последовало непрерывное падение цен и как следствие этого сокращение
производства, вызвавшее широкую безработицу.
Последствия этого расстройства экономической жизни затронули весь мир.
В связи с безработицей и сокращением производства произошло свертывание
торговли. С целью защиты внутренних рынков были введены тарифные ограничения
ввоза. Всеобщий кризис повлек за собой острые денежные затруднения и
парализовал внутренний кредит. А это в свою очередь привело к тому, что
разорение и безработица широко распространились по всему миру. Последствием
этого явились бедствия, обрушившиеся на Германию и другие европейские
страны.
В моей книге "Последствия" я суммировал некоторые впечатления тех
четырех лет, что протекли между перемирием и сменой правительства в Англии в
конце 1922 года. Эта книга писалась в 1928 году, когда я глубоко ощущал
надвигавшуюся катастрофу.
"Война начала вступать в свои права потенциального истребителя рода
человеческого лишь на заре двадцатого столетия христианской эры. Объединение
человечества в крупные государства и империи и пробуждение у народов
коллективного самосознания позволили планировать и осуществлять
кровопролитие в таких масштабах и с таким упорством, о которых раньше не
имели даже представления. Все благороднейшие качества отдельных личностей
были собраны воедино ради усиления разрушительной мощи массы. Надежные
финансы, возможности, предоставляемые всемирным кредитом и торговлей,
накопление крупных резервов капитала -- все это позволяло на длительные
периоды переключать энергию целых народов на дело разрушения.
Демократические институты создали средства для выражения воли миллионов.
Образование не только позволяло всякому разбираться в ходе конфликта, но и
сделало каждую отдельную личность подготовленной к выполнению стоящей
задачи. Печать явилась средством объединения и взаимного возбуждения.
Религия, благоразумно не касаясь основных причин конфликта, беспристрастно
предлагала всем воюющим сторонам свою поддержку и утешение во всех известных
ей формах. Наконец, наука в ответ на неистовые Домогательства людей раскрыла
перед ними свои сокровища и тайны и вложила в их руки средства почти
предельного совершенства.
В связи с этим появились многочисленные новшества. Вместо того чтобы
брать измором укрепленные города, стали методически ослаблять или пытаться
ослаблять с помощью голода целые государства. Все население так или иначе
принимало участие в войне, и все в равной мере стали объектом нападения. В
небе открылись пути, по которым смерть и ужас могли обрушиваться далеко за
линиями фронтов на женщин, детей, стариков и больных -- на тех, кого в
прежних войнах щадили по необходимости. Великолепная организация железных
дорог, пароходного сообщения и автомобильного транспорта позволяла
доставлять в нужные пункты и постоянно использовать в деле десятки миллионов
людей. Медицинский уход и хирургия, достигшие блестящего развития, снова и
снова возвращали людей в строй для участия в бойне. Ничто не расточалось из
того, что могло содействовать процессу расточения. Последний вздох
умирающего -- и тот обращался на цели войны.
Война прекратилась столь же внезапно и повсеместно, как и началась.
Человечество подняло голову, окинуло взором зрелище разрушения, и как
победители, так и побежденные перевели дух. В сотнях лабораторий, в тысячах
арсеналов, заводов и всевозможных бюро люди, резко затормозив, прекратили
работу, которой были поглощены. Их проекты были отложены в сторону, не
доведенные до конца, неосуществленные, но их знания сохранялись. Военные
ведомства во всех странах поспешно собрали полученные ими данные, их
вычисления и открытия в папки с надписью "для последующего рассмотрения".
В этих-то условиях мы и вступили в тот период истощения, которому было
присвоено наименование "мир". Он дает нам, по крайней мере, возможность
оценить общую обстановку. При этом вырисовывается ряд печальных фактов,
таких же твердых и неотвратимых, как горы, очертания которых проступают
сквозь туман. Установлено, что отныне в войнах будут участвовать целые
народы: все будут прилагать максимум усилий, все будут испытывать на себе
ярость врага. Установлено, что народы, считающие, что на карту поставлено их
существование, не остановятся перед применением любых средств ради своего
спасения. Вполне вероятно, более того, несомненно, что среди орудий,
которыми они будут располагать в следующей войне, окажутся средства и методы
массового неограниченного разрушения, которые, будучи применены, могут выйти
из-под контроля.
Человечество никогда ранее не находилось в подобном положении. Не
достигнув заметных успехов в моральном совершенствовании и не обретя более
мудрого руководства, оно впервые получило в руки орудия, могущие послужить
ему вернейшим средством самоистребления. Таков тот конечный пункт в истории
судеб человечества, которого люди достигли. Им следовало бы остановиться и
поразмыслить над своей новой ответственностью. Смерть застыла навытяжку,
послушная, выжидающая, готовая к услугам, готовая массами косить людей,
готовая по первому знаку сокрушать -- без надежды на восстановление -- то,
что уцелело от цивилизации. Она ждет только слова команды. Она ждет их от
слабого, сбитого с толку существа -- давней своей жертвы, а ныне, в этом
единственном случае, -- своего хозяина".
* * *
Все это было опубликовано 1 января 1929 года. Я не мог бы написать
иначе и в день Нового года теперь, восемнадцать лет спустя.
* * *
Еще ранее, в 1925 году, я записал некоторые мысли и вопросы
технического характера, о которых было бы неправильно не напомнить сегодня:
"Не существует ли несравненно более действенных способов использования
энергии взрыва, нежели все те, что были открыты до сих пор? Нельзя ли
создать бомбу величиной не более апельсина, которая обладала бы таинственной
способностью разрушать сразу целые кварталы домов или даже сосредоточивала
бы в себе разрушительную силу тысяч тонн пороха, так, чтобы одним ударом
сметать целые селения? Нельзя ли бомбы, хотя бы и существующих типов,
сбрасывать автоматически с самолетов, которые управлялись бы по радио или с
помощью каких-либо лучей, без пилота, и которые могли бы бесконечной
вереницей посылаться на бомбежку вражеского города, арсенала, лагеря или
верфи?
