Челяев Сергей. Ключ от снега (Ключи Коростеля - 2)

   Гуннар беседовал с Травником, проверяя крепость скалы крепкой палкой. Палка глухо стучала, срывая с камней лишайниковый дерн и распугивая насекомую мелюзгу, спешащую немедленно укрыться в трещинках и расщелинах.
   - Обитатели скал и Горный народ очень чувствительны к магии, - ответил Зеленый друид, внимательно оглядывая камни, разбросанные вокруг. Особенно, когда дело касается волшбы, связанной со звуком, музыкой, пением, даже просто громкими криками. Гномы и кобольды ощущают сотрясение горных пород, вибрацию камня. Хотя вибрации воздуха они тоже отлично чувствуют сказывается жизнь под землей. Они ведь - настоящие отшельники!
   - А может, его вообще тут нет, этого заморыша? - осведомился Збышек, ковыряя утес носком сапога.
   В ту же секунду его нога по щиколотку ушла в глубокую черную дыру, неожиданно открывшуюся в скале, и Збышек едва не провалился туда. Оттуда немедленно послышалось глухое угрожающее ворчание. В следующую минуту из дыры вырвался спертый воздух, так что стоявшая рядом Эгле отчаянно закашлялась и схватилась рукой за горло. Вонь была терпимая, но крепкий запах мускуса и немытого тела довершал остальной букет - через мгновение девушка была уже в добром десятке шагов от потайной двери в пещеру кобольда. Когда она открылась, Коростель тоже попятился. Збышек брезгливо зажимал нос кусочком оленьей замши, которой он всегда чистил лезвие своего охотничьего ножа. И только Травник сохранял спокойствие, лишь ноздри его расширились и слегка трепетали, как от возбуждения. Гуннар же, по всей видимости, был привычен к ароматам своего необычного приятеля, поэтому оставался спокоен и сосредоточен. Его волевое лицо сохраняло каменное выражение невозмутимости.
   Миазмы стали слабее, зато доносившееся из дыры недовольное ворчание переросло в злобный рык, и оттуда, как пробка из бутылки со скисшим вином, выскочило темное, заросшее клочьями шерсти существо, лишь отдаленно напоминавшее человека. Это и был фэйри - скальный кобольд. А если верить Гуннару - просто Хрум, что немедленно и подтвердилось.
   - Хр-р-р-ум-м-м, - громко хрюкнуло существо, с шумом втягивая свежий лесной воздух. - Это кто же, интересно мне знать, хрум, тут заморыш? А-а-а? Не обо мне ли речь, часом? Хрум и хрум!!! Кому-то жить надоело? То есть, как я понимаю, совсем и окончательно? Или, может, кто-то тут смерти не боится? А может, - фэйри аж затрясся от злости, - тут кто-то, хрум, больно умный?
   Последнее обвинение, по всей видимости, было самым страшным в устах кобольда, потому что он тут же изобразил страшную гримасу. При этом Хрум вывернул до чрезвычайности свое и без того весьма подвижное лицо, более всего напоминавшее тощую свиную морду с пятачком вместо носа и живыми, бегающими глазками. Гуннар шагнул к нему и успокоительно поднял руку.
   - Успокойся, ради всего святого, Хрум, дружище! Поверь, здесь никто тебя не считает ни заморышем, ни чем-нибудь другим, столь же обидным для тебя.
   Существо покосилось на приятеля и фыркнуло.
   - Если оно, положим, и так, то следите за своими языками, господа волшебники. Между прочим, вовсе не стоило меня будить вашими завываниями я музыку люблю только после обеда. И кстати - зачем я вам понадобился?
   - Ты нам нужен, чтобы помочь найти и открыть тайную дверь в скалах, сказал Травник. - Там прячутся наши общие с тобой враги.
   Гуннар только сокрушенно покачал головой.
