Чемберлен Холли. Наше лето

   – Еще бы! – прогремел он. – Я еще не старик! Несмотря на твой тридцатый день рождения!
   Скоро па отбыл в гараж проверить, на месте ли его темно-бордовый «кадиллак» семьдесят второго года, ручной сборки: один из многих ежедневных обходов, хотя, насколько я знала, в этих местах никогда не было ни ограблений, ни актов вандализма.
   Ма повела нас в дом. Показав Джинси и Клер гостевую спальню, которая, как оказалась, была полностью переделана с моего последнего визита, она отправилась на кухню.
   Я повела обеих в комнату, где провела почти каждую ночь из первых восемнадцати лет жизни.
   Комнату, где буду сегодня спать.
   Маленькое убежище.
   Или нет.
   – Даниэлла, – окликнула Джинси, застыв посреди комнаты. – Что-то изменилось с тех пор, как ты тут жила?
   Я огляделась. Пушистый розовый ковер.
   Выставка кукол на розовом покрывале.
   Вышивка с розово-фиолетовой бабочкой на стене, моя единственная неудачная попытка заняться рукоделием.
   Качалка, в которую я не могла втиснуться лет с пяти.
   – Нет, – ответила я. – Не совсем. Все почти так, как до моего отъезда в колледж. Тогда мне было восемнадцать. Если не считать плаката с ночным Парижем. Я купила его после второго курса.
   – А твой отец не хотел переделать ее, ну, скажем, в комнату для теле– и видеопросмотров? – спросила Джинси.
   – Нет. Он поставил и телевизор, и видео в комнату Дэвида. Можем позже посмотреть DVD.
   – Совсем как в моей семье, – вздохнула Клер. – Комнаты моих братьев переделаны в гостевую спальню и кабинет матери. Она занимается благотворительностью, много работает: всякие организационные дела, сбор средств и тому подобное. Все кубки и награды братьев выставлены в библиотеке и кабинете отца. А остальные их вещи отнесли на чердак. Но моя комната осталась в неприкосновенности. Иногда…
   Она осеклась.
   – Что? – не выдержала я. У меня была собственная теория относительно того, почему мою комнату превратили в музей.
   Клер пожала плечами:
   – Иногда мне кажется, что родители ожидают от меня какого-то грандиозного фиаско. После провала я должна, рыдая, ринуться домой и прожить с ними всю свою одинокую несчастную жизнь. Старая дева в поблекшей розовой комнате…
   – Возможно, это говорит твой комплекс неполноценности, – заметила Джинси.
   – И откуда, по-твоему, взялся этот комплекс? – огрызнулась Клер.
   Я выглянула в коридор убедиться, что мы одни.
   – Ну, – прошептала я, – и я думаю, родители хотят, чтобы я вернулась домой и жила с ними. Не навсегда. Только до того момента, пока они подыщут мне хорошего мужа. Пока мы не купим дом на другой стороне улицы… Наверное, мои родители не хотят ничего менять в этой комнате, чтобы дать мне знать: это мой дом. И я всегда могу сюда вернуться. Если вдруг сойду с ума и решу уехать из Бостона.
   – По-моему, это трогательно, – кивнула Клер. – Твои родители действительно любят тебя.
   Джинси провела пальцем по полке, уставленной игрушечной мебелью.
   – Смотри! Ни пылинки! Твоя мать держит комнату в полном порядке!
   – А твоя комната? – вдруг спросила я.
   – Да, Джинси! Расскажи нам. Твои родители тоже все сохранили?
   Джинси презрительно фыркнула. Но мне показалось, что за внешней бравадой кроется неподдельная боль.
   – Как бы не так! Едва я закрыла за собой дверь, мать сложила все мои вещи в коробки и отправила в подвал, где все, разумеется, начало плесневеть. А мою спальню превратила в комнату для рукоделия. По крайней мере так она называется. Когда я в последний раз приезжала домой, швейная машинка была покрыта трехдюймовым слоем пыли. Главное, теперь это ее владение. Она перетащила туда свое барахлишко и, клянусь, даже спит почти всегда там, а не в спальне. Вряд ли она питает особую любовь к отцу. Да и не любила она его никогда.