Что же касается отравляющих газов и химической войны во всех ее формах,
то пока что написана лишь первая глава этой ужасной книги. Нет сомнения, что
каждое из этих новых средств разрушения изучается по обе стороны Рейна со
всей научной тщательностью и терпением, на которые только способен человек.
И почему мы должны полагать, что эти средства ограничиваются областью
неорганической химии? В лабораториях многих больших государств, без
сомнения, разрабатываются способы методически вызывать эпидемии различных
болезней и сознательно насылать их на людей и животных. Ржа, губящая посевы,
сибирская язва, уносящая людей и скот, чума, поражающая не только армии, но
и целые районы, -- вот над чем работает военная наука, безжалостно
продвигаясь вперед".
Все это было написано почти четверть века назад.
* * *
Вполне естественно, что гордый народ, потерпевший поражение в войне,
будет стремиться как можно скорее снова вооружиться. Ввиду этого на
победителей ложится ответственность за то, чтобы постоянно держать своего
поверженного противника разоруженным.
Для этого они должны проводить двоякую политику. Во-первых, оставаясь
сами достаточно хорошо вооруженными, они должны неустанной бдительностью и
твердостью проводить в жизнь статьи мирного договора, запрещающие
возрождение военной мощи своего недавнего противника. Во-вторых, они должны
сделать все, что только возможно, чтобы примирить побежденный народ с его
участью, помогая своими благожелательными действиями побежденной стране
достигнуть максимального благоденствия, а также всеми средствами стремиться
заложить фундамент подлинной дружбы и общности интересов, дабы все меньше
оставалось побудительных мотивов вновь обращаться к силе оружия.
Создание армии, охватывающей все мужское население большой страны, --
это задача гигантских масштабов. Победоносные союзники, по предложению Ллойд
Джорджа, установили для германской армии предельную численность в сто тысяч
человек и воспретили всеобщую воинскую повинность. Поэтому эта армия стала
тем ядром, из которого предстояло при благоприятном случае вновь
сформировать многомиллионную армию. Сто тысяч бойцов представляли собой сто
тысяч командиров. Как только было бы принято решение о расширении армии,
рядовые могли стать сержантами, а сержанты офицерами. Никакая иностранная
инспекция не могла в мирный период установить, каковы были качества тех ста
тысяч человек, которые составляли разрешенную Германии армию. Но дело было
не в этом. Только для охраны германских границ требовалось от трех до
четырех миллионов обученных солдат. Для того чтобы создать национальную
армию, которая могла бы сравниться с французской армией, а тем более
превзойти ее, нужно было не только готовить командные кадры и восстановить
старые полки и другие воинские формирования, но и ввести по всей стране
обязательную воинскую повинность для всех мужчин, достигающих призывного
возраста. Добровольческие отряды, молодежные организации, различные
разновидности полиции и жандармерии, ассоциации ветеранов -- все эти
неофициальные и по существу нелегальные организации могли играть свою роль в
промежуточный период. Но без всеобщей воинской повинности скелет не мог
обрасти мясом и мускулами.
Таким образом, Германия лишена была возможности, не прибегая в течение
нескольких лет к всеобщей воинской повинности, создать армию, способную
противостоять французской армии. Это была черта, которую нельзя было
перешагнуть без явного, вопиющего нарушения Версальского договора. Все эти
годы германская армия могла поддерживать и лелеять свой боевой дух и
традиции, но она не могла даже мечтать о том, чтобы вступить в состязание с
вооруженной, обученной и организованной людской силой, которая естественно и
непрерывно рождалась французской военной системой.
Создателем ядра и структуры будущей германской армии был генерал фон
Сект. Уже в 1921 году Сект был занят разработкой как тайных, так и явных
планов создания большой германской армии и вел почтительные споры с
Межсоюзнической военной контрольной комиссией по поводу различных своих
мероприятии. В триумфальные дни 1940 года его биограф генерал фон Рабенау
писал: "Было бы трудно провести ту работу, которая была осуществлена в
период 1935--1939 годов, если бы с 1920 до 1934 года руководящий центр
оставался соответствующим нуждам маленькой армии". Так, например, мирный
договор требовал сокращения численности офицерского корпуса с 34 тысяч до 4
тысяч человек. Все средства были пущены в ход для преодоления этого рокового
барьера, и, невзирая на все усилия Союзной контрольной комиссии, разработка
планов возрождения германской армии продолжалась.
В Берлине под вывеской департаментов реконструкции, науки и культуры
сосредоточились несколько тысяч штабных офицеров, переодетых в штатское,
которые вместе со своими помощниками были поглощены тщательным обдумыванием
прошлого и будущего.
Рабенау дает по этому поводу следующие разъяснения:
"Без Секта сегодня (1940 год) не существовало бы генерального штаба в
его немецком понимании -- генерального штаба, который является детищем
многих поколений и который не может быть создан в один день, какими бы
талантами и трудолюбием ни отличались офицеры. Преемственность концепции
необходима, чтобы сохранить руководства, невзирая на волнующие испытания
действительности. Знания и способности отдельных личностей недостаточны. В
войне нужны получившие органическое развитие способности большинства, а для
этого требуются десятилетия... Если мы не хотели, чтобы при наличии у нас
маленькой стотысячной армии и генералы наши были маленькими, необходимо было
дать большой простор теоретической мысли. С этой целью начали проводиться в
широких масштабах практические учения или военные игры... не столько для
тренировки генерального штаба, сколько для создания контингента высших
командиров".
Эти последние должны были уметь мыслить подлинно военными категориями.
