Я представила вечеринки по случаю рождения детей, которые давали мои мать и тетка: фигурное желе, амброзия из тертого кокоса и апельсинов, кексы. Газировка. И никаких овощей, не говоря уже о маленьких сандвичах, если, конечно, не считать сандвичами ломтики сыра, втиснутые между крекерами.
   Сидя рядом с Клер в своем единственном приличном черном костюме с белоснежной салфеткой на коленях, я вдруг почувствовала нестерпимое желание отведать банановых ломтиков, болтающихся в красном липучем клее.
   Ничего, сойдет и алкоголь.

КЛЕР
БЕБИРАМА

   – Это не выпивка? Можно опрокинуть рюмочку? – спросила Джинси.
   Я вздохнула. Может, зря я пригласила ее сюда. За столом она одна была в черном. Как пчела среди пастельных бабочек.
   – Это чай, Джинси, – шепотом ответила я. – Сейчас не время для коктейлей.
   – Знаю, но у меня кое-какие проблемы, – прошипела она. – Во-первых: терпеть не могу чай.
   – Могла бы заказать кофе, – резонно предложила я.
   – Во-вторых: терпеть не могу ресторанный кофе. Так, подкрашенная водичка с запахом.
   – Газировку? Чай со льдом? Все любят чай со льдом.
   – В-третьих: никакого чая со льдом. В-четвертых: мне все до смерти надоело. Я не знаю миссис Счастливую Мамашу. Зачем я здесь, Клер? Думаешь, меня интересуют хлопчатобумажные одеяльца? Да и что это вообще такое, черт побери? Самое малое, что они могли бы сделать, – обеспечить алкоголем одинокую женщину.
   Почему, Боже, почему, я не попросила Даниэллу пойти со мной?
   Я наскоро оглядела двенадцать улыбавшихся женщин. Мои коллеги: Тара, молодая мамочка, Рита, учительница третьеклашек, и Алана, преподаватель рисования: в свои пятьдесят восемь бабушка троих внуков. Остальные – подруги и родные Тары.
   К счастью, никто не обращал особого внимания на мою недовольную «иногороднюю» приятельницу.
   – Ну, – прошептала я в ответ, – думаю, можно попросить у официанта…
   Джинси патетически закатила глаза.
   – «Манхэттен»? Чтобы все глазели на меня, посчитав алкоголичкой? Нет уж, спасибо. Лучше постараюсь улыбаться во весь рот и жевать… кстати, а что это?
   – Печенье к чаю, – объяснила я. Иногда мне казалось, что Джинси родилась и воспитывалась в пещере.
   – Неужели! И ни одного бейгеле на столе! А сливочный сыр? Ты не видишь сливочного сыра?
   – Это не завтрак, а чай.
   – Еще птифуров? – спросила мать Тары, предлагая мне прикрытое салфеточкой блюдо с крошечными пирожными.
   Я вежливо улыбнулась, положила одно на тарелку и передала блюдо Джинси. Та нахмурилась и буквально швырнула блюдо соседке справа.
   – Я уже сказала, – прошипела Джинси мне в ухо, – это Америка, а не чертова старая Англия. И я имею право получить бейгеле и сливочный сыр, когда захочу. Не эти маленькие квадратные штучки.
   Наверное, настала пора положить конец нашим общим мукам.
   «Кроме того, – подумала я, – семестр только что закончился. Мне не придется встречаться с коллегами до самого сентября. Надеюсь, к тому времени они забудут о моей странной маленькой подруге.
   – Послушай, – предложила я, делая вид, что вытираю губы салфеткой. На самом деле я прикрыла рот, опасаясь, как бы за столом не нашелся кто-то, умеющий читать по губам. – Как насчет того, чтобы улизнуть сейчас? Скажем, что одной из нас вдруг стало дурно, и отправимся… ну, не знаю… в какое-нибудь местечко для холостяков. Там и выпьем. Заметано?
   Джинси с некоторым удивлением уставилась на меня.
   – Значит, тебе тоже все осточертело? – ухмыльнулась она. – Господи, до чего ловко ты меня одурачила! Я-то воображала, что ты веселишься на всю катушку!
