Страница:
- Мой круг теперь с маленькой буквы, - поджала губы девушка. - И ты это знаешь так же хорошо, сударь мой Март, как и я.
При этих словах Эгле ловким движением вынула из корзинки что-то и показала молодому друиду. Это был миниатюрный не замкнутый до конца серебристый обруч с двумя круглыми золотыми пятнышками, однако в отличие от обычного золота, которое давно бы потускнело от воздуха, они сверкнули, как две звездочки, яркие даже на фоне солнечного неба.
- Ты все играешься, Эгле, - удрученно пробормотал молодой друид.
- Как всегда, - невесело улыбнулась девушка. - Прежде я играла в принцессу друидов, а ныне - в принцессу ужей. И знаешь - хотя и те, и другие одинаково скользки, змеи никогда не поедают себе подобных - им птичек хватает да другой всякой мелюзги.
- У друидов нет принцесс, Эгле, - покачал головой Збышек.
- Внучка первого человека в Круге все-таки должна занимать особенное положение, как ты думаешь, печальный рыцарь? - скосила глаз на друида Эгле.
- Это так, но... - начал было Март, но девушка гневно его перебила:
- Зато теперь все стали смелые и верные своим принципам. Теперь, когда можно говорить что угодно, когда бабушки... нет! Разве теперь проверишь! Я поняла, что мне противно быть вместе с вами, видеть ваши сочувственные улыбки, сидеть у памятного костра, где говорят одни хорошие и правильные слова и молчат только об одном: как вы допустили то, что случилось! Почему вы все живые, а бабушки с вами нет? А может, вы потому и живые, здоровенькие да румяненькие?
- Ты несправедлива, Эгле, - возразил Збышек. - Если бы был выбор - каждый занял бы ее место...
Некоторое время девушка негодующе смотрела на Марта, готовая, кажется, прожечь его гневным взглядом. Затем отрицательно помотала головой и вздохнула, неожиданно успокоившись или взяв себя в руки усилием воли.
- На самом деле, Збышек, выбор есть всегда. Надо только сделать один шаг в сторону, чтобы взглянуть на себя с того места, где ты только что был.
- Я бы с удовольствием пошел на погибель вместо нее, - тихо молвил друид, с преувеличенным вниманием разглядывая древние трещины от времени и игральных костей на видавшей виды серой столешнице. - И каждый готов был быть на ее месте.
- Неужели ты так наивен, Мартик? - Эгле сверкнула глазами и возмущенно хлопнула ресницами так, что, казалось, был даже слышен тихий звук, будто лопнула весенняя почка и из нее выбился на волю клейкий листочек. А может, это столкнулись на лету большие рыжие стрекозы-коромысла, без устали вьющиеся над их головами.
- В Круге уже давно верхушка думает о том, как бы забраться еще выше, мастера - как бы открыть собственное дело без соперников по ремеслу, а Смертные - как бы уйти, уползти подальше и поглубже в тайны бытия и посмертия, только чтобы не видеть суеты. Да-да, жизненной суеты, которая уже давно свила гнездо в скитах, да еще и не одно. Я знаю, - девушка теплее взглянула на молодого друида, - ты был в Служении, и если бы оказался рядом, предложил бы свою жизнь взамен ее, которая для вас была Верховной Друидессой и всякие там другие слова, а для меня она была прежде всего доброй и справедливой бабушкой, единственной из всей моей родни, кого я еще знала.
Эгле облизнула пересохшие губы.
- Я знаю, ты ищешь любви.
Друид даже привстал, издав короткое восклицание, но девушка остановила его решительным и царственным жестом, какие бывают только у королей и юных девиц, уверенных в своей неотразимости и силе.
- Не отрицай, лучше уж молчи. Я помню, о чем мы с тобой говорили тогда, на пароме через Упе. Что говорил ты и что отвечала я... Для меня ничего не изменилось с тех пор, и пойми, милый Збышек, дело не в том, что ты достоин или недостоин меня. Я думаю, ты достоин многого.
Март опустил голову.
- Все дело в том... в том, дорогой Збышек, что я... я не вижу тебя рядом со мной.
- Как это? - хрипло переспросил Март; по всему было видно, что язык плохо слушался его.
- Я не представляю тебя рядом со мной в моей будущей жизни. Кто-то стоит рядом, но силуэт темный, и лица не разобрать.
- Ты... - задохнулся Збышек, - ты... заглядывала в зеркало Валанда?
Эгле молча кивнула.
- Но ведь это же строго-настрого запрещено Кодексом!
- Мне показала его Верховная Друидесса, - гордо ответила девушка и встряхнула волосами.
- Но как? Когда?
- Когда мне исполнилось десять лет, - ответила Эгле. - Конечно, бабушка показала мне только поверхность, но...
- Ты знала? - покачал головой Март. - Но этого не может быть, это просто невозможно.
- Почему невозможно? - невинным голосом осведомилась Эгле. - Слухами земля полнится, а она одинакова что в мирской жизни, что в друидских скитах. Говорят: имеющий уши - всегда услышит, а я бы добавила: умеющий слышать - всегда узнает. Узнала и я.
- И кто же все-таки стоит рядом с тобой в жизни? - глухо спросил Март, похоже, уже взявший себя в руки.
- Я тебе говорю еще раз: я его не вижу. Это только силуэт, темная фигура, просто образ. Но не твой.
- Почему же?
Эгле улыбнулась в ответ.
- Тебя бы я сразу узнала, дорогой мой Збышек-мишко! Ты ведь такой... приметный, видный, одним словом, печальный рыцарь.
- Никакой я не рыцарь и к тому же не печальный, - буркнул Март.
- Конечно, не печальный, - согласилась Эгле. - Но что рыцарь - это точно. Я с тобой, Мартик, ничего не боюсь, поверишь? Даже своих мыслей...
Они помолчали. Ветерок ерошил у обоих волосы на голове. Эгле стала поправлять прическу с помощью маленького костяного гребня, извлеченного из корзинки, а Март долго барабанил по столу костяшками пальцев. Наконец, когда это занятие ему надоело, он посмотрел в небо, которое затянули удивительно низко плывущие кудрявые облака, встряхнул головой, словно отгоняя дурные мысли, и решительно хлопнул по доске ладонью.
- Что ж, иного от тебя и не ждал, Эгле.
Та в ответ пожала плечами: мол, что говорить-то еще, все уже сказано-доказано...
- А вот и не все, - угадал ее мысли Март. - Теперь поговорим о другом.
- И о чем же это?
Как всякая женщина, обеспокоенная потерей инициативы в разговоре, Эгле тут же малость занервничала, что, впрочем, сейчас заметил только проницательный Март - это его качество очень ценили в Круге его товарищи.
- Вопросов несколько. Зачем ты здесь, зачем мы тебе и что ты, как всегда, хочешь скрыть от меня?
- И это все?