Сект настаивал на том, чтобы избегать ложных доктрин, внушенных
чьим-либо личным опытом периода великой войны. Все уроки этой войны
тщательно и систематически изучались. Были приняты новые принципы обучения и
введены самые разнообразные учебные курсы. Все существующие военные
наставления были переписаны заново -- не для стотысячной армии, а для
вооруженных ил германского рейха. Для того чтобы сбить с толку назойливо
любопытных союзников, публиковались целые разделы этих наставлений. Те же,
что предназначались для внутреннего употребления, оставались тайными. В
качестве основного принципа утверждалась необходимость теснейшего
взаимодействия всех важнейших родов войск.
В течение нескольких лет практиковалось в небольших масштабах
краткосрочное обучение солдат неофициальным порядком. Солдат, проходивших
такое обучение, называли "черными", то есть нелегальными. Начиная с 1925
года работа по подготовке "черных" была передана в ведение министерства
рейхсвера и финансировалась из государственных средств. Разработанный
генеральным штабом в 1925 году план качественного совершенствования армии и
увеличения ее численности сверх предела, установленного мирным договором,
предусматривал, что число существовавших в то время пехотных дивизий --
легально их было семь -- должно быть сначала удвоено, а затем утроено.
Однако конечной целью Секта было иметь минимум 63 дивизии. Факт превышения
стотысячного предела, установленного для германской армии, был официально
признан только в апреле 1933 года, хотя ее численность уже давно превзошла
эту цифру и продолжала неуклонно возрастать.
Мирный договор запрещал Германии иметь военную авиацию, и в мае 1920
года она была официально распущена. В своем прощальном приказе Сект выражал
надежду, что она снова воспрянет и что до тех пор будет сохранен ее дух.
Этому он всячески способствовал. Первым его шагом было создание в
министерстве рейхсвера особой группы опытных бывших офицеров авиации,
существование которой скрывалось от Союзной контрольной комиссии и которая
всячески ограждалась от своего собственного правительства. Эта группа
постепенно расширялась, пока "авиационные ячейки" не были созданы в
различных управлениях и инспекционных органах министерства, а служащие
военно-воздушных сил не оказались весьма широко представленными в армии. Во
главе департамента гражданской авиации стоял офицер с большим военным
опытом, ставленник Секта, заботившийся о том, чтобы контроль над гражданской
авиацией и ее развитие осуществлялись в соответствии с военными нуждами.
Штат этого департамента так же, как штат управления гражданского
авиатранспорта и различных других замаскированных организаций военной и
морской авиации, в основном состоял из бывших офицеров военно-воздушных сил,
не имевших представления о коммерческой авиации.
Еще до 1924 года в Германии появилась в зачаточной форме сеть
аэродромов и заводов гражданского самолетостроения, и немцы приступили к
подготовке пилотов и обучению технике пассивной противовоздушной обороны.
Коммерческая авиация демонстрировала уже изрядные успехи, а создание сети
планерных клубов содействовало распространению тяги к летному делу как среди
мужчин, так и среди женщин. На бумаге численность персонала, пользовавшегося
правом летать, была строго ограничена. Однако эти постановления наряду со
многими другими были обойдены Сектом, которому удалось при потворстве
германского министерства транспорта заложить прочный фундамент хорошо
налаженной авиационной промышленности и будущих военно-воздушных сил.
В вопросах, касавшихся военно-морского флота, немцы прибегали к
подобным же уверткам. По Версальскому договору Германии было разрешено
сохранить лишь небольшие военно-морские силы, личный состав которых не
должен был превышать 15 тысяч человек. Для увеличения его немцы прибегали к
всевозможным ухищрениям. В состав гражданских министерств были тайно
включены военно-морские организации. Армейские береговые укрепления на
острове Гельголанд и в других местах не были разрушены, как это
предписывалось мирным договором, и в скором времени ими завладела германская
морская артиллерия. Немцы незаконно строили подводные лодки и обучали в
других странах их будущих командиров и матросов. Делалось все, чтобы
сохранить кайзеровский военно-морской флот и подготовиться к тому дню, когда
он сможет снова открыто занять свое место среди других флотов.
Серьезный прогресс был достигнут и в другой решающе важной области.
Ратенау в 1919 году, будучи министром восстановления, положил начало
основательной реконструкции германской военной промышленности. "Они
уничтожили ваше оружие, -- говорил он генералам. -- Но это оружие так или
иначе устарело бы еще до начала следующей войны. В этой войне будет
применено совершенно новое оружие, и та армия, которая в наименьшей степени
будет скована устаревшим вооружением, будет обладать огромным
преимуществом". Большая изобретательность была проявлена, чтобы обеспечить
страну оборудованием, необходимым для производства в будущем военных
материалов. Станки, которые были установлены для производства военной
продукции и вновь могли быть приспособлены для тех же целей, были сохранены
на гражданских предприятиях в гораздо большем количестве, чем этого
требовали обычные производственные нужды. Государственные арсеналы,
построенные для войны, не были закрыты, как это предписывалось мирным
договором.
Таким образом, был приведен в действие план, согласно которому все
новые промышленные предприятия, а также многие из старых -- тех, что были
построены с помощью американских и английских займов, предоставленных на
нужды восстановления, -- с самого начала предназначались для скорейшего
перевода на военное производство. Таким образом, в то время как победители
полагались на имевшиеся в их распоряжении массы устаревшего вооружения, в
Германии год за годом создавался огромный промышленный потенциал для
производства новых видов вооружений.
Все это время союзники располагали реальной возможностью и правом
помешать всякому зримому или осязаемому перевооружению Германии. И Германия
должна была бы подчиниться решительному и единодушному требованию Англии,
Франции и Италии и сообразовать свои действия с предписаниями мирных
договоров. Обозревая вновь историю этих восьми лет, с 1930 по 1938 год, мы
видим, как много времени было в нашем распоряжении. По крайней мере, до 1934
года перевооружение Германии можно было предотвратить, не жертвуя ни одной
человеческой жизнью. Дело было не в отсутствии времени.