   - Как зовут наших общих врагов? - осведомился кобольд тоном убеленного сединами профессора, вещающего с любимой кафедры начинающим студиозусам. При этом он медленно обводил взглядом друидов, словно размышляя, не включить ли и эту компанию в вышеупомянутый неприятный круг
   - Это зорзы, если ты знаешь, о чем идет речь, - ответил Травник.
   Кобольд наклонил голову, то ли соглашаясь, то ли просто в задумчивости.
   - А вы кто такие? - изрек кобольд, по-прежнему внимательно изучая окруживших его людей.
   - Мы - Зеленые друиды. Зорзы - враги и для нас, и для тебя, - сказал Травник. - Они держат в плену наших людей, и, боюсь, кого-то уже убили. Мы пришли их наказать.
   - Месть - плохой советчик, - заметило существо и лениво почесало круглое волосатое пузо.
   - Мы не ищем советов, - отрезал Симеон. - Мы просто ищем помощи, потому что, по нашему мнению, время останавливается, досточтимый фэйри. Думаю, ты уже это тоже почувствовал.
   Кобольд помолчал, прикрыв глаза и задумчиво расчесывая брюхо. Затем открыл один глаз, который блеснул холодным желтым огнем на Травника.
   - Если я вам помогу, какая мне за это будет награда?
   - Наградой будет твоя дальнейшая спокойная жизнь на этом острове, уверенно заявил друид. - В противном случае здесь скоро яблоку будет негде упасть от очень неприятных существ, которые тебе и не снились.
   - Почему? - последовал вопрос.
   - Потому что придет смерть, - ответил Травник. - И зорзы приведут её очень быстро. Но сначала выкурят тебя из твоей норы, как кролика. Им не нужна тут ничья другая магия, даже такая безобидная, как твоя, и скоро здесь останется место лишь для одной магии - магии Перехода из Жизни в Посмертие. Как фэйри, ты ведь знаешь, что это такое?
   Кобольд весь напрягся, но ничего не ответил, хотя друид и так знал ответ.
   - Весь остров превратится всего лишь в ступеньку для дороги в Посмертие, и зорзы будут ходить по нему туда и обратно, как на базаре. А заодно и водить мертвецов. Тебя устраивает такое положение вещей, фэйри?
   - Мое дело - сторона, я никого не трогаю, и меня никто не беспокоит, быстро ответил встревоженный кобольд. - А в мир уснувших кобольдов они, часом, не собираются заявиться, эти зорзы? - тут же спросил он, и его насупленные глазки враз ожили, забегали под мохнатыми, кустистыми бровями.
   - Думаю, это не составит для них труда, - заключил Травник, и Гуннар сделал друиду какой-то предостерегающий знак.
   - Тогда это отвратительно, хрум, - скривилось существо. Было заметно, что оно очень взволновано, даже потрясено, но его мимика совсем не соответствовала человеческой - у кобольда как-то по-другому были устроены лицевые мышцы.
   - Это, хрум-хрум, мерзко, - повторило существо. - Нельзя нарушать покой уснувших кобольдов - иначе нарушится равновесие во всем мире.
   Оставив без внимания весьма самоуверенные позиции кобольда, явно считающего свой народ центром мироздания, Гуннар подошел к Хруму и дружески положил ему руку на мохнатое плечо. При этом Збышек поежился, Коростелю тоже стало не по себе, а брезгливую Эгле откровенно передернуло.
   - Используй свою магию, дружище, и мы поможем друидам, а они помогут нам.
   - Если просит Гуннар, я ему помогу, - заявил кобольд. - Но если просит друид, я подумаю.
   - Думай скорее, Хрум, - чуть ли не взмолился хозяин лесной избушки; во всяком случае, в его голосе появились неожиданно плаксивые интонации. Яну отчего-то подумалось, что этот человек - великий лицедей; там, на обрыве, был совсем другой Гуннар - суровый, решительный, бесстрашный и какой-то очень справедливый. Где он был настоящим, каково его истинное лицо - об этом Коростелю ещё предстояло хорошенько поразмыслить.
