антисоветской, антикоммунистической линии. Поэтому о многом он говорит после
войны совсем не так, как в ходе нее. Было ли это метаморфозой? Думаю, что
нет. Ведь в мире вечны лишь одни перемены. Человек меняется вместе с
обстоятельствами бытия, даже если он остается верен своим нравственным
принципам. Скажем, что воспоминания Черчилля (и от этого они во многом
выигрывают) написаны в контексте вечных моральных постулатов, которым верен
автор. Даже будучи политическим прагматиком, автор понимал, что без
поклонения общечеловеческим моральным ценностям многое для человека теряет
свое значение.
Да, этот человек, автор "Второй мировой войны", был лидером другого
мира, нежели тот, в котором жили мы с вами. Мы многие годы говорили о нем
как вдохновителе и инициаторе "холодной войны". Так в немалой степени оно и
было. И. В. Сталин после фултонской речи однозначно назвал Черчилля
"поджигателем войны". Мы не забыли о том, что этот человек являлся одним из
инициаторов интервенции против Советской России, откровенно затягивал
открытие второго фронта, призвал к решительному противоборству с СССР,
однозначно отвергал все советское. Все это так.
Но у советских людей Черчилль останется в памяти как решительный
сторонник борьбы до победы с гитлеризмом, имевший мужество протянуть руку
СССР для военного союза в трудную пору. Как знать, проживи Чемберлен дольше
и не возглавь Черчилль британское правительство в 1940 году, не попытался ли
бы еще раз Гитлер осуществить за счет СССР сделку с Англией? Никто не
ответит, наверное, на этот вопрос. Не ответит потому, что именно новый
премьер-министр занял ясно выраженную антифашистскую позицию. Его роль в
антифашистской коалиции в качестве союзника СССР и США, как и других наций,
в борьбе против фашизма, была звездным часом в судьбе этого выдающегося
политика. Антигитлеровская коалиция, как мы знаем теперь, показала миру, что
возможны союзы государств с разным социальным строем, если перед ними общая,
смертельная угроза или глобальная, судьбоносная цель. Этот союз доказал, что
и сегодня, например, может существовать "антиядерная коалиция", при наличии
в мире, как писал У. Черчилль, "доброй воли". По сути, "Вторая мировая
война" -- это ярко написанная героическая эпопея многих народов, выступивших
против планетарной опасности.
Лидеры союзников, протянув друг другу руки в Тегеране, Ялте, Потсдаме,
сделали тем самым несколько крупных шагов к тому, чтобы люди планеты, живя в
одном космическом доме, несущемся в бесконечных пространствах Вселенной,
поняли истину, которая встанет перед ними во весь рост менее чем через
полвека после общей Победы. Лидеры антигитлеровской коалиции, видимо, еще не
думали, что наша цивилизация уникальна и, возможно, одинока в беспредельном
мироздании. Пока никто не доказал обратного. Вокруг нет обитаемых островов и
подобных Земле "кораблей". Поэтому всякая попытка одной части землян
уничтожить другую, которая живет и думает иначе, может разрушить бесценный
очаг. Человечество тогда еще не знало, что оно вступает в ядерно-космическую
эру. Но самые дальние истоки нового мышления, которое должно стать
планетарным, находятся в союзнических узах антифашистской коалиции, в
формировании которой немалая заслуга принадлежит и автору "Второй мировой
войны".
В разгар "холодной войны" Черчилль напишет: "Несмотря на все усилия и
жертвы, принесенные сотнями миллионов людей, несмотря на победу правого
дела, мы все еще не обрели мира и безопасности и нам грозят опасности
большие, чем те, которые мы преодолели. В этом высшая точка трагедии
человечества". Работая над своими воспоминаниями, выдающийся британский
политик надеялся, что "они позволят новому поколению исправить некоторые
ошибки прошлых лет и тем самым дадут ему возможность управлять
надвигающимися величественными событиями будущего в соответствии с нуждами и
честью человечества". Эти надежды сегодня так же актуальны, как и четыре
десятилетия назад, когда о них писал Уинстон Спенсер Черчилль, Прошлое
напоминает: настоящее никогда не завершено, а будущее всегда начато.
* * *
Шеститомный труд Черчилля "Вторая мировая война" публикуется в
сокращенном переводе в трех книгах. Каждая книга включает по два тома. При
подготовке труда необходимые сокращения производились так, чтобы сохранить
максимум авторского текста, не повредить канву и последовательность
повествования. Удалось достигнуть минимума сокращений текста за счет манеры
изложения материала автором. Как правило, Черчилль вначале излагает то или
иное событие своими словами, затем приводит в подтверждение письма, им и ему
написанные. Это ведет к многочисленным повторам одной и той же мысли. В
таких случаях (а их очень много) сохранялся тот текст, который наиболее
выпукло и ярко воспроизводит мысль автора.
При сокращении опущены также некоторые события внутренней политической
жизни Англии, парламентской борьбы, бытовые подробности. Исключены весьма
обширные приложения, содержащие схемы, отдельные проекты планов и другие
документы, письма автору, развернутые подзаголовки.
Сокращения произведены также за счет карт и схем, приведенных в труде в
большом количестве. При этом убирались только карты, несущие лишь
географическую нагрузку. Те же схемы, где была нанесена оперативная
обстановка, в тексте оставлены.
Опущены некоторые вопросы материально-технического снабжения, перевозок
войск и ряд второстепенных эпизодов.
В то же время сохранено без каких-либо сокращений все, что пишет
Черчилль об СССР, о советско-английских отношениях, а также описание
конференций "большой тройки" и встреч Черчилля со Сталиным.
Дмитрий ВОЛКОГОНОВ
Я рассматриваю тома настоящего труда "Вторая мировая война" как
продолжение истории первой мировой войны, изложенной мною в книгах "Мировой
кризис", "Восточный фронт" и "Последствия". Если данный труд будет завершен,
вместе они составят летопись новой Тридцатилетней войны.
