который в бытность свою главой баварского правительства подавил путч 1923
года, был найден мертвым в лесу около Мюнхена. Общее число ликвидированных
лиц оценивается различно -- от пяти до семи тысяч.
К концу этого кровавого дня Гитлер вернулся на самолете в Берлин. Пора
было положить конец резне, принимавшей с каждой минутой все более широкие
масштабы. В тот же вечер несколько эсэсовцев, которые от избытка усердия
зашли далеко в расправах с заключенными, сами были казнены. Около часу ночи
1 июля грохот выстрелов смолк. Днем фюрер вышел на балкон имперской
канцелярии принять приветствия собравшихся толп берлинцев, из которых многие
думали, что он сам оказался жертвой. Одни говорят, что он выглядел
измученным, другие -- торжествующим. Вполне возможно, что он был и
измученным, и торжествующим одновременно. Быстрота и жестокость, с которой
он действовал, спасли его планы и, без сомнения, его жизнь. В эту "ночь
длинных ножей", как стали ее называть, было сохранено единство
национал-социалистской Германии, явившейся впоследствии бичом для всего
мира.
Эта резня, хотя ее и можно было объяснить действием пришедших в
движение страшных сил, показала, что новый хозяин Германии не остановится ни
перед чем и что обстановка в Германии лишает ее всякого сходства с
цивилизованным государством. Перед миром предстала диктатура, основанная на
терроре, пропитанная кровью. В стране царил жестокий, разнузданный
антисемитизм и уже действовала вовсю система концентрационных лагерей для
всех нежелательных или политически инакомыслящих слоев населения.
В первой половине июля 1934 года на горных тропах, ведущих из Баварии
на австрийскую территорию, наблюдалось усиленное движение. В конце июля в
руки австрийской пограничной полиции попался германский курьер. При нем были
найдены различные документы, и в том числе шифровальные коды, которые
показывали, что план восстания был близок к осуществлению. Организатором
государственного переворота должен был явиться Антон фон Ринтелен, в то
время занимавший пост австрийского посланника в Италии. Дольфус и его
министры не сразу реагировали на предостережения относительно
приближающегося кризиса и на признаки предстоящего мятежа, ставшие вполне
очевидными уже рано утром 25 июля. Утром приверженцы нацистов в Вене привели
себя в состояние боевой готовности. Около часу дня в канцелярию вошла группа
вооруженных мятежников, и Дольфус, простреленный двумя пулями, остался
лежать, истекая кровью. Другой отряд нацистов захватил радиостанцию и
объявил об отставке правительства Дольфуса и о приходе к власти Ринтелена.
Однако остальные члены кабинета Дольфуса проявили твердость и энергию.
Президент Миклас издал официальный приказ восстановить порядок любой ценой.
Правительство возглавил министр юстиции Шушниг. Большая часть австрийской
армии и полиции сплотилась вокруг его правительства. Они осадили здание
канцелярии, где, окруженный небольшой группой мятежников, умирал Дольфус.
Мятежи возникли также в провинциях, и отдельные подразделения австрийского
легиона перешли границу Австрии из Баварии. К этому времени весть о
случившемся уже дошла до Муссолини. Он тотчас же послал главе австрийского
хеймвера князю Штарембергу телеграмму, в которой говорилось, что Италия
поддержит независимость Австрии. Дуче специально вылетел в Венецию, чтобы
принять вдову Дольфуса и выразить ей с подобающими церемониями свое
соболезнование. В то же самое время 3 итальянские дивизии были направлены к
Бреннерскому перевалу. Это заставило Гитлера, который знал пределы своей
мощи, отступить. Германский посланник в Вене Рит и другие германские
чиновники, причастные к мятежу, были отозваны либо смещены. Попытка не
удалась. Требовался более длительный процесс. Папен, лишь недавно
избегнувший кровавой бойни, был назначен германским посланником в Вену с
заданием действовать более тонкими методами.
Папен был назначен германским посланником в Вену с явной целью
организовать свержение Австрийской Республики. Перед ним стояла двойная
задача: поддерживать подпольную австрийскую нацистскую партию, которой с
этого момента выплачивалась ежемесячная субсидия в 200 тысяч марок, и
подрывать силы или завоевывать на свою сторону ведущих политических деятелей
Австрии.
В разгар всех этих трагедий и тревог скончался престарелый фельдмаршал
Гинденбург, который совсем уже одряхлел за последние месяцы, а потому более
чем когда-либо превратился в орудие в руках рейхсвера. Гитлер стал главой
германского государства, сохранив также пост канцлера. Он стал теперь
властелином Германии. Его сделка с рейхсвером была скреплена и подтверждена
кровавой чисткой. Коричневорубашечники были принуждены к повиновению, и они
вновь подтвердили свою верность фюреру. Все враги и потенциальные соперники
были удалены из их рядов. С этого времени они утратили свое влияние и
превратились в нечто вроде особой полиции, к услугам которой прибегали при
отправлении различных церемоний. С другой стороны, отряды чернорубашечников,
выросшие численно и окрепшие благодаря установленной дисциплине, а также
предоставленным им привилегиям, превратились под руководством Гиммлера в
преторианскую гвардию при особе фюрера в противовес лидерам армии и военной
касте, а также в политические войска, значительная военная мощь которых
служила опорой деятельности расширявшейся тайной полиции, или гестапо.
