Цветов Яков. Синие берега

   - Так переодевайся, Андрей, а? И Рябов переоденется. Костыль он уже бросил. Ну, подхрамывает малость. А машину, думаю, поведет. Тракторист же... Так как, а?
   Андрей продолжал молчать.
   Потом медленно, словно нехотя, поднялся, медленно, поверх гимнастерки надел форму немецкого офицера. Не заметил, как, прихрамывая, остановился перед ним русоволосый, лобастый Рябов - немецкий ефрейтор в слишком длинных на нем брюках, неловко втиснутых в сапоги с подковками, с твердыми стоячими голенищами, такими широкими, хоть обе ноги в один суй.
   Андрей вышел с Рябовым на шоссе.
   Они стояли и прикидывали, когда и какую машину остановить.
   Прокатили четыре открытых грузовика, в кузовах сидели солдаты в касках, сдвинутых на затылок. Сзади шли тягачи, они тянули орудия, на тягачах и на орудиях пятнистые, под опавшие осенние листья, разводы. Пролетели легковые машины, на ветровых стеклах, как рябинки, прилипла мокрая пыль.
   - Не гнись, Рябов, стой по возможности ровней, - шепотом сказал Андрей. - Вон машина. - Оглянулся. - И пусто вокруг. Держись.
   Грузовик, крытый брезентом, приближался.
   Андрей спокойно поднял руку.
   Грузовик резко застопорил, несколько метров протащился юзом и остановился. Из кабины вылез толстый ефрейтор в кителе с тусклыми алюминиевыми пуговицами, на голове аккуратная пилотка. У ефрейтора холодные стеклянные глаза. Глаза эти вскинулись, выражая готовность исполнить приказание.
   - Что в кузове? - требовательно спросил Андрей.
   Ефрейтора, должно быть, смутило произношение Андрея, потому что стеклянные глаза его ожили, в них мелькнула настороженность. Возможно, Андрею показалось это. Но он ощутил жжение в затылке, начал задыхаться.
   - Значит, в кузове ничего?
   - Так точно, герр майор!
   Вот-вот покажутся машины. Каждая секунда дорога. Андрей почувствовал неимоверную тяжесть пистолета в кармане. Не медлить, не медлить! приказал он себе. И рука стремительно выхватила из кармана пистолет.
   Два выстрела. И еще один, в шофера. Показалось, шоссе дрогнуло, покачнулся грузовик, так громко получилось. Только во сне происходит все так быстро, знал он, в секунду, в долю секунды, и сейчас было как во сне, в секунду, в долю секунды.
   - Амба! - тряхнул Рябов головой. Степенно, как все, что делал, открыл вторую дверцу, и мертвый шофер вывалился из кабины.
   Перескакивая через кювет, с опушки бежали бойцы, Андрей видел, как Семен и Данила подобрали убитых ефрейтора и шофера и бросили в кузов: как Вано и Шишарев подвели к машине Полянцева, как Саша подсаживал Марию, как Пилипенко и Петрусь Бульба втаскивали через борт пулемет.
   - Трогай! Трогай! - С резким стуком захлопнул Андрей дверцу и плюхнулся на сиденье. - Ходу!!
   Рябов быстро выжал сцепление, нога дрожала, рывком включил скорость, дал газ, полный газ - машина ринулась, понеслась вперед. Машина мчалась, отдавая все свои силы, повинуясь Рябову, до предела давившему на педаль акселератора. Мотор не стучал, прислушивался он, только грохот, когда грузовик подпрыгивал на выбоинах.
   Андрей высунулся из кабины: что сзади? Сзади неслись мотоциклы. Много мотоциклов. Шоссе с разгону метнулось вниз, - спуск. Мотоциклы как отрезало. Небо качнулось - подъем - и снова выровнялось. Слева показалась пилообразная линия елового леса.
   Шоссе вдали пересекало железную дорогу, и Андрей увидел шлагбаум. Когда машина приблизилась к шлагбауму, солдаты с автоматами через плечо выходили из будки на переезде, готовясь опустить полосатую перекладину: уже слышался гудок паровоза.
   Но останавливаться нельзя. Могут заглянуть в кузов, под брезент. Останавливаться нельзя! Во что бы то ни стало перескочить через переезд, пока еще можно.
