Чемберлен Холли. Наше лето

   Я пожала плечами.
   Джинси, ты круглая идиотка! Единственная в своем роде.
   – Я бываю слишком агрессивной. Иногда.
   – У всех свои недостатки, – усмехнулся Рик.
   – Вроде неуклюжести?
   – Помимо всего прочего.
   – Чего именно? – допытывалась я, гадая, уж не флиртует ли он.
   – Не такой я дурак, чтобы выкладывать тебе все о своих недостатках.
   О да. Флиртует.
   Последовало молчание, несколько минут мы смотрели друг другу в глаза, и, если мне это не почудилось, сексуальное напряжение нарастало с ураганной скоростью.
   Я всегда умела верно истолковать сексуальный призыв. Особенно такой, на который была готова ответить.
   Когда Рик уже хотел что-то сказать, за моей спиной появился Келл.
   – Вот ты где! – закричал он, дыхнув мне в шею чесночным пламенем. – Ты мне нужна, немедленно!
   И, схватив меня за руку, потащил в коридор.
   На ходу я оглянулась. Глаза Рика все еще пылали.
   Пылали?
   «Смотри, – предостерегла я себя. – Сказывается влияние Даниэллы».
   Я едва уклонилась от столкновения с бандой малолетних правонарушителей, рвущихся к воде. Ребятишки. Чьей идеей был каждый из них?
   У Рика есть ребенок.
   Черт! Несмотря на слепящее солнце и сверкающую воду, я не могла выкинуть Рика из головы. Его объятия, когда я распахнула дверь, мои поцелуи на его шее. Господи, до чего же мне было стыдно!
   Я добралась до конца двухмильного отрезка береговой линии и повернула обратно, но, сделав пару шагов, обнаружила Дэвида и Роберту чуть повыше, почти рядом с дорогой, подальше от воды.
   Дэвид был в обычном пляжном костюме: шортах из плащовки и тенниске. Роберта – в ярко-розовом, не доходящем до пупка топе и супернизко сидящих на бедрах белых капри.
   Похоже, они ссорились. Вернее, ссорилась Роберта. Кричала, яростно махала руками. Дэвид помалкивал, стоя абсолютно неподвижно. Бессильно уронив руки.
   Я отвернулась и ушла.
   Должно быть, скандалы на пляже так же унизительны для посторонних, как и для спорящих, сознающих, что на них глазеют. Никому не нравится трясти грязное белье на людях. И никто не желает наблюдать, как чужое грязное белье колеблется на ветерке.
   Последнее в полной мере относится ко мне. Я точно знаю, что некоторые люди испытывают подленькое злорадное удовольствие, наблюдая, как рушатся цивилизованные фасады окружающих. Разве не для этого существует «Е!»? Журнал «Пипл»? Интервью Кэти Каурик?
   Пройдя еще немного, я осторожно оглянулась. Дэвида и Роберты не было видно.
   Интересно, он заметил меня? Я надеялась, что нет. Он совсем неплохой малый. Немного безвольный, что доказывал выбор невесты, но вполне ничего.
   Роберта, должно быть, настоящий динамит в постели.
   Потому что других выдающихся качеств я не заметила. А только что увиденная сцена подтвердила уже успевшее сложиться впечатление от будущей невестки Даниэллы.
   Роберта – классический пример избалованной стервозы. Жаль, что такой хорошей девчонке, как Даниэлла, придется ее терпеть.
   Не то чтобы Даниэлла внезапно сделалась моей лучшей подругой. Я не стала бы убеждать присяжных заседателей в ее высокоморальных принципах и не думаю, что, попав со мной на необитаемый остров, она добровольно дала бы себя съесть во имя моего спасения тигру или любому другому дикому зверю. Скажем, вепрю.
   Все же я не так уж плохо разбираюсь в людях, и мне ясно, что под внешностью легкомысленной и пустоголовой девицы кроется хороший человечек. Довольно умный.