Как и в предыдущих томах, я по возможности придерживался метода Дефо,
автора "Записок кавалера", где рассказ о событиях его личной жизни служит
той нитью, на которую нанизываются факты истории и рассуждения по поводу
важных военных и политических событий. Я являюсь, пожалуй, единственным
человеком, который занимал видное место в правительстве во время обоих
величайших катаклизмов, известных истории. При этом если во время первой
мировой войны я занимал хотя и ответственные, но все же подчиненные посты,
то во время второй битвы с Германией я пять с лишним лет был главой
правительства его величества. Поэтому в настоящей работе я оцениваю события
с иной точки зрения и с большим авторитетом, чем это возможно было в более
ранних моих книгах.
Почти всю свою официальную работу я выполнял, диктуя секретарям.
Меморандумы, директивы, личные телеграммы, памятные записки, составленные
мною за то время, что я был премьер-министром, насчитывают в общей сложности
около миллиона слов. Эти документы, составлявшиеся изо дня в день под
влиянием событий и на основе сведений, имевшихся лишь в тот момент,
несомненно, окажутся во многих отношениях несовершенными. Тем не менее в
совокупности они дают представление об этих грандиозных событиях в свете их
тогдашней оценки человеком, который нес главную ответственность за ведение
войны и за политику Британского Содружества наций и империи. Я сомневаюсь,
чтобы где-либо и когда-либо существовала другая подобная летопись
повседневного руководства войной и государственными делами. Я не называю ее
историей: это задача другого поколения. Но я с уверенностью могу утверждать,
что это вклад в историю, который принесет свою пользу в будущем.
Эти тридцать лет практической деятельности и пропаганды моих взглядов
составляют дело моей жизни, служат его выражением, и я согласен, чтобы обо
мне судили по ним. Я придерживался своего правила -- никогда не критиковать
задним числом какое бы то ни было военное или политическое мероприятие, если
только я ранее не высказывал публично или официально своего мнения о нем,
либо предостережения. Во многих случаях я даже смягчил резкость споров,
имевших место в свое время. Мне не хотелось писать об этих разногласиях со
столь многими людьми, которым я симпатизировал или которых уважал, но было
бы неправильным лишать будущее уроков прошлого. На этих благородных,
преисполненных добрых намерений людей, действия которых запечатлены на
страницах данной книги, никто не должен смотреть свысока, не заглянув прежде
в свое собственное сердце, не дав себе отчета в выполнении собственного
общественного долга и не применив к собственному поведению в будущем уроков
прошлого.
Не следует думать, что я ожидаю, чтобы все согласились с высказываемыми
мною взглядами, и тем более, что я пишу в расчете на популярность. Выступая
со своим свидетельством, я руководствуюсь теми принципами, которые
исповедую. Мною было сделано все возможное для проверки фактов, однако из
захваченных документов и других появляющихся материалов постоянно выявляется
многое, что может представить в новом свете выводы, к которым я пришел. Вот
почему важно опираться на подлинные записи соответствующего периода и на
высказывания, которые делались в ту пору, когда все еще было неясным.
Президент Рузвельт сказал мне однажды, что он публично просил вносить
предложения относительно названия, которое должно быть присвоено этой войне.
Я тотчас же предложил свое: "Ненужная война". Войну, которая совсем недавно
разрушила то немногое, что уцелело от мира после предыдущей битвы, легче
было остановить, чем любую другую. Несмотря на все усилия и жертвы,
принесенные сотнями миллионов людей, несмотря на победу правого дела, мы все
еще не обрели мира и безопасности и нам грозят опасности, большие чем те,
которые мы преодолели. В этом высшая точка трагедии человечества. Я надеюсь,
что размышления над прошлым могут послужить руководством для будущего, что
они позволят новому поколению исправить некоторые ошибки прошлых лет и тем
самым дадут ему возможность управлять надвигающимися величественными
событиями будущего в соответствии с нуждами и честью человечества.
Чартуэлл Уинстон Спенсер Черчилль
Уэстерхэм,
Кент.
Март 1948 г.
МОРАЛЬ ЭТОГО ТРУДА
В ВОЙНЕ -- РЕШИТЕЛЬНОСТЬ
В ПОРАЖЕНИИ -- МУЖЕСТВО
В ПОБЕДЕ -- ВЕЛИКОДУШИЕ
В МИРЕ -- ДОБРАЯ ВОЛЯ
КАК НАРОДЫ, ГОВОРЯЩИЕ НА АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ, ИЗ-ЗА СВОЕГО НЕБЛАГОРАЗУМИЯ,
ЛЕГКОМЫСЛИЯ И ДОБРОДУШИЯ ПОЗВОЛИЛИ ВНОВЬ ВООРУЖИТЬСЯ СИЛАМ ЗЛА
По окончании мировой войны 1914 года почти все были глубоко убеждены и
надеялись, что на всем свете воцарится мир. Это сокровенное чаяние всех
народов легко можно было осуществить, твердо отстаивая справедливые
убеждения и проявляя необходимый здравый смысл и благоразумие. Фраза "война
за прекращение войн" была у всех на устах, и принимались меры к тому, чтобы
претворить эту формулу в действительность. Президент Вильсон,
олицетворявший, как все полагали, авторитет Соединенных Штатов, добился
того, что идея создания Лиги Наций овладела умами. Английская делегация в
Версале воплотила его идеи в форму документа, который навсегда останется
вехой на трудном пути человечества. Победоносные союзники были в то время
всемогущими, поскольку речь шла об их внешних врагах. Им приходилось,
правда, сталкиваться с серьезными внутренними трудностями и многочисленными
проблемами, на которые у них не было ответа, но на громадном пространстве
Центральной Европы тевтонские державы, вызвавшие во всем мире смуту, лежали
поверженные перед ними, а Россия, уже измолоченная германским цепом,
сотрясалась гражданской войной и все больше подпадала под власть
большевистской, или коммунистической, партии.