- При ином раскладе вещей я бы еще спросил, откуда ты знакома с Яном. Но сейчас это меня мало интересует, так что отложим в сторону мои разбитые чувства и поговорим по уму. Кстати, я должен буду рассказать о твоем появлении Симеону.
Эгле при словах Марта о разбитых чувствах лукаво и недоверчиво улыбнулась, поиграла гребешком и подперла ладонью щеку.
- Что ж, рыцарь, тогда приготовься - разговор будет долгим. Кстати, Ян еще не потерял нас?
- Найдет дорогу домой, не маленький, - отрезал Збышек. - Давай к делу.
- Ну, к делу, так к делу, - согласилась Эгле. Девушку немного забавляла резкая перемена в настроении молодого друида. Женское чутье ей безошибочно подсказывало: для мужчины это - верный способ скрыть свое истинное настроение. Например, смятение чувств.
ГЛАВА 7
РУТА
Проплутав битый час по базару и так и не отыскав в ярмарочной суете Збышека и Эгле, Ян вернулся на постоялый двор, где ранним утром остановился отряд Травника. Збышек еще не вернулся, зато там он застал троицу, отправившуюся с утра за провиантом, - Книгочея, Снегиря и Молчуна, а также Травника, решившего наконец-то выспаться - последние несколько ночей он спал крайне мало. Остальные же решили прогуляться по городу - друиды полдня потратили в поисках провианта и в итоге договорились купить продукты оптом и по бросовым ценам у посредника купцов со свейского корабля, который с утра бросил якорь в одному ему известной бухте где-то на побережье. Подвезти товар купцы успевали только под вечер и рассчитывали на второй день ярмарки, поэтому предложение друидов посреднику понравилось, и они договорились встретиться ближе к вечеру в условленном месте. А до этого срока троица решила нанести визит нескольким знакомцам, проживающим в Юре под разными личинами и не особо афиширующим здесь свои подлинные имена и занятия. Книгочей к тому же собирался затащить всю троицу в местную Академию, дабы свести короткое знакомство с тамошней библиотекой, где, по слухам, попадались редкие образцы книг, изданных за пределами земель Балтии, полян и славенов. Патрик был родом с островов бриттов и айрлов, хорошо знал тамошние языки, а заодно и немало романских и галльских наречий, ведомы ему откуда-то были и диалекты народов снежного полуострова Скандии - суомов, норгов и, конечно же, заклятых врагов - свеев. К удивлению Травника, Снегирь и Молчун с готовностью вызвались сопровождать Патрика в походе по милым его сердцу книжным стеллажам, и трое друидов, наскоро перекусив, отправились прожигать жизнь, как любил говаривать Книгочей. Травник же с Яном, уговорившись разбудить друг друга кто первый проснется, улеглись и быстро заснули.
Ян спал крепко и без сновидений, как и все последние дни, и проснулся тихой предвечерней порой, когда солнце еще не клонится к закату, однако уже не печет, и на улицы приходит особенная тишина очередного уходящего теплого летнего дня с его суетой, шумом, неизбежными заботами и городскими делами. Коростель открыл глаза и некоторое время лежал недвижно, глядя в потолок и не думая ни о чем. У двери, укрывшись полосатым солдатским одеялом - неизбежным атрибутом неприхотливого быта постоялых дворов, - а вернее, закутавшись в него по самый нос, спал Травник. Сны его были беспокойны - он что-то несвязно бормотал во сне, изредка ворочался с боку на бок и тяжело дышал. Повалявшись немного и насладившись бездельем, Ян понял, что сон окончательно ушел, и, чтобы его остатки совсем улетучились, распахнул пошире окно. В комнате сразу стали слышны звуки двора: поскрипывания проезжающих по улицам телег, повозок и экипажей, тихое бормотание голубей, свист носящихся над каштанами и кленами невидимых в вышине стрижей, возгласы играющих где-то неподалеку детей. Времени было часов пять пополудни, впереди был вечер и вся ночь. Травник по каким-то своим приметам определил, где в Юре были зорзы, сколько времени они задержались и в каком направлении вышли из города. Поразмыслив и наскоро посоветовавшись с Книгочеем и Снегирем, Симеон решил дать отряду день отдыха в городе - вымыться, отоспаться и пополнить запасы провианта. Поэтому теперь он крепко, хотя и беспокойно спал, а у Яна неожиданно выпал свободный вечер, чего не бывало за последние дни их неустанной погони по лесу. Ян встал, приложился к кувшину у кровати Снегиря - там еще оставалась добрая половина тепловатого, но зато крепкого кваса, настоянного на жженых корочках и изюме, любимого напитка добродушного друида, - в несколько глотков выпил, перевел дух, вытер губы и, присев у окна на колченогом стуле, задумался.
В воздухе явственно опускалась прохлада, и вместе с ней сильнее стали пахнуть листья деревьев и кусты жасмина, которыми был обсажен маленький флигель, где остановились друиды. В детстве маленький Ян очень любил это время, когда спадал летний зной и второй раз за день после прохлады раннего утра начинали благоухать яблоневые, сливовые и грушевые сады. Совсем карапузом он собирал воинство окрестных мальчишек, живших в крепости, и они отправлялись ближе к низеньким стенам и покосившимся бастионам играть в разбойников и сыщиков. Правда, эти городские воспоминания были очень короткими и отрывочными, но мальчишка хорошо запомнил правила игры и самое главное - неуемный азарт погони и схватки, пусть и на игрушечных мечах или наспех подобранных палках. А в деревне по соседству с хутором на отшибе, уютно называвшемся заимкой, куда его отдали на воспитание тихой и неразговорчивой женщине, никогда не снимавшей с головы серого шерстяного платка, почти не было ребят его возраста - все были постарше, поэтому мальчик Ян как-то незаметно подружился с девочкой Рутой, причем обстоятельства их знакомства были сами по себе забавны. Ян, любивший большие и сладкие литвинские яблоки, однажды залез в сад, где ему приглянулись сочные полосатые ранетки, однако был выловлен хозяином и должен был подвергнуться непременной в таких случаях воспитательной экзекуции хворостиной по филейным местам. Однако после короткого допроса, выяснив, кто такой Ян и с кем он живет, хозяин почему-то заметно смягчился, сменил гнев на милость и простил маленького воришку, велев своей маленькой дочке отсыпать ему полные карманы падалицы. Девочку звали Рута, и, как выяснилось за собиранием яблок, она всю жизнь мечтала о большой желтой бабочке с <косами> на крыльях. Ян, который был всегда не прочь поверховодить над младшими, сообразил, что речь идет о махаоне, но в лесу он не летает и выследить его можно только у реки. Рута напросилась идти с ним наутро на рыбалку и заодно <половить махавона>, и отец, как ни странно, отпустил ее с Яном. Наутро Ян зашел за ней в деревню, а хозяйственная, хоть и немного ворчливая жена дядьки Юриса тетка Гражина напоила их горячим молоком с лепешками. Бабочку в то утро дети так и не поймали, однако с этого дня началась их дружба, и хотя в деревнях сирот не очень-то любили, родители Руты тепло отнеслись к мальчику, и Ян стал часто бывать в их большом, уютном и крепко сколоченном, как и вся их семья, доме.