В октябре 1918 года, во время английской газовой атаки под Комином,
один немецкий ефрейтор от хлора на время потерял зрение. Пока он лежал в
госпитале в Померании, на Германию обрушились поражение и революция. Сын
незаметного австрийского таможенного чиновника, он в юности лелеял мечту
стать великим художником. После неудачных попыток поступить в Академию
художеств в Вене он жил в бедности сначала в австрийской столице, а затем в
Мюнхене. Иногда работая маляром, а часто выполняя любую случайную работу, он
испытывал материальные лишения и копил в себе жестокую, хотя и скрытую обиду
на мир, закрывший ему путь к преуспеянию. Но личные невзгоды не привели его
в ряды коммунистов. В этом отношении его реакция представляла собой некую
благородную аномалию: он еще больше проникся непомерно сильным чувством
верности своей расе, пылким и мистическим преклонением перед Германией и
германским народом. Когда началась война, он со страстной готовностью
схватился за оружие и прослужил четыре года в баварском полку, на Западном
фронте. Таково было начало карьеры Адольфа Гитлера.
Когда зимой 1918 года, беспомощный, лишенный зрения, он лежал в
госпитале, его личные неудачи представлялись ему частью катастрофы,
обрушившейся на весь германский народ. Потрясение военного поражения,
крушение законности и порядка, торжество французов -- все это причиняло
выздоравливающему ефрейтору острую боль, которая пронизывала все его
существо и рождала те невероятные безмерные силы духа, которые способны
привести и к спасению и к гибели человечества. Ему казалось, что падение
Германии не может быть объяснено обычными причинами. Где-то должно было
скрываться гигантское и чудовищное предательство. Одинокий, замкнувшийся в
себе, маленький солдат размышлял и раздумывал над возможными причинами
катастрофы, руководимый лишь своим узким личным опытом. В Вене он вращался
среди членов крайних германских националистических групп. От них-то он и
услышал о зловредных подрывных действиях другой расы, врагов и
эксплуататоров нордического мира -- евреев. Его патриотический гнев и
зависть к богатым и преуспевающим слились в единое чувство всеподавляющей
ненависти.
Наконец этот ничем не примечательный пациент, по-прежнему одетый в
военную форму, которой он почти по-мальчишески гордился, был выписан из
госпиталя. Какое же зрелище представилось его исцеленным глазам? Конвульсии,
вызываемые поражением, были ужасны. В окружавшей его атмосфере отчаяния и
безумия ясно выступали очертания красной революции. По улицам Мюнхена
стремительно носились бронеавтомобили, осыпавшие торопливых прохожих
листовками или пулями. Его собственные товарищи, нацепив вызывающие красные
повязки на рукава своих военных мундиров, выкрикивали лозунги, яростно
проклинавшие все то, что было дорого ему Внезапно, как это бывает во сне,
все стало совершенно ясно. Германии нанесли удар в спину, и теперь ее
терзали евреи, спекулянты и интриганы, скрывавшиеся в тылу, ненавистные
большевики, организаторы международного заговора еврейских интеллигентов. Он
ясно видел свой долг: спасти Германию от этих бичей, отомстить за
причиненное ей зло и повести высшую германскую расу по пути,
предназначенному ей судьбой.
Офицеры его полка, глубоко встревоженные мятежными и революционными
настроениями своих солдат, были очень рады, что нашелся хоть один человек,
сохранивший в душе какие-то устои. Ефрейтор Гитлер пожелал остаться на
военной службе и нашел себе работу в качестве "инструктора по политическому
просвещению", или агента. Прикрываясь этим званием, он занимался сбором
информации о деятельности мятежных и подрывных элементов. Офицер органов
безопасности, на которого он работал, поручил ему посещать собрания местных
политических партий всех оттенков. Как-то вечером, в сентябре 1919 года,
ефрейтор отправился на митинг германской рабочей партии, проходивший в одной
из мюнхенских пивных. Здесь он впервые услышал выступления против евреев,
спекулянтов и "ноябрьских преступников", заведших Германию в пропасть, --
выступления, совпадавшие с его собственными тайными убеждениями. 16 сентября
он вступил в эту партию, а вскоре после этого в соответствии со своими
военными функциями взял на себя руководство партийной пропагандой. В феврале
1920 года в Мюнхене состоялся первый массовый митинг германской рабочей
партии, на котором руководящую роль играл уже сам Адольф Гитлер, изложивший
в 25 пунктах программу партии. Он стал теперь политическим деятелем и начал
свою борьбу за спасение нации.
В апреле он был демобилизован и весь отдался делу расширения рядов
партии. К середине следующего года он вытеснил первоначальных лидеров и,
загипнотизировав своим темпераментом и духом массу рядовых членов партии,
подчинил партию своему личному контролю. Его уже называли фюрером. Партия
купила газету "Фелькишер беобахтер" и сделала ее своим центральным органом.
Коммунисты очень скоро распознали своего врага. Они пытались срывать
гитлеровские митинги, и в конце 1921 года он организовал свои первые
штурмовые отряды. До тех пор все движение ограничивалось местными рамками
Баварии. Но в тех бедственных условиях, которые существовали в Германии в
эти первые послевоенные годы, многие немцы в самых различных уголках рейха
начинали прислушиваться к речам нового проповедника. Горячее возмущение,
вызванное во всей Германии французской оккупацией Рура в 1923 году,
обеспечило гитлеровской партии, которая именовалась теперь
национал-социалистской партией, массу сторонников. Падение марки разрушило
основы благополучия германской средней буржуазии, многие представители
производства, вызвавшее широкую безработицу.
