Страница:
Второй ретикулянец стал медленно приближаться, держа сеть наготове и рисуя в воздухе узоры взмахами кинжала. Я схватил обеими руками свое режущее оружие и рванулся вперед ему навстречу. В этот миг я почувствовал в теле щекотание адреналина, что означало, что мое тело перешло на второе дыхание и было готово к сражению.
Инопланетянин бросился на меня, пытаясь порезать мне ноги на бегу. Я отскочил в сторону. Он закружил на месте, попробовал снова достать меня, на сей раз отвлекая мое внимание кинжалом, и достал сеть, пытаясь ее бросить. Я отступил и ждал настоящего нападения. Он тянул время. Он стал кружить вокруг меня по более широкой дуге, пытаясь загнать меня в ближайший угол зала. Я дал ему это делать несколько минут, потом прорвал его блокаду и выбежал снова на середину пола. Твврррлл был не более чем в трех метрах от меня. Я увидел в этом свой шанс и бросился на него.
Эта его сумка была весьма вместительна. Он навел на меня маленькое ручное ружье. Это мог быть и автомат, стреляющий дротиками, – его бы сканеры в фальне не заметили.
– Мне не хотелось бы использовать против тебя такое недостойное оружие, – сказал мне твврррлл, – но я это сделаю, если ты будешь действовать бесчестно.
Я отпрянул и от противоположной стены. Второй ретикулянец пересек комнату и стал патрулировать уже большой кусок зала. В конце концов он загонит меня в угол, и тем самым я стану мишенью для сети. Если я не нападу первым. Но, если я окажусь поближе к нему, что необходимо для моего нападения, он наверняка успеет набросить на меня сеть. Мне нужно было еще какое-нибудь оружие. Я скользнул к куче мусора, которая лежала у дальней стены, поглядывая на нее в поисках чего-нибудь подходящего. Я увидел длинный кусок металла, наверное, алюминия, который был погнут и на одном конце зазубренный. Я отступил вправо и поднял его. Инопланетянин смотрел на меня как всегда, бесстрастно, но мне показалось, что в его позе что-то изменилось, словно он перестраивал свою стратегию на ходу.
Я тоже подумал. Я сообразил, что большая часть нападений первого ретикулянца, так же, как и моего теперешнего противника, была направлена против тех частей моего тела, которые не были жизненно важны. С дрожью я понял, почему. Цель состояла в том, чтобы ранить меня и взять живым, оставив меня для окончательной почетной смерти на вивисекционном столе. И это было моим преимуществом. Я бы наверняка не выиграл первый раунд.
И на сей раз можно было крепко сомневаться, что я смогу победить, если не использую это преимущество как следует.
Я продолжал отступать вправо, когда он стал прижимать меня поближе к правому углу. Я дал ему возможность подойти, слегка разворачиваясь, чтобы начать пятиться, шагнул два раза к углу, потом внезапно прыгнул вперед, отталкиваясь одной ногой. Он было занес сеть для броска, но увидел зазубренный конец металлического прута, который был готов запутать и порвать сеть, и передумал. Я набросился на него, размахивая своим оружием. Несколько шагов он отступал. Потом он наклонился и попытался резануть меня по верхней части бедра. Я едва сумел увернуться и замахнуться на его руку, выпустив заряд из горелки, но не попав в него. Конец светящегося прута провел черту в воздухе, светясь в полутьме.
Он дважды отступил назад, потом бросился, фехтуя кинжалом, сделал три шага влево от меня и хлестнул сетью, словно кнутом, мне по ногам. Ее конец ловко обвился вокруг моей икры. Я увернулся, чтобы освободиться от сети, но сперва он успел дернуть и свалить меня с ног. Я упал на бок и покатился, упустив из рук алюминиевый стержень. Я крутнулся на коленях, чтобы найти его, но на сей раз не успел, и ретикулянец оказался надо мной. Влажная, липкая ткань сети окутала меня. Словно это было живое существо, живущее собственной жизнью, она немедленно стала сжиматься, окутывая меня словно теплой тянучкой. Я боролся и попытался встать, растягивая ткань сети всеми мышцами. Она стала упругой и немедленно начала стягиваться обратно, сжимаясь, словно напряженная мышца. Я почувствовал пылающую боль в колене, завопил и свалился. Я перекатился и постарался убрать руку с горелкой подальше от лица. Включив ее, я прорезал в ткани сети небольшое отверстие, через которое просунул руку с горелкой. Горелку я поднес к самому лицу ретикулянца. Он наклонился надо мной, пытаясь просунуть лезвие ножа в сеть, чтобы хирургически точно перерезать сухожилия моих ног. Он уклонился от горелки, схватив мою руку возле плеча, его хватка была крепкой, словно тиски. Я вывернул руку и стал тыкать ему горелкой в морду, всякий раз включая ее. Я схватил сеть в пригоршню и рванул на себя, его нож распорол сеть и проделал в ней здоровую дыру. Я вытащил из сети левую ногу и пнул как следует вверх, пяткой попав ему по глазам. Он упал, пытаясь удержать меня за плечо, но я вывернулся, достал до него и горелкой прочертил длинную дугу на его теле. Я перекатился, встал на колени и стал резать сеть. Я освободил и вторую ногу и встал, собрав липкую массу сети вокруг тела, пока бежал в другой конец зала.
