Челяев Сергей. Ключ от Дерева (Ключи Коростеля - 1)

   Так Ян сидел долго, пока не услышал в доме тихий звук, будто звякнула ложка в пустом стакане. Коростель понаслышке знал об обычаях домовых, поэтому тихо встал и на цыпочках подошел к двери. Она отворилась с тихим скрипом, и Ян осторожно выглянул в комнату. На широкой высокой кровати, затянутой тюлевым пологом, спали хозяева. Ян встал на лавку и осторожно заглянул за печь. Там лежало смятое одеяло и маленькая подушка-думка с подложенной под нее большой вязаной кофтой. Хозяйского сына не было, наверное, вышел в сени до ветру. В ту же секунду из маленькой кухоньки донесся тот же звук, что он уже только что слышал. Ян вошел в кухню и сразу увидел мальчика, тот сидел за дощатым столом, застеленным домотканой скатеркой. Мальчик посмотрел на Яна, и в его глазах на секунду вспыхнула искорка интереса. Потом он опустил глаза и вернулся к своему занятию, прерванному приходом Яна.
   На столе лежала большая краюха серого хлеба. Мальчик отрезал от нее большие ломти и важно, степенно их ел, медленно и тщательно жуя. Ян присел напротив на лавку и дружески улыбнулся мальчику. Мальчик отрезал очередной кусок и предложил его Коростелю. Ян покачал головой, тогда мальчик еле уловимо пожал худенькими плечами и стал есть его сам. Коростель вспомнил, что на печи он только что видел ту миску, которая лежала у мальчика за ужином. Она по-прежнему была полна медовых лепешек, но лакомство было не тронуто.
   - Ты кто? - спросил мальчик, жуя хлеб и запивая его водой из большой глиняной кружки. В ней была маленькая ложечка, она-то и звякала о край, когда мальчик отпивал воды. Он и жевал серьезно, задумчиво, словно машинально выполнял некую важную работу, ни на секунду об этом не забывая.
   - Меня зовут Ян, - ответил Коростель, внимательно глядя на мальчика, не понимая смысл этого простого действа.
   - А-а, - понимающе протянул его собеседник и тут же откусил очередной кусок ноздреватого хлеба.
   - Ты голоден? - спросил Ян только для того, чтобы хоть что-нибудь сказать. Рот мальчика был набит, и он только отрицательно помотал головой, продолжая жевать.
   - Зачем тогда ты ешь хлеб? - улыбнулся Коростель. - Есть гораздо более вкусные вещи. Хочешь, я принесу тебе лепешек? Они медовые, сладкие...
   Мальчик снова покачал головой и отпил воды, слегка подавившись. Хлеб был мягкий, недавней выпечки.
   - Слушай, у меня в котомке есть заячья ножка, вяленая, закопченная, как говорят охотники, с дымком. Хочешь угощу?
   На секунду мальчик заинтересовался, но интерес его, как оказалось, был другого рода.
   - Ты охотник?
   - Нет, - ответил Ян. - Я живу в лесу, недалеко от реки, только эта река течет... в другом месте.
   - А сюда ты лесом пришел? - гнул свое маленький хлебоед.
   - И лесом тоже, - сказал Коростель, не понимая, чего мальчик от него хочет.
   - А заячьего хлеба у тебя нет, случаем? - спросил мальчик.
   - А разве зайцы хлеб пекут? - в свою очередь спросил Ян и тут же вспомнил гневную тираду Снегиря по поводу подобной манеры вести разговор.
   - Пекут, - убежденно заявил мальчик, на мгновение перестав жевать.
   - Это кто ж тебе такое сказал? - усмехнулся Коростель.
   - Мотеюнас сказал, отец, - солидным басом ответил его собеседник. - Он мне иногда с охоты приносил хлеб, когда я не озорничал и мать слушался. Говорил, зайцы кланяться велели и хлеба передавали.
   - И чем же этот хлеб такой особенный? - поинтересовался Ян. Он уже догадался о подлинном происхождении <заячьего> хлеба.