   – Джинси, – призналась я, – меня так и подмывает вонзить вилку себе в глаз. Да еще и повернуть.
   – В таком случае, зачем ты сюда притащилась, да еще и меня за собой приволокла?
   В самом деле, зачем?!
   Я встала и извинилась, сказав, что нам срочно понадобилось в дамскую комнату.
   Выйдя из зала, мы дружно ринулись к выходу на улицу.

КЛЕР
ПОЗВОЛЬТЕ ПОЛУЧИТЬ ТО, ЧЕГО Я ХОЧУ

   Джинси позвонила Даниэлле на сотовый по пути в «Джоуз».
   – Она придет, – со смехом объявила Джинси, захлопывая крышечку мобильного. – Говорит, что умирает от желания надеть новые босоножки. Сплошной ветер в голове.
   – Ну, не совсем, – возразила я.
   – А, не важно. Просто не хочу снова везти ее в больницу. Пришлось трижды принимать душ, прежде чем руки перестали пахнуть мокрой марлей. А я ведь вообще не касалась никакой марли.
   Едва мы устроились в баре наверху, вбежала раскрасневшаяся от жары Даниэлла.
   – О’кей. Я-то знаю, почему это небольшое общество так меня достало, – сообщила Джинси. – А вот почему ты полезла в бутылку? Клер?
   Хороший вопрос.
   Вряд ли это была зависть. Я помолвлена. Ношу на пальце массивное кольцо – престижная вещь в мире, где размер камня имеет такое значение. Скоро я, как в свое время мамочка, поселюсь в удобном загородном особняке, с беседкой и бассейном.
   Тогда что же?
   Страх.
   Боязнь материнства? Беременности? Родов?
   Или все-таки я испугалась самого первого шага?
   Замужества.
   А если это не страх, то… колебания?
   Может, я просто не готова к замужеству?
   Может, не готова к браку с Уином?
   Но я приняла его предложение. Неохотно, но приняла.
   Как же объяснить свои ощущения Джинси и Даниэлле, если сама не способна в них разобраться?
   И тут слова вдруг сами посыпались с языка.
   – Не знаю, – выпалила я, разрывая салфетку в клочья. – Просто не знаю. Сегодня я одинока и хочу танцевать до рассвета в бостонском клубе. Не то чтобы я была завсегдатаем ночных клубов, честно говоря, в жизни не была ни в каком клубе… ну, вы понимаете, о чем я. А завтра – я уже на девятом месяце и делаю ванночки для отекших ног. Это просто…
   – А я думала, ты хочешь детей, – перебила Джинси, окинув меня проницательным взором.
   – Хочу! Только не…
   – Сейчас, – закончила Даниэлла, тоже пронзив меня взглядом.
   Они словно пригвоздили меня к месту.
   – Не знаю, – пробормотала я, не в силах ни солгать, ни уклониться. – Не знаю, что ответить: «не сейчас» или не «от Уина». Может, это одно и то же.
   Джинси и Даниэлла продолжали выжидающе таращиться на меня.
   Я глубоко вздохнула и приготовилась признать то, о чем никогда и никому словом не обмолвилась.
   – Понимаете, – выдохнула я, опуская глаза, – Уин мой первый настоящий бойфренд. То есть я больше вообще ни с кем не спала. Понимаю, это звучит старомодно…
   – Это звучит жалко, – отрезала Джинси. – Прошу прощения.
   За что она извинилась? В самом деле, прозвучало жалко. Мне и самой так казалось.
   – Знаю, – кивнула я. – И теперь не могу не гадать, что же я все-таки упустила. И имеет ли то, что я упустила, какое-то значение.
   Даниэлла покачала головой:
   – Солнышко, только ты можешь на это ответить. Лично я представить не могу, каково это – никогда не заниматься сексом с другими мужчинами, прежде чем выйти замуж. Но с другой стороны, у меня никогда еще не было таких длительных отношений. То есть мой рекорд – три, может, четыре месяца. Однажды я встретилась с человеком гораздо меня старше. Так что у нас с тобой совершенно разная личная жизнь.
