддерживать реноме конторы.
-- Звонили господин Маллен, а также Дон Мартин. Они проверяют несколько версий, но не думают, чтобы это к чему бы то ни было привело. Какие-нибудь распоряжения, мистер Амбрустер?
Наверняка сочетание "к чему бы то ни было" произнес Дон, а Гарда старательно ее повторила. В ее лексиконе нет подобных выражений.
Я рассеянно кивнул Гарде, Патрисия Огден воспользовалась паузой в разговоре, чтобы продолжить свою речь.
-- Молодой повеса развращает невинную юную девушку, соблазняя ее своими деньгами. Он снимает для нее дорогое бунгало, покупает красивую одежду, украшения. Приглашает на распутные вечеринки, которые устраивают его приятели -- такие же бесстыжие и бессовестные люди, как он. Можно ли упрекать юное, невинное существо, что оно невольно поддалось агрессивному напору этого человека?
Я полузакрыл глаза и представил себе, что Патрисия Огден произносит эту речь в зале суда.
Моему взору тут же предстал благостного вида пожилой судья, с висками, которые давно посеребрила седина. Еще у него должны быть очки и лысина. Слушая слова адвокатессы, он стал бы сокрушенно вздыхать и вертеть карандаш в пальцах.
-- День за днем, неделя за неделей погружалась бедная девушка в пучину порочной жизни. Золотая молодежь, отпрыски богатых родителей -- они привыкли прожигать свою жизнь в развлечениях, безудержном сексе, алкоголе, даже наркотиках. Для таких людей, как Кларенс Картер, имеют значение только они сами да те удовольствия, которые может предложить им жизнь. Что для них юная, наивная девушка, ее судьба, ее мечты?
В этом месте пожилой судья невольно покачал бы головой и испустил тяжелый вздох. Я поймал себя на том, что невольно пытаюсь прикинуть, сколько любовников могло быть у Мериен Шелл, а также, сколько клиентов проходило за год через ее постель. Эти мысли мне не понравились, и я вновь перевел взгляд на Патрисию Огден.
-- Бедная, несчастная мать, которая всю жизнь отдала своей дочери. С самого рождения пыталась привить Мериен моральные принципы. Она мечтала, что ее дочь вырастет, получит хорошее образование и найдет интересную работу.
Считала ли Патрисия Огден ремесло проститутки интересным? Пожалуй, да -- ведь она почти ничего об этом не знала.