   - Заячий, - мечтательно произнес мальчик, давая понять, что именно этим словом все сказано. Однако тут же прибавил: - Вкус у него особенный... лесной такой. По виду-то больно не отличается, такой же, как у матери. Но мать всегда большие караваи печет, а у зайцев только горбушки всегда бывают. Зато вкусные мочи нет, я их всегда съедаю до последней крошечки.
   Мальчик помолчал, потом для полной уверенности все же спросил на всякий случай:
   - Так нет хлеба-то?
   - Нет, брат, заячьего нет, - развел руками Ян и запоздало посетовал, что не надо было ему про заячью ножку упоминать, а тем более есть предлагать, раз он так их любит и хлеба от них ждет.
   - Понятно, - ответствовал мальчик, взял очередной ломоть, внимательно рассмотрел его и откусил большими передними зубами, как маленький серый заяц.
   - Так ты потому так хлеб любишь, что он на заячий похож? - улыбнулся Ян.
   - Нет, не только, - важно ответил мальчик. - Хлеб - он полезный. Его надо есть побольше, иначе...
   Он замялся на мгновение и, коротко взглянув на Коростеля, дескать, стоит ли делиться с ним тайной, тут же откусил ноздреватую корку очередного ломтя.
   - Иначе - что? - спросил Коростель, всем своим видом демонстрируя живейший интерес к тайне мальчика.
   - Иначе умрешь, - спокойно и буднично закончил тот. Слово было столь неожиданно, что Ян даже растерялся - что-то ворохнулось в душе, в памяти древним преданием.
   - Кто это тебе сказал такую ерунду? - справившись с собой, подчеркнуто весело рассмеялся Ян.
   - И вовсе это не ерунда, - возразил маленький философ. - Если хлеб не есть совсем, будешь становиться тоненьким-тоненьким, как тростинка, слабым и... - он на секунду замер, видимо, припоминая чьи-то слова, - и немощным, вот. Так побудешь немного, высохнешь как шкилет и помрешь. Поэтому я теперь хлеб ем, не то что раньше. Прежде-то я его не больно любил, а теперь вот понял.
   - Чушь какая-то, - пробормотал Ян. - Хлеб, конечно, полезная вещь, не спорю, но и без него можно обойтись, есть много вкусностей похлеще. Кто это тебе голову задурил?
   - Вовсе даже и не задурил, - ответил мальчик, обиженно шмыгнув носом. Это мне дед сказал.
   - Шляются тут у вас, наверное, всякие бродяги, учат вас, мальцов, всяким глупостям. Поменьше слушай всяких юродивых, вот дольше и проживешь, посоветовал Ян, который, не найдя больше в доме родственников Мотеюнаса, по-своему понял слово <дед>.
   - Никто у нас тут не шляется, кроме ночных, - упрямо сказал мальчик. - А дед - мой родной, он материн отец.
   - Родной? - переспросил Ян. - А, ну понятно.
   Он на ходу перестроился и снова пошел в атаку, опираясь на извечное преимущество взрослого над ребенком.
   - Я с твоим дедушкой утром поговорю. Он с вами живет, на хуторе?
   Мальчик покачал головой, во все глаза глядя на Яна.
   - Если недалеко, можем сходить вместе. Ты проводишь меня к нему? Мы вместе поговорим, и ты поймешь, что просто неправильно понял его. Договорились?
   - Дядя, - тихо сказал мальчик, и Ян вздрогнул. - Я не могу тебя к нему отвести. Дедушка помер.
   Ян неожиданно для себя потянулся за хлебом и, взяв ломоть, откусил большой кусок кисловатого серого мякиша. Мальчик одобрительно посмотрел на Коростеля и последовал его примеру. Так в молчании они съели по куску, и мальчик рассказал Коростелю, как умирал его старый дед.