События в Австрии сблизили Францию и Италию, а потрясение, вызванное
убийством Дольфуса, имело своим следствием установление контакта между
генеральными штабами обеих стран. Угроза независимости Австрии
способствовала пересмотру франко-итальянских отношений, который касался не
только вопроса о равновесии сил в бассейне Средиземного моря и в Северной
Африке, но и позиций Франции и Италии в Юго-Восточной Европе. Однако
Муссолини стремился не только укрепить позиции Италии в Европе против
потенциальной германской угрозы, но и обеспечить будущность ее империи в
Африке. Французское правительство, одержимое страхом перед германской
опасностью, было готово пойти на серьезные уступки ради того, чтобы
завоевать на свою сторону Италию. В январе 1935 года Лаваль 1
отправился в Рим, где подписал ряд соглашений, целью которых было устранить
основные помехи во взаимоотношениях обеих стран. Оба правительства
единодушно считали перевооружение Германии противозаконным. Они договорились
консультироваться друг с другом в случае возникновения в будущем новой
угрозы независимости Австрии. В колониальной сфере Франция пошла на уступки
в вопросе о статусе итальянцев, проживающих в Тунисе, а также передала
Италии некоторые участки территории, тянущиеся полосой вдоль границ Ливии и
Сомали, и 20 процентов акций железной дороги Джибути -- Аддис-Абеба. Эти
переговоры должны были подготовить почву для более официального обсуждения
между Францией, Италией и Великобританией вопроса о создании общего фронта
против растущей германской угрозы. В последующие месяцы все это было
перечеркнуто, однако, агрессией Италии в Абиссинии.
1 В то время министр иностранных дел Франции.
В декабре 1934 года произошло столкновение между итальянскими и
абиссинскими солдатами возле колодца Уал-Уал, на границе между Абиссинией и
Итальянским Сомали. Оно было использовано Италией в качестве предлога для
заявления перед всем миром своих притязаний на Эфиопскую империю. Таким
образом, в дальнейшем проблема обуздания Германии в Европе была осложнена и
запутана судьбой Абиссинии.
В этой связи следует остановиться еще на одном событии. По условиям
Версальского договора население Саарской области, этого маленького клочка
германской территории, обладающего богатыми угольными месторождениями и
важными металлургическими заводами, должно было по истечении 15-летнего
срока решить путем плебисцита, желает ли оно возвратиться в лоно Германии
или нет. Плебисцит был назначен на январь 1935 года. В исходе его
сомневаться не приходилось. Большинство, безусловно, должно было
проголосовать за возвращение Саара в лоно германского отечества.
Несомненность такого исхода подкреплялась еще и тем фактом, что Саарская
область, хотя ока и управлялась номинально комиссией Лиги Наций, на деле
находилась под контролем местного центра нацистской партии.
Плебисцит состоялся 13 января 1935 года под наблюдением международной
комиссии, в которой были и английские представители. 90,3 процента населения
этого маленького клочка земли, вклинившегося между чужими владениями и
являвшегося единственной, если не считать Данцига, территорией, находившейся
под суверенитетом Лиги Наций, проголосовало за возвращение в лоно Германии.
Этот моральный триумф национал-социализма, хотя и явившийся результатом
нормальной и неизбежной процедуры, еще более поднял престиж Гитлера и,
казалось, освятил его власть искренней демонстрацией воли германского
народа.
Однако доказательства беспристрастности и справедливости Лиги Наций
отнюдь не умиротворили Гитлера и не произвели на него решительно никакого
впечатления. Несомненно, они лишь подтверждали его мнение, что союзники --
это вырождающиеся глупцы. Со своей стороны, он продолжал сосредоточивать
свое внимание на главной цели -- расширении германских вооруженных сил.
Германский генеральный штаб считал, что создание и развертывание
германской армии, которая превосходила бы по своим масштабам французскую
армию и была бы должным образом обеспечена в материально-техническом плане,
удастся завершить не ранее 1943 года. Былая мощь германского военно-морского
флота, если не считать подводных лодок, могла быть восстановлена не ранее
чем через двенадцать или пятнадцать лет, причем этот процесс восстановления
сильно затруднил бы осуществление всех прочих замыслов. Однако вместе со
злосчастными открытиями, сделанными незрелой еще цивилизацией, -- двигателем
внутреннего сгорания и летным искусством -- на сцене появилось новое орудие
соперничества между народами, позволявшее гораздо быстрее изменять
соотношение военной мощи государств. Для великого государства, имеющего
доступ к постоянно увеличивающейся сокровищнице человеческих знаний и к
достижениям науки, для государства, посвятившего себя этой задаче,
потребовалось бы всего четыре-пять лет, чтобы создать мощную, а быть может,
и самую мощную в мире авиацию. В воздухе, и только в воздухе Гитлеру
предоставлялась возможность сократить путь -- сначала к достижению равенства
с Францией и Англией, а затем и превосходства над ними в жизненно важной
военной области. Но что предпримут Франция и Англия?
Было бы неверно при оценке политики английского правительства не
учитывать того страстного стремления к миру, которым было проникнуто
пребывавшее в неведении, дезинформированное большинство английского народа,
-- стремления, казалось, грозившего политическим уничтожением всякой партии
или политического Деятеля, которые осмелились бы проводить какую-либо иную
линию. Это, конечно, не оправдывает политических руководителей,
оказывающихся не на высоте своего долга. Для партии или политических
Деятелей гораздо лучше лишиться власти, нежели поставить под угрозу жизнь
нации. К тому же наша история не знает случая, чтобы какое-либо
правительство, требовавшее согласия парламента и народа на проведение
необходимых оборонительных мероприятий, получило бы отказ. Но все же тем,
кто своими запугиваниями сбил с пути робкое правительство Макдональда --
Болдуина, следовало бы, по крайней мере, помалкивать.
Бюджетные ассигнования на авиацию, обсуждавшиеся в марте 1934 года,
составляли всего 20 миллионов фунтов стерлингов и предусматривали создание
четырех новых эскадрилий, что увеличивало число наших самолетов первой линии
с 850 до 890. Общие затраты в течение первого года равнялись всего 130
тысячам фунтов стерлингов.
По этому поводу я сказал:
"Установлено, что мы являемся всего лишь пятой по значению авиационной
державой, и то -- в лучшем случае. По своей мощи наша авиация равна лишь
половине авиации Франции, нашего ближайшего соседа. Германия вооружается
очень быстро, и никто не собирается ей в этом препятствовать.
Я страшусь того дня, когда в руках нынешних правителей Германии
очутится оружие, позволяющее угрожать самому сердцу Британской империи.