   Может, она немного сбита с толку, может, бросает вызов обществу, – но, черт подери, кто из нас не был сбит с толку? И кто не бросал вызов обществу?
   Роберта. Вот кто. Она и ей подобные.
   Клянусь, эта девица прозрачна, как стекло, легковесна, как комок пенопласта, поверхностна и ограниченна, как мелкая лужа, оставшаяся после дождя. Я бы не поверила ей ни на цент. Представляю, как она выглядит, если хорошенько отмыть ее от всей косметики и снять тонну украшений.
   «Отлично, Джинси, – выругала я себя. – Легко осуждать других, не так ли? Куда проще, чем попытаться привести в порядок собственную жизнь! Как можешь ты справиться с дурацким увлечением Риком, если проводишь кучу времени, издеваясь над какой-то дурочкой с Лонг-Айленда?»
   Я возвращалась домой, чувствуя себя кем-то вроде гнусных злорадствующих зевак, которых так презирала на словах.

КЛЕР
ЗАТИШЬЕ И ШТОРМ

   Небеса разверзлись около часу дня.
   Я всегда находила дождливые дни ужасно угнетающими. Они воскрешали воспоминания о летних каникулах, когда мать даже в морось не пускала меня и братьев к озеру.
   Оно лежало всего в нескольких футах от дома – большое прекрасное озеро, считавшееся в пасмурную погоду запретной территорией. Я считала, что мать жутко несправедлива.
   Что такого страшного могло случиться?
   «Может ударить молния и сжечь тебя заживо, – объяснила мать. – Может подняться волна и накрыть тебя с головой. Отвязавшаяся лодка может ударить тебя по голове и загнать твое тело вниз, в мутные глубины…»
   И дождь, и чрезмерная осторожность матери, казалось, сокращали каникулы. Вынуждали думать о возвращении в школу, к ежедневному однообразию будней.
   В детстве мне казалось, что в разнообразии заключена особая магия. Перемена места означала перемену мыслей и чувств. Другая одежда, другая еда, другие люди. Перемены вызывали эмоциональный подъем.
   Когда я была ребенком. Дети отважны.
   Начиная лет с двенадцати я стала испытывать иные чувства.
   Считать, что перемены – нечто неприятное и пугающее. А отличия от того, к чему привыкла, – нечто путаное, требующее напряжения мысли. Однообразие означало безопасность и надежность.
   Полагаю, что для большинства людей взросление – время мятежа. Испытания чужих нервов. Проверок, до каких пределов могут дойти люди. Сексуальных подвигов. Для меня же – время страха. Желания замкнуться в себе, отделиться от окружающих.
   Разумеется, я осознала это много лет спустя, когда вернуть юность было невозможно. Потому что я была с Уином уже почти десять лет.
   Так и слышу, как Джинси цитирует отца: «Человек крепок задним умом. Молодые, не задумываясь, тратят юные годы».
   И Даниэлла тут же вспоминает мудрое изречение бабушки: «Лови день. Карпе диэм».
   Не уверена, что я что-то сумею поймать, не говоря уж о целом дне.
   Но что же я за человек в свои двадцать девять лет, если меня все еще преследуют те пасмурные дни на озере?
   Дождь лил как из ведра, и к двум часам все надежды спасти хоть остаток субботы исчезли. Мы расположились в гостиной с книгами, журналами и телевизором.
   – Поверить не могу, – простонала Джинси, – что здесь ничего не дают, кроме «Энтик роудшоу»! ^[15]
   – Ты спятила! – взвилась Даниэлла. – Да это класс! Супер! Хотя, должна признать, весьма огорчительно, когда какая-то полуграмотная, беззубая разжиревшая особа в бесформенном платье обнаруживает, что владеет постельной грелкой ценой в триста тысяч долларов или около того. По-моему, такие, как она, не заслуживают подобных денег! Да она просто не знает, что с ними делать!
   – А ты знаешь! – ехидно хмыкнула Джинси. – Хотя… ты, возможно, в самом деле знаешь, что делать с деньгами.