   Дед долго болел, и когда пришел срок умирать, он тяжело мучился, дух никак не мог покинуть исстрадавшееся тело. Все это происходило на глазах у мальчика, все, вплоть до последнего вздоха некогда веселого, а потом постоянно стонущего, дурно пахнущего непонятного существа с ввалившимися щеками и заостренным носом. Дед изредка приходил в сознание и тогда пытался разговаривать с внуком, торопясь дать ему последний жизненный совет или наставление. Чаще всего это случалось посреди ночи, и мальчик надолго запомнил тихий шелестящий голос, переходящий в свистящий шепот, прерываемый натужным кашлем. Умирающий рассказывал мальчику о своей жизни, о том, как он сам был мальчиком, о его родителях. Мальчик услышал от деда много вещей о жизни, часть которых казалась ему странными, часть - поучительными, что-то - просто горячечным бредом или нелепицей.
   Однажды дед обратил внимание на плохой аппетит мальчика. Мальчик действительно плохо ел и был очень худой, кожа да кости, как говаривала мать, когда мыла его в круглой глубокой лохани.
   - Это все оттого, что ты плохо кушаешь, - прошептал дед. Он долго молчал, собираясь с силами, а мальчик сидел на полу, на старом половичке, прислонясь головой к постели. - Надо больше есть, внучек. Самое главное, кушай побольше хлебушка. В нем вся сила, вся правда в нем, если хочешь знать.
   Мальчик сидел спиной к нему и слушал. Он уже привык и почти не обращал внимания на тяжелый дух, исходивший от дедовских простыней.
   - Поэтому кушай, внучек, кушай хлеба побольше. А то очень уж худой ты, совсем слабенький. Вот смотри, не будешь хлеб кушать - тоже умрешь. Как я... с трудом выдавил из себя дед и закрыл глаза, выбившись из сил. Скоро он забылся, а мальчик все сидел неподвижно, глядя перед собой в одну точку, и в глазах его был ужас.
   Наутро дед умер, и мальчик внимательно смотрел с печи, как его обмывали, положив на снятую с петель широкую дубовую дверь. Старухи в черном, невесть откуда явившиеся и наводнившие дом, с шепотками и наговорами вынесли грязную воду со щелоком из дома и вылили ее куда-то в бурьян. Потом долго обряжали покойного, читали над ним заклятия и поминальные молитвы, которые должны были облегчить покойному путь в ночную страну (это слово мальчик сказал Яну спокойно и привычно, словно речь шла о соседней деревне). Мальчика заставили поцеловать деда в холодный лоб, но на похороны с собой не взяли. Он остался один в доме, опустевшем, с еще не выветрившимся тяжелым запахом, перемешавшимся с чистым свечным дымом, и дым в итоге все-таки победил, выгнал из комнат болезнь и память о смерти, не ведая, что поселилось в глазах ставшего не по годам серьезного ребенка. Мальчик посидел немного, посмотрел на пустую кровать, открыл шкаф и достал поминальный каравай с засохшей коркой. Потом он еще долго сидел в кухне, прижимая хлеб к груди, и наконец взял нож, попробовал остроту лезвия на палец и решительно взрезал каравай.
   С тех пор почти каждую ночь он пробирался на кухню и ел хлеб, плача о дедушке и страшась смерти. Родители знали об этом, но не придавали значения, полагая, что от хлеба вреда не будет.
   Ян неожиданно подумал, что этот мальчик напомнил ему самого себя в детстве. Одиночество было ему привычно с детства, и он всегда сам находил для себя свой <заячий хлеб>, который с каждым годом оказывался все черствее и безвкуснее.
   - Я думаю, ты не умрешь и так, если будешь есть хлеб как все, да и о другой еде не нужно забывать. Вон какие вкусные лепешки печет твоя мать. Это, кстати говоря, тоже хлеб, только медовый. Никто тебя больше не будет пугать смертью. А люди? Что ж, все когда-то умирают, но только каждый в свой срок. Ты согласен?
   Мальчик кивнул, потом оглянулся на занавешенное окошко и поманил Яна пальцем. Коростель улыбнулся и подсел поближе.
   - Ну, что такое?
   - Я хлеб вообще-то не очень люблю просто так есть, - признался мальчик, только недавно дед мне снова велел, строго так...
   - Что велел? - не понял Ян.
   - Ну, хлеб есть. А то, значит, умру.