Нужны меры, которые позволили бы нам достигнуть равенства в воздухе. Ни одно
государство, играющее в мире такую роль, какую играем мы и хотим играть в
будущем, не может позволить себе находиться в таком положении, при котором
его можно было бы шантажировать..."
Я обратил свой призыв к Болдуину, как к человеку, облеченному
необходимой властью, чтобы действовать. В его руках была власть, на него
ложилась и ответственность. В своем ответе Болдуин сказал:
"Если все наши усилия достигнуть соглашения потерпят неудачу и если
окажется невозможным достигнуть этого равенства в указанных мною областях,
тогда любое правительство нашей страны, а тем более национальное
правительство, данное правительство, позаботится о том, чтобы в отношении
численности и мощи военно-воздушных сил наша страна не уступала ни одной
стране, находящейся от нас в радиусе действия авиации".
Это было торжественное и вполне определенное обещание, которое было
дано в такой момент, когда оно почти наверняка могло быть осуществлено, если
бы меры были энергичными и проводились в широких масштабах.
Тем не менее, когда 20 июля 1934 года правительство внесло несколько
запоздалых и неудовлетворительных предложений об увеличении английских
военно-воздушных сил на 41 эскадрилью, или примерно на 820 самолетов, причем
строительство их должно было быть завершено лишь через пять лет,
лейбористская партия, поддержанная либералами, выступила в палате общин
против этого.
В обоснование полнейшего отказа оппозиции принять какие-либо меры для
укрепления нашей авиации Эттли, выступавший от ее имени, заявил следующее:
"Мы отрицаем необходимость увеличения наших воздушных сил... Мы не согласны
с утверждением, будто усиление английской авиации будет содействовать
сохранению мира во всем мире, и мы полностью отвергаем всякие претензии на
равенство". Либеральная партия поддержала эту резолюцию о вотуме недоверия.
Если мы вспомним, что все это говорили, тщательно взвесив свои слова,
ответственные руководители партий, становится очевидной опасность, грозившая
нашей стране. Это было время, когда все находилось еще только в стадии
формирования и когда ценой крайнего напряжения наших усилий мы еще могли
сохранить свою военно-воздушную мощь, от которой зависела наша свобода
действий. Если бы Великобритания и Франция сохранили каждая количественное
равенство с Германией в области авиации, то вместе они были бы вдвое сильнее
ее и могли бы пресечь карьеру Гитлера, эту карьеру насилий, в самом ее
начале, не пожертвовав ни единой жизнью. Когда же этот момент миновал, было
уже слишком поздно...
Я мог настаивать на перевооружении, выступая как сторонник
правительства. Поэтому консервативная партия выслушала меня с необычной для
нее благосклонностью.
"Для врага мы легкая и богатая добыча. Ни одна страна не является столь
уязвимой, как наша, и ни одна не сулит грабителю большей поживы... Мы -- с
нашей огромной столицей, этой величайшей мишенью в мире, напоминающей как бы
огромную, жирную, дорогую корову, привязанную для приманки хищников, --
находимся в таком положении, в каком мы никогда не были в прошлом и в каком
ни одна другая страна не находится в настоящее время.
Мы должны запомнить: наша слабость затрагивает не только нас самих;
наша слабость затрагивает также стабильность Европы".
Далее я доказывал, что Германия уже приближается к равенству с Англией
в области авиации.
"Во-первых, я утверждаю, что Германия в нарушение мирного договора уже
создала военную авиацию, равную по своей мощи почти двум третям нынешних
оборонительных воздушных сил нашей метрополии. Во-вторых, я утверждаю, что
Германия быстро расширяет эту авиацию. К концу 1935 года германская авиация
будет почти равна по числу самолетов и по своей боеспособности
оборонительным воздушным силам нашей метрополии, даже если к тому времени
нынешние предложения правительства будут осуществлены. В-третьих, я
утверждаю, что если Германия будет продолжать расширение своей авиации, а мы
будем продолжать осуществление наших программ, то примерно в 1936 году
Германия, безусловно, будет обладать значительно большей воздушной мощью,
чем Великобритания. В-четвертых, я хочу обратить внимание на обстоятельство,
Которое особенно внушает тревогу: если только они опередят нас, Мы уже
никогда не сможем их догнать".
Рассказывая обо всем этом, нельзя не упомянуть об основных вехах
пройденного нами длинного пути от безопасности прямо в когти смерти.
Оглядываясь назад, я поражаюсь, как много времени было в нашем распоряжении.
Англия могла еще в 1933 или даже в 1934 году создать авиацию, которая
поставила бы границы честолюбивым притязаниям Гитлера или, быть может,
позволила бы военным руководителям Германии сдерживать его неистовые
выходки. Прежде чем мы очутились перед лицом величайшего испытания, суждено
было пройти еще долгим пяти с лишним годам. Если хотя бы в тот момент мы
действовали с должной предусмотрительностью и энергией, это испытание могло
миновать нас. Опираясь на превосходящую авиацию, Англия и Франция могли
спокойно обратиться за помощью к Лиге Наций, и все государства Европы
объединились бы вокруг них. Лига впервые получила бы в свои руки орудие
утверждения своей власти. В конце марта (1935 год) министр иностранных дел и
Иден нанесли визит Гитлеру в Германии и в ходе весьма важного разговора,
который был запротоколирован, услышали из его собственных уст, что
германская авиация уже достигла равенства с английской 1. Этот
факт был сообщен правительством 3 апреля. В начале мая премьер-министр
напечатал в своем органе "Ньюс леттер" статью, в которой подчеркивал
опасность перевооружения Германии почти в тех же выражениях, которые я так
часто использовал начиная с 1932 года.
1 Министром иностранных дел в то время был Джон Саймон, а
Иден был лордом -- хранителем печати.
