действий в Центральной и Восточной Европе, в частности в отношении Австрии,
Чехословакии и Данцига. Он, правда, сделал оговорку, что Германия должна
осуществлять экспансию, не прибегая к вооруженной силе.
Здесь уместно упомянуть о том, что Риббентроп дважды приглашал меня
посетить Гитлера. Задолго до этого, еще будучи заместителем министра колоний
и майором Оксфордширского территориального кавалерийского полка, я в
качестве гостя кайзера присутствовал на германских маневрах в 1907 и в 1909
годах. Но теперь было иное дело. Возник смертельный спор, и я принимал в нем
участие. Я охотно встретился бы с Гитлером, если бы был уполномочен на то
Англией. Но, отправившись туда как частное лицо, я поставил бы себя и свою
страну в невыгодное положение. Если бы я согласился с пригласившим меня в
гости диктатором, я ввел бы его в заблуждение. Если бы я не согласился с
ним, он был бы оскорблен и меня обвинили бы в том, что я испортил отношения
между Англией и Германией. Поэтому я отклонил или, скорее, оставил без
внимания оба приглашения. Англичане, посетившие в эти годы германского
фюрера, оказались впоследствии в неудобном положении или были
скомпрометированы. Но никто не был так сильно введен в заблуждение, как
Ллойд Джордж, восторженные рассказы которого о его беседах с Гитлером
сегодня странно читать. Гитлер, бесспорно, обладал даром зачаровывать людей,
а сознание силы и власти может производить непомерно сильное впечатление на
посетителя.
В те ноябрьские дни Иден испытывал все большее беспокойство по поводу
медленных темпов нашего перевооружения.
11 ноября он встретился с премьер-министром и попытался поделиться с
ним своими опасениями. Невилл Чемберлен не стал долго его слушать и
посоветовал ему "пойти домой и принять таблетку аспирина". Возвратившись из
Берлина, Галифакс сообщил о своей беседе с Гитлером. Тот заявил ему, что
единственная нерешенная проблема в отношениях между Англией и Германией -это
вопрос о колониях. По мнению Галифакса, немцы не спешили. Перспектив на
немедленное установление мира не было. Его выводы были неблагоприятными, а
настроение подавленным.
В феврале 1938 года министр иностранных дел убедился в том, что он
почти полностью изолирован в кабинете, тогда как премьер-министр,
возражавший против его взглядов, пользуется сильной поддержкой. Целая группа
влиятельных министров считала политику министерства иностранных дел опасной
и даже вызывающей. С другой стороны, более молодые министры готовы были
понять точку зрения Идена. Некоторые из них позднее жаловались, что он не
пожелал им довериться. Однако он не собирался создавать какую-то группировку
для борьбы со своим руководителем. Начальники штабов не могли оказать ему
никакой помощи. Кстати, они занимали осторожную позицию и слишком
акцентировали опасности создавшегося положения. Они не хотели чересчур
сближаться с французами, опасаясь, что это вынудит нас взять на себя такие
обязательства, выполнить которые мы окажемся не в состоянии. Они скептически
оценивали военную мощь России после чистки, которая там была проведена. Они
считали необходимым подходить к разрешению наших проблем так, как если бы у
нас было три врага -- Германия, Италия и Япония, которые могли напасть на
нас одновременно, тогда как помочь нам мало кто мог. Мы могли бы просить
предоставить в наше распоряжение воздушные базы во Франции, но мы были бы не
в состоянии послать армию сразу же. Даже это скромное предложение
натолкнулось в кабинете на сильное сопротивление.
Однако явный разрыв произошел в связи с новой и особой проблемой.