   – О, Джинси, – с чувством воскликнула Клер, – это ужасно! А где же ночуешь ты, когда приезжаешь домой?
   – В подвале. На раскладушке, рядом с полусгнившими коробками, где лежат мои шмотки. Это одна из причин, почему я так редко бываю дома.
   Что могла я сказать в ответ на эту жуть?
   – Девочки! – Мама поспешила на выручку.
   – Мы здесь, ма! – откликнулась я.
   – Я только что испекла восхитительное печенье! – объявила сияющая ма, появляясь в дверях. – Горяченькое. Прямо из духовки. Не хотите пойти перекусить? – С этими словами она деловито пощупала руку Джинси: – Вы слишком худенькая, юная леди! Идите-ка подкрепитесь.
   Вот она, одна из причин, по которой я уехала в Бостон.
   – Ма! Не критикуй ее!
   Джинси пожала плечами:
   – Я ничуть не обиделась. Я и вправду тощая. И если немного не поправлюсь, к сорока годам буду страшна как смертный грех. Так что немедленно идем, попробуем печенье.
   – Спасибо, миссис Лирз, – поблагодарила Клер, пока мы тащились по оклеенным новыми обоями коридорам вслед за матерью. – Обожаю домашнее печенье. Мой жених не сладкоежка, а мне лень печь только для себя…
   Я улыбнулась, заходя на кухню. И сказала себе: «Даниэлла, не знаю, как это случилось, но ты обрела двух потрясающих подруг».

ДАНИЭЛЛА
ПОПЛАЧЬ, ЕСЛИ ХОЧЕТСЯ

   Мой тридцатый день рождения отмечали в ресторане «Капитан Эль», терраса банкетного зала выходила на Саунд.
   Мои родители сняли на четыре часа зал «Морская раковина»: довольно дорогое удовольствие. Несколько лет назад здесь справляли свадьбу моей кузины Мины, так что мы прекрасно помнили этот зал. Особое впечатление на меня произвели дымчато-розовые обои.
   Родители наняли на вечер свой любимый оркестр, «Джонни-бэнд», с просьбой играть классические номера вроде «Сэтин-долл» и такие хиты вечеринок, как «Селебрейшн».
   – Ну прямо мини-свадьба, – прошипела Джинси, оглядываясь, – Иисусе! Хорошо еще, что я догадалась привезти серьезный подарок!
   Клер и Джинси отошли, пока я приветствовала каждого гостя по очереди. Приехали Сара, Мишель и Рейчел, все с мужьями. Кроме них, нашей троицы и Дэвида с Робертой, всем остальным присутствующим, за одним весьма интересным исключением, было за пятьдесят.
   Кто-то мог бы сказать, что вечеринка устраивалась скорее для моих родителей, чем для меня. Но я была довольна. Потому что люблю, когда общаются разные поколения. Такие встречи, на мой взгляд, бесценны. Кем бы мы были без своих корней?
   Взять хотя бы Ротштейнов, добрых друзей моих родителей. Последние десять лет они жили прямо через дорогу. По средам обе пары собирались на партию в бридж.
   По субботам ходили ужинать в клубный ресторан.
   А по воскресеньям мужчины играли в гольф.
   Время от времени дамы садились на поезд и ехали на Манхэттен, чтобы посмотреть новый спектакль или пройтись по магазинам. Словом, Ротштейны были скорее родственниками, чем друзьями. Кем-то вроде тети и дяди, если на этом этапе существует какая-нибудь разница.
   Я подошла к столику Ротштейнов и поздоровалась. Среди давно знакомых лиц было и новое. Миссис Ротштейн представила Барри Либермана. Очевидно, его пригласили на вечер по вполне определенной причине: миссис Ротштейн решила выступить в роли свахи. И, нужно сказать, отнеслась к задаче со всей ответственностью. Прекрасная работа. Можно сказать, высокий класс.
   Ее кандидат был гетеросексуал и еврей.
