Чейз Лоретта. Лорд Безупречность

   Батшеба вытянула руку. Впрочем, можно было и не проверять: и без того ясно, что его рядом нет. Нет тепла. Она вздрогнула, хотя и не от холода. Такое отчаянное одиночество не наваливалось с тех самых безысходных месяцев – первых после смерти Джека.
   – Черт возьми, Джек, – прошептала она, – ты бы лучше не насмехался. Неужели моя глупость способна развеселить? Второй раз совершаю одну и ту же ошибку…
   В соседней комнате раздался какой-то звук. Батшеба села в постели.
   Послышались осторожные шаги.
   – Кто там? – спросила она.
   – Толпа пьяных солдат, – пророкотал знакомый голос. – Воры и бандиты. Вампиры и гоблины.
   В проеме двери показалась высокая темная фигура.
   – А может быть, всего-навсего я – топаю, как слон, а воображаю, что ступаю легко и неслышно.
   – Ты ходил во сне? – поинтересовалась Батшеба.
   – Думаю, что не во сне, а… наяву.
   – Просил меня не нервничать и не волноваться. А сам нервничаешь?
   – Если хочешь сказать, что я шагал из угла в угол, то этого не было. Не имею привычки мерить шагами комнату. Так делают звери в клетке, а джентльмены, как правило, спокойно стоят или сидят.
   – И все же тебе не спится, – заметила она.
   – Пытался придумать, что делать с Перегрином – вернее, с его родителями.
   Ратборн сложил руки на труди и прислонился к дверному косяку. Поза так напоминала ту, в Египетском зале, когда она впервые его увидела, что вновь сорвалось дыхание.
   – Совсем забыла, – отозвалась она. – Вариант с дочерью бродячего торговца уже не пройдет.
   – Вот как раз решаю, не устроить ли Атертонам бурную сцену, – поделился сомнениями Бенедикт. – Можно перевернуть пару-тройку столов. Полезно также начать бегать по комнате, потрясать кулаками и рвать на себе волосы – прежде чем они успеют изобразить очередную истерику.
   – Ты очень любишь мальчика, – сказала Батшеба.
   – Конечно, люблю. Иначе с какой стати возился бы с ним?
   Ратборну нужны дети, подумала она. Из него получится прекрасный отец.
   Она не могла подарить детей. Стареющая любовница. И это вместо молодой жены, способной наполнить дом детскими голосами.
   – Если хочешь, завтра, пока будем ждать наших бродяг, я сочиню для тебя сценарий душераздирающей сцены.
   – Вообще-то завтра уже настало, – заметил Ратборн. – Когда я в последний раз смотрел на карманные часы, был час ночи, а после этого прошло немало времени.
   – Значит, тебе давно пора в постель.
   – Понятно. Тебя разбудило одиночество? Отчаянная тоска по моему присутствию?
   – Я бы не стала называть это отчаянной тоской, – отозвалась Батшеба. – Скорее, смутное ощущение отсутствия.
   – Огонь догорел, и постель холодна.
   – Тогда понятно, в чем дело. Действительно не жарко. Ну что ж, ты большой и теплый. Вполне способен помочь.
   Бенедикт рассмеялся.
   Ах, как же ей будет не хватать этого низкого бархатного смеха.
   – Ратборн, – поторопила она, – у нас совсем мало времени, а ты тратишь его даром.
   Он вошел в комнату и направился к кровати, на ходу срывая одежду. Через несколько мгновений в лунном свете сверкало обнаженное мускулистое тело.
   А уже в следующий момент он откинул одеяло и с той же яростной ловкостью принялся раздевать ее.
   Она думала, что все случится стремительно и отчаянно, в одном последнем порыве безумия.
   Но как только она тоже оказалась обнаженной, он лег рядом на бок и повернул ее лицом к себе. Коснулся головы, а потом нежно провел руками по лицу и шее. Спустился ниже – к груди, талии, животу. Сильные нежные пальцы погладили колени и не спеша тронулись в обратный путь, все выше и выше, словно гипнотизируя волшебным прикосновением и в то же время пытаясь запомнить.
   Глаза Батшебы наполнились слезами, а ладонь коснулась густых спутанных волос, прошлась по контурам лица, ощутив мужественную определенность черт, скользнула к сильной шее и плечам. Рука своевольно продолжала путь по хорошо знакомому телу: мускулистый живот, узкие бедра. Она слегка улыбнулась, вспомнив недавнюю пьяную ночь, и по ответной улыбке поняла, что он тоже не забыл то сладкое безумие. Продолжила путешествие вдоль длинных ног – насколько доставала рука, а потом с сердечной болью отправилась в обратный путь.
   «Люблю тебя, люблю тебя, люблю…»
   Он привлек ее к себе и поцеловал. Поцелуй получился прохладным и в то же время сладким. Следующий оказался жарче и слаще. Температура заметно повышалась. Она переплела ноги с его ногами и прижалась еще крепче. Будущее исчезло. Не существовало даже завтрашнего дня. Она позволила рукам снова и снова исследовать его тело, как будто старалась запомнить. Разве это возможно? Вкус и аромат, прикосновение и звук так мимолетны. Один-единственный момент. Все, что дано человеку в жизни: лишь мгновение.
   Она забрала все, что могла; впитала его существо, в бесконечных поцелуях и нежных ласках ощутила каждую черточку, каждый изгиб. Ласкала до тех пор, пока он не издал какой-то удивительный воинственный клич и не перевернул ее на спину.
   Он вошел в нее одним мощным толчком, и мир мгновенно покачнулся. Она выгнулась, обвила ногами сильную талию, а руками сжала надежные плечи, пытаясь прижаться как можно крепче и удержаться как можно дольше. Он приподнял ее голову и начал страстно целовать. Она же раскачивалась вместе с ним до тех пор, пока горячая волна не смела те немногие мысли, которые еще сохранились, а печаль и завтрашний день – да, главное, завтрашний день – бесследно исчезли.
   Осталась лишь радость единения. Двое позволили счастью захлестнуть себя, достичь вершины бытия и превзойти эту вершину. Невозможное блаженство увлекло в забвение сна – в неразрывных объятиях, в серебряном сиянии лунного света.
 
   До самого утра в дверь Нью-Лоджа так никто и не постучал. А утром пришел Питер Делюси в сопровождении слуги. Тот держал в руках корзину с провизией.
   Утро было раннее, но Бенедикт и Батшеба уже поспешно привели себя в порядок. Так торопились, что даже не успели перекинуться парой слов.
   Хорошо, что Делюси не явился, пока они лежали в одной постели. Томас, который, как всегда, проснулся на заре, издалека заметил хозяйского сына и разбудил господина.
   Бенедикт прекрасно сознавал, что не имело смысла каким-то образом защищать репутацию Батшебы.
   В конце концов, лорд Нортвик не зря уступил им собственное любовное гнездышко. Ни у него, ни у кого-либо другого, кто видел миссис Уингейт и лорда Ратборна, не возникло сомнений в характере их отношений.
   И все же Нортвик поступил великодушно и благородно.
   Если граф Мандевилл узнает о том, что происходит у него под носом, сыну придется поплатиться и за великодушие, и за благородство.
   Таков общий недостаток красивых поступков – со временем непременно наступает расплата.
   Правило гласило: «Джентльмен поступает так, как следует, и принимает последствия собственных действий».
   К черту дурацкие правила.
   – Прошу прощения, милорд, – произнес Питер Делюси. Бенедикт смерил Питера непроницаемым взглядом, пытаясь понять, какую именно часть разговора пропустил.
   – Честно говоря, не вижу, с какой стати вы должны извиняться, – заметил он. – Очевидно, что-то ускользнуло от моего внимания.
   – Лорд Ратборн просто задумался, – пояснила Батшеба. – Этот леденящий душу взгляд вовсе не был направлен на вас, мистер Делюси. Вы просто попали в его поле. Съешьте что-нибудь, Ратборн. На пустой желудок трудно сосредоточиться. Томас, его светлости необходимо подлить кофе.
   Все подчинились распоряжениям леди.
   Она восседала во главе маленького стола в качестве хозяйки. Джентльмены сидели лицом друг к другу.
   – Пока вы думали о своем, мистер Делюси как раз объяснял, каким образом его люди вчера потеряли детей, – заметила Батшеба.
   Бенедикт вспомнил, что Питер говорил о торговце. Да, Питер Делюси рассказывал о человеке по имени Гаффи Типтон, которого агенты лорда Нортвика разыскали прошлой ночью в одной из нескольких бристольских гостиниц. Она носила звучное название «Колокольчик».
   – Этот Типтон сказал, что сразу понял: дети из хорошей семьи, – продолжал Питер. – Догадался также, что они убежали. Но от кого убежали, он не знает. И вообще считает, что те люди, которые выдавали себя за сыщиков лорда Нортвика, просто-напросто злодеи.
   – Короче говоря, Типтон не пожелал помочь, – сделал вывод Бенедикт.
   – Прежде чем торговец что-нибудь скажет, придется послать за людьми, которые смогут поручиться за нашего агента.
   – Должна сказать, что моя дорогая дочка способна за версту распознать констебля, сборщика долгов или сыщика, – заметила Батшеба. – Ей достаточно одного-единственного взгляда, чтобы понять, кто передней. Да и, честно говоря, никаких особых сложностей в этом нет.
   – Право, вы так спокойно все воспринимаете! – восхитился Делюси. – Я бы на вашем месте сошел с ума. И так готов был придушить агента. Дети оказались у него под носом, и все-таки он позволил им улизнуть.
   – Ничего он не позволял, – раздраженно возразил Ратборн. – Несколько дней назад я как раз напомнил миссис Уингейт, что ни ее дочь, ни моего племянника никак нельзя назвать доверчивыми детьми. Для этого оба слишком умны. И хитры.
   – Отец пришел в ярость, – признался Питер. – Ведь держать деда в неведении – задача не из легких. Чем дольше длится вся эта история, тем больше вероятность, что он что-то заподозрит. А как только это случится, сумеет очень быстро выяснить истину, и тогда всем нам не избежать грандиозного скандала.
   – Удивительно, что он до сих пор остается в неведении, – заметила Батшеба. – Лорд Мандевилл вовсе не выглядит дряхлым старцем. Он сохранил и острый ум, и физическую активность.
   – О, дед в отличной форме, – согласился Питер. – Но в последнее время все чаще старается переложить на плечи отца скучные и утомительные дела. А сам с большим удовольствием охотится, ловит рыбу и вообще прекрасно проводит время.
   – В таком случае лорд Нортвик обладает богатым опытом ведения хозяйства, – прокомментировал Ратборн. Он прекрасно знал, что подобное распределение ролей встречалось довольно редко. Как правило, глава большого семейства всеми силами удерживал бразды правления до последнего дыхания. А наследнику ничего не оставалось, кроме как ждать смерти отца. Нынешний король, по мнению Бенедикта, ярко иллюстрировал все недостатки подобного метода воспитания.
   Метод его собственного отца, лорда Харгейта, тоже заключался в стремлении возложить на плечи старшего сына как можно больше ответственности, памятуя о том, что праздность порождает пороки и воспитывает зло.
   – Отец заставил наших людей несколько раз прочесать Бристоль вдоль и поперек, – сообщил Питер.
   Бенедикт кивнул:
   – Вполне логичный подход. Беда лишь в том, что ребята ни за что и никогда не окажутся там, где их ждут. Когда их видели в последний раз?
   – Гаффи Типтон приехал в «Колокольчик» вечером, – ответил Делюси. – Отправил детей на крыльцо, чтобы те не намокли под дождем, а сам занялся лошадью. Обычно это входило в обязанности лорда Лайла.
   – Перегрин ухаживает за лошадью? – удивленно переспросил Бенедикт. – Неужели мой племянник годится на роль грума?
   – По словам Типтона, он спокойный, послушный и услужливый мальчик, – ответил Питер.
   – Спокойный и послушный, – повторил Бенедикт. – И это отзыв о Перегрине. Поверить не могу! – Он взглянул на Батшебу. – Как вы считаете, сказывается благотворное влияние Оливии?
   – Шутите? – в свою очередь, удивилась та. Воспоминание пришло мгновенно, без предупреждения.
   Сцена возникла в уме так ярко, словно произошла несколько минут назад: доверчиво поднятое неправдоподобно прекрасное лицо, бездонные синие глаза и едва слышная нотка смеха в голосе. Тогда она сказала, что пыталась продать Оливию цыганам, да те не взяли.
   Может быть, все началось с этого забавного комментария?
   Может быть, он погиб задолго до того, как осознал собственную смерть?
   Может быть, мир начал неумолимо меняться именно в тот миг, а он глупо и упрямо считал себя таким же, как прежде?
   Он не был прежним и уже никогда не сможет вернуться в прошлое.
   Перегрин скорее всего тоже изменится до неузнаваемости.
   – Типтон сказал, что и мальчик, и девочка очень помогли ему, – пояснил Питер Делюси. – Кажется, помощь незнакомых детей немало его удивила. Но вчера вечером из-за дождя торговец сам повел лошадь в конюшню. Боялся, что добровольные помощники промокнут и простудятся. Потому и отправил их под крышу. И больше уже не видел.
   Бенедикт задумался.
   – От центра Бристоля до ворот Трогмортона не так уж и далеко, – наконец проговорил он. – Пешком, наверное, несколько часов. А они вполне могли часть пути проехать. Но даже если всю дорогу шли пешком или ехали на самой медленной повозке, все равно сейчас уже наверняка в поместье.
   – Так вы считаете, что следует сосредоточить усилия здесь? – уточнил Делюси.
   – Не хотелось бы поучать лорда Нортвика, – ответил Бенедикт. – Но с другой стороны, ему незачем попусту тратить время и энергию своих людей. Да и чем быстрее он от нас избавится, тем лучше для всех.
   Питер Делюси попытался было вежливо протестовать, но лорд Ратборн перебил его:
   – Будьте так добры, передайте отцу, что мне необходимо с ним поговорить. Сразу, как только у него найдется для этого время.
 
    Вторник, вторая половина дня
 
   – Через главные ворота нельзя. – Перегрин схватил Оливию за руку и потащил в противоположном направлении. Пока путешественникам везло: у входа в Трогмортон никого не оказалось.
   – Но сегодня день посещений, – возразила она. – Слышал, что сказал мистер Суэйн? По вторникам и четвергам поместье открыто для всех желающих.
   Дети провели ночь в конторе ростовщика, мистера Суэйна. Это было одно из немногих мест, где Оливия чувствовала себя в безопасности.
   Впрочем, Перегрин не испытывал подобного ощущения. Но зато в конторе было сухо и тепло. Постоянно входили какие-то обтрепанные, промокшие люди и предлагали свои жалкие пожитки в обмен на жалкие деньги.
   После пяти дней скитаний и Оливия, и граф Лайл выглядели ничуть не лучше грязных и оборванных бристольских бедняков. Окажись они в благопристойной гостинице, на них тут же обратили бы неблагосклонное внимание. Конечно, можно было остановиться и в заведении попроще. Но в этом случае риск оказался бы куда серьезнее, чем возможность попасть в руки констеблей или сыщиков.
   Всего лишь несколько дней назад Перегрин мечтал о том, чтобы их как можно скорее поймали.
   Это время уже прошло.
   Теперь он радовался приюту на одну ночь, даже если этим приютом оказалась не слишком чистая контора ростовщика, а спать приходилось прямо на полу.
   Место для ночлега нашла Оливия. Как оказалось, она знала о ростовщиках абсолютно все, включая имена и адреса половины сомнительных дельцов в Лондоне и всех до единого – в Дублине. Они с мистером Суэйном прекрасно провели время, обмениваясь анекдотами и сплетнями. Разумеется, во время приятной беседы Оливии без малейшего труда удалось получить все необходимые сведения о Трогмортоне.
   И это оказалось большой удачей, поскольку парк и земельные угодья занимали тысячи акров, а карты у кладоискателей не было. Суэйну дважды пришлось побывать в поместье на праздниках, и он довольно ловко нарисовал примерный план поместья. В усыпальнице он, естественно, не был, но видел здание и слышал, что знающие люди говорили, будто оно построено в стиле древнеримского храма. Широкую лестницу охраняли две статуи. Так Перегрин получил общее представление о цели путешествия.
   – Не понимаю, почему нельзя просто проскользнуть вместе с толпой? – заметила Оливия.
   – Потому что толпы не будет, – ответил Перегрин. – Это совсем не то, что запуск воздушного шара в Гайд-парке или скачки в Ньюмаркете. Здесь люди не будут валом валить через открытые ворота. Не будет карманных воришек, букмекеров, нищих и проституток – всех этих странных людишек, которые всегда снуют среди леди, джентльменов и семейных групп. В поместье придет совсем немного народу, и все постараются выглядеть прилично и вести себя вполне благопристойно. А мы с тобой похожи на настоящих бродяг. В некоторых парках посетителям разрешают расхаживать везде, где заблагорассудится. Здесь это недопустимо. Так что даже если удастся пролезть мимо сторожа, все равно за нами будут каждую минуту пристально следить и наверняка вышвырнут прочь, едва время посещений подойдет к концу.
   Этот красноречивый монолог Перегрин произносил, шагая вслед за Оливией по узкой, изрезанной колеями дороге.
   – Но ведь попасть в поместье можно не только через главный вход, – продолжил он. – Видишь ли, хозяева вряд ли допустят, чтобы навоз возили прямо по главной аллее – той самой, по которой ездит король.
   – Избави Боже! – воскликнула Оливия. – Ведь в таком случае кому-нибудь придется зажимать его величеству нос. Или, может быть, он и сам способен это сделать?
   Перегрин сделал вид, что не заметил иронии.
   – Наверняка должны существовать и другие ворота, не столь помпезные, – предположил он. – И они наверняка скрыты растениями, чтобы не портили вид из окон главного дома.
   Оливия с интересом взглянула на сообразительного спутника.
   – Никогда бы не додумалась до этого. Правда, мне не приходилось жить в деревне.
   – Разумеется, – согласился Перегрин. – Если бы пожила… впрочем, это совсем не важно. Главное, что командир теперь – я, а это означает, что настала твоя очередь держать язык за зубами и слушаться.
   Приходилось отдать спутнице должное. Она вела себя очень тихо и позволила ему руководить операцией. Да и вообще выглядела вполне нормальным человеком, а вовсе не взбалмошной девчонкой, которая вбила себе в голову, что сможет запросто раскопать сундук с сокровищами, да еще рядом с могилами предков.
   Перегрин прекрасно понимал, что обнаружить в Трогмортоне клад – почти то же самое, что обнаружить на одной из аллей парка единорога. Да вообще трудно было даже предположить, что удастся незаметно прокрасться к этому самому римскому храму.
   Но с другой стороны, еще совсем недавно он не мог даже представить, что удастся добраться от Лондона до Бристоля всего лишь с пригоршней мелких монет в кармане, полагаясь исключительно на сообразительность и фантазию.
   Что бы ни произошло, наверняка будет интересно.
   Впереди маячит новое приключение. Следующего приключения придется ждать несколько унылых, безрадостных лет.
 
   Батшеба грустно посмотрела на низкое, покрытое хмурыми облаками небо. Ветер усилился, и пришлось плотно закутаться в плащ.
   Она стояла недалеко от Нью-Лоджа, на вершине небольшого холма. Отсюда к усыпальнице вела спокойная ровная дорожка. Эта часть парка отличалась густой растительностью – высокими раскидистыми деревьями и густыми кустарниками. Дорожка на некоторое время исчезала из виду, а потом появлялась снова. Теперь уже она становилась значительно шире и поднималась на соседний холм, к монументальному сооружению, в котором покоились несколько последних поколений рода Делюси.
   Холодный ветер гнал по небу темные рваные облака. Они сгущались и спускались к древнеримскому храму, словно пытаясь накрыть его унылой непроницаемой пеленой. Воображение рисовало мрачную картину. Падшие духи ужасных Делюси яростно кружились над костями благополучных родственников в безумном танце.
   Да и сами облака не сулили ничего хорошего. Точно так же небо выглядело вчера, перед тем как обрушить безжалостные потоки дождя и прогнать Батшебу и Бенедикта под крышу.
   Внизу, к востоку от Нью-Лоджа, раскинулось просторное озеро. Впрочем, водная гладь не открывалась взору полностью, а лишь просвечивала сквозь деревья и кусты. Этот западный берег, также утопал в пышной растительности. На восточном берегу приютились небольшие храмы и гроты. Хитроумное расположение открывало их взору лишь с некоторых точек дорожки. К югу озеро сужалось и превращалось в живописный крутой каскад. Полноводный и нетерпеливый, он бурно обрушивался в реку. Едва сквозь облака проглядывал луч солнца, искры водопада начинали ослепительно сверкать.
   Рядом, всего лишь в нескольких ярдах от Батшебы, беседовали Ратборн, лорд Нортвик и Питер Делюси. Время от времени все трое тоже поднимали головы и, прервав дискуссию, пристально смотрели в небо.
   Аристократическое воспитание не позволяло джентльменам открыто выражать эмоции, однако Батшеба видела, что разговор не отличался особым оптимизмом.
   Если, как и вчера, пойдет дождь, дети наверняка попытаются найти убежище. Спрятаться в поместье совсем не трудно. Дождь не просто усложнит поиски, а сделает их практически невозможными. Совсем скоро день уступит место вечеру, а через несколько часов станет совсем темно.
   Поиски придется отложить.
   Батшеба подумала, что непогода может подарить еще одну ночь сладких объятий.
   Она мечтала об этой ночи. И еще об одной, и еще… так хотелось любви и счастья. И в то же время выдержать еще один день было бы очень трудно. Минуты и часы сменяли друг друга медленно, словно нехотя.
   Сегодня она все-таки заставит себя сделать перерыв.
   Сумеет проявить твердость характера, выдержку и силу воли.
   Неизвестно, правда, надолго ли хватит достойных качеств. Нервы и так уже натянуты до предела и истрепаны ложными тревогами. Поисковые партии лорда Нортвика трижды по ошибке ловили крестьянских детей. А однажды доблестные сыщики со всеми необходимыми предосторожностями окружили беглую свинью. Та преспокойно рылась под раскидистым кустом, недалеко от построенных в прошлом веке «руин».
   Краем глаза Батшеба заметила, что Ратборн оставил собеседников и направился к ней. Лорд Нортвик и Питер Делюси пошли в противоположном направлении.
   Она торопливо перевела взгляд на беспокойно проносившиеся по небу облака.
   – Нортвик собирается послать людей, чтобы те проверили последние слухи, – раздался рядом негромкий голос. – Одной из местных женщин показалось, что она видела детей у восточной стены, недалеко от главных ворот. По другим сведениям, их заметили ближе к воротам в северной стене. Я сказал, что мы останемся здесь. Бессмысленно бегать по всему поместью. Давно пора пить чай.
   – Я не голодна, – отказалась Батшеба.
   – Ты бледна и явно замерзла, – настойчиво проговорил Ратборн. – За завтраком почти ничего не ела, а ленч вообще пропустила. Если упадешь в обморок в ту самую минуту, как беглецы все-таки объявятся, все примут тебя за одно из тех хрупких созданий, которые тебе так не нравятся. А я окажусь в неловком положении: ведь с таким трудом удалось доказать Нортвику, что ты решительная дама с твердыми принципами.
   – Бесполезное занятие. Он все равно никогда не поверит в то, что кто-нибудь из членов моего семейства имеет понятие о принципах.
   – Во всяком случае, он верит, что ты готова покинуть Трогмортон, как только разыщешь дочь, – заметил Ратборн. – И даже согласился предоставить в твое распоряжение экипаж.
   – Собственный экипаж? – изумленно переспросила Батшеба. – Ты что, с ума сошел? Все, что от тебя требовалось, – это дать мне взаймы немного денег, чтобы хватило на два места в дилижансе.
   – Не собираюсь этого делать, – возразил Бенедикт. – Ты же ненавидишь дилижансы: тряска, теснота, пьяницы, дурной воздух, грязь. Разве не так?
   – В таком случае можно уехать в почтовом тарантасе. Или, если уж мечтать о комфорте, в почтовой карете. Но умоляю – не отсылай меня отсюда в одном из собственных экипажей любимых родственников.
   – Я вовсе никуда тебя не отсылаю. Ты сама себя отсылаешь. Из-за неких благородных принципов, которые я почему-то обязан уважать, черт возьми.
   Батшеба повернулась и взглянула в красивое лицо. Сердце защемило острой болью. Лицо выглядело таким же скучающим, как в самую первую встречу в Египетском зале, однако темные глаза смотрели нежно. К своему ужасу, она обнаружила в этих глазах любовь. Оставайся он скучающим и далеким, было бы проще: не возникло бы острой потребности коснуться его щеки.
   – А как, по-твоему, я должна себя чувствовать? – поинтересовалась она. – У меня в руках красивый и богатый аристократ, и я должна его отпустить.
   – Мечтать не возбраняется, – заметил Ратборн. – Но я нахожу тебя всего лишь терпимой.
   – Представь мои терзания, – продолжила Батшеба. – За спиной у меня многие поколения откровенно аморальных, бессовестных предков Делюси, ни один из которых не усомнился бы ободрать до нитки блестящего лорда и навсегда разрушить его жизнь. Почему же мне не дано вести себя также? Но нет, на мне лежит проклятие постоянных и жестоких угрызений совести.
   Виконт улыбнулся:
   – Этих терзаний я тебе никогда не прощу, Батшеба. Равно как и многое другое. Уверен, что затаю обиду. Буду злиться до конца своих дней.
   – Ну что ж, во всяком случае, не забудешь.
   – Забыть тебя? Это так же легко, как забыть о приступе коклюша. Так же легко, как… Проклятие!
   Он взглянул на небо: на лицо упали первые крупные капли дождя.
   – Пойдем внутрь, – позвал он. – Какой смысл…
   – Милорд! – раздался неподалеку возглас. – Сэр! Сюда!
   Оба обернулись.
   – Это Томас, – коротко произнес Ратборн и бросился туда, откуда доносился голос.
   Батшеба побежала за ним.