Дмитрий Черкасов
Реглан для братвы
(Братва — 4)
Все события и персонажи романа «Реглан для братвы» являются авторским вымыслом. Любые совпадения с реально существующими людьми и происходившими с кем-либо в жизни случаями совершенно (то есть — абсолютно) непреднамерены.
Хотя это Автора вообще не колышет.
Просто так, в натуре, положено писать, чтобы какой-нибудь малохольный фраер не побежал в правокачку [1] с какой-нибудь беспонтовой малявой, типа узнав себя в ком-нибудь из чисто выдуманных персонажей...
Наша Таня, типа, плачет,
Уронила в речку мячик.
Нет бы ей прикинуть, дуре, —
Не утонет он, в натуре...
Правильное прочтение известного стишка
«По клетке не стучать! Хомячки не сдохли — они просто спят!»
Объявление в зоомагазине
«В 2001 году выпускникам санкт-петербургской Школы Милиции для проверки уровня их логического мышления был предложен несложный тест: надо было вставить пластмассовые детали круглого, квадратного и треугольного сечения в прорезанные в доске отверстия соответствующей формы. По результатам теста будущие стражи порядка разделились на две группы:
1. Полные идиоты.
2. Очень сильные.»
Из статьи в газете «Невский братан»,16 июля 2001 года.
ПРОЛОГ
Еще до первого полета человека в космос спецы с Байконура запускали на спутниках магнитофонные записи человеческой речи — для проверки голосовой связи между Землей и кораблем.
В связи с этим на Западе поднялся шум: дескать, русские отправляли на орбиту пилотов-смертников, чьи голоса перехватывали радиоразведки США, Франции и Великобритании.
После этого советские ракетостроители запустили кассету с записью хора Пятницкого...
Исторический факт
— Ну, блин, вы и забрались! — Антон [2], осторожно ступая по раскисшей грязи своими начищенными до блеска серо-стальными штиблетами из змеиной кожи, которые обошлись ему в полторы тысячи долларов, обошел застрявший в десятке метров от лесной опушки роскошный темно-синий «BMW X5iS Luxury» и грустно обозрел полностью вывешенное правое заднее колесо и на треть зарывшиеся в землю передние.
Мощный автомобиль, легко набиравший на хорошем асфальте скорость за двести километров в час и обутый в низкопрофильную спортивную резину со сложным всепогодным протектором, лежал на брюхе и всем своим видом демонстрировал, что сдвинуть его с места своими силами будет зело проблематично.
— Я тебя предупреждал, что здесь на твоем шоссейном монстре делать нечего, — веско заявил Денис Рыбаков, хлюпая по луже высокими резиновыми сапогами, кои он предусмотрительно нацепил еще в городе. — Ты не послушался...
— Кто ж знал? — печально забубнил Антон, перепрыгнув на более-менее сухую обочину проселочной дороги, и принялся вытирать подошвы ботинок о ломкую жухлую траву. Несмотря на то, что последние три дня лили дожди, растительность на песчаной обочине выглядела словно после месячной засухи. — Всего-то три километра от городской черты...
— Это не аргумент, — Денис покачал головой. — Вон, Горыныч [3] на своем «Навигаторе» в ста метрах от Невского проспекта умудрился в траншею сверзиться.
— Так то в траншею, — горе-водитель присел на корточки и заглянул под днище «бомбы-внедорожника» [4]. — К тому же, Данька был такой пьяный, что вообще непонятно, как он в этом состоянии из Дюн [5] приехал... Его ж, блин, в машину отволокли, чтобы поспал. И ключей у него не было.
— Горынычу отсутствие ключей не помеха, — Рыбаков дошел до кормы столь совершенного на скоростных трассах, но пасующего на серьезном бездорожье изделия баварских инженеров, и подергал сдвоенный хромированный патрубок глушителя. — Самец, однако... А я и не знал, что Данька был выпивши. Он утверждает, что это гнусные наветы клеветников-гаишников. Типа, он был трезв, как никогда...
— Щас! — Антон распрямился. — Когда его мусора из тачки выволокли, Горыныч даже сам стоять не мог. И песни пел...
— А что исполнял мой друг Данька? — заинтересовался Денис.