Вечером 11 января 1938 года английского посла в Вашингтоне посетил
заместитель американского государственного секретаря Сэмнер Уэллес с
секретным и конфиденциальным письмом президента Рузвельта Чемберлену. В этом
письме президент выражал глубокое беспокойство по поводу ухудшения
международного положения и предлагал взять на себя инициативу встречи в
Вашингтоне представителей некоторых правительств для обсуждения основных
причин существующих разногласий. Однако прежде чем предпринять такой шаг, он
хотел узнать мнение английского правительства об этом плане, оговорив, что
ни одно другое правительство не должно быть осведомлено ни о характере этого
предложения, ни о самом его существовании. Он просил ответа на это письмо не
позднее 17 января и дал понять, что обратится к правительствам Франции,
Германии и Италии только в том случае, если его предложение встретит
"сердечную и полную поддержку правительства его величества". Это был
исключительно важный и смелый шаг.
Препровождая это секретнейшее письмо в Лондон, английский посол сэр
Рональд Линдсей писал, что, с его точки зрения, план, выдвинутый
президентом, представляет собой подлинную попытку ослабить международное
напряжение и что, если правительство его величества откажет ему в своей
поддержке, это сведет на нет успехи англо-американского сотрудничества,
достигнутые за последние два года. Самым настоятельным образом он
рекомендовал английскому правительству принять это предложение. Министерство
иностранных дел получило вашингтонскую телеграмму 12 января и в тот же вечер
послало копию ее премьер-министру, находившемуся в своей загородной
резиденции. На следующее утро он прибыл в Лондон и по его указаниям был
составлен ответ на письмо президента. В это время Иден проводил
кратковременный отпуск на юге Франции. Ответ Чемберлена сводился к тому,
что, хотя он ценит доверие президента Рузвельта, выразившееся в том, что тот
проконсультировался с ним в связи с предлагаемым планом уменьшения
напряжения, существующего в Европе, он хотел бы объяснить, в каком положении
находятся его собственные попытки достичь соглашения с Германией и Италией,
в особенности с последней. "Правительство его величества готово со своей
стороны, по возможности с одобрения Лиги Наций, признать де-юре оккупацию
Абиссинии Италией, если бы оно убедилось в том, что итальянское
правительство со своей стороны обнаруживает признаки желания способствовать
восстановлению доверия и дружественных отношений".
Премьер-министр упоминает об этих фактах, говорилось далее в письме,
для того, чтобы президент мог судить о том, не помешает ли его предложение
английским усилиям и не будет ли правильнее отложить осуществление
американского плана.
Этот ответ несколько разочаровал президента. Он сообщил, что 17 января
даст письменный ответ Чемберлену. Письмо президента пришло в Лондон утром 18
января. В этом письме он соглашался отложить осуществление своего
предложения ввиду того, что английское правительство предполагало вести
прямые переговоры, однако при этом он добавлял, что глубоко озабочен
предположением о возможности признания правительством его величества позиции
Италии в Абиссинии. Он считал, что это самым вредным образом отразилось бы
на политике Японии на Дальнем Востоке и произвело бы неблагоприятное
впечатление на американское общественное мнение.
Письмо президента рассматривалось на ряде заседаний комиссии кабинета
по иностранным делам. Идену удалось добиться значительного изменения
первоначальной позиции. Большинство министров считало, что он удовлетворен,
а он не дал ясно понять, что это не так. После этих совещаний вечером 21
января в Вашингтон были отправлены два послания. Суть их заключалась в том,
что премьер-министр горячо приветствует инициативу президента, но отнюдь не
жаждет нести какую бы то ни было ответственность за ее неудачу, если бы
американские предложения встретили плохой прием.
Таким образом, Чемберлен отверг предложение президента Рузвельта об
использовании американского влияния для того, чтобы собрать ведущие
европейские державы и обсудить с ними возможность общего урегулирования, для
которого, конечно, требовалось хотя бы и условно, могучая сила Соединенных
Штатов. Такая позиция четко выявила расхождения во взглядах между английским
премьер-министром и его министром иностранных дел. В течение некоторого
времени их расхождения не выходили за пределы кабинета, но это были коренные
Чехословакии и Данцига. Он, правда, сделал оговорку, что Германия должна
осуществлять экспансию, не прибегая к вооруженной силе.