Летом 1919 года союзные армии стояли вдоль Рейна, а их плацдармы
вдавались далеко в глубь побежденной, разоруженной и голодающей Германии. В
Париже руководители держав-победительниц вели споры и дискуссии относительно
будущего. Перед ними лежала карта Европы, которую им предстояло перекроить
по своему усмотрению. После 52 месяцев отчаянной борьбы, полной опасностей,
судьба тевтонской коалиции зависела от милости победителей, и ни один из ее
четырех участников не мог оказать ни малейшего сопротивления их воле.
Германия, главарь и предводитель преступных сил, которую считали главной
виновницей катастрофы, обрушившейся на весь мир, находилась во власти
победивших государств, которые и сами едва держались на ногах после
пережитых ими мучений. К тому же закончившаяся война была войной народов, а
не правительств. Жизненная энергия величайших наций вся без остатка излилась
в гневе и кровавой бойне. Военных руководителей, собравшихся в Париже,
вынесла туда на своем гребне самая мощная и самая яростная волна, когда-либо
вздымавшаяся в истории человечества. Давно миновали времена Утрехтского и
Венского договоров, когда аристократические государственные деятели и
дипломаты -- как победители, так и побежденные -- собирались для вежливых и
учтивых споров и, не ведая трескотни и разноголосицы демократии, могли
перекраивать политические системы на основе принципов, разделявшихся всеми
ими. Ныне руководителей обступали народы, десятки миллионов людей,
доведенных до исступления страданиями и увлеченных различными доктринами,
рассчитанными на массы. Они требовали, чтобы возмездие было осуществлено в
полной мере. И горе руководителям, вознесенным ныне своим триумфом на
головокружительные вершины, если за столом конференции они откажутся от
того, что было завоевано солдатами на сотнях кровавых полей сражений!
Франция играла ведущую роль, на что ей давали право как ее усилия, так
и понесенные ею потери. Около полутора миллионов французов погибло, защищая
землю Франции от вторгнувшегося врага. Колокольни собора Парижской
богоматери пять раз на протяжении ста лет -- в 1814, 1815, 1870, 1914, 1918
годах -- видели пламя, вырывавшееся из жерл прусских пушек, и слышали грохот
их канонады. В течение ужасных четырех лет тринадцать провинций Франции
находились в жестоких тисках прусского военного управления. Обширные районы
систематически опустошались врагом либо покрывались развалинами в результате
столкновения армий. От Вердена до Тулона не было такого дома, такой семьи,
где бы не оплакивали своих погибших или не имели своих калек. Французам,
которые сражались и страдали в 1870 году, -- а таких в высших сферах было
много, -- казалось почти чудом, что Франция вышла победительницей из
несравненно более страшной борьбы, которая только что закончилась. Всю свою
жизнь они пребывали в страхе перед Германской империей. Они помнили
превентивную войну, которую Бисмарк стремился развязать в 1875 году; они
помнили грубые угрозы, вынудившие Делькассе уйти со своего поста в 1905
году; в 1906 году их потрясла марокканская угроза, в 1908 году -- боснийский
конфликт и в 1911 году -- агадирский кризис. В Англии и Америке могли
смеяться над "бронированным кулаком" кайзера и его речами о "сверкающем
оружии", но в сердцах французов они звучали зловещим предвестником ужасных
реальных событий. В страхе перед германским оружием они прожили почти
пятьдесят лет. И вот ценой своей крови они сбросили с себя давно давившую их
тяжесть. Наконец-то обретен мир и безопасность. В едином страстном порыве
французский народ воскликнул: "Никогда больше!"
Однако будущее внушало мрачные предчувствия. Население Франции
составляло менее двух третей населения Германии. При этом численность
французского населения оставалась постоянной, в то время как германское
население росло. Через десять лет, а быть может и раньше, Германия должна
была располагать вдвое большим, чем Франция, ежегодным контингентом молодежи
призывного возраста. Германия почти в одиночку воевала чуть ли не с целым
миром и едва не победила. Люди, осведомленные больше других, отлично знали,
что исход великой войны не раз был под вопросом и лишь разного рода
случайности перевесили роковую чашу весов. Какие имелись шансы на то, что в
будущем на полях Франции или на Востоке снова появятся миллионные армии
великих союзников? Разорение и потрясение, пережитые Россией, сделали ее
совершенно непохожей на прежнюю. Италия могла оказаться на стороне
противника. Великобритания и Соединенные Штаты были отделены от Европы
морями и океанами. Франция, истощенная, с поредевшим населением, но
чувствовавшая себя бесспорной госпожой момента, вглядывалась в будущее со
смешанным чувством благодарного удивления и гнетущего страха. Где же была та
безопасность, без которой все, что было завоевано, теряло свою ценность и
сама жизнь даже в разгар победных торжеств становилась едва выносимой?
Жизненной необходимостью была безопасность -- безопасность любой ценой,
любыми средствами, как бы ни были они суровы или даже жестоки.
В день перемирия германские армии в полном порядке начали отход на
родину. Увенчанный лаврами генералиссимус союзных армий маршал Фош,
повинуясь чувствам солдата, заявил: "Они хорошо сражались. Оставим им их
оружие". Однако он потребовал, чтобы французская граница отныне проходила по
Рейну. Германия могла быть разоружена, ее военная система полностью разбита,
а ее крепости срыты; Германию можно разорить, ее можно обложить
неограниченной контрибуцией; она может стать жертвой внутренних распрей --
но все это минует через десять или двадцать лет. И тогда снова воспрянет
несокрушимая мощь "всех германских племен", вновь запылают неугасимые огни
воинственной Пруссии. Но Рейн, широкий, глубокий и быстро текущий Рейн,
укрепленный и находящийся в руках французской армии, явится барьером и
щитом, под прикрытием которого многие поколения французов смогут жить
спокойно. Совершенно иными, однако, были настроения и взгляды стран
английского языка, без помощи которых Франция была бы побеждена
1. Территориальные статьи Версальского договора оставляли
Германию фактически нетронутой. Она по-прежнему оставалась крупнейшим
однородным национальным массивом в Европе. Маршал Фош, услыхав о подписании
Версальского мирного договора, удивительно верно сказал: "Это не мир. Это
перемирие на двадцать лет".