— Говорят, арию Мистера Икса... «Уста-а-ал я греться у чужого огня, ну где же сердце, что полюбит меня-я... Живу баз ласки, боль в душе затая-я-я, всегда быть в маске — судьба мо-о-оя-я...», — приятным баритоном пропел Антон, которому в далекой юности прочили карьеру солиста Мариининского театра. Если бы не увлечение боксом, победы на мировых чемпионатах и Олимпийских играх, и мрачная бесперспективность ухода из большого спорта, то сейчас достославный бригадир [6] прозябал бы на нищенскую зарплату, выступал бы с концертами по всему миру, получая в лучшем случае по двадцать долларов за вечер, был бы женат на какой-нибудь похожей на вяленую воблу истеричной балерине из второго состава и тихо спивался бы вместе с коллегами-артистами. — Паваротти, блин...
— Может, это у него от шока было? — предположил Денис, сохраняя каменное лицо.
— Шок был позже. И не у него, а у ментов.
— Да, метелить мусорят в их же собственном заведении — это слегка чересчур, — согласился Рыбаков, наслышанный о похождениях Горыныча, бодро разгромившего ближайший к месту аварии отдел милиции, куда неуправляемое тело опрометчиво доставили сотрудники ДПС [7].
Большой ошибкой стражей порядка было то, что они сочли гражданина Даниила Колесникова неспособным оказать достойное сопротивление по причине бурлящего в крови братка алкоголя, и принялись сразу по приезде в околоток оскорблять пребывавшего до сей поры в добродушном расположении духа и одаривавшего окружающих широкой улыбкой статридцатикилограммового верзилу, называя того «виновником чудовищных ДТП [8]», «террористом», «мерзавцем» и «сволочью», ибо на маршруте «Дюны — траншея» джип Горыныча четырежды бил мощной хромированной решеткой хлипкие «жигули» ментозавров, зачем-то пытавшиеся перегородить дорогу весело несущемуся по ночному городу двухтонному темно-зеленому чуду американской технической мысли.
Потрясенный вероломством людей в серой форме, коих с момента извлечения из салона «Линкольна Навигатора» и до приезда в райотдел Даниил считал милейшими ребятами, решившими просто помочь ему добраться до дома и поддержать его пение хоровым бэк-вокалом, браток вскипел и принялся бросать как тяжелые предметы в стражей порядка, так и их самих об стены и в окна. Переход Горыныча из расслабленной заторможенности тряпичной куклы в состояние взбешенного Терминатора, которого цинично обозвали «тухлым томагочи», был столь быстр, что близко стоявшие к дотоле спокойно сидевшему на стуле верзиле милиционеры даже не успели поднять свои дубинки и в считанные секунды были сметены, затоптаны и морально раздавлены.
Колесников вырвался на оперативный простор коридора, примыкавшего к кабинету, куда его затащили, и продолжил разгром хоть и превосходящих его по численности, но хилых и неподготовленных к такой битве сил противника в лице полутора десятка прапорщиков и сержантов патрульно-постовой службы. Пэпээсники пытались было порскнуть в стороны, однако не успели, ибо предусмотрительный и готовый к такому повороту событий Горыныч использовал методику игрока в американский футбол — наклонив бритую шишковатую голову и широко расставив длинные волосатые руки, он ринулся на кучку блюстителей правопорядка и сгреб их в украшенный двумя фикусами тупичок-курилку, тем самым лишив ментов возможности применить огнестрельное оружие.
В тупичке Даниил уже не торопясь и с большим чувством набил морды тщедушным «скворцам» [9], непривычным к физическим нагрузкам, а тем более — к рукопашному бою, отобрал имевшиеся у них в наличии восемь коротких автоматов и четыре «макарова», и привел их в полную негодность, поочередно зажимая стволы между мощными стальными косяком и дверью в дежурное помещение, и сгибая их почти под прямым углом.
Напоследок Горыныч смачно плюнул на ворочавшуюся под упавшими фикусами кучу-малу в серо-синей униформе и с гордо поднятой головой убыл из отделения, растворившись во тьме зимней питерской ночи и в лабиринте проходных дворов, коими так славна Северная столица.
Взвод ОМОНа, прилетевший по звонку единственного успевшего спрятаться в одном из кабинетов перепуганного заикавшегося сержанта, прочесал окрестности, отловил трех бомжей и пятерых вооруженных потертыми пистолетами ТТ [10] «лиц кавказской национальности», предотвратив тем самым разбойное нападение на квартиру вороватого помощника представителя Президента по Северо-Западному административному округу по фамилии Яцык, в недалеком прошлом бывшего начальником штаба Северного флота и уволенного в запас после происшедшей с атомным подводным ракетным крейсером «Мценск» [11] катастрофы. Но виновник торжества так и не был обнаружен, о чем гордые своим неожиданным успехом омоновцы и пришедшие в себя пэпээсники из райотдела составили коллегиальный пространный рапорт, изобиловавший грубейшими грамматическими ошибками, но тем не менее попавший на стол аккурат к свеженазначенному начальнику ГУВД.