Это заняло у меня много времени, но я все же освободился. Руки, одежда, лицо – все было покрыто липкой массой от сети. Ретикулянец лежал неподвижно, но постепенно он стал подниматься, я бросился назад к нему, но он уже встал на колени, когда я к нему подбежал. Я подступил к нему поближе, размахивая включенной горелкой прямо у него перед лицом. Он встал, одна рука была прижата к обуглившейся прорези в хитине груди и живота. Из раны текла пенистая розовая жидкость. Он стал отбивать горелку своим ножом, пытаясь одновременно порезать мне руку или предплечье. Я загнал его в дальний угол, размахивая перед ним горелкой, причем не выключал ее ни на миг. Он врезался спиной в цилиндрической формы машину, отступил влево, ударился головой о трубу наверху, нагнул голову. Я попытался хватить его за шею, промахнулся и задел горелкой вертикальную трубу слева от себя. Труба стала плеваться и шипеть. Я вовремя отступил – струя кипящей желтой жидкости рванула из трубы, выстрелив на длину всего зала невысокой дугой. Инопланетянин успел использовать этот момент, чтобы выбраться из путаницы труб и проковылять подальше. Я нырнул под струю жидкости, чувствуя, как несколько кипящих капель все-таки упало мне на шею, и бросился за ним. Я поймал его и ударил пламенем горелки по спине, на ней тут же появилась еще одна обугленная рана. Он остановился и стал слепо молотить воздух рукой с кинжалом. Я ушел от удара и снова выпрямился, включив горелку. Еще одна полоса прорезала его торс, пересекая первую рану, нанося невозместимые повреждения всему телу. Я отступил, перенес вес тела на одну ногу и снова бросился в атаку. Ретикулянец согнулся пополам от боли. Я попытался зажать его шею в захват, но он отбил горелку в сторону. Я попробовал нагнуться пониже и прорезал ему левое бедро, отскочил и быстро ударил пламенем в лицо, а потом нанес крестообразную рану в грудь. Хитин на груди с треском распался и упал обломками на пол. Внутри было сплетение органов, больше похожих на механизм какой-нибудь машины, которые стали выпадать ретикулянцу в руки. Какие то трубки, почти прозрачные, истекающие розовой жидкостью, выползли наружу, из отрезанных кусков вытекала розовая жидкость. Множество оранжевой сиропистой массы вытекло вместе со странным органом, который был похож на шестиугольный браслет с подвесками. Розовая пена лужами скапливалась на полу. Я ударил пламенем горелки его сложенные на брюхе руки. Масса его внутренностей выпала с плеском на пол. Упал и нож с черным лезвием.
Я расчленил его. Сперва руки. Потом одну ногу. Он повалился, и я методично порезал его на кусочки, словно рака переростка, каким он в моих глазах и был. Это заняло несколько минут.
Когда я с этим покончил, я посмотрел в зал и увидел, что он весь полон дыма. Дальняя сторона зала вся была охвачена пламенем, и дымящаяся жидкость покрывала пол.
Я посмотрел на дверь. Твврррлл шел ко мне, зажав в руке нож. Я рванул в облако дыма и пара, зажав нос и рот и размахивая зажженной горелкой. Я слепо кружил, пока не наткнулся на дверь и не выбежал наружу.
Инопланетянин бросился на меня, пытаясь порезать мне ноги на бегу. Я отскочил в сторону. Он закружил на месте, попробовал снова достать меня, на сей раз отвлекая мое внимание кинжалом, и достал сеть, пытаясь ее бросить. Я отступил и ждал настоящего нападения. Он тянул время. Он стал кружить вокруг меня по более широкой дуге, пытаясь загнать меня в ближайший угол зала. Я дал ему это делать несколько минут, потом прорвал его блокаду и выбежал снова на середину пола. Твврррлл был не более чем в трех метрах от меня. Я увидел в этом свой шанс и бросился на него.
Эта его сумка была весьма вместительна. Он навел на меня маленькое ручное ружье. Это мог быть и автомат, стреляющий дротиками, – его бы сканеры в фальне не заметили.
– Мне не хотелось бы использовать против тебя такое недостойное оружие, – сказал мне твврррлл, – но я это сделаю, если ты будешь действовать бесчестно.
Я отпрянул и от противоположной стены. Второй ретикулянец пересек комнату и стал патрулировать уже большой кусок зала. В конце концов он загонит меня в угол, и тем самым я стану мишенью для сети. Если я не нападу первым. Но, если я окажусь поближе к нему, что необходимо для моего нападения, он наверняка успеет набросить на меня сеть. Мне нужно было еще какое-нибудь оружие. Я скользнул к куче мусора, которая лежала у дальней стены, поглядывая на нее в поисках чего-нибудь подходящего. Я увидел длинный кусок металла, наверное, алюминия, который был погнут и на одном конце зазубренный. Я отступил вправо и поднял его. Инопланетянин смотрел на меня как всегда, бесстрастно, но мне показалось, что в его позе что-то изменилось, словно он перестраивал свою стратегию на ходу.
Я тоже подумал. Я сообразил, что большая часть нападений первого ретикулянца, так же, как и моего теперешнего противника, была направлена против тех частей моего тела, которые не были жизненно важны. С дрожью я понял, почему. Цель состояла в том, чтобы ранить меня и взять живым, оставив меня для окончательной почетной смерти на вивисекционном столе. И это было моим преимуществом. Я бы наверняка не выиграл первый раунд.
И на сей раз можно было крепко сомневаться, что я смогу победить, если не использую это преимущество как следует.
Я продолжал отступать вправо, когда он стал прижимать меня поближе к правому углу. Я дал ему возможность подойти, слегка разворачиваясь, чтобы начать пятиться, шагнул два раза к углу, потом внезапно прыгнул вперед, отталкиваясь одной ногой. Он было занес сеть для броска, но увидел зазубренный конец металлического прута, который был готов запутать и порвать сеть, и передумал. Я набросился на него, размахивая своим оружием. Несколько шагов он отступал. Потом он наклонился и попытался резануть меня по верхней части бедра. Я едва сумел увернуться и замахнуться на его руку, выпустив заряд из горелки, но не попав в него. Конец светящегося прута провел черту в воздухе, светясь в полутьме.
Он дважды отступил назад, потом бросился, фехтуя кинжалом, сделал три шага влево от меня и хлестнул сетью, словно кнутом, мне по ногам. Ее конец ловко обвился вокруг моей икры. Я увернулся, чтобы освободиться от сети, но сперва он успел дернуть и свалить меня с ног. Я упал на бок и покатился, упустив из рук алюминиевый стержень. Я крутнулся на коленях, чтобы найти его, но на сей раз не успел, и ретикулянец оказался надо мной. Влажная, липкая ткань сети окутала меня. Словно это было живое существо, живущее собственной жизнью, она немедленно стала сжиматься, окутывая меня словно теплой тянучкой. Я боролся и попытался встать, растягивая ткань сети всеми мышцами. Она стала упругой и немедленно начала стягиваться обратно, сжимаясь, словно напряженная мышца. Я почувствовал пылающую боль в колене, завопил и свалился. Я перекатился и постарался убрать руку с горелкой подальше от лица. Включив ее, я прорезал в ткани сети небольшое отверстие, через которое просунул руку с горелкой. Горелку я поднес к самому лицу ретикулянца. Он наклонился надо мной, пытаясь просунуть лезвие ножа в сеть, чтобы хирургически точно перерезать сухожилия моих ног. Он уклонился от горелки, схватив мою руку возле плеча, его хватка была крепкой, словно тиски. Я вывернул руку и стал тыкать ему горелкой в морду, всякий раз включая ее. Я схватил сеть в пригоршню и рванул на себя, его нож распорол сеть и проделал в ней здоровую дыру. Я вытащил из сети левую ногу и пнул как следует вверх, пяткой попав ему по глазам. Он упал, пытаясь удержать меня за плечо, но я вывернулся, достал до него и горелкой прочертил длинную дугу на его теле. Я перекатился, встал на колени и стал резать сеть. Я освободил и вторую ногу и встал, собрав липкую массу сети вокруг тела, пока бежал в другой конец зала.
