Челяев Сергей. Ключ от снега (Ключи Коростеля - 2)

   Патрик вывалился из тьмы в круг света - таким ему теперь показался окружающий мир. Освещенный круг стал расти, его границы поползли вширь и вверх, и друида словно вытолкнули на сцену. Сцену, где под ногами колыхались невысокие волны травы. Патрик обернулся.
   За спиной темнела громада замка - высокие башни, глухие стены, редкие точки света в бойницах. Он не знал, что это за замок, чей он, откуда взялся на месте подземелья, в котором его заточили вместе с верным другом Снегирем. Обернувшись, Книгочей тут же признал стоящего возле него Шедува, человека, который помог им в Замке Храмовников. Может, за спиной и была цитадель монахов-воителей? Но где тогда зорзы, где Птицелов, где все остальные? И при мысли о Птицелове Патрик похолодел: вокруг стояла тишина. Мертвая тишина продуваемого ветром поля, места, в котором не пели птицы. Он похолодел. Или ему это только показалось?
   - Я жду тебя здесь уже давно, - негромко проговорил человек в черном, и Книгочей сразу узнал ещё недавно шепнувший ему на ухо голос со странным, мягким и певучим акцентом. - Не скажу "добро пожаловать!", добра здесь нет. Как, впрочем, и зла. Здесь уже почти ничего нет.
   В голосе отпущенника Книгочею послышались нотки иронии, и это потрясло его больше всего. Из рассказов Травника Книгочей знал, что Шедув теперь не живое существо, во всяком случае, не в привычных земных понятиях. И удивительное дело: он никак не мог отделаться от ощущения, что это не Шедув пришел к нему, а он, Патрик из земель айров, Зеленый друид по прозвищу Книгочей, сейчас пришел к Шедуву, явился в его мир, чтобы.... Чтобы...
   - Чтобы быть здесь... - договорил за него отпущенник, словно ухватил за хвост ускользавшую от Патрика мысль. И когда Книгочей тоже осознал это, когда все возможные варианты его бытия свернулись в маленькую точку, страшную в своей неотвратимости тем, что её всегда ставят только в конце, в глазах Патрика все поплыло, закружилось, потеряло форму и очертания. И вдруг все его прежнее бытие взорвалось, разлетелось беззвучным взрывом дерева, остановленного в своем движении навеки; скалы, безнадежно устремленной ввысь; льда, застывшего некогда тугими струями бывшей воды. Ноги его подкосились, и друид рухнул, как подтаявший снежный ком, потеряв зрение, потеряв слух, потеряв чувства, потеряв все. Отпущенник медленно подошел к нему и некоторое время смотрел со своей щуплой высоты на фигуру друида, распростертую у его ног.
   - Так я и знал, - тихо пробормотал Шедув. - Так я и знал, что все произойдет именно... так. Что ж, подождем. Самое страшное для этого человека уже позади.
   И он усмехнулся своей непроизвольной шутке тонкими восточными губами, уселся рядом, в траву без жизни и запаха, вынул трубку и, посасывая янтарный мундштук, стал ждать, когда у Книгочея пройдет шок. Ничего, думал отпущенник. Умирать - всегда непривычно. Особенно, когда это - навсегда.
   В этот миг далеко от острова, в тихой светелке, в которую не проникал шум большого приморского города, на кровати у окна открыл глаза человек. Подоконник перед ним был уставлен глиняными горшочками с разными цветами и рассадой. Как цветы, так и горшочки, были самых разнообразных форм и расцветок. За окном на ветке тихо пела птица, периодически покрикивая: "фьюить", "фьюить", "фр-р-р-р". Затем она на минуту замолкала, после чего вновь принималась за свою немудреную песенку: "фьюить", "фьюить", "фр-р-р-р". Человек, замотанный в бинты так, что были открыты только его глаза и часть лица, поднял взор к окну и некоторое время смотрел вверх, очевидно, в надежде разглядеть пернатого крикуна. Но невидимого певца не было видно из окна, и человек попытался поднять руку, которая, тоже забинтованная, лежала поверх одеяла. Рука не слушалась, подниматься не хотела, и человек опустил её, слабо улыбнувшись собственной немощи. Тут тихонько скрипнула дверь, и в комнату осторожно вошла сероглазая девушка с темно-зеленой ленточкой в длинной и толстой косе светло-русых волос. Она на цыпочках приблизилась к больному, наклонилась и тут же увидела его полураскрытые глаза.
