Заскрежетало железо бортов, когда катера с двух сторон притерлись к теплоходу.
   Ошалевший капитан выскочил из рубки и воздел кулаки к темному небу, намереваясь покрыть большим матерным загибом тех придурков, что стукнулись в его свежеокрашенное судно.
   Но произнести даже десятую часть тирады он не успел.
   С катеров полетели тросы с привязанными на концах «кошками», лязгнули упавшие на борта раздвижные лестницы и через леера, словно стая взбесившихся бабуинов, посыпались темные плечистые фигуры, размахивавшие короткими ружьями.
   Грохнул залп и по палубе покатились снесенные резиновыми пулями жирные телохранители Лиходея, набранные из уволенных в запас ментов.
   Тоненько завизжал Базильман, получивший пинок между ног от преследовавшего европейского банкира Гоблина, кубарем покатился вниз по трапу книгоиздатель Дудо, испускающий полкубометра кишечного газа в секунду, порскнули в стороны истощенные девицы-модели, приглашенные Андреем Никифоровичем для антуража, коротко заорал и затих низкорослый боцман, увидевший в сантиметре от своего лица кулак Мизинчика, что-то быстро забормотал на своем языке темнокожий индус, невесть как оказавшийся среди гостей гендиректора «Питер-Энерго», прыгнул в воду и поплыл к берегу повар в белом колпаке, загудела металлическая дверь в машинное отделение, когда в нее головой вперед вошел сбитый с ног Лиходей, где-то в глубине теплохода бабахнул выстрел из любимого «кольта» Стоматолога...
   Штурм и захват судна заняли всего три минуты и прошли практически без заминки.
   Только Грызлов слегка погорячился и отметелил чиновника из ЕБРР.
   Правда, тот был сам виноват.
   Надо лучше было говорить по-английски и не употреблять двусмысленные выражения.
   Бельгиец, подвизавшийся в Европейском банке на должности руководителя кредитного департамента, на произнесенный в утвердительной интонации вопрос Ортопеда «You have dirty deals with mister Lihodey?» [174], после пятисекундной паузы ответил вопросительным тоном «You asking?» [175].
   Чуткое ухо Михаила почему-то услышало в реплике гостя Северной столицы двойное «s», полностью изменившее смысл высказывания.
   Ортопед мгновенно озверел и с воплем «What?! I’m ass king?!» [176] швырнул нетяжелого бельгийца сначала через стол, а затем от души припечатал того об стену...
   Рыбаков проводил взглядом деловитого Комбижирика, проследовавшего по трапу в направлении каюты, где допрашивали гендиректора санкт-петербургского электромонополиста, облокотился на леера и стал смотреть на легкие волны, лизавшие борт выходящего в залив теплохода.
   — Оказывается, в фонд Лиходеюшке деньги с наркоты тоже сбрасывались, — подошедший к Денису Циолковский чиркнул спичкой, раскуривая причудливо изогнутую трубку. — Совсем, блин, страх потеряли...
   — А на фига ему бабульки от дурдилеров?
   — На проплату мусорских разводок, — рыкнул Королев. — Он у них типа посредника. Лавэ передавал и сообщал, кого из конкурентов загасить... И швец, блин, и жнец, и на тарифах игрец.
   — Да уж...
   — И не говори, — суровый, но справедливый Циолковский глубоко затянулся. — Братаны ему предъяву на два лимона вставили. Сейчас доверенности подписывает.
   — С наших израильских друзей два лимона, столько же с Лиходея, итого — четыре, — улыбнулся Рыбаков. — Месяц прошел не зря. Только вы его не отпускайте, пока мы капусту не получим.
   — Разумеется, — кивнул Андрей. — Посидит, блин, в подвале суток трое...
   — В связи с этими фондами у меня появились кое-какие идеи, — сообщил Денис. — Неплохо бы и нам эту тему окучить.
   — Да мы, блин, завсегда... Ты только скажи, — уверенный в завтрашнем дне Циолковский расправил саженные плечи.

ЭПИЛОГ

   В напоенном прохладным кондиционированном воздухе холле банка «Товарищество братьев Кляйн» изображавшему порученца гендиректора «Питер-Энерго» Рыбакову и сопровождавшим его «бодигардам» Садисту и Горынычу указали на широкий диван, обтянутый тончайшей тисненой кожей «наппа», и попросили немного обождать, пока освободится управляющий.
   Левашов с Колесниковым тут же продолжили увлекательную беседу о тонкостях взаимоотношений правильных пацанов с органами государственной власти, начатую еще в «кадиллаке» Садиста, а Денис отправился рассматривать венецианские и каннские пейзажи, коими были увешаны стены.
   Акварельные рисунки были хороши.
   Рыбаков настолько увлекся, что не заметил выскользнувшую из двери приемной управляющего низкорослую неопрятную женщину в бурой кофте, прижимавшую к обширной груди пачку каких-то документов, и едва не сбил ее с ног, делая шаг к очередной картине.
   — Осторожней! — прошипела дамочка и толкнула Дениса плечом.
   — Извините, — смутился Рыбаков и сделал шаг в сторону, освобождая проход.
   — Совсем перед собой не смотрят! — женщина презрительно скривилась и уставилась на Дениса маленькими выпученными глазками. — Как ваша фамилия?
   — А зачем вам? — удивился Рыбаков, пытаясь вспомнить, где он уже видел эту скандальную особу.
   — Я скажу, чтобы вас отсюда уволили! — разошлась дамочка. — Ишь, набрали охрану! Жену представителя президента ни в грош не ставят!
   Денис наконец понял, что поимел весьма сомнительную честь столкнуться лицом к лицу с главной редакторшей питерской многотиражки «Час треф» и, по совместительству, супругой экс-генерала ФСБ по кличке Тапирчик Эммой Чаплиной, и язвительно ухмыльнулся:
   — А я не охранник.
   Чаплина обескураженно фыркнула и засеменила к выходу.
   Рыбаков поправил очки в тонкой золоченой оправе и шагнул к пейзажу с изображением дворца дожей, прикидывая, что могла делать жена полномочного представителя российского Президента в банке, где держали свои вклады главные питерские чиновные воры, большинство крупных наркоторговцев и сутенеров и милицейское начальство.
   Вывод напрашивался сам собой.
 
Продолжение следует