Это заняло у меня много времени, но я все же освободился. Руки, одежда, лицо – все было покрыто липкой массой от сети. Ретикулянец лежал неподвижно, но постепенно он стал подниматься, я бросился назад к нему, но он уже встал на колени, когда я к нему подбежал. Я подступил к нему поближе, размахивая включенной горелкой прямо у него перед лицом. Он встал, одна рука была прижата к обуглившейся прорези в хитине груди и живота. Из раны текла пенистая розовая жидкость. Он стал отбивать горелку своим ножом, пытаясь одновременно порезать мне руку или предплечье. Я загнал его в дальний угол, размахивая перед ним горелкой, причем не выключал ее ни на миг. Он врезался спиной в цилиндрической формы машину, отступил влево, ударился головой о трубу наверху, нагнул голову. Я попытался хватить его за шею, промахнулся и задел горелкой вертикальную трубу слева от себя. Труба стала плеваться и шипеть. Я вовремя отступил – струя кипящей желтой жидкости рванула из трубы, выстрелив на длину всего зала невысокой дугой. Инопланетянин успел использовать этот момент, чтобы выбраться из путаницы труб и проковылять подальше. Я нырнул под струю жидкости, чувствуя, как несколько кипящих капель все-таки упало мне на шею, и бросился за ним. Я поймал его и ударил пламенем горелки по спине, на ней тут же появилась еще одна обугленная рана. Он остановился и стал слепо молотить воздух рукой с кинжалом. Я ушел от удара и снова выпрямился, включив горелку. Еще одна полоса прорезала его торс, пересекая первую рану, нанося невозместимые повреждения всему телу. Я отступил, перенес вес тела на одну ногу и снова бросился в атаку. Ретикулянец согнулся пополам от боли. Я попытался зажать его шею в захват, но он отбил горелку в сторону. Я попробовал нагнуться пониже и прорезал ему левое бедро, отскочил и быстро ударил пламенем в лицо, а потом нанес крестообразную рану в грудь. Хитин на груди с треском распался и упал обломками на пол. Внутри было сплетение органов, больше похожих на механизм какой-нибудь машины, которые стали выпадать ретикулянцу в руки. Какие то трубки, почти прозрачные, истекающие розовой жидкостью, выползли наружу, из отрезанных кусков вытекала розовая жидкость. Множество оранжевой сиропистой массы вытекло вместе со странным органом, который был похож на шестиугольный браслет с подвесками. Розовая пена лужами скапливалась на полу. Я ударил пламенем горелки его сложенные на брюхе руки. Масса его внутренностей выпала с плеском на пол. Упал и нож с черным лезвием.
Я расчленил его. Сперва руки. Потом одну ногу. Он повалился, и я методично порезал его на кусочки, словно рака переростка, каким он в моих глазах и был. Это заняло несколько минут.
Когда я с этим покончил, я посмотрел в зал и увидел, что он весь полон дыма. Дальняя сторона зала вся была охвачена пламенем, и дымящаяся жидкость покрывала пол.
Я посмотрел на дверь. Твврррлл шел ко мне, зажав в руке нож. Я рванул в облако дыма и пара, зажав нос и рот и размахивая зажженной горелкой. Я слепо кружил, пока не наткнулся на дверь и не выбежал наружу.
13
Прошло не так много времени, прежде чем мне попались и другие души в этом технологическом аду. Пожарная бригада промчалась мимо меня, таща снаряжение, одетая в огнезащитные костюмы. Они с удивлением посмотрели на меня, но не остановились.
Я улыбнулся и помахал им рукой, хромая к той лестничной клетке, откуда они высыпались. Мне было очень больно, я был ранен, но не смертельно. Задние мышцы моей левой ноги немного пострадали, но не совсем были перерезаны. На правом бедре была колотая рана, и она действительно болела. Я добрался до лестницы и стал карабкаться по ней, но ногоны в ярких мундирах – как потом оказалось, служба безопасности – встретили меня, прежде чем я оказался намного выше подвала. Они взяли меня под арест.
За тот час, который последовал за этим, произошло много событий, но я их почти не помню. Меня снова провели через подвал и подняли наверх на скоростном лифте. Как мне казалось, мы поднимались целый час. Меня заковали в колючие наручники из чего-то вроде кожи и плюхнули в кресло в каком-то кабинете. Мне жестами дали понять, что мне лучше не пытаться уйти. Двоих охранников поставили возле двери, остальные вылетели из кабинета, закрыв и запоров дверь. Я сидел там как в тумане минут десять. Потом пришли еще какие-то люди из службы безопасности, перевели меня в другой кабинет и посадили там под замок. Потом они выбежали. Такое повторилось еще два раза.
Мне кажется, что меня перевели во что-то вроде лазарета, но сделали со мной немного. Доктора осмотрели меня и решили, что со мной не стоит возиться. Со мной в принципе все было в порядке. Мне просто хотелось превратить свой мозг в белое пятно и все забыть. Но от меня никак не уходили образы дрожащих передо мной жвал и щупалец, а я сам был весь перемазан липучкой от сети. И еще мне трудно было прогнать образ внутренностей, которые, словно детали детского конструктора, сыпались из тела существа, один взгляд которого мог бы заставить сердце ребенка остановиться. И еще вонь скипидара и миндаля.
В какой-то момент появилась Сьюзен.
Она нежно провела рукой по моему лбу. Она плакала.
– Ох, Джейк, – сказала она.
– С тобой все в порядке? – спросил я спокойно. Потом я очнулся. – Сьюзен, – сказал я, и все показалось сном. – Сьюзи. Господи, Сьюзи.
Я встал, Сьюзен зарылась лицом в мою грязную куртку и зарыдала.
Ее голос был приглушен курткой, а она что-то жалобно причитала.
– ...Я виновата... это все я виновата... – это все, что я мог расслышать.
– Да нет же, нет, – сказал я.