   Прекрасный возраст: где-то от тридцати пяти до сорока.
   Аккуратная стрижка, дорогой костюм.
   Судя по виду, он делал неплохую карьеру.
   И как друг Ротштейнов, разумеется, пользовался прекрасной репутацией и был достоин всяческого доверия. Чист и безупречен.
   Идеальная партия и приятный человек.
   Увы, я не почувствовала к нему ни искорки интереса.
   Когда миссис Ротштейн отошла к другому столику, чтобы поздороваться со старой подругой, мы с Барри немного поболтали, после чего он вручил мне визитку, не менее чем с тремя телефонными номерами, один из которых был номером сотового. Еще там был адрес электронной почты, номер факса, абонентского ящика и обычный почтовый адрес.
   – Через несколько недель я собираюсь в Бостон и хотел бы пригласить вас на ужин, – сообщил он.
   – Обязательно позвоните, – учтиво ответила я и, извинившись, продолжала обходить гостей.
   Я пойду ужинать с Барри. Может, искра и загорится, если мы отправимся в один из моих любимых ресторанов. Хорошая еда и оживленная атмосфера способны творить чудеса, особенно если речь идет о романтике.
   Я остановилась у оркестровой эстрады и продолжала наблюдать, как смеются, разговаривают, едят и пьют мои гости. Весело. Можно сказать, самозабвенно.
   Могла ли я пригласить Криса приехать на праздник? Здесь он чувствовал бы себя как вытащенная из воды рыба.
   Верно ведь?
   Он очутился бы лицом к лицу с толпой людей чуждого ему круга. Людей с высшим образованием. В галстуках от Хуго Босс, костюмах от Армани и платьях от Каспара. Нет, это было бы нечестно. Все равно что бросить в морские волны человека, не умеющего плавать.
   Верно ведь?
   Говоря по правде, я никогда не видела Криса в официальной обстановке. Ну, не совсем официальной, но, скажем, в большой компании. Кто знает, а вдруг он прекрасно чувствовал бы себя в костюме и как ни в чем не бывало подносил бы к губам бокал с шампанским и угощался крохотными бараньими отбивными?
   Но я не дала Крису возможности показать себя вне привычной среды.
   Почему?
   Может – и это предположение меня пугало – может, меня больше всего тревожила перспектива представить Криса родным. Я опасалась, что мои родители – и Дэвид? – осудят мой выбор партнера для эпохального события.
   «Согласись, Даниэлла, – сказала я себе, рассеянно глядя на рыжеволосую, оглушительно хохочущую шестидесятилетнюю тетушку Мирру, – в твоей семейке каждое событие становится эпохальным. Семейка Лирзов может устроить настоящий спектакль даже из твоей новой прически».
   Может, мне было бы спокойнее оказаться вне семейного круга? Без своих «корней»? По крайней мере время от времени?
   Я выскользнула на террасу и, достав из сумочки мобильный, позвонила Крису. Он ответил после первого звонка.
   – Привет, Даниэлла! – жизнерадостно воскликнул он. – Так и знал, что это ты! Я забил твой номер в память сотового. Ну, как дела? Рада повидаться с родителями?
   Господи, как мне не хватало его в эту минуту!
   – Еще бы! Знаешь, Крис, я тут подумала… э… то есть… хотела узнать, как ты насчет того, чтобы тебе приехать в Бостон, когда я вернусь? Мы могли бы отпраздновать мой день рождения.
   – В Бостоне? Не на Вайнярде? – переспросил он с легким недоумением.
   Или это всего лишь мое воображение?
   – Э… ну да. Согласен?
   – Даниэлла, я бы с удовольствием, – ответил он на этот раз, похоже, с искренним энтузиазмом. – Но я почти не бываю в Бостоне. Времени нет. Летом обычно работы полно, но если ты хочешь, попробую что-то придумать. Только выбери день, договорились?
   В этот момент дверь на террасу открылась и оттуда вырвался громкий взрыв смеха.
   – Ты где? – спросил Крис с улыбкой в голосе.