   – Просто не знаю, что делать, – снова призналась я, продолжая удивлять себя каждым словом. До этого момента я никогда, никогда не озвучивала свои сомнения и страхи. – Действительно ли Уин – подходящий для меня муж? Или я выхожу за него потому, что мне вот-вот стукнет тридцать и давно полагается быть женой и матерью? Я ведь не просила его делать предложение, – продолжала я почти умоляюще. – Никогда не упоминала о свадьбе. Но теперь, когда я помолвлена… понимаете, кругом так много ужасных типов, а мы так долго были с Уином. Мы по-настоящему знаем друг друга. Во многих отношениях. Неужели я буду такой дурой, чтобы отказаться от всего этого? С Уином все будет надежно. Я права?
   «Пожалуйста, – взмолилась я про себя, – пусть кто-нибудь скажет, что я права».
   Джинси встала и проследовала в дамскую комнату.
   Даниэлла откашлялась и вынула из сумочки компакт-пудру.
   – Еще налить? – спросил бармен.
   Значит, на этот вопрос я должна ответить сама.

ДЖИНСИ
ПРОПАВШИЕ НОСКИ И СВЕРКАЮЩИЕ ДОСПЕХИ

   Это был один из типично дерьмовых вечеров.
   Рассыльный из китайского ресторана перепутал заказ, а я это обнаружила, когда он уже смылся с моими денежками.
   Из крана текла ржавая вода.
   Вода в моей крохотной квартирке часто бывает ржавой, так что пришлось довольствоваться выдохшейся газировкой «Доктор Пеппер».
   Телефон звонил. Звонил. И звонил… Очевидно, автоответчик забастовал. Опять.
   Освободившись, я метнулась на крохотную кухоньку, схватила трубку и рявкнула:
   – Алло?
   – Хай! – отозвался щебечущий визгливый голосок. – Могу я, пожалуйста, поговорить с госпожой дома?
   – С кем?
   Я вовсе не собиралась грубить. Само собой получилось.
   Владелица щебечущего визгливого голоска ничуть не обиделась.
   – Это госпожа дома? – повторила она.
   – Прошу прощения, – парировала я, – вы, кажется, звоните прямо из девятнадцатого века?
   Девица заткнулась: видимо, сценарий телемаркета не подразумевал именно этой ремарки. Я воспользовалась молчанием.
   – Итак, что вы продаете? Корсеты? Нюхательные соли? Пояса целомудрия?
   Телемаркет отсоединился. Подозреваю, она вообразила, что попала к сумасшедшей, которой больше пристала жизнь на заплесневелом чердаке, чем в домашнем уюте на прекрасно оборудованной кухне.
   Я пожала плечами и повесила трубку. Никому еще не удавалось назвать меня «госпожой» и отделаться всего лишь брошенной трубкой!
   Я съела все, что смогла переварить, из смеси орешков кешью и пророщенной фасоли, и плюхнулась в постель. Но сон никак не шел. Я вертелась с боку на бок почти час, прежде чем наконец заснула. Мне приснилась демонстрация с огромным воздушным шаром в виде голого безволосого мужика. И среди этих держателей, или как там можно назвать людей, которые удерживают за стропы такие шары, была и я. И все время поглядывала вверх, проверяя, не оторвались ли гениталии у этого шара.
   Фу! До чего же противно они болтались!
   Из этого непонятного, но странно приятного сна меня вырвал звук, природу которого я не сразу смогла определить.
   Какой-то неправильный звук.
   Звук, которого здесь не должно было быть.
   Я села, словно это могло помочь ушам лучше распознать происхождение звука.
   Никакого сомнения: кто-то стоял у двери. А другого выхода, кроме ржавой старой пожарной лестницы, не было, и если я хоть что-то понимаю, она обрушится в тот момент, когда я поставлю ногу на первую ступеньку.
   – О черт, о черт! – пробормотала я и, стараясь не шуметь, соскользнула с постели и поспешила к телефону.