Она поплакала еще, потом подняла голову. Она выглядела гак, словно плакала много часов. Неужели прошли часы с тех пор, как я поднялся из этих глубин под фальном?
– Бедная Тиви, – сказала она, и губы задрожали. – Как я могу теперь...
Она снова зарылась в меня лицом и вся дрожала.
– Ну-ну...
Честное слово, я так и сказал, как ребенку: ну-ну...
Кругом кто-то суетился. Рагна вышел из какого-то помещения, которое, наверное, служило кабинетом какому-то чиновнику, а мы сидели в его приемной.
– Достойная личность, к которой я сейчас обратился, – сказал он нам торжественно, – мечтает воззриться на вас лично, поскольку мы как раз обсуждаем ваш вопрос.
Мы вошли в пышный кабинет, который больше напоминал спальню. Ногой, который занимал этот кабинет, был одет в вишневые пышные одеяния и развалился на диване, как немыслимый восточный сатрап. Манеры его были небрежны, не сказать – оскорбительны. Он и Рагна обменялись несколькими словами. Мы стояли рядом.
Примерно минут пять они разговаривали, потом чиновник выплюнул какое-то слово, очевидно, оскорбление, встал и вышел через противоположную дверь.
– Почему вас обвиняют? – спросил я Рагну. – И что он тебе сказал?
– Он назвал меня так, как зовут нашу расу остальные ногоны, иными словами, что мы существа, которые вступают в неестественную половую связь с безглазыми животными то есть, пещерными животными. И нас не обвиняют, собственно говоря, не так уж и обвиняют. Им наплевать на Тиви. Вот пожар для них – дело страшное, это понятно. Можно сказать, что так им и надо, за то, что они живут на таких свалках, господи, крысы.
Если говорить точно, все это коровьего дерьма не стоит.
Я все-таки не мог понять до конца, но не стал расспрашивать, уверенный в том, что объяснение будет длинным и запутанным.
Мы отправились домой.
Медики ахгирров привели меня в полный порядок, и, пока я выздоравливал, техники починили нам трейлер. Никто ни слова не сказал о смерти Тиви. У ахгирров, как нам показалось, похорон не было. Что они делали с останками, нам тоже не сказали.
С нами ни в коем случае не говорили и не поступали так, чтобы мы почувствовали, что в чем-то виноваты. Муж Тиви Угар пришел к нам и сказал, что Тиви погибла, выполняя свой долг ученого. Это было все, что он сказал.
Однако состоялась церемония, в которой приняли участие и мы, люди. Вся коммуна собралась в огромной центральной пещере и сидела на прохладном каменном полу в полном молчании час или два. Потом они все встали и пошли по своим текущим делам.
Я провел два дня, вылеживаясь в роскошных апартаментах Рагны и его жены, уставясь на полированный гранит стены в спальне. Я видел, как странные образы роятся в зернистой поверхности. Лица Тиви, Сьюзен, Дарлы, моего отца. Сцены из моей собственной жизни тоже темные: смутные, словно я смотрел в зеркало, запачканное множеством рук, рук забвения.
Постепенно я стал выходить из такого состояния и через неделю более или менее вернулся в норму.
Прошли три очень занятых и напряженных дня, прежде чем мы попрощались с ахгиррами. Я наблюдал за последними стадиями ремонта. Ариадна тоже получила косметический ремонт и многочисленные внутренние переделки, но в конце концов и ее признали годной для путешествия. Она все еще была пурпурной, и цвет ей шел.
Посреди всего этого я отвел Шона в сторону. Я не делал этого до тех пор, пока мог. Я спросил его насчет того, что видел в пещерах.
– Ах, да, – сказал он, гладя свою буйную рыжую растительность. – Ну, а как именно выглядит этот твой снарк?
– Что ты хочешь этим сказать – «мой снарк»? Есть что, разные виды?
– Столько видов, сколько людей, которые их видят.
– Не понимаю. Так как, то, что я видел в лесу, там, на Высоком Дереве, было настоящим или нет?
– Трудно сказать. Есть несколько теорий. Никто не проводил ни капельки порядочных исследований, но кажется, что какие-то типы растений на планете производят галлюциногенную пыльцу.
– Понятно. Значит, то, что я видел, было просто мозговым электричеством.
– Да трудно сказать. Ты искал следы?
– Нет, меня вырубили прямо после того, как я его увидел.
– Ну, значит, это могло быть и настоящее существо. То есть, я хочу сказать, что ты наверняка видел нечто реальное. Ведь с точки зрения зоологии Высокое Дерево еще совсем не исследовано.
– А как ты объяснил бы, что это животное объявилось здесь?
Он пожал своими плечищами.
– Никак. Но ты мог увидеть настоящее существо там, на моей планете, а тут у тебя наступила замедленная реакция. Такие вещи случаются.
– Ага, такие вот галлюциногены. Переживания такого рода вполне часто происходят.
– Я знал несколько людей, которые утверждают, что их снарки появляются перед ними каждый нечетный месяц или что-то в этом роде. Это как процесс импринтинга. Идея фикс. Если ты простишь еще один галлицизм.
Я почесал подбородок, покачав головой.
– Но животное казалось таким реальным.
– Так оно и может быть, парень.
– Ага. Только вот...
– Что?
– Ты же сказал мне, что эта штука – не-буджум.
– Для меня это больше похоже на снарка.
– А что было бы, если бы я действительно увидел буджума?
– Ты не был бы тут, если бы его увидел.
– Тогда понятно, – ответил я.
Сэм был очень одинок, потому что его припарковали у входа в пещеру, поэтому между различными делами я решил непременно навестить его. Чтобы скоротать время, мы провели с ним проверку всех систем, просто чтобы убедиться, что все у него работает нормально. Мы могли бы время от времени это делать, что-то мы стирали, добавляли пару новых программ, все такое. Казалось, что все в порядке, пока я не обнаружил, что программа абсолютного времени Сэма, оказалось, отстает на два часа. В этом не было никакого сомнения. Сэм оказался на два часа позади всех остальных часов в тяжеловозе: тех, что на панели управления, на микроволновой печи в кухоньке, даже позади моих ручных часов, которые я вечно забываю надеть. Этому были только два объяснения. Либо таймер почему-то, по необъяснимой причине, на два часа выключился, а потом сам включился, либо Сэма выключили на то же самое время – два часа.