   - Проскочишь? - задыхался Андрей от волнения.
   - Попробую, - неопределенно откликнулся Рябов.
   - Надо проскочить! Жми на всю катушку! Жми!.. Жми!..
   Машина рвалась вперед на предельной скорости.
   Андрей увидел в боковом стекле изумленные лица солдат у шлагбаума. Они растерянно размахивали руками, что-то предупреждающе кричали, побежали было наперерез.
   Машина выскочила на переезд. Еще минуты две - и длинный состав отделил ее от солдат по ту сторону шлагбаума.
   - Рябов! Жми!..
   Андрей глянул назад: у переезда мелькнул последний вагон состава, и тотчас шлагбаум поддался вверх. Андрей услышал автоматный треск сзади. Никакого сомненья: вслед стреляли. Мотоциклисты катили во всю мочь. Теперь это была погоня.
   - Жми!.. Жми!! Рябов!..
   Рябов почувствовал боль в левом бедре. Боль усиливалась. "Эх, не вовремя", - оборвалось внутри. А нога нажимала, нажимала на акселератор, окостенели напрягшиеся на баранке руки, глаза впились в смотровое стекло.
   Еловый лес подходил ближе и ближе к шоссе и уже двигался вровень с ним, метрах в пятидесяти.
   Из кузова забарабанили кулаками в стенку кабины.
   - Притормози! - тронул Андрей колено Рябова.
   - Андрей! - кричал из кузова Семен. - Надо бросить машину! И в лес! Слышишь меня? Андрей?
   "Надо бросать машину, - лихорадочно билось в голове Андрея. - Бой принять здесь не могу, открытое место. Только в лесу. Если мотоциклисты кинутся туда за нами. Но как выбираться под огнем? Как?.."
   Семен все еще кричал из кузова:
   - Решай! Слышишь меня? Андрей! Мы с Пилипенко дадим из пулемета по мотоциклам! А народ будет выбираться из кузова! Да?
   - Да!
   Стук длинной очереди, раздавшейся из кузова, заставил Андрея вздрогнуть.
   Андрей судорожно распахнул дверцу кабины.
   - Рябов! За мной!
   Бойцы выскакивали из кузова.
   Секунда. Две, три. Четыре...
   - Рябов! За мной!
   - Нет. - Обычная для Рябова пауза. - Я останусь. И покачу дале. Отвлеку часть мотоциклистов. Меньше останется на вашу долю. А тем, что увяжутся за мной, амба! Никуда не денутся. У меня граната. Фенька... Фенька накрошит их, как положено. - Он говорил спокойно, почти бесстрастно. Локти его терпеливо лежали на баранке. Было видно, он ясно представлял себе, что произойдет после того, как нажмет на стартер, пронесется по шоссе километра два-три-четыре и его догонят мотоциклисты. Не теряй время, лейтенант. Минута дорога. Выбирайся...
   Он убрал ногу с педали тормоза.
   Перед мысленным взором Андрея мелькнул костер на полянке, и как бы услышал голос Рябова: "Бедро малость разорвано... а еще смогу фашистам напомнить о себе..." Он взглянул на Рябова, на шоссе - мотоциклисты были уже недалеко и открыли огонь.
   Андрей увидел: все бежали к лесу. Бежала Мария. И Полянцев, держась за руку Вано, за руку Шишарева, бежал. И Данила бежал, припадая набок. И Пилипенко, пригибаясь, бежал и тащил за собой пулемет. Бежали, чуть откинув назад голову, выбрасывая ноги вперед, словно что-то мешало держать тело прямо, словно вот-вот шлепнутся ничком на землю. Бежали, изогнувшись, будто подкрадывались к чему-то. Бежали, покачиваясь из стороны в сторону. Бежали, подпрыгивая, точно кто-то колотил по ногам. Бежали, протянув перед собой автоматы, винтовки, словно ловили их на лету. Бежали, придавленные вещевыми мешками на спине, едва удерживая цинки в напряженных руках.
   Андрей повернул голову: машина неслась вперед, вслед ей рвались мотоциклы. На мгновенье вспомнилось ему, что глаза Рябова перед тем, как он двинулся дальше, поголубели. Глаза у Рябова темные, это он знал, определенно темные, и вдруг поголубели. Может, оттого, что, Малинки возникли перед ним?..