Воспоминания нахлынули на Яна, и он не сразу признался себе, что было бы неплохо навестить и сердобольную тетку Гражину, и маленького Брониса, и, конечно же, Руту. Интересно, какая она теперь? Наверное, уже совсем барышня, со своими новыми, взрослыми женскими интересами, которая уже и подзабыла товарища своих былых детских игр. Ну и что, собственно? Они под конец их знакомства особенно не ссорились, вот только перед самим отъездом Паукштисов между ними словно кошка пробежала. Рута тогда стала нервной, раздражительной, ни с того ни с сего приревновала его к мельниковой дочке, хотя сама была еще, честно говоря, пацанкой, и Ян никогда не думал о Руте, что через год-другой она уже вырастет и тогда уже не спустит ему его подзатыльников за девчоночьи <предательства> и забавные розыгрыши, до которых Рута была большая охотница, особенно в присутствии других деревенских девчонок. Так они толком и не попрощались, семья Паукштисов уехала куда-то далеко, а через полгода и Яна сманили вербовщики, убедив, что лучше воевать за хороший харч и жалованье, чем потом насильно заберут рекрутом в ополчение. Харч был как у всех, не лучше, не хуже, а жалованье и вовсе оказалось мыльным пузырем. По возвращении Коростель в деревне повстречал мельникову дочь, ту самую, из-за которой у них с Рутой и вышла размолвка. Изрядно пополневшая, вышедшая два года назад замуж за старостиного сына, она поведала Коростелю, что когда он только отправился с отрядом копейщиков, с оказией приходило адресованное ему письмо от Руты, но Коростеля не было, и конверт куда-то затерялся. Больше писем не было, и вот спустя три года Ян неожиданно очутился в городе, где живет Рута, да еще и приглашен сегодня вечером в гости. Решив, что он себе никогда не простит, если упустит возможность повидать подружку детских лет и остальных Паукштисов, Коростель встал, заправил постель, наскоро умылся, расчесал волосы, ставшие мягкими и послушными после утренней бани, и прихватил Молчунову дудочку - ему нравилось ощущение мягкого футляра на боку, как будто кинжал, как у благородных. Травник по-прежнему крепко спал, но уже поспокойнее, без стонов и бормотания, тихо посапывая в подушку. Коростель осторожно притворил скрипучую дверь и вышел на крыльцо, чтобы сориентироваться, где там эта дорога, ведущая к дому дядьки Юриса. Через минуту он уже бодро шагал по булыжной мостовой в сторону базарной площади, думая, как-то его встретит Рута и с чем сегодня пироги у тетки Гражины. Марта Ян решил расспросить обо всем вечером - должен же он сегодня когда-нибудь вернуться, - а об Эгле он пока не знал, что и думать.
- Ну, проходи, проходи, - по-матерински обняв Яна, повела его в комнату тетка Гражина после того, как первые охи и объятия закончились и Коростель переступил порог дома Юриса. Хозяйка дома мало изменилась - такая же высокая и худощавая, с удлиненным носом и такими же длинными тонкими пальцами, только прежде - красными от холодной воды и вечной работы, а теперь - ухоженными, с аккуратными ногтями, кольцами и перстнями. Правда, нынешний образ жизни жены зажиточного торговца не изменил ни натуры тетки Гражины, ни ее непоседливого характера, не позволяющего ей сидеть в доме без дела. Стол был уже накрыт хитрый Юрис, приглашая Коростеля на базаре, был уверен в своей хозяйке, всегда заботливой и хлебосольной. Коростель даже чертыхнулся про себя - ведь он не сразу решил идти к Паукштисам, а его тут, оказывается, ждали. Маленький Бронис, каким его запомнил Ян, вырос и превратился в смешливого и улыбчивого подростка с озорным нравом. Он беспрестанно возился с собакой - большим кудлатым псом неопределенной породы, гладил его, обнимал и норовил подсунуть кусочек мяса или пирога со своей тарелки. Разговоры за столом были об одном - как поживал Ян все это время, как выросли дети и как бежит время. Наконец хлопнула входная дверь, и собака побежала встречать хозяйскую дочь.
- А вот и Рута воротилась, - подмигнул Яну Паукштис. - Бьюсь об заклад, Янку, ты ее теперь и не узнаешь.
Размягченная от воспоминаний и выпитого красного вина хозяйка улыбнулась и тут же украдкой бросила внимательный взгляд на Яна, с улыбкой ожидающего, когда в комнату войдет его былая подружка.
Дверь отворилась, и в комнату вошла... Нет, это была совсем не Рута! Ян даже приоткрыл рот от удивления. К столу подошла смущенно улыбающаяся девушка в длинном сером сарафане, сероглазая, с ямочками на щеках и длинной и толстой светло-русой косой, конец которой с маленьким синим бантиком она медленно сгибала и мяла в руках. Именно эта ее еще детская привычка и напоминала о той, прежней Руте, над которой Ян верховодил и при случае мог отвесить подзатыльник или дать щелчка. Девушка была очень красива, причем совсем не той броской внешней красотой холодных светских красавиц, которых Ян видывал в военное время проезжающими в богатых экипажах с лакеями и охраной. В ней словно жило тихое и неяркое зимнее солнышко, пробивающееся сквозь лесные ветки ясным февральским днем, радующее душу и напоминающее сердцу - скоро весна...
- Ну, поздоровайся с Яном, - захохотал крайне довольный произведенным на гостя эффектом Юрис и тут же крякнул, получив сзади жесткий и весьма ощутимый толчок жениной руки.
- Здравствуйте... Янек, - тихо сказала Рута, и Яну показалось, что от этого мягкого и нежного голоса что-то в его душе перевернулось вверх тормашками и теперь так и останется навсегда.
- Здравствуй, Рута. - Как всегда в минуты волнения предательский голос подвел Коростеля, и слова вышли какими-то хриплыми, точно у него в горле першило.
- Да у тебя, дружок, в горле, кажись, пересохло, - смекнул хозяин и подмигнул жене. - Нацеди-ка нам, дражайшая Гражина, нашего яблочного, того, помнишь?
Жена Юриса улыбнулась и указала Руте, присевшей за стол напротив Коростеля, на широкий коричневый кувшин, стоявший в стороне от всех угощений.
- В доме хозяйка молодая растет, Юрис, она и поухаживает за гостем.
Торговец понимающе хохотнул и сгреб воедино все рюмки.