   - Проснулся! - всплеснула руками девушка. - Мама, мама, друид пришел в себя!
   - Что такое, Рута? - В комнату быстро вошла высокая худая женщина в черно-красной шали, наброшенной на острые плечи. - Очнулся? Вот и хорошо. Сейчас будем умываться, а потом попробуем чего-нибудь поесть. Ну-ка, егоза, согрей воды, да побольше.
   Девушка тут же стремительно умчалась в кухню, а мать присела у изголовья и принялась протирать раненому мягкой льняной тряпочкой глаза и лоб - все, что открывали бинты. Лежащий попытался сделать движение навстречу, но женщина успокоила его, взяв руку в свои длинные пальцы, украшенные перстеньком темно-медового янтаря. Губы её что-то беззвучно зашептали, и губы больного также открылись в ответ. Но даже если бы у него и были силы после нескольких дней бесчувствия, даже и тогда этот человек не сумел бы ничего ответить женщине. Он был немой.
   Спустя несколько минут в комнату впорхнула Рута, неся в руках глубокий таз с водой так, как если бы она сейчас танцевала с грациозным и умелым кавалером. Гражина шикнула на неё и тотчас же отправила за губкой и мылом. Когда её приказание было исполнено, мать без церемоний вновь выставила дочь за дверь, заявив, что не девичье это дело - смотреть, как взрослого мужика моют. Она осторожно потянула размотанный бинт с головы, и больной друид вновь впал в забытье, чем порядком облегчил ей работу - раны уже начали затягиваться, и это было наиболее болезненно с тех пор, как друиды оставили своего товарища без сознания на попечение семьи Паукштисов. Гражина вспомнила Яна и девушку-друидку, Эгле. Она ещё тогда так недовольно взглянула на Яна, когда он прощался с Рутой. Черты лица Эгле вдруг что-то напомнили женщине. Она вздохнула и присела у изголовья больного подождать, когда он очнется. Вокруг её лучистых задумчивых глаз пробежали тревожные морщинки. Она силилась вспомнить, где могла видеть эту девушку прежде.
   Книгочей очнулся от того, что почувствовал у своих ноздрей едкий и пряный запах, запах нездешний и тревожный. "Нездешний - это ещё как сказать", - вдруг подумалось ему. "Похоже, это я тут совсем-совсем нездешний". И следующая, запоздалая мысль: "Это Шедув дает мне какую-то свою заморскую смесь, чтобы привести в чувство".
   Он резко вскочил, ошалело озираясь. Слабость миновала, только голова гудела, как после обильных возлияний, если бы только Книгочей, не одобрявший спиртного, знал, как это бывает в действительности. Отпущенник одобрительно покачал головой.
   - Знаешь, что мне давалось труднее всего после того, как меня привезли маленьким глупым мальчишкой во Фьордстаг, резиденцию короля Олафа?
   Патрик смотрел на Шедува в недоумении.
   - Труднее всего мне было научиться мотать головой в стороны, когда хочешь сказать "нет", и мотать сверху вниз, когда соглашаешься. В моих родных краях все было наоборот, хотя там вообще по большей части предпочитают кланяться - и когда согласен, и когда нет.
   И Шедув усмехнулся так, что трудно было понять, чего в этой улыбке было больше - горечи или иронии.
   - Меня... тоже... привезли... издалека...
   Книгочей с трудом разлепил склеившиеся губы, и ему показалось, что даже голос его здесь звучит необычно, словно бы не к месту. Это не ускользнуло от проницательного человека с Востока.