   Даниэлла кивнула. Она умела кивать по-королевски, что казалось в ее исполнении совершенно естественным.
   – Я родилась с доминантным геном вкуса и за все эти годы успела отточить свой талант. Знаешь, в Библии говорится, что нельзя держать свой талант под спудом. Иначе говоря, если Господь дал тебе дар, пусти его в дело.
   – А мне казалось, что ты приписывала свой вкус генетике, а не Богу, – съязвила Джинси. Даниэлла ответила одним из ставших уже знаменитыми взглядов, ясно говорившим: «О’кей, мы все знаем, что ты умна, но почему бы хоть на минуту не заткнуться?»
   – Клер, не пойми меня неправильно, – сказала она, поворачиваясь ко мне, – но, солнышко, последнее время ты выглядишь немного измученной. Чуточку расстроенной. Самую малость недокормленной. Я давно не видела румянца на твоих щеках. Зато присутствуют темные круги под глазами и крохотные морщинки вокруг губ.
   – Даниэлла пытается таким образом сказать, что ты, похоже, все худеешь.
   – О, со мной все в порядке, – небрежно отмахнулась я. – Просто слишком много хлопот. Кажется, я несколько раз пропустила обед.
   – Милая, опять же, со всем надлежащим уважением замечу: костлявые невесты сейчас не в моде. Ты должна быть невестой, сияющей здоровьем и красотой. Я права? Нельзя же, чтобы в твой великий день платье висело на тебе как на вешалке? Оно должно облегать твои формы.
   – Будет облегать, – буркнула я, не слишком, впрочем, убедительно. Я еще и не думала о платье, хотя, разумеется, солгала Даниэлле, что все на мази.
   Даниэлла подалась вперед и сжала лежащие на коленях руки.
   – Клер, будь с нами откровенна. У тебя, случайно, не приступ анорексии?
   – Что? – удивилась я. – Нет. Вообще-то анорексия не протекает приступами, это не мигрень. И я не страдаю анорексией. Господи, как тебе пришло такое в голову?
   Даниэлла пожала плечами:
   – Просто, если у тебя приступ анорексии, есть люди, готовые тебе помочь. Места, куда можно обратиться. Просто подумай об этом, чтобы не страдать зря.
   Я прикусила язык. Фигурально говоря.
   Джинси, похоже, почувствовала мое возмущение.
   – Я бы предложила тебе «Сноу-боллз», – лукаво улыбнулась она, – но знаю, что ты сразу его выбросишь.
   – Нет, – рассмеялась я, – скорее швырну в тебя. Фу! Неужели не понимаешь, что в этих готовых десертах нет никакой питательной ценности?
   – Я по крайней мере не курю! Много. У каждого свои дурные привычки.
   – А какие дурные привычки у тебя, Клер?
   Голос Даниэллы выдал некоторое раздражение. Похоже, она не любит насмешек или безразличия со стороны обеих соседок одновременно.
   – Я боюсь перемен! – призналась я. – Никогда не рискую. Во всяком случае, уже много лет.
   – Подумаешь! – фыркнула Даниэлла. – Каждый чуточку боится перемен. Они могут быть страшно утомительными. Иногда не стоят затраченных усилий, а в результате все оказывается не лучше, чем прежде.
   – Я говорю не о тех переменах, которые случаются сами собой, как несчастные случаи, которые невозможно контролировать, – пояснила я. – А о тех, которые выбираешь сама. Я никогда не выбираю перемены. Почти никогда.
   – Но боязнь перемен нельзя назвать пороком, – заметила Джинси.
   – Зато это достаточно вредно, – возразила я.
   Джинси встала и вышла на кухню. Даниэлла прибавила звук. Я смотрела на экран и думала: «Оук-Блаффс – новое место.
   Джинси и Даниэлла – новые люди. Новые друзья?
   Возможно. Если мы не убьем друг друга к концу дождливого дня.
   А я была…
   Что же, это еще придется определить».