Не было никакой возможности непосредственно выключить Сэма, но, если бы я хотел, я мог бы прекратить подачу питания на его центральное процессорное устройство, и он вырубился бы мгновенно, как и всякий другой компьютер. Разумеется, Сэм никогда никому другому бы не разрешил такого учинить, но кто-то, кто работал над тяжеловозом, а не над ним...
Сэм сказал:
– Значит, у тебя выходит, что это случилось в мастерской, там, на Высоком Дереве.
– Не могу представить себе, когда еще и кому могла подвернуться такая возможность. Кроме как у Вонючки, который работал с тобой там, на Голиафе.
– Ну, Вонючка уж наверняка превыше всяких подозрений.
– Может быть. – Я немного подумал. – Ладно. Вонючка работал с тобой целый день, правильно? А в ту ночь милиция пыталась проникнуть в его гараж, чтобы тебя обыскать?
– Не знаю, кто это был. Я просто убрался оттуда поскорее.
– Да, и это как-то трудно объяснить, если подумать как следует.
– Это почему же?
– Ты говоришь, что с грохотом насквозь пробил гараж Вонючки. Ты кого-нибудь встретил?
– Не-а. Я прокатился через свободный участок, примял сарайчик, потом нашел тихую боковую уличку и выкатился из города. Никто за мной не последовал.
– Если это была милиция, то странно, что они не стали за тобой гнаться, – заметил я.
– Может быть, это был тот самый Петровски и его помощник или два.
Я кивнул.
– В этом есть свой смысл. Я не видел Петровски на ранчо телеологистов, когда милиция напала на него. Он мог как раз возглавить тот отряд, который собирался тебя обыскать.
– Возможно.
Сидя на сиденье стрелка впереди диагностического дисплея Сэма, я задумчиво пощипывал нижнюю губу, зажав ее между большим пальцем и указательным.
– Хотя Петровски мог быть и в одном из тех флиттеров. Только два приземлились тогда, насколько я помню. Не могу представить, чтобы он не стал лично командовать такой крупной операцией, как эта, поэтому попытку вломиться в тебя он мог оставить кому-нибудь из своих подчиненных.
– Возможно.
– Угу, – сказал я, продумывая варианты дальше. Наконец я сказал: – Ответь мне на такой вопрос – есть ли шанс, что тебя в ту ночь вырубили?
– А как они могли это сделать?
– Пистолет электромагнитной вибрации мог тебя таким образом выключить.
– Это выключило бы и все остальное, считая и прочие часы.
– Может быть, каким-нибудь другим способом? Может быть, ты ничего не замечал до тех пор, пока они не щелкнули выключателем?
– Ну что, черт возьми, такое было бы возможно, – согласился Сэм. – Но разве не больше смысла в твоей гипотезе, что это все приключилось на Высоком Дереве? Там-то у них были все возможности на свете. Ты же им сам велел посмотреть главный силовой узел на предмет проверки на набившийся туда песок.
– Я старался, как сам дьявол, – сказал я, – избежать необходимости делать выводы. Не нравится мне все это и то, что из этого следует. Если там они до тебя добрались и покопались в тебе, то это было сделано с какой-то целью.
– Чтобы получить управление мною? – спросил Сэм. – Так могу тебя уверить, что я совершенно такой же, каким был и раньше.
– Нет. Эти провинциальные ремесленники не знают, как обращаться с крупной искусственной личностью. Но они могли повозиться с твоей оборонительной системой программ, может быть, добавили и программу-подрывника, которая могла бы разрушить такие программы изнутри.
– Это еще зачем?
– Чтобы заставить тебя сделать что-нибудь, в чем ты и сам не отдавал бы потом себе отчета.
– Например?
– Например, чтобы ты оставлял какие-нибудь следы.
– Хорошо, я понял, к чему ты ведешь. Дай-ка я прочту, сколько центральной памяти мы сейчас используем под системное обеспечение и... Господи Иисусе!
Результат появился на экране еще раньше, чем Сэм отреагировал.
Цифра была вдвое больше, чем должна была бы быть.
– Ничего удивительного, что мне было трудно разгрызать все эти цифры во время стрельбы, – сказал Сэм. – Что это за мусор? Это не может быть просто программирование управления.
– Сомневаюсь, – ответил я.
– Дай-ка я попробую распечатать, посмотреть, что это такое. Черт! Почему-то я совсем не удивляюсь, что это не поддается распечатке.
– Ты слишком долго жил на свете. Переключи буфер на терминал панели управления, и дай я попробую.
Сэм так и сделал, и я набрал главное меню программ. Я пробовал различные варианты, чтобы выманить распечатку той массы байтов, которые заняли пространство в главной памяти, но не мог, хотя я получил их адрес и идентификацию программы.
– По крайней мере, у нее есть имя, – откомментировал Сэм.
– ВБМ 0001. Тебе это что-нибудь говорит?
– ВБМ что-то мне напоминает. Хотя, впрочем, не очень-то.
– Неудивительно. Ладно, посмотрим, что еще мы можем сделать. Как насчет этого?..
Через полчаса наш мешок с чудесами опустел, и наша главная память все еще была забита тем, что оказалось явной подрывной программой незаурядно крупных пропорций, которая упрямо отказывалась показаться или дать хотя бы намек, к чему она предназначена. Эта штука была везде. Точно так же, как она самовольно влезла в центральное процессорное устройство, она угнездилась и во вспомогательном банке файлов, но мы не могли точно сказать, где именно. Было такое ощущение, что она прописалась в мотеле и по чемодану оставила в каждой комнате. Эта штука отказывалась вступать в переговоры и отвечать на наши обращения к ней. Мы счистили ее из главной памяти, но она самовольно загрузилась, когда мы подключили снова банки памяти. А мы не могли вычеркнуть ее из вспомогательного хранилища файлов, потому что рисковали стереть что-то, что хотели сами сохранить. Мне стало не по себе от нашей беспомощности. В последней отчаянной попытке я провел два часа, кодируя диагностическую программу, которая, пусть даже и не в состоянии сказать мне, где именно сидит подкидыш, могла бы путем исключения сказать мне, где ее нет. Это не было обычной стандартной программой проверки. Эта программа не уступила бы управления и контроля ни одной другой программе, пока она действовала. Что она делала, когда включалась, оставалось загадкой. Если мотор был выключен, она совершенно бездействовала. Когда мы включили мотор, что-то произошло в системе удаления радиоактивных шлаков, но то, что происходило, было слишком тонко, чтобы мы могли это засечь.
После двух часов проверок я наконец смог обнаружить, что это могла быть за штука.
