Чейз Лоретта. Лорд Безупречность

   Батшеба разместилась вместе с дочерью в дальней части гостевого крыла. Лорд Лайл, несмотря на юный возраст, получил отдельную большую спальню рядом с комнатой лорда Ратборна. Перед сном Бенедикт решил навестить племянника, чтобы удостовериться, что парень не простудился и чувствует себя хорошо.
   Перегрин не думал о сне; он сидел на ковре перед камином и смотрел в огонь. Увидев дядю, покраснел и поспешно поднялся.
   – Тебе давно пора в постель, – заметил Бенедикт, опускаясь в одно из кресел.
   – Простите, сэр, – заговорил Перегрин. – Разве можно уснуть, не извинившись за все неприятности, которые я вам доставил? При людях невозможно как следует все объяснить. Но если уж говорить чистую правду, то придется признаться, что единственное, о чем я жалею, так это о доставленном беспокойстве.
   Перегрин расправил плечи и поднял голову.
   – Если бы события повторились, то, наверное, я поступил бы точно так же. Потому что не мог позволить Оливии отправиться в путь с этим тупым Натом Диггерби. Он идиот, грубиян и вообще не вызывает доверия. И отпустить ее одну тоже было невозможно. Мисс Уингейт, конечно, все равно сделала бы по-своему, потому что ей безразлично, что я говорю и как говорю. Я пытаюсь разговаривать с людьми в вашей манере, однако результат получается совершенно иным. Никто не прислушивается к моему мнению. Воздействовать на Оливию оказалось нелегко. Нет, разумеется, я не обвиняю и не жалуюсь. Просто излагаю факты такими, какими их увидел.
   Лорд Лайл стоял так неподвижно, что нетрудно было понять: собирается с силами, чтобы противостоять душевной боли, обиде, отторжению.
   Иными словами, Перегрин готовился к привычной реакции.
   Перегрин никогда не был податливым, послушным ребенком. У родителей он вызывал в лучшем случае раздражение, а нередко и открытую ярость. Бенедикт порой задавался вопросом, как жилось племяннику на белом свете. Взрослые или отпихивали его прочь, или пытались сломить. Каково это – расти и чувствовать, что окружающие относятся к тебе как к насекомому?
   – Расскажи обо всем, что произошло. С самого начала и как можно подробнее, – потребовал Бенедикт.
   Перегрин заговорил. Сначала он чувствовал себя скованно, но как только понял, что дядя не осуждает, а просто внимательно слушает, успокоился, внутренне освободился и даже слегка воодушевился.
   Наконец рассказ подошел к концу. Бенедикт долго молчал. Не потому, что собирался держать племянника в напряжении. Говорить не было сил. Он слишком хорошо сознавал, какими оказались последние дни и почему Перегрин не хотел сдаться даже сегодня, попав в окружение и потеряв всякую надежду на осуществление плана.
   Однако племянник явно нервничал. Держать его в напряжении было бы поистине жестоко.
   Поэтому, несмотря на комок в горле, Бенедикт заговорил:
   – Я немедленно отправлю твоим родителям срочное письмо, хотя боюсь, они уже всерьез забеспокоились. Вполне вероятно, даже отправились в Лондон. Так что невозможно предсказать, что может случиться. Обстоятельства достаточно… сложные.
   На самом деле обстоятельства складывались крайне неблагоприятно.
   Однако сцены хороши в театре. Неуемные страсти и сердечный надрыв – удел мелодрамы. В жизни джентльмена не должно быть места ни тому ни другому.
   Бенедикт отказывался принимать во внимание состояние собственного сердца. Оно должно – выдержать любые испытания, так же как выдержало неудачный, полный разочарований брак. Эта сторона дела Перегрина совсем не касалась. А вот назревающий скандал мог серьезно ему навредить.
   Поведение маркиза Атертона и его достойной супруги не поддавалось предсказаниям. Бенедикт сомневался, что из-за сплетен и пересудов они могли от него отвернуться: в конце концов, немало знакомых и даже друзей оказывались мишенями светских кумушек.