Мой родственник и друг детства лорд Лондондерри возглавлял министерство
авиации. Когда министр иностранных дел вернулся из Берлина, чрезвычайно
пораженный утверждением Гитлера, что его авиация равна по мощи английской
авиации, весь кабинет проникся глубокой тревогой. Правительство и не
подозревало, что Англию догнали в области авиации. Как обычно бывает в таких
случаях, оно устремило инквизиторский взгляд на министерство, ведавшее этой
областью, и на его руководителя.
Министерство авиации не отдавало себе отчета в том, что времена
изменились. Оковы казначейства были сброшены. Ему достаточно было просто
потребовать большего. Однако вместо этого министерство занялось тем, что
решительно выступило против претензий Гитлера на равенство в воздухе.
Лондондерри, выступавший как представитель министерства, утверждал, что
"когда Саймон и Иден отправились в Берлин, Германия располагала одной
единственной боевой эскадрильей. Немцы рассчитывали сформировать к концу
месяца из учебных команд от 15 до 20 эскадрилий". Министерство авиации
втянуло своего начальника в пространные оправдания своей собственной линии
поведения в прошлом. В результате его позиция оказалась в полнейшей
дисгармонии с новыми настроениями правительства и народа, которые были
по-настоящему встревожены. Долгое время скрывавшаяся мощная германская
авиация, по меньшей мере равная нашей собственной, наконец появилась на свет
совершенно открыто. Ввиду этого уход Рамсея Макдональда с поста
премьер-министра, последовавший спустя некоторое время в том же году,
послужил также поводом для назначения министром авиации сэра Филиппа
Канлифф-Листера, тогдашнего министра колоний. Это было частью новой политики
энергичного расширения военно-воздушных сил.
Крупнейшим достижением периода пребывания Лондондерри в министерстве
авиации явилось создание и усовершенствование прославленных истребителей
"харрикейн" и "спитфайр". Первые образцы этих самолетов прошли летные
испытания -- один в ноябре 1935 года и другой в марте 1936 года. Лондондерри
не упоминает об этом в свою защиту, хотя он мог бы это сделать, поскольку
принял на себя вину за многое, в чем был неповинен. Новый министр, пользуясь
благоприятной обстановкой, распорядился о немедленном массовом производстве
этих самолетов, и некоторое количество их было произведено, хотя и не
слишком скоро.
Величайшее бедствие постигло нас. Гитлер уже добился равенства с
Великобританией. Отныне ему оставалось только пустить на полный ход свои
заводы и летные школы, чтобы не только сохранить превосходство в воздухе, но
и неуклонно увеличивать его. Все те неизвестные и неизмеримые опасности,
которыми грозило Лондону нападение с воздуха, становились отныне
определенным, неотвратимым фактором, подлежавшим учету во всех наших
решениях. К тому же мы уже не в состоянии были догнать Германию, или, по
крайней мере, правительство не сумело этого сделать. В течение последующих
четырех лет английское правительство приложило весьма серьезные усилия, и
мы, бесспорно, добились превосходства в качестве авиации. Однако в отношении
количества мы уже ничего не могли поделать. Когда началась война,
численность нашей авиации едва достигала половины германской.
Годы тайных подкопов, секретных или замаскированных приготовлений были
теперь позади, и Гитлер наконец почувствовал себя достаточно сильным, чтобы
бросить миру свой первый открытый вызов. 9 марта 1935 года было объявлено об
официальном существовании германской авиации, а 16 марта -- что германская
армия будет впредь базироваться на всеобщей обязательной воинской
повинности. В скором времени были приняты соответствующие законы,
требовавшиеся для осуществления этих решений, но практические мероприятия
были начаты заблаговременно. Французское правительство, хорошо
информированное о том, что должно было произойти, в тот же знаменательный
день, но на 2 часа раньше объявило об удлинении ввиду сложившихся
обстоятельств срока службы во французской армии до двух лет. Германская
акция представляла собой открытый, официальный выпад против мирных
договоров, лежавших в основе Лиги Наций. Пока нарушения носили характер
различных уверток или же маскировались другими названиями, ответственным за
соблюдение этих договоров державам-победительницам, одержимым пацифизмом и
занятым своими внутренними политическими проблемами, было легко избегать
обязывающей констатации того факта, что мирный договор нарушается или же
отвергается. Теперь этот вопрос встал со всей остротой.
Почти в тот же самый день правительство Абиссинии обратилось к Лиге
Наций с протестом против угрожающих требований Италии. Когда на фоне всех
этих событий сэр Джон Саймон и лорд -- хранитель печати Иден посетили 24
марта по приглашению Гитлера Берлин, французское правительство сочло, что
момент для этого выбран неудачно. Франции пришлось теперь срочно заняться не
сокращением своей армии, чего так настойчиво от нее требовал за год до этого
Макдональд, а удлинением срока обязательной воинской повинности с одного
года до двух. При господствовавшем в то время настроении общественности это
было трудной задачей.
Соединенные Штаты, поскольку дело касалось Европы, полностью умыли руки
и лишь всем желали добра. Они были уверены, что им никогда больше не
придется беспокоиться о европейских делах. Но Франция, Великобритания и,
безусловно, также Италия, несмотря на все разногласия между ними, считали
необходимым выступить против этого явного нарушения мирного договора со
стороны Гитлера. В Стрезе была созвана под эгидой Лиги Наций конференция
бывших главных союзников, на которой были обсуждены все эти вопросы.
Антони Иден на протяжении примерно десяти лет почти всецело был
поглощен изучением вопросов внешней политики. В коалиционном правительстве
Макдональда -- Болдуина, сформированном в 1931 году, он был назначен
заместителем министра иностранных дел сэра Джона Саймона. Внешнеполитический
курс сэра Джона Саймона в 1935 году не встречал одобрения ни у оппозиции, ни
у влиятельных кругов консервативной партии. Поэтому Иден с его знаниями и
исключительными способностями стал все более выдвигаться. Вот почему, будучи
с конца 1934 года лордом -- хранителем печати, он, по желанию кабинета,
продолжал поддерживать неофициальную, но тесную связь с министерством
иностранных дел и был приглашен сопровождать своего бывшего шефа сэра Джона
года, был найден мертвым в лесу около Мюнхена. Общее число ликвидированных
лиц оценивается различно -- от пяти до семи тысяч.