- Сейчас нас Рута угостит моим любимым, яблочным, может, это винцо тебе что-нибудь и напомнит, Янку, а?
Рута осторожно наполнила рюмки и поставила их перед родителями и Коростелем. Себе она налила половинку, а Бронису, поспешно и с готовностью подставившему свой стакан, улыбнувшись, погрозила пальцем.
- Давай, сынок, за встречу, - с чувством проговорил Юрис и опрокинул рюмку, сразу показавшуюся удивительно миниатюрной и хрупкой рядом с его широким и каким-то поразительно прямоугольным ртом, обрамленным кустистыми усами. Все выпили, и тут-то Коростель неожиданно понял, о каких яблоках только что говорил хозяин. У Паукштисов росли удивительные яблони, плоды которых пахли осенней прелью листопада - не густо и сильно, а легко и сладко. За этими ранетками, собственно говоря, и лазал к ним в сад юный Ян, хотя тогда его привлекал не столько необычный букет, сколько густая сладость яблок и их кажущаяся доступность за невысоким заборчиком. Видимо, старина Паукштис сохранил приязнь к этому сорту и разыскал его на Побережье, потому что никакие привозные саженцы не успели бы прижиться на этой земле песков, нанесенных когда-то неустанным морем.
- С этими яблонями вообще отдельная история, - словно услышал мысли Коростеля Паукштис. - Ты, наверное, думаешь, старина Юрис увез с собой все хозяйство, вплоть даже до деревьев или, скажем, саженцев?
Ян только развел руками, а Рута мило улыбнулась и подложила ему на тарелку закуску. Коростель одними губами поблагодарил ее, и девушка вновь улыбнулась ему в ответ.
- Нет, может быть, из-за этих яблок и осел я в Юре, - почесал затылок дядька Юрис. - Как уехали мы с-под Аукмера, так и помотало по белу светушку, раза три пытались зацепиться - все никак не сподобилось. А тут дом с садом был, зашли мы в него и видим - яблоньки наши, ранетки полосатые, стоят себе, покачиваются на ветру. И знаешь, Ян, закрыл я глаза, стою, вслушиваюсь, и веришь ли - будто дома себя ощутил, под яблоньками этими. Открываю глаза, а их щиплет, проклятых, ровно соринка какая попала, а девоньки мои, Гражина с Рутой, и говорят: остаемся, мол, папаша, тут, хватит уже мотаться по свету, судьбу-кручину испытывать. Так и остались, прижились тут, а все ж вспоминаем порой нашу деревеньку, как да что.
После чего наступило молчание: тетка Гражина стала разливать чай, а Юрис с преувеличенным вниманием стал копаться ложкой у себя в тарелке, в которой, честно говоря, уже были одни мослы да огрызки, совсем негодные в пищу. Рута сидела, опустив глаза, и Ян каким-то шестым чувством ощущал, что она смущена его присутствием.
- Что ж уехали-то? - больше из вежливости спросил он, чтобы хоть как-то нарушить затянувшуюся паузу.
- Тому причин немало, - сокрушенно вздохнул Юрис, и хозяйка, приготовившая чай, села и тоже очень похоже на мужа вздохнула. - Нужно было из нищеты выбираться, и дети начали подрастать... - как-то неопределенно глядя перед собой, молвил хозяин, и Ян в душе ругнул себя за то, что затронул тему, видимо, неприятную Юрису и его жене.
- Ну, вот что, - заявила тетка Гражина. - Бери-ка ты, Рута, чайник и отправляйтесь с молодым человеком в сад. Вот вечер какой чудесный, посидите, поболтайте о своем, молодом. Ты, Янек, надеюсь, нашу Руту еще не позабыл?
- Да вроде бы нет, - неуверенно протянул Коростель и поймал на себе внимательный взгляд Руты. Она послушно собрала на плоскую дощечку розетки с сахаром и вареньем, поставила две крохотные чашки (<для разговору>), молочник и нерешительно замерла у двери на садовую веранду. Ян поднялся со стула, виновато улыбнулся: мол, ничего не поделаешь, желание хозяев - закон, и вышел, обойдя посторонившуюся Руту. Она последовала за ним, а Юрис и Гражина еще долго смотрели им вслед - за долгую совместную жизнь они выучились понимать друг друга, не говоря ни слова.
- Ну, как ты живешь, Рута? - спросил Ян в перерыве между второй и третьей чашкой чая (ровно столько понадобилось молодым людям, чтобы преодолеть смущение).
- Живу хорошо, - улыбнулась девушка, подкладывая Яну сливового варенья в маленькую стеклянную розетку. - Ты ведь любишь, чтобы ягоды в варенье были потверже?
- Верно, - удивился Коростель. - Неужели ты это еще помнишь?
- Конечно, - кивнула девушка, - ведь с тех пор прошло не так уж много времени.
- Но ты так изменилась...
- Что ты, Янек, девушки вырастают очень быстро, иногда - за несколько месяцев или даже недель, - пояснила Рута.
- Прямо как эльфы в сказках, - заметил Ян.
- Помнишь Аудру, мельникову дочку? Вот она тогда выросла очень быстро, и в рост, и вширь, все на нее обращали внимание...
- Ах вот в чем дело! - сообразил Ян. - Неужели ты все еще дуешься на меня? И самое главное - за что? Что мы однажды сходили с ней за ягодами? Но ты ведь тогда болела, и мать тебя не отпустила со мной...
- Это не значит, что тебе нужно было идти с Аудрой, - лукаво молвила Рута. - Я, между прочим, тогда очень сильно на тебя разозлилась, ведь ты даже не заглянул ко мне вечером.
- Ничего себе, - удивился Ян. - Может, скажешь, что и ягоды ты не ела?
- Какие еще ягоды? - теперь в свою очередь удивилась Рута.
- Обыкновенные, из леса, - не без ехидства заметил Ян. - Я же тогда зашел к вам, но мать к тебе не пускала, сказала, что спишь, и тогда я отдал твоему братцу целую миску земляники.
- Бронису? - Зеленые глаза Руты округлились, и она рассмеялась. - И ты доверил этому поросенку целую кучу земляники?
- А что? - начиная понимать, в чем дело, спросил Коростель.
Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, после чего дружно расхохотались.
- Так вот почему ты дулась, - смеялся Ян, втайне от себя любуясь девушкой. Ее радость была такой искренней и неподдельной, что у Яна даже что-то защемило в сердце, чего прежде, надо сказать, с ним никогда не случалось.
- Уж конечно, не из-за Аудры, - ответила Рута, ласково глядя на Яна. Вернее, не только из-за нее. Я разозлилась, что ты ушел с другой девчонкой и даже не заглянул потом узнать, как мое здоровье. А вдруг бы я умерла?
При этих словах Коростель с удивлением увидел, как за внешне спокойным и каким-то по-домашнему теплым и уютным обликом Руты вдруг проглянула озорная и шумная девчонка, будто приоткрылась маленькая калитка в их безмятежное деревенское детство.