   На экране крохотная женщина в цветастом платье проливала слезы радости. Она только что узнала, что заварной чайник бабушки, предмет, который в семье всегда считали грошовой поделкой, оказывается, довольно дорогой антиквариат.
   – Это все меняет, – пролепетала она.
   «Может, перемены не так уж плохи. Остается только подождать и увидеть», – подумала я.

ДЖИНСИ
ДА, ОНА ПРОТЕСТОВАЛА

   Телешоу все тянулось.
   Антиквариат. Никак не пойму, в чем его прелесть.
   То есть я с удовольствием читаю исторические романы. Просто не хочу жить рядом с заплесневелыми, залитыми кровью историческими реликвиями.
   Украшения для волос? Может ли быть что-то омерзительнее?
   – Не знаю, какой мужчина стал бы охотиться за антиквариатом в Вермонте, – задумчиво протянула Клер. – Во всяком случае, не Уин. Он предложил бы мне ехать с матерью.
   – А ты его спрашивала? – засмеялась я. – Человек, которому не терпится потрахаться, сделает все, о чем просит женщина.
   – Дело не в выборе, – поправила Даниэлла своим знаменитым голосом с не менее знаменитой интонацией, означавшей «позвольте вам объяснить, что происходит на самом деле». Тон сразу взбесил меня, даже если все, что она собиралась сказать, – чистая правда.
   Когда кто-то объявляет, что прав, он тем самым объявляет, что не прав ты.
   – У мужчины, желающего заняться сексом, нет выбора, – тараторила Даниэлла. – Он раб сексуального императива. Делает то, что необходимо, а если действительно умен, будет держать рот на замке, особенно насчет покупки антиквариата в Вермонте. А если он не просто умен, а очень умен и хочет перепихнуться не один раз, то покупает женщине шикарный обед в ресторане и, может, даже какую-то драгоценность.
   – Кстати, сколько у тебя драгоценностей? – спросила я, неожиданно обратив внимание на многочисленные золотые побрякушки, украшавшие Даниэллу. Она и Роберта вполне могли открыть собственный ювелирный магазин. – И сколько вообще тебе требуется?
   Моя собственная коллекция драгоценностей – если она вообще заслуживает такого пышного названия – состояла из часов «Суотч», купленных пять лет назад, золотого колечка, полученного в день окончания начальной школы, которое теперь не лезло даже на мизинец, – кстати, где оно сейчас? – и крошечных серебряных сережек-«гвоздиков», которые я год назад вдела в только что проколотые мочки ушей и с тех пор не позаботилась снять.
   Даниэлла самодовольно ухмыльнулась:
   – По-моему, пределов тут не существует. Хочешь взглянуть на мой каталог? Детальные описания. И фото. Это для страховой компании.
   – Может, гею захотелось бы покупать антиквариат в Вермонте? – вслух размышляла Клер.
   – Только если он искренне интересуется антиквариатом, – категорично бросила Даниэлла. – Или пытается завлечь другого гея, намного моложе и симпатичнее.
   – Ну, лично я никогда бы не отправилась ради этого в Вермонт, – сообщила я. – Даже чтобы потрахаться. Звучит чудовищно тоскливо.
   Клер казалась искренне удивленной.
   – Даже если пришлось бы остановиться в очаровательном «Б энд Б»? ^[16]
   – Ха! Только пансиона мне не хватало! Пришлось бы говорить вполголоса, все время улыбаться, охать и ахать над всякими диванчиками, обтянутыми мебельным ситцем, и вышитыми подушками. Даже добавки взять нельзя, как в отеле, где шведский стол. И во время секса не вскрикнешь. А как насчет туалета? Вы когда-нибудь пытались облегчиться, не производя ни единого звука? – Даниэлла неодобрительно взглянула на меня, поэтому я продолжила: – И еще без запаха? Это, по-вашему, отдых? Все равно что навещать семейство моего отца в трейлере.
   – Значит, – заключила Даниэлла наставительно, словно говоря с непослушным, асоциальным ребенком, – ты уже останавливалась в подобных местах.