Последствия этого расстройства экономической жизни затронули весь мир.
В связи с безработицей и сокращением производства произошло свертывание
торговли. С целью защиты внутренних рынков были введены тарифные ограничения
ввоза. Всеобщий кризис повлек за собой острые денежные затруднения и
парализовал внутренний кредит. А это в свою очередь привело к тому, что
разорение и безработица широко распространились по всему миру. Последствием
этого явились бедствия, обрушившиеся на Германию и другие европейские
страны.
В моей книге "Последствия" я суммировал некоторые впечатления тех
четырех лет, что протекли между перемирием и сменой правительства в Англии в
конце 1922 года. Эта книга писалась в 1928 году, когда я глубоко ощущал
надвигавшуюся катастрофу.
"Война начала вступать в свои права потенциального истребителя рода
человеческого лишь на заре двадцатого столетия христианской эры. Объединение
человечества в крупные государства и империи и пробуждение у народов
коллективного самосознания позволили планировать и осуществлять
кровопролитие в таких масштабах и с таким упорством, о которых раньше не
имели даже представления. Все благороднейшие качества отдельных личностей
были собраны воедино ради усиления разрушительной мощи массы. Надежные
финансы, возможности, предоставляемые всемирным кредитом и торговлей,
накопление крупных резервов капитала -- все это позволяло на длительные
периоды переключать энергию целых народов на дело разрушения.
Демократические институты создали средства для выражения воли миллионов.
Образование не только позволяло всякому разбираться в ходе конфликта, но и
сделало каждую отдельную личность подготовленной к выполнению стоящей
задачи. Печать явилась средством объединения и взаимного возбуждения.
Религия, благоразумно не касаясь основных причин конфликта, беспристрастно
предлагала всем воюющим сторонам свою поддержку и утешение во всех известных
ей формах. Наконец, наука в ответ на неистовые Домогательства людей раскрыла
перед ними свои сокровища и тайны и вложила в их руки средства почти
предельного совершенства.
В связи с этим появились многочисленные новшества. Вместо того чтобы
брать измором укрепленные города, стали методически ослаблять или пытаться
ослаблять с помощью голода целые государства. Все население так или иначе
принимало участие в войне, и все в равной мере стали объектом нападения. В
небе открылись пути, по которым смерть и ужас могли обрушиваться далеко за
линиями фронтов на женщин, детей, стариков и больных -- на тех, кого в
прежних войнах щадили по необходимости. Великолепная организация железных
дорог, пароходного сообщения и автомобильного транспорта позволяла
доставлять в нужные пункты и постоянно использовать в деле десятки миллионов
людей. Медицинский уход и хирургия, достигшие блестящего развития, снова и
снова возвращали людей в строй для участия в бойне. Ничто не расточалось из
того, что могло содействовать процессу расточения. Последний вздох
умирающего -- и тот обращался на цели войны.
Война прекратилась столь же внезапно и повсеместно, как и началась.
Человечество подняло голову, окинуло взором зрелище разрушения, и как
победители, так и побежденные перевели дух. В сотнях лабораторий, в тысячах
арсеналов, заводов и всевозможных бюро люди, резко затормозив, прекратили
работу, которой были поглощены. Их проекты были отложены в сторону, не
доведенные до конца, неосуществленные, но их знания сохранялись. Военные
ведомства во всех странах поспешно собрали полученные ими данные, их
вычисления и открытия в папки с надписью "для последующего рассмотрения".
В этих-то условиях мы и вступили в тот период истощения, которому было
присвоено наименование "мир". Он дает нам, по крайней мере, возможность
оценить общую обстановку. При этом вырисовывается ряд печальных фактов,
таких же твердых и неотвратимых, как горы, очертания которых проступают
сквозь туман. Установлено, что отныне в войнах будут участвовать целые
народы: все будут прилагать максимум усилий, все будут испытывать на себе
ярость врага. Установлено, что народы, считающие, что на карту поставлено их
существование, не остановятся перед применением любых средств ради своего
спасения. Вполне вероятно, более того, несомненно, что среди орудий,
которыми они будут располагать в следующей войне, окажутся средства и методы
массового неограниченного разрушения, которые, будучи применены, могут выйти
из-под контроля.
Человечество никогда ранее не находилось в подобном положении. Не
достигнув заметных успехов в моральном совершенствовании и не обретя более
мудрого руководства, оно впервые получило в руки орудия, могущие послужить
ему вернейшим средством самоистребления. Таков тот конечный пункт в истории
судеб человечества, которого люди достигли. Им следовало бы остановиться и
поразмыслить над своей новой ответственностью. Смерть застыла навытяжку,
послушная, выжидающая, готовая к услугам, готовая массами косить людей,
готовая по первому знаку сокрушать -- без надежды на восстановление -- то,
что уцелело от цивилизации. Она ждет только слова команды. Она ждет их от
слабого, сбитого с толку существа -- давней своей жертвы, а ныне, в этом
единственном случае, -- своего хозяина".
* * *
Все это было опубликовано 1 января 1929 года. Я не мог бы написать
иначе и в день Нового года теперь, восемнадцать лет спустя.
* * *
Еще ранее, в 1925 году, я записал некоторые мысли и вопросы
технического характера, о которых было бы неправильно не напомнить сегодня:
"Не существует ли несравненно более действенных способов использования
энергии взрыва, нежели все те, что были открыты до сих пор? Нельзя ли
создать бомбу величиной не более апельсина, которая обладала бы таинственной
способностью разрушать сразу целые кварталы домов или даже сосредоточивала
бы в себе разрушительную силу тысяч тонн пороха, так, чтобы одним ударом
сметать целые селения? Нельзя ли бомбы, хотя бы и существующих типов,
сбрасывать автоматически с самолетов, которые управлялись бы по радио или с
помощью каких-либо лучей, без пилота, и которые могли бы бесконечной
вереницей посылаться на бомбежку вражеского города, арсенала, лагеря или
верфи?