1 Автор умалчивает о роли России в оказании помощи западным
союзникам, и в частности, Франции. Восточно-Прусская операция русской армии,
проведенная в августе -- сентябре 1914 г., хотя и окончилась неудачей, имела
важные стратегические результаты для стран Антанты. Немцы были вынуждены
перебросить с французского фронта в Восточную Пруссию два корпуса и дивизию.
Еще один корпус был выведен из сражения и подготовлен к отправке. Все это
ослабило немецкую группировку на западе и явилось одной из причин поражения
германской армии в сражении на р. Марна в начале сентября 1914 г. Был сорван
план немецкого командования бить союзников поодиночке.
В кампании 1915 г. центр борьбы переместился на русско-германский
фронт, где действовало 107 немецких дивизий (в 1914 г. -- 52). Это
обеспечило Франции и Англии передышку для мобилизации экономики на нужды
войны.
В 1916 г. наступление Юго-Западного фронта русской армии (Брусиловский
прорыв) вынудило немцев перебросить на Восточный фронт с Западного и
итальянского фронтов 30 пехотных и три кавалерийские дивизии. Оно облегчило
положение французов у Вердена и заставило немцев прекратить наступательную
Трентинскую операцию, способствовало ускорению распада Австро-Венгрии и
выступлению Румынии на стороне Антанты. Русское наступление наряду с
наступлением союзников на р. Сомма положило начало перелому в пользу Антанты
в ходе первой мировой войны. -- Здесь и далее комментарии и сноски, кроме
специально оговоренных, кандидата исторических наук А. С. Орлова.
Экономические статьи договора были злобны и глупы до такой степени, что
становились явно бессмысленными. Германия была принуждена к выплате
баснословных репараций. В этом диктате нашли свое отражение гнев
держав-победительниц, а также вера их народов, что побежденную страну или
какое-либо сообщество людей можно обложить такой данью, которая способна
возместить стоимость современной войны.
В действительности, однако, эти статьи не были выполнены. Напротив, в
то время как общая сумма германских активов, захваченных
странами-победительницами, составляла около одного миллиарда фунтов
стерлингов, Германии было предоставлено несколько лет спустя, главным
образом Соединенными Штатами и Великобританией, более полутора миллиардов
фунтов, что дало ей возможность быстро ликвидировать разрушения, причиненные
войной. Но так как эти по видимости великодушные действия все еще
сопровождались механически повторяемыми воплями несчастного и озлобленного
населения стран-победительниц и заверениями их правителей, что Германию
заставят заплатить "все до последнего гроша", нечего было ожидать со стороны
немцев благодарности или доброжелательности.
Германия уплатила или оказалась способной уплатить выжатую из нее
впоследствии контрибуцию исключительно благодаря тому, что Соединенные Штаты
щедро ссужали деньгами всю Европу, а ее -- в особенности. В течение трех
лет, с 1926 по 1929 год, США получили отовсюду в виде взносов в погашение
долгов всего лишь около одной пятой той суммы, которую они предоставили
Германии без всякой надежды на возврат. Ложные представления относительно
помощи побежденной стране в сочетании с выгодной процентной ставкой по
займам побудили и английских вкладчиков принять в них участие, хотя и в
гораздо меньших масштабах, чем американских. Таким образом, Германия
получила в виде займов два миллиарда фунтов стерлингов против одного
миллиарда репараций, выплаченных ею в той или иной форме путем передачи
своих активов или валютных ресурсов в иностранных государствах или путем
ловких манипуляций с колоссальными американскими займами. Такова печальная
история этой идиотской путаницы, на которую было затрачено столько труда и
сил.
Другой важнейшей трагедией был полный развал Австро-Венгерской империи
в результате заключения Сен-Жерменского и Трианонского договоров. На
протяжении многих столетий это уцелевшее воплощение Священной Римской
империи давало возможность совместно жить, пользуясь преимуществами торговли
и безопасности, большому числу народов, из которых в наше время ни один не
обладал достаточной силой или жизнеспособностью, чтобы в одиночку
противостоять давлению со стороны возрожденной Германии или России. Все эти
народы хотели вырваться из рамок федерации или империи, и поощрение их в
этом стремлении считалось либеральным политическим курсом. Происходила
быстрая балканизация Юго-Восточной Европы, что имело своим следствием
относительное усиление германского рейха, который, несмотря на усталость от
войны и причиненные ею разрушения, оставался в целости и располагал в этом
районе подавляющей мощью.
Каждый народ, каждая провинция из тех, что составляли когда-то империю
Габсбургов, заплатили за свою независимость такими мучениями, которые у
древних поэтов и богословов считались уделом лишь обреченных на вечное
проклятие.
Вена, эта благородная столица, очаг так долго защищавшейся культуры и
традиций, центр столь многих шоссейных, речных и железнодорожных путей, была
оставлена коченеть от холода и голодать, подобно торговому центру в
разоренном районе, покинутом большинством жителей.
Победители навязали немцам все то, что было идеалом, к которому издавна
стремились либеральные страны Запада. Они были избавлены от бремени
обязательной воинской повинности и от необходимости нести расходы, связанные
с вооружением. Наконец, несмотря на то что они не располагали кредитом, им
были навязаны огромные американские займы. В Веймаре была провозглашена
демократическая конституция, соответствовавшая всем новейшим достижениям в
этой области. После изгнания императоров избраны были ничтожества. Под этим
тонким покровом бушевали страсти могучей, побежденной, но в основном
оставшейся целой германской нации. Предубеждение американцев против
монархии, которое Ллойд Джордж не пытался рассеять, ясно показало
поверженной империи, что в качестве республики она сможет рассчитывать на
лучшее обращение со стороны союзников, нежели в качестве монархии. Если бы
мы придерживались мудрой политики, мы увенчали бы и укрепили Веймарскую
республику конституционным монархом в лице малолетнего внука кайзера,
поставив над ним регентский совет. Вместо этого в национальной жизни
германского народа образовалась зияющая пустота. Все сильные элементы, как
военные, так и феодальные, которые могли бы объединиться для поддержки
войны совсем не так, как в ходе нее. Было ли это метаморфозой? Думаю, что
нет. Ведь в мире вечны лишь одни перемены. Человек меняется вместе с
обстоятельствами бытия, даже если он остается верен своим нравственным
принципам. Скажем, что воспоминания Черчилля (и от этого они во многом
выигрывают) написаны в контексте вечных моральных постулатов, которым верен
автор. Даже будучи политическим прагматиком, автор понимал, что без
поклонения общечеловеческим моральным ценностям многое для человека теряет
свое значение.