Пузатый генерал-лейтенант в рассказку о братке-одиночке не поверил, вызвал к себе руководителя опозоренного отдела милиции и долго кричал на подполковника в своем кабинете, обвиняя того в попытке скрыть правду о бешеной ночной пьянке, закончившейся дракой между участниками и порчей казенного имущества.
Подполковник багровел, спустя секунду бледнел, потом икал и кашлял, затем пукал и нервно почесывался, лепетал что-то невразумительное, и тем самым лишь подтвердил подозрения генерал-лейтенанта.
В конце беседы взбешенный главный правоохранитель Северной столицы вынес строгий выговор начальнику РОВД и приказал вычесть стоимость пришедшего в негодность оружия из зарплат патрульных...
— Чёрт! — Антон почесал в затылке и бросил взгляд на росшие всего в десятке метров от дороги тополя. — Завязли конкретно. И лебедки нет. Не предусмотрена, блин. А то б прицепились к дереву и рванули...
— Надо было «Хаммер» [12] у Кабаныча [13] взять, — вздохнул Денис. — Я тебе предлагал. Или «Ниссан патруль» у Циолковского [14]. У него их всё равно два. Зеленый и черный. Причем обоими он не пользуется. Стоят в качестве элементов декора интерьера гаража...
— Надо было... Но поздно уже. Сколько до места-то?
— Если напрямки, — Рыбаков махнул рукой в сторону раскинувшегося слева от дороги заливного луга, — то километра два всего. По дороге все пять будет, она в объезд свинофермы идет.
Антон достал из нагрудного кармана куртки серебристый мобильник «Siemens SL45» и набрал номер Гугуцэ [15].
— Боря! Слушай, мы тут застряли... Ну... — невысокий бригадир сплоченного братанского коллектива поджал губы, услышав рекомендацию Гугуцэ в следующий раз брать нормальный вседорожник, а не выпендриваться, раскатывая перед деревенскими девками на спортивных универсалах [16]. — Диня то же самое говорит... Да, я знаю, что у Циолковского есть... И про «хаммер» Кабаныча!.. О «рэндж ровере» Мизинчика [17] можешь даже не вспоминать, я в курсе... Угу... Ребят пришли, пусть мою «бомбу» из грязи вытянут и к точке подгонят. Мы пешочком доберемся... Нет, я не в белом костюме... Короче, я тачку закрывать не буду, ключи под передним пассажирским креслом брошу... Да, под коврик... Лады, давай, — Антон выключил телефон и полез в «BMW».
Рыбаков засунул руки в карманы куртки и выбрался на обочину.
— Начался весенний призыв в вооруженные силы нашей любимой Родины, — бархатным голосом сказал диктор любимой всеми правильными пацанами и большинством вменяемых питерцев радиостанции «Азия-минус». — Армия — это такое место, где вы можете познакомиться с огромным количеством новых, интересных людей и убить их...
— Именно, — себе под нос буркнул Денис.
Антон закончил возиться в салоне внедорожника, вылез, захлопнул дверцу и посмотрел на старого приятеля.
— Я готов...
— Тогда пошли, — Денис указал рукой на развалины в полукилометре от дороги. — Ориентир — останки водонапорной башни...
ГЛАВА 1
В ОЖИДАНИИ ЛАВЭ [18]
Царь-колокол безгласный, поломатый,
Царь-пушка не стреляет, мать ети!
И ясно всем — евреи виноваты,
Осталось только летопись найти...
Игорь Губерман
Капитан Геннадий Андреевич Опоросов бодро взбежал на покосившееся крыльцо своего родного райотдела милиции номер тридцать пять [19], распахнул обитую когда-то лакированной вагонкой, а теперь сильно обшарпанную входную дверь в серо-бурых тонах, и шагнул в узкий коридорчик, ограниченный слева свежеокрашенной стеной в желтых разводах подсыхающей темперы, а справа — забранным толстенной решеткой окном комнатушки дежурного, едва видного сквозь мутный и поцарапанный плексиглас.
На опера тут же накатила волна знакомых запахов.