   - Да, ты похож на скотта или айра, только чересчур темные волосы такие носят южные поляне и мазуры. Правда, и на моей родине тоже.
   - Тебя взяли в рабство ребенком? - спросил Патрик, глядя прямо в черные миндалины чуть раскосых глаз.
   - Нет, моя судьба не схожа с твоей, - вновь угадал подоплеку вопроса ошеломленного друида отпущенник. - Хотя сейчас я думаю, что это и было сродни рабству. В столице Ордена был мой земляк, человек, который учил людей Монаха и тайных шпионов Искусству одиночества. С тех пор в этом слове мне всегда слышится слово "искус" - искушение, соблазн.
   Книгочей открыл, было, рот, но отпущенник жестом остановил его.
   - Я понимаю, у тебя есть много вопросов, на которые ты бы хотел получить ответ немедленно. Однако время у нас хотя и не на исходе, но песок уже начал пересыпаться из одного сосуда. Пожалуй, нам нужно спешить.
   Книгочей внимательно посмотрел на Шедува. Он понимал, что отпущенник уже знает то, что ему только предстоит открыть самому. Он чувствовал, что отныне это - его единственный союзник. Он знал, что борьба продолжается - о Шедуве ему рассказывал Травник, да он кое-что знал и сам. Оставалось одно понять.
   - Ответь мне, Шедув, Тот, кто всегда за спиной, - тщательно подбирая слова, сказал ритуальную фразу Книгочей. - Я, Зеленый друид Патрик по имени Книгочей обращаюсь к тебе, не тая зла и не помня наших прошлых встреч. Где я? И что со мной?
   С минуту Шедув молча смотрел на друида, как Патрику показалось, с сожалением. Наконец человек с Востока простер руку вокруг друида.
   - Ты - в Посмертии, Патрик по имени Книгочей, бывший Зеленый друид.
   - Это я уже, по-моему, понял.
   Тем не менее, Патрик почувствовал, как губы его начинают предательски дрожать, и собрал всю оставшуюся волю в кулак.
   - Это значит, что я... уже мертв?
   - Это не значит, что ты мертв, Патрик Книгочей, - сухо ответил Шедув и предостерегающе поднял палец, видя, что друид сейчас облегченно вздохнет. Но это не значит и то, что ты - жив.
   - Как это? - не понял Книгочей. - Объясни.
   - Еще раз повторю: ты - в Посмертии. Это такое место, между Мостом Прощаний и Рекой без Имени. Жизнь человеческая осталась справа. Слева, там, вдали - река, которую каждый рано или поздно пересекает, но уже не в своей жизни.
   - Как я попал сюда? - хрипло проговорил друид.
   - Ты был убит зорзами на берегу моря возле города Юра. Убит и поднят на корабль, который взял курс на остров, который вы называете Колдун - там находится логово существа, которое вы называете Птицеловом.
   - Почему же я здесь - стою, говорю, дышу?
   Патрик вдруг почувствовал, что уже давно говорит о себе как-то рассудочно, отстраненно, словно речь идет совсем о другом человеке!
   - Зорзы взяли твое тело с собой, потому что им нужна была твоя душа. И, быть может, душа твоего друга, толстого метателя ножей. Кстати, отпущенник криво усмехнулся, - я бросаю ножи не хуже. Бросал, - медленно оговорился отпущенник и замолчал. Книгочей - тоже, пытаясь переварить услышанное. Только ветер осторожно гладил траву, и, похоже, стало темнеть.
   Наконец Шедув шагнул к друиду, издал тихое восклицание и указал рукой ему за спину. "Дешевый трюк!", - горько подумалось Книгочею, но он уже понимал, что в этих краях ему предстоит забыть о привычках и инстинктах его прошлой жизни. Здесь можно было или всецело доверять, или быть одному до конца. И он обернулся.