   - Медленнее думаешь - не быстро умираешь, - проворчало существо и вновь засопело. Видимо, этими звуками у него обычно сопровождалась особенно напряженная умственная деятельность. Через минуту оно ожило, зашевелилось и торжественно возгласило.
   - Я помогу людям, а значит, впоследствии - и кобольдам. Но люди будут обязаны оплатить мне труды, силы и время. Причем все три платы будут разными.
   И после платы будничным тоном добавил.
   - Лучше соглашайтесь.
   Последняя фраза была почти что доверительной, хотя и несколько издевательской в своей простоте и наивности. Однако Травник тут же согласно кивнул.
   - Мы согласны, Хрум. Поверь, нам действительно нужна твоя помощь.
   Кобольд ничего не сказал, но явно приосанился и тут же напустил на себя величественный вид. Между тем все молчали, глядя на него с надеждой. Гуннар нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Именно он теперь был в ответе за своего своенравного приятеля. Хрум любил, когда от него кто-нибудь зависел, поэтому, прежде чем ответить, он поломался ещё пару минут и, наконец, решительно хрюкнул.
   - Ладно, будь по-вашему. Говорите, кого искать и где.
   - Ты не знаешь о зорзах? - удивленно вскинул брови Збышек, а Гуннар страдальчески схватился за голову.
   - Я знаю о многом, - уклончиво заявил кобольд. - Но наши знания могут расходиться в оценках. Поэтому я хочу знать, как обстоит ваше предприятие, и чего вы от меня хотите. Просто в этом случае мне будет легче искать, добавил он и выжидательно уставился на Марта.
   - Тогда нужно рассказать ему о наших делах, хотя бы в общих чертах, что да как. Хотя бы в общих чертах, - Збышек повторил, вопросительно взглянув при этом на Травника. Тот кивнул. Март сразу повернулся к Хруму и скептически окинул взглядом кобольда с ног до головы:
   - Слушай, чудо подземное, и мотай себе на ус. Сдается мне, что о своих соседях на этом проклятом острове ты и так знаешь немало, хотя и делаешь удивленные глаза. Поэтому будем думать вместе. Идет?
   Ответом Збышеку было особенно раскатистое "хр-р-р-у-у-ммм". Март решительно сплюнул прямо под ноги лохматой образине, играя грубого и решительного воина, и собрал в кулак все свое терпение. Он напоследок оглянулся на друзей, словно ища у них поддержки, и стал быстро рассказывать кобольду о зорзах. Правда, поначалу его не покидало ощущение, что он распинается перед скалой или куском утеса - за все время в начале его повествования кобольд не издал ни звука. Но в один миг, когда друиду уже казалось, что паршивый лохмач заснул, Збышек случайно поймал взгляд узких глаз обитателя пещер. Они были уже открыты и задумчиво смотрели на молодого друида. Март осекся: он вдруг увидел, что в тусклых глазах кобольда застыло выражение жгучей тоски и кромешного одиночества. Збышеку тут же подумалось, каково ему там, этому фэйри, проводить полжизни в толще скал и подземной тьме. В горле его отчего-то пересохло, Збышек сглотнул, и его вдруг словно бы что-то отпустило. Он стал рассказывать подробнее, внимательнее следя за малейшей реакцией собеседника, который тоже мало-помалу стал проявлять признаки интереса. Март, который недолюбливал всякие подземные народцы, сейчас ни за что бы не признался себе, что он почему-то уже, кажется, сочувствует этому пахучему и не очень-то опрятному кобольду. Но это было так! Видимо, Март просто слишком хорошо знал, что такое - одиночество человека. А кобольды в этом отношении вряд ли сильно отличались от людей. В этом Март был абсолютно уверен.
   Когда Збышек закончил рассказ, Яна больше всего удивила реакция даже не кобольда, а Гуннара. Тот, хотя и знал в общих чертах об экспедиции, как он выражался, друидов на Остров Колдун, был сейчас весьма некоторыми озадачен подробностями рассказа Марта. Он периодически качал головой, чесал затылок и сокрушенно вздыхал. Коростель никак не мог отделаться от мысли, что Гуннар откуда-то и так знает многое из сказанного, а, может, и того больше, особенно, что касалось зорзов. Хрум же под конец рассказа, похоже, потерял к нему всякий интерес и дослушивал уже только из вежливости. Тем не менее, по окончании повествования кобольд задал несколько конкретных и дополняющих рассказ вопросов, после чего безапелляционно заявил:
   - У вас есть много времени?