   Андрей подумал об этом, когда уже подбегал к лесу и услышал взрыв подорвавшейся машины и увидел дым на шоссе.
   ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
   1
   И никакой это не лес, черт возьми! Неглубокая роща. Со всех сторон, шагов сто, двести и - опушка. "Вот где накроют нас... В покое не оставят, - размышлял Андрей. - Нет, не отвяжутся..." Не все мотоциклы погнались за машиной, за Рябовым.
   Сквозь опушку виднелось поле. И несколько селений, недалеко друг от друга. Что там, в этих селениях?
   На этот раз в разведку идти Марии, кроме сапог, ничего на ней военного. А сапоги - что! Могла и по дороге подобрать - убитых много.
   - Как, Мария? - спросил Андрей. Глаза его выражали одновременно тревогу и уверенность, что все обойдется. - Как, Мария?..
   - А как? Пойду, и все.
   - Оборвалась ты с нами подходяще, - попробовал Семен пошутить. Беженка, точно.
   - Я и есть беженка.
   Мария незаметно отделилась от рощи и пошла по направлению к ближней деревне.
   Страха она не испытывала, и это удивило ее. Только беспокойство не покидало ни на минуту: справится? "Не справлюсь, в чем-нибудь оплошаю, и все погибнут..." И чтоб придать себе бодрости, ни о чем другом не думала, лишь повторяла: "Справлюсь. Справлюсь. Справлюсь. Обязательно справлюсь. А почему б не справиться?" Она хотела глотнуть воздуха, но поперхнулась и зашлась кашлем. Остановилась, пока кашель уймется. И увидела невдалеке большак. Осмотрелась: большак вел в ту деревню, куда Мария направилась.
   Никакой взволнованности, никакой встревоженности лицо ее не должно выражать. Обыкновенная усталость путницы, и все. И спешить зачем? Убавить шаг, торопливость ни к чему. Спокойней, спокойней... Вот так, еще спокойней. Сколько помнит себя, лет с четырех помнит себя, она любила смотреть в небо, и это унимало слезы, если плакала, сглаживало тревогу, если была озабочена, глаза всегда тянулись вверх.
   Она посмотрела в небо, такого неба еще не видела в своей жизни, небо никогда еще не было таким светлым, голубым, чистым таким, высоким, будто поднялось выше возможного, и в самом деле совсем успокоилась. Она подходила к деревне.
   У околицы, на взгорье, в саду, высилось двухэтажное кирпичное здание. Похоже на школу. Так и есть. На фронтоне красной кирпичной крошкой выложено: школа. Подошла ближе. На дверях надпись и по-немецки: школа. Сунулась в калитку. Никого. Поднялась по широким каменным ступеням. Никого. Постучалась в дверь. Никакого отклика. Снова постучалась. Никого. "Пойду дальше, - подумала. - Загляну в ближайший дом, попробую что-нибудь вызнать".
   Спускалась вниз. Третья ступень. Остались еще две. Услышала за спиной немолодой скрипучий голос:
   - Вы ко мне?
   Быстро обернулась. В дверях стоял высокий, худой мужчина: седая голова, очки, серый холщовый костюм.
   - Знаете... - растерялась Мария. Снова поднялась.
   - Нет, не знаю, - сдержанно сказал мужчина, поправил очки. Он внимательно рассматривал ее, ждал, что скажет дальше.
   - Попить, - не нашлась Мария. - Пить очень хочется.
   В уголке рта мужчины чуть обозначилась и не раскрылась усмешка. Словно уличенная в чем-то, Мария опустила голову.
   - Из-за кружки воды свернули с улицы? - Он явно насторожился. Пожалуйста, заходите. Вода покамест есть.
   "С чего начать? Как сказать? Этому меня не научили ни Андрей, ни Семен. - Сердце билось часто-часто. - И сразу чепуху сморозила: попить... Человек понял же, что чепуха. Девчонка еще. Совсем девчонка!" - ненавидела себя.
   Они шли по пустынному гулкому коридору.