   - Кто это тебе опять велел?
   - Да дед же опять, он ведь у меня один, - пояснил мальчик с ноткой раздражения в голосе.
   - Так ведь твой дед умер? - повернул обратно к началу Коростель.
   - А теперь опять вернулся, - таинственно понизил голос мальчик.
   - Как это - вернулся? - обалдело уставился на него Коростель.
   - А ты про ночных разве не слышал? - вопросом на вопрос ответил мальчик.
   Ян замолчал, пытаясь переварить только что сказанное. Он вспомнил рассказ хозяина, деревянную маску над дверным косяком, плотные занавески на окнах.
   - А почему у вас окна без ставней? Закрыли бы снаружи, никто не беспокоил бы. А ваш родовой предок их в дом не пустит, мне твой отец сегодня сказал.
   - Чур дом сторожит, - подтвердил мальчик, - стекла они тоже не бьют, знают, что Чур изнутри их подпирает. А ставни мы еще с самого начала повесили, как только ночные стали приходить. Только они их срывают.
   - Срывают?
   - Ну да, уже несколько раз. Дернут сильно, а потом изломают и под окнами бросят. Вроде как в насмешку.
   - Ну а дед что? - напомнил Ян.
   - А вот и то, - таинственным голосом прошептал мальчик. - Мать с отцом про то не знают, а только я. Дед-то после смерти вернулся через неделю.
   - Живой, что ли? - не понял Ян.
   - Какой живой! - отмахнулся мальчик. - Как есть мертвый. Весь какой-то не то синий, не то зеленый, и глаз не видно, черные ямы вместо них, а там что-то сверкает, как все равно льдинки какие. В каком-то мешке сером, длинном, а на голове мешок поменьше.
   - Как же ты его узнал, в таком-то обличье? - спросил Коростель.
   - Что я, родного деда не признаю? - гордо сказал мальчик и тут же убежденно добавил: - Я его в любой одежде, в любом обличье открою.
   - А тебе вообще-то как... не страшно? - Ян был немало озадачен рассказом ребенка.
   - Поначалу страсть как напугался, - признался мальчик, даже слегка поежился от воспоминания. Во время разговора с Коростелем он поминутно оглядывался на занавешенное окно. - Потом ужо вроде как привык. Все равно, конечно, боязно, днем-то еще ничего... Но я ведь теперь хлеба много ем!
   - Он, значит, несколько раз появлялся? - спросил Ян, не вдаваясь глубоко в хлебную тему. - А мать с отцом куда смотрят?
   - Они не знают, - вздохнул мальчик. - Дед только ко мне приходит. Подойдет к окну и зовет: <Казялис, Казялис!> И пальцами так тихо пристукивает по стеклу, чтобы, наверное, родители не проснулись.
   Мальчик тихо побарабанил по столу попеременно пальцами, показывая, как стучит дед.
   - Казялис - это ты? - осведомился Ян.
   - Я, - подтвердил мальчик. - Полностью буду Казис, а потом дальше Казимир. А ты Ян, верно?
   - Верно, - согласился Коростель, - вот и познакомились. Ну и что еще твой дед вытворяет?
   - Вовсе он ничего не вытворяет, - назидательно ответил мальчик. - Он просто стоит и иногда так глухо шепчет: <Ты ешь хлеб, как я тебе велел, Казялис? Смотри ешь хлеб, иначе умрешь, как я>.
   Мальчик так похоже изобразил голосом рассказчика страшной сказки, что Ян, наверное, расхохотался бы, если б это не было правдой, а в этом он уже не сомневался.
   - А ты не пробовал с ним заговорить? - спросил Ян.
   - Пробовал, - махнул ладошкой мальчик. - Не в первый раз, конечно, когда он пришел, тогда я сильно напугался. А потом уже попривык, к окну только не подходил, а так, из комнаты говорил несколько раз: <Деда, деда! Ты зачем пришел сюда? Ты же умер!>
   - А он?
   - А он ничего... - ответил мальчик. - Замолчит на минутку, словно вроде как прислушивается, а потом опять за свое: <Казялис, Казялис, ешь хлеб, а то умрешь...> Он меня не понимает совсем, что ли.