В коридорчике, как, впрочем, и во всем здании райотдела, стоял тяжелый дух перегара, мокрых шинелей, копченой сельди, гуталина и чеснока, чуть приглаженный ароматом польской туалетной воды «Hugo Boss», коей обожали пользоваться дознаватели и сержантский состав РОВД. Причем, как в качестве наружного средства, так и для облегчения похмельного синдрома.
Туалетной воды было много.
Грузовик с нею был задержан глазастыми пэпээсниками у станции метро «Пионерская» всего месяц назад, крикливый барыга-азербайджанец так и не смог представить документы на товар, в связи с чем коробки со спиртосодержащей жидкостью были конфискованы в пользу правоохранителей и складированы в подвале, откуда двухсотмиллиграммовые пузырьки мог взять любой желающий из числа сотрудников.
Излишне говорить, что этой халявой пользовались все.
Дошло до того, что именины недавно переведенного из Выборгского района в Приморский дознавателя Яичко [20] по кличке «Глухаридзе», выпавшие на день накануне получки, когда стражи порядка в тридцать пятом РОВД, да и не только в нем одном, бродили с остекленевшими от безденежья и голода трезвыми глазами, прошли под лозунгом «“Hugo Boss” — не дай себе засохнуть!».
В качестве закуски именинник выставил на стол кулёк засохших до состояния гранита сливочных ирисок и неизвестно откуда взявшуюся литровую банку варенья из арбузных корок, а коллеги притащили две коробки с туалетной водой. Отмечали весело, праздник затянулся до глубокой ночи, расчувствовавшийся Яичко даже сочинил хвалебную оду неизвестным польским работягам, залившим во флаконы столь живительную влагу, и прочитал ее осоловевшим и частично отключившимся товарищам.
Самопальное арбузное варенье привело в дальнейшем к тому, что работа РОВД, и так весьма далекая от совершенства, была полностью парализована трехдневным поносом у всех участников застолья...
Немного уставший после ночного допроса пойманного с поличным карманника, в процессе которого дознаватель активно подкреплялся розовым вермутом из носимой у сердца фляги, и потому пошатывавшийся Опоросов аккуратно, чтобы не измазаться в ядовито-желтой краске, миновал коридорчик и ступил на вздутый в художественном беспорядке и изрядно запачканный линолеум квадратного холла, куда выходили двери дежурной части, помещения для задержанных и постоянно запертого на огромный ржавый навесной замок туалета для посетителей, и открывался проход к лестнице на второй и третий этажи.
В холле за двухлитровой пластиковой бутылкой украинского пива «Сокiл дюже крепкiй» коротали время сержанты Погорельцев и Баянов.
Под скамьей, на которой восседали пэпээсники, лежали две уже опустошенные емкости.
Опер небрежно кивнул опохмелявшимся коллегам, сурово посмотрел на неподвижно лежащего посередине холла в позе морской звезды ефрейтора Дятлова, под которым растеклась маленькая лужа, но ничего не сказал и двинулся дальше.
— Слушай, Леха, — Баянов возобновил прерванный появлением Опоросова разговор и попытался сфокусировать взгляд на изрытом оспинами лице Погорельцева. — А что б ты выбрал: один раз заняться любовью с Машкой из канцелярии или два раза — с Пасюком?
— С Пасюком? — немного удивился сержант, представив себя в объятиях грузного усатого старшины.
— Да! — Баянов с пьяной настойчивостью мотнул головой.
— Ну-у... — протянул Погорельцев. — Даже не зна-а-аю...
— Нет, ты ответь! Ведь ты мне друг?
— Друг, — подтвердил сержант.
— Тогда ответь!
— Знаешь, Ро-о-ома, — задумался Погорельцев. — Машка это, конечно, кру-у-уто, но два раза — это два раза!
— Вот! — Баянов погрозил товарищу пальцем. — А в баню со мной идти отказываешься...
Опоросов не стал дослушивать содержательную беседу пэпээсников и потопал вверх по лестнице. Личная жизнь сержантов его волновала гораздо меньше, чем предстоящий долгий рабочий день и назначенное на послеобеденное время плановое медицинское освидетельствование сотрудников РОВД.
В коридоре второго этажа, где располагались десяток кабинетов дознавателей и оперативников местного ОУРа [21], было относительно тихо.
Лишь из комнатки, поделенной между Яичко, Землеройко и Палиндромовым, доносились невнятные крики Глухаридзе, запертого вчера вечером в стенном шкафу и теперь рвавшегося наружу, и визгливая ругань его соседей по кабинету, разыскивавших ключ от шкафа и обвинявших друг друга в потере этого маленького, но столь нужного кусочка металла.