   - Пожалуй, нет, - ответил Травник. - Хотя - смотря для чего.
   - Для всего, - передразнил Хрум друида. - Тогда ждите здесь. Можете спать, если хотите. Я отправляюсь искать. Мне кажется, я знаю, как это можно сделать.
   - А ты далеко? - с тревогой спросил Збышек. - Ты знаешь, где искать?
   - Мне не нужно знать, Где искать, - с сожалением посмотрел на молодого друида кобольд. - Достаточно того, чтобы я знал, Как искать. И тогда Где уже не будет иметь никакого значения.
   Друиды как по команде растерянно повернулись к Гуннару, но тот только махнул рукой: этого упрямца, мол, не переспоришь, и ни к чему это.
   - А как ты будешь искать, Хрум? - улыбнулся Травник. И удивительное дело: кобольд, избравший в отношении друидов маску покровительственного превосходства, разукрашенную легкими мазками пренебрежения, на этот раз не ответил Травнику ни колкостью, ни порцией поучений. Он лишь задумчиво поглядел на друида и пообещал самым что ни на есть серьезным тоном:
   - Я тебе потом скажу.
   И умчался с неожиданной для него прытью в лес, так что только кусты прошелестели, и все стихло. Эгле скептически покачала головой, а Гуннар развел руками:
   - Чудо в перьях. Одно слово.
   Почему - в перьях, "негоциант" так и не объяснил, правда, сейчас дело действительно было вовсе не в словах.
   ГЛАВА 13
   НЕПОДВИЖНЫЕ СТРЕЛЫ ЧАСОВ
   Книгочей почувствовал, как на лбу у него выступает испарина. Сейчас он перестал быть собой, растворился в потоках снов, исходивших из него, как гаснущий костер ещё долго источает дым. Шедув спал или делал вид, что спал - узкие глаза его всегда были чуточку приоткрыты. Патрик со страхом прислушивался к своим ощущениям. Среди ночи он вдруг почувствовал, что его мутит, у него неожиданно поднялся жар, и голова горела. Практичный Книгочей не стал будить Шедува, разумно решив, что, прежде всего, нужно очистить тело. Он с трудом отполз под дерево, невесть как выросшее здесь, в сплошном песке, без кустика, без камешка, и стал производить рвотные движения. Но у него ничего не вышло, и после нескольких неудачных попыток друид без сил откинулся на ствол могучего тополя.
   Через некоторое время его привели в чувство муравьи, облюбовавшие дерево для своих хлопотливых маршрутов. По лицу друида деловито направилась целая колонна трудолюбивых мурашей, и Книгочей, стряхивая их со щеки, вновь едва не потерял сознание. Тогда он решил продолжить попытки очиститься, встал на четвереньки и, опустив голову, раскрыл рот. Внезапно пришло ощущение холодной волны. Она зародилась где-то между желудком и сердцем, несколько мгновений неприятно колыхалась внутри, отчего сердце Патрика поминутно замирало, и, наконец, устремилась наружу. Книгочей даже не успел вздохнуть от облегчения, что сейчас все из него выйдет наружу, и он будет себя чувствовать гораздо лучше - изо рта друида хлынула наземь мощная струя чего-то серебристого, пахнущего снегом или речным льдом. Если только у льда и снега есть другой запах, кроме холодной свежести! Жидкий поток, однако, не достигал земли, а стлался над песком на высоте коленей Патрика. Ощущение было такое, что из друида выходит расплавленная смола, которой конопатят крыши городские кровельщики, вот только эта смола была серебряная и больше всего напоминала чистую ртуть - единственный жидкий в естественном виде металл, который был известен Книгочею и которого он всегда опасался, производя магические опыты в служении. Ртуть была ему известна как страшно ядовитое и чрезвычайно летучее вещество.