Да, этот человек, автор "Второй мировой войны", был лидером другого
мира, нежели тот, в котором жили мы с вами. Мы многие годы говорили о нем
как вдохновителе и инициаторе "холодной войны". Так в немалой степени оно и
было. И. В. Сталин после фултонской речи однозначно назвал Черчилля
"поджигателем войны". Мы не забыли о том, что этот человек являлся одним из
инициаторов интервенции против Советской России, откровенно затягивал
открытие второго фронта, призвал к решительному противоборству с СССР,
однозначно отвергал все советское. Все это так.
Но у советских людей Черчилль останется в памяти как решительный
сторонник борьбы до победы с гитлеризмом, имевший мужество протянуть руку
СССР для военного союза в трудную пору. Как знать, проживи Чемберлен дольше
и не возглавь Черчилль британское правительство в 1940 году, не попытался ли
бы еще раз Гитлер осуществить за счет СССР сделку с Англией? Никто не
ответит, наверное, на этот вопрос. Не ответит потому, что именно новый
премьер-министр занял ясно выраженную антифашистскую позицию. Его роль в
антифашистской коалиции в качестве союзника СССР и США, как и других наций,
в борьбе против фашизма, была звездным часом в судьбе этого выдающегося
политика. Антигитлеровская коалиция, как мы знаем теперь, показала миру, что
возможны союзы государств с разным социальным строем, если перед ними общая,
смертельная угроза или глобальная, судьбоносная цель. Этот союз доказал, что
и сегодня, например, может существовать "антиядерная коалиция", при наличии
в мире, как писал У. Черчилль, "доброй воли". По сути, "Вторая мировая
война" -- это ярко написанная героическая эпопея многих народов, выступивших
против планетарной опасности.
Лидеры союзников, протянув друг другу руки в Тегеране, Ялте, Потсдаме,
сделали тем самым несколько крупных шагов к тому, чтобы люди планеты, живя в
одном космическом доме, несущемся в бесконечных пространствах Вселенной,
поняли истину, которая встанет перед ними во весь рост менее чем через
полвека после общей Победы. Лидеры антигитлеровской коалиции, видимо, еще не
думали, что наша цивилизация уникальна и, возможно, одинока в беспредельном
мироздании. Пока никто не доказал обратного. Вокруг нет обитаемых островов и
подобных Земле "кораблей". Поэтому всякая попытка одной части землян
уничтожить другую, которая живет и думает иначе, может разрушить бесценный
очаг. Человечество тогда еще не знало, что оно вступает в ядерно-космическую
эру. Но самые дальние истоки нового мышления, которое должно стать
планетарным, находятся в союзнических узах антифашистской коалиции, в
формировании которой немалая заслуга принадлежит и автору "Второй мировой
войны".
В разгар "холодной войны" Черчилль напишет: "Несмотря на все усилия и
жертвы, принесенные сотнями миллионов людей, несмотря на победу правого
дела, мы все еще не обрели мира и безопасности и нам грозят опасности
большие, чем те, которые мы преодолели. В этом высшая точка трагедии
человечества". Работая над своими воспоминаниями, выдающийся британский
политик надеялся, что "они позволят новому поколению исправить некоторые
ошибки прошлых лет и тем самым дадут ему возможность управлять
надвигающимися величественными событиями будущего в соответствии с нуждами и
честью человечества". Эти надежды сегодня так же актуальны, как и четыре
десятилетия назад, когда о них писал Уинстон Спенсер Черчилль, Прошлое
напоминает: настоящее никогда не завершено, а будущее всегда начато.
* * *
Шеститомный труд Черчилля "Вторая мировая война" публикуется в
сокращенном переводе в трех книгах. Каждая книга включает по два тома. При
подготовке труда необходимые сокращения производились так, чтобы сохранить
максимум авторского текста, не повредить канву и последовательность
повествования. Удалось достигнуть минимума сокращений текста за счет манеры
изложения материала автором. Как правило, Черчилль вначале излагает то или
иное событие своими словами, затем приводит в подтверждение письма, им и ему
написанные. Это ведет к многочисленным повторам одной и той же мысли. В
таких случаях (а их очень много) сохранялся тот текст, который наиболее
выпукло и ярко воспроизводит мысль автора.
При сокращении опущены также некоторые события внутренней политической
жизни Англии, парламентской борьбы, бытовые подробности. Исключены весьма
обширные приложения, содержащие схемы, отдельные проекты планов и другие
документы, письма автору, развернутые подзаголовки.
Сокращения произведены также за счет карт и схем, приведенных в труде в
большом количестве. При этом убирались только карты, несущие лишь
географическую нагрузку. Те же схемы, где была нанесена оперативная
обстановка, в тексте оставлены.
Опущены некоторые вопросы материально-технического снабжения, перевозок
войск и ряд второстепенных эпизодов.
В то же время сохранено без каких-либо сокращений все, что пишет
Черчилль об СССР, о советско-английских отношениях, а также описание
конференций "большой тройки" и встреч Черчилля со Сталиным.
Дмитрий ВОЛКОГОНОВ
Я рассматриваю тома настоящего труда "Вторая мировая война" как
продолжение истории первой мировой войны, изложенной мною в книгах "Мировой
кризис", "Восточный фронт" и "Последствия". Если данный труд будет завершен,
вместе они составят летопись новой Тридцатилетней войны.