   И все же они могли запретить сыну проводить время с дядей, который оказался главным героем желтых газетенок и грязных карикатур. Конечно, после того как первое возбуждение немного охладеет и уляжется, Ратборну, возможно, удастся вернуть некоторые из утраченных позиций. Возможно, удастся даже помочь племяннику найти себя в жизни. И все же предположения оставались лишь предположениями. Будущее представало туманным и неопределенным.
   Бенедикт встал.
   – Ясность мысли и оптимизм не сопутствуют усталости. Ложись спать, Лайл, а завтра на свежую голову мы все обсудим.
   С лица Перегрина словно сняли маску напряжения и страха.
   – Хорошо, сэр, – вздохнув с облегчением, произнес он. – Спасибо, сэр.
   – Да, кстати. Тайная переписка крайне меня огорчила, – заметил Бенедикт, когда племянник уже залез под одеяло. – В твоем возрасте это смешно. И в любом возрасте абсурдно. Любопытные и алчные слуги нередко находят недозволенную корреспонденцию, а потом начинают шантажировать и требовать за молчание огромные деньги. Подобное поведение достойно фарса.
   Перегрин сморщился, словно от боли.
   – Знаю, сэр. Мне следовало противостоять, не поддаваться, но не хватило силы воли…
   Наступило молчание. Бенедикт пытался обуздать чувства и вернуть знаменитое самообладание.
   – Во всем прочем твое поведение можно считать… приемлемым, – наконец заключил он.
   – Правда? – Лицо Перегрина просветлело. – Так, значит, я не очень вас разочаровал?
   – Тебе тринадцать лет, – серьезно ответил лорд Ратборн. – Так что необходимо сделать скидку на возраст. Во всяком случае, я так считаю; Ну а что скажет мой отец, как только мы вернемся в Лондон…
   В глазах Перегрина мелькнул ужас.
   – Впрочем, думаю, волноваться относительно реакции графа Харгейта не стоит, – добавил Бенедикт. – Он будет слишком занят разговорами со мной, а на тебя просто не останется времени.
   Виконт по-товарищески похлопал племянника по плечу.
   – Так что спи спокойно, парень, и радуйся, что пока еще не совсем взрослый.
 
   – Лорд Фосбери никогда не видел внучку? – изумленно воскликнула леди Нортвик. – Как нелепо! Девочка – копия Джека Уингейта.
   – За исключением глаз, – возразила леди Мандевилл. – Глаза перешли по наследству от Делюси.
   Батшеба немало удивилась, когда утром слуга принес записку с просьбой принять двух дам.
   Однако сейчас, когда обе сидели в ее комнате, причина визита прояснилась: Оливия вызывала острое любопытство.
   Сама маленькая негодница сидела как истинное воплощение ангельской невинности. Горничная расчесывала волосы юной гостьи, не скрывая восхищения и удовольствия. Повод для восторга действительно существовал: Оливии достались прекрасные волосы отца. Мягкие рыжие локоны не путались и не сбивались в комки, как жесткие своевольные черные кудри матери.
   – Все, что ни делается, к лучшему, – изрекла леди Нортвик. – Если бы Фосбери увидел девочку, то скорее всего забрал бы ее у вас.
   – Но зато она выросла бы в прекрасных условиях, – возразила леди Мандевилл. – Мать всегда должна в первую очередь думать о судьбе ребенка.
   – Наверное, вы правы, – натянуто согласилась Батшеба.
   – Возможно, так оно и есть, – примирительным тоном заметила леди Нортвик. – Однако вы, матушка, должно быть, забыли, что у миссис Уингейт одна-единственная дочь. Тем, кто обладает более многочисленным потомством, наверное, легче расстаться с одним из детей.
   – Но ведь Атертон отдал единственного сына Ратборну, – стояла на своем леди Мандевилл. – Подобные жертвы приносятся во имя будущего. В семье Карсингтонов Лайл получит исключительно достойное воспитание.