   Наконец поток серебра из его рта иссяк, но теперь все лицо друида, включая губы и язык, затвердело, будто вмиг замороженное, а в животе что-то вновь зашевелилось, заворочалось. Глаза Книгочея чуть не вылезли из орбит, когда из его рта вновь хлынул поток, но теперь это была мутная, темная кровь. Одновременно пришло ощущение пустоты в теле, легкости, голова прояснилась. Но оказалось, что дурная кровь только отворила дорогу очередному потоку серебра, который долго выбивался толчками, не давая друиду дышать и глотать. Третий позыв обернулся серебряным дымом, просочившимся изо рта, ноздрей и даже ушей Книгочея. Он понял, что не властен над тем, что с ним сейчас происходит, и покорно отдался на волю судьбы, упав на песок. В тот же миг выходящие из него потоки серебристого тумана иссякли, и теперь друид слышал только собственное тяжелое дыхание. В голове он почувствовал острый укол - кто-то пробивался в его сознание? Книгочей обхватил голову, решая, не вдариться ли что есть силы головой о ствол дерева, чтобы прекратить уже эти муки, и тут услышал тихий, но отчетливый голос.
   - Друид! - сказал голос. - Тебе даровано великое. Снись!
   Книгочей замотал головой и замычал, силясь вытряхнуть из себя этот голос. Ему казалось, что в голову пролезла большая уховертка и сейчас ворочается там, устраиваясь поудобнее, чтобы начать проедать мозг. Но Книгочей твердо знал, что уховертки никогда не залезают в ухо человека, что все это - досужие идиотские россказни о, в общем-то, совсем безобидном насекомом, и в голове его сейчас был кто-то совсем другой. Он подумал о зорзах, но они не могли ещё появиться так рано и тем более - таким путем. И тогда Патрик собрал все оставшиеся силы, и ватным языком между распухшими губами еле-еле вытолкнул из себя слово.
   - Шедув!
   - Да! - услышал он преспокойный голос отпущенника. Оказывается, Шедув все это время не спал!
   - Помоги... - прохрипел Книгочей.
   - А ты нуждаешься в помощи? - невозмутимо возразил отпущенник.
   Книгочей даже задохнулся от растерянности и возмущения. Он что, издевается над ним, что ли? Отдышался, взял себя в руки, успокоился. Шедув по-прежнему лежал, завернувшись в походный мешок, не делая никаких попыток встать и помочь. На миг в голове Книгочея шевельнулась тревожная мысль о предательстве, но она была просто несуразна - кому мог предать его отпущенник там, где уже и жизни-то в людском понимании не было? Тогда он снова обратился к напарнику.
   - Что со мной, Шедув? Я только что чуть не умер.
   - Ничего страшного, друид, - ответил отпущенник. - Я все вижу.
   - Что, что ты видишь, чего не вижу я, ответь мне, заклинаю тебя!
   - Отвечу и без заклинаний, - усмехнулся невидимой во тьме улыбкой Шедув. - На тебя снизошло величайшее благо, которое только может испытать человек в своем земном или посмертном существовании. Привратник сейчас говорил с тобой.
   - Привратник? - осекся Книгочей. - Привратник миров?
   - Да, это был он. Темный Привратник, - уточнил отпущенник и, повернувшись, лег на спину.
   - А как ты узнал, что это был он?
   - Видишь ли, - Шедув говорил неторопливо, как человек, рассказывающий что-то уже сквозь сон. - Темный Привратник теперь в некотором роде мой хозяин.
   Книгочей закусил губу. Он опять вспомнил, кто такой Шедув. Из глубины сознания всплыла насильно загнанная туда глубоко-глубоко мысль о себе - кто теперь Я? Но пока было не до нее, и Книгочей усилием воли, без сожаления загнал эту мысль обратно, до лучших времен, которые, может быть, теперь уже никогда и не настанут.