   Вдали, за его спиной, сгущалась темнота, словно грозовая туча неожиданно сбилась с пути и стала сползать на землю по невидимой стене. Перед глазами Книгочея причудливо расплывались, таяли и исчезали зубчатые башни, разводной мост и стены замка. Далекие поля, дубравы, дороги - все исчезало, ползло потеками краски, как с холста, который какой-то безумный художник поливал водой, смывая свое неудачное или наскучившее ему творение. А, может, просто играя дождем. Через несколько минут все исчезло, а Патрик все ещё смотрел, как зачарованный, понимая, что это уходит его прошлое. Будущее же было темно и страшно.
   - Пора, Патрик Книгочей, - сказал Шедув. Он был очень сдержан в жестах, а его интонации напоминали ровный частокол забора - правильные и гладкие, слова, произнесенные отпущенником, ложились через одинаковые паузы, и иногда казалось, что вместо Шедува говорит кто-то другой, сидящий внутри него. Но кто может быть внутри самой души? Только ветер...
   - Куда держим путь? - осведомился друид. Он пытался заставить себя сбросить с души уныние, хотя усталость тела ощущал тоже. Подняв и согнув несколько раз руки, Книгочей вопросительно взглянул на своего спутника.
   - В Посмертии может сохраняться телесная оболочка, - пояснил отпущенник. - По большей части, здесь обитают только души, хотя правильнее будет сказать, что
   Посмертие для души - это не место нахождения, а место прохождения. Как длинная и тяжелая дорога, в конце которой усталую душу ждет переправа через Реку без Имени. Туда и лежит наш путь. Мы должны некоторое время, которое отпущено нам, смотреть за всеми, кто будет пересекать Реку. Те, кто, подобно нам, будут иметь... телесные оболочки... не должны попасть на другой берег. А они будут стремиться. Птицелов не сумел сделать из тебя проводника в Посмертие - ты сумел ускользнуть, уж не знаю как, хотя это мне очень интересно и вселяет определенную надежду.
   - Надежду на то, что мы справимся, - поспешно добавил отпущенник. - Но он обязательно найдет другого проводника. Если уже не нашел.
   Книгочей опять внутренне похолодел.
   - Не бойся, - тихо вздохнул Шедув. - Это не твой друг. Легкую жизнь в лапах зорзов я ему не обещаю, но, думаю, что сюда их твой толстый друид не приведет. У него изначально не тот цвет, и он скорее умрет, чем будет его изменять. Хотя, наверное, может...
   - Цвет? Какой цвет может быть у Казимира?
   - Позже ты это узнаешь. Повторю, нам нужно спешить. Зорзы могут попытаться вернуть твою душу - она-то им как раз вполне подходит, и то, что ты здесь, - тому лишнее подтверждение. Хотя... Я многое бы дал, чтобы увидеть, кто это может сделать - вернуть душу из Посмертия, чтобы обрести над ней власть. Но со мной ты вне опасности. А все остальное - в руках провидения и Привратников.
   - Нас могут опередить? - на этот раз взгляд друида был проницателен.
   - Во всяком случае, попытаются, - согласился отпущенник. - Но мы поторопимся.
   - Путь далек?
   - Обычно он занимает пять недель и ещё пять дней - самых трудных, после чего душа должна пересечь Реку. Знаю, что это удается не каждому. Но у нас с тобой - свои тропы в этой стране, и мы будем у цели быстрее.
   - Что же бывает с душой, которая не может переправиться через Реку без Имени? - искренне удивился Патрик.
   - А что бывает с человеком, которому отказывают силы в бушующих волнах жизни? - спросил в ответ Шедув, надвигая на глаза капюшон. - То же - и с душой. Она тонет.
   ГЛАВА 5.
   ХИЖИНЫ В ГОРАХ, КРЕПОСТИ В ДОЛИНАХ.