– Я бы сказала что это искусственный интеллект. Поколение десятое, может, и выше.
– Я тоже так и понял, – сказал Сэм, – что означает...
– Что у нас кто-то едет зайцем.
Я улыбнулся и помахал им рукой, хромая к той лестничной клетке, откуда они высыпались. Мне было очень больно, я был ранен, но не смертельно. Задние мышцы моей левой ноги немного пострадали, но не совсем были перерезаны. На правом бедре была колотая рана, и она действительно болела. Я добрался до лестницы и стал карабкаться по ней, но ногоны в ярких мундирах – как потом оказалось, служба безопасности – встретили меня, прежде чем я оказался намного выше подвала. Они взяли меня под арест.
За тот час, который последовал за этим, произошло много событий, но я их почти не помню. Меня снова провели через подвал и подняли наверх на скоростном лифте. Как мне казалось, мы поднимались целый час. Меня заковали в колючие наручники из чего-то вроде кожи и плюхнули в кресло в каком-то кабинете. Мне жестами дали понять, что мне лучше не пытаться уйти. Двоих охранников поставили возле двери, остальные вылетели из кабинета, закрыв и запоров дверь. Я сидел там как в тумане минут десять. Потом пришли еще какие-то люди из службы безопасности, перевели меня в другой кабинет и посадили там под замок. Потом они выбежали. Такое повторилось еще два раза.
Мне кажется, что меня перевели во что-то вроде лазарета, но сделали со мной немного. Доктора осмотрели меня и решили, что со мной не стоит возиться. Со мной в принципе все было в порядке. Мне просто хотелось превратить свой мозг в белое пятно и все забыть. Но от меня никак не уходили образы дрожащих передо мной жвал и щупалец, а я сам был весь перемазан липучкой от сети. И еще мне трудно было прогнать образ внутренностей, которые, словно детали детского конструктора, сыпались из тела существа, один взгляд которого мог бы заставить сердце ребенка остановиться. И еще вонь скипидара и миндаля.
В какой-то момент появилась Сьюзен.
Она нежно провела рукой по моему лбу. Она плакала.
– Ох, Джейк, – сказала она.
– С тобой все в порядке? – спросил я спокойно. Потом я очнулся. – Сьюзен, – сказал я, и все показалось сном. – Сьюзи. Господи, Сьюзи.
Я встал, Сьюзен зарылась лицом в мою грязную куртку и зарыдала.
Ее голос был приглушен курткой, а она что-то жалобно причитала.
– ...Я виновата... это все я виновата... – это все, что я мог расслышать.
– Да нет же, нет, – сказал я.
Она поплакала еще, потом подняла голову. Она выглядела гак, словно плакала много часов. Неужели прошли часы с тех пор, как я поднялся из этих глубин под фальном?
– Бедная Тиви, – сказала она, и губы задрожали. – Как я могу теперь...
Она снова зарылась в меня лицом и вся дрожала.
– Ну-ну...
Честное слово, я так и сказал, как ребенку: ну-ну...
Кругом кто-то суетился. Рагна вышел из какого-то помещения, которое, наверное, служило кабинетом какому-то чиновнику, а мы сидели в его приемной.
– Достойная личность, к которой я сейчас обратился, – сказал он нам торжественно, – мечтает воззриться на вас лично, поскольку мы как раз обсуждаем ваш вопрос.
Мы вошли в пышный кабинет, который больше напоминал спальню. Ногой, который занимал этот кабинет, был одет в вишневые пышные одеяния и развалился на диване, как немыслимый восточный сатрап. Манеры его были небрежны, не сказать – оскорбительны. Он и Рагна обменялись несколькими словами. Мы стояли рядом.
Примерно минут пять они разговаривали, потом чиновник выплюнул какое-то слово, очевидно, оскорбление, встал и вышел через противоположную дверь.
– Почему вас обвиняют? – спросил я Рагну. – И что он тебе сказал?
– Он назвал меня так, как зовут нашу расу остальные ногоны, иными словами, что мы существа, которые вступают в неестественную половую связь с безглазыми животными то есть, пещерными животными. И нас не обвиняют, собственно говоря, не так уж и обвиняют. Им наплевать на Тиви. Вот пожар для них – дело страшное, это понятно. Можно сказать, что так им и надо, за то, что они живут на таких свалках, господи, крысы.
Если говорить точно, все это коровьего дерьма не стоит.
Я все-таки не мог понять до конца, но не стал расспрашивать, уверенный в том, что объяснение будет длинным и запутанным.
Мы отправились домой.
Медики ахгирров привели меня в полный порядок, и, пока я выздоравливал, техники починили нам трейлер. Никто ни слова не сказал о смерти Тиви. У ахгирров, как нам показалось, похорон не было. Что они делали с останками, нам тоже не сказали.
С нами ни в коем случае не говорили и не поступали так, чтобы мы почувствовали, что в чем-то виноваты. Муж Тиви Угар пришел к нам и сказал, что Тиви погибла, выполняя свой долг ученого. Это было все, что он сказал.
Однако состоялась церемония, в которой приняли участие и мы, люди. Вся коммуна собралась в огромной центральной пещере и сидела на прохладном каменном полу в полном молчании час или два. Потом они все встали и пошли по своим текущим делам.
Я провел два дня, вылеживаясь в роскошных апартаментах Рагны и его жены, уставясь на полированный гранит стены в спальне. Я видел, как странные образы роятся в зернистой поверхности. Лица Тиви, Сьюзен, Дарлы, моего отца. Сцены из моей собственной жизни тоже темные: смутные, словно я смотрел в зеркало, запачканное множеством рук, рук забвения.
Постепенно я стал выходить из такого состояния и через неделю более или менее вернулся в норму.
Прошли три очень занятых и напряженных дня, прежде чем мы попрощались с ахгиррами. Я наблюдал за последними стадиями ремонта. Ариадна тоже получила косметический ремонт и многочисленные внутренние переделки, но в конце концов и ее признали годной для путешествия. Она все еще была пурпурной, и цвет ей шел.
Посреди всего этого я отвел Шона в сторону. Я не делал этого до тех пор, пока мог. Я спросил его насчет того, что видел в пещерах.
– Ах, да, – сказал он, гладя свою буйную рыжую растительность. – Ну, а как именно выглядит этот твой снарк?
– Что ты хочешь этим сказать – «мой снарк»? Есть что, разные виды?
– Столько видов, сколько людей, которые их видят.