К концу этого кровавого дня Гитлер вернулся на самолете в Берлин. Пора
было положить конец резне, принимавшей с каждой минутой все более широкие
масштабы. В тот же вечер несколько эсэсовцев, которые от избытка усердия
зашли далеко в расправах с заключенными, сами были казнены. Около часу ночи
1 июля грохот выстрелов смолк. Днем фюрер вышел на балкон имперской
канцелярии принять приветствия собравшихся толп берлинцев, из которых многие
думали, что он сам оказался жертвой. Одни говорят, что он выглядел
измученным, другие -- торжествующим. Вполне возможно, что он был и
измученным, и торжествующим одновременно. Быстрота и жестокость, с которой
он действовал, спасли его планы и, без сомнения, его жизнь. В эту "ночь
длинных ножей", как стали ее называть, было сохранено единство
национал-социалистской Германии, явившейся впоследствии бичом для всего
мира.
Эта резня, хотя ее и можно было объяснить действием пришедших в
движение страшных сил, показала, что новый хозяин Германии не остановится ни
перед чем и что обстановка в Германии лишает ее всякого сходства с
цивилизованным государством. Перед миром предстала диктатура, основанная на
терроре, пропитанная кровью. В стране царил жестокий, разнузданный
антисемитизм и уже действовала вовсю система концентрационных лагерей для
всех нежелательных или политически инакомыслящих слоев населения.
В первой половине июля 1934 года на горных тропах, ведущих из Баварии
на австрийскую территорию, наблюдалось усиленное движение. В конце июля в
руки австрийской пограничной полиции попался германский курьер. При нем были
найдены различные документы, и в том числе шифровальные коды, которые
показывали, что план восстания был близок к осуществлению. Организатором
государственного переворота должен был явиться Антон фон Ринтелен, в то
время занимавший пост австрийского посланника в Италии. Дольфус и его
министры не сразу реагировали на предостережения относительно
приближающегося кризиса и на признаки предстоящего мятежа, ставшие вполне
очевидными уже рано утром 25 июля. Утром приверженцы нацистов в Вене привели
себя в состояние боевой готовности. Около часу дня в канцелярию вошла группа
вооруженных мятежников, и Дольфус, простреленный двумя пулями, остался
лежать, истекая кровью. Другой отряд нацистов захватил радиостанцию и
объявил об отставке правительства Дольфуса и о приходе к власти Ринтелена.
Однако остальные члены кабинета Дольфуса проявили твердость и энергию.
Президент Миклас издал официальный приказ восстановить порядок любой ценой.
Правительство возглавил министр юстиции Шушниг. Большая часть австрийской
армии и полиции сплотилась вокруг его правительства. Они осадили здание
канцелярии, где, окруженный небольшой группой мятежников, умирал Дольфус.
Мятежи возникли также в провинциях, и отдельные подразделения австрийского
легиона перешли границу Австрии из Баварии. К этому времени весть о
случившемся уже дошла до Муссолини. Он тотчас же послал главе австрийского
хеймвера князю Штарембергу телеграмму, в которой говорилось, что Италия
поддержит независимость Австрии. Дуче специально вылетел в Венецию, чтобы
принять вдову Дольфуса и выразить ей с подобающими церемониями свое
соболезнование. В то же самое время 3 итальянские дивизии были направлены к
Бреннерскому перевалу. Это заставило Гитлера, который знал пределы своей
мощи, отступить. Германский посланник в Вене Рит и другие германские
чиновники, причастные к мятежу, были отозваны либо смещены. Попытка не
удалась. Требовался более длительный процесс. Папен, лишь недавно
избегнувший кровавой бойни, был назначен германским посланником в Вену с
заданием действовать более тонкими методами.
Папен был назначен германским посланником в Вену с явной целью
организовать свержение Австрийской Республики. Перед ним стояла двойная
задача: поддерживать подпольную австрийскую нацистскую партию, которой с
этого момента выплачивалась ежемесячная субсидия в 200 тысяч марок, и
подрывать силы или завоевывать на свою сторону ведущих политических деятелей
Австрии.
В разгар всех этих трагедий и тревог скончался престарелый фельдмаршал
Гинденбург, который совсем уже одряхлел за последние месяцы, а потому более
чем когда-либо превратился в орудие в руках рейхсвера. Гитлер стал главой
германского государства, сохранив также пост канцлера. Он стал теперь
властелином Германии. Его сделка с рейхсвером была скреплена и подтверждена
кровавой чисткой. Коричневорубашечники были принуждены к повиновению, и они
вновь подтвердили свою верность фюреру. Все враги и потенциальные соперники
были удалены из их рядов. С этого времени они утратили свое влияние и
превратились в нечто вроде особой полиции, к услугам которой прибегали при
отправлении различных церемоний. С другой стороны, отряды чернорубашечников,
выросшие численно и окрепшие благодаря установленной дисциплине, а также
предоставленным им привилегиям, превратились под руководством Гиммлера в
преторианскую гвардию при особе фюрера в противовес лидерам армии и военной
касте, а также в политические войска, значительная военная мощь которых
служила опорой деятельности расширявшейся тайной полиции, или гестапо.
