Страница:
.. Лодка текла, и в последние дни сапоги вмерзали в лед... А в Усть-Вые, где стоял этот бесподобный храм, освященный при Борисе Годунове, мне рассказали смешную историю. Сразу после революции приходский священник умер от старости, и деревня пригласила псаломщика из соседнего прихода, только другая деревня, которую обслуживал этот храм святого Ильи,-завозражала, и дело дошло до драки-стенка на стенку. Сошлись на том, что написали прошение утвердить псаломщика в должности священника... - А что с памятником потом стало? - Минутку... Он ощупью нашел какую-то папку, порылся в ней и достал старенький конверт. На почтовом штемпеле значился 1940 год, автор письма-ленинградский архитектор Владимир Сергеевич Баниге... "В августе 1940 года наша экспедиция, пройдя на лодках верхнюю часть течения реки Пинеги, посетила село Усть-Выя. При осмотре берегов Выи и Пинеги было обнаружено, что силуэт шатровой церкви отсутствует... 0братившись к местным жителям (село Усть-Выя состоит из rpуппы деревень), мы узнали, что за год или два до нашего посещения замечательный шатровый памятник северного русского зодчества XVI в. был разобран, точнее, повален. Подойдя к местоположению этого памятника, мы обнаружили его развалины. На высоком берегу реки увидели массивные бревна, лежащие на земле в виде продолговатого штабеля. Обнаружили слинявшие изображения на досках и тяблах древнего иконостаса. Нам рассказали, что к самому верху шатра привязали канат, за который тянули. Так как повалить шатровый сруб, по-видимому, было делом нелегким, то пришлось призывать на помощь жителей соседней деревни. Общими усилиями памятник был повален и лег на землю... Посетив с.Верхняя Тойма, мы узнали, что Георгиевская шатровая церковь начала ХVII в. также назначена к разборке. Об этом нами была послана телеграмма в "Академию архитектуры". - А на озере Вселуг, в Ширкбвом погосте-последний и единственный памятник неповторимого тверского архитектурного, можно сказать, стиля XVII века! Когда я его обмерял в 1930 году, он уже был в полуразрушенном состоянии. Ему скоро триста лет. - Многовато... - Да. Необычная, простая на первый взгляд, но на самом деле очень сложная конструкция его покрытия надежно защищала основное здание-дожди и снега скатывались, как с гусиных крыльев. Разъять крышу на двадцать четыре крыла, вынести всю ее площадь наружу и разместить по вертикали мог только гениальный зодчий и строи-. тель! И самое поразительное-сооружению невиданной конструкции была придана красота, гармония. Эстетический вкус ни в одной детали не подвел великого безымянного зодчего! Как я горюю, что уже никогда больше не увижу это диво дивное... - Петр Дмитриевич, извините, но я не способен понять, как это крышу или шатер можно разъять на двадцать пять частей... - На двадцать четыре. - ...На двадцать четыре части, вывести их куда-то наружу да еще расположить по вертикали. И обойтись без тесаных осиновых дощечек, надежно покрывающих ту же, например, церковь Преображения в Кижах. - Минутку! Он поднялся, в несколько быстрых шагов достиг стеллажей, перебрал на ощупь несколько папок, достал одну из них и подал мне: - Развязывайте! Листайте!.. Листайте дальше... Это все Селигер и Верховолжье. Пролистнул я несколько рукописных страниц, эскизы, рисунки, увидел пожелтевший снимок какого-то необычного каменного крыльца. - Крыльцо любопытное... - А! Это крыльцо Селижарова монастыря,-оживился он.-Волшебство русской архитектуры! Внутри шаровидная стойка, вокруг четыре столба. Видите,' облицован"- ный кирпич. Семнадцатый век. А собор стоял с пятнадда-- того века!-Все было сломано на покрытие дороги. Какая мука-знать это! Я вывез оттуда в Болдино лишь деревянную скульптуру. Христа. Замечательная вещь! Поза, ноги, руки, глаза-все живое!.. Листайте дальше. Там где-то должно быть описание той дивной церкви на Вселуге... Вот! Большие, сложенные вчетверо, кальки. План удивительно симметричного фундамента. Бревенчатый четверик суживается кверху, и с какой стороны ни глянь, в каком разрезе ни возьми, капитальные стены образуют высокие усеченные пирамиды математически идеальные. Интересно! Сотни, тысячи размеров-диаметры, длины, углы, укосины, зарубы... Окна верхние, окна нижние, стекольчатые оконницы, их размеры в свету... Очень маленькие окна. Но изображения всего храма пока нет. Петр Дмитриевич услышал хруст кальки. - Как это чудо уцелело - не знаю и не понимаю!.. Такая там жалкая деревенька на отшибе, такой бедный приход... А вот теперь, за кальками, должно идти описание. Да, вот оно!.. Освящена в октябре 11 дня 1697 года при благоверном государе Петре Алексеевиче и патриархе Андриане... Ширкова погоста Осташковского уезда Тверской губернии... Описание сделано в 1847 году. - Читайте! Только помедленней. Включив диктофон, я начал читать: - "Церковь деревянная соснового мачтового леса... Длиною с алтарем восемь сажен и восемь вершков. Шириною пять сажен с аршином и десятью вершками... Стены наверху связаны четырехугольником, на котором утверждена глава... Крашена снаружи желтою и белою красками... Один престол во имя Рождества Иоанна Предтечи... Пол деревянный, некрашеный... Во всей церкви восемь окон, а именно - вверху пять, внизу три, из них два в алтаре"... По лицу Петра Дмитриевича я заметил, что он видит этот памятник. - Крыша! - нетерпеливо потребовал он. - Где там о крыше? - "Крыша тесовая, из капитальных стен выведенная, состоит из трех ярусов, каждый из них сдвоен в виде четырех треугольников с четырьмя". - Ну, поняли что-нибудь? - Нет,- честно признался я. - О крыше, выведенной из капитальных стен, ничего не понял.
Прошу и читателя по этому краткому описанию и нашей беседе с Барановским вообразить себе внешний вид уникального, единственного в мировой архитектуре памятника. Попробуйте-ка на клочке бумажки набросать его контуры. Что за пирамида, что за крыша у вас получается? Не ленитесь, подумайте и порисуйте еще! Особенно я прошу поусердствовать инженеров, конструкторов, строителей, архитекторов, которые никогда не слыхали об этой жемчужине русского деревянного зодчества... - А вот теперь, - торжественно произнес Петр Дмитриевич. - Смотрите последние листы! Перекинул я налево остатки бумаг - и ахнул: передо мной на фотографин воистину явилось чудо! В купах зелени стояло что-то совершенно удивительное - трогательно простое, по-детски незатейливое и несколько даже странное! Легкое, как хрупкий карточный домик, оно заняло своими сбежистыми стенами, маковкой и острыми крыльями не очень много пространства, но так, что исходит от этого прелестного сооружения какая-то необъяснимая притягательная сила, которую талантливый мастер ощутил, конечно, до того, как взялся за топор. Поразительная соразмерность во всем, гармоничность основных форм и деталировка, исполненная художественного такта. Крохотные оконца не могли быть на вершок шире-выше или отблескивать в других местах, длина выносных крыльев и расстояние между ярусами кажутся единственно возможными, колокольня в любом исполнении была бы лишней рядом, поэтому она сделана в виде часовенки - невелички. И никаких украшений, никакого отвлечения от главного, околдовывающего взгляд... - Узнать бы, кто это построил!.. - Народ русский построил. Петр Дмитриевич, кажется, ждал, что я еще скажу, а что я мог сказать? Просто смотрел на чудо, и дивился ему, и чувствовал себя счастливым, оттого что принадлежу народу, создавшему такое. Статью искусствоведа В. Сергеева, опубликованную в сборнике вскоре после той нашей встречи с П. Д. Барановским, я прочел с увлечением, какого давно не замечал в себе. И не только потому, что в ней были, как и у меня на предыдущих страницах, вполне детективные строки: "Ночной международный поезд остановился на одной из пограничных станций. Перед тем как покинуть территорию нашей страны, его пассажиры проходили обычный таможенный досмотр. Один из иностранных путешественников с досадой смотрел, как из принадлежавших ему по праву вещей была извлечена небольшая икона в тяжелом серебряном окладе. Незаконный "бизнес" не состоялся, и "небольшой русский сувенир", взятый, по словам растерявшегося путешественника, "на память о гостеприимной России", остался на ее действительно гостеприимной территории, а незадачливый бизнесмен эту территорию покинул. Заезжий бизнесмен и его туземные коллеги, ведущие финансовые операции в пригостиничных подворотнях, были, как выяснилось, непроходимыми дилетантами". И далее: "...под темной олифой различилось уникальное, редчайшее по сюжету произведение малоизученной, лишь недавно открытой тверской школы..." Перевел я дух и начал выхватывать глазом обрывки фраз: "...открылось авторское изображение XVI века...", "...лес, изображенный в соответствии с эстетикой средневекового искусства отдельными деревьями, там и тут разбросанными по светло-коричневым горкам. Горки-"лещадки"-общепринятый в древности образ земли, пространства...", "...старый монах с седой бородой и серьезным вдохновенным лицом. Он стремительно падает на колени, простирая вперед руки". Дорого мог бы стоить русской культуре этот, к счастью, не состоявшийся "бизнес"!.. На иконе, изъятой зоркими таможенниками, изображено всего два дерева в виде пальм, вместо храма стоит большой деревянный крест, означавший, что на его месте будет основан монастырь, а монах-это Савватий Оршииский, коренной тверяк, побывавший в Иерусалиме и по возвращении ставший таким 'же отшельником, как, например, Герасим Болдинский, и так же, как он, не удостоенный канонизации, хотя надпись на иконе именует Савватия "преподобным". Обитель его стояла на реке Оршине близ Твери... Публикация В. Сергеева содержит еще немало любопытных сведений! Оказывается, па месте креста, изображенного на иконе Савватия Оршинского, был действительно основан монастырь. Что за постройки в нем стояли, мя, наверное, никогда не узнаем, потому что он был упразднен еще в XVIII веке и превращен в приходскую церковь, на месте которой давным-давно пустота. Но вот еще: "Жители Савватьева помнят о человеке, давшем имя их селу. Церковь, построенная над его могилой, до нашего времени не сохранилась, но нам показывают заросшие травой остатки ее фундамента. Один из сельчан хранит у себя дома очень интересную для нас картину-старинный любительский пейзаж села и двух древних, (курсив мой.-В. Ч.) церквей посреди него. Охотно разрешив нам сфотографировать картину, владелец и слушать не захотел о продаже се для музея-это историческая память, и пусть остается здесь, в Савватьеве..." Мне надо непременно увидеть эту "очень интересную" картину! Не знаю, чем она заинтересовала первооткрывателей, но я-то, быть может, совершенно безосновательно и наивно мечтаю увидеть на ней яруса сказочных крыльев... Что ж, хорошо, к Селигеру и Вселугу прибавилось еще Савватьево! "Но послушай, - шепнул мне ленивый бес подступающей старости, - можно же не ехать, а просто найти в Москве автора статьи да посмотреть у него фотографию!" - "Звонить надо, разыскивать, - сказал я сатане. - Вдруг он в отпуске или длительной командировке, иконы ищет... Проще съездить, это же совсем рядом. И оригинал увижу". - "Ну, как знаешь, - промямлил дьявол. - А то позвони да спроси, купола или шатры над теми церквушками, и сразу все станет ясно". Послушался я беса - разыскал автора статьи по телефону, и знаток русского иконописного искусства Валерий Николаевич Сергеев сказал, что над селом Савватьевым высились купола... Было бы, конечно, слишком, если б даже маленькие открытия делались по телефону! Но неужто, все еще думалось мне, из ста пятидесяти двух церквей, существовавших, как свидетельствует Иван Кирилов, в Тверском уезде по описи 1710 года, не было ни одной восьмискатно-трехъярусной? В Савватьево все равно придется ехать, потому что там стояла еще церковь над могилой Савватия Оршинского и сохранились "заросшие травой остатки ее фундамента". Может, в нем есть что-то общее с фундаментом церкви Ширкова погоста? А вдруг ушли в землю и не успели догнить нижние венцы? И если они идут на сужение, то капитальные стены были у этой церкви пирамидальными, прикрыть которые можно было только выносными ярусными скатами!.. Итак, никакого открытия не состоялось, открылись только чрезмерно дилетантские подступы к нему да несколько расширились представления о культурном прошлом Верховолжья. Но какова судьба единственной, дожившей до XX века восьмискатно-трехъярусной церкви Рождества Иоанна Предтечи в Ширковом погосте на Вселуге? В той папке Петра Дмитриевича Барановского я наткнулся на публикацию 1894 года, где рассказывалось, что уже тогда она была ветхой, "с темно-зеленым и совершенно выцветшим куполом". В 1930 году архитектор застал ее, как он сам написал, "в полуразрушенном состоянии". Надо бы взглянуть, что с нею сейчас! Неужто и это диво дивнее исчезло, как исчез Св. Илья Выйского погоста, церкви села Савватьева и Оршина монастыря, превеликое множество памятников народного зодчества Севера? У меня есть справка о маршруте П. Д. Барановского по архитектурным памятникам Севера в 1920 году. Вот одно место из нее: "Н. Корельский монастырь, Ненокса, Лисеостров, Уйма, Лявля, Утостров, Холмогоры, Панилово, Кривое, Ракулы, Сийский монастырь, Челмохта, Зачачье, Хаврогоры, Моржегорье, Репаново, Березник, Осипово, Корбала, Ростовское, Конецгорье, Кургоминье, Тулгас, Топса, Троица, Сельцо, Заостровье, Телегово, Черевково, Циозеро, Белая и др." Интересно это "и др.", а также позднейшее горькое примечание: "На 1950 г. этих памятн. не существ." Недавно прочел в газете, как в последнее время охраняются и восстанавливаются по Северу уцелевшие памятники русского деревянного зодчества и... как сгорают они от молний. Неужели так уж трудно и без газетной подсказки прежде всего установить на них громоотводы?.. А зачем ехать на Вселуг, шепнул мне тот же бес, если памятника в Ширковом погосте тоже "не существ."? Расстроиться, погневаться, разразиться статьей?.. Написал я знакомому калининскому писателю Петру Дудочкину, природолюбу и краеведу. И вот радость! Он присылает мне письмо, сообщив, что недавно побывал на Вселуге, Несказанная красавица Ширкова погоста обрела новую жизнь, почти полностью восстановлена, и уже манит издалека своими двадцатью четырьмя белыми крыльями. Большую свежую фотографию я повесил перед столом, время от времени даю глазам отдых на ней, накапливая нетерпенье перед поездкой на Селигер и Вселуг. На восток от Болдина вздымались леса-там явно шел к югу водораздел. Назавтра я поднялся туда, чтоб ступить ногой на тропу Субудая. Другого пути на Дорогобуж у него не было, кроме этой возвышенности над левобережьем Днепра... Мне хотелось попутно побывать еще в Алексинской усадьбе XVII века. Здесь в 1858 году у своего богатого родственника Барышникова жил после сибирской каторги и ссылки декабрист Николай Басаргин вместе с женой Ольгой Ивановной, сестрой Д. И. Менделеева, и воспитанницей Полинькой Мозгалевской, вскоре вышедшей замуж за Павла Менделеева, старшего брата великого русского ученого. Очень хотелось побывать в Алексине, чтоб вообразить атмосферу того времени да оживить память... - Петр Дмитрич, вы бывали в Алексине? - спрашиваю я. - Как же! Много раз. Дворец Доминико Жилярди, храм Матвея Казакова, барельефы Федота Шубина... Замечательный памятник архитектуры! Я его застал в сравнительно хорошем состоянии. В парке еще последний павлин бродил... Однако все приходило в запустенье, и мы, два чудака на весь уезд, мало что могли сделать... - А кто второй? - Пришвин. - Какой Пришвин? - Михаил Михайлович. - Вы были знакомы! - вскрикнул я. - А что он тут делал? - Жил и работал. Я пытался создать в Болдине музей народной деревянной скульптуры, а он был хранителем музея усадебного быта в Алексине. В имении сохранялась прекрасная библиотека, старинная мебель и посуда, роспись, лепка, драпировка... Пришвин в те годы не печатался, но что-то писал, я знаю...
Удивительные все же совпадения случаются в жизни! Ровно через два года после той нашей поездки в журнале "Север" было впервые опубликовано замечательное эссе М. М. Пришвина "Мирская чаша", где он пишет об Алексине, о музее и его судьбе, о собственных печальных страстях, выраженных через героя своего Алпатова, о грязевых и снежных хлябях, окружавших Алексино в те далекие уже годы... "И в таких-то снегах, по такой-то дороге, собрав возле себя целый обоз, едет из города человек иной жизни... Он едет спасти несколько книг и картин, больше ему ничего не нужно, и за это дело он готов зябнуть, голодать и даже вовсе погибнуть, есть такой на Руси человек, влюбленный в ту сторону прошлого, где открыты ворота для будущего..."
22
Дорогобуж. С высоченного мыса над Днепром он как на ладони средневековый русский город, в котором от средневековья не сохранилось ничего решительно, кроме преданий о нашествии орды. Субудай, бесспорно, взял и сжег его весной 1238 года-это был первый город на прямом пути орды от самого Селигера. Л^иновать Дорогобуж Субудай никак не мог-степная конница, существовавшая попутным грабежом, нуждалась в продовольствии и фураже, и еще перед началом исхода в степь, по свидетельству Рашид-ад-Дина, в ставке Батыя было решено "всякий город, крепость и область, которые встретятся на пути, брать и разорять". Дорогобуж лежал не только на основном пути срды в степь, но и на пути к Смоленску. Правда, исторических известий о сожжении Дорогобужа не сохранилось, как нет ничего в летописях и о подступе орды или одного из ее отрядов к Смоленску ранней весной 1238 года. И тем не менее существуют косвенные свидетельства этих событий, которые в сочетании друг с другом восстанавливают историческую истину. Первое из них"Сказание о Меркурии Смоленском". Орда подошла к Долгомостью, что стояло в тридцати верстах восточнее Смоленска на излучине Днепра, где был, очевидно, большой мост, и встретила героическое сопротивление смолян. Юноша Меркурий, свершив ратный подвиг, погиб... Легенда, фольклор? Подвиг Меркурия имеет неоспоримое подтверждение - юноша был канонизирован, день и год его смерти, как и любого другого святого, внесен в церковный календарь. Замечу, что год смерти указан верно- 1238, но день 24 ноября явно ошибочно, на что еще в прошлом веке обратил внимание известный историк церкви, профессор Московской духовной академии Голубинский: "По легенде о св. Меркурии Смоленском татары проходили мимо Смоленска во второй половине ноября; но необходимо думать, что это было гораздо раньше-около половины апреля". Голубинский тоже ошибся-после взятия Торжка 5 марта 1238 года передовой отряд орды, необходимо думать, оказался в районе Смоленска примерно около середины этого месяца... Отметим два важных обстоятельства, подтверждающих нашу концепцию исхода орды из Руси весной 1238 года. Первое-в середине марта даже на триста пятьдесят километров южнее Новгорода никакой непреодолимой распутицы или половодья еще не было, если конница прошла через долину Днепра и сам Днепр к Дорогобужу, стоявшему на правом берегу реки, прорвалась на сто километров западнее, в окрестности Смоленска, и вернулась назад к основному маршруту. Этот рейд был возможен только по твердому льду и торному зимнику, потому что по сторонам от местных зимних дорог, как писал в "Мирской чаше" М. М. Пришвин, лежали такие глубокие снега, что "в них можно было засадить лошадей по уши". Второе - у Субудая недоставало сил для штурма Смоленска, и он вынужден был оставить его, как и Новгород, "нетронутым". Однако это был не последний русский город на пути Субудая. От Дорогобужа сн пошел точно на юг. Скорей, скорей в степь! Снега начинали подтаивать, а кони вязнуть... Любознательный Читатель. Но как доказать, что Субудай выбрал здесь именно южное направление? - Он не мог спуститься в обширный низинный речной бассейн на востоке, изрезанный во всех направлениях десятками долин, заполненных тающими снегами,- весна постепенно вступала в свои права. Субудай уже не первый день шел по восточной окраине Смоленского княжества. - И на этом маршруте он не встретил никакого сопротивления? - Были, наверное, мелкие отчаянные сражения, в которых полностью уничтожались встречные селения и люди, но стойко и последовательно сопротивлялась природа, чуждая степнякам, - выматывающий силы пересеченный рельеф, вязкий снег, непрочищенные леса, затяжное бестравье. Мучили открывшиеся старые раны и незаживающие свежие, заедала вошь, забивал кашель, ослабляла усталость, недосыпание, жар и головные боли. Дохли кони. В летописях есть аналоги. В 1154 году, скажем, "поиде Юрий с ростовцы и суздальцы" и "со всеми детьми в Русь", но этот первый большой поход Юрия Долгорукого на южнорусские княжества прервался не только из-за бездорожья, но и потому, что "бысть в людех и конех мор велик во всех воех его, яко никогда ж тако бысть"... Юрий Долгорукий вернулся, а у Субудая, эпидемию и эпизоотию в отряде которого никак нельзя исключать, был единственный путь вперед к степи, хотя здесь он вынужден был несколько уклониться от главного направления. В окский бассейн отсюда начинают свой бег Лосьма, Волоста, Гордота и Угра, в днепровский - Осьма, Костря, Ужа, Десна... - Почему подчеркиваются Угра с Десной? - Водораздел между истоками этих двук рек - одна из важнейших поворотных точек нашего путешествия. Субудай с угро-деснянского водораздельного холма круто, под острым углом изменил маршрут - двинулся на восток, обходя деснянские притоки. В верховьях Болвы он взял, разграбил и сжег пограничный город Обловь и начал углубляться в пределы Черниговского княжества. - Минуточку! Есть ли полная уверенность, что такой город Обловь, если он существовал, был уничтожен ордой в марте 1238 года? - Обловь, Бловь или Блевь, впервые упоминаемый в летописи за 1147 год, был важнейшим сторожевым пунктом черниговцев в верховьях Болвы, на деснянско-окском водоразделе и у самой границы со смолянами. О том, что он представлял собою именно крепость, говорит сообщение Ипатьевской летописи 1159 года, когда в зимнем походе из Гомия (Гомеля) на северо-восточные владения соседей Изяславу Давыдовичу смоленскому пришлось брать 06- ловь "на щит". Эта крепость наверняка была восстановлена из-за ее важного стратегического положения и общей тенденции политического, экономического и военного развития тогдашней Чернигово-Северской земли-города там росли, как грибы. Правда, раскопок, которые бы засвидетельствовали гибель Обловя в 1238 году, не велось, но есть результаты других очень обширных и квалифицированных археологических работ, подтверждающие важные для нас даты и события. Вспомним замечательное открытие академика Б. А. Рыбакова, имеющее непосредственное отношение к маршруту Субудая и вообще к нашей теме...
В пятидесяти километрах северо-западпее Брянска на деснянском мысу ученый раскопал приметный холм. Здесь в XII-XIII веках стоял город Вщиж, уничтоженный ордой. С напольной стороны он защищался валом и рвом шириной восемнадцать метров, имел стены с башнями и детинец. В самом раннем слое археологи обнаружили огромное языческое капище-молельню, а над ним и вокруг затаилис' в земле, золе и древесном угле бесчисленные свидетельст ва жизни и смерти небольшого удельного города Черни говской земли-замки, ключи, зеркала, браслеты, пряжки, целехонький золотой перстень, черепки примерно с двумястами различными гончарными клеймами и тому подобные бытовые предметы, красноречиво рассказавшие ученым о быте и образе жизни русских перед приходом степных грабителей. Традиционно считается, что наши средневековые предки жили в грязи полуземлянок, топили по-черному, жгли лучины. А Б. А. Рыбаков обнаружил печи с дымоходамиразвалы высоких труб лежали полосами до семи метров. Меня-то больше всего удивили именно эти печи с дымоходами, потому что с раннего детства по рассказам матери знал, что в нашей ныне исчезнувшей деревне под Пронском, откуда вся родова Чивилихиных и Морозовых, совсем недавно, точнее, еще в начале XX века избы топились по-черному. Во время моих последних наездов в Чернигов, когда она уже не подымалась с постели, мы говорили с ней целыми днями о всяком, в том числе и о прошлом, которое она почему-то охотно вспоминала. - Изба по-черному-как это? Трубы над крышей совсем не было, что ли? - Не было, сынок. - Куда же дым выходил? - В окна и дверь. - И зимой? Значит, изба тут же выстужалась? - Нет, тепло держалось до другой топки. Печь-то горячая... А дети на полатях спали... - Но ведь сажа садилась на стены и потолок! - Знамо, садилась. - И в доме стояла вечная грязь? - Нет. Подметали, мыли... Грязнее было, когда теленка брали в избу с мороза, однако и за ним убирали. - И лучину жгли? - А как же? Пряли при лучине, шили. Лучину зажигали от лучины, потому что спички берегли, даже расщепляли пополам. - Но почему лучина? Ведь уже столько лет вырабатывался керосин! - Карасину, сынок, не было у нас. - А вы что - не могли догадаться выложить трубу, чтоб дым вытягивало? Почему топили по - черному? - От нехваток, сынок... Дров не было. Стоял лесок недалеко барский, где мою маму, твою бабку, высекли за вязанку хвороста и деревянную чушку к ноге ремнями привязывали. А мы уж туда и не ходили. - Кизяком, значит, топили? - Нет, весь навоз шел на нашу делянку, а мы жгли солому... Нет, не от дикости или глупости топил рязанский мужик свои избы по-черному, не от лености хлебал квасную тюрю, не от жадности бабы слепли у лучин, варили лебеду и подмешивали в хлеб древесную кору, - от безысходной бедности да безземелья. Вспоминаю, кстати, один недавний разговор со знатоком нашей старины, московским историком Олегом Михайловичем Раповым. - А чем объяснить, - спросил он, - что на русском Севере, где лесу было хоть отбавляй, крестьяне, жившие в больших просторных домах, тоже топили по-черному? - Не знаю, - честно ответил я. - И хозяйки там тщательно скребли и мыли полы и стены... Вроде бы бесполезная работа? Нет, топка по-черному была древним, простым, единственно доступным и эффективным средством против эпидемий. Наши предки, естественно, ничего не знали о вирусах гриппа, дизентерийной пли чумной палочке и микробах, но инстинктивно, опытом нашли метод дезинфекции, что вместе с вымораживанием изб в трескучие морозы создавало более гигиеничную атмосферу в жилищах. Добавлю, что с очень далеких времен известны попытки приписывать моему народу в целом образ жизни и свойства, унижающие его национальное достоинство. Еще чуток отвлекусь от раскопок Вщижа и маршрута Субудая ради этой темы...
Прошу и читателя по этому краткому описанию и нашей беседе с Барановским вообразить себе внешний вид уникального, единственного в мировой архитектуре памятника. Попробуйте-ка на клочке бумажки набросать его контуры. Что за пирамида, что за крыша у вас получается? Не ленитесь, подумайте и порисуйте еще! Особенно я прошу поусердствовать инженеров, конструкторов, строителей, архитекторов, которые никогда не слыхали об этой жемчужине русского деревянного зодчества... - А вот теперь, - торжественно произнес Петр Дмитриевич. - Смотрите последние листы! Перекинул я налево остатки бумаг - и ахнул: передо мной на фотографин воистину явилось чудо! В купах зелени стояло что-то совершенно удивительное - трогательно простое, по-детски незатейливое и несколько даже странное! Легкое, как хрупкий карточный домик, оно заняло своими сбежистыми стенами, маковкой и острыми крыльями не очень много пространства, но так, что исходит от этого прелестного сооружения какая-то необъяснимая притягательная сила, которую талантливый мастер ощутил, конечно, до того, как взялся за топор. Поразительная соразмерность во всем, гармоничность основных форм и деталировка, исполненная художественного такта. Крохотные оконца не могли быть на вершок шире-выше или отблескивать в других местах, длина выносных крыльев и расстояние между ярусами кажутся единственно возможными, колокольня в любом исполнении была бы лишней рядом, поэтому она сделана в виде часовенки - невелички. И никаких украшений, никакого отвлечения от главного, околдовывающего взгляд... - Узнать бы, кто это построил!.. - Народ русский построил. Петр Дмитриевич, кажется, ждал, что я еще скажу, а что я мог сказать? Просто смотрел на чудо, и дивился ему, и чувствовал себя счастливым, оттого что принадлежу народу, создавшему такое. Статью искусствоведа В. Сергеева, опубликованную в сборнике вскоре после той нашей встречи с П. Д. Барановским, я прочел с увлечением, какого давно не замечал в себе. И не только потому, что в ней были, как и у меня на предыдущих страницах, вполне детективные строки: "Ночной международный поезд остановился на одной из пограничных станций. Перед тем как покинуть территорию нашей страны, его пассажиры проходили обычный таможенный досмотр. Один из иностранных путешественников с досадой смотрел, как из принадлежавших ему по праву вещей была извлечена небольшая икона в тяжелом серебряном окладе. Незаконный "бизнес" не состоялся, и "небольшой русский сувенир", взятый, по словам растерявшегося путешественника, "на память о гостеприимной России", остался на ее действительно гостеприимной территории, а незадачливый бизнесмен эту территорию покинул. Заезжий бизнесмен и его туземные коллеги, ведущие финансовые операции в пригостиничных подворотнях, были, как выяснилось, непроходимыми дилетантами". И далее: "...под темной олифой различилось уникальное, редчайшее по сюжету произведение малоизученной, лишь недавно открытой тверской школы..." Перевел я дух и начал выхватывать глазом обрывки фраз: "...открылось авторское изображение XVI века...", "...лес, изображенный в соответствии с эстетикой средневекового искусства отдельными деревьями, там и тут разбросанными по светло-коричневым горкам. Горки-"лещадки"-общепринятый в древности образ земли, пространства...", "...