   – Не думаю, что Атертон полностью передал виконту заботу о сыне, – высказала авторитетное мнение леди Нортвик.
   – Если он до сих пор этого не сделал, то должен поспешить, – заключила леди Мандевилл. – Далми издавна славятся своей безалаберностью. И если бы сам маркиз Атертон не провел годы юности в доме Карсингтонов, то сейчас оказался бы совершенно безнадежным.
   Пожилая графиня устремила непроницаемый взгляд на Батшебу. Долго молчала, а потом наконец произнесла:
   – Матушка лорда Харгейта опекала меня во время первого светского сезона. А когда я оказалась в столь выгодной ситуации, что смогла выбирать из нескольких достойных претендентов, она посоветовала обратить внимание именно на лорда Мандевилла. Поэтому я считаю себя чрезвычайно обязанной ее светлости.
   Леди Нортвик тихо вздохнула. Потом, словно морской прилив под действием лунного притяжения, покинула место возле свекрови и подошла к Оливии.
   – Очень не хотелось бы огорчать лорда Харгейта и ставить в неловкое положение ваше гостеприимное семейство, – негромко обратилась Батшеба к пожилой леди. – Если бы лорд Нортвик не тревожился о здоровье Оливии, мы с ней покинули бы поместье вчера вечером.
   – И куда же вы намереваетесь отправиться? – поинтересовалась леди Мандевилл.
   – На континент.
   Батшебе с огромным трудом удавалось сохранять спокойствие и говорить ровным светским тоном.
   – О Господи, мисс Уингейт, у вас бурчит в животе, – раздался голос леди Нортвик. – Матушка, мы задерживаем миссис и мисс Уингейт. Им давно пора завтракать.
   – О, что вы, я совсем не спешу, – скромно, даже застенчиво пролепетала Оливия. – Горничная уже принесла мне горячий шоколад. На серебряном подносе. И с цветком в хрустальной вазе. Это было восхитительно.
   – Какое прелестное дитя, – умилилась леди Нортвик и осторожно провела рукой по роскошным рыжим волосам.
   – Ничего подобного, – решительно возразила Батшеба. – Прошу вас, не поддавайтесь ложному обаянию.
   – Мама! – Синие глаза негодующе блеснули.
   – Мы здесь не задержимся, Оливия, – строго ответила мать. – Можешь сколько угодно строить глазки и притворяться самой скромной, стеснительной и милой девочкой на свете, но предупреждаю: зря стараешься. Уезжаем немедленно.
   Леди Нортвик внимательно взглянула сначала на Оливию, потом на Батшебу.
   – Вот вам типичное воплощение ужасных Делюси. Теперь если встретите еще кого-нибудь, то сразу узнаете. Оливия, можешь прекратить любоваться собственным отражением в зеркале. Настало время для прощальной сцены.
   – Нет, еще рано, – категорично заявила леди Мандевилл. – И вы, миссис Уингейт, и Оливия непременно должны позавтракать вместе с нами. Я хочу, чтобы Мандевилл познакомился с юной особой.
 
   – Просто ужас, – шепнула Батшеба Бенедикту. – На таком расстоянии я не в силах ее контролировать. Упорно делает вид, что не замечает моих взглядов. О, это уж слишком! Теперь уставилась на него так, словно он одновременно и солнце, и луна, и звезды.
   Бенедикт посмотрел туда, где по правую руку от лорда Мандевилла восседала Оливия, на лету ловя каждое слово графа.
   – Точно так же ты смотрела на меня, – пробормотал он в ответ. – Причем казалось, что вполне искренне.
   – Разумеется, я притворялась, – заявила Батшеба, – Просто хотела обмануть и завлечь. На самом же деле считаю тебя всего лишь терпимым. Можешь разобрать, что она говорит?