Здесь уместно упомянуть о том, что Риббентроп дважды приглашал меня
посетить Гитлера. Задолго до этого, еще будучи заместителем министра колоний
и майором Оксфордширского территориального кавалерийского полка, я в
качестве гостя кайзера присутствовал на германских маневрах в 1907 и в 1909
годах. Но теперь было иное дело. Возник смертельный спор, и я принимал в нем
участие. Я охотно встретился бы с Гитлером, если бы был уполномочен на то
Англией. Но, отправившись туда как частное лицо, я поставил бы себя и свою
страну в невыгодное положение. Если бы я согласился с пригласившим меня в
гости диктатором, я ввел бы его в заблуждение. Если бы я не согласился с
ним, он был бы оскорблен и меня обвинили бы в том, что я испортил отношения
между Англией и Германией. Поэтому я отклонил или, скорее, оставил без
внимания оба приглашения. Англичане, посетившие в эти годы германского
фюрера, оказались впоследствии в неудобном положении или были
скомпрометированы. Но никто не был так сильно введен в заблуждение, как
Ллойд Джордж, восторженные рассказы которого о его беседах с Гитлером
сегодня странно читать. Гитлер, бесспорно, обладал даром зачаровывать людей,
а сознание силы и власти может производить непомерно сильное впечатление на
посетителя.
В те ноябрьские дни Иден испытывал все большее беспокойство по поводу
медленных темпов нашего перевооружения.
11 ноября он встретился с премьер-министром и попытался поделиться с
ним своими опасениями. Невилл Чемберлен не стал долго его слушать и
посоветовал ему "пойти домой и принять таблетку аспирина". Возвратившись из
Берлина, Галифакс сообщил о своей беседе с Гитлером. Тот заявил ему, что
единственная нерешенная проблема в отношениях между Англией и Германией -это
вопрос о колониях. По мнению Галифакса, немцы не спешили. Перспектив на
немедленное установление мира не было. Его выводы были неблагоприятными, а
настроение подавленным.
В феврале 1938 года министр иностранных дел убедился в том, что он
почти полностью изолирован в кабинете, тогда как премьер-министр,
возражавший против его взглядов, пользуется сильной поддержкой. Целая группа
влиятельных министров считала политику министерства иностранных дел опасной
и даже вызывающей. С другой стороны, более молодые министры готовы были
понять точку зрения Идена. Некоторые из них позднее жаловались, что он не
пожелал им довериться. Однако он не собирался создавать какую-то группировку
для борьбы со своим руководителем. Начальники штабов не могли оказать ему
никакой помощи. Кстати, они занимали осторожную позицию и слишком
акцентировали опасности создавшегося положения. Они не хотели чересчур
сближаться с французами, опасаясь, что это вынудит нас взять на себя такие
обязательства, выполнить которые мы окажемся не в состоянии. Они скептически
оценивали военную мощь России после чистки, которая там была проведена. Они
считали необходимым подходить к разрешению наших проблем так, как если бы у
нас было три врага -- Германия, Италия и Япония, которые могли напасть на
нас одновременно, тогда как помочь нам мало кто мог. Мы могли бы просить
предоставить в наше распоряжение воздушные базы во Франции, но мы были бы не
в состоянии послать армию сразу же. Даже это скромное предложение
натолкнулось в кабинете на сильное сопротивление.
Однако явный разрыв произошел в связи с новой и особой проблемой.