   "Кой черт!", - раздраженно думал Гвинпин, отчаянно пытаясь поспеть за широко шагающей старухой и Лисовином, который почтительно шествовал сбоку от своей повелительницы. Гвинпин уже провалился, по меньшей мере, в десяток кротовых нор и основательно перемазался рыхлой свежевырытой землей, липкой после очередного дождя. "Как они только умудряются оставаться там такими чистенькими, аж лоснятся" - размышляла кукла о хозяевах норок, напряженно глядя себе под ноги и нет-нет да спотыкаясь о торчащий из земли корень или предательскую кочку, засыпанную старой хвоей. Вдобавок он был уверен, что кусты шиповника и ветки малины, во множестве встречающиеся у них на пути, чуть ли не сами расступались перед Властительницей Круга, верховной друидессой полян и балтов, как торжественно провозгласил Лисовин. Но на Гвинпина ни титул, ни суровый вид старухи особого впечатления не произвели - натуры он был свободолюбивой и независимой. Вот колдовство - это другое дело, рассуждала деревянная кукла, силясь понять, как это друидессе удается не только себя, но и других делать невидимыми. "Наверное, набрасывает какую-нибудь магическую шаль" - решил Гвиннеус и тут же получил крепкого леща по голове незамеченной им из-за философствований толстой веткой орешника. Почесав ушибленный авторитет, кукла погрозила колышущейся ветке и чуть ли не вприпрыжку бросилась догонять друидов.
   Как бы то ни было, несмотря на его неоднократные заявления Лисовину, что дерево не может уставать никогда, Гвинпин основательно запыхался. Поэтому когда они, наконец, выбрались из леса, деревянный философ вздохнул с облегчением. Бородач покосился на куклу, а друидесса поджала губы и на мгновение застыла, словно прислушиваясь и одновременно размышляя о чем-то. Затем она повернулась к Гвинпину и указала на него рыжему друиду длинным и тонким пальцем.
   - Боюсь, твой деревянный приятель несколько хлипковат для лесных прогулок, - прокаркала она. - Природа экипировала его для иных надобностей, и скороход из него вряд ли получится.
   - Мы разве ещё не пришли? - мрачно спросил, больше себе под нос, чем обращаясь к Лисовину, Гвинпин.
   - Смотря куда ты собирался! - назидательно ответила за друида старуха. Лисовин же молчал, всем своим видом выражая глубочайшую почтительность. "Покорен судьбе" - сардонически хмыкнул, на всякий случай, опять же себе под нос Гвиннеус. Проницательная старуха, однако, тут же прочитала его деревянную мысль.
   - Когда нечего сказать, лучше молчать, сударь. А задавать пустые и бессмысленные вопросы - ещё хуже! Поэтому приготовься к тому, что сейчас станет ещё тяжелее. А ты, друид, будь готов к тому, что тебе, может быть, придется тащить на закорках этот дубовый шар с глазами, носом и большим самомнением!
   И друидесса, прищурившись, посмотрела куда-то вдаль и вверх. Гвинпин невольно проследил её взгляд, и в мгновение ока полностью, от кончика носа до хвоста, пал духом.
   Сразу за опушкой начиналась гряда огромных валунов, словно когда-то сюда скатились обломки скал, вздымающихся неподалеку и обрамлявших лесистые холмы. Туда, вверх и смотрела старуха, явно примериваясь взбираться на эти горы скал, камня и деревьев.
   - Я отведу вас в свой дом, - сухо сказала друидесса. - Вернее, в мой нынешний дом. Он теперь более чем скромен. Но вижу, что тебя это не удивляет, Лисовин?
   Некоторое время друид почтительно молчал, после чего осторожно заметил:
   - Госпожа и прежде не отличалась стремлением к особой роскоши. Это знают все в Круге.
   - Попал в точку! - хохотнула довольная старуха. - За исключением одной детали. Этакой мелочи.
   И друидесса поучительно воздела в небо указательный палец.