   Коридор показался длинным, очень длинным. На стенах, под запыленными стеклами, висели гербарии, красовались газеты: "Наша школа", "Наш класс", кумачовое полотнище, на котором белыми буквами: "В добрый путь жизни, дорогие выпускники!" Мария шла, едва переступая. Неужели всего три месяца назад сидела она за партой, заглядывала в учебник и готовилась в этот самый "добрый путь"? Слезы душили ее, она заплакала б, если б мужчина снова не заговорил:
   - Моя комната. - Он остановился у полуоткрытой двери. - Заходите.
   Она вошла, взволнованная, растерянная.
   - Пейте, пожалуйста. - Мужчина подал ей чашку с водой. В углу, на табурете, блестел металлический бачок, такой же, какой видела в коридоре. Но в коридоре возле бачка была и жестяная кружка.
   Мария выпила почти всю чашку. Она и в самом деле хотела пить.
   - Спасибо.
   - Роман Харитонович, - назвал себя мужчина.
   Мария поспешно откликнулась:
   - Мария...
   С опаской смотрела она на мужчину в сером холщовом костюме. "Как приступить к делу? С чего начать? Что говорить?" Тот ждал. Ждал, не проявляя нетерпения.
   - Роман... Харитонович. - "Скажу все как есть" - решила. - Я скажу вам все как есть...
   Он невозмутимо наклонил голову.
   - Помогите нам...
   - Кому это - вам? Вы не одна?
   Роман Харитонович испытующе смотрел на Марию.
   - Нам плохо. Очень плохо, Роман Харитонович... - Мария закрыла лицо руками, разрыдалась. - Немцы загнали нас в рощу... Выловят, если не уйдем оттуда... Командир послал меня...
   Роман Харитонович молчал. Он опустил голову. Возможно, думал показалось Марии.
   - А вы, девушка... Мария... опрометчивы, позвольте вам заметить. Не знаете меня, не представляете, куда вас несчастье занесло, и сразу - все начистоту. Черта похвальная в другое время. - Он скосил глаза. - Вот закрою вас здесь и пойду сообщу полицаям. Они у нас есть.
   Мария отпрянула к стене: что наделала!
   - Успокойтесь, ничего этого не случится, - размеренно продолжал Роман Харитонович, поняв ее состояние. - Я счел нужным поучить вас осторожности. Во мне сказался учитель. Так вот, ничем, к сожалению, помочь вам не смогу. Разве лишь... Переходите из рощи сюда. Если сможете. Если удастся. А ночью выйдете в лес, - показал на лес, видневшийся в окне. - В роще опасно, да. Вы, вероятно, заметили, мимо рощи - дорога, она связывает шесть селений. В нашей школе и учатся, то есть, учились дети из этих селений. Переходите в школу. Вот все, что могу предложить вам.
   - Хорошо. Спасибо. Хорошо, - порывисто лепетала Мария. - Пойду скажу командиру.
   - Идите в рощу другим путем, менее рискованным.
   Они прошли в конец коридора.
   - Сюда вот, пожалуйста. Черным ходом. Отсюда пойдете по тропинке и кустарником, видите? Кустарник не достигает рощи. Метров сто открытое место. Учтите это.
   Мария кивнула: поняла. Глядя на него, уверенного, спокойного, она тоже стала уверенней, спокойней. Еще раз кивнула: поняла, спасибо.
   По крутой тропинке, спотыкаясь, спускалась она со взгорья.
   2
   - Располагайтесь. Пожалуйста.
   Роман Харитонович повернул от колонн у входа и двинулся по коридору, освещенному круглыми окнами в торцовых стенах. Вдоль правой стены нагромождены парты, одна на другую. Слева стояли муляжи зверей и птиц, со стеклянными дверцами шкафы с книгами, с коллекциями жуков и бабочек, с глобусами; один глобус, самый большой, повернут восточным полушарием на свет, - коричневые, зеленые, голубые пятна, кружочки, линии, густо засиженные мухами, и оттого казавшиеся совсем спокойными, как бы уснувшими. Спала Чехословакия, спала Польша, спала Франция, и Германия спала. Роман Харитонович шел впереди Андрея и Семена и раскрывал дверь за дверью.
   - Учительская... Учебный кабинет физики. И еще учебный кабинет, химия. А вот, пожалуйста, гимнастический зал. Прекрасный, как видите, зал, - вздохнул Роман Харитонович. - Великолепный зал. Состязания, соревнования, игры. Любимейшее помещение школьников. - Опять вздохнул. Должно быть, тягостно было ему в пустом и тихом зале, где привык слышать шум, смех, ребячью возню. И пыль на полу, на подоконниках, паутина в углах словно усиливали эту тишину. Вышли из зала. - Вот классная комната, самая большая, седьмой "Б". Загляните.
   Андрей прикидывал: стены кирпичные, крепкие, в случае чего ни пули, ни мины не пробьют. Разве снаряды. Но до артиллерии не дойдет... Окна не близко друг к другу - прижаться к широким простенкам, и пусть бьют в оконные проемы. Он выглянул в окно: подступы открытые - не подобраться, чтоб швырнуть гранату, атаковать двери. Конечно, если внимательно, неослабно следить. Оказывается, школы построены так, что в них можно учиться, но можно и держать оборону, - усмехнулся. Сейчас показалось ему, что для этого даже лучше приспособлены, чем для занятий...
   - А окна коридора, как видите, выходят на школьный огород. - Роману Харитоновичу было приятно показывать свою школу этим военным, нашедшим в ней временный приют. - И подсобные строения вон. Два черных хода. - Андрей заметил, в ручки одной и другой двери просунут железный лом. - Левый выход на тропинку, - продолжал Роман Харитонович, - ту, что со взгорья спускается в рощу. По ней вы и добрались сюда. Итак, весь первый этаж...
   Роман Харитонович поднимался по лестнице на второй этаж. Андрей и Семен следовали за ним.
   - Девять классных комнат. - Роман Харитонович водил Андрея и Семена из класса в класс. - Все окнами, как видите, в сад. Яблоневый сад. Гордость школы... Посмотрите, - любовался Роман Харитонович, будто и сам, впервые увидел на яблонях румяные яблоки, впитавшие свет солнца и казавшиеся теплыми, даже горячими.
   Неприютно выглядели покрытые пылью парты с откинутыми крышками, на которых ножичками вырезаны вензеля, с непроливайками, выпавшими из круглых гнезд, и неровными фиолетовыми полосами, залившими верх парты, одинокими казались большие черные доски, на них, написанные мелом, еще не стерты задачи, слова. "Мертвые классы". Андрей тоже вздохнул, неприметно, про себя.
   Спустились вниз, снова в класс седьмой "Б". Под потолком шевелилась яркая полоса: свет закатывавшегося солнца.
   - Роман Харитонович, - сказал Андрей, - давно сюда вошли немцы?
   - Пять дней назад. - Роман Харитонович опустил голову. - В семь с половиной утра.
   Помолчали.
   - Как называется ваша деревня? - спросил Андрей.
   - Белые ключи. - Роман Харнтонович произнес это так, словно испытывал удовольствие, что деревня называется Белые ключи. - Здесь, рассказывают, у родника под березами поставил хату первый поселенец. Вода от березовой тени была белой. Отсюда и Белые ключи.
   - Милое название, - улыбнулся Андрей. - Ключи...
   - Вполне, - поддакнул Семен. - Город так не назовешь. "Водопровод", что ли? Если по аналогии...
   - У городов свои прекрасные имена. Москва. Киев... - Роман Харитонович снял очки, большими и средними пальцами протер стекла, снова надел.
   - Еще вопрос, Роман Харитонович.
   Роман Харитонович перевел взгляд на Андрея.
   - Слушаю вас.
   - Как пройти в лес? Понимаю, околицей деревни. Но что там будет у нас на пути? И далеко ли до леса?
   - Километра три с половиной. Если напрямую. А препятствий, собственно, никаких. Мимо сельского базара, на родники, через овражистый луг и - в лес.
   Помолчали.
   - Вы что ж, Роман Харитонович, один? - поинтересовался Семен, чтоб не длить молчания.
   Роман Харитонович откашлялся в кулак.
   - Я директор этой школы. Жена с сыном, Викентием, тоже учителя, эвакуировались, я не успел: все так внезапно получилось. Как видите, застрял.
   - И лейтенант, - кивнул Семен на Андрея, - учитель. Только кончил педагогический институт, и - пожалте - на войну.
   Роман Харитонович слегка приподнял брови, посмотрел на Андрея, будто этого быть не могло. В командире с изнуренным, шершавым лицом, с утомленными красными глазами, в рваной, с пятнами пота, засохшей крови, подпалин, въевшейся грязи гимнастерке, почему-то не представлял себе учителя.