Как и в предыдущих томах, я по возможности придерживался метода Дефо,
автора "Записок кавалера", где рассказ о событиях его личной жизни служит
той нитью, на которую нанизываются факты истории и рассуждения по поводу
важных военных и политических событий. Я являюсь, пожалуй, единственным
человеком, который занимал видное место в правительстве во время обоих
величайших катаклизмов, известных истории. При этом если во время первой
мировой войны я занимал хотя и ответственные, но все же подчиненные посты,
то во время второй битвы с Германией я пять с лишним лет был главой
правительства его величества. Поэтому в настоящей работе я оцениваю события
с иной точки зрения и с большим авторитетом, чем это возможно было в более
ранних моих книгах.
Почти всю свою официальную работу я выполнял, диктуя секретарям.
Меморандумы, директивы, личные телеграммы, памятные записки, составленные
мною за то время, что я был премьер-министром, насчитывают в общей сложности
около миллиона слов. Эти документы, составлявшиеся изо дня в день под
влиянием событий и на основе сведений, имевшихся лишь в тот момент,
несомненно, окажутся во многих отношениях несовершенными. Тем не менее в
совокупности они дают представление об этих грандиозных событиях в свете их
тогдашней оценки человеком, который нес главную ответственность за ведение
войны и за политику Британского Содружества наций и империи. Я сомневаюсь,
чтобы где-либо и когда-либо существовала другая подобная летопись
повседневного руководства войной и государственными делами. Я не называю ее
историей: это задача другого поколения. Но я с уверенностью могу утверждать,
что это вклад в историю, который принесет свою пользу в будущем.
Эти тридцать лет практической деятельности и пропаганды моих взглядов
составляют дело моей жизни, служат его выражением, и я согласен, чтобы обо
мне судили по ним. Я придерживался своего правила -- никогда не критиковать
задним числом какое бы то ни было военное или политическое мероприятие, если
только я ранее не высказывал публично или официально своего мнения о нем,
либо предостережения. Во многих случаях я даже смягчил резкость споров,
имевших место в свое время. Мне не хотелось писать об этих разногласиях со
столь многими людьми, которым я симпатизировал или которых уважал, но было
бы неправильным лишать будущее уроков прошлого. На этих благородных,
преисполненных добрых намерений людей, действия которых запечатлены на
страницах данной книги, никто не должен смотреть свысока, не заглянув прежде
в свое собственное сердце, не дав себе отчета в выполнении собственного
общественного долга и не применив к собственному поведению в будущем уроков
прошлого.
Не следует думать, что я ожидаю, чтобы все согласились с высказываемыми
мною взглядами, и тем более, что я пишу в расчете на популярность. Выступая
со своим свидетельством, я руководствуюсь теми принципами, которые
исповедую. Мною было сделано все возможное для проверки фактов, однако из
захваченных документов и других появляющихся материалов постоянно выявляется
многое, что может представить в новом свете выводы, к которым я пришел. Вот
почему важно опираться на подлинные записи соответствующего периода и на
высказывания, которые делались в ту пору, когда все еще было неясным.
Президент Рузвельт сказал мне однажды, что он публично просил вносить
предложения относительно названия, которое должно быть присвоено этой войне.
Я тотчас же предложил свое: "Ненужная война". Войну, которая совсем недавно
разрушила то немногое, что уцелело от мира после предыдущей битвы, легче
было остановить, чем любую другую. Несмотря на все усилия и жертвы,
принесенные сотнями миллионов людей, несмотря на победу правого дела, мы все
еще не обрели мира и безопасности и нам грозят опасности, большие чем те,
которые мы преодолели. В этом высшая точка трагедии человечества. Я надеюсь,
что размышления над прошлым могут послужить руководством для будущего, что
они позволят новому поколению исправить некоторые ошибки прошлых лет и тем
самым дадут ему возможность управлять надвигающимися величественными
событиями будущего в соответствии с нуждами и честью человечества.
Чартуэлл Уинстон Спенсер Черчилль
Уэстерхэм,
Кент.
Март 1948 г.
МОРАЛЬ ЭТОГО ТРУДА
В ВОЙНЕ -- РЕШИТЕЛЬНОСТЬ
В ПОРАЖЕНИИ -- МУЖЕСТВО
В ПОБЕДЕ -- ВЕЛИКОДУШИЕ
В МИРЕ -- ДОБРАЯ ВОЛЯ
КАК НАРОДЫ, ГОВОРЯЩИЕ НА АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ, ИЗ-ЗА СВОЕГО НЕБЛАГОРАЗУМИЯ,
ЛЕГКОМЫСЛИЯ И ДОБРОДУШИЯ ПОЗВОЛИЛИ ВНОВЬ ВООРУЖИТЬСЯ СИЛАМ ЗЛА
По окончании мировой войны 1914 года почти все были глубоко убеждены и
надеялись, что на всем свете воцарится мир. Это сокровенное чаяние всех
народов легко можно было осуществить, твердо отстаивая справедливые
убеждения и проявляя необходимый здравый смысл и благоразумие. Фраза "война
за прекращение войн" была у всех на устах, и принимались меры к тому, чтобы
претворить эту формулу в действительность. Президент Вильсон,
олицетворявший, как все полагали, авторитет Соединенных Штатов, добился
того, что идея создания Лиги Наций овладела умами. Английская делегация в
Версале воплотила его идеи в форму документа, который навсегда останется
вехой на трудном пути человечества. Победоносные союзники были в то время
всемогущими, поскольку речь шла об их внешних врагах. Им приходилось,
правда, сталкиваться с серьезными внутренними трудностями и многочисленными
проблемами, на которые у них не было ответа, но на громадном пространстве
Центральной Европы тевтонские державы, вызвавшие во всем мире смуту, лежали
поверженные перед ними, а Россия, уже измолоченная германским цепом,
сотрясалась гражданской войной и все больше подпадала под власть
большевистской, или коммунистической, партии.