   – О нет, – нахально улыбнулась я. – Только слышала о таких. Откуда убогая нью-хэмпширская девчонка вроде меня найдет баксы на пребывание в очаровательном вермонтском «Б энд Б»?
   – Кстати, об очаровании, – притворно вздохнула Даниэлла, – думаю, придется записать вас в школу очарования, мисс Ганнон. Ваше отсутствие обаяния действует мне на нервы.
   Миссия вполне выполнима!

ДАНИЭЛЛА
В ЗЕРКАЛЕ

   Беднягу Дэвида мучила очередная мигрень – он страдал ими с детства, – поэтому на последний ужин в заключение долгого уик-энда Дэвида и Роберты пошли только девушки.
   Все это время я почти не видела брата. Поэтому предложила остаться, но он велел мне идти и хорошенько повеселиться.
   Может, хотел побыть один? Совсем один.
   Иногда я забывала, каким нелюдимым был Дэвид в детстве. Еще похлеще меня.
   Я неохотно согласилась и предоставила Дэвида самому себе.
   За бесконечным ленчем я слушала болтовню Роберты о симпатичных инструкторах ее теннисного клуба, наглых кореянках в маникюрном салоне, платежной карточке универмага «Сакс», только что подаренной папочкой, и о том, что она собирается сделать первую пластическую операцию к тридцати годам, и вдруг меня кое-что поразило.
   Как удар в лицо.
   Роберта оказалась скучной. Кошмарно скучной.
   И ограниченной. До ужаса. Пустой, ничтожной.
   Понимаете, я никогда не находила ее завораживающе интересным собеседником или глубоким мыслителем.
   Но настолько бессодержательной?!
   Господи, о чем думал Дэвид, делая ей предложение?
   Я взглянула на будущую невестку, сидевшую напротив. Она все еще безостановочно трещала. И ни разу не поинтересовалась нашими делами.
   Я вдруг представила себе, как Роберта занимается сексом с загорелым инструктором по теннису, которым она так восхищалась.
   Бедный Дэвид! Такой умный, заботливый и чувствительный! Эта баба сожрет его заживо!
   Почему мой брат до сих пор не разглядел, что она за человек? Почему видит только смазливое личико, модную прическу и смуглые ноги?
   Потому что он всего лишь мужчина.
   Положим, ослепление Дэвида блеском Роберты можно извинить избытком тестостерона, но где были мои глаза? А еще считается, что женщины более проницательны.
   И тут, прямо над бокалами с мерло и тарелками спагетти, меня осенила еще одна тревожная мысль.
   Было в Роберте нечто странно знакомое.
   Роберта напомнила мне… меня же.
   По крайней мере внешне. Кто знает, что происходило в уме или глубине сердца Роберты? Да и было ли у нее сердце?
   Но у меня есть разум, молча запротестовала я, отмечая незнакомый… – новый? – сверкающий браслет на запястье Роберты. Должно быть, бумажник Дэвида полегчал сотен на пять баксов.
   Если только это от него, а не от очередного жиголо из теннисного клуба.
   У меня есть сердце.
   Не слишком разбираюсь в духовных делах, но может оказаться, что у меня даже есть душа.
   Но разве я хоть однажды позволила кому-то увидеть эти реальные ценности?
   Нет, нет и нет. Неприятно, неловко, но это так.
   Я оглядела соседок.
   Джинси скатывала обрывки салфетки в крошечные шарики, похожие на мини-пульки, которые, судя по всему, мечтала запустить в голову Роберты.
   Клер была полностью поглощена своим салатом. Время от времени она бормотала «Вот как?» или «Неужели?», но меня не одурачишь.
   Клер отчаянно скучала. Джинси тошнило от омерзения.
   И мне почему-то стало стыдно. Совершенно ясно, какого мнения мои соседки о Роберте.
   Но в таком случае что же они думают обо мне?
   Заметили ли Джинси и Клер сходство между мной и невестой моего брата?