События в Австрии сблизили Францию и Италию, а потрясение, вызванное
убийством Дольфуса, имело своим следствием установление контакта между
генеральными штабами обеих стран. Угроза независимости Австрии
способствовала пересмотру франко-итальянских отношений, который касался не
только вопроса о равновесии сил в бассейне Средиземного моря и в Северной
Африке, но и позиций Франции и Италии в Юго-Восточной Европе. Однако
Муссолини стремился не только укрепить позиции Италии в Европе против
потенциальной германской угрозы, но и обеспечить будущность ее империи в
Африке. Французское правительство, одержимое страхом перед германской
опасностью, было готово пойти на серьезные уступки ради того, чтобы
завоевать на свою сторону Италию. В январе 1935 года Лаваль 1
отправился в Рим, где подписал ряд соглашений, целью которых было устранить
основные помехи во взаимоотношениях обеих стран. Оба правительства
единодушно считали перевооружение Германии противозаконным. Они договорились
консультироваться друг с другом в случае возникновения в будущем новой
угрозы независимости Австрии. В колониальной сфере Франция пошла на уступки
в вопросе о статусе итальянцев, проживающих в Тунисе, а также передала
Италии некоторые участки территории, тянущиеся полосой вдоль границ Ливии и
Сомали, и 20 процентов акций железной дороги Джибути -- Аддис-Абеба. Эти
переговоры должны были подготовить почву для более официального обсуждения
между Францией, Италией и Великобританией вопроса о создании общего фронта
против растущей германской угрозы. В последующие месяцы все это было
перечеркнуто, однако, агрессией Италии в Абиссинии.
1 В то время министр иностранных дел Франции.
В декабре 1934 года произошло столкновение между итальянскими и
абиссинскими солдатами возле колодца Уал-Уал, на границе между Абиссинией и
Итальянским Сомали. Оно было использовано Италией в качестве предлога для
заявления перед всем миром своих притязаний на Эфиопскую империю. Таким
образом, в дальнейшем проблема обуздания Германии в Европе была осложнена и
запутана судьбой Абиссинии.
В этой связи следует остановиться еще на одном событии. По условиям
Версальского договора население Саарской области, этого маленького клочка
германской территории, обладающего богатыми угольными месторождениями и
важными металлургическими заводами, должно было по истечении 15-летнего
срока решить путем плебисцита, желает ли оно возвратиться в лоно Германии
или нет. Плебисцит был назначен на январь 1935 года. В исходе его
сомневаться не приходилось. Большинство, безусловно, должно было
проголосовать за возвращение Саара в лоно германского отечества.
Несомненность такого исхода подкреплялась еще и тем фактом, что Саарская
область, хотя ока и управлялась номинально комиссией Лиги Наций, на деле
находилась под контролем местного центра нацистской партии.
Плебисцит состоялся 13 января 1935 года под наблюдением международной
комиссии, в которой были и английские представители. 90,3 процента населения
этого маленького клочка земли, вклинившегося между чужими владениями и
являвшегося единственной, если не считать Данцига, территорией, находившейся
под суверенитетом Лиги Наций, проголосовало за возвращение в лоно Германии.
Этот моральный триумф национал-социализма, хотя и явившийся результатом
нормальной и неизбежной процедуры, еще более поднял престиж Гитлера и,
казалось, освятил его власть искренней демонстрацией воли германского
народа.
Однако доказательства беспристрастности и справедливости Лиги Наций
отнюдь не умиротворили Гитлера и не произвели на него решительно никакого
впечатления. Несомненно, они лишь подтверждали его мнение, что союзники --
это вырождающиеся глупцы. Со своей стороны, он продолжал сосредоточивать
свое внимание на главной цели -- расширении германских вооруженных сил.
Германский генеральный штаб считал, что создание и развертывание
германской армии, которая превосходила бы по своим масштабам французскую
армию и была бы должным образом обеспечена в материально-техническом плане,
удастся завершить не ранее 1943 года. Былая мощь германского военно-морского
флота, если не считать подводных лодок, могла быть восстановлена не ранее
чем через двенадцать или пятнадцать лет, причем этот процесс восстановления
сильно затруднил бы осуществление всех прочих замыслов. Однако вместе со
злосчастными открытиями, сделанными незрелой еще цивилизацией, -- двигателем
внутреннего сгорания и летным искусством -- на сцене появилось новое орудие
соперничества между народами, позволявшее гораздо быстрее изменять
соотношение военной мощи государств. Для великого государства, имеющего
доступ к постоянно увеличивающейся сокровищнице человеческих знаний и к
достижениям науки, для государства, посвятившего себя этой задаче,
потребовалось бы всего четыре-пять лет, чтобы создать мощную, а быть может,
и самую мощную в мире авиацию. В воздухе, и только в воздухе Гитлеру
предоставлялась возможность сократить путь -- сначала к достижению равенства
с Францией и Англией, а затем и превосходства над ними в жизненно важной
военной области. Но что предпримут Франция и Англия?
Было бы неверно при оценке политики английского правительства не
учитывать того страстного стремления к миру, которым было проникнуто
пребывавшее в неведении, дезинформированное большинство английского народа,
-- стремления, казалось, грозившего политическим уничтожением всякой партии
или политического Деятеля, которые осмелились бы проводить какую-либо иную
линию. Это, конечно, не оправдывает политических руководителей,
оказывающихся не на высоте своего долга. Для партии или политических
Деятелей гораздо лучше лишиться власти, нежели поставить под угрозу жизнь
нации. К тому же наша история не знает случая, чтобы какое-либо
правительство, требовавшее согласия парламента и народа на проведение
необходимых оборонительных мероприятий, получило бы отказ. Но все же тем,
кто своими запугиваниями сбил с пути робкое правительство Макдональда --
Болдуина, следовало бы, по крайней мере, помалкивать.
Бюджетные ассигнования на авиацию, обсуждавшиеся в марте 1934 года,
составляли всего 20 миллионов фунтов стерлингов и предусматривали создание
четырех новых эскадрилий, что увеличивало число наших самолетов первой линии
с 850 до 890. Общие затраты в течение первого года равнялись всего 130
тысячам фунтов стерлингов.
По этому поводу я сказал:
"Установлено, что мы являемся всего лишь пятой по значению авиационной
державой, и то -- в лучшем случае. По своей мощи наша авиация равна лишь
половине авиации Франции, нашего ближайшего соседа. Германия вооружается
очень быстро, и никто не собирается ей в этом препятствовать.
Я страшусь того дня, когда в руках нынешних правителей Германии
очутится оружие, позволяющее угрожать самому сердцу Британской империи.
Нужны меры, которые позволили бы нам достигнуть равенства в воздухе. Ни одно
государство, играющее в мире такую роль, какую играем мы и хотим играть в
будущем, не может позволить себе находиться в таком положении, при котором
его можно было бы шантажировать..."
Я обратил свой призыв к Болдуину, как к человеку, облеченному
необходимой властью, чтобы действовать. В его руках была власть, на него
ложилась и ответственность. В своем ответе Болдуин сказал:
"Если все наши усилия достигнуть соглашения потерпят неудачу и если
окажется невозможным достигнуть этого равенства в указанных мною областях,
тогда любое правительство нашей страны, а тем более национальное
правительство, данное правительство, позаботится о том, чтобы в отношении
численности и мощи военно-воздушных сил наша страна не уступала ни одной
стране, находящейся от нас в радиусе действия авиации".
Это было торжественное и вполне определенное обещание, которое было
дано в такой момент, когда оно почти наверняка могло быть осуществлено, если
бы меры были энергичными и проводились в широких масштабах.
Тем не менее, когда 20 июля 1934 года правительство внесло несколько
запоздалых и неудовлетворительных предложений об увеличении английских
военно-воздушных сил на 41 эскадрилью, или примерно на 820 самолетов, причем
строительство их должно было быть завершено лишь через пять лет,
лейбористская партия, поддержанная либералами, выступила в палате общин
против этого.
В обоснование полнейшего отказа оппозиции принять какие-либо меры для
укрепления нашей авиации Эттли, выступавший от ее имени, заявил следующее:
"Мы отрицаем необходимость увеличения наших воздушных сил... Мы не согласны
с утверждением, будто усиление английской авиации будет содействовать
сохранению мира во всем мире, и мы полностью отвергаем всякие претензии на
равенство". Либеральная партия поддержала эту резолюцию о вотуме недоверия.
Если мы вспомним, что все это говорили, тщательно взвесив свои слова,
ответственные руководители партий, становится очевидной опасность, грозившая
нашей стране. Это было время, когда все находилось еще только в стадии
формирования и когда ценой крайнего напряжения наших усилий мы еще могли
сохранить свою военно-воздушную мощь, от которой зависела наша свобода
действий. Если бы Великобритания и Франция сохранили каждая количественное
равенство с Германией в области авиации, то вместе они были бы вдвое сильнее
ее и могли бы пресечь карьеру Гитлера, эту карьеру насилий, в самом ее
начале, не пожертвовав ни единой жизнью. Когда же этот момент миновал, было
уже слишком поздно...
Я мог настаивать на перевооружении, выступая как сторонник
правительства. Поэтому консервативная партия выслушала меня с необычной для
нее благосклонностью.
"Для врага мы легкая и богатая добыча. Ни одна страна не является столь
уязвимой, как наша, и ни одна не сулит грабителю большей поживы... Мы -- с
нашей огромной столицей, этой величайшей мишенью в мире, напоминающей как бы
огромную, жирную, дорогую корову, привязанную для приманки хищников, --
находимся в таком положении, в каком мы никогда не были в прошлом и в каком
ни одна другая страна не находится в настоящее время.
Мы должны запомнить: наша слабость затрагивает не только нас самих;
наша слабость затрагивает также стабильность Европы".
Далее я доказывал, что Германия уже приближается к равенству с Англией
в области авиации.
"Во-первых, я утверждаю, что Германия в нарушение мирного договора уже
создала военную авиацию, равную по своей мощи почти двум третям нынешних
оборонительных воздушных сил нашей метрополии. Во-вторых, я утверждаю, что
Германия быстро расширяет эту авиацию. К концу 1935 года германская авиация
будет почти равна по числу самолетов и по своей боеспособности
оборонительным воздушным силам нашей метрополии, даже если к тому времени
нынешние предложения правительства будут осуществлены. В-третьих, я
утверждаю, что если Германия будет продолжать расширение своей авиации, а мы
будем продолжать осуществление наших программ, то примерно в 1936 году
Германия, безусловно, будет обладать значительно большей воздушной мощью,
чем Великобритания. В-четвертых, я хочу обратить внимание на обстоятельство,
Которое особенно внушает тревогу: если только они опередят нас, Мы уже
никогда не сможем их догнать".
Рассказывая обо всем этом, нельзя не упомянуть об основных вехах
пройденного нами длинного пути от безопасности прямо в когти смерти.
Оглядываясь назад, я поражаюсь, как много времени было в нашем распоряжении.
Англия могла еще в 1933 или даже в 1934 году создать авиацию, которая
поставила бы границы честолюбивым притязаниям Гитлера или, быть может,
позволила бы военным руководителям Германии сдерживать его неистовые
выходки. Прежде чем мы очутились перед лицом величайшего испытания, суждено
было пройти еще долгим пяти с лишним годам. Если хотя бы в тот момент мы
действовали с должной предусмотрительностью и энергией, это испытание могло
миновать нас. Опираясь на превосходящую авиацию, Англия и Франция могли
спокойно обратиться за помощью к Лиге Наций, и все государства Европы
объединились бы вокруг них. Лига впервые получила бы в свои руки орудие
утверждения своей власти. В конце марта (1935 год) министр иностранных дел и
Иден нанесли визит Гитлеру в Германии и в ходе весьма важного разговора,
который был запротоколирован, услышали из его собственных уст, что
германская авиация уже достигла равенства с английской 1. Этот
факт был сообщен правительством 3 апреля. В начале мая премьер-министр
напечатал в своем органе "Ньюс леттер" статью, в которой подчеркивал
опасность перевооружения Германии почти в тех же выражениях, которые я так
часто использовал начиная с 1932 года.
1 Министром иностранных дел в то время был Джон Саймон, а
Иден был лордом -- хранителем печати.