Вечером 11 января 1938 года английского посла в Вашингтоне посетил
заместитель американского государственного секретаря Сэмнер Уэллес с
секретным и конфиденциальным письмом президента Рузвельта Чемберлену. В этом
письме президент выражал глубокое беспокойство по поводу ухудшения
международного положения и предлагал взять на себя инициативу встречи в
Вашингтоне представителей некоторых правительств для обсуждения основных
причин существующих разногласий. Однако прежде чем предпринять такой шаг, он
хотел узнать мнение английского правительства об этом плане, оговорив, что
ни одно другое правительство не должно быть осведомлено ни о характере этого
предложения, ни о самом его существовании. Он просил ответа на это письмо не
позднее 17 января и дал понять, что обратится к правительствам Франции,
Германии и Италии только в том случае, если его предложение встретит
"сердечную и полную поддержку правительства его величества". Это был
исключительно важный и смелый шаг.
Препровождая это секретнейшее письмо в Лондон, английский посол сэр
Рональд Линдсей писал, что, с его точки зрения, план, выдвинутый
президентом, представляет собой подлинную попытку ослабить международное
напряжение и что, если правительство его величества откажет ему в своей
поддержке, это сведет на нет успехи англо-американского сотрудничества,
достигнутые за последние два года. Самым настоятельным образом он
рекомендовал английскому правительству принять это предложение. Министерство
иностранных дел получило вашингтонскую телеграмму 12 января и в тот же вечер
послало копию ее премьер-министру, находившемуся в своей загородной
резиденции. На следующее утро он прибыл в Лондон и по его указаниям был
составлен ответ на письмо президента. В это время Иден проводил
кратковременный отпуск на юге Франции. Ответ Чемберлена сводился к тому,
что, хотя он ценит доверие президента Рузвельта, выразившееся в том, что тот
проконсультировался с ним в связи с предлагаемым планом уменьшения
напряжения, существующего в Европе, он хотел бы объяснить, в каком положении
находятся его собственные попытки достичь соглашения с Германией и Италией,
в особенности с последней. "Правительство его величества готово со своей
стороны, по возможности с одобрения Лиги Наций, признать де-юре оккупацию
Абиссинии Италией, если бы оно убедилось в том, что итальянское
правительство со своей стороны обнаруживает признаки желания способствовать
восстановлению доверия и дружественных отношений".
Премьер-министр упоминает об этих фактах, говорилось далее в письме,
для того, чтобы президент мог судить о том, не помешает ли его предложение
английским усилиям и не будет ли правильнее отложить осуществление
американского плана.
Этот ответ несколько разочаровал президента. Он сообщил, что 17 января
даст письменный ответ Чемберлену. Письмо президента пришло в Лондон утром 18
января. В этом письме он соглашался отложить осуществление своего
предложения ввиду того, что английское правительство предполагало вести
прямые переговоры, однако при этом он добавлял, что глубоко озабочен
предположением о возможности признания правительством его величества позиции
Италии в Абиссинии. Он считал, что это самым вредным образом отразилось бы
на политике Японии на Дальнем Востоке и произвело бы неблагоприятное
впечатление на американское общественное мнение.
Письмо президента рассматривалось на ряде заседаний комиссии кабинета
по иностранным делам. Идену удалось добиться значительного изменения
первоначальной позиции. Большинство министров считало, что он удовлетворен,
а он не дал ясно понять, что это не так. После этих совещаний вечером 21
января в Вашингтон были отправлены два послания. Суть их заключалась в том,
что премьер-министр горячо приветствует инициативу президента, но отнюдь не
жаждет нести какую бы то ни было ответственность за ее неудачу, если бы
американские предложения встретили плохой прием.
Таким образом, Чемберлен отверг предложение президента Рузвельта об
использовании американского влияния для того, чтобы собрать ведущие
европейские державы и обсудить с ними возможность общего урегулирования, для
которого, конечно, требовалось хотя бы и условно, могучая сила Соединенных
Штатов. Такая позиция четко выявила расхождения во взглядах между английским
премьер-министром и его министром иностранных дел. В течение некоторого
времени их расхождения не выходили за пределы кабинета, но это были коренные
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента