Страница:
— Доброе утро, Али.
— Доброе. — Кудрявый Али щурился в свете лампы и казалось, страдал от боли, потому что его широкое коричневое лицо было совершенно искажено. — Как можно спать в этом доме при таком шуме? Вы потеряли всякие приличия.
— Я хотела бы спокойную комнату, Али.
— У тебя есть деньги?
— Есть. И скажи Моги, если он не спит, что я буду выходить и входить через переднюю дверь. И хочу, чтобы мой друг здесь был в покое. Я поговорю с Моги об этом.
Темные глаза Али в свете лампы беспокойно заметались туда-сюда.
— Комнату, значит? Ну, идем, есть у нас одна.
Трах-бульк. Моги использовал еще этот оборот речи, когда это касалось долгов.
Или деловых партнеров, которые устраивали проблемы.
— Ванна с другой стороны коридора, — сказал Али. — В нагревателе полно горючего, и вода хороша для мытья; она поступает из емкости наверху. Мальчик опустошает ее, есть еще канистра. Питьевую воду найдете в этом кувшине. Вы платите здесь за первоклассную комнату, в ней нет недостатка ни в чем. — Али перешел к высокому платяному шкафу. — У нас есть банные халаты, полотенца, настоящий бренди, чистые стаканы, дополнительные одеяла. Примерно через час мальчик поставит перед дверью завтрак. Мы не беспокоим наших гостей. Им нет нужды покидать комнату, если они этого не хотят.
— Это действительно мило, — сказала Альтаир.
— У тебя маленький ожог на лице, Джонс.
Она чуть не потянулась к нему, но сумела удержаться.
— Солнечный ожог. Была на рыбалке.
— Почистить вам одежду?
— Только его. Мне нужно снова уйти.
— Ты можешь подождать, — вмешался Мондрагон. — Что-нибудь поешь.
Она даже не взглянула на него.
— Послушай, — сказала она Али. — Дай знать Моги, когда он проснется, что я хотела бы с ним поговорить.
— Ты тоже желаешь позавтракать?
— Да. Когда вернусь.
— Джонс, — запротестовал Мондрагон.
Она прошла через открытую дверь, не оглянувшись на него.
Два поворота лестницы вниз, потом быстро через еще одну дверь, через занавес и, наконец, в гостиную, где никого не, было, а стулья были поставлены на столы, чтобы можно было вымыть пол. Светила ночная лампа, а передний вход был заперт.
Альтаир осторожно открыла дверь и вышла в первый серый свет утра, на веранду Моги у канала, потом снова спустилась по этим доскам. Она направилась вдоль покрытого галечником берега и снова поднялась на мощеный камнем край. Над ней всеми тремя этажами возвышалась лестница Рыбного Рынка, и Альтаир пытливо рассматривала причаленные в тени лестницы лодки, рядом с лавкой подержанных товаров Левита. Владельцы большей частью спали в укрытиях, только некоторые лежали на полудеках. Она не увидела никаких признаков Дэла Сулеймана или своей лодки; почувствовала давивший на нее весь вес лестницы Рыбного Рынка, и не могла отделаться от постоянного чувства, что за ней кто-то наблюдает.
Бледное тело, падающее через перила во тьму. Всплеск темной воды.
Почему раздет? И почему они не удостоверились? Они едва не сожгли весь город… какая им тогда разница, одним ударом ножа больше, одним меньше?
Она пошла в другую сторону (идти, Джонс, не бежать, не привлекать внимания, непринужденно прогуливаться, канальщица прогуливается по берегу), снова пересекла веранду Моги, а потом вдоль берега, в направлении Висельного моста.
Обычное сборище бездомных с нижнего уровня канала спало здесь, скучившись у стены Вентани; полиция применила бы здесь дубинки, если бы случайно проходила своей дорогой через мосты. Но полицейских слишком мало, и если людей бьют, то они начинают вести себя после этого так же, пока полиция не хватается за другие средства и не помогает им сделать лодочную прогулку к Мертвому Порту, где они потом могут жить у сумасшедших и плотовиков. Альтаир никогда не ждала опасности от этих вызывающих сочувствие людей, даже сейчас, когда она идет здесь беспомощная и босая. То и дело шевелилась одна из оборванных фигур, и пара глаз фиксировала кого-то, кто больше имел.
Повсюду вдоль дороги были причалены лодки. Другие спящие запоздало начинали шевелиться. Альтаир добралась до лестницы Висельного моста и начала подниматься, все дальше вверх, мимо Ангела с его мечом… Доброе утро, Ангел, ты не видел моей лодки? Я знаю. Мне действительно очень жаль. Прости, пожалуйста, что из-за меня едва не сожгли весь город.
Возможно, его рука сейчас крепче сжала меч; в этом свете лицо Антела казалось злобным и отстраненным.
И здесь повсюду лежали спящие — по одному в каждой нише. Альтаир пугалась звуков, которые производили ее башмаки при каждом шаге. Наконец, она остановилась на месте, не занятом спящими, и посмотрела через перила, внимательно разглядывая восточный берег и причаленные там лодки.
Дэла там, где он причаливался вчера, не было. Альтаир оттолкнулась от перил и пошла дальше.
— Нашла?
— Нет. — На столе стоял завтрак, две больших порции, как было обычным для этого дома, и желудок Альтаир начал выходить из себя от тошноты и усталости. Мондрагон закрыл дверь и задвинул засов. Он был после ванны. Конечно, после ванны. Вот он стоит в красивом, взятом напрокат банном халате, и свет лампы падает на его волнистые светлые волосы и покрасневшее от жара огня лицо. Альтаир рухнула на кровать и задумчиво уставилась на свои ступни. В глазах стояли слезы, но не от боли, а только от злости при мысли, что после онемения появится сильная боль. Ноги немного подсохли. Теперь правая снова отсыревала, и Альтаир предполагала причину.
— Где она может быть? — осведомился Мондрагон.
— Ну, если бы я знала, я бы просто отправилась туда, правда ведь?
— Я же не могу этого знать. Хочешь есть?
— Нет. — Она положила правую лодыжку на левое колено и стащила башмак. Следом — очень осторожно, понемногу — черный носок.
— О, Боже, Джонс!
Она с любопытством разглядывала красную сырость между пальцами и на большей части подошвы и пятки. Кожа отсутствовала или была в наличии только в виде покрытых мозолями полос. Она сменила ногу и стянула левый башмак вместе с носком. Левая нога была только стерта. Она уронила башмак и носки и обработала пальцы.
— Я согрел тебе воды, — сказал Мондрагон. — Помочь помыться?
— Я только что прошла через мосты; я могу ходить. — Она встала и пошла к двери, вздрагивая при каждом шаге. Правая ступня постоянно приклеивалась к ковру. Она нажала дверную ручку и, прихрамывая, вышла.
Потом еще раз сунула голову в комнату.
— Не входи, — сказала она. И захлопнула дверь.
Служанка опять расставила стулья, когда Альтаир вошла; оконные ставни были открыты, а через открытый передний вход падал солнечный свет. Али стоял за стойкой и обслуживал нескольких обвисших на стойке гостей с мутными глазами; он показал пальцем на бюро Моги.
Точно так же Али показал, когда Альтаир снова вошла в переднюю дверь, что Моги уже встал и готов к разговору. В своем бюро.
Теперь она пошла к двери рядом со стойкой. Она очень редко осмеливалась появляться в этой маленькой комнате, которая была заполнена бумагами, и тем, и этим; однажды, когда она начала работать, и однажды, когда Моги объяснил тощему сорванцу, что он должен доставить несколько особых бочонков, потому что кто-то, кто на него работал, заболел. Смертельно заболел. Приступ жадности. В воспоминаниях Альтаир об этой ночи Моги массивно сидел у стола, и казался в обхвате еще больше, чем на самом деле. И она никогда не могла остановиться перед дверью Моги без дрожи.
Альтаир постучала.
— Моги, это Джонс.
Внутри послышалось хрюканье.
— Да, — означало это.
Альтаир нажала ручку и вошла в беспорядочно заваленное бюро.
Наполненный пылью свет падал сквозь два окна, ставни которых были открыты — внутренние ставни, откинутые к полкам на стенах; они имели сверху и снизу засовы, еще одно дополнительное усиление в придачу к железной решетке снаружи, за грязными стеклами. Повсюду валялись бумаги и дощатые ящики, прилив, который поднимался к столешнице письменного стола Моги, тоже усеянного всем возможным. И в центре этого беспорядка сидел Моги, мужчина с лысеющей головой и отвислыми щеками, а также с массивными руками, которые показывали, что его громадный живот состоял не только из жира.
— Как дела, Джонс?
— Частью хорошо, частью плохо.
Он показал на обшарпанный стул рядом со столом. Альтаир подтянула его к себе, чтобы и дальше видеть Моги, и уселась. От Моги не доносилось ни звука. У нее даже заколотилось сердце.
Небо, я должна быть осторожной. Я должна быть по-настоящему осторожной.
— Нужна твоя помощь, — сказала она. — Моя лодка потерялась.
— Где ты ее оставила?
— У Дэла Сулеймана возле Висельного моста.
— Больше тебе ничего не нужно?
— Нужно молчание. Абсолютное молчание. Было бы очень мило, если бы лодка просто появилась сегодня вечером у этой веранды.
Щелка рта Моги сузилась, он сжал челюсти.
— Ну да, ты кое-чего добилась в жизни, Джонс, если принять во внимание этого парня в комнате наверху. Действительно красавец, как я слышал. А ты канальщица. Теперь я знаю, что ты можешь все это осилить. У меня тут жесткие законы; если кто-то спрашивает комнату, он ее получает. И мы не говорим о деньгах. Заказывают фантастические вещи. Если желают бутылку чего-то особенного, то просто дают знать мальчику. Хотят маленькой благосклонности, то просто говорят мне. Все затраты, какими бы высокими они ни были, я просто заношу в счет. Ты знаешь меня. Я никогда не задаю вопросов о личных делах. Характер, вот о чем я спрашиваю. Насчет тебя у меня нет никаких сомнений. А как насчет этого милого парня, которого ты притащила?
— Он очень скрытный.
— Ну, приятно слышать. Но как ты знаешь, в городе масса волнений. Целая куча. А тут приходит Джонс с деньгами в кармане… я знаю, что у тебя есть деньги, Джонс, так как ты бы никогда не позволила появиться счету, который ты бы не смогла оплатить. И у тебя этот милый парень, и ты потеряла свою лодку. Как водится, я не спрашиваю тебя о твоих делах. Но посмотри на все с моей вышки. Ты бы приняла парня, о котором ничего как следует не знаешь? Я не хочу никакого шума. И совершенно определенно не хочу, чтобы черноногие кого-то преследовали до моей двери.
— Моги! — Альтаир подняла правую руку. — Клянусь. Никаких черноногих.
— Какие у него проблемы?
— Шесть парней, которые хотят его убить.
— Али рассказал, что он важно говорит.
— Он не канальщик.
— Ну, Джонс, ты знаешь, это большая разница. Этот мужчина поссорился с бандами; совсем не маленькая проблема. Банда, которая на пятках у жителя Верхнего города, — такую можно нанять только за большие деньги. Ты можешь прикинуть на пальцах и сама. Может, ты захочешь мне рассказать, Джонс, что этот важно говорящий парень не помазал тебе рот медом? Не вскружил тебе голову? Не добился от тебя того, чего до него еще никто не добивался, да?
Ее лицо вспыхнуло.
— Я не дура, Моги.
— Ты и я, мы не говорили с тобой с тех пор, как ты была еще ребенком. Небо, когда я увидел тебя первый раз, ты бегала еще в вытянутых на коленях штанах, а фуражка спадала на самые уши… твоя мама только-только умерла; я помог тебе сделать хороший старт у старого Хафиза, правда ведь? Ему не хотелось возиться с сорванцом, он заставил делать дело парня… какого-то парня, который собирался устроить для Хафиза несколько дел, да? И тут я говорю тебе… что я тогда сказал тебе, Джонс?
— Ты сказал, что если я не поумнею, этот человек отправит меня на дно канала.
Моги захихикал, и его могучие плечи затряслись.
— Я говорю тебе, Джонс, пока ты или твоя мама занимались моими бочонками, у меня никогда не было проблем с окончательным расчетом. У тебя есть здравый смысл? По-прежнему есть?
— Надеюсь.
— Ты платишь свои долги?
— Ты знаешь, что я всегда их плачу.
— Все, что происходит в моем доме, рассматривается как дело, Джонс. У меня такое правило. Знаешь, какие требования к людям и манерам в моем доме? Если Али там, снаружи, когда-нибудь до тебя дотронется, я убью его. Убью сразу. И он об этом знает. А теперь я говорю тебе следующее: если ты до него дотронешься, я убью тебя. Знаешь, почему? Потому что ты работаешь на меня. Тебя нет в списках получающих плату, но все равно. Я не хочу, чтобы люди занимались чем-то друг с другом, разве только если они придут и спросят моего разрешения. Сумасшедшие влюбленные могут возненавидеть друг друга. А людям в моем деле вовсе не нужно, чтобы кто-то, кто кого-то ненавидит, слишком много болтал снаружи. Понимаешь? Я ведь разговариваю не с сорванцом.
— Я тебя понимаю.
— Если мне нужна женщина, я отправляюсь в Истсайд. И никогда не привожу женщину сюда. Я никогда не сближаюсь с женщинами, которые на меня работают. Итак, я говорю с тобой, как если бы ты была моей дочерью. Я говорю тебе, что если ты совершишь глупость и приведешь сюда кого-нибудь только потому что он заставил тебя видеть все в радужном свете, то тебе лучше рассказать об этом мне, и я забуду все, что ты мне должна; то есть, никаких мыслей о деньгах. Ты просто передашь мне этого парня. Ты должна подумать, Джонс; тебе здесь жить, и под «жить» я имею в виду, что найду тебя, если у нас возникнут трудности.
Ее руки задрожали. Она сунула правую в карман штанов и вытащила золотой сол. Положила его перед Моги на письменный стол.
Моги поднял монету, потер пальцами и невыразительно посмотрел на Альтаир.
— Мои отношения с ним чисто деловые, — сказала Альтаир.
— Что это за дело?
— Не то, что ты думаешь, черт побери, Моги! Ты же меня знаешь. — Она резко показала на его руку и сол. — Скажи, какой у него сейчас курс на Истсайде. Ты дал бы мне столько за ночь?
Моги поднял тяжелые брови.
— За что же он дал его тебе?
— Из благодарности. За то, что я помогла ему уйти от банды, доставила сюда живым. Это деньги, Моги. Это, черт возьми, намного больше, чем я до сих пор видела, и может быть, это даст мне в будущем связи.
— Или перерезанное горло. — Моги постучал ребром монеты по столу. — Ты подумала об этом, девочка?
— Джонс. Джонс, Моги; и мне до чертиков надоело все время варить на маленьком огне. Думаешь, я рискнула своей лодкой за человека, который хотел уплатить мне за ночь? Проклятье, да я бы его выпотрошила! Теперь у меня есть вот это, и я могу платить, у меня теперь лучшая перспектива, чем раньше. Итак, я иду к человеку, которому доверяю, как будто он член моей семьи, к человеку, который, возможно, желал бы иметь из этих денег больше, чем я должна выдать…
— …и проблемы Верхнего города.
— Проблемы Верхнего города и друзей в Верхнем городе, Моги; одно связано с другим.
Глаза Моги сузились в мясистых глазницах в щелочки.
— Ты считаешь, что доросла до этого?
— Первый раз, когда ты меня увидел, ты дал мне два серебряных и сказал, что готов спорить, что мне никогда не вернуться живой с этими бочками из дока Хафиза. А сегодня утром уже сол перекочевывает из моего кармана в твои руки. Скажи, чего ты хочешь, Моги?
Моги просто сидел и все вертел и вертел большую золотую монету на столе. И сердце Альтаир подпрыгивало всякий раз, когда его темные глаза сверкали в ее сторону.
— Сейчас я расскажу тебе, — сказал, наконец, Моги, — как из-за тех двух серебряных, которые я тебе тогда дал, я пошел на другой спор: я поспорил, что этот нанятый Хафизом человек убьет тебя; и я собирался потом распустить слух, что он ограбил одного из моих курьеров, и его потом нашли бы мертвым. Тогда бы я отвязался от него, этого наемного человека старого Хафиза. Я был дьявольски удивлен, когда ты появилась с бочками на этой веранде.
Она ответила на улыбку Моги. Не связывайся с этим ублюдком, всегда говорила мать о Моги, а лотом добавляла: но и не вставай ему поперек дороги!
— Моги, ты предпочитаешь надежные пари, правда? Или он бы убил меня, или я его убила бы или ускользнула от него, и ты потом в любом случае лишил бы власти старого Хафиза. Или то, или другое. А теперь у тебя этот сол, который говорит тебе, что одна старая твоя работница добралась до денег, и если все пойдет как надо, можно заработать кучу денег; а если нет, на тебе и этом доме ничего не будет висеть.
— Может, ты думаешь, что я не чую дыма?
У нее чуть не остановилось сердце. Солгать Моги? Тогда она может очень скоро наглотаться воды старого Дета.
Альтаир некоторое время помолчала, потом наклонилась вперед и сложила руки на краю его письменного стола.
— Это они устроили этот дым, — сказала она. — Нас с ним… нас там и близко не было.
— Рассказывают, что кто-то ищет светловолосого мужчину.
— Кто?
— Не знаю. Но у них есть деньги. Это не обычная банда. Чужаки. Я мог бы разузнать. Кто видел вас сегодня?
— Никто не видел, как мы подошли к твоим дверям.
— Как он добрался до Вентани?
— Минтака Фахд. В укрытии. Моги опасно насупил брови.
— Мне это тоже не понравилось, — заверила его Альтаир. — Но хоть кто-нибудь слышал от нее связную историю? Я рассказала ей десяток версий. Сказала, что ему нужно в Истсайд.
— Слухи пойдут по кругу, — проговорил Моги.
— Моги, мне придется тебе кое-что рассказать. Знаешь, что сделали его враги? Сбросили его с моста Рыбного Рынка; они прокрались вдоль Большого Канала и вверх на лестницу, а потом сбросили его, прямо возле твоей веранды. Ну, это, конечно, был не ты. Это я поняла сразу. Ты бы утащил его к Порту… если бы делал что-то подобное. Значит, мы тут имеем дело с кем то, кто плохо тебя знает, если сбрасывает людей у Вентани прямо под твоими окнами. Я бы подумала, что ты подобное плохо воспринял бы.
— У моей веранды?
— Я была точно на том месте. — Она показала на канал. — Пропустила перевозку бочек. Той ночью это было. Можешь спросить своих пивных мальчиков. Томми не открывал дверь. И вот там я вытащила этого мокрого человека из реки. Учти, я ведь не потащила его сюда. Тогда не потащила. Я хотела спасти тонущего человека и высадить на берег, но ни в коем случае не хотела никого притаскивать сюда. Не хотела иметь его в этой комнате. У него есть друзья.
— Кто, например?
— Галландри.
Брови снова поднялись вверх, а лицо разгладилось.
— Галландри арестованы. Ее желудок перевернулся.
— Из-за маленького дела с пожаром, — сообщил Моги. — Маленькое дело с грузовой баржей, которая врезалась в мост Марса и затонула в Порту. Вот и все. Вы там были?
— Ты прекрасно знаешь, что были. Я хотела вернуть мою лодку, Моги. Я хотела бы узнать все, что ты знаешь о событиях в Верхнем городе.
— Проклятье, они арестовали Галландри, и были облавы в Бореги и Мальвино, как раз во время пожара. Убили троих в Бореги и одного в Мальвино. Моя веранда. Моя веранда. Ну, это может дорого обойтись, Джонс.
— Мне нужно какое-то время, чтобы поразмыслить, что делать. Этот мужчина может постоять за себя сам, Моги; он не дурак. Я тоже.
— Это дорого будет стоить.
— Представляю.
— Вот это задаток. — Сол сделал еще один поворот в его толстых пальцах. — И еще, Джонс… я сентиментальный человек. И мне действительно будет невыносимо, если ты сделаешь ошибку.
— Хэй, если я ошибусь, ты мне скажешь, и мы поговорим об этом.
— Если ты ошибешься, — сказал Моги, — то узнаешь об этом одним-единственным образом. Ты больше не возишь никаких бочек со спиртным, Джонс. Ты больше не работаешь у меня; ты говоришь здесь о делах совсем другого рода. О больших суммах. Делах банд. Теперь ты увязла в этом, Джонс. Я же, со своей стороны, только продаю пиво и сдаю комнаты. Если люди доставляют мне трудности, они больше никогда сюда не возвращаются. — Он откинулся назад и сунул монету в карман. — Я тут кое-что разузнаю. Я смогу найти твою лодку.
— Только оставь в покое бабушку Фахд. Если с ней что-нибудь случится, кто-нибудь может вспомнить, что я была на ее лодке. Кое-кто может обратить внимание на те вещи, о которых она говорила.
— Это действительно было неосторожно с твоей стороны.
— Из всех плохих возможностей эта была самой лучшей. Я уже сказала об этом, правда ведь?
— Джонс, если бы ты этого не сделала, я бы очень плохо это воспринял.
— Я понимаю.
Моги медленно кивнул, и при этом его подбородок сложился вдвое.
— Как я уже сказал, задаток. Наслаждайся этой комнатой.
— Приватно.
Моги ухмыльнулся и при этом показал зубы.
— Приватно. Я понимаю.
Альтаир снова поднялась по лестнице; она устала, небо, и прихрамывала, а под ребрами и под лопатками болело, и руки, и между глаз.
Дура. Проклятая дура.
Но что мне еще делать? Моги убил бы его.
Я уже не хочу его. Но Моги убил бы его. Еще один проклятый враг, который ему совсем не нужен.
К Бореги нанесли визит… значит, кто-то знал. И Моги — Моги всегда знает больше, чем говорит; возможно, он уже знал о том, что она той ночью кого-то выловила, возможно, уже порасспрашивал кого нужно и знает о чужаках, которые охотятся за Мондрагоном. Небо и предки, что же мне делать?
Где моя лодка? Проклятье, где она может быть? Никто не видел Дэла, ни его лодки, ни моей…
Дверь комнаты распахнулась, едва она добралась до коридора. Мондрагон стоял наверху лестницы с озабоченным лицом.
Просто стоял в банном халате и не говорил ни слова.
Он знал, что к чему, в самом деле.
У нее заболело сердце. Она избегала смотреть на него, когда поднялась наверх, и прошла мимо него в дверь, которую он держал открытой, села потом за стол, на котором ждал холодный завтрак.
Мондрагон закрыл дверь, прижал ее, пока не щелкнул замок. Альтаир съела холодный тост и даже не подняла глаз, когда Мондрагон прошел через комнату и сел на край кровати, упершись руками в колени.
Проклятье, это ведь его друзей арестовали и убили. Я. Я должна рассказать ему о Галландри, Бореги и всем остальном. Я устроила там внизу это проклятое месиво, и как мне теперь рассказать такую новость тому, с кем я спала?
Тост холодным комом встал в горле, и она запила его тепловатым чаем.
— Я слышала, — начала она рассказывать, глядя на него, — что полиция схватила кучу людей Галландри. Еще кто-то ворвался в Бореги и убил несколько человек. И в Мальвино. Услышала от Моги.
Мускулы его подбородка напряглись. Он задышал немного чаще. Вот и вся его реакция.
— Этот дом принадлежит Моги?
— Да, ему. — Она выпила опять глоток остывшего чая и при этом немного пролила; дрожали руки. — Я обегала весь берег канала, чтобы отыскать лодку. Люди Моги поищут ее. Он знает о грузовой барже. И о нас и Галландри. О людях, которые сбросили тебя с моста. Знает, что ты из Верхнего города и что кто-то с кучей денег собирается непременно с тобой расправиться. Он говорит, что расспрашивают о молодом человеке со светлыми волосами. О чужаке. Я заставила его, чтобы он сдал нам эту комнату; у Моги… много людей. И еще больше людей его боятся.
— Ты ему доверяешь?
— У нас нет выбора. — Голос у нее совсем охрип. Она взяла с тарелки еще один тост и безвольно, с отвращением, выронила его. — Я привела тебя сюда. Проклятье, я знала, что в последнюю ночь все сошло с ума, знала, что где-то должна найти приют. Дьявольская удача, что это были не Бореги.
Он встал и наклонился к ее уху.
— Никто не подслушивает? — спросил он — тихий шепот у ее волос.
— Никто. Моги так сказал. И это правда.
Он выпрямился и уперся руками в стол. Его мина была озабоченной. Небо, ни крика, ни слова упрека. Он дружески положил ей руку на плечо, а потом отошел на несколько шагов, встал к ней спиной, скрестив руки.
Она сжевала холодный тост, кусок за куском. Наконец, Мондрагон вернулся и сел сбоку на кровать, подтянув одно колено и обхватив его руками.
— Я хотел вывести тебя из этого дела, — сказал он совершенно спокойно. — Джонс, ты была права, все время.
Альтаир тяжело сглотнула и заставила кусок тоста пройти вниз мимо комка в ее горле. Глаза у нее болели. Она допила чай, встала и открыла шкаф, в котором находились бренди и стаканы. Открыла графин и немного налила.
Потом повернулась к Мондрагону спиной и сделала глоток. Комок в горле исчез.
Ну его к черту. Все к черту.
Держись, Джонс, этот человек хочет как лучше.
Она налила и в другой стакан, подошла и подала ему. Он взял, и она опять отошла, не посмотрев ему в глаза, а боль ножом пронзала грудь.
— Доброе. — Кудрявый Али щурился в свете лампы и казалось, страдал от боли, потому что его широкое коричневое лицо было совершенно искажено. — Как можно спать в этом доме при таком шуме? Вы потеряли всякие приличия.
— Я хотела бы спокойную комнату, Али.
— У тебя есть деньги?
— Есть. И скажи Моги, если он не спит, что я буду выходить и входить через переднюю дверь. И хочу, чтобы мой друг здесь был в покое. Я поговорю с Моги об этом.
Темные глаза Али в свете лампы беспокойно заметались туда-сюда.
— Комнату, значит? Ну, идем, есть у нас одна.
Трах-бульк. Моги использовал еще этот оборот речи, когда это касалось долгов.
Или деловых партнеров, которые устраивали проблемы.
* * *
Комната на верхнем этаже (возможно, размышляла Альтаир, на самом деле это было больше, чем комната), была аккуратной и оборудована лампой, которую Джеп зажег элегантным движением запястья, держа спичку в мозолистых пальцах. Здесь стояла широкая кровать, жесткий стул и стол с маленькой вазой, полной нефритовых цветов из Чаттален (ваза была дешевкой). Ни одного окна. Одна стена была кирпичной, остальные три из досок от опалубки и штукатурки.— Ванна с другой стороны коридора, — сказал Али. — В нагревателе полно горючего, и вода хороша для мытья; она поступает из емкости наверху. Мальчик опустошает ее, есть еще канистра. Питьевую воду найдете в этом кувшине. Вы платите здесь за первоклассную комнату, в ней нет недостатка ни в чем. — Али перешел к высокому платяному шкафу. — У нас есть банные халаты, полотенца, настоящий бренди, чистые стаканы, дополнительные одеяла. Примерно через час мальчик поставит перед дверью завтрак. Мы не беспокоим наших гостей. Им нет нужды покидать комнату, если они этого не хотят.
— Это действительно мило, — сказала Альтаир.
— У тебя маленький ожог на лице, Джонс.
Она чуть не потянулась к нему, но сумела удержаться.
— Солнечный ожог. Была на рыбалке.
— Почистить вам одежду?
— Только его. Мне нужно снова уйти.
— Ты можешь подождать, — вмешался Мондрагон. — Что-нибудь поешь.
Она даже не взглянула на него.
— Послушай, — сказала она Али. — Дай знать Моги, когда он проснется, что я хотела бы с ним поговорить.
— Ты тоже желаешь позавтракать?
— Да. Когда вернусь.
— Джонс, — запротестовал Мондрагон.
Она прошла через открытую дверь, не оглянувшись на него.
Два поворота лестницы вниз, потом быстро через еще одну дверь, через занавес и, наконец, в гостиную, где никого не, было, а стулья были поставлены на столы, чтобы можно было вымыть пол. Светила ночная лампа, а передний вход был заперт.
Альтаир осторожно открыла дверь и вышла в первый серый свет утра, на веранду Моги у канала, потом снова спустилась по этим доскам. Она направилась вдоль покрытого галечником берега и снова поднялась на мощеный камнем край. Над ней всеми тремя этажами возвышалась лестница Рыбного Рынка, и Альтаир пытливо рассматривала причаленные в тени лестницы лодки, рядом с лавкой подержанных товаров Левита. Владельцы большей частью спали в укрытиях, только некоторые лежали на полудеках. Она не увидела никаких признаков Дэла Сулеймана или своей лодки; почувствовала давивший на нее весь вес лестницы Рыбного Рынка, и не могла отделаться от постоянного чувства, что за ней кто-то наблюдает.
Бледное тело, падающее через перила во тьму. Всплеск темной воды.
Почему раздет? И почему они не удостоверились? Они едва не сожгли весь город… какая им тогда разница, одним ударом ножа больше, одним меньше?
Она пошла в другую сторону (идти, Джонс, не бежать, не привлекать внимания, непринужденно прогуливаться, канальщица прогуливается по берегу), снова пересекла веранду Моги, а потом вдоль берега, в направлении Висельного моста.
Обычное сборище бездомных с нижнего уровня канала спало здесь, скучившись у стены Вентани; полиция применила бы здесь дубинки, если бы случайно проходила своей дорогой через мосты. Но полицейских слишком мало, и если людей бьют, то они начинают вести себя после этого так же, пока полиция не хватается за другие средства и не помогает им сделать лодочную прогулку к Мертвому Порту, где они потом могут жить у сумасшедших и плотовиков. Альтаир никогда не ждала опасности от этих вызывающих сочувствие людей, даже сейчас, когда она идет здесь беспомощная и босая. То и дело шевелилась одна из оборванных фигур, и пара глаз фиксировала кого-то, кто больше имел.
Повсюду вдоль дороги были причалены лодки. Другие спящие запоздало начинали шевелиться. Альтаир добралась до лестницы Висельного моста и начала подниматься, все дальше вверх, мимо Ангела с его мечом… Доброе утро, Ангел, ты не видел моей лодки? Я знаю. Мне действительно очень жаль. Прости, пожалуйста, что из-за меня едва не сожгли весь город.
Возможно, его рука сейчас крепче сжала меч; в этом свете лицо Антела казалось злобным и отстраненным.
И здесь повсюду лежали спящие — по одному в каждой нише. Альтаир пугалась звуков, которые производили ее башмаки при каждом шаге. Наконец, она остановилась на месте, не занятом спящими, и посмотрела через перила, внимательно разглядывая восточный берег и причаленные там лодки.
Дэла там, где он причаливался вчера, не было. Альтаир оттолкнулась от перил и пошла дальше.
* * *
— Хэй. — Она постучала в дверь и сделала шаг назад, чтобы Мондрагон мог рассмотреть ее через глазок. Засов с лязгом отодвинулся, и дверь распахнулась. Альтаир проковыляла внутрь, не глядя на Мондрагона, который держал дверь открытой.— Нашла?
— Нет. — На столе стоял завтрак, две больших порции, как было обычным для этого дома, и желудок Альтаир начал выходить из себя от тошноты и усталости. Мондрагон закрыл дверь и задвинул засов. Он был после ванны. Конечно, после ванны. Вот он стоит в красивом, взятом напрокат банном халате, и свет лампы падает на его волнистые светлые волосы и покрасневшее от жара огня лицо. Альтаир рухнула на кровать и задумчиво уставилась на свои ступни. В глазах стояли слезы, но не от боли, а только от злости при мысли, что после онемения появится сильная боль. Ноги немного подсохли. Теперь правая снова отсыревала, и Альтаир предполагала причину.
— Где она может быть? — осведомился Мондрагон.
— Ну, если бы я знала, я бы просто отправилась туда, правда ведь?
— Я же не могу этого знать. Хочешь есть?
— Нет. — Она положила правую лодыжку на левое колено и стащила башмак. Следом — очень осторожно, понемногу — черный носок.
— О, Боже, Джонс!
Она с любопытством разглядывала красную сырость между пальцами и на большей части подошвы и пятки. Кожа отсутствовала или была в наличии только в виде покрытых мозолями полос. Она сменила ногу и стянула левый башмак вместе с носком. Левая нога была только стерта. Она уронила башмак и носки и обработала пальцы.
— Я согрел тебе воды, — сказал Мондрагон. — Помочь помыться?
— Я только что прошла через мосты; я могу ходить. — Она встала и пошла к двери, вздрагивая при каждом шаге. Правая ступня постоянно приклеивалась к ковру. Она нажала дверную ручку и, прихрамывая, вышла.
Потом еще раз сунула голову в комнату.
— Не входи, — сказала она. И захлопнула дверь.
* * *
Она снова недовольно облачилась в банный халат, потому что у нее было еще столько дел… новая одежда выглядела уже по-настоящему старой, пыльной и в пятнах, а пуловер до сих пор был влажным. И фуражка. Она держала ее в руках, когда вышла из теплой маленькой комнаты и заковыляла вниз по лестнице к собственно гостиной, вздрагивая при каждом шаге.Служанка опять расставила стулья, когда Альтаир вошла; оконные ставни были открыты, а через открытый передний вход падал солнечный свет. Али стоял за стойкой и обслуживал нескольких обвисших на стойке гостей с мутными глазами; он показал пальцем на бюро Моги.
Точно так же Али показал, когда Альтаир снова вошла в переднюю дверь, что Моги уже встал и готов к разговору. В своем бюро.
Теперь она пошла к двери рядом со стойкой. Она очень редко осмеливалась появляться в этой маленькой комнате, которая была заполнена бумагами, и тем, и этим; однажды, когда она начала работать, и однажды, когда Моги объяснил тощему сорванцу, что он должен доставить несколько особых бочонков, потому что кто-то, кто на него работал, заболел. Смертельно заболел. Приступ жадности. В воспоминаниях Альтаир об этой ночи Моги массивно сидел у стола, и казался в обхвате еще больше, чем на самом деле. И она никогда не могла остановиться перед дверью Моги без дрожи.
Альтаир постучала.
— Моги, это Джонс.
Внутри послышалось хрюканье.
— Да, — означало это.
Альтаир нажала ручку и вошла в беспорядочно заваленное бюро.
Наполненный пылью свет падал сквозь два окна, ставни которых были открыты — внутренние ставни, откинутые к полкам на стенах; они имели сверху и снизу засовы, еще одно дополнительное усиление в придачу к железной решетке снаружи, за грязными стеклами. Повсюду валялись бумаги и дощатые ящики, прилив, который поднимался к столешнице письменного стола Моги, тоже усеянного всем возможным. И в центре этого беспорядка сидел Моги, мужчина с лысеющей головой и отвислыми щеками, а также с массивными руками, которые показывали, что его громадный живот состоял не только из жира.
— Как дела, Джонс?
— Частью хорошо, частью плохо.
Он показал на обшарпанный стул рядом со столом. Альтаир подтянула его к себе, чтобы и дальше видеть Моги, и уселась. От Моги не доносилось ни звука. У нее даже заколотилось сердце.
Небо, я должна быть осторожной. Я должна быть по-настоящему осторожной.
— Нужна твоя помощь, — сказала она. — Моя лодка потерялась.
— Где ты ее оставила?
— У Дэла Сулеймана возле Висельного моста.
— Больше тебе ничего не нужно?
— Нужно молчание. Абсолютное молчание. Было бы очень мило, если бы лодка просто появилась сегодня вечером у этой веранды.
Щелка рта Моги сузилась, он сжал челюсти.
— Ну да, ты кое-чего добилась в жизни, Джонс, если принять во внимание этого парня в комнате наверху. Действительно красавец, как я слышал. А ты канальщица. Теперь я знаю, что ты можешь все это осилить. У меня тут жесткие законы; если кто-то спрашивает комнату, он ее получает. И мы не говорим о деньгах. Заказывают фантастические вещи. Если желают бутылку чего-то особенного, то просто дают знать мальчику. Хотят маленькой благосклонности, то просто говорят мне. Все затраты, какими бы высокими они ни были, я просто заношу в счет. Ты знаешь меня. Я никогда не задаю вопросов о личных делах. Характер, вот о чем я спрашиваю. Насчет тебя у меня нет никаких сомнений. А как насчет этого милого парня, которого ты притащила?
— Он очень скрытный.
— Ну, приятно слышать. Но как ты знаешь, в городе масса волнений. Целая куча. А тут приходит Джонс с деньгами в кармане… я знаю, что у тебя есть деньги, Джонс, так как ты бы никогда не позволила появиться счету, который ты бы не смогла оплатить. И у тебя этот милый парень, и ты потеряла свою лодку. Как водится, я не спрашиваю тебя о твоих делах. Но посмотри на все с моей вышки. Ты бы приняла парня, о котором ничего как следует не знаешь? Я не хочу никакого шума. И совершенно определенно не хочу, чтобы черноногие кого-то преследовали до моей двери.
— Моги! — Альтаир подняла правую руку. — Клянусь. Никаких черноногих.
— Какие у него проблемы?
— Шесть парней, которые хотят его убить.
— Али рассказал, что он важно говорит.
— Он не канальщик.
— Ну, Джонс, ты знаешь, это большая разница. Этот мужчина поссорился с бандами; совсем не маленькая проблема. Банда, которая на пятках у жителя Верхнего города, — такую можно нанять только за большие деньги. Ты можешь прикинуть на пальцах и сама. Может, ты захочешь мне рассказать, Джонс, что этот важно говорящий парень не помазал тебе рот медом? Не вскружил тебе голову? Не добился от тебя того, чего до него еще никто не добивался, да?
Ее лицо вспыхнуло.
— Я не дура, Моги.
— Ты и я, мы не говорили с тобой с тех пор, как ты была еще ребенком. Небо, когда я увидел тебя первый раз, ты бегала еще в вытянутых на коленях штанах, а фуражка спадала на самые уши… твоя мама только-только умерла; я помог тебе сделать хороший старт у старого Хафиза, правда ведь? Ему не хотелось возиться с сорванцом, он заставил делать дело парня… какого-то парня, который собирался устроить для Хафиза несколько дел, да? И тут я говорю тебе… что я тогда сказал тебе, Джонс?
— Ты сказал, что если я не поумнею, этот человек отправит меня на дно канала.
Моги захихикал, и его могучие плечи затряслись.
— Я говорю тебе, Джонс, пока ты или твоя мама занимались моими бочонками, у меня никогда не было проблем с окончательным расчетом. У тебя есть здравый смысл? По-прежнему есть?
— Надеюсь.
— Ты платишь свои долги?
— Ты знаешь, что я всегда их плачу.