   - В Круге все это знали. Там ведь всегда было немало интересующихся, особенно сейчас. Хотя даже эти умники ещё не ведают того, что погибшая старуха Ралина, которая многим насолила в этом подлунном мире и которой ещё больше народа сами пытались наперчить под солнцем, что эта древняя старуха вовсе не покоится на дне ущелья в глухой полянской деревне! Она вовсе не нашла там свое успокоение, а по-прежнему топчет камни и землю, да ещё и в такой странной, прямо скажем, компании.
   И друидесса неожиданно весело, чуть ли не с заговорщицким видом, подмигнула мрачно сопящему Гвинпину.
   - Впрочем, - добавила она, - странные компании - это верная примета нынешнего времени.
   Ралина пристально взглянула на Лисовина.
   - Времени боя после победы. Ты должен это понимать, друид,
   Лисовин наклонил голову.
   - Ну, ладно, хватит болтать, - кивнув, решительно заявила старуха. Вперед, господа заединщики, иначе мы до полуночи так и не обретем крыши над головой. Какая бы она ветхая ни была. Скоро окончательно стемнеет, а под луной тут бродить никому не след, между прочим, и мне тоже.
   И они двинулись дальше уже втроем: друидесса - в свою лесную хижину, друид - за властительницей, которую он и не чаял встретить живой, а деревянная кукла - за ними обоими, чертыхаясь и начиная подумывать о том, что даже в мешке Кукольника у него, пожалуй, была вовсе не такая уж и скверная жизнь.
   - Бой после победы - именно так мне сказал Симеон, ученик Камерона, после того, как его учитель отправился на север врачевать дикую чудь. Но дело-то совсем в другом: в этой войне победы не будет. Никому.
   Властительница Круга, верховная друидесса полян и балтов Ралина, усталая хозяйка маленькой хижины, укрывшейся между скалами в горном лесу, печально улыбнулась своей удивительно осенней, прозрачной улыбкой мудрой женщины, которая уже никогда не будет молодой. После ужина вся компания, включая Гвинпина, который, естественно, ничего не ел, зато внимательно осматривал убранство лесного жилища, расположилась у входа в хижину на круглых и плоских пеньках. Приволочь их сюда старой женщине, пусть даже и обладающей колдовской силой, как считал Гвиннеус, было явно не под силу. Впрочем, рассуждал деревянный философ, такая может заставить себе служить кого угодно, была бы нужда.
   У самых ног друидессы Лисовин быстро разжег маленький костерок, как раз настолько, чтобы согревать ступни, но не давать видимый из леса дымок. Такой карге очень бы подошла матросская трубка, размышлял Гвиннеус, в деталях представляя себе эту живописную картину: верховная друидесса пускает кольца дыма и отчаянно кашляет по ночам на своей лежанке, так что вокруг сотрясаются горы. Однако того, что кукла уже знала о друидах, хватало ей, чтобы понимать: для друида даже костер - всегда только печальная необходимость, и то он порой смотрит на сгорающий в костре валежник как на милого друга в погребальном огне. О курении же, видимо, не могло быть и речи, к тому же у старухи было немало и других неприятных свойств. Одним из них была прямо-таки фантастическая проницательность друидессы, особенно когда это касалось умнейшей и симпатичнейшей в мире куклы.
   - В том, что вы очутились именно в этих краях, есть немалый резон судьбы, - продолжила друидесса. Непонятно было, специально ли она что-то сейчас внушает обоим приятелям, или только рассуждает вслух. Лисовин слушал очень внимательно, и было заметно, что некоторые мысли друидессы для него откровение. Поэтому Гвинпин тоже навострил уши, хотя и в переносном смысле - уши ему заменяли маленькие отверстия, такие же незаметные, как и у остальных настоящих птиц.
   - Ваш Птицелов - это некромант чистой воды, если к этому неприятному народу применимо такое сравнение. Сиречь колдун, вся магия которого замешана на пристальном, болезненном интересе к смерти как таковой. И её атрибутах, - многозначительно добавила друидесса, покосившись на Гвинпина. Тот слушал властительницу Круга с самым невинным видом, мол, случалось ему и не раз внимать собеседникам и поважнее. - Ведь в свое время некромант уже приходил к Камерону в нелегкий для того час, и, надо заметить, они все-таки не поладили.