   – Дома, конечно, – солгала я. – Просто у нас в семье молчунов нет. Вечно все стараются перекричать друг друга. Веселятся вовсю.
   – Звучит неплохо. Спасибо, что позвонила. Для меня это много значит. Прости, но мне пора. Мы с Джонни как раз собирались грузить…
   – Понимаю, – перебила я. – Я… я скучаю по тебе, Крис.
   – А я – по тебе. Надеюсь, скоро увидимся.
   – Да, – прошептала я, едва не плача.
   Мы попрощались, и я долго стояла, глядя на воду, пока не пришла в себя. Вернувшись в зал, заметила стоявшего у стойки бара Дэвида. От одного присутствия брата у меня всегда становилось легче на душе.
   – Привет, – окликнула я, подходя, – а где же Роберта?
   – Откровенно говоря, мне абсолютно все равно. Она становится полным геморроем! Вернее, чирьем в заднице!!
   – Дэвид! – охнула я, опасливо оглядываясь.
   Слава Богу, поблизости не оказалось никого, кроме бармена, и, как всякий приличный бармен, этот и глазом не моргнул, услышав столь невежливое заявление клиента.
   – Ты говоришь о своей невесте! – свирепо прошептала я. – Будущей матери твоих детей. Что стряслось?
   – Прости, Даниэлла, только…
   Дэвид шумно вздохнул: привычка, унаследованная нами обоими от дедушки.
   – Что «только»? Мне-то ты можешь сказать.
   Но прежде чем ответить, Дэвид потребовал еще один джин с тоником. Потом мы отошли, чтобы дать другим подойти к бару.
   – Понимаешь, мы ищем дом, – начал он, когда мы остановились у большого окна с видом на воду. – А она вбила себе в голову, что желает жить в усадьбе вроде поместья Скарлетт О’Хара и уже нашла нечто подобное…
   – Ты имеешь в виду Тару из «Унесенных ветром»?
   – Наверное, не помню точно. Важно другое: сейчас нам такое не по карману. Мне не по карману. Может, лет через пять, если мои планы осуществятся и практика увеличится… Надеюсь, что тогда я смог бы себе это позволить. Но не сейчас.
   – И в чем проблема? – удивилась я. – Скажи ей.
   – А вот здесь, сестричка, вся загвоздка. Я сказал. И не один раз, а три, пять, десять. Но она не желает слышать. Представляешь, уже объявила своей мамаше, что мы якобы поговорили с агентом и решили купить дом! А когда я припер ее к стенке, заявила: «О, Дэвид, ты непременно что-нибудь придумаешь, и все будет в порядке». Как тебе?
   Я не совсем понимала, что именно хочет Дэвид услышать от меня. Ответ Роберты казался мне позитивным. Неприятно другое: зачем она солгала матери?
   – Ну, – нерешительно промямлила я, – по крайней мере она верит в тебя.
   Дэвид прикончил джин одним долгим глотком.
   – А вот веры я и не вижу, – резко бросил он. – Зато вижу попытку надавить. Беда в том, что она вконец избалована и вместо того, чтобы помогать мне, стремится разорить. Мы должны быть одной командой. Семьей. А она думает только о себе.
   Убежденность и горечь в голосе Дэвида ошеломили меня.
   – Для тебя это открытие? – осмелилась спросить я. – То есть ты считаешь, что Роберта изменилась с тех пор, как ты впервые ее встретил? Со времени вашей помолвки?
   Дэвид покачал головой:
   – Нет. Сказать по справедливости, нет. Изменился я. Но что сейчас об этом говорить! Я порчу день рождения своей любимой сестрички нытьем и жалобами. Прости, милая.
   Я обняла его и прижала к себе.
   – Я беспокоюсь за тебя, Дэвид. Хочу, чтобы ты был счастлив.
   – Не волнуйся, – заверил он, чмокнув меня в макушку. – Я смогу о себе позаботиться. Честно. Даю слово. И буду счастлив. О’кей? А ты веселись и забудь о плохом.
   И направился к родителям. Я смотрела ему вслед.