Что же касается отравляющих газов и химической войны во всех ее формах,
то пока что написана лишь первая глава этой ужасной книги. Нет сомнения, что
каждое из этих новых средств разрушения изучается по обе стороны Рейна со
всей научной тщательностью и терпением, на которые только способен человек.
И почему мы должны полагать, что эти средства ограничиваются областью
неорганической химии? В лабораториях многих больших государств, без
сомнения, разрабатываются способы методически вызывать эпидемии различных
болезней и сознательно насылать их на людей и животных. Ржа, губящая посевы,
сибирская язва, уносящая людей и скот, чума, поражающая не только армии, но
и целые районы, -- вот над чем работает военная наука, безжалостно
продвигаясь вперед".
Все это было написано почти четверть века назад.
* * *
Вполне естественно, что гордый народ, потерпевший поражение в войне,
будет стремиться как можно скорее снова вооружиться. Ввиду этого на
победителей ложится ответственность за то, чтобы постоянно держать своего
поверженного противника разоруженным.
Для этого они должны проводить двоякую политику. Во-первых, оставаясь
сами достаточно хорошо вооруженными, они должны неустанной бдительностью и
твердостью проводить в жизнь статьи мирного договора, запрещающие
возрождение военной мощи своего недавнего противника. Во-вторых, они должны
сделать все, что только возможно, чтобы примирить побежденный народ с его
участью, помогая своими благожелательными действиями побежденной стране
достигнуть максимального благоденствия, а также всеми средствами стремиться
заложить фундамент подлинной дружбы и общности интересов, дабы все меньше
оставалось побудительных мотивов вновь обращаться к силе оружия.
Создание армии, охватывающей все мужское население большой страны, --
это задача гигантских масштабов. Победоносные союзники, по предложению Ллойд
Джорджа, установили для германской армии предельную численность в сто тысяч
человек и воспретили всеобщую воинскую повинность. Поэтому эта армия стала
тем ядром, из которого предстояло при благоприятном случае вновь
сформировать многомиллионную армию. Сто тысяч бойцов представляли собой сто
тысяч командиров. Как только было бы принято решение о расширении армии,
рядовые могли стать сержантами, а сержанты офицерами. Никакая иностранная
инспекция не могла в мирный период установить, каковы были качества тех ста
тысяч человек, которые составляли разрешенную Германии армию. Но дело было
не в этом. Только для охраны германских границ требовалось от трех до
четырех миллионов обученных солдат. Для того чтобы создать национальную
армию, которая могла бы сравниться с французской армией, а тем более
превзойти ее, нужно было не только готовить командные кадры и восстановить
старые полки и другие воинские формирования, но и ввести по всей стране
обязательную воинскую повинность для всех мужчин, достигающих призывного
возраста. Добровольческие отряды, молодежные организации, различные
разновидности полиции и жандармерии, ассоциации ветеранов -- все эти
неофициальные и по существу нелегальные организации могли играть свою роль в
промежуточный период. Но без всеобщей воинской повинности скелет не мог
обрасти мясом и мускулами.
Таким образом, Германия лишена была возможности, не прибегая в течение
нескольких лет к всеобщей воинской повинности, создать армию, способную
противостоять французской армии. Это была черта, которую нельзя было
перешагнуть без явного, вопиющего нарушения Версальского договора. Все эти
годы германская армия могла поддерживать и лелеять свой боевой дух и
традиции, но она не могла даже мечтать о том, чтобы вступить в состязание с
вооруженной, обученной и организованной людской силой, которая естественно и
непрерывно рождалась французской военной системой.
Создателем ядра и структуры будущей германской армии был генерал фон
Сект. Уже в 1921 году Сект был занят разработкой как тайных, так и явных
планов создания большой германской армии и вел почтительные споры с
Межсоюзнической военной контрольной комиссией по поводу различных своих
мероприятии. В триумфальные дни 1940 года его биограф генерал фон Рабенау
писал: "Было бы трудно провести ту работу, которая была осуществлена в
период 1935--1939 годов, если бы с 1920 до 1934 года руководящий центр
оставался соответствующим нуждам маленькой армии". Так, например, мирный
договор требовал сокращения численности офицерского корпуса с 34 тысяч до 4
тысяч человек. Все средства были пущены в ход для преодоления этого рокового
барьера, и, невзирая на все усилия Союзной контрольной комиссии, разработка
планов возрождения германской армии продолжалась.
В Берлине под вывеской департаментов реконструкции, науки и культуры
сосредоточились несколько тысяч штабных офицеров, переодетых в штатское,
которые вместе со своими помощниками были поглощены тщательным обдумыванием
прошлого и будущего.
Рабенау дает по этому поводу следующие разъяснения:
"Без Секта сегодня (1940 год) не существовало бы генерального штаба в
его немецком понимании -- генерального штаба, который является детищем
многих поколений и который не может быть создан в один день, какими бы
талантами и трудолюбием ни отличались офицеры. Преемственность концепции
необходима, чтобы сохранить руководства, невзирая на волнующие испытания
действительности. Знания и способности отдельных личностей недостаточны. В
войне нужны получившие органическое развитие способности большинства, а для
этого требуются десятилетия... Если мы не хотели, чтобы при наличии у нас
маленькой стотысячной армии и генералы наши были маленькими, необходимо было
дать большой простор теоретической мысли. С этой целью начали проводиться в
широких масштабах практические учения или военные игры... не столько для
тренировки генерального штаба, сколько для создания контингента высших
командиров".
Эти последние должны были уметь мыслить подлинно военными категориями.