   Лисовин чуть наклонил голову: этот знак мог означать в равной степени и почтительность, и осведомленность. Друидесса хмыкнула и продолжила свою мысль.
   - Не получился у него и альянс с Севером - местные магики ревностно следят за тем, чтобы в их любви с правителями Озер и Фьордов не появился кто-то третий. Хотя на месте северных корольков я бы поостереглась водить дружбу с тем, кто так яростно и неудержимо стремится к власти, да ещё и такими причудливыми путями.
   Сейчас Птицелов и, как вы их называете на полянский манер, зорзы усиленно ищут союзников. Или слуг, - со значением добавила Ралина. - И ищут они их в смерти ли, в Посмертии, на Мосту Прощаний, под Мостом ли или у Застав - не знаю точно, но уверена в этом абсолютно.
   - Зорзы знают Другие Дороги? - осторожно осведомился Лисовин, никогда не бывавший в Смертных Скитах. Мало что понимающий в этом разговоре Гвинпин только переводил заинтересованный взгляд с одного собеседника на другого.
   - Думаю, Сигурд исходил их, если и не вдоль и поперек, то в достатке, - поджала губы друидесса, и Гвинпину стало ясно, что это - любимый жест старухи, когда она не знает что сказать, не будучи до конца уверенной в своих словах.
   - Мне незнакомо это имя, - удивился бородач. - О ком ты говоришь, госпожа?
   - О Сигурде-Птицелове! - в свою очередь удивилась друидесса, даже всплеснув руками и едва не выронив нитку жемчуга, которую перебирала пальцами. - Неужели, столько месяцев преследуя своего злейшего и опаснейшего врага, вы даже не удосужились узнать его настоящее имя? Узнаю нынешнюю молодежь!
   Гвинпин вытаращил, как ему показалось, глаза - он в мгновение ока вспомнил странный спектакль, привидевшийся ему наяву. Ведь так звали младшего сына короля!
   - Сигурд нашел Другие Дороги, но у каждой дороги всегда есть свой конец. Впрочем, как и начало, - заметила друидесса. - Причем иногда трудно разобрать, где начало пути, где - его итог. Порой дорога даже замкнута в кольцо, и тогда идущий обречен бесконечно блуждать по кругу. Такое, между прочим, часто случается именно с Другими Дорогами. Адепт углубляется все дальше в Дорогу, её мельчайшие подробности, её повороты и изгибы, и уже не в силах сойти с неё - движение ведь всегда захватывает, увлекает. Для Сигурда же путь - ничто, его интересует только конечная цель. А её он видит, боюсь, уже совершенно отчетливо.
   - Госпожа так хорошо знает нашего врага? - осторожно осведомился рыжий друид, тщательно подбирая слова.
   - Лучше, чем ты думаешь, - язвительно огрызнулась старуха, и бородач мысленно проклял себя тридцать три раза за дерзость и дурость. Впрочем, старуха быстро сменила так и не успевший вспыхнуть в её душе гнев на великую милость дать себя почтительно слушать и мотать на ус.
   - Камерону, прежде чем он отправился к милой его сердцу дикой чуди и безумным ольмам, неплохо было бы тогда призадуматься, с кем свела в этот раз его судьба, кому он отказал в компании для Других Дорог!
   - Птицелов предлагал Камерону Другие Дороги? - в искреннем удивленнии прошептал Лисовин, привычно сдерживая свои эмоции в лесу.
   - Да, и Камерон с негодованием отверг его. А Птицелов, разочаровавшись в себялюбивых и подозрительных правителях Севера, презирая их магов, не найдя общего языка с могущественным друидом Круга балтов и полян и не понимая желаний и воззрений восточных магов, решил искать свою Другую Дорогу. А потом понял: чего проще - не искать, а построить свою собственную, да такую, чтобы была короткой, как один день.