При этих словах Эгле ловким движением вынула из корзинки что-то и показала молодому друиду. Это был миниатюрный не замкнутый до конца серебристый обруч с двумя круглыми золотыми пятнышками, однако в отличие от обычного золота, которое давно бы потускнело от воздуха, они сверкнули, как две звездочки, яркие даже на фоне солнечного неба.
- Ты все играешься, Эгле, - удрученно пробормотал молодой друид.
- Как всегда, - невесело улыбнулась девушка. - Прежде я играла в принцессу друидов, а ныне - в принцессу ужей. И знаешь - хотя и те, и другие одинаково скользки, змеи никогда не поедают себе подобных - им птичек хватает да другой всякой мелюзги.
- У друидов нет принцесс, Эгле, - покачал головой Збышек.
- Внучка первого человека в Круге все-таки должна занимать особенное положение, как ты думаешь, печальный рыцарь? - скосила глаз на друида Эгле.
- Это так, но... - начал было Март, но девушка гневно его перебила:
- Зато теперь все стали смелые и верные своим принципам. Теперь, когда можно говорить что угодно, когда бабушки... нет! Разве теперь проверишь! Я поняла, что мне противно быть вместе с вами, видеть ваши сочувственные улыбки, сидеть у памятного костра, где говорят одни хорошие и правильные слова и молчат только об одном: как вы допустили то, что случилось! Почему вы все живые, а бабушки с вами нет? А может, вы потому и живые, здоровенькие да румяненькие?
- Ты несправедлива, Эгле, - возразил Збышек. - Если бы был выбор - каждый занял бы ее место...
Некоторое время девушка негодующе смотрела на Марта, готовая, кажется, прожечь его гневным взглядом. Затем отрицательно помотала головой и вздохнула, неожиданно успокоившись или взяв себя в руки усилием воли.
- На самом деле, Збышек, выбор есть всегда. Надо только сделать один шаг в сторону, чтобы взглянуть на себя с того места, где ты только что был.
- Я бы с удовольствием пошел на погибель вместо нее, - тихо молвил друид, с преувеличенным вниманием разглядывая древние трещины от времени и игральных костей на видавшей виды серой столешнице. - И каждый готов был быть на ее месте.
- Неужели ты так наивен, Мартик? - Эгле сверкнула глазами и возмущенно хлопнула ресницами так, что, казалось, был даже слышен тихий звук, будто лопнула весенняя почка и из нее выбился на волю клейкий листочек. А может, это столкнулись на лету большие рыжие стрекозы-коромысла, без устали вьющиеся над их головами.
- В Круге уже давно верхушка думает о том, как бы забраться еще выше, мастера - как бы открыть собственное дело без соперников по ремеслу, а Смертные - как бы уйти, уползти подальше и поглубже в тайны бытия и посмертия, только чтобы не видеть суеты. Да-да, жизненной суеты, которая уже давно свила гнездо в скитах, да еще и не одно. Я знаю, - девушка теплее взглянула на молодого друида, - ты был в Служении, и если бы оказался рядом, предложил бы свою жизнь взамен ее, которая для вас была Верховной Друидессой и всякие там другие слова, а для меня она была прежде всего доброй и справедливой бабушкой, единственной из всей моей родни, кого я еще знала.
Эгле облизнула пересохшие губы.
- Я знаю, ты ищешь любви.
Друид даже привстал, издав короткое восклицание, но девушка остановила его решительным и царственным жестом, какие бывают только у королей и юных девиц, уверенных в своей неотразимости и силе.
- Не отрицай, лучше уж молчи. Я помню, о чем мы с тобой говорили тогда, на пароме через Упе. Что говорил ты и что отвечала я... Для меня ничего не изменилось с тех пор, и пойми, милый Збышек, дело не в том, что ты достоин или недостоин меня. Я думаю, ты достоин многого.
Март опустил голову.
- Все дело в том... в том, дорогой Збышек, что я... я не вижу тебя рядом со мной.
- Как это? - хрипло переспросил Март; по всему было видно, что язык плохо слушался его.
- Я не представляю тебя рядом со мной в моей будущей жизни. Кто-то стоит рядом, но силуэт темный, и лица не разобрать.
- Ты... - задохнулся Збышек, - ты... заглядывала в зеркало Валанда?
Эгле молча кивнула.
- Но ведь это же строго-настрого запрещено Кодексом!
- Мне показала его Верховная Друидесса, - гордо ответила девушка и встряхнула волосами.
- Но как? Когда?
- Когда мне исполнилось десять лет, - ответила Эгле. - Конечно, бабушка показала мне только поверхность, но...
- Ты знала? - покачал головой Март. - Но этого не может быть, это просто невозможно.
- Почему невозможно? - невинным голосом осведомилась Эгле. - Слухами земля полнится, а она одинакова что в мирской жизни, что в друидских скитах. Говорят: имеющий уши - всегда услышит, а я бы добавила: умеющий слышать - всегда узнает. Узнала и я.
- И кто же все-таки стоит рядом с тобой в жизни? - глухо спросил Март, похоже, уже взявший себя в руки.
- Я тебе говорю еще раз: я его не вижу. Это только силуэт, темная фигура, просто образ. Но не твой.
- Почему же?
Эгле улыбнулась в ответ.
- Тебя бы я сразу узнала, дорогой мой Збышек-мишко! Ты ведь такой... приметный, видный, одним словом, печальный рыцарь.
- Никакой я не рыцарь и к тому же не печальный, - буркнул Март.
- Конечно, не печальный, - согласилась Эгле. - Но что рыцарь - это точно. Я с тобой, Мартик, ничего не боюсь, поверишь? Даже своих мыслей...
Они помолчали. Ветерок ерошил у обоих волосы на голове. Эгле стала поправлять прическу с помощью маленького костяного гребня, извлеченного из корзинки, а Март долго барабанил по столу костяшками пальцев. Наконец, когда это занятие ему надоело, он посмотрел в небо, которое затянули удивительно низко плывущие кудрявые облака, встряхнул головой, словно отгоняя дурные мысли, и решительно хлопнул по доске ладонью.
- Что ж, иного от тебя и не ждал, Эгле.
Та в ответ пожала плечами: мол, что говорить-то еще, все уже сказано-доказано...
- А вот и не все, - угадал ее мысли Март. - Теперь поговорим о другом.
- И о чем же это?
Как всякая женщина, обеспокоенная потерей инициативы в разговоре, Эгле тут же малость занервничала, что, впрочем, сейчас заметил только проницательный Март - это его качество очень ценили в Круге его товарищи.
- Вопросов несколько. Зачем ты здесь, зачем мы тебе и что ты, как всегда, хочешь скрыть от меня?
- И это все?