Сект настаивал на том, чтобы избегать ложных доктрин, внушенных
чьим-либо личным опытом периода великой войны. Все уроки этой войны
тщательно и систематически изучались. Были приняты новые принципы обучения и
введены самые разнообразные учебные курсы. Все существующие военные
наставления были переписаны заново -- не для стотысячной армии, а для
вооруженных ил германского рейха. Для того чтобы сбить с толку назойливо
любопытных союзников, публиковались целые разделы этих наставлений. Те же,
что предназначались для внутреннего употребления, оставались тайными. В
качестве основного принципа утверждалась необходимость теснейшего
взаимодействия всех важнейших родов войск.
В течение нескольких лет практиковалось в небольших масштабах
краткосрочное обучение солдат неофициальным порядком. Солдат, проходивших
такое обучение, называли "черными", то есть нелегальными. Начиная с 1925
года работа по подготовке "черных" была передана в ведение министерства
рейхсвера и финансировалась из государственных средств. Разработанный
генеральным штабом в 1925 году план качественного совершенствования армии и
увеличения ее численности сверх предела, установленного мирным договором,
предусматривал, что число существовавших в то время пехотных дивизий --
легально их было семь -- должно быть сначала удвоено, а затем утроено.
Однако конечной целью Секта было иметь минимум 63 дивизии. Факт превышения
стотысячного предела, установленного для германской армии, был официально
признан только в апреле 1933 года, хотя ее численность уже давно превзошла
эту цифру и продолжала неуклонно возрастать.
Мирный договор запрещал Германии иметь военную авиацию, и в мае 1920
года она была официально распущена. В своем прощальном приказе Сект выражал
надежду, что она снова воспрянет и что до тех пор будет сохранен ее дух.
Этому он всячески способствовал. Первым его шагом было создание в
министерстве рейхсвера особой группы опытных бывших офицеров авиации,
существование которой скрывалось от Союзной контрольной комиссии и которая
всячески ограждалась от своего собственного правительства. Эта группа
постепенно расширялась, пока "авиационные ячейки" не были созданы в
различных управлениях и инспекционных органах министерства, а служащие
военно-воздушных сил не оказались весьма широко представленными в армии. Во
главе департамента гражданской авиации стоял офицер с большим военным
опытом, ставленник Секта, заботившийся о том, чтобы контроль над гражданской
авиацией и ее развитие осуществлялись в соответствии с военными нуждами.
Штат этого департамента так же, как штат управления гражданского
авиатранспорта и различных других замаскированных организаций военной и
морской авиации, в основном состоял из бывших офицеров военно-воздушных сил,
не имевших представления о коммерческой авиации.
Еще до 1924 года в Германии появилась в зачаточной форме сеть
аэродромов и заводов гражданского самолетостроения, и немцы приступили к
подготовке пилотов и обучению технике пассивной противовоздушной обороны.
Коммерческая авиация демонстрировала уже изрядные успехи, а создание сети
планерных клубов содействовало распространению тяги к летному делу как среди
мужчин, так и среди женщин. На бумаге численность персонала, пользовавшегося
правом летать, была строго ограничена. Однако эти постановления наряду со
многими другими были обойдены Сектом, которому удалось при потворстве
германского министерства транспорта заложить прочный фундамент хорошо
налаженной авиационной промышленности и будущих военно-воздушных сил.
В вопросах, касавшихся военно-морского флота, немцы прибегали к
подобным же уверткам. По Версальскому договору Германии было разрешено
сохранить лишь небольшие военно-морские силы, личный состав которых не
должен был превышать 15 тысяч человек. Для увеличения его немцы прибегали к
всевозможным ухищрениям. В состав гражданских министерств были тайно
включены военно-морские организации. Армейские береговые укрепления на
острове Гельголанд и в других местах не были разрушены, как это
предписывалось мирным договором, и в скором времени ими завладела германская
морская артиллерия. Немцы незаконно строили подводные лодки и обучали в
других странах их будущих командиров и матросов. Делалось все, чтобы
сохранить кайзеровский военно-морской флот и подготовиться к тому дню, когда
он сможет снова открыто занять свое место среди других флотов.
Серьезный прогресс был достигнут и в другой решающе важной области.
Ратенау в 1919 году, будучи министром восстановления, положил начало
основательной реконструкции германской военной промышленности. "Они
уничтожили ваше оружие, -- говорил он генералам. -- Но это оружие так или
иначе устарело бы еще до начала следующей войны. В этой войне будет
применено совершенно новое оружие, и та армия, которая в наименьшей степени
будет скована устаревшим вооружением, будет обладать огромным
преимуществом". Большая изобретательность была проявлена, чтобы обеспечить
страну оборудованием, необходимым для производства в будущем военных
материалов. Станки, которые были установлены для производства военной
продукции и вновь могли быть приспособлены для тех же целей, были сохранены
на гражданских предприятиях в гораздо большем количестве, чем этого
требовали обычные производственные нужды. Государственные арсеналы,
построенные для войны, не были закрыты, как это предписывалось мирным
договором.
Таким образом, был приведен в действие план, согласно которому все
новые промышленные предприятия, а также многие из старых -- тех, что были
построены с помощью американских и английских займов, предоставленных на
нужды восстановления, -- с самого начала предназначались для скорейшего
перевода на военное производство. Таким образом, в то время как победители
полагались на имевшиеся в их распоряжении массы устаревшего вооружения, в
Германии год за годом создавался огромный промышленный потенциал для
производства новых видов вооружений.
Все это время союзники располагали реальной возможностью и правом
помешать всякому зримому или осязаемому перевооружению Германии. И Германия
должна была бы подчиниться решительному и единодушному требованию Англии,
Франции и Италии и сообразовать свои действия с предписаниями мирных
договоров. Обозревая вновь историю этих восьми лет, с 1930 по 1938 год, мы
видим, как много времени было в нашем распоряжении. По крайней мере, до 1934
года перевооружение Германии можно было предотвратить, не жертвуя ни одной
человеческой жизнью. Дело было не в отсутствии времени.