   Как можно веселиться после того, что я услышала?
   Неужели никто из нас не может быть счастлив?
   Клер собирается выйти за невыносимо узколобого, эгоцентричного сноба.
   Дэвид наконец осознал то, что я поняла еще в начале лета: его невеста – испорченная эгоистичная дрянь.
   А Крис…
   В Крисе нет ничего плохого, кроме того факта, что он таков, каков есть. Как и я.
   И хотя я и согласилась поехать с ним на рыбалку, а он пообещал навестить меня в Бостоне, беда в том, что мы совершенно друг другу не подходим.
   Хотя с ним я счастлива.
   Вернувшийся после перерыва оркестр заиграл быструю мелодию. Парочки потянулись в центр зала.
   Парочки, прожившие вместе сорок лет. Партнерам было под семьдесят.
   Сорокалетние и тридцатилетние парочки, многие во втором или третьем браке…
   «Люди не устают предпринимать все новые попытки. Они стараются быть счастливыми», – подумала я.
   Может, у Джинси с Риком тоже получится?
   Очень хотелось бы на это надеяться. Хотя Джинси упорно не желала серьезных отношений с вдовцом, имеющим ребенка.
   Словно прочитав мои мысли, откуда-то появились Джинси и Клер. Клер выглядела изумительно в бледно-зеленом платье без рукавов, кремовых туфельках на средних каблучках и с сумочкой в тон.
   Сегодня утром Джинси исчезла в ванной, захватив мой гель для волос, и каким-то образом умудрилась придать себе вид лукавого эльфа, который очень ей шел.
   Я считала ее усилия и соответствующие результаты собственным достижением. Тут не поспоришь, я оказываю на Джинси благотворное влияние, и это очень приятно.
   – Мы хотим преподнести тебе подарки! – весело объявила Клер.
   – Спятили? Ничего вы мне не должны!
   – Ну да, конечно.
   Джинси протянула мне тяжелую коробку в блестящей розовой упаковке.
   – Если не понравится, у меня остался чек, так что можно вернуть в магазин.
   – Честное слово, понравится, – поклялась я, разрывая обертку. Внутри оказалась книга о Кевине Окойне, знаменитом визажисте, который трагически погиб года два назад. – О Господи, это… Я сейчас заплачу. Джинси, спасибо тебе, спасибо…
   Джинси неловко погладила меня по плечу.
   – Я спросила продавщицу в «Барнс энд Ноубл», что может заинтересовать девушку вроде тебя. Ну, такую, которая любит косметику, украшения и все такое. Пришлось выбирать между этой книгой и той, что написала Элизабет Тейлор…
   – «Мой роман с драгоценностями»? Я купила ее в день выхода.
   – Я так и думала, – засмеялась Джинси.
   Клер, в свою очередь, вручила мне толстый белый конверт:
   – Держи. И поздравляю.
   Это оказался подарочный сертификат в «Бель-Санте», модный салон красоты на Ньюберри-стрит.
   – Ой! – закричала я. – Здесь хватит на массаж и косметичку! О, Клер, тебе не следовало так тратиться!
   – Желаю провести время в свое удовольствие, – рассмеялась Клер.
   Джинси ткнула меня в бок:
   – Знаешь, неплохо бы выпить шампанского! Как называлась та марка, что подавали на вечеринке Уина?
   – А мне казалось, ты не любишь шампанское, – поддела я.
   – Всегда неплохо мыслить шире.
   Мы дружно подняли бокалы.
   – За именинницу.
   – За вас, подружки! За то, что не поленились приехать на Лонг-Айленд.
   – За нас, – заключила Клер.
   И мы чокнулись.
   О’кей. Может, я зря не верила в Криса?
   Зато оказалась права, пригласив на семейный праздник Джинси и Клер.
   Своих подруг.

КЛЕР
КОГДА ВЫ МЕНЬШЕ ВСЕГО ЭТОГО ОЖИДАЕТЕ

   Проходя через гостиную, я мельком взглянула на Уина, погруженного в чтение «Уолл-стрит джорнал». Рядом стоял стакан с виски. Услышав шаги, он удивленно вскинул глаза:
   – Уходишь?