   - Наверное, - согласился Ян.
   Мальчик уже не ел, просто отщипывал от корки маленькие крошки.
   - Пора спать, а то утро скоро, - сказал Ян, вставая с лавки, и тут в окно спальни, где лежали друиды, крепко постучали.
   - Выходи, Мотеюнас! - громко закричали снаружи, с подворья. - Выходи, поиграем!
   Ян со всех ног бросился в спальню. Друиды уже сидели на кроватях, слегка осоловелые ото сна, и напряженно вслушивались в темноту за окном. Все уже были вооружены. Снегирь вынул из своей кожаной перевязи для метательных ножей тонкое синеватое лезвие и, крепко сжимая его в пухлой руке, угрюмо смотрел в окно.
   - Это, похоже, и есть те ночные, о которых давеча говорил хозяин, - тихо прошептал Травник. Ян опустился рядом с ним на кровать, страх предательски обессиливал, подрагивали ноги в коленях, в животе тоже творилось что-то неладное.
   - Мотеюнас! - За окном снова раздался глухой голос, словно человек говорил через платок или другую плотную материю. - Что же ты не выходишь? Мы же тебя зовем! Ты невежливый! А знаешь, что бывает с невежливыми, Мотеюнас?
   - Наверное, надо выйти, раз зовут, - мрачно сказал Снегирь. - Хотя бы из вежливости...
   Ян отчаянно массировал ноги, они вдруг затекли в одно мгновение. Травник, сидящий боком к Коростелю, не глядя, резко и коротко ударил его ребром ладони чуть повыше колен. Ноги тут же отпустило, а Травник уже обернулся - в дверях стоял хозяин, сжимающий в руках остро заточенный топор с широким массивным лезвием.
   - Выходить не надо, - сухо сказал Мотеюнас. - Уже были такие, кто пробовал это. Не все вернулись в том же самом виде.
   - Мы вообще-то всяких видывали, - молвил Снегирь. - Может, пора положить конец этим вашим страстям? Что скажешь, Симеон?
   - Попробовать можно, - негромко произнес Травник. - Много этих ночных обычно приходит?
   - Я не знаю, - ответил хозяин. - Голоса у них у всех одинаковые.
   - И довольно наглые, надо заметить, - сказал Збышек. - Они чувствуют тут свою безнаказанность.
   - Значит, вполне уверены в своей силе, - подытожил Травник. - Посмотрим.
   Обменявшись несколькими фразами относительно того, как они будут действовать на подворье, друиды решительно направились к дверям. Яну было поручено прикрывать тыл маленького отряда.
   - Подождите, - выкрикнул хозяин.
   Друиды оглянулись.
   - Я с вами, - решительно сказал Мотеюнас и с топором на изготовку шагнул вперед. Друиды выстроились по обе стороны двери и замерли.
   Несколько минут на улице было тихо. Наконец опять раздались глумливые крики, и в окно спальни снова застучали. Дверь с треском распахнулась, и лесные служители выскочили на двор, в мгновение ока выстроившись полукругом. В центре стоял хозяин, крепко сжимая топор, внутри Ян оборонял двери. Из окна на них со страхом смотрела хозяйка, а из-за ее плеча выглядывал мальчик, поминутно кусая губы.
   Никого во дворе не было, и друиды медленно двинулись вперед, постепенно расширяя полукруг. Ян по-прежнему спиной прикрывал дверь дома, Збышек дал ему свой кинжал, оставшись с коротким и широким мечом. Небо между тем посветлело, черную непроглядь сменил серый сумрак, и в деревню опустился мутный туман.
   Едва только Коростель привалился к дверной ручке, ему показалось, что кто-то пристально смотрит на него. Такое чувство и прежде частенько выручало Яна во время войны. Ни одна стрела не коснулась Дудку, ни один камень или пика не ранили. Но сейчас ощущение было странное, словно на нем остановился взгляд внезапно ожившего дерева или булыжника, взгляд мертвый и живой одновременно, леденящий сердце и кровь в жилах. К тому же Ян никак не мог определить, с какой стороны на него смотрят. Он призвал мысленно на помощь остатки самообладания и приготовился к нападению.