Летом 1919 года союзные армии стояли вдоль Рейна, а их плацдармы
вдавались далеко в глубь побежденной, разоруженной и голодающей Германии. В
Париже руководители держав-победительниц вели споры и дискуссии относительно
будущего. Перед ними лежала карта Европы, которую им предстояло перекроить
по своему усмотрению. После 52 месяцев отчаянной борьбы, полной опасностей,
судьба тевтонской коалиции зависела от милости победителей, и ни один из ее
четырех участников не мог оказать ни малейшего сопротивления их воле.
Германия, главарь и предводитель преступных сил, которую считали главной
виновницей катастрофы, обрушившейся на весь мир, находилась во власти
победивших государств, которые и сами едва держались на ногах после
пережитых ими мучений. К тому же закончившаяся война была войной народов, а
не правительств. Жизненная энергия величайших наций вся без остатка излилась
в гневе и кровавой бойне. Военных руководителей, собравшихся в Париже,
вынесла туда на своем гребне самая мощная и самая яростная волна, когда-либо
вздымавшаяся в истории человечества. Давно миновали времена Утрехтского и
Венского договоров, когда аристократические государственные деятели и
дипломаты -- как победители, так и побежденные -- собирались для вежливых и
учтивых споров и, не ведая трескотни и разноголосицы демократии, могли
перекраивать политические системы на основе принципов, разделявшихся всеми
ими. Ныне руководителей обступали народы, десятки миллионов людей,
доведенных до исступления страданиями и увлеченных различными доктринами,
рассчитанными на массы. Они требовали, чтобы возмездие было осуществлено в
полной мере. И горе руководителям, вознесенным ныне своим триумфом на
головокружительные вершины, если за столом конференции они откажутся от
того, что было завоевано солдатами на сотнях кровавых полей сражений!
Франция играла ведущую роль, на что ей давали право как ее усилия, так
и понесенные ею потери. Около полутора миллионов французов погибло, защищая
землю Франции от вторгнувшегося врага. Колокольни собора Парижской
богоматери пять раз на протяжении ста лет -- в 1814, 1815, 1870, 1914, 1918
годах -- видели пламя, вырывавшееся из жерл прусских пушек, и слышали грохот
их канонады. В течение ужасных четырех лет тринадцать провинций Франции
находились в жестоких тисках прусского военного управления. Обширные районы
систематически опустошались врагом либо покрывались развалинами в результате
столкновения армий. От Вердена до Тулона не было такого дома, такой семьи,
где бы не оплакивали своих погибших или не имели своих калек. Французам,
которые сражались и страдали в 1870 году, -- а таких в высших сферах было
много, -- казалось почти чудом, что Франция вышла победительницей из
несравненно более страшной борьбы, которая только что закончилась. Всю свою
жизнь они пребывали в страхе перед Германской империей. Они помнили
превентивную войну, которую Бисмарк стремился развязать в 1875 году; они
помнили грубые угрозы, вынудившие Делькассе уйти со своего поста в 1905
году; в 1906 году их потрясла марокканская угроза, в 1908 году -- боснийский
конфликт и в 1911 году -- агадирский кризис. В Англии и Америке могли
смеяться над "бронированным кулаком" кайзера и его речами о "сверкающем
оружии", но в сердцах французов они звучали зловещим предвестником ужасных
реальных событий. В страхе перед германским оружием они прожили почти
пятьдесят лет. И вот ценой своей крови они сбросили с себя давно давившую их
тяжесть. Наконец-то обретен мир и безопасность. В едином страстном порыве
французский народ воскликнул: "Никогда больше!"
Однако будущее внушало мрачные предчувствия. Население Франции
составляло менее двух третей населения Германии. При этом численность
французского населения оставалась постоянной, в то время как германское
население росло. Через десять лет, а быть может и раньше, Германия должна
была располагать вдвое большим, чем Франция, ежегодным контингентом молодежи
призывного возраста. Германия почти в одиночку воевала чуть ли не с целым
миром и едва не победила. Люди, осведомленные больше других, отлично знали,
что исход великой войны не раз был под вопросом и лишь разного рода
случайности перевесили роковую чашу весов. Какие имелись шансы на то, что в
будущем на полях Франции или на Востоке снова появятся миллионные армии
великих союзников? Разорение и потрясение, пережитые Россией, сделали ее
совершенно непохожей на прежнюю. Италия могла оказаться на стороне
противника. Великобритания и Соединенные Штаты были отделены от Европы
морями и океанами. Франция, истощенная, с поредевшим населением, но
чувствовавшая себя бесспорной госпожой момента, вглядывалась в будущее со
смешанным чувством благодарного удивления и гнетущего страха. Где же была та
безопасность, без которой все, что было завоевано, теряло свою ценность и
сама жизнь даже в разгар победных торжеств становилась едва выносимой?
Жизненной необходимостью была безопасность -- безопасность любой ценой,
любыми средствами, как бы ни были они суровы или даже жестоки.
В день перемирия германские армии в полном порядке начали отход на
родину. Увенчанный лаврами генералиссимус союзных армий маршал Фош,
повинуясь чувствам солдата, заявил: "Они хорошо сражались. Оставим им их
оружие". Однако он потребовал, чтобы французская граница отныне проходила по
Рейну. Германия могла быть разоружена, ее военная система полностью разбита,
а ее крепости срыты; Германию можно разорить, ее можно обложить
неограниченной контрибуцией; она может стать жертвой внутренних распрей --
но все это минует через десять или двадцать лет. И тогда снова воспрянет
несокрушимая мощь "всех германских племен", вновь запылают неугасимые огни
воинственной Пруссии. Но Рейн, широкий, глубокий и быстро текущий Рейн,
укрепленный и находящийся в руках французской армии, явится барьером и
щитом, под прикрытием которого многие поколения французов смогут жить
спокойно. Совершенно иными, однако, были настроения и взгляды стран
английского языка, без помощи которых Франция была бы побеждена
1. Территориальные статьи Версальского договора оставляли
Германию фактически нетронутой. Она по-прежнему оставалась крупнейшим
однородным национальным массивом в Европе. Маршал Фош, услыхав о подписании
Версальского мирного договора, удивительно верно сказал: "Это не мир. Это
перемирие на двадцать лет".