   А если да, как они ко мне относятся? Симпатизируют? Или просто терпеливо дожидаются окончания срока совместной аренды?
   И к осени я стану всего лишь неприятным воспоминанием, типичной избалованной еврейской богачкой, объектом всеобщего подтрунивания?
   Я сунула в рот палочку чесночного хлеба, изо всех сил надеясь, что это не так.

ДЖИНСИ
НЕ УЗНАЕШЬ, ПОКА НЕ ПОПРОБУЕШЬ

   О’кей. Короче говоря, я снова встретилась с Риком.
   Возможно, решила, что пока не увижу его малыша, то есть Джастина, воочию, он как будто не существует.
   Честно говоря, не знаю, о чем я думала. Но после той напряженной сцены в кабинете Рика – той, которую так некстати прервал Келл, я пожалела, что пропала.
   Честно говоря, я сама назначила Рику свидание.
   – Ты меня опередила, – признался он. – Конечно, да…
   После этого сначала было кино, потом бургеры, пиво, пул в «Джуллиан».
   Дальше все шло как по нотам. Иначе и быть не могло. Слишком мощно меня влекло к нему, чтобы осторожничать и прятать голову в панцирь.
   Рик обладал многими физическими качествами, которые я находила крайне привлекательными: волнистые темные волосы, темно-карие глаза, оливковая кожа, крепкое тело. Тело, словно излучающее силу.
   Понять не могу, откуда такая неуклюжесть.
   Кроме того, он был на редкость умен и живо интересовался всем – от еды до музыки и истории европейского кино. Мы принадлежали к одной политической партии, и наши взгляды на важнейшие события современности, от войны на Ближнем Востоке до потенциально опасных исследований стволовых клеток, абсолютно совпадали.
   Кроме того, меня притягивало полнейшее отсутствие хитрости. Рик был просто не в состоянии солгать, даже с самыми благими намерениями.
   Он был настоящим простаком. Иногда это раздражало, но какое облегчение быть рядом с таким человеком, после многих лет, бесплодно потраченных на лжецов и мерзавцев, от которых за милю разило дерьмом.
   – Как я выгляжу в этой блузке? – спросила я как-то.
   – Не очень-то, – нахмурившись, ляпнул он.
   – Ты о чем? – взвилась я, чувствуя, как закипает кровь. – Я заплатила за нее целых десять баксов!
   – Не знаю, – пожал он плечами. – Тебе не идет, и все.
   И зачем спрашивала?
   Вернувшись вечером домой, я долго стояла перед зеркалом.
   Рик был прав. Блузка сидела на мне как на корове седло. В ней я выглядела изголодавшейся крестьянкой девятнадцатого века.
   Очко в пользу мужчины моей жизни.
   Итак, мы встретились в четвертый раз. Кино и индийский ресторан.
   А после ужина вернулись ко мне. Рик впервые оказался у меня дома, если не считать истории с неудавшимся спасением. Поэтому я провела его по квартире. Экскурсия заняла целых две минуты.
   И вот мы лицом к лицу стояли в моей крохотной гостиной. Необычно холодный для лета ветер взъерошил волосы Рика, которые он так и не позаботился причесать. Мне ужасно хотелось наброситься на него и больше не отпускать.
   – Значит, мы можем сделать это, верно? – выпалила я.
   – Да. Если хочешь. Я хочу.
   – Я тоже.
   – Знаешь, я не смогу остаться на ночь. Джасти. Придется отвезти няню домой.
   – Кто сказал, что я хочу тебя оставить на ночь, мистер Самонадеянность?
   – Прости, столько лет прошло с тех пор, как я был холостым. И не имел пятилетнего сына. Я куда лучше разбираюсь в детских телепрограммах, чем в этикете современных свиданий.
   – Ты прощен, – объявила я, обнимая его. – А теперь заткнись и займемся делом.
   И мы занялись. И это было здорово.
   Абсолютно чертовски здорово!