старый монах с седой бородой и серьезным вдохновенным лицом. Он стремительно падает на колени, простирая вперед руки". Дорого мог бы стоить русской культуре этот, к счастью, не состоявшийся "бизнес"!.. На иконе, изъятой зоркими таможенниками, изображено всего два дерева в виде пальм, вместо храма стоит большой деревянный крест, означавший, что на его месте будет основан монастырь, а монах-это Савватий Оршииский, коренной тверяк, побывавший в Иерусалиме и по возвращении ставший таким 'же отшельником, как, например, Герасим Болдинский, и так же, как он, не удостоенный канонизации, хотя надпись на иконе именует Савватия "преподобным". Обитель его стояла на реке Оршине близ Твери... Публикация В. Сергеева содержит еще немало любопытных сведений! Оказывается, па месте креста, изображенного на иконе Савватия Оршинского, был действительно основан монастырь. Что за постройки в нем стояли, мя, наверное, никогда не узнаем, потому что он был упразднен еще в XVIII веке и превращен в приходскую церковь, на месте которой давным-давно пустота. Но вот еще: "Жители Савватьева помнят о человеке, давшем имя их селу. Церковь, построенная над его могилой, до нашего времени не сохранилась, но нам показывают заросшие травой остатки ее фундамента. Один из сельчан хранит у себя дома очень интересную для нас картину-старинный любительский пейзаж села и двух древних, (курсив мой.-В. Ч.) церквей посреди него. Охотно разрешив нам сфотографировать картину, владелец и слушать не захотел о продаже се для музея-это историческая память, и пусть остается здесь, в Савватьеве..." Мне надо непременно увидеть эту "очень интересную" картину! Не знаю, чем она заинтересовала первооткрывателей, но я-то, быть может, совершенно безосновательно и наивно мечтаю увидеть на ней яруса сказочных крыльев... Что ж, хорошо, к Селигеру и Вселугу прибавилось еще Савватьево! "Но послушай, - шепнул мне ленивый бес подступающей старости, - можно же не ехать, а просто найти в Москве автора статьи да посмотреть у него фотографию!" - "Звонить надо, разыскивать, - сказал я сатане. - Вдруг он в отпуске или длительной командировке, иконы ищет... Проще съездить, это же совсем рядом. И оригинал увижу". - "Ну, как знаешь, - промямлил дьявол. - А то позвони да спроси, купола или шатры над теми церквушками, и сразу все станет ясно". Послушался я беса - разыскал автора статьи по телефону, и знаток русского иконописного искусства Валерий Николаевич Сергеев сказал, что над селом Савватьевым высились купола... Было бы, конечно, слишком, если б даже маленькие открытия делались по телефону! Но неужто, все еще думалось мне, из ста пятидесяти двух церквей, существовавших, как свидетельствует Иван Кирилов, в Тверском уезде по описи 1710 года, не было ни одной восьмискатно-трехъярусной? В Савватьево все равно придется ехать, потому что там стояла еще церковь над могилой Савватия Оршинского и сохранились "заросшие травой остатки ее фундамента". Может, в нем есть что-то общее с фундаментом церкви Ширкова погоста? А вдруг ушли в землю и не успели догнить нижние венцы? И если они идут на сужение, то капитальные стены были у этой церкви пирамидальными, прикрыть которые можно было только выносными ярусными скатами!.. Итак, никакого открытия не состоялось, открылись только чрезмерно дилетантские подступы к нему да несколько расширились представления о культурном прошлом Верховолжья. Но какова судьба единственной, дожившей до XX века восьмискатно-трехъярусной церкви Рождества Иоанна Предтечи в Ширковом погосте на Вселуге? В той папке Петра Дмитриевича Барановского я наткнулся на публикацию 1894 года, где рассказывалось, что уже тогда она была ветхой, "с темно-зеленым и совершенно выцветшим куполом". В 1930 году архитектор застал ее, как он сам написал, "в полуразрушенном состоянии". Надо бы взглянуть, что с нею сейчас! Неужто и это диво дивнее исчезло, как исчез Св. Илья Выйского погоста, церкви села Савватьева и Оршина монастыря, превеликое множество памятников народного зодчества Севера? У меня есть справка о маршруте П. Д. Барановского по архитектурным памятникам Севера в 1920 году. Вот одно место из нее: "Н. Корельский монастырь, Ненокса, Лисеостров, Уйма, Лявля, Утостров, Холмогоры, Панилово, Кривое, Ракулы, Сийский монастырь, Челмохта, Зачачье, Хаврогоры, Моржегорье, Репаново, Березник, Осипово, Корбала, Ростовское, Конецгорье, Кургоминье, Тулгас, Топса, Троица, Сельцо, Заостровье, Телегово, Черевково, Циозеро, Белая и др." Интересно это "и др.", а также позднейшее горькое примечание: "На 1950 г. этих памятн. не существ." Недавно прочел в газете, как в последнее время охраняются и восстанавливаются по Северу уцелевшие памятники русского деревянного зодчества и... как сгорают они от молний. Неужели так уж трудно и без газетной подсказки прежде всего установить на них громоотводы?.. А зачем ехать на Вселуг, шепнул мне тот же бес, если памятника в Ширковом погосте тоже "не существ."? Расстроиться, погневаться, разразиться статьей?.. Написал я знакомому калининскому писателю Петру Дудочкину, природолюбу и краеведу. И вот радость! Он присылает мне письмо, сообщив, что недавно побывал на Вселуге, Несказанная красавица Ширкова погоста обрела новую жизнь, почти полностью восстановлена, и уже манит издалека своими двадцатью четырьмя белыми крыльями. Большую свежую фотографию я повесил перед столом, время от времени даю глазам отдых на ней, накапливая нетерпенье перед поездкой на Селигер и Вселуг. На восток от Болдина вздымались леса-там явно шел к югу водораздел. Назавтра я поднялся туда, чтоб ступить ногой на тропу Субудая. Другого пути на Дорогобуж у него не было, кроме этой возвышенности над левобережьем Днепра... Мне хотелось попутно побывать еще в Алексинской усадьбе XVII века. Здесь в 1858 году у своего богатого родственника Барышникова жил после сибирской каторги и ссылки декабрист Николай Басаргин вместе с женой Ольгой Ивановной, сестрой Д. И. Менделеева, и воспитанницей Полинькой Мозгалевской, вскоре вышедшей замуж за Павла Менделеева, старшего брата великого русского ученого. Очень хотелось побывать в Алексине, чтоб вообразить атмосферу того времени да оживить память... - Петр Дмитрич, вы бывали в Алексине? - спрашиваю я. - Как же! Много раз. Дворец Доминико Жилярди, храм Матвея Казакова, барельефы Федота Шубина... Замечательный памятник архитектуры! Я его застал в сравнительно хорошем состоянии. В парке еще последний павлин бродил... Однако все приходило в запустенье, и мы, два чудака на весь уезд, мало что могли сделать... - А кто второй? - Пришвин. - Какой Пришвин? - Михаил Михайлович. - Вы были знакомы! - вскрикнул я. - А что он тут делал? - Жил и работал. Я пытался создать в Болдине музей народной деревянной скульптуры, а он был хранителем музея усадебного быта в Алексине. В имении сохранялась прекрасная библиотека, старинная мебель и посуда, роспись, лепка, драпировка... Пришвин в те годы не печатался, но что-то писал, я знаю...