   – Да, – коротко бросила я.
   У меня своя жизнь. Без тебя. Пусть даже я совсем запуталась.
   – Могу я узнать, куда ты собралась?
   – Конечно. На чтения в библиотеку на Копли-сквер. В город приехала одна из моих любимых писательниц.
   – Да? – озадаченно переспросил Уин. – И кто же это?
   – Вряд ли ты ее знаешь.
   – Ты ни разу о ней не упоминала?
   – Почему? Упоминала. Барбара Майклз. Пишет под псевдонимом Элизабет Питерс. И я собрала все ее книги. Они стоят прямо здесь, на полках, у тебя за спиной.
   – Что-то не помню, – пробормотал Уин, задумавшись.
   Я открыла шкаф и вытащила складной зонтик.
   – В библиотеках вечная вонь, – неожиданно изрек Уин. – Пристанище для бродяг и бездомных! Не понимаю, как ты можешь выносить этот запах! Почему бы тебе не пойти в «Барнс энд Ноубл»? По крайней мере там чисто. И можно всегда получить чашку приличного кофе.
   Я попыталась улыбнуться.
   Попытка удалась.
   – Потому что Барбара Майклз не читает в «Барнс энд Ноубл». Она читает в библиотеке.
   Но Уин уже уткнулся в газету: очевидно, он считал разговор оконченным.
   – Ну, – заключил он, переворачивая страницу, – только не позволяй никому к тебе клеиться.
   Я едва не упала в обморок. Живот скрутило, во рту пересохло, на лбу выступил пот.
   Господи, что известно Уину? Может, кто-то из его коллег видел меня с Финном в тот день, Четвертого июля?
   Но, судя по легкой улыбке, Уин понятия не имел об измене.
   Я постаралась отбросить назойливые угрызения совести.
   Он изволил пошутить! Думает, на дурацкой встрече с писательницей не найдется ни одного приличного мужчины, который попытается «снять» меня. Только жалкие бездомные неудачники и ничтожные гомосексуалисты.
   Он в этом уверен.
   А может, он считает, что даже если там и найдется нормальный мужчина, никто не заметит меня. Не говоря уже о попытке знакомства.
   Но почему?
   Потому что я не из тех женщин, которых «снимают». Не сексуальная, не шикарная, ничем не выдающаяся серенькая мышка.
   Я просто Клер.
   Милочка.
   Дорогуша.
   Солнышко…
   – Ничего со мной не случится, – вяло отозвалась я, хватая сумочку и спеша к выходу.
   – Когда ты при… – окликнул Уин, но захлопнувшаяся дверь отсекла остальное, а я не позаботилась ответить.
   На чтении и раздаче автографов присутствовало человек пятьдесят, что лично мне показалось огромным успехом. Позже, прижимая к себе подписанный автором экземпляр последней книги из серии об Амалии Пибоди, я стала рассматривать выставку снимков археологических раскопок времен конца девятнадцатого – начала двадцатого века, то есть приблизительно того периода, когда знаменитая героиня мисс Майклз находилась в Египте.
   Я так увлеклась, что не сразу увидела еще одного поклонника творчества писательницы, стоявшего справа от меня.
   Мужчину. Лет на пять – семь старше меня.
   Честно говоря, я заметила его раньше. Да и трудно было не заметить, учитывая, что он был единственным мужчиной в зале, если не считать двух библиотекарей.
   Я украдкой оглядела незнакомца. Высокий. Рыжевато-каштановые, коротко стриженные волосы. Модная щетинистая бородка. Четкий профиль. Прямой нос, резко очерченный подбородок. Чем-то он напоминал викинга.
   Я поспешно отвернулась, испугавшись, что он поймает меня за подглядыванием.
   Но опоздала.
   – Привет! – окликнул он, и я повернулась к нему.
   – Привет.
   «Викинг» взглядом указал на книгу, которую я держала в руках:
   – Вы были на чтениях.