   - И что он хотел, этот... Привратник? - Патрик все никак не мог справиться с трясущимися губами - так они словно отходили от мороза.
   - Он же тебе сказал, друид, - сумрачным голосом тихо молвил Шедув. Снись!
   - А ты это слышал? - удивлению Книгочея не было предела.
   - Скоро ты сам начнешь понимать такие вещи, - с бесконечным терпением в голосе отозвался дремлющий Шедув. - Как и многие другие. Тебе открылось здесь многое. И ведь ты же хочешь поведать обо всем своим бывшим друзьям?
   Книгочей кивнул, хотя в темноте это и было бесполезным жестом, проглотив слово "бывшим".
   Шедув что-то проворчал, вздохнул, устраиваясь поудобнее, и легонько махнул рукой.
   - Ты сейчас уснешь, но во сне думай о том, что ты им хочешь поведать. К сожалению, ты не сможешь назвать им свое имя.
   - Почему? - недоверчиво спросил Книгочей.
   - Потому что у нас во сне нет имен, - просто ответил отпущенник. - Ты, конечно, можешь назвать себя тому, кому снишься, но это будет ложное имя, и оно не останется в его памяти. Может быть, какое-то впечатление, ощущение, но и только...
   - И еще, - добавил он. - Направляй свои мысли только к тем, кому они адресованы. Ни в коем случае не думай о врагах, иначе они могут попытаться открыть место, где ты сейчас находишься. Хотя вряд ли у тебя это получится - скорее всего, твой сон накроет как дождем и друзей, о которых ты думаешь во сне, и тех, кто находится рядом с ними. Или очень хочет проникнуть в твои сновидения. В любом случае, скажи своим друидам все, что ты теперь знаешь о зорзах. Снись! Но помни - не все, что ты хочешь, будет передано напрямую. И потом как можно быстрее уходи из сна. Когда почувствуешь чье-то присутствие рядом - уходи. Те, кто увидят тебя во сне, должны понять все, что тебе хотелось сказать. Если же нет - значит, так тому и быть. Но они, по крайней мере, задумаются, ведь увиденное, очевидно, будет отличаться от образов, которые пошлешь им ты.
   - Почему? И как будет тогда?
   - Посмотри на воду - ты действительно такой, или это просто вода тебя так отражает? А в наведенных снах ещё сложнее - там чаще всего бывают только неподвижные картинки. Но хватит! Не теряй времени. Снись!
   Когда Книгочей стал поспешно устраиваться на ночлег, тщательно кутаясь в одеяло и отчаянно думая куда-то в темноту обо всем, что ему нужно передать Травнику и остальным, Шедув вновь его окликнул.
   - Эй, друид, ты ещё не спишь?
   - Нет, Шедув.
   - Тогда перед сном подумай и о том, что эту милость, которую тебе только что оказал Привратник, никому из людей на земле не оказывали уже сотни лет.
   - Что ж, - ответил после минутной паузы Книгочей. - Это ведь людям...
   - Ты быстро учишься, - хмыкнул отпущенник. - И осваиваешься в своем новом качестве. Поэтому, прежде всего, подумай хорошо обо всем, что ты расскажешь во сне своему Травнику. А от меня добавь, хоть я это ему уже и говорил: и в размышлениях, и даже в снах бывают ошибки. Его ошибка направление. Цвет он увидел правильно. Но если не поймет направления - не поймет и цвета. Хотя у часов тоже могут быть стрелы. Скажи ему это, друид. Он поймет.