Мой родственник и друг детства лорд Лондондерри возглавлял министерство
авиации. Когда министр иностранных дел вернулся из Берлина, чрезвычайно
пораженный утверждением Гитлера, что его авиация равна по мощи английской
авиации, весь кабинет проникся глубокой тревогой. Правительство и не
подозревало, что Англию догнали в области авиации. Как обычно бывает в таких
случаях, оно устремило инквизиторский взгляд на министерство, ведавшее этой
областью, и на его руководителя.
Министерство авиации не отдавало себе отчета в том, что времена
изменились. Оковы казначейства были сброшены. Ему достаточно было просто
потребовать большего. Однако вместо этого министерство занялось тем, что
решительно выступило против претензий Гитлера на равенство в воздухе.
Лондондерри, выступавший как представитель министерства, утверждал, что
"когда Саймон и Иден отправились в Берлин, Германия располагала одной
единственной боевой эскадрильей. Немцы рассчитывали сформировать к концу
месяца из учебных команд от 15 до 20 эскадрилий". Министерство авиации
втянуло своего начальника в пространные оправдания своей собственной линии
поведения в прошлом. В результате его позиция оказалась в полнейшей
дисгармонии с новыми настроениями правительства и народа, которые были
по-настоящему встревожены. Долгое время скрывавшаяся мощная германская
авиация, по меньшей мере равная нашей собственной, наконец появилась на свет
совершенно открыто. Ввиду этого уход Рамсея Макдональда с поста
премьер-министра, последовавший спустя некоторое время в том же году,
послужил также поводом для назначения министром авиации сэра Филиппа
Канлифф-Листера, тогдашнего министра колоний. Это было частью новой политики
энергичного расширения военно-воздушных сил.
Крупнейшим достижением периода пребывания Лондондерри в министерстве
авиации явилось создание и усовершенствование прославленных истребителей
"харрикейн" и "спитфайр". Первые образцы этих самолетов прошли летные
испытания -- один в ноябре 1935 года и другой в марте 1936 года. Лондондерри
не упоминает об этом в свою защиту, хотя он мог бы это сделать, поскольку
принял на себя вину за многое, в чем был неповинен. Новый министр, пользуясь
благоприятной обстановкой, распорядился о немедленном массовом производстве
этих самолетов, и некоторое количество их было произведено, хотя и не
слишком скоро.
Величайшее бедствие постигло нас. Гитлер уже добился равенства с
Великобританией. Отныне ему оставалось только пустить на полный ход свои
заводы и летные школы, чтобы не только сохранить превосходство в воздухе, но
и неуклонно увеличивать его. Все те неизвестные и неизмеримые опасности,
которыми грозило Лондону нападение с воздуха, становились отныне
определенным, неотвратимым фактором, подлежавшим учету во всех наших
решениях. К тому же мы уже не в состоянии были догнать Германию, или, по
крайней мере, правительство не сумело этого сделать. В течение последующих
четырех лет английское правительство приложило весьма серьезные усилия, и
мы, бесспорно, добились превосходства в качестве авиации. Однако в отношении
количества мы уже ничего не могли поделать. Когда началась война,
численность нашей авиации едва достигала половины германской.
Годы тайных подкопов, секретных или замаскированных приготовлений были
теперь позади, и Гитлер наконец почувствовал себя достаточно сильным, чтобы
бросить миру свой первый открытый вызов. 9 марта 1935 года было объявлено об
официальном существовании германской авиации, а 16 марта -- что германская
армия будет впредь базироваться на всеобщей обязательной воинской
повинности. В скором времени были приняты соответствующие законы,
требовавшиеся для осуществления этих решений, но практические мероприятия
были начаты заблаговременно. Французское правительство, хорошо
информированное о том, что должно было произойти, в тот же знаменательный
день, но на 2 часа раньше объявило об удлинении ввиду сложившихся
обстоятельств срока службы во французской армии до двух лет. Германская
акция представляла собой открытый, официальный выпад против мирных
договоров, лежавших в основе Лиги Наций. Пока нарушения носили характер
различных уверток или же маскировались другими названиями, ответственным за
соблюдение этих договоров державам-победительницам, одержимым пацифизмом и
занятым своими внутренними политическими проблемами, было легко избегать
обязывающей констатации того факта, что мирный договор нарушается или же
отвергается. Теперь этот вопрос встал со всей остротой.
Почти в тот же самый день правительство Абиссинии обратилось к Лиге
Наций с протестом против угрожающих требований Италии. Когда на фоне всех
этих событий сэр Джон Саймон и лорд -- хранитель печати Иден посетили 24
марта по приглашению Гитлера Берлин, французское правительство сочло, что
момент для этого выбран неудачно. Франции пришлось теперь срочно заняться не
сокращением своей армии, чего так настойчиво от нее требовал за год до этого
Макдональд, а удлинением срока обязательной воинской повинности с одного
года до двух. При господствовавшем в то время настроении общественности это
было трудной задачей.
Соединенные Штаты, поскольку дело касалось Европы, полностью умыли руки
и лишь всем желали добра. Они были уверены, что им никогда больше не
придется беспокоиться о европейских делах. Но Франция, Великобритания и,
безусловно, также Италия, несмотря на все разногласия между ними, считали
необходимым выступить против этого явного нарушения мирного договора со
стороны Гитлера. В Стрезе была созвана под эгидой Лиги Наций конференция
бывших главных союзников, на которой были обсуждены все эти вопросы.
Антони Иден на протяжении примерно десяти лет почти всецело был
поглощен изучением вопросов внешней политики. В коалиционном правительстве
Макдональда -- Болдуина, сформированном в 1931 году, он был назначен
заместителем министра иностранных дел сэра Джона Саймона. Внешнеполитический
курс сэра Джона Саймона в 1935 году не встречал одобрения ни у оппозиции, ни
у влиятельных кругов консервативной партии. Поэтому Иден с его знаниями и
исключительными способностями стал все более выдвигаться. Вот почему, будучи
с конца 1934 года лордом -- хранителем печати, он, по желанию кабинета,
продолжал поддерживать неофициальную, но тесную связь с министерством
иностранных дел и был приглашен сопровождать своего бывшего шефа сэра Джона