   Из-за присутствия посторонних завтрак проходил в парадной обстановке: в столовой, а не в утренней комнате. И все же Бенедикт удивился, когда графиня посадила Оливию справа от лорда Мандевилла, а леди Нортвик устроилась слева. Лорда Ратборна и Батшебу хозяйка пригласила на свой конец стола и любезно предложила им сесть рядом.
   Сейчас леди Мандевилл беседовала с Перегрином. Юный граф не сводил глаз с Оливии, хотя и старался вести себя вежливо. И даже Питер Делюси прекратил жадно пожирать взглядом миссис Уингейт. Он сидел рядом с Батшебой и упоенно созерцал ее дочь.
   Лорд Нортвик тоже поддался всеобщей предосудительной слабости.
   Сейчас наконец Бенедикт понял, в чем именно заключалась опасность и почему Батшеба так опасалась, что дочка отправится прямиком в ад. Оливия оказалась не просто умной и хитрой. Она обладала неотразимым обаянием и природным магнетизмом. Поистине страшное сочетание качеств в одной, да еще столь юной и незрелой личности.
   И все же, сказал себе Бенедикт, эта опасность не должна была его волновать.
   – Единственное, что можно понять, – ответил Ратборн, – так это то, что она старается говорить тихо и смущенно. По губам ничего не разобрать: плутовка опустила голову, так что джентльмены вынуждены наклоняться, чтобы услышать.
   Он и сам отважился склониться с Батшебе. Взглянул на шелковую кожу и вспомнил волнующий аромат. Так хотелось прильнуть и снова его ощутить! Взглянул на раскрасневшуюся щеку. Заметил, как изысканно спустился на маленькое ушко упрямый черный локон.
   – Не смейте смотреть на меня этим безумным взглядом, – шепотом приказала Батшеба. – Вы привлекаете к себе внимание, лорд Ратборн.
   – Ну и пусть, – ответил Бенедикт. – Здесь все и так отлично понимают, что я безумно влюблен.
   Она некоторое время выдерживала тяжелый взгляд, а потом быстро отвернулась и вновь принялась вяло ковырять вилкой в тарелке.
   – Никто этого не знает, – возразила она. – И если возьмете на себя труд сохранять достоинство, то все решат, что я была для вас всего лишь мимолетным увлечением.
   – Сохранять достоинство придется всю оставшуюся жизнь, – заметил Бенедикт. – Так что сегодня я просто обязан выглядеть глупо.
   – Ну разумеется, это нонсенс! – внезапно донесся с дальнего конца стола эмоциональный возглас лорда Мандевилла. – До чего же вы, женщины, бестолковы!
   Бенедикт взглянул как раз вовремя, чтобы заметить в глазах Оливии опасную искру.
   – А папа говорил, что сокровище существует. Папа ни за что не стал бы мне лгать!
   – Оливия! – предостерегающим тоном произнесла Батшеба.
   – И никакой это не нонсенс. – Оливия прищурилась и с вызовом посмотрела на хозяина. – Не смейте называть моего папу лжецом. Он был настоящим джентльменом.
   Перегрин тоже не сводил глаз с Оливии.
   – Вот сейчас. Еще мгновение, и она взорвется, – пробормотал он.
   – Мы все прекрасно знаем, что твой папа был истинным джентльменом, Оливия, – заметил лорд Ратборн известным скучающим тоном. – Мне кажется, что образованная двенадцатилетняя девочка должна проводить грань между намеренной ложью и гипотезой, предположением. Если же вам почему-то сложно понять различие, то после завтрака лорд Яайл с огромным удовольствием все объяснит. А пока стоит обратить внимание на основные правила достойного поведения. Поскольку родители, несомненно, потратили немало сил на то, чтобы эти правила вам преподать, то остается лишь предположить, что произошел небольшой сбой памяти. Возможно, вы сочтете необходимым ненадолго покинуть общество, чтобы освежить в уме полученные ранее знания.
   Синие глаза негодующе сверкнули. Виконт ответил скучающим взглядом и вернулся к покинутому на время монолога завтраку.