   Ян провалился в сон, как в большую и глубокую яму, наполненную мягкой трухой истлевшей прошлогодней листвы. Какое-то время он ещё балансировал на грани сна и яви, но потом все силы куда-то исчезли, его тело стало невесомым, и он, сам уподобившись перезревшему ореху или старому желудю, тихо просочился вглубь. Он опустился туда, где не было ни времени, ни пространства, а только один сплошной туман, в котором так удобно предаваться блаженному ничегонеделанью, ничегонедуманью и, самое главное ничегонечувствованию. Хотя на этот счет Коростель, конечно, ошибался, чувства во сне могли обостряться до предела. Простая житейская проблема порой вырастала во сне до вязкой, неразрешимой ситуации, а мелкая ссора раздувалась до масштабов страшной войны со всем и вся. Правда, рассветным утром его обычно спасали сороки. Хлопотливые болтуньи-трескуньи ещё засветло принимались обсуждать в соседних кустах свои неотложные птичьи дела, и под их треск Коростель благополучно просыпался, некоторое время лежал в сладкой дремоте и часто засыпал вновь, чтобы увидеть уже другой, свернутый в тугой туманный узел Большой Утренний Сон. Поэтому ночью сны приходили к нему редко, будто специально оставляя место для странных утренних откровений, которые всегда приходили неизвестно откуда. Но этот сон пришел ночью, сразу, едва он только уснул. Сон, который давно уже в нетерпении топтался за дверью, ожидая, когда же его впустят.
   Сначала Яна охватила круговерть цветов. Могучий, бесконечный вал самых разных, зачастую противоположных цветов и оттенков медленно захлестывал его сознание, стремясь подмять под себя, поглотить, растворить в себе. Навстречу валу медленно поднималось широкое колесо темных и серых оттенков, в котором кое-где поблескивали успокоительные звездочки соли или кварца, крупинки которого иногда так ослепительно сверкают в яркий солнечный день по берегам рек. Это колесо тоже норовило вобрать Коростеля в себя, подчинить своей тупой, бездушной воле, сделать частью смутно угадываемых спиц, чтобы бесконечно крутить одним из многих таких же, прямых и гладких стержней. Тех, что уже утратили и свой цвет, и свою душу, которыми они, может быть, обладали когда-то. Ян ощущал себя между надвигающимися колесами, как между двух огней, которые, независимо от того, что один обжигал, а другой - морозил, оба были гибельны и неотвратимы.
   Яну прежде уже снились эти колеса, или валы, или моря. Это чаще всего бывало в детстве, когда он заболевал. И когда одно из колес, бархатно-шероховатое и противно мягкое побеждало, подкатывало к горлу неминуемой тошнотой, он просыпался в холодном поту, чувствуя, что вот-вот, ещё миг - и содержимое его желудка выплеснется наружу. Ян ненавидел это состояние подбирающейся на мягких лапах тошноты, но подтолкнуть её, как это запросто проделывали на боевых позициях его товарищи, объевшись тухлого мяса или неумеренно употребившие злодейского самогона, просто сунув палец поглубже в рот, - это было для Коростеля выше его сил. И он зачастую предпочитал терпеть, ожидая, когда организм сам справится с бедой, мучаясь и проклиная свою нерешительность.
   Но теперь все было по-другому. За этими колесами, по крайней мере, за одним из них что-то было. Наваждение должно было просто пройти, может быть, проехать по нему, может - раздавить, но и тогда Ян был уверен, что это только гроза, неизбежный спутник облегчения. Или же всеобщего потопа. Он мужественно принял на себя две тяжелые вращающиеся, хищные волны, и они сразу поглотили его, закрыли все чувства, превратили в крохотную песчинку, которая положилась на волю судьбы. И ужас схлынул. Над ним забрезжило ночное небо, и Коростель уже было подумал, что проснулся. Видя эти колеса, Ян всегда какой-то маленькой частью своего "я" осознавал, что это - только сон, и в этот раз ему тоже не суждено сбыться наяву. Нужно только перетерпеть и побыстрее проснуться.
   Коростель увидел человека, стоящего на ночном берегу реки. Рядом лежал кто-то еще, то ли спал, то ли просто отдыхал. Человек был закутан в плащ, невысокого роста, и фигурка его на фоне темной воды была удивительно тонкой и хрупкой для мужчины. Хотя, может быть, это был обман зрения. Ян не чувствовал себя, не знал, где он сейчас находится, но лицо человека было обращено к нему, он это знал.