— Все, что происходит в моем доме, рассматривается как дело, Джонс. У меня такое правило. Знаешь, какие требования к людям и манерам в моем доме? Если Али там, снаружи, когда-нибудь до тебя дотронется, я убью его. Убью сразу. И он об этом знает. А теперь я говорю тебе следующее: если ты до него дотронешься, я убью тебя. Знаешь, почему? Потому что ты работаешь на меня. Тебя нет в списках получающих плату, но все равно. Я не хочу, чтобы люди занимались чем-то друг с другом, разве только если они придут и спросят моего разрешения. Сумасшедшие влюбленные могут возненавидеть друг друга. А людям в моем деле вовсе не нужно, чтобы кто-то, кто кого-то ненавидит, слишком много болтал снаружи. Понимаешь? Я ведь разговариваю не с сорванцом.
— Я тебя понимаю.
— Если мне нужна женщина, я отправляюсь в Истсайд. И никогда не привожу женщину сюда. Я никогда не сближаюсь с женщинами, которые на меня работают. Итак, я говорю с тобой, как если бы ты была моей дочерью. Я говорю тебе, что если ты совершишь глупость и приведешь сюда кого-нибудь только потому что он заставил тебя видеть все в радужном свете, то тебе лучше рассказать об этом мне, и я забуду все, что ты мне должна; то есть, никаких мыслей о деньгах. Ты просто передашь мне этого парня. Ты должна подумать, Джонс; тебе здесь жить, и под «жить» я имею в виду, что найду тебя, если у нас возникнут трудности.
Ее руки задрожали. Она сунула правую в карман штанов и вытащила золотой сол. Положила его перед Моги на письменный стол.
Моги поднял монету, потер пальцами и невыразительно посмотрел на Альтаир.
— Мои отношения с ним чисто деловые, — сказала Альтаир.
— Что это за дело?
— Не то, что ты думаешь, черт побери, Моги! Ты же меня знаешь. — Она резко показала на его руку и сол. — Скажи, какой у него сейчас курс на Истсайде. Ты дал бы мне столько за ночь?
Моги поднял тяжелые брови.
— За что же он дал его тебе?
— Из благодарности. За то, что я помогла ему уйти от банды, доставила сюда живым. Это деньги, Моги. Это, черт возьми, намного больше, чем я до сих пор видела, и может быть, это даст мне в будущем связи.
— Или перерезанное горло. — Моги постучал ребром монеты по столу. — Ты подумала об этом, девочка?
— Джонс. Джонс, Моги; и мне до чертиков надоело все время варить на маленьком огне. Думаешь, я рискнула своей лодкой за человека, который хотел уплатить мне за ночь? Проклятье, да я бы его выпотрошила! Теперь у меня есть вот это, и я могу платить, у меня теперь лучшая перспектива, чем раньше. Итак, я иду к человеку, которому доверяю, как будто он член моей семьи, к человеку, который, возможно, желал бы иметь из этих денег больше, чем я должна выдать…
— …и проблемы Верхнего города.
— Проблемы Верхнего города и друзей в Верхнем городе, Моги; одно связано с другим.
Глаза Моги сузились в мясистых глазницах в щелочки.
— Ты считаешь, что доросла до этого?
— Первый раз, когда ты меня увидел, ты дал мне два серебряных и сказал, что готов спорить, что мне никогда не вернуться живой с этими бочками из дока Хафиза. А сегодня утром уже сол перекочевывает из моего кармана в твои руки. Скажи, чего ты хочешь, Моги?
Моги просто сидел и все вертел и вертел большую золотую монету на столе. И сердце Альтаир подпрыгивало всякий раз, когда его темные глаза сверкали в ее сторону.
— Сейчас я расскажу тебе, — сказал, наконец, Моги, — как из-за тех двух серебряных, которые я тебе тогда дал, я пошел на другой спор: я поспорил, что этот нанятый Хафизом человек убьет тебя; и я собирался потом распустить слух, что он ограбил одного из моих курьеров, и его потом нашли бы мертвым. Тогда бы я отвязался от него, этого наемного человека старого Хафиза. Я был дьявольски удивлен, когда ты появилась с бочками на этой веранде.
Она ответила на улыбку Моги. Не связывайся с этим ублюдком, всегда говорила мать о Моги, а лотом добавляла: но и не вставай ему поперек дороги!
— Моги, ты предпочитаешь надежные пари, правда? Или он бы убил меня, или я его убила бы или ускользнула от него, и ты потом в любом случае лишил бы власти старого Хафиза. Или то, или другое. А теперь у тебя этот сол, который говорит тебе, что одна старая твоя работница добралась до денег, и если все пойдет как надо, можно заработать кучу денег; а если нет, на тебе и этом доме ничего не будет висеть.
— Может, ты думаешь, что я не чую дыма?
У нее чуть не остановилось сердце. Солгать Моги? Тогда она может очень скоро наглотаться воды старого Дета.
Альтаир некоторое время помолчала, потом наклонилась вперед и сложила руки на краю его письменного стола.
— Это они устроили этот дым, — сказала она. — Нас с ним… нас там и близко не было.
— Рассказывают, что кто-то ищет светловолосого мужчину.
— Кто?
— Не знаю. Но у них есть деньги. Это не обычная банда. Чужаки. Я мог бы разузнать. Кто видел вас сегодня?
— Никто не видел, как мы подошли к твоим дверям.
— Как он добрался до Вентани?
— Минтака Фахд. В укрытии. Моги опасно насупил брови.
— Мне это тоже не понравилось, — заверила его Альтаир. — Но хоть кто-нибудь слышал от нее связную историю? Я рассказала ей десяток версий. Сказала, что ему нужно в Истсайд.
— Слухи пойдут по кругу, — проговорил Моги.
— Моги, мне придется тебе кое-что рассказать. Знаешь, что сделали его враги? Сбросили его с моста Рыбного Рынка; они прокрались вдоль Большого Канала и вверх на лестницу, а потом сбросили его, прямо возле твоей веранды. Ну, это, конечно, был не ты. Это я поняла сразу. Ты бы утащил его к Порту… если бы делал что-то подобное. Значит, мы тут имеем дело с кем то, кто плохо тебя знает, если сбрасывает людей у Вентани прямо под твоими окнами. Я бы подумала, что ты подобное плохо воспринял бы.
— У моей веранды?
— Я была точно на том месте. — Она показала на канал. — Пропустила перевозку бочек. Той ночью это было. Можешь спросить своих пивных мальчиков. Томми не открывал дверь. И вот там я вытащила этого мокрого человека из реки. Учти, я ведь не потащила его сюда. Тогда не потащила. Я хотела спасти тонущего человека и высадить на берег, но ни в коем случае не хотела никого притаскивать сюда. Не хотела иметь его в этой комнате. У него есть друзья.
— Кто, например?
— Галландри.
Брови снова поднялись вверх, а лицо разгладилось.