– Не понимаю. Так как, то, что я видел в лесу, там, на Высоком Дереве, было настоящим или нет?
– Трудно сказать. Есть несколько теорий. Никто не проводил ни капельки порядочных исследований, но кажется, что какие-то типы растений на планете производят галлюциногенную пыльцу.
– Понятно. Значит, то, что я видел, было просто мозговым электричеством.
– Да трудно сказать. Ты искал следы?
– Нет, меня вырубили прямо после того, как я его увидел.
– Ну, значит, это могло быть и настоящее существо. То есть, я хочу сказать, что ты наверняка видел нечто реальное. Ведь с точки зрения зоологии Высокое Дерево еще совсем не исследовано.
– А как ты объяснил бы, что это животное объявилось здесь?
Он пожал своими плечищами.
– Никак. Но ты мог увидеть настоящее существо там, на моей планете, а тут у тебя наступила замедленная реакция. Такие вещи случаются.
– Ага, такие вот галлюциногены. Переживания такого рода вполне часто происходят.
– Я знал несколько людей, которые утверждают, что их снарки появляются перед ними каждый нечетный месяц или что-то в этом роде. Это как процесс импринтинга. Идея фикс. Если ты простишь еще один галлицизм.
Я почесал подбородок, покачав головой.
– Но животное казалось таким реальным.
– Так оно и может быть, парень.
– Ага. Только вот...
– Что?
– Ты же сказал мне, что эта штука – не-буджум.
– Для меня это больше похоже на снарка.
– А что было бы, если бы я действительно увидел буджума?
– Ты не был бы тут, если бы его увидел.
– Тогда понятно, – ответил я.
Сэм был очень одинок, потому что его припарковали у входа в пещеру, поэтому между различными делами я решил непременно навестить его. Чтобы скоротать время, мы провели с ним проверку всех систем, просто чтобы убедиться, что все у него работает нормально. Мы могли бы время от времени это делать, что-то мы стирали, добавляли пару новых программ, все такое. Казалось, что все в порядке, пока я не обнаружил, что программа абсолютного времени Сэма, оказалось, отстает на два часа. В этом не было никакого сомнения. Сэм оказался на два часа позади всех остальных часов в тяжеловозе: тех, что на панели управления, на микроволновой печи в кухоньке, даже позади моих ручных часов, которые я вечно забываю надеть. Этому были только два объяснения. Либо таймер почему-то, по необъяснимой причине, на два часа выключился, а потом сам включился, либо Сэма выключили на то же самое время – два часа.
Не было никакой возможности непосредственно выключить Сэма, но, если бы я хотел, я мог бы прекратить подачу питания на его центральное процессорное устройство, и он вырубился бы мгновенно, как и всякий другой компьютер. Разумеется, Сэм никогда никому другому бы не разрешил такого учинить, но кто-то, кто работал над тяжеловозом, а не над ним...
Сэм сказал:
– Значит, у тебя выходит, что это случилось в мастерской, там, на Высоком Дереве.
– Не могу представить себе, когда еще и кому могла подвернуться такая возможность. Кроме как у Вонючки, который работал с тобой там, на Голиафе.
– Ну, Вонючка уж наверняка превыше всяких подозрений.
– Может быть. – Я немного подумал. – Ладно. Вонючка работал с тобой целый день, правильно? А в ту ночь милиция пыталась проникнуть в его гараж, чтобы тебя обыскать?
– Не знаю, кто это был. Я просто убрался оттуда поскорее.
– Да, и это как-то трудно объяснить, если подумать как следует.
– Это почему же?
– Ты говоришь, что с грохотом насквозь пробил гараж Вонючки. Ты кого-нибудь встретил?
– Не-а. Я прокатился через свободный участок, примял сарайчик, потом нашел тихую боковую уличку и выкатился из города. Никто за мной не последовал.
– Если это была милиция, то странно, что они не стали за тобой гнаться, – заметил я.
– Может быть, это был тот самый Петровски и его помощник или два.
Я кивнул.
– В этом есть свой смысл. Я не видел Петровски на ранчо телеологистов, когда милиция напала на него. Он мог как раз возглавить тот отряд, который собирался тебя обыскать.
– Возможно.
Сидя на сиденье стрелка впереди диагностического дисплея Сэма, я задумчиво пощипывал нижнюю губу, зажав ее между большим пальцем и указательным.
– Хотя Петровски мог быть и в одном из тех флиттеров. Только два приземлились тогда, насколько я помню. Не могу представить, чтобы он не стал лично командовать такой крупной операцией, как эта, поэтому попытку вломиться в тебя он мог оставить кому-нибудь из своих подчиненных.
– Возможно.
– Угу, – сказал я, продумывая варианты дальше. Наконец я сказал: – Ответь мне на такой вопрос – есть ли шанс, что тебя в ту ночь вырубили?
– А как они могли это сделать?
– Пистолет электромагнитной вибрации мог тебя таким образом выключить.
– Это выключило бы и все остальное, считая и прочие часы.
– Может быть, каким-нибудь другим способом? Может быть, ты ничего не замечал до тех пор, пока они не щелкнули выключателем?
– Ну что, черт возьми, такое было бы возможно, – согласился Сэм. – Но разве не больше смысла в твоей гипотезе, что это все приключилось на Высоком Дереве? Там-то у них были все возможности на свете. Ты же им сам велел посмотреть главный силовой узел на предмет проверки на набившийся туда песок.
– Я старался, как сам дьявол, – сказал я, – избежать необходимости делать выводы. Не нравится мне все это и то, что из этого следует. Если там они до тебя добрались и покопались в тебе, то это было сделано с какой-то целью.
– Чтобы получить управление мною? – спросил Сэм. – Так могу тебя уверить, что я совершенно такой же, каким был и раньше.
– Нет. Эти провинциальные ремесленники не знают, как обращаться с крупной искусственной личностью. Но они могли повозиться с твоей оборонительной системой программ, может быть, добавили и программу-подрывника, которая могла бы разрушить такие программы изнутри.
– Это еще зачем?
– Чтобы заставить тебя сделать что-нибудь, в чем ты и сам не отдавал бы потом себе отчета.
– Например?
– Например, чтобы ты оставлял какие-нибудь следы.
– Хорошо, я понял, к чему ты ведешь. Дай-ка я прочту, сколько центральной памяти мы сейчас используем под системное обеспечение и... Господи Иисусе!
Результат появился на экране еще раньше, чем Сэм отреагировал.
Цифра была вдвое больше, чем должна была бы быть.