   «Только не включай свет, Джинс, – сказала я себе. – Взломщик-насильник поймет, что я его услышала, взбесится, проломит дверь топором, который наверняка догадался захватить с собой, и прежде, чем я успею набрать 911, от меня останутся одни кровавые ошметки! Номер легко набрать, Джинс. Для этого свет не нужен».
   Я осторожно сняла трубку с радиотелефона и набрала три цифры.
   И стала молиться: «О, пожалуйста, пожалуйста, возьмите трубку!»
   Трубку взяли после третьего звонка. Дежурная телефонистка!
   – Кто-то пытается вломиться в квартиру, – прошептала я.
   – Вы уверены, мэм? – спросила она. Клянусь, тон у нее был скучающий!
   – Что? Конечно, уверена. Кто-то стоит под дверью.
   – Назовите адрес, мэм.
   Я поспешно пробормотала название улицы и номер дома.
   – Пожалуйста, поскорее! Я слишком молода, чтобы умирать!
   – Мэм, – задребезжал скучающий голос, – в этом районе нет ни одной патрульной машины. Постараемся как можно скорее кого-нибудь прислать. А пока постарайтесь не впускать этого человека.
   Не впускать этого человека?!
   – Мэм?
   – Что это значит? – прошипела я, бросив взгляд на сотрясавшуюся дверь. – Вы что, воображаете, что я приглашу убийцу на кофе? Спятили?!
   – Мэм, вам совершенно нет необходимости…
   Я бросила трубку, можно сказать, в лицо этой стерве!
   Кому позвонить? Кому?!
   Рику! Я позвоню Рику!
   Я схватила рюкзак и вывалила содержимое на стол. Плевать, если киллер меня услышит!
   Вот она, моя записная книжка!
   Включила настольную лампу, набрала номер.
   – Рик!
   – Джинси? – сонным голосом отозвался тот. – Что случилось? Сейчас два часа ночи.
   – Кто-то пытается вломиться в квартиру! – взвыла я. Господи, я становлюсь истеричкой.
   «Как я смогу жить с этим?» – подумала я. Но тут же эту мысль перебила другая: «Жить и не придется. Если меня убьют».
   – Звонила в полицию? – отрывисто спросил он.
   – Да, да, но там сказали, что им некого послать, и…
   – Я немедленно еду. Забаррикадируй дверь. Нет, лучше держись от нее подальше, на случай… на случай если у него пистолет. Закройся в дальней комнате или в чулане… ну, ты поняла. По пути я снова позвоню в полицию. Джинси?
   – Ч-что? – всхлипнула я.
   – Держись. Все будет в порядке. Только спрячься.
   Я и спряталась. Под кроватью. Все же худоба и маленький рост имеют свои преимущества.
   И стала ждать. Дверь по-прежнему дергали, и я в конце концов задалась вопросом, что это за странный вор такой.
   Новичок? Пьяница? Или, не дай Бог, наркоманы?! Такие особенно опасны! Я сама видела по телевизору!
   Не знаю, сколько времени прошло, пока я наконец услышала вой сирен, а за ним тяжелый топот ног по ступенькам коридора, крики, и мгновенное, сбивающее с толку молчание.
   – Джинси!
   Рик!
   Я выкарабкалась из-под кровати и взвизгнула:
   – Рик!
   – Все в порядке, – окликнул он. – Здесь полиция! Можешь открыть дверь!
   Разодетая в спортивные штаны и ветхую майку, я рывком распахнула дверь и бросилась в объятия Рика. Он прижал меня к себе и гладил по спине, пока я, рыдая, целовала его в шею. Я не сразу сообразила, что у нас появились зрители. А сообразив, отстранилась и вытерла слезы ладонью.
   – Вы его поймали? – спросила я полицейского, слишком пристально наблюдавшего за нами. Извращенец.
   Офицер Свин Мак-Свин расплылся в улыбке:
   – Не было никакого грабителя, мэм.
   Почему все величают меня «мэм»?
   Я повернулась к Рику:
   – Был! Кто-то пытался ворваться в квартиру!