   Все произошло внезапно. Когда друиды растянулись настолько, что Март сумел осторожно заглянуть за угол дома, кто-то неожиданно спрыгнул с крыши прямо над головой Яна в центр защитного полукруга. Мгновенно обернувшись, хозяин отразил лезвием топора мелькнувший черный клинок. Напавший был облачен в мешковатый просторный плащ мышиного цвета, на голову его по самые глаза был надвинут капюшон. Натиск был так силен, что Мотеюнас еле устоял на ногах. Его тут же заслонил собой Снегирь, и его резкий выпад мечом заставил неприятеля отклониться назад. В ту же секунду Ян, повинуясь внезапному порыву, скатился со ступеней лестницы и что было силы ударил существо в спину, чуть ниже лопатки. Ночной мешком свалился к его ногам, и в ту же секунду в лежащего вонзилась запоздалая стрела Молчуна. Ян ошеломленно смотрел на поверженного врага, а убитый навалился ему на носки сапог, и он чувствовал тяжесть тела. Внезапно все поплыло в глазах, и Ян увидел перед собой лицо незнакомого человека с короткими рыжими усами и большим, с горбинкой, носом, щеку рассекал длинный и неровный шрам. Лицо неожиданно улыбнулось Яну, из-за шрама улыбка показалась кривой, но в глазах светилось облегчение. Видение промелькнуло быстрее, чем Ян осознал его, а сбоку уже рубились плечом к плечу Март и Травник. На них наседали четверо ночных в одинаковых плащах и капюшонах. Со стороны сарая тоже рвались пришельцы, им преграждал путь Снегирь. Он опрокинул широкую сломанную телегу, а Молчун посылал в остервенело лезущие через край серые капюшоны стрелу за стрелой. Через мгновение Ян уже был рядом, отражая ночных. В руке у него был зажат черный меч убитого.
   Друиды были опытными бойцами, закаленными в боях с самым разным противником. Снегирь и Лисовин когда-то знались с ведунами, а те всю жизнь отчаянно боролись с нечистью, зарабатывая этим себе на хлеб. Остальные также обладали немалым опытом в коротких ночных стычках. Спустя полчаса отчаянной рубки, когда Молчун израсходовал почти весь запас стрел, ночные убрались восвояси. На траве осталось лежать с десяток неподвижных фигур, пронзенных мечами, еще столько же валялось вокруг переломанной телеги с торчащими в телах стрелами - Молчун бил насмерть и ни разу не промахнулся. Жена хозяина, растрепанная, вся в слезах, повисла на муже, тот смущенно гладил вздрагивающую женщину по маленькой седеющей голове.
   - Это и есть ваши ночные кошмары? - ткнул сапогом одного из мертвых Травник. Мотеюнас перевернул тело и откинул капюшон. Ян увидел белое безжизненное лицо с темными кругами вместо глаз, бешеный огонь в них уже угас. Жена Мотеюнаса издала тихое восклицание. Все сгрудились вокруг убитого, а с его телом начали происходить неожиданные трансформации. Белая призрачная маска лица потемнела изнутри, над ней заклубился тонкий и легкий дымок. Постепенно стали проступать человеческие черты молодого веснушчатого парня со слегка приподнятой верхней губой. Что-то заячье было в нем, робкое и беззащитное. Плащ был пробит в трех местах, но следов крови не было. Лицо еще плыло перед глазами, черты менялись. Мотеюнас крепче обычного обнял жену, стал тихо шептать ей что-то, а та уже рыдала навзрыд. Наконец мужик безнадежно махнул рукой, уселся на тележное колесо и достал трубку. Хозяйка закрыла лицо руками и с плачем, спотыкаясь, медленно и нетвердо поднялась по ступеням в дом.
   - Что случилось? - тревожно спросил Збышек.
   - Соседский племянник это, Кишк, - пояснил хозяин. Он был здорово расстроен, дрожащие пальцы машинально вертели прокуренную трубку.