Удивительные все же совпадения случаются в жизни! Ровно через два года после той нашей поездки в журнале "Север" было впервые опубликовано замечательное эссе М. М. Пришвина "Мирская чаша", где он пишет об Алексине, о музее и его судьбе, о собственных печальных страстях, выраженных через героя своего Алпатова, о грязевых и снежных хлябях, окружавших Алексино в те далекие уже годы... "И в таких-то снегах, по такой-то дороге, собрав возле себя целый обоз, едет из города человек иной жизни... Он едет спасти несколько книг и картин, больше ему ничего не нужно, и за это дело он готов зябнуть, голодать и даже вовсе погибнуть, есть такой на Руси человек, влюбленный в ту сторону прошлого, где открыты ворота для будущего..."
22
Дорогобуж. С высоченного мыса над Днепром он как на ладони средневековый русский город, в котором от средневековья не сохранилось ничего решительно, кроме преданий о нашествии орды. Субудай, бесспорно, взял и сжег его весной 1238 года-это был первый город на прямом пути орды от самого Селигера. Л^иновать Дорогобуж Субудай никак не мог-степная конница, существовавшая попутным грабежом, нуждалась в продовольствии и фураже, и еще перед началом исхода в степь, по свидетельству Рашид-ад-Дина, в ставке Батыя было решено "всякий город, крепость и область, которые встретятся на пути, брать и разорять". Дорогобуж лежал не только на основном пути срды в степь, но и на пути к Смоленску. Правда, исторических известий о сожжении Дорогобужа не сохранилось, как нет ничего в летописях и о подступе орды или одного из ее отрядов к Смоленску ранней весной 1238 года. И тем не менее существуют косвенные свидетельства этих событий, которые в сочетании друг с другом восстанавливают историческую истину. Первое из них"Сказание о Меркурии Смоленском". Орда подошла к Долгомостью, что стояло в тридцати верстах восточнее Смоленска на излучине Днепра, где был, очевидно, большой мост, и встретила героическое сопротивление смолян. Юноша Меркурий, свершив ратный подвиг, погиб... Легенда, фольклор? Подвиг Меркурия имеет неоспоримое подтверждение - юноша был канонизирован, день и год его смерти, как и любого другого святого, внесен в церковный календарь. Замечу, что год смерти указан верно- 1238, но день 24 ноября явно ошибочно, на что еще в прошлом веке обратил внимание известный историк церкви, профессор Московской духовной академии Голубинский: "По легенде о св. Меркурии Смоленском татары проходили мимо Смоленска во второй половине ноября; но необходимо думать, что это было гораздо раньше-около половины апреля". Голубинский тоже ошибся-после взятия Торжка 5 марта 1238 года передовой отряд орды, необходимо думать, оказался в районе Смоленска примерно около середины этого месяца... Отметим два важных обстоятельства, подтверждающих нашу концепцию исхода орды из Руси весной 1238 года. Первое-в середине марта даже на триста пятьдесят километров южнее Новгорода никакой непреодолимой распутицы или половодья еще не было, если конница прошла через долину Днепра и сам Днепр к Дорогобужу, стоявшему на правом берегу реки, прорвалась на сто километров западнее, в окрестности Смоленска, и вернулась назад к основному маршруту. Этот рейд был возможен только по твердому льду и торному зимнику, потому что по сторонам от местных зимних дорог, как писал в "Мирской чаше" М. М. Пришвин, лежали такие глубокие снега, что "в них можно было засадить лошадей по уши". Второе - у Субудая недоставало сил для штурма Смоленска, и он вынужден был оставить его, как и Новгород, "нетронутым". Однако это был не последний русский город на пути Субудая. От Дорогобужа сн пошел точно на юг. Скорей, скорей в степь! Снега начинали подтаивать, а кони вязнуть... Любознательный Читатель. Но как доказать, что Субудай выбрал здесь именно южное направление? - Он не мог спуститься в обширный низинный речной бассейн на востоке, изрезанный во всех направлениях десятками долин, заполненных тающими снегами,- весна постепенно вступала в свои права. Субудай уже не первый день шел по восточной окраине Смоленского княжества. - И на этом маршруте он не встретил никакого сопротивления? - Были, наверное, мелкие отчаянные сражения, в которых полностью уничтожались встречные селения и люди, но стойко и последовательно сопротивлялась природа, чуждая степнякам, - выматывающий силы пересеченный рельеф, вязкий снег, непрочищенные леса, затяжное бестравье. Мучили открывшиеся старые раны и незаживающие свежие, заедала вошь, забивал кашель, ослабляла усталость, недосыпание, жар и головные боли. Дохли кони. В летописях есть аналоги. В 1154 году, скажем, "поиде Юрий с ростовцы и суздальцы" и "со всеми детьми в Русь", но этот первый большой поход Юрия Долгорукого на южнорусские княжества прервался не только из-за бездорожья, но и потому, что "бысть в людех и конех мор велик во всех воех его, яко никогда ж тако бысть"... Юрий Долгорукий вернулся, а у Субудая, эпидемию и эпизоотию в отряде которого никак нельзя исключать, был единственный путь вперед к степи, хотя здесь он вынужден был несколько уклониться от главного направления. В окский бассейн отсюда начинают свой бег Лосьма, Волоста, Гордота и Угра, в днепровский - Осьма, Костря, Ужа, Десна... - Почему подчеркиваются Угра с Десной? - Водораздел