   – Э… Джинси…
   Рик указал куда-то в дальний конец полутемного коридора. Еще один полисмен тихо говорил что-то хрупкой сгорбленной старушке в халате.
   – Что здесь делает миссис Нортон? – спросила я. – Господи! Неужели грабитель пытался пробраться и к ней?
   Рик смущенно откашлялся.
   – Джинси, миссис Нортон и есть твой взломщик. Понимаешь, она неизвестно почему вышла из квартиры, – ты знаешь, что у нее болезнь Альцгеймера? Мы позвонили ее сыну, он сейчас приедет. Она перепутала свою дверь с твоей и…
   Я снова взглянула на миссис Нортон. Бедняжка казалась очень испуганной.
   – Вот как, – промямлила я. – Мне ужасно жаль.
   Гигант-полисмен продолжал нагло ухмыляться.
   – Безопасность лучше поздних сожалений, мэм.
   – Ты все правильно сделала, Джинси, – утешил Рик и обратился к Свину: – Она может вернуться в квартиру?
   – Разумеется, – пожал тот плечами. – Преступления не было.
   Открывая дверь, я услышала, как он добавил:
   – Если не считать зря потраченного полицией времени.
   Рик тоже его услышал, потому что втолкнул меня в комнату и захлопнул дверь.
   – Не хочешь же ты подраться с полицейским, – предупредил он.
   Теперь я злилась и одновременно сгорала от стыда. Не слишком приятное сочетание.
   Ну надо же, я даже не подумала поискать среди домашней утвари что-то, хоть отдаленно напоминающее оружие! А вместо этого позвала на помощь и залезла под кровать!
   Ясно, что теперь все надо мной насмехаются!
   – Попробуй только посмеяться надо мной! – предупредила я.
   – Похоже, что я смеюсь?
   – Ну… в душе! Не смей издеваться надо мной в душе!
   Рик тяжело вздохнул:
   – Джинси, давай сядем. Сейчас я позвоню соседке и спрошу, не сможет ли она остаться с Джастином до утра. А потом мы выпьем за то, что ты осталась жива. О’кей?
   – Ни к чему разыгрывать из себя героя, – буркнула я, обняв себя за плечи.
   Запоздалая реакция. Меня бил озноб.
   – Надень свитер, – велел он. – И смирись с тем, что сегодня я герой. В следующий раз наступит твоя очередь быть героиней.
   Я взглянула на Рика: всклокоченные со сна волосы, босые ступни, сунутые в разные кроссовки, темные круги под глазами.
   Мой герой.
   Я разрыдалась.

КЛЕР
КРИЗИС ОБЩЕНИЯ

   Телевизор был включен, но я почти не смотрела на экран.
   Что-то историческое. Насчет Французской революции.
   Отец был прав. Этот канал следовало бы назвать Военным. Или Каналом Поджигателей Войны.
   Или каналом того, Как Кровожадные, Рвущиеся к Власти Мужчины Портят Все на Свете!
   Я зачерпнула ложкой мороженое из стоявшего на коленях пинтового стаканчика и предалась ленивым мыслям. Совершенно бессвязным мыслям.
   Миссис Хеди, моя учительница в третьем классе, в своем мешковатом оранжевом кардигане.
   Ворчливый голос бабушки, замолчавшей навеки десять лет назад.
   Первый день в колледже, температура почти девяносто градусов.
   Ночь, когда я встретила Уина, ледяной осенний ветер.
   Около одиннадцати в двери повернулся ключ. Минуту спустя в гостиной появился Уин и бросил пиджак на спинку стула.
   Повесить его, разумеется, моя обязанность.
   – Ну, с кем ты ужинал?
   Уин стащил галстук и тоже бросил на стул.
   – Привет. Вряд ли ты с ними знакома.
   Я убавила звук и выпрямилась.
   – Я так и предполагала. Но все равно хочу знать, понятно? Мне интересно. Хочу побольше знать о твоей работе.
   Уин как-то странно глянул на меня.
   – Понимаю. Но не хочется тебе докучать. На твоих плечах и без того много всего. И на уме… Вообще проблем немало.