   – Да, – улыбнулась я. – Люблю ее романы.
   Судя по аккуратной чистой одежде, этому типу вряд ли приходилось бродяжить. А если он гей, какая мне разница? Тем более что я помолвлена с Уином.
   Больше никаких ошибок. Никаких измен. Никогда.
   В ответ я показала на томик у него под мышкой:
   – Кажется, и вы тоже.
   Мужчина кивнул:
   – Признаюсь, я ее поклонник. Книги мисс Майклз разбросаны по всей квартире моей сестры. Как-то я случайно поднял одну, намереваясь спокойно клевать носом в кресле над развернутыми страницами. Всего одна глава, и я подсел как на иглу.
   «В конце концов, что плохого в разговоре о книгах?» – спросила я себя.
   – Ее персонажи – сильные умные люди, – улыбнулась я, – но при этом не идеальны. Кажется, что они твои знакомые. Живут где-то рядом. Обыкновенные. Во всяком случае, мне кажется, что я могла быть героиней одного из романов. Если не считать… если не считать…
   – Продолжайте, – попросил он. – За исключением того, что реальная жизнь куда сложнее. Потому что здесь не один автор, принимающий глобальные решения, а бесконечное множество. Это они рождают хаотические, противоречивые идеи, и нет такого редактора, который организовал бы все это обилие в имеющее смысл целое…
   – Собственно говоря, я имела в виду не совсем это, – призналась я. – Но наблюдение очень точное. Впрочем, я хотела сказать, что, даже испуганные или расстроенные, героини книг мисс Майклз смело ищут свою судьбу. У них есть убеждения, собственные интересы, они стараются отыскать справедливость и правосудие, дать отдых усталым душам… – Поняв, что увлеклась, я смущенно смолкла. После неловкой паузы, краснея, закончила: – Простите, совсем вас заговорила. Во всем этом есть какой-то смысл?
   – Разумеется. А почему вы считаете, что не похожи на героинь Майклз-Питерс?
   – Потому что так и есть.
   Незнакомец как-то странно посмотрел на меня:
   – Вы уверены?
   – Абсолютно.
   – Что же, может быть, вы стремитесь стать героиней? Героиней собственной жизни?
   Интересная мысль.
   – Это было бы неплохо, – кивнула я. – Наверное, мне следует поставить себе именно такую цель. Спасибо.
   Он глянул сначала на часы, потом на меня:
   – Послушайте, сейчас только восемь. Я подумал, может, нам выпить кофе? Заодно продолжим беседу.
   Второй раз за этот вечер я едва не грохнулась в обморок. Правильно ли я расслышала? Но спокойный выжидающий взгляд подтвердил, что с моим слухом все в порядке.
   – О… мне так жаль, – тихо сказала я, – с удовольствием выпила бы с вами кофе, но, видите ли, я помолвлена…
   И как последняя дура повертела левой рукой. И только тогда сообразила, что не надела кольца.
   – Прошу прощения, – неловко усмехнулся он. – Я не заметил кольца.
   Я невольно опустила глаза на пустую руку.
   – Его отдали уменьшить, – пояснила я, словно его это могло интересовать. – Разумеется, откуда вам знать…
   – Ну… Полагаю, мне пора. Доброй вам ночи.
   – Спасибо, – кивнула я, выдавив улыбку. – Вам тоже.
   Последовало мгновение исключительной взаимной неловкости. После чего он с поспешным кивком оставил меня одну перед рядами фотографий.
   Я немного постояла, слепо таращась на остальных посетителей.
   Даже не спросила, как его зовут.
   Незнакомец. Поклонник.
   Я сама виновата в происшедшем недоразумении.
   Виновата в том, что произвожу обманчивое впечатление.
   Почему я не надела обручальное кольцо?!
   Да потому что похудела так, что кольцо спадало с пальца! Испугалась, что потеряю. Вот Уин и отвез его к ювелиру – уменьшить.
   А без кольца я будто бы находилась в свободном поиске.
   Может, спрятаться и никуда не выходить из квартиры, пока кольцо не окажется на моем пальце?