В октябре 1918 года, во время английской газовой атаки под Комином,
один немецкий ефрейтор от хлора на время потерял зрение. Пока он лежал в
госпитале в Померании, на Германию обрушились поражение и революция. Сын
незаметного австрийского таможенного чиновника, он в юности лелеял мечту
стать великим художником. После неудачных попыток поступить в Академию
художеств в Вене он жил в бедности сначала в австрийской столице, а затем в
Мюнхене. Иногда работая маляром, а часто выполняя любую случайную работу, он
испытывал материальные лишения и копил в себе жестокую, хотя и скрытую обиду
на мир, закрывший ему путь к преуспеянию. Но личные невзгоды не привели его
в ряды коммунистов. В этом отношении его реакция представляла собой некую
благородную аномалию: он еще больше проникся непомерно сильным чувством
верности своей расе, пылким и мистическим преклонением перед Германией и
германским народом. Когда началась война, он со страстной готовностью
схватился за оружие и прослужил четыре года в баварском полку, на Западном
фронте. Таково было начало карьеры Адольфа Гитлера.
Когда зимой 1918 года, беспомощный, лишенный зрения, он лежал в
госпитале, его личные неудачи представлялись ему частью катастрофы,
обрушившейся на весь германский народ. Потрясение военного поражения,
крушение законности и порядка, торжество французов -- все это причиняло
выздоравливающему ефрейтору острую боль, которая пронизывала все его
существо и рождала те невероятные безмерные силы духа, которые способны
привести и к спасению и к гибели человечества. Ему казалось, что падение
Германии не может быть объяснено обычными причинами. Где-то должно было
скрываться гигантское и чудовищное предательство. Одинокий, замкнувшийся в
себе, маленький солдат размышлял и раздумывал над возможными причинами
катастрофы, руководимый лишь своим узким личным опытом. В Вене он вращался
среди членов крайних германских националистических групп. От них-то он и
услышал о зловредных подрывных действиях другой расы, врагов и
эксплуататоров нордического мира -- евреев. Его патриотический гнев и
зависть к богатым и преуспевающим слились в единое чувство всеподавляющей
ненависти.
Наконец этот ничем не примечательный пациент, по-прежнему одетый в
военную форму, которой он почти по-мальчишески гордился, был выписан из
госпиталя. Какое же зрелище представилось его исцеленным глазам? Конвульсии,
вызываемые поражением, были ужасны. В окружавшей его атмосфере отчаяния и
безумия ясно выступали очертания красной революции. По улицам Мюнхена
стремительно носились бронеавтомобили, осыпавшие торопливых прохожих
листовками или пулями. Его собственные товарищи, нацепив вызывающие красные
повязки на рукава своих военных мундиров, выкрикивали лозунги, яростно
проклинавшие все то, что было дорого ему Внезапно, как это бывает во сне,
все стало совершенно ясно. Германии нанесли удар в спину, и теперь ее
терзали евреи, спекулянты и интриганы, скрывавшиеся в тылу, ненавистные
большевики, организаторы международного заговора еврейских интеллигентов. Он
ясно видел свой долг: спасти Германию от этих бичей, отомстить за
причиненное ей зло и повести высшую германскую расу по пути,
предназначенному ей судьбой.
Офицеры его полка, глубоко встревоженные мятежными и революционными
настроениями своих солдат, были очень рады, что нашелся хоть один человек,
сохранивший в душе какие-то устои. Ефрейтор Гитлер пожелал остаться на
военной службе и нашел себе работу в качестве "инструктора по политическому
просвещению", или агента. Прикрываясь этим званием, он занимался сбором
информации о деятельности мятежных и подрывных элементов. Офицер органов
безопасности, на которого он работал, поручил ему посещать собрания местных
политических партий всех оттенков. Как-то вечером, в сентябре 1919 года,
ефрейтор отправился на митинг германской рабочей партии, проходивший в одной
из мюнхенских пивных. Здесь он впервые услышал выступления против евреев,
спекулянтов и "ноябрьских преступников", заведших Германию в пропасть, --
выступления, совпадавшие с его собственными тайными убеждениями. 16 сентября
он вступил в эту партию, а вскоре после этого в соответствии со своими
военными функциями взял на себя руководство партийной пропагандой. В феврале
1920 года в Мюнхене состоялся первый массовый митинг германской рабочей
партии, на котором руководящую роль играл уже сам Адольф Гитлер, изложивший
в 25 пунктах программу партии. Он стал теперь политическим деятелем и начал
свою борьбу за спасение нации.
В апреле он был демобилизован и весь отдался делу расширения рядов
партии. К середине следующего года он вытеснил первоначальных лидеров и,
загипнотизировав своим темпераментом и духом массу рядовых членов партии,
подчинил партию своему личному контролю. Его уже называли фюрером. Партия
купила газету "Фелькишер беобахтер" и сделала ее своим центральным органом.
Коммунисты очень скоро распознали своего врага. Они пытались срывать
гитлеровские митинги, и в конце 1921 года он организовал свои первые
штурмовые отряды. До тех пор все движение ограничивалось местными рамками
Баварии. Но в тех бедственных условиях, которые существовали в Германии в
эти первые послевоенные годы, многие немцы в самых различных уголках рейха
начинали прислушиваться к речам нового проповедника. Горячее возмущение,
вызванное во всей Германии французской оккупацией Рура в 1923 году,
обеспечило гитлеровской партии, которая именовалась теперь
национал-социалистской партией, массу сторонников. Падение марки разрушило
основы благополучия германской средней буржуазии, многие представители