   – Откуда тебе известно, что у меня на уме? – отрезала я. – Ты всегда… всегда…
   – Что – всегда? – вздохнул Уин.
   Я снова откинулась на спинку кресла.
   – Ничего.
   Уин вышел из гостиной, и я услышала, как он возится в ванной. Вернулся он уже в пижаме и очках.
   – Иду спать, – объявил он.
   Я пожала плечами и снова прибавила звук. Уин не уходил. Я терпеливо ждала.
   – Солнышко, сколько можно есть мороженое? По-моему, с тебя хватит. Не хочешь же ты потолстеть, когда у нас свадьба на носу? Тебе это не к лицу, – посоветовал он наконец.
   Я, не отвечая, продолжала глазеть на экран. На портрет очередного, неведомо какого по счету короля Людовика.
   Уин все-таки ушел.
   Я спокойно доела мороженое.
   Он совсем не видит меня. В упор не видит.
   Если бы посмотрел как следует, наверняка заметил бы, что со времени помолвки я потеряла семь фунтов.
   Глядя на меня, он видел то, что хотел видеть.
   Интересно, что же именно?

ДАНИЭЛЛА
ЕСЛИ ЭТО ЛЮБОВЬ

   Я всегда гордилась способностью себя развлечь.
   Не имею в виду ничего сексуального, нет уж, спасибо.
   Видите ли, сколько помню себя, я всегда была чем-то вроде одинокого волка. Замкнутая, отчужденная. Не асоциальный тип или что-то в этом роде, просто вполне самодостаточная личность.
   Но среднему человеку обычно бывает не по себе в присутствии одиночек-индивидуалистов. Особенно когда одиночки-индивидуалисты – совсем еще дети.
   Много лет взрослые пытались, что называется, вовлечь меня в коллектив. Обычные люди просто не понимают детей, которые предпочитают держаться в стороне от этого самого коллектива.
   Когда я была в начальной школе, за дело взялась моя мать.
   – Каждая маленькая девочка хочет записаться в герлскауты! – умоляла она.
   – Только не я, – напрямик заявила я.
   – Но почему, Даниэлла? Там так весело!
   Я раздумывала над ее словами секунд этак тридцать.
   – Нет, спасибо, – отказалась я, расправляя новую розовую юбочку, недавний подарок бабушки. – Кстати, эти униформы – настоящее уродство. Зеленый и коричневый цвета кажутся грязноватыми.
   Администрация средней школы подхватила знамя коллективизма, которое выпустила из рук моя мать.
   Еще в предпоследнем классе психолог-консультант предупредил, что меня не примут в приличный колледж, если я не запишусь в спортивный клуб или не займусь каким-нибудь видом внеклассной работы.
   – А именно? – попыталась уточнить я.
   – Ну, скажем, быть в команде поддержки. [14]Или, ну не знаю, в школьной газете. Чем ты интересуешься, Даниэлла?
   – Одеждой и драгоценностями.
   – Правда, у нас нет кружка кройки и шитья, но, может, ты организуешь? Инициатива всегда приветствуется и…
   Полагаю, мое потрясенное лицо остановило мистера Бернса на полуслове.
   – Ну, – покорно добавил он, – хотя бы подумай об этом, ладно?
   – Договорились, – кивнула я, поднимаясь, чтобы покинуть душный крохотный кабинет. – Но на вашем месте я бы не слишком рассчитывала.
   К счастью, ко времени окончания колледжа большинство взрослых решили позволить мне жить своей жизнью. Может, потому что я сделалась почти одной из них.
   Во всяком случае, никто не стал протестовать, когда я объявила о своем решении жить самостоятельно. Каждое лето я устраивалась сразу в несколько мест – не такая легкая задача, когда пытаешься одновременно вращаться в обществе, – чтобы платить за одноместную комнату в общежитии.
   Понимаете, быть постоянным участником фильма ужасов в образе соседки, готовой трещать все двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю, – не то удовольствие, которое мне хотелось бы испытать.
   Даю слово, мне никогда не надоедало собственное общество. И я не скучала, проводя вечер в одиночестве и дома.