   Ян вспомнил, как бесстрашно этот немолодой, изрядно заматеревший мужик рубился топором, как защитил от черного клинка споткнувшегося в пылу боя Збышека, и ему стало не по себе.
   - Один раз Кишк ушел охотиться на несколько дней, - стал вспоминать Мотеюнас. - Охотник он был неплохой, да и легконогий с детства, недаром ему и заячье имя* дали. Кое-кто его отговаривал, но год выдался очень неудачный, туговато было с едой, да еще ночные повадились, брать не брали, а только разоряли сараи да скотные дворы почем зря. Помню, он сказал перед уходом, что страшно только за дверями да окнами прятаться, а в лесу он никого не боится, пусть только эти ночные сунутся. Надо сказать по справедливости, ночные обходили его дом стороной. То ли везло, то ли правду говорили, что тетка его прежде с нечистой силой зналась, потому дом был защищен заклятиями не чета даже и вашим, почтенные господа друиды.
   - Мы не ведуны, - ответил Снегирь. - С тьмой не якшаемся, но при случае спуску не даем.
   - В этом я уже убедился, - пробормотал Мотеюнас.
   - Так что же случилось с парнем? - спросил Март.
   - Он не пришел домой в тот раз, - вздохнул хозяин. - Спустя месяц через хутор проходили лесовики, они здесь промышляют охотой и бортью, они и рассказали, что наткнулись на шалаш, где Кишкас ночевал. Лук, стрелы, силки, вся остальная снасть лежали в нем в сохранности.
   - Может, он отлучался ловушки проверить или еще куда? - предположил Збышек и бросил быстрый взгляд на Травника. Хозяин покачал головой.
   - Лесовики остались в шалаше переночевать. Он так и не появился. Уходя, они прихватили с собой одну безделушку, чтобы показать ее в деревне.
   - Она не отдавала заклятиями? - быстро спросил Травник, до этого не проявлявший видимого интереса к рассказу, а молча слушавший и изредка оглядывавший подворье цепким, внимательным взором.
   - Может быть, - задумчиво произнес Мотеюнас. Он посмотрел на незажженную трубку и спрятал ее в широкий карман грубых домотканых штанов. - Это было ожерелье, подаренное ему теткой. Оно приносило удачу в охоте, и Кишк никогда не снимал его, даже в бане.
   - Ожерелье было разорвано... - полуутвердительно сказал Травник.
   Мотеюнас с удивлением посмотрел на друида:
   - Почтенный господин, ты не в воду ли глядишь?
   - Да нет, - невесело усмехнулся Травник. - Просто мой учитель всегда советовал делать выводы из очевидных вещей.
   - От тебя ничего, видно, не утаишь, - проговорил Мотеюнас, глядя на мертвое лицо Кишка. - Оно было разрублено, то ожерелье. На нитке всегда висел волчий коготь редкой крепости, он тоже был рассечен напополам и пропитался кровью. Нитка тоже.
   - Та-а-ак! - присвистнул Снегирь. - Своего, выходит, не пожалели...
   - У таких нет своих, Казимир, - сказал Травник. - Ни в каком мире.
   Почувствовав, что разговор выдохся, Ян отошел от друидов и направился в дом. Мучительно хотелось пить, от кислого хлеба урчало в животе. Головой к лестнице лежал оборотень, убитый Яном в спину. Из плаща торчала оперенная белая стрела. Коростель подумал было заглянуть ему в лицо, но не решился.
   - Март! - негромко окликнул он молодого друида, но голос сорвался, и получилось хриплое сипение. - Март! - крикнул Ян снова, и Збышек вразвалочку подошел к нему.
   - Чего, Ян? - спросил юноша.
   - Слушай, - бесцветным голосом проговорил Коростель, еле ворочая одеревеневшим языком, - поверни этому голову.
   - Зачем? - спросил Март, не отличающийся особым расположением к мертвецам.
   - Поверни, я тебя прошу, - упрямо пробормотал Ян и добавил: - Чтобы лицо было видно.