ДЖИНСИ
СТОЛКНОВЕНИЕ ВЕНЕРЫ И МАРСА

   Жизнь может подвести, зато иногда бывает невероятно хороша. Вроде тех случаев, когда дарит вам прекрасную погоду на уик-энд.
   Даниэлла предпочла провести чудесный день в магазинах. Вернувшись во второй половине дня, она притащила три больших битком набитых пластиковых пакета. В числе ее приобретений были золотой с эмалью брелок в форме прославленной нантакетской корзинки для матери, ярко-красная фуфайка с видом Мартас-Вайнярда для отца и несколько пар босоножек для нее самой.
   Не знаю точно, где пропадала Клер, но вернулась она в прекрасном настроении, румяная и оживленная, что-то лепетала насчет пяти миль, бега, необходимости приобрести новый пульсотахометр и о том, что отныне ее любимый вид спорта – гребля на каяках.
   Я? Я провела день, шатаясь по художественным галереям, и, кстати, впервые посетила музей в Эдгартауне.
   Часов около пяти мы втроем отправились выпить и закусить в известное здесь местечко под названием «Кит». Заведение стояло на самом берегу, могло похвастаться большой террасой – там были столики – и двумя барами: в помещении и уличным. Нам повезло: удалось занять столик с видом на океан.
   Правда, я заподозрила, что наше «везение» было напрямую связано с суммой, которую Даниэлла сунула хостесс.
   Забавно.
   В начале лета мне и в голову не приходило проводить время вне дома со своими соседками. Но странным образом мы стали все чаще общаться, причем без особых усилий. Иногда эта ситуация казалась мне идиотской. Временами нравилась…
   Ну ладно, больше, чем просто нравилась.
   – Эй, на палубе! – Даниэлла помахала кому-то рукой и повернулась к нам: – Девушки, надеюсь, вы не будете возражать? Я сказала ему, что мы будем здесь. Он просто подойдет поздороваться. Ему еще нужно на работу.
   – Кто? – спросила Клер.
   – Крис.
   – Ах вот как? Значит, Дэвид слишком важная шишка, чтобы знакомиться с ним, а мы – такая шваль, что нам и Крис сгодится?
   – О, Джинси, все совершенно не так. А теперь ш-ш-ш! Привет!
   К нам подошел Морской Волк Даниэллы. Чрезвычайно симпатичный, в стиле охотников и рыболовов, из тех, кто много времени проводит на свежем воздухе. Мне показалось, этот парень скорее во вкусе Клер.
   И ужасно обаятельный. Ни капли коварства или подлости.
   Даниэлла представила своего Криса. Познакомившись, я спросила, не хочет ли он с нами посидеть.
   – О нет, спасибо, – отказался он. – Перед работой я не пью.
   – Мудро, – заметила Клер.
   Крис усмехнулся:
   – Скажем так, мудрость легко не дается. Жизнь преподала мне пару жестоких уроков. Впрочем, тут я не одинок.
   – Вы совершенно правы, – подтвердила я.
   Даниэлла встала, взяла Криса за руку.
   – Разве тебе не пора, Крис? – проворковала она. – Не хочешь же ты опоздать на работу!
   Крис взглянул на часы.
   – И то верно. Босс прямо на стенку лезет, если я опоздаю хоть на минуту.
   – Разве вы работаете не на себя? – удивилась Клер.
   – Именно. И я не шутил, когда сказал насчет босса.
   Все, кроме Даниэллы, рассмеялись, и Крис почти бегом припустился к грузовику.
   – Ты практически выставила его, – заметила я после ухода Криса.
   Даниэлла нахмурилась:
   – Вовсе нет. Просто не хотела, чтобы он опоздал на работу.
   – Какое тебе дело, опоздает он или нет? И вообще, даже если он разорится? Тебе ведь не замуж за него выходить!
   – Он такой славный, – поспешно вставила Клер, прежде чем Даниэлла успела ответить. – Такой настоящий.
   – Да, – согласилась я. – Но лично меня больше интересует его тело. Когда покончишь с Крисом, уступи его мне, договорились?