   Оливия посмотрела на мать, но та не сводила глаз с лорда Ратборна… словно в этом человеке сосредоточилась вся мудрость мира.
   Оставалось лишь извиниться и, гордо подняв подбородок, выйти из комнаты.
   Над столом повисло напряженное молчание. Тишину нарушали лишь доносящиеся из холла шаги. В стуке каблуков по мраморному полу нетрудно было расслышать поступь уверенного в себе человека.
   Вот шаги прекратились и сменились тихим, низким мужским голосом. В ответ послышалось негодующее сопрано Оливии:
   – Лорд Ратборн выставил меня из столовой и велел вспомнить о манерах.
   Мужской голос что-то сказал в ответ, и шаги возобновились.
   Дворецкий распахнул дверь. Бенедикт напрягся.
   – Лорд Харгейт, – торжественно провозгласил Кибл, и в комнату вошел отец Бенедикта.
 
   После завтрака, который тянулся мучительно долго, лорд Харгейт имел конфиденциальную беседу с лордом Мандевиллом. Беседа состоялась в кабинете старого графа.
   Спустя два часа в кабинет вызвали Бенедикта.
   В холле он увидел Батшебу. Та нервно ходила из угла в угол. Едва заметив Ратборна, мгновенно остановилась.
   Он тоже на мгновение замер, а потом продолжил путь, но уже медленно, словно утратив уверенность в собственных силах.
   – Я думал, вы уже уехали, – заговорил он. – Экипаж заказан. Незачем терпеть все эти… неприятности.
   – Я не труслива и не боюсь вашего отца, – ответила Батшеба.
   – А следовало бы, – заметил Ратборн. – Большинство разумных существ испытывают спасительный страх.
   – Отказываюсь убегать и оставлять вас в полном одиночестве перед обвинениями.
   – Думаю, до повешения дело не дойдет, – успокоил Ратборн. – И бить меня он вряд ли будет. Не бил даже в детстве. Язык всегда оказывался куда эффективнее. И конечно, убийственно действовал взгляд. Один взгляд стоил тысячи ударов розгами. Но ведь я уже не мальчик, а потому выйду из кабинета скорее взбешенным, чем бесповоротно раздавленным.
   – Не позволю ему вас расстраивать, – решительно заявила Батшеба.
   – Но я ведь не хлипкая барышня, – слегка улыбнулся Ратборн. – Вовсе незачем сражаться ради меня с драконами. Теперь понятно, от кого Оливия унаследовала склонность к бредовым идеям.
   – Хочу, чтобы вы ушли из дома, – призналась Батшеба. – Отправьтесь на прогулку. Прокатитесь верхом. Доверьте разговор мне.
   – Подумайте трезво, – возразил Бенедикт. – Кажется, я догадываюсь, на что вы надеетесь. Думаете, удастся применить к нему какую-нибудь испытанную хитрость Делюси, какой-нибудь проверенный прием. Надеетесь приручить лорда Харгейта и заставить его брать корм из рук? Но ведь вы просто не знаете, с кем имеете дело.
   – Мне совершенно безразлично, что за человек ваш отец. Но один вы туда не пойдете.
   – Батшеба!
   Она коротко постучала в дверь кабинета, открыла ее, быстро вошла и так же быстро закрыла за собой дверь. Бенедикт услышал, как повернулся ключ.
   – Батшеба, – повторил он. Поднял было руку, чтобы постучать, но остановился.
   Сцены уместны в театре.
   Лорд Ратборн резко повернулся и решительно зашагал по коридору.
 
   Увидев Батшебу, лорд Харгейт вежливо поднялся с кресла. Лицо не выражало ничего, кроме нейтральной любезности.
   Точно так же он смотрел на нее и за завтраком. А сейчас даже не поднял бровь, увидев, как она ворвалась в кабинет и заперла дверь на ключ.
   Батшеба поняла, от кого Ратборн унаследовал выдержку и непроницаемость. А также рост и осанку.