– Ничего удивительного, что мне было трудно разгрызать все эти цифры во время стрельбы, – сказал Сэм. – Что это за мусор? Это не может быть просто программирование управления.
– Сомневаюсь, – ответил я.
– Дай-ка я попробую распечатать, посмотреть, что это такое. Черт! Почему-то я совсем не удивляюсь, что это не поддается распечатке.
– Ты слишком долго жил на свете. Переключи буфер на терминал панели управления, и дай я попробую.
Сэм так и сделал, и я набрал главное меню программ. Я пробовал различные варианты, чтобы выманить распечатку той массы байтов, которые заняли пространство в главной памяти, но не мог, хотя я получил их адрес и идентификацию программы.
– По крайней мере, у нее есть имя, – откомментировал Сэм.
– ВБМ 0001. Тебе это что-нибудь говорит?
– ВБМ что-то мне напоминает. Хотя, впрочем, не очень-то.
– Неудивительно. Ладно, посмотрим, что еще мы можем сделать. Как насчет этого?..
Через полчаса наш мешок с чудесами опустел, и наша главная память все еще была забита тем, что оказалось явной подрывной программой незаурядно крупных пропорций, которая упрямо отказывалась показаться или дать хотя бы намек, к чему она предназначена. Эта штука была везде. Точно так же, как она самовольно влезла в центральное процессорное устройство, она угнездилась и во вспомогательном банке файлов, но мы не могли точно сказать, где именно. Было такое ощущение, что она прописалась в мотеле и по чемодану оставила в каждой комнате. Эта штука отказывалась вступать в переговоры и отвечать на наши обращения к ней. Мы счистили ее из главной памяти, но она самовольно загрузилась, когда мы подключили снова банки памяти. А мы не могли вычеркнуть ее из вспомогательного хранилища файлов, потому что рисковали стереть что-то, что хотели сами сохранить. Мне стало не по себе от нашей беспомощности. В последней отчаянной попытке я провел два часа, кодируя диагностическую программу, которая, пусть даже и не в состоянии сказать мне, где именно сидит подкидыш, могла бы путем исключения сказать мне, где ее нет. Это не было обычной стандартной программой проверки. Эта программа не уступила бы управления и контроля ни одной другой программе, пока она действовала. Что она делала, когда включалась, оставалось загадкой. Если мотор был выключен, она совершенно бездействовала. Когда мы включили мотор, что-то произошло в системе удаления радиоактивных шлаков, но то, что происходило, было слишком тонко, чтобы мы могли это засечь.
После двух часов проверок я наконец смог обнаружить, что это могла быть за штука.
– Я бы сказала что это искусственный интеллект. Поколение десятое, может, и выше.
– Я тоже так и понял, – сказал Сэм, – что означает...
– Что у нас кто-то едет зайцем.
14
Существо X, как мы стали звать нашего зайца, оказался твердым орешком, разгрызть который было практически невозможно. Когда мы покончили с остальными ремонтными работами и все еще не добились с ним успеха, мы швырнули, фигурально выражаясь, щипцы для орехов и оставили его в покое.
Фантомная программа упрямо сопротивлялась всякому анализу, неважно, насколько остроумно мы продумывали наши прощупывания. Мы не рисковали запустить самые хитроумные программы из страха, что эта была, так сказать, «заминирована» и могла бы причинить вред всей системе, если бы мы ее случайно повредили. Мне не хотелось бы рисковать повреждением центрального процессора или даже, упаси бог, самой Влатузианской матрицы личности. Невозможно сказать, что эта дрянь сделает, если ее спровоцировать. Поэтому мы оставили ее в покое. Кем бы ни было это существо X, оно не мешало обычной работе. Влатузианская матрица Сэма полностью держала под контролем девяносто девять процентов остальных функций компьютера, и влияние таинственной программы на остальной процент казалось нам вполне безобидным, хотя мы сильно подозревали, что на самом деле все совсем не так. Мы все еще не могли точно знать, что эта штуковина задумала и что она вытворяла с системой удаления шлаков из мотора. Но мы догадывались.
– Значит, ты считаешь, что она оставляет след из побочных продуктов мотора? – спросил Сэм.
– Может быть, – ответил я.
– Но ведь большая часть тяжеловозов просто подтекает такими же самыми продуктами. Каким образом следящие устройства могут отличить один след от другого?
– С помощью насыщения топлива чем-нибудь таким. Они же наполнили тебя под завязочку на Высоком Дереве, правда же?
– Правда. Тут ты, наверное, попал в точку.
– Самая лучшая мысль, которая до сих пор приходила мне в голову, – сказал я.
– А мы и с этим ничего не можем поделать. Роскошно.
– Нет, если только не захотим копаться в системе очистки шлаков, а мы для этого точно уж не приспособлены.
Фантомная программа упрямо сопротивлялась всякому анализу, неважно, насколько остроумно мы продумывали наши прощупывания. Мы не рисковали запустить самые хитроумные программы из страха, что эта была, так сказать, «заминирована» и могла бы причинить вред всей системе, если бы мы ее случайно повредили. Мне не хотелось бы рисковать повреждением центрального процессора или даже, упаси бог, самой Влатузианской матрицы личности. Невозможно сказать, что эта дрянь сделает, если ее спровоцировать. Поэтому мы оставили ее в покое. Кем бы ни было это существо X, оно не мешало обычной работе. Влатузианская матрица Сэма полностью держала под контролем девяносто девять процентов остальных функций компьютера, и влияние таинственной программы на остальной процент казалось нам вполне безобидным, хотя мы сильно подозревали, что на самом деле все совсем не так. Мы все еще не могли точно знать, что эта штуковина задумала и что она вытворяла с системой удаления шлаков из мотора. Но мы догадывались.
– Значит, ты считаешь, что она оставляет след из побочных продуктов мотора? – спросил Сэм.
– Может быть, – ответил я.
– Но ведь большая часть тяжеловозов просто подтекает такими же самыми продуктами. Каким образом следящие устройства могут отличить один след от другого?
– С помощью насыщения топлива чем-нибудь таким. Они же наполнили тебя под завязочку на Высоком Дереве, правда же?
– Правда. Тут ты, наверное, попал в точку.
– Самая лучшая мысль, которая до сих пор приходила мне в голову, – сказал я.
– А мы и с этим ничего не можем поделать. Роскошно.
– Нет, если только не захотим копаться в системе очистки шлаков, а мы для этого точно уж не приспособлены.