Геннадий Андреевич добрел до двери с криво прикрученной шурупами эмалированной табличкой, на которой значилось «кап. Опоросов Г. А., старш. лейт. Самобытный К. Г.», и попытался войти.
Но безуспешно.
Хотя, судя по доносившимся звукам, в кабинете кто-то был.
Из-за двери раздавались невнятный шепот и музыка из стоявшей, как помнил Опоросов, на сейфе, огромной ярко-красной магнитолы «Panasonic», проходившей как вещественное доказательство по делу о квартирной краже трехлетней давности. Материал давно списали в архив, не обнаружив «события преступления» и потеряв две трети документов из папки с делом, а вот вещдок остался.
— Киря! — капитан пару раз стукнул кулаком по гулко отозвавшейся филенке и сморщился от приступа головной боли, вызванной слишком громким звуком. — Киря! Открывай! Я знаю, что ты там!
Шепот за дверью на секунду стих, но тут же возобновился.
— Кириллушка! — проникновенно сказал Опоросов. — Если ты сейчас же не откроешь, я тебе пасть порву...
Недовольство капитана было объяснимо и понятно любому русскому человеку.
В кабинете, за наваленной в углу кучей ржавых стволов, изъятых у «черных следопытов» [22], ждала своего часа маленькая заначка в виде двухсотпятидесятимиллилитровой бутылочки жидкости для обезжиривания поверхностей, прозванной в народе «Красной шапочкой» за цвет пластмассовой крышечки.
Единственная надежда страдающего от жажды опера, отрада измученного ментовского организма в целом и услада вздувшейся печени в частности.
Несчастный Опоросов еще раз поскребся в дверь:
— Ну, Киря! Ну, открывай!
— Не нукай, не запряг! — неожиданно громко и четко произнес голос старшего лейтенанта Кирилла Самобытного.
Капитан поискал источник звука и понял, что голос доносится из широкой десятисантиметровой щели между нижним обрезом косяка двери и полом.
— Киря! — Опоросов бухнулся на колени, просунул в щель пальцы и попытался схватить за нос лежавшего с другой стороны двери Самобытного. — Не вынуждай!
Старлей проворно отодвинулся, прищурился, глядя на шевелящиеся аки щупальца осьминога в щели пальцы, и со всего размаха треснул по ним отломанной от стула ножкой.
Визг капитана Опоросова пронизал здание РОВД сверху донизу, заставил дежурного пролить кипяток из чайника себе на ногу, согнал пристроившихся на ближайшем дереве ворон и сильно напугал присевшего, дабы облегчиться под крыльцом райотдела, младшего сержанта Червяковского. Через мгновение к воплям оперативника присоединились крики дежурного, ошпарившего себе полбедра, и матюги Червяковского, навалившего в не до конца снятые форменные галифе.
— Ах, ты, скотина! — заорал опер, поднялся во весь рост и смачно влепил носком сапога по двери.
Расхлябанный замок не выдержал удара, дверь распахнулась и заехала точно по носу не успевшего увернуться Самобытного.
Старлей заверещал, откатился на середину кабинета и схватился за лицо.
Опоросов, как разъяренный коршун, с клекотом влетел в служебное помещение и первым делом изо всех оставшихся сил треснул сокамерника [23] ногой под ребра.
Самобытный разверещался еще пуще.
Капитан ринулся в угол, разгреб груду запчастей к ППШ [24] и винтовкам Мосина, кучу ржавых штык-ножей и пустых магазинов к немецким автоматам, и тут ему стало понятно нежелание коллеги открывать дверь.
Заначка исчезла.
Белый как мел Опоросов внятно сказал «Сука!», повернулся к притихшему старлею, рванул воротник несвежей рубахи, недобро прищурился и полез за пистолетом.
Но Самобытный не стал дожидаться суда Линча в исполнении старшего товарища и на четвереньках рванул через открытую дверь в коридор.
— Куда?! Стоять! — страшным голосом возопил капитан и погнался за улепетывавшим воришкой, своротив по пути магнитолу с сейфа.
Старший лейтенант выкатился в коридор, в три прыжка достиг лестницы и помчался вниз. В спину ему дышал неопохмеленный Опоросов, разборка с которым грозила обернуться для Самобытного минимум разбитой рожей и пулей в ноге.