Дан Маркович. Перебежчик

слышал, из подвалов детского сада извлекли тело большого серого кота. Умер
Топа, и его тут же забыли. А вот Серый повел себя по-другому. Но о нем
еще не раз поговорим.

Я сижу со своими мыслями,
коты по одному уходят, стучит форточка, гремит жесть, когда очередной кот
продирается в дырку, прыгает вниз... Теперь я им не нужен - до завтра.
Соберутся ли утром все, я никогда не знаю. Бывает, дни идут, ничто не меняется,
и кажется, так будет всегда. Но в одно утро жизнь совершает скачок. Зову,
ищу, обхожу подвалы, спускаюсь в овраг... а внутри уже холодноватая уверенность
- случилось. Так бывает почти каждый год. Я никогда не видел тех, кто убивает.
Наверное, дети... и такие вот старички, как мой сосед. Страшна не столько
злоба, которой насыщен даже воздух - страшней и глубже непонимание ценности
жизни, неуважение к ней, своей и чужой... Но вернемся к теме.

Коты уходят, но знают,
куда вернуться - есть я.

Настало время и мне уходить.
Но не так-то просто покинуть друзей.

17. Когда ухожу...

Я долго вожусь со всеми,
чтобы не бежали за мной. Некоторые доходят до нашей границы, постоят, глядя
мне вслед, и поворачивают обратно. И то опасно, потому что люди и собаки
очень злы. Недавно я увидел, как стая собак преследует серого, лохматого
как старый валенок, кота из девятого. Когда я подбежал, он лежал на боку
в беспомощной позе, закатив глаза. Дернулся, и затих... Я отогнал собак.
Среди них была сучка, черная вертлявая собачонка из восьмого, а всей бандой
верховодил очень милый рыжий, как лисичка, песик, он-то и организовал натиск
на "валенка". Собравшись вместе, они, конечно, выпендривались перед сучкой,
к тому же в их компанию затесался явный проходимец - странного вида барбос,
помесь фокса с таксой, со злыми белесыми глазками. Я как-то уже видел его
в деле - вцепится, не отпустит... Но через день я с изумлением обнаружил
у девятого того самого "валенка", совершенно живого, он отлично ладил с
красивой кошкой из детского сада, я ее знаю. Может двойник? Не слыхал про
двойников среди котов, это невероятно, настолько они разные... Но тела
"валенка" я не нашел, хотя тщательно обыскал место сражения, не было даже
следов крови! Странно, обычно их тела лежат и разлагаются, ведь эти коты
ничьи, живут сами по себе, как могут. Им трудно выжить, только выдающиеся
личности доживают до старости. Как не устать от жизни, когда нет спокойного
пристанища, никогда не знаешь, что перепадет поесть, не затопят ли подвал,
не закроют ли все окошки и щели, не возьмутся ли травить крыс страшным
ядом или разбросают ядовитые приманки, такие приятные на вкус... или прибегут
мальчишки с луками и пистолетами, стреляющими очень больно, или наш старичок
возьмется гонять палкой, или поймают недоделанные дети, привяжут, начнут
медленно жечь и резать на части... Или какая-нибудь исполкомовская сволочь,
объявит всех котов распространителями болезней, будут ловить и убивать.

Я думаю, кот притворился
мертвым, чтобы эти шакалы отстали от него. "Валенок" сыграл в мертвеца,
опытный хитрец, а Шурик не умел, эти шавки поймали его и придушили. За
день до смерти он сидел рядом со мной, сияющий, важный, пушистый, смотрел
доверчивыми оранжевыми глазами. Его облизывала мать, Алиса, а он только
поворачивал голову, чтобы достала со всех сторон. А потом начал отчаянно
отвечать ей тем же, лизать и лизать, и все мимо, и только мелькал его яркий
малиновый язычок. А с другой стороны сидела его сестра Люська и лизала
ему пушистый бок...

Когда я ухожу, то стремлюсь
оставить их дома, а то хлопот не оберешься, будут бежать и бежать за мной,
или, как Хрюша, страшно кричать, глядя вслед отчаянными глазами... И сегодня
я запихал обратно Клауса, который ухитрился-таки выскочить в коридор, но
через него, воспользовавшись сумятицей, перепрыгнул Макс и устремился вниз.
Стив первым ушел через балкон, но уже успел проникнуть обратно в дом, сидел
перед соседской дверью и делал вид, что я не существую. Он теперь надеялся
на богатого соседа, который может пнуть, а может, под настроение, выдать
кусок копченой колбасы. Я не стал его уговаривать, и тоже сделал вид, что
никогда не видел. Пусть живет, как хочет, все равно не переубедишь. А Макса
выпускать нельзя, он нервный и слегка того... плохо знает дом, будет до
утра толкаться по лестницам, и кто-нибудь обязательно даст ему по башке.
Она у него крепкая, но в третий раз может не выдержать. И вот я скачу за
ним, приманиваю, умоляю выглянуть из-под лестницы, а он не спешит, смотрит
из темноты бараньими глазами... Наконец удалось, хватаю его и тащу наверх.
Но пока просовываю в щель, через нас прыгает Люська, которой уж вовсе это
незачем - она развлекается. Но и ее оставлять на лестнице опасно, я долго
упрашиваю ее сдаться, а она, задравши гордо хвост, дразнит меня, шельма,
потом милостиво дает себя поймать. Хорошо хоть, что Алиса в стороне от
этого безобразия - сидит в передней и молчит, глаза в туманной дымке. Она
различает в сумраке только силуэты, и узнает меня по голосу, звуку шагов
и запаху. Она играть в побегушки не намерена, устала и хочет поспать в
тишине.

Так вот, когда я ухожу,
то хватаю их и прячу в надежные места. А они считают, что идет игра, непонятность
ее правил раздражает их. Не умеют предвидеть опасности, счастливые существа.
А я, трясущийся от страха комок жизни, предчувствую и представляю наперед,
и что? Это спасает меня, дает преимущество перед ними? Отнюдь! Наоборот!
Они еще снисходительны, я им надоедаю своими страхами. Клаус при этом никогда
не кусает меня и не царапает, сидит на руках, сопит и не вырывается - "все
равно убегу