между истоками этих двук рек - одна из важнейших поворотных точек нашего путешествия. Субудай с угро-деснянского водораздельного холма круто, под острым углом изменил маршрут - двинулся на восток, обходя деснянские притоки. В верховьях Болвы он взял, разграбил и сжег пограничный город Обловь и начал углубляться в пределы Черниговского княжества. - Минуточку! Есть ли полная уверенность, что такой город Обловь, если он существовал, был уничтожен ордой в марте 1238 года? - Обловь, Бловь или Блевь, впервые упоминаемый в летописи за 1147 год, был важнейшим сторожевым пунктом черниговцев в верховьях Болвы, на деснянско-окском водоразделе и у самой границы со смолянами. О том, что он представлял собою именно крепость, говорит сообщение Ипатьевской летописи 1159 года, когда в зимнем походе из Гомия (Гомеля) на северо-восточные владения соседей Изяславу Давыдовичу смоленскому пришлось брать 06- ловь "на щит". Эта крепость наверняка была восстановлена из-за ее важного стратегического положения и общей тенденции политического, экономического и военного развития тогдашней Чернигово-Северской земли-города там росли, как грибы. Правда, раскопок, которые бы засвидетельствовали гибель Обловя в 1238 году, не велось, но есть результаты других очень обширных и квалифицированных археологических работ, подтверждающие важные для нас даты и события. Вспомним замечательное открытие академика Б. А. Рыбакова, имеющее непосредственное отношение к маршруту Субудая и вообще к нашей теме...
В пятидесяти километрах северо-западпее Брянска на деснянском мысу ученый раскопал приметный холм. Здесь в XII-XIII веках стоял город Вщиж, уничтоженный ордой. С напольной стороны он защищался валом и рвом шириной восемнадцать метров, имел стены с башнями и детинец. В самом раннем слое археологи обнаружили огромное языческое капище-молельню, а над ним и вокруг затаилис' в земле, золе и древесном угле бесчисленные свидетельст ва жизни и смерти небольшого удельного города Черни говской земли-замки, ключи, зеркала, браслеты, пряжки, целехонький золотой перстень, черепки примерно с двумястами различными гончарными клеймами и тому подобные бытовые предметы, красноречиво рассказавшие ученым о быте и образе жизни русских перед приходом степных грабителей. Традиционно считается, что наши средневековые предки жили в грязи полуземлянок, топили по-черному, жгли лучины. А Б. А. Рыбаков обнаружил печи с дымоходамиразвалы высоких труб лежали полосами до семи метров. Меня-то больше всего удивили именно эти печи с дымоходами, потому что с раннего детства по рассказам матери знал, что в нашей ныне исчезнувшей деревне под Пронском, откуда вся родова Чивилихиных и Морозовых, совсем недавно, точнее, еще в начале XX века избы топились по-черному. Во время моих последних наездов в Чернигов, когда она уже не подымалась с постели, мы говорили с ней целыми днями о всяком, в том числе и о прошлом, которое она почему-то охотно вспоминала. - Изба по-черному-как это? Трубы над крышей совсем не было, что ли? - Не было, сынок. - Куда же дым выходил? - В окна и дверь. - И зимой? Значит, изба тут же выстужалась? - Нет, тепло держалось до другой топки. Печь-то горячая... А дети на полатях спали... - Но ведь сажа садилась на стены и потолок! - Знамо, садилась. - И в доме стояла вечная грязь? - Нет. Подметали, мыли... Грязнее было, когда теленка брали в избу с мороза, однако и за ним убирали. - И лучину жгли? - А как же? Пряли при лучине, шили. Лучину зажигали от лучины, потому что спички берегли, даже расщепляли пополам. - Но почему лучина? Ведь уже столько лет вырабатывался керосин! - Карасину, сынок, не было у нас. - А вы что - не могли догадаться выложить трубу, чтоб дым вытягивало? Почему топили по - черному? - От нехваток, сынок... Дров не было. Стоял лесок недалеко барский, где мою маму, твою бабку, высекли за вязанку хвороста и деревянную чушку к ноге ремнями привязывали. А мы уж туда и не ходили. - Кизяком, значит, топили? - Нет, весь навоз шел на нашу делянку, а мы жгли солому... Нет, не от дикости или глупости топил рязанский мужик свои избы по-черному, не от лености хлебал квасную тюрю, не от жадности бабы слепли у лучин, варили лебеду и подмешивали в хлеб древесную кору, - от безысходной бедности да безземелья. Вспоминаю, кстати, один недавний разговор со знатоком нашей старины, московским историком Олегом Михайловичем Раповым. - А чем объяснить, - спросил он, - что на русском Севере, где лесу было хоть отбавляй, крестьяне, жившие в больших просторных домах, тоже топили по-черному? - Не знаю, - честно ответил я. - И хозяйки там тщательно скребли и мыли полы и стены... Вроде бы бесполезная работа? Нет, топка по-черному была древним, простым, единственно доступным и эффективным средством против эпидемий. Наши предки, естественно, ничего не знали о вирусах гриппа, дизентерийной пли чумной палочке и микробах, но инстинктивно, опытом нашли метод дезинфекции, что вместе с вымораживанием изб в трескучие морозы создавало более гигиеничную атмосферу в жилищах. Добавлю, что с очень далеких времен известны попытки приписывать моему народу в целом образ жизни и свойства, унижающие его национальное достоинство. Еще чуток отвлекусь от раскопок Вщижа и маршрута Субудая ради этой темы...