   Однако волосы лорда Харгейта были не черными, как у сына, а каштановыми с проседью. Глаза напоминали темный янтарь и казались почти неживыми – из-за полного отсутствия выражения.
   Граф показал на кресло.
   – Я бы предпочла стоять, милорд, – заговорила Батшеба. – То, что я хочу сказать, займет совсем немного времени. Вам стоит узнать, что во всем случившемся нет вины лорда Ратборна. Я намеренно перешла дорогу вашему сыну. И сделала все возможное, чтобы поработить его.
   Лорд Харгейт молчал. Лицо оставалось непроницаемым. Наверное, маска оказалась бы более выразительной.
   – У Ратборна не было выбора, – добавила Батшеба. – Я не оставила ему пути к отступлению.
   – Вот как? – наконец произнес лорд Харгейт. – Так что же, вы инсценировали исчезновение детей?
   Неожиданный вопрос застал Батшебу врасплох. Она так старательно репетировала краткую, но убедительную речь. Времени для этого было вполне достаточно. Но вот этот провокационный вопрос почему-то даже не пришел в голову. Волнение помешало выйти за рамки нескольких простых положений – самых очевидных. Казалось, будет достаточно предстать в том самом свете, в котором видело ее общество.
   Подтвердить предположение лорда Харгейта Батшеба не решилась. Такой ответ оказался бы чересчур дерзким даже для представительницы рода ужасныхДелюси.
   – Нет, путешествие они придумали сами. Но я воспользовалась их бегством для осуществления собственных далеко идущих планов.
   – И в чем же суть этих планов?
   – Найти богатого любовника.
   – На эту роль подходит немало мужчин. Почему же выбор пал именно на Бенедикта?
   – Потому что он был безупречен. Можно сказать, я бросила вызов вашему сыну. Ужасные Делюси предпочитают крупные ставки.
   – Слышал, – коротко согласился лорд Харгейт. – Больше того, по моим наблюдениям, выигрыш за вами. А потому вызывает немалое удивление тот факт, что неосторожным признанием вы сводите на нет все достигнутое.
   – На мой взгляд, объяснение очевидно, – заметила Батшеба. – Лорд Ратборн мне наскучил. Такое совершенство крайне утомительно. Я решила покинуть его сиятельство, но опасаюсь, что он начнет меня преследовать и окажется в нелепом положении.
   Неожиданно громкий стук заставил вздрогнуть.
   Лорд Харгейт невозмутимо повернулся и посмотрел в сторону окна. На фоне светлого прямоугольника возвышалась громоздкая темная фигура. Через пару секунд окно распахнулось, и в комнате появился лорд Ратборн собственной персоной. Аккуратно закрыл за собой створки необычного входа, стряхнул с костюма несколько прилипших листьев и наконец предстал перед отцом.
   – Прошу прощения, сэр, – спокойно произнес он. – Дело в том, что дверь кабинета почему-то не открывалась.
   – Миссис Уингейт заперла ее на ключ, – пояснил лорд Харгейт. – Она пришла, чтобы рассказать мне, что использовала тебя в корыстных целях, но потом устала от безупречности и решила освободиться. Однако опасается, что ты начнешь ее преследовать и тем самым поставишь себя в нелепое положение.
   – Боюсь, миссис Уингейт неудачно упала и повредила голову, – заметил Бенедикт. – Всего лишь десять минут назад я сам убеждал ее уехать. И даже заказал экипаж. Но она не хочет уезжать. Это к разговору о нелепом положении.
   – Я пришла к вашему отцу за деньгами, – пояснила Батшеба.
   Ратборн красноречиво взглянул на нее.
   – Батшеба! – коротко произнес он.
   – Чтобы уехать, мне, необходимо пятьдесят фунтов.
   На этот раз брови лорда Харгейта все-таки поднялись.
   – Всего лишь пятьдесят фунтов? – с искренним удивлением переспросил он. – Суммы отступных, как правило, оказываются куда более значительными. Вы твердо уверены, что имеете в виду не пятьсот фунтов?