— Галландри арестованы. Ее желудок перевернулся.
— Из-за маленького дела с пожаром, — сообщил Моги. — Маленькое дело с грузовой баржей, которая врезалась в мост Марса и затонула в Порту. Вот и все. Вы там были?
— Ты прекрасно знаешь, что были. Я хотела вернуть мою лодку, Моги. Я хотела бы узнать все, что ты знаешь о событиях в Верхнем городе.
— Проклятье, они арестовали Галландри, и были облавы в Бореги и Мальвино, как раз во время пожара. Убили троих в Бореги и одного в Мальвино. Моя веранда. Моя веранда. Ну, это может дорого обойтись, Джонс.
— Мне нужно какое-то время, чтобы поразмыслить, что делать. Этот мужчина может постоять за себя сам, Моги; он не дурак. Я тоже.
— Это дорого будет стоить.
— Представляю.
— Вот это задаток. — Сол сделал еще один поворот в его толстых пальцах. — И еще, Джонс… я сентиментальный человек. И мне действительно будет невыносимо, если ты сделаешь ошибку.
— Хэй, если я ошибусь, ты мне скажешь, и мы поговорим об этом.
— Если ты ошибешься, — сказал Моги, — то узнаешь об этом одним-единственным образом. Ты больше не возишь никаких бочек со спиртным, Джонс. Ты больше не работаешь у меня; ты говоришь здесь о делах совсем другого рода. О больших суммах. Делах банд. Теперь ты увязла в этом, Джонс. Я же, со своей стороны, только продаю пиво и сдаю комнаты. Если люди доставляют мне трудности, они больше никогда сюда не возвращаются. — Он откинулся назад и сунул монету в карман. — Я тут кое-что разузнаю. Я смогу найти твою лодку.
— Только оставь в покое бабушку Фахд. Если с ней что-нибудь случится, кто-нибудь может вспомнить, что я была на ее лодке. Кое-кто может обратить внимание на те вещи, о которых она говорила.
— Это действительно было неосторожно с твоей стороны.
— Из всех плохих возможностей эта была самой лучшей. Я уже сказала об этом, правда ведь?
— Джонс, если бы ты этого не сделала, я бы очень плохо это воспринял.
— Я понимаю.
Моги медленно кивнул, и при этом его подбородок сложился вдвое.
— Как я уже сказал, задаток. Наслаждайся этой комнатой.
— Приватно.
Моги ухмыльнулся и при этом показал зубы.
— Приватно. Я понимаю.
Альтаир снова поднялась по лестнице; она устала, небо, и прихрамывала, а под ребрами и под лопатками болело, и руки, и между глаз.
Дура. Проклятая дура.
Но что мне еще делать? Моги убил бы его.
Я уже не хочу его. Но Моги убил бы его. Еще один проклятый враг, который ему совсем не нужен.
К Бореги нанесли визит… значит, кто-то знал. И Моги — Моги всегда знает больше, чем говорит; возможно, он уже знал о том, что она той ночью кого-то выловила, возможно, уже порасспрашивал кого нужно и знает о чужаках, которые охотятся за Мондрагоном. Небо и предки, что же мне делать?
Где моя лодка? Проклятье, где она может быть? Никто не видел Дэла, ни его лодки, ни моей…
Дверь комнаты распахнулась, едва она добралась до коридора. Мондрагон стоял наверху лестницы с озабоченным лицом.
Просто стоял в банном халате и не говорил ни слова.
Он знал, что к чему, в самом деле.
У нее заболело сердце. Она избегала смотреть на него, когда поднялась наверх, и прошла мимо него в дверь, которую он держал открытой, села потом за стол, на котором ждал холодный завтрак.
Мондрагон закрыл дверь, прижал ее, пока не щелкнул замок. Альтаир съела холодный тост и даже не подняла глаз, когда Мондрагон прошел через комнату и сел на край кровати, упершись руками в колени.
Проклятье, это ведь его друзей арестовали и убили. Я. Я должна рассказать ему о Галландри, Бореги и всем остальном. Я устроила там внизу это проклятое месиво, и как мне теперь рассказать такую новость тому, с кем я спала?
Тост холодным комом встал в горле, и она запила его тепловатым чаем.
— Я слышала, — начала она рассказывать, глядя на него, — что полиция схватила кучу людей Галландри. Еще кто-то ворвался в Бореги и убил несколько человек. И в Мальвино. Услышала от Моги.
Мускулы его подбородка напряглись. Он задышал немного чаще. Вот и вся его реакция.
— Этот дом принадлежит Моги?
— Да, ему. — Она выпила опять глоток остывшего чая и при этом немного пролила; дрожали руки. — Я обегала весь берег канала, чтобы отыскать лодку. Люди Моги поищут ее. Он знает о грузовой барже. И о нас и Галландри. О людях, которые сбросили тебя с моста. Знает, что ты из Верхнего города и что кто-то с кучей денег собирается непременно с тобой расправиться. Он говорит, что расспрашивают о молодом человеке со светлыми волосами. О чужаке. Я заставила его, чтобы он сдал нам эту комнату; у Моги… много людей. И еще больше людей его боятся.
— Ты ему доверяешь?
— У нас нет выбора. — Голос у нее совсем охрип. Она взяла с тарелки еще один тост и безвольно, с отвращением, выронила его. — Я привела тебя сюда. Проклятье, я знала, что в последнюю ночь все сошло с ума, знала, что где-то должна найти приют. Дьявольская удача, что это были не Бореги.
Он встал и наклонился к ее уху.
— Никто не подслушивает? — спросил он — тихий шепот у ее волос.
— Никто. Моги так сказал. И это правда.
Он выпрямился и уперся руками в стол. Его мина была озабоченной. Небо, ни крика, ни слова упрека. Он дружески положил ей руку на плечо, а потом отошел на несколько шагов, встал к ней спиной, скрестив руки.
Она сжевала холодный тост, кусок за куском. Наконец, Мондрагон вернулся и сел сбоку на кровать, подтянув одно колено и обхватив его руками.
— Я хотел вывести тебя из этого дела, — сказал он совершенно спокойно. — Джонс, ты была права, все время.
Альтаир тяжело сглотнула и заставила кусок тоста пройти вниз мимо комка в ее горле. Глаза у нее болели. Она допила чай, встала и открыла шкаф, в котором находились бренди и стаканы. Открыла графин и немного налила.
Потом повернулась к Мондрагону спиной и сделала глоток. Комок в горле исчез.
Ну его к черту. Все к черту.
Держись, Джонс, этот человек хочет как лучше.
Она налила и в другой стакан, подошла и подала ему. Он взял, и она опять отошла, не посмотрев ему в глаза, а боль ножом пронзала грудь.