   До той особенной ночи в июне, примерно за шесть недель до моего тридцатилетия.
   Уютная квартирка в Бэк-Бэй сверкала чистотой.
   Тихо мурлыкал кондиционер.
   Холодильник был набит всем необходимым: шампанское, диетическая газировка, йогурт.
   Я только что вернулась из любимого парикмахерского салона, где сделала маникюр и педикюр.
   Все было идеально, на своих местах.
   Кроме меня. Я вдруг обнаружила, что стою посреди гостиной.
   Просто стою.
   Видите ли, обычно я никогда не стою. И не сижу.
   Я лежу на диване. Но это, пожалуй, можно назвать искусством.
   А вот в моем сегодняшнем состоянии, пожалуй, было нечто иное. И совершенно новое.
   Я не находила себе места. Вот оно что. Должно быть, именно это состояние люди называют «зайти в тупик».
   Я понятия не имела, что делать с собой.
   Собственно говоря, ничего особенного я и не хотела делать и все же горела желанием совершить что-то необыкновенное, значительное, что-то…
   Вот оно! Позвоню-ка я матери! Когда все остальное не помогает, возьми трубку и набери номер.
   На полпути к телефону я передумала. Она наверняка спросит, как идет охота на мужа, а у меня почему-то не было настроения отчитываться о последних достижениях.
   Тем более что все достижения полетели к черту при появлении здоровенного гоя, который стал занимать слишком много моего времени.
   Моего ментального пространства.
   А как насчет сердца?
   – ТВ, – решила я. – Вот что я сделаю. Включу телевизор. Тогда можно не думать. Ни о ком. И ни о чем.
   Пощелкав пультом, я убедилась, что ни на одном из каналов нет моих любимых шоу.
   «Даниэлла, – упрекнула я себя, – давно пора подключиться к спутниковому телевидению!»
   И оглядела комнату, словно ожидала, что в углу или на полке притаилась блестящая идея, ожидающая, когда ее заметят.
   Ничего.
   «Даниэлла, – снова пожурила я себя, – завела бы хоть хобби какое, что ли! Может, вязание? Или бисерное плетение. Или шитье. Кроила бы себе одежду…»
   Можно подумать, такое когда-нибудь случится!
   Я плюхнулась на диван и вздохнула.
   Что, если почитать? Все какое-то занятие.
   Но у меня было только две книги: словарь, оставшийся еще с колледжа, и Библия, подаренная в детстве.
   Дело в том, что я почти ничего не читаю. Кроме журналов. Да и те прочитаны по крайней мере дважды.
   «Впрочем, и в третий тоже не помешает», – решила я, схватив последний выпуск «Вакейшнз». И стала листать, пока не набрела на снимок парочки на пляже в лучах заката. Сидевшие на одеяле молодые люди, окруженные остатками пиршества, смотрели куда-то вдаль. И никакие мерзкие чайки не оскверняли сцену.
   Класс! Я снова думала о Крисе.
   По моему опыту, союз христианки и еврея или наоборот ни к чему хорошему не приводит, если не считать редкого исключения в лице Шарлотты и Гарри из «Секса в большом городе». Да и то вначале оно выглядело истинным несчастьем. Она даже обратилась в его веру, и – бац! Вместо свадьбы – разрыв. Вместо кольца – захлопнутая перед носом дверь.
   Да, конечно, все закончилось лучше некуда, и Шарлотта получила огромный бриллиант от своего будущего мужа – адвоката. Но что ни говори, а Шарлотта и Гарри – воображаемая пара.
   Симпатичная, но придуманная сценаристом.
   Может, стоит прогуляться? Зайти в бар, выпить…
   Но когда я прикинула, что для этого надеть, куда идти, как добраться, затея показалась чересчур утомительной.
   Я вышла в спальню, подумав, что неплохо бы лечь и попытаться заснуть. Но тут заметила компьютер. Послать электронные сообщения подружкам с Лонг-Айленда? Вполне вероятно, они тоже сидят за компьютерами и готовы поболтать.