   - Вот я и в школе, - с усмешкой произнес Андрей.
   Все умолкли.
   - Вы сказали нашей сестре, что в деревне завелись полицаи? - прервал молчание Андрей.
   - Не завелись. Уже были. Во все время советской власти были. Но мы не знали об этом. А теперь объявились.
   - Много их?
   - Не скажу. Не знаю. Стараюсь не показываться в деревне. Картошка на огороде. И хлеба есть немного. И немного Сахара и чая. И керосин для лампы есть. Спичек маловато, но приспособил трут.
   - Ну, полицаи. Крысы. А немцы?
   - Немцев нет. Немцы вступили и двинулись дальше. Полицаи, говорили мне односельчане, есть. Хуже немцев. Позавчера приходил их главный. Работал когда-то в сельпо, известный у нас вор, да все сходило ему с рук. Приходил. Предлагал старостой быть. Человек я, так сказать, беспартийный и прочее такое. "Какой я староста? - отбивался. - Разве тем, что стар... Молодой больше подойдет". А потом обо мне забыли. Нашли подостойней. Да и дел у них!.. Убивают. Своих. То есть наших. Вот и вся моя информация, развел руками Роман Харитонович.
   - Ну, с полицаями справимся, если сунутся, - посмотрел Андрей на Семена.
   - А кто бы ни сунулся, полицаи, немцы, придется справиться, - скривил Семен в усмешке губы. - Другого выхода у нас не будет, если сунутся.
   Роман Харитонович наклонил голову.
   - Вероятно, ни с кем вам не придется справляться. Как ни говорите, а школа. Табличка у входа и на немецком языке предупреждает, что школа. - Он пожал плечами: на школу не нападают. - Школа то же, что открытый город. Еще раз пожал плечами. Потом: - Вам подкрепиться надо. Пожалуйста, картошка. И хлеб. Чай. И не вздумайте отказываться, - поднял руку. - Не время реверансов. Сам воевал. В гражданскую. Понимаю.
   - У нас же рота, Роман Харитонович, - благодарно улыбнулся Семен. Съедим мы ваш запас, и волей-неволей придется вам показываться в деревне.
   - Придется...
   - Что ж, кликну наших кашеваров, - выглянул Семен в коридор. Данила! Мария! Идите варить картошку. И чай вскипятите.
   - Идем! - отозвалась Мария.
   - Дело хорошее, - заблестели у Данилы глаза, он уже стоял рядом с Романом Харитоновичем. - Вот закурить кто б дал, - страдающе произнес.
   - Извините, не курю, - покачал головой Роман Харитонович.
   Семен достал из кармана две смятые папиросы, последние, протянул одну Даниле.
   - Спасибочки! Махры бы... - простонал тот. И жадно сунул папиросу в зубы.
   - Так пойдемте, товарищи. Разведу огонь. У меня большой казан. И большой чайник.
   Роман Харитонович, Данила и Мария ушли.
   - Подкрепиться, верно, дело хорошее, - сказал Андрей. - Но охранение - дело первейшее. Вано! - крикнул. - Вано! А Саша? Где Саша? А, вот вы. Покараульте в саду, на огороде, возле подсобок. Во все глаза! Поняли? Пожевать когда, позовут вас. Действуйте.
   Вано и Саша направились к выходу.
   День кончался. Но еще светлый, голубой и зеленый, не уходил он отсюда, из школы.
   - А не отвяжутся от нас немцы. - Мысль эта тревожила, не покидала Андрея.
   В глазах острое желание, чтоб отвязались, и шаткая надежда: может, и будет так.
   - А, Семен? Как думаешь, Семен? Тем, что погнались за Рябовым, за машиной, "амба". А вот мотоциклы, что от машины оторвались и - за нами! Он молчал, смотрел на Семена.
   - Пропади они пропадом! Видел же, двинулись в обход рощи. А куда? В деревню? За подмогой?
   - Если выследили нас, то... - удрученно повел Андрей головой.
   - До темноты б дотянуть, - задумчиво произнес Семен. - И - в лес.
   В окне над нагромождением крыш деревни виднелся тускневший в дальних сумерках лес.