- При ином раскладе вещей я бы еще спросил, откуда ты знакома с Яном. Но сейчас это меня мало интересует, так что отложим в сторону мои разбитые чувства и поговорим по уму. Кстати, я должен буду рассказать о твоем появлении Симеону.
Эгле при словах Марта о разбитых чувствах лукаво и недоверчиво улыбнулась, поиграла гребешком и подперла ладонью щеку.
- Что ж, рыцарь, тогда приготовься - разговор будет долгим. Кстати, Ян еще не потерял нас?
- Найдет дорогу домой, не маленький, - отрезал Збышек. - Давай к делу.
- Ну, к делу, так к делу, - согласилась Эгле. Девушку немного забавляла резкая перемена в настроении молодого друида. Женское чутье ей безошибочно подсказывало: для мужчины это - верный способ скрыть свое истинное настроение. Например, смятение чувств.
ГЛАВА 7
РУТА
Проплутав битый час по базару и так и не отыскав в ярмарочной суете Збышека и Эгле, Ян вернулся на постоялый двор, где ранним утром остановился отряд Травника. Збышек еще не вернулся, зато там он застал троицу, отправившуюся с утра за провиантом, - Книгочея, Снегиря и Молчуна, а также Травника, решившего наконец-то выспаться - последние несколько ночей он спал крайне мало. Остальные же решили прогуляться по городу - друиды полдня потратили в поисках провианта и в итоге договорились купить продукты оптом и по бросовым ценам у посредника купцов со свейского корабля, который с утра бросил якорь в одному ему известной бухте где-то на побережье. Подвезти товар купцы успевали только под вечер и рассчитывали на второй день ярмарки, поэтому предложение друидов посреднику понравилось, и они договорились встретиться ближе к вечеру в условленном месте. А до этого срока троица решила нанести визит нескольким знакомцам, проживающим в Юре под разными личинами и не особо афиширующим здесь свои подлинные имена и занятия. Книгочей к тому же собирался затащить всю троицу в местную Академию, дабы свести короткое знакомство с тамошней библиотекой, где, по слухам, попадались редкие образцы книг, изданных за пределами земель Балтии, полян и славенов. Патрик был родом с островов бриттов и айрлов, хорошо знал тамошние языки, а заодно и немало романских и галльских наречий, ведомы ему откуда-то были и диалекты народов снежного полуострова Скандии - суомов, норгов и, конечно же, заклятых врагов - свеев. К удивлению Травника, Снегирь и Молчун с готовностью вызвались сопровождать Патрика в походе по милым его сердцу книжным стеллажам, и трое друидов, наскоро перекусив, отправились прожигать жизнь, как любил говаривать Книгочей. Травник же с Яном, уговорившись разбудить друг друга кто первый проснется, улеглись и быстро заснули.
Ян спал крепко и без сновидений, как и все последние дни, и проснулся тихой предвечерней порой, когда солнце еще не клонится к закату, однако уже не печет, и на улицы приходит особенная тишина очередного уходящего теплого летнего дня с его суетой, шумом, неизбежными заботами и городскими делами. Коростель открыл глаза и некоторое время лежал недвижно, глядя в потолок и не думая ни о чем. У двери, укрывшись полосатым солдатским одеялом - неизбежным атрибутом неприхотливого быта постоялых дворов, - а вернее, закутавшись в него по самый нос, спал Травник. Сны его были беспокойны - он что-то несвязно бормотал во сне, изредка ворочался с боку на бок и тяжело дышал. Повалявшись немного и насладившись бездельем, Ян понял, что сон окончательно ушел, и, чтобы его остатки совсем улетучились, распахнул пошире окно. В комнате сразу стали слышны звуки двора: поскрипывания проезжающих по улицам телег, повозок и экипажей, тихое бормотание голубей, свист носящихся над каштанами и кленами невидимых в вышине стрижей, возгласы играющих где-то неподалеку детей. Времени было часов пять пополудни, впереди был вечер и вся ночь. Травник по каким-то своим приметам определил, где в Юре были зорзы, сколько времени они задержались и в каком направлении вышли из города. Поразмыслив и наскоро посоветовавшись с Книгочеем и Снегирем, Симеон решил дать отряду день отдыха в городе - вымыться, отоспаться и пополнить запасы провианта. Поэтому теперь он крепко, хотя и беспокойно спал, а у Яна неожиданно выпал свободный вечер, чего не бывало за последние дни их неустанной погони по лесу. Ян встал, приложился к кувшину у кровати Снегиря - там еще оставалась добрая половина тепловатого, но зато крепкого кваса, настоянного на жженых корочках и изюме, любимого напитка добродушного друида, - в несколько глотков выпил, перевел дух, вытер губы и, присев у окна на колченогом стуле, задумался.
В воздухе явственно опускалась прохлада, и вместе с ней сильнее стали пахнуть листья деревьев и кусты жасмина, которыми был обсажен маленький флигель, где остановились друиды. В детстве маленький Ян очень любил это время, когда спадал летний зной и второй раз за день после прохлады раннего утра начинали благоухать яблоневые, сливовые и грушевые сады. Совсем карапузом он собирал воинство окрестных мальчишек, живших в крепости, и они отправлялись ближе к низеньким стенам и покосившимся бастионам играть в разбойников и сыщиков. Правда, эти городские воспоминания были очень короткими и отрывочными, но мальчишка хорошо запомнил правила игры и самое главное - неуемный азарт погони и схватки, пусть и на игрушечных мечах или наспех подобранных палках. А в деревне по соседству с хутором на отшибе, уютно называвшемся заимкой, куда его отдали на воспитание тихой и неразговорчивой женщине, никогда не снимавшей с головы серого шерстяного платка, почти не было ребят его возраста - все были постарше, поэтому мальчик Ян как-то незаметно подружился с девочкой Рутой, причем обстоятельства их знакомства были сами по себе забавны. Ян, любивший большие и сладкие литвинские яблоки, однажды залез в сад, где ему приглянулись сочные полосатые ранетки, однако был выловлен хозяином и должен был подвергнуться непременной в таких случаях воспитательной экзекуции хворостиной по филейным местам. Однако после короткого допроса, выяснив, кто такой Ян и с кем он живет, хозяин почему-то заметно смягчился, сменил гнев на милость и простил маленького воришку, велев своей маленькой дочке отсыпать ему полные карманы падалицы. Девочку звали Рута, и, как выяснилось за собиранием яблок, она всю жизнь мечтала о большой желтой бабочке с <косами> на крыльях. Ян, который был всегда не прочь поверховодить над младшими, сообразил, что речь идет о махаоне, но в лесу он не летает и выследить его можно только у реки. Рута напросилась идти с ним наутро на рыбалку и заодно <половить махавона>, и отец, как ни странно, отпустил ее с Яном. Наутро Ян зашел за ней в деревню, а хозяйственная, хоть и немного ворчливая жена дядьки Юриса тетка Гражина напоила их горячим молоком с лепешками. Бабочку в то утро дети так и не поймали, однако с этого дня началась их дружба, и хотя в деревнях сирот не очень-то любили, родители Руты тепло отнеслись к мальчику, и Ян стал часто бывать в их большом, уютном и крепко сколоченном, как и вся их семья, доме.