1 Автор умалчивает о роли России в оказании помощи западным
союзникам, и в частности, Франции. Восточно-Прусская операция русской армии,
проведенная в августе -- сентябре 1914 г., хотя и окончилась неудачей, имела
важные стратегические результаты для стран Антанты. Немцы были вынуждены
перебросить с французского фронта в Восточную Пруссию два корпуса и дивизию.
Еще один корпус был выведен из сражения и подготовлен к отправке. Все это
ослабило немецкую группировку на западе и явилось одной из причин поражения
германской армии в сражении на р. Марна в начале сентября 1914 г. Был сорван
план немецкого командования бить союзников поодиночке.
В кампании 1915 г. центр борьбы переместился на русско-германский
фронт, где действовало 107 немецких дивизий (в 1914 г. -- 52). Это
обеспечило Франции и Англии передышку для мобилизации экономики на нужды
войны.
В 1916 г. наступление Юго-Западного фронта русской армии (Брусиловский
прорыв) вынудило немцев перебросить на Восточный фронт с Западного и
итальянского фронтов 30 пехотных и три кавалерийские дивизии. Оно облегчило
положение французов у Вердена и заставило немцев прекратить наступательную
Трентинскую операцию, способствовало ускорению распада Австро-Венгрии и
выступлению Румынии на стороне Антанты. Русское наступление наряду с
наступлением союзников на р. Сомма положило начало перелому в пользу Антанты
в ходе первой мировой войны. -- Здесь и далее комментарии и сноски, кроме
специально оговоренных, кандидата исторических наук А. С. Орлова.
Экономические статьи договора были злобны и глупы до такой степени, что
становились явно бессмысленными. Германия была принуждена к выплате
баснословных репараций. В этом диктате нашли свое отражение гнев
держав-победительниц, а также вера их народов, что побежденную страну или
какое-либо сообщество людей можно обложить такой данью, которая способна
возместить стоимость современной войны.
В действительности, однако, эти статьи не были выполнены. Напротив, в
то время как общая сумма германских активов, захваченных
странами-победительницами, составляла около одного миллиарда фунтов
стерлингов, Германии было предоставлено несколько лет спустя, главным
образом Соединенными Штатами и Великобританией, более полутора миллиардов
фунтов, что дало ей возможность быстро ликвидировать разрушения, причиненные
войной. Но так как эти по видимости великодушные действия все еще
сопровождались механически повторяемыми воплями несчастного и озлобленного
населения стран-победительниц и заверениями их правителей, что Германию
заставят заплатить "все до последнего гроша", нечего было ожидать со стороны
немцев благодарности или доброжелательности.
Германия уплатила или оказалась способной уплатить выжатую из нее
впоследствии контрибуцию исключительно благодаря тому, что Соединенные Штаты
щедро ссужали деньгами всю Европу, а ее -- в особенности. В течение трех
лет, с 1926 по 1929 год, США получили отовсюду в виде взносов в погашение
долгов всего лишь около одной пятой той суммы, которую они предоставили
Германии без всякой надежды на возврат. Ложные представления относительно
помощи побежденной стране в сочетании с выгодной процентной ставкой по
займам побудили и английских вкладчиков принять в них участие, хотя и в
гораздо меньших масштабах, чем американских. Таким образом, Германия
получила в виде займов два миллиарда фунтов стерлингов против одного
миллиарда репараций, выплаченных ею в той или иной форме путем передачи
своих активов или валютных ресурсов в иностранных государствах или путем
ловких манипуляций с колоссальными американскими займами. Такова печальная
история этой идиотской путаницы, на которую было затрачено столько труда и
сил.
Другой важнейшей трагедией был полный развал Австро-Венгерской империи
в результате заключения Сен-Жерменского и Трианонского договоров. На
протяжении многих столетий это уцелевшее воплощение Священной Римской
империи давало возможность совместно жить, пользуясь преимуществами торговли
и безопасности, большому числу народов, из которых в наше время ни один не
обладал достаточной силой или жизнеспособностью, чтобы в одиночку
противостоять давлению со стороны возрожденной Германии или России. Все эти
народы хотели вырваться из рамок федерации или империи, и поощрение их в
этом стремлении считалось либеральным политическим курсом. Происходила
быстрая балканизация Юго-Восточной Европы, что имело своим следствием
относительное усиление германского рейха, который, несмотря на усталость от
войны и причиненные ею разрушения, оставался в целости и располагал в этом
районе подавляющей мощью.
Каждый народ, каждая провинция из тех, что составляли когда-то империю
Габсбургов, заплатили за свою независимость такими мучениями, которые у
древних поэтов и богословов считались уделом лишь обреченных на вечное
проклятие.
Вена, эта благородная столица, очаг так долго защищавшейся культуры и
традиций, центр столь многих шоссейных, речных и железнодорожных путей, была
оставлена коченеть от холода и голодать, подобно торговому центру в
разоренном районе, покинутом большинством жителей.
Победители навязали немцам все то, что было идеалом, к которому издавна
стремились либеральные страны Запада. Они были избавлены от бремени
обязательной воинской повинности и от необходимости нести расходы, связанные
с вооружением. Наконец, несмотря на то что они не располагали кредитом, им
были навязаны огромные американские займы. В Веймаре была провозглашена
демократическая конституция, соответствовавшая всем новейшим достижениям в
этой области. После изгнания императоров избраны были ничтожества. Под этим
тонким покровом бушевали страсти могучей, побежденной, но в основном
оставшейся целой германской нации. Предубеждение американцев против
монархии, которое Ллойд Джордж не пытался рассеять, ясно показало
поверженной империи, что в качестве республики она сможет рассчитывать на
лучшее обращение со стороны союзников, нежели в качестве монархии. Если бы
мы придерживались мудрой политики, мы увенчали бы и укрепили Веймарскую
республику конституционным монархом в лице малолетнего внука кайзера,
поставив над ним регентский совет. Вместо этого в национальной жизни
германского народа образовалась зияющая пустота. Все сильные элементы, как
военные, так и феодальные, которые могли бы объединиться для поддержки