   - До темноты б... - подтвердил Андрей. - А пока подумаем о круговой обороне. Мало ли что. Сюда, в этот седьмой "Б", пулемет. Так? Пилипенко и... - подумал, - Тишку. Не подпускать к главному входу. Так? У самого входа - кого? Вано и Петруся Бульбу. Дальше - торцовые окна в концах коридора и черные ходы возле. Туда Данилу и Шишарева. Саше - окна на огород. Так. Сянский - на подноску боеприпасов. Мы с Валериком тоже в седьмой "Б". Много окон. И пулеметчикам страховка. Так? Ну и Роману Харитоновичу найдется дело. У него, как и у нас, выхода другого не будет, - обороняться.
   - Мне, следовательно, второй этаж? - поднял Семен глаза кверху, как бы окидывая взглядом место, где придется действовать. - Оттуда хорошо будет видно, что в саду. Со мной кто ж? Остается - отделенный Поздняев? Человек он храбрый, сообразительный. Убедился я в этом деле у переправы. Значит, с отделенным?
   - С ним.
   Пилипенко вкатил в класс пулемет. Сноровисто пристроил его перед окном. Поставил цинковую коробку с патронами.
   - Э! Мокрые-штаны! - Обернулся, поискал глазами Тишку-мокрые-штаны. Где еще цинки?
   - Тащу. - Голос из коридора.
   - Клади. Не чухайся, неси остальные.
   Данила, подволакивая ногу, принес пышущий паром казан с вареной картошкой. Поставил на столик перед доской. И ломти хлеба на тарелке.
   - Отнеси картошку и караульным, - сказал Андрей.
   - А голуба уже понесла. Первым.
   Ели кто стоя, кто сидя на партах.
   Пришла Мария.
   - И кипяток вот. Ну-ка, с парты, - локтем поддела Пилипенко. - Чайник поставлю.
   Пилипенко послушно опустился на пол.
   В дверях показался Роман Харитонович, держа на вытянутых руках глиняную миску, полную яблок.
   - Угощайтесь. Урожай из школьного сада.
   Он отошел в угол и молча наблюдал, с какой ненасытностью ели и пили изголодавшиеся, усталые люди.
   Пилипенко усердно запихивал в рот последнюю картошку, с кожурой.
   Всё!
   - Располагайтесь, товарищи. - Роман Харитонович, кажется, собирался уходить. Но продолжал стоять, видно было, не хотелось уходить.
   Потом, как-то виновато, вымолвил:
   - Кроме двух подушек и одеяла, ничего не могу вам предложить.
   - Обойдемся, Роман Харитонович, - благодарно улыбнулся Андрей. Фронтовики. Да и недолго нам. Стемнеет, и тронемся.
   - Как угодно. - Роман Харитонович поправил заушники очков.
   Он ушел.
   Пилипенко, Тишка-мокрые-штаны и Валерик завалились в углах - спать. Андрей улегся на парту, свесив ноги. Голову положил на закинутые назад и сцепленные руки. Было неудобно, и раненое плечо ныло. Он повернулся, парта скрипнула. Поднялся, сбросил сапоги - ногам отдых, и тоже лег на полу. Он смежил веки, но сон не приходил. Трудные мысли одолевали его. Что-то должно произойти. Где-то, в чем-то ошибся он, не так сделал, как надо. Но в чем ошибся, что сделал не так, понять не мог. Он перебирал в памяти все, что было после перехода речки у мельницы, и ничто не вызывало сомнения. Тот грузовик, возможно. Возможно, тот грузовик на шоссе. Да, грузовик... Но и по-другому можно было влипнуть, - отводил он это предположение. "Не знаешь, где найдешь, где потеряешь". И что теперь думать об этом! Думать надо, как выбраться отсюда.
   Он открыл глаза. Окна выходили на западную сторону, солнце еще стояло над садом, и когда между солнцем и садом проплывало облачко, в комнате на несколько минут становилось темно. Рассеянным взглядом обвел Андрей стены. "Просторный класс. Хорошо было школьникам. Свет, воздух..." Напротив, на стене, увидел карту области. На ней и эта местность. Правда, вся местность заключена в одном сантиметре. Зато много сантиметров показывали - что дальше. А дальше, знал он, был лес, тот, что за окнами. Как выбраться в этот лес? Вот о чем думать. Вот о чем думать.