Воспоминания нахлынули на Яна, и он не сразу признался себе, что было бы неплохо навестить и сердобольную тетку Гражину, и маленького Брониса, и, конечно же, Руту. Интересно, какая она теперь? Наверное, уже совсем барышня, со своими новыми, взрослыми женскими интересами, которая уже и подзабыла товарища своих былых детских игр. Ну и что, собственно? Они под конец их знакомства особенно не ссорились, вот только перед самим отъездом Паукштисов между ними словно кошка пробежала. Рута тогда стала нервной, раздражительной, ни с того ни с сего приревновала его к мельниковой дочке, хотя сама была еще, честно говоря, пацанкой, и Ян никогда не думал о Руте, что через год-другой она уже вырастет и тогда уже не спустит ему его подзатыльников за девчоночьи <предательства> и забавные розыгрыши, до которых Рута была большая охотница, особенно в присутствии других деревенских девчонок. Так они толком и не попрощались, семья Паукштисов уехала куда-то далеко, а через полгода и Яна сманили вербовщики, убедив, что лучше воевать за хороший харч и жалованье, чем потом насильно заберут рекрутом в ополчение. Харч был как у всех, не лучше, не хуже, а жалованье и вовсе оказалось мыльным пузырем. По возвращении Коростель в деревне повстречал мельникову дочь, ту самую, из-за которой у них с Рутой и вышла размолвка. Изрядно пополневшая, вышедшая два года назад замуж за старостиного сына, она поведала Коростелю, что когда он только отправился с отрядом копейщиков, с оказией приходило адресованное ему письмо от Руты, но Коростеля не было, и конверт куда-то затерялся. Больше писем не было, и вот спустя три года Ян неожиданно очутился в городе, где живет Рута, да еще и приглашен сегодня вечером в гости. Решив, что он себе никогда не простит, если упустит возможность повидать подружку детских лет и остальных Паукштисов, Коростель встал, заправил постель, наскоро умылся, расчесал волосы, ставшие мягкими и послушными после утренней бани, и прихватил Молчунову дудочку - ему нравилось ощущение мягкого футляра на боку, как будто кинжал, как у благородных. Травник по-прежнему крепко спал, но уже поспокойнее, без стонов и бормотания, тихо посапывая в подушку. Коростель осторожно притворил скрипучую дверь и вышел на крыльцо, чтобы сориентироваться, где там эта дорога, ведущая к дому дядьки Юриса. Через минуту он уже бодро шагал по булыжной мостовой в сторону базарной площади, думая, как-то его встретит Рута и с чем сегодня пироги у тетки Гражины. Марта Ян решил расспросить обо всем вечером - должен же он сегодня когда-нибудь вернуться, - а об Эгле он пока не знал, что и думать.
- Ну, проходи, проходи, - по-матерински обняв Яна, повела его в комнату тетка Гражина после того, как первые охи и объятия закончились и Коростель переступил порог дома Юриса. Хозяйка дома мало изменилась - такая же высокая и худощавая, с удлиненным носом и такими же длинными тонкими пальцами, только прежде - красными от холодной воды и вечной работы, а теперь - ухоженными, с аккуратными ногтями, кольцами и перстнями. Правда, нынешний образ жизни жены зажиточного торговца не изменил ни натуры тетки Гражины, ни ее непоседливого характера, не позволяющего ей сидеть в доме без дела. Стол был уже накрыт хитрый Юрис, приглашая Коростеля на базаре, был уверен в своей хозяйке, всегда заботливой и хлебосольной. Коростель даже чертыхнулся про себя - ведь он не сразу решил идти к Паукштисам, а его тут, оказывается, ждали. Маленький Бронис, каким его запомнил Ян, вырос и превратился в смешливого и улыбчивого подростка с озорным нравом. Он беспрестанно возился с собакой - большим кудлатым псом неопределенной породы, гладил его, обнимал и норовил подсунуть кусочек мяса или пирога со своей тарелки. Разговоры за столом были об одном - как поживал Ян все это время, как выросли дети и как бежит время. Наконец хлопнула входная дверь, и собака побежала встречать хозяйскую дочь.
- А вот и Рута воротилась, - подмигнул Яну Паукштис. - Бьюсь об заклад, Янку, ты ее теперь и не узнаешь.
Размягченная от воспоминаний и выпитого красного вина хозяйка улыбнулась и тут же украдкой бросила внимательный взгляд на Яна, с улыбкой ожидающего, когда в комнату войдет его былая подружка.
Дверь отворилась, и в комнату вошла... Нет, это была совсем не Рута! Ян даже приоткрыл рот от удивления. К столу подошла смущенно улыбающаяся девушка в длинном сером сарафане, сероглазая, с ямочками на щеках и длинной и толстой светло-русой косой, конец которой с маленьким синим бантиком она медленно сгибала и мяла в руках. Именно эта ее еще детская привычка и напоминала о той, прежней Руте, над которой Ян верховодил и при случае мог отвесить подзатыльник или дать щелчка. Девушка была очень красива, причем совсем не той броской внешней красотой холодных светских красавиц, которых Ян видывал в военное время проезжающими в богатых экипажах с лакеями и охраной. В ней словно жило тихое и неяркое зимнее солнышко, пробивающееся сквозь лесные ветки ясным февральским днем, радующее душу и напоминающее сердцу - скоро весна...
- Ну, поздоровайся с Яном, - захохотал крайне довольный произведенным на гостя эффектом Юрис и тут же крякнул, получив сзади жесткий и весьма ощутимый толчок жениной руки.
- Здравствуйте... Янек, - тихо сказала Рута, и Яну показалось, что от этого мягкого и нежного голоса что-то в его душе перевернулось вверх тормашками и теперь так и останется навсегда.
- Здравствуй, Рута. - Как всегда в минуты волнения предательский голос подвел Коростеля, и слова вышли какими-то хриплыми, точно у него в горле першило.
- Да у тебя, дружок, в горле, кажись, пересохло, - смекнул хозяин и подмигнул жене. - Нацеди-ка нам, дражайшая Гражина, нашего яблочного, того, помнишь?
Жена Юриса улыбнулась и указала Руте, присевшей за стол напротив Коростеля, на широкий коричневый кувшин, стоявший в стороне от всех угощений.
- В доме хозяйка молодая растет, Юрис, она и поухаживает за гостем.
Торговец понимающе хохотнул и сгреб воедино все рюмки.
- Сейчас нас Рута угостит моим любимым, яблочным, может, это винцо тебе что-нибудь и напомнит, Янку, а?
Рута осторожно наполнила рюмки и поставила их перед родителями и Коростелем. Себе она налила половинку, а Бронису, поспешно и с готовностью подставившему свой стакан, улыбнувшись, погрозила пальцем.
- Давай, сынок, за встречу, - с чувством проговорил Юрис и опрокинул рюмку, сразу показавшуюся удивительно миниатюрной и хрупкой рядом с его широким и каким-то поразительно прямоугольным ртом, обрамленным кустистыми усами. Все выпили, и тут-то Коростель неожиданно понял, о каких яблоках только что говорил хозяин. У Паукштисов росли удивительные яблони, плоды которых пахли осенней прелью листопада - не густо и сильно, а легко и сладко. За этими ранетками, собственно говоря, и лазал к ним в сад юный Ян, хотя тогда его привлекал не столько необычный букет, сколько густая сладость яблок и их кажущаяся доступность за невысоким заборчиком. Видимо, старина Паукштис сохранил приязнь к этому сорту и разыскал его на Побережье, потому что никакие привозные саженцы не успели бы прижиться на этой земле песков, нанесенных когда-то неустанным морем.
- С этими яблонями вообще отдельная история, - словно услышал мысли Коростеля Паукштис. - Ты, наверное, думаешь, старина Юрис увез с собой все хозяйство, вплоть даже до деревьев или, скажем, саженцев?
Ян только развел руками, а Рута мило улыбнулась и подложила ему на тарелку закуску. Коростель одними губами поблагодарил ее, и девушка вновь улыбнулась ему в ответ.
- Нет, может быть, из-за этих яблок и осел я в Юре, - почесал затылок дядька Юрис. - Как уехали мы с-под Аукмера, так и помотало по белу светушку, раза три пытались зацепиться - все никак не сподобилось. А тут дом с садом был, зашли мы в него и видим - яблоньки наши, ранетки полосатые, стоят себе, покачиваются на ветру. И знаешь, Ян, закрыл я глаза, стою, вслушиваюсь, и веришь ли - будто дома себя ощутил, под яблоньками этими. Открываю глаза, а их щиплет, проклятых, ровно соринка какая попала, а девоньки мои, Гражина с Рутой, и говорят: остаемся, мол, папаша, тут, хватит уже мотаться по свету, судьбу-кручину испытывать. Так и остались, прижились тут, а все ж вспоминаем порой нашу деревеньку, как да что.
После чего наступило молчание: тетка Гражина стала разливать чай, а Юрис с преувеличенным вниманием стал копаться ложкой у себя в тарелке, в которой, честно говоря, уже были одни мослы да огрызки, совсем негодные в пищу. Рута сидела, опустив глаза, и Ян каким-то шестым чувством ощущал, что она смущена его присутствием.
- Что ж уехали-то? - больше из вежливости спросил он, чтобы хоть как-то нарушить затянувшуюся паузу.
- Тому причин немало, - сокрушенно вздохнул Юрис, и хозяйка, приготовившая чай, села и тоже очень похоже на мужа вздохнула. - Нужно было из нищеты выбираться, и дети начали подрастать... - как-то неопределенно глядя перед собой, молвил хозяин, и Ян в душе ругнул себя за то, что затронул тему, видимо, неприятную Юрису и его жене.
- Ну, вот что, - заявила тетка Гражина. - Бери-ка ты, Рута, чайник и отправляйтесь с молодым человеком в сад. Вот вечер какой чудесный, посидите, поболтайте о своем, молодом. Ты, Янек, надеюсь, нашу Руту еще не позабыл?
- Да вроде бы нет, - неуверенно протянул Коростель и поймал на себе внимательный взгляд Руты. Она послушно собрала на плоскую дощечку розетки с сахаром и вареньем, поставила две крохотные чашки (<для разговору>), молочник и нерешительно замерла у двери на садовую веранду. Ян поднялся со стула, виновато улыбнулся: мол, ничего не поделаешь, желание хозяев - закон, и вышел, обойдя посторонившуюся Руту. Она последовала за ним, а Юрис и Гражина еще долго смотрели им вслед - за долгую совместную жизнь они выучились понимать друг друга, не говоря ни слова.
- Ну, как ты живешь, Рута? - спросил Ян в перерыве между второй и третьей чашкой чая (ровно столько понадобилось молодым людям, чтобы преодолеть смущение).
- Живу хорошо, - улыбнулась девушка, подкладывая Яну сливового варенья в маленькую стеклянную розетку. - Ты ведь любишь, чтобы ягоды в варенье были потверже?
- Верно, - удивился Коростель. - Неужели ты это еще помнишь?
- Конечно, - кивнула девушка, - ведь с тех пор прошло не так уж много времени.
- Но ты так изменилась...
- Что ты, Янек, девушки вырастают очень быстро, иногда - за несколько месяцев или даже недель, - пояснила Рута.
- Прямо как эльфы в сказках, - заметил Ян.
- Помнишь Аудру, мельникову дочку? Вот она тогда выросла очень быстро, и в рост, и вширь, все на нее обращали внимание...
- Ах вот в чем дело! - сообразил Ян. - Неужели ты все еще дуешься на меня? И самое главное - за что? Что мы однажды сходили с ней за ягодами? Но ты ведь тогда болела, и мать тебя не отпустила со мной...
- Это не значит, что тебе нужно было идти с Аудрой, - лукаво молвила Рута. - Я, между прочим, тогда очень сильно на тебя разозлилась, ведь ты даже не заглянул ко мне вечером.
- Ничего себе, - удивился Ян. - Может, скажешь, что и ягоды ты не ела?
- Какие еще ягоды? - теперь в свою очередь удивилась Рута.
- Обыкновенные, из леса, - не без ехидства заметил Ян. - Я же тогда зашел к вам, но мать к тебе не пускала, сказала, что спишь, и тогда я отдал твоему братцу целую миску земляники.
- Бронису? - Зеленые глаза Руты округлились, и она рассмеялась. - И ты доверил этому поросенку целую кучу земляники?
- А что? - начиная понимать, в чем дело, спросил Коростель.
Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, после чего дружно расхохотались.
- Так вот почему ты дулась, - смеялся Ян, втайне от себя любуясь девушкой. Ее радость была такой искренней и неподдельной, что у Яна даже что-то защемило в сердце, чего прежде, надо сказать, с ним никогда не случалось.
- Уж конечно, не из-за Аудры, - ответила Рута, ласково глядя на Яна. Вернее, не только из-за нее. Я разозлилась, что ты ушел с другой девчонкой и даже не заглянул потом узнать, как мое здоровье. А вдруг бы я умерла?
При этих словах Коростель с удивлением увидел, как за внешне спокойным и каким-то по-домашнему теплым и уютным обликом Руты вдруг проглянула озорная и шумная девчонка, будто приоткрылась маленькая калитка в их безмятежное деревенское детство.