   – Я бы, конечно, попросила пятьсот, если бы могла предположить, что у вас есть с собой такая сумма. Дело в том, что мне некогда ждать, пока вы получите деньги. У Оливии в голове бродит слишком много опасных идей. Насчет слуг, шелковых платьев, туфель, мягких пуховых перин и двух дюжин блюд к завтраку.
   – Ничего подобного, – возразил лорд Харгейт. – Оливию куда больше интересует лопата. Лорд Мандевилл собирается отвести ее и лорда Лайла к усыпальнице, чтобы начать поиски клада.
   – О нет! – Батшеба повернулась к Ратборну. – Что случилось с графом? Неужели он не понимает, что за человек моя дочь?
   – Девочке показалось, что лорд Мандевилл покусился на честь и достоинство ее отца, и она горячо и искренне встала на его защиту, – пояснил лорд Харгейт. – Столь непосредственная реакция глубоко тронула Мандевилла. По-моему, он намерен заступиться за нее перед непреклонными Фосбери.
   – Нет! – воскликнула Батшеба. – Ратборн, не позволяйте ему это делать! Уингейты отнимут у меня дочь, а кроме нее, у меня ничего нет!
   Голос осекся. Выдержка иссякла. Волнение и сердечная боль, которые Батшеба так долго и упорно подавляла, нахлынули мощной волной, и по щекам потекли непрошеные слезы.
   Ратборн подошел и нежно обнял ее.
   – Не плачь. Они не заберут Оливию, и она вовсе не единственное, что у тебя есть. У тебя есть еще и я.
   – Не говори глупостей, – пробормотала Батшеба сквозь слезы. – Ты мне не нужен.
   Оттолкнула Бенедикта и торопливо вытерла слезы.
   – Мне нужны пятьдесят фунтов. И моя дочь. Как только получу и то, и другое, сразу уеду.
   – К сожялению, это невозможно, – заключил лорд Харгейт.
   – Ну что же, пусть будет двадцать фунтов.
   – Двадцать? – возмущенно переспросил Ратборн. – Неужели ты так дешево меня ценишь?
   – Твоя бабушка утверждала, что сумма окажется куда более значительной, – заметил лорд Харгейт. – Как приятно, что она ошиблась хотя бы в этом.
   – Бабушка в курсе событий? – удивился Бенедикт и тут же сам себя одернул: – О, зачем я спрашиваю? Конечно, она все знает.
   – Как ты думаешь, кто поведал мне о твоих безумных эскападах по пути в Бат? – уточнил отец. – Вдовствующая графиня получила письмо от одного из своих шпионов в Колнбруке. Разумеется, я не поверил собственным ушам. А вот твоя матушка почему-то поверила. Мы заключили пари. Каково же было мое состояние, когда все оказалось чистой правдой! Представь, что я чувствовал, получив известие – и не от кого-нибудь, а от низкого проныры Пардью, – что мой старший сын прямо на дороге устроил драку с толпой пьяных мужланов! Среди ночи! Подобное вполне можно было бы ожидать от Руперта, но не от старшего сына… того, кто всегда подавал блестящий пример всем вокруг, не говоря уже о братьях. Я всегда так надеялся на твое чувство долга, Бенедикт.
   – Чувство долга действительно присутствовало, – заметила Батшеба. – А исчезло оно после того, как лорд Ратборн из-за меня утратил способность рассуждать здраво.
   Холодный янтарный взгляд застыл на красивом, но усталом и взволнованном лице.
   – В таком случае, мадам, я тоже считаю, что вам лучше уехать. Однако мы с лордом Мандевиллом решили, что во избежание новых неприятных сцен будет лучше, если ваша дочь узнает правду о сокровищах Эдмунда Делюси. Мандевилл считает, что вам необходимо задержаться, пока мисс Уингейт и лорд Лайл не закончат раскопки. Раньше я денег не дам. Предупреждаю, что поле деятельности велико, так что вряд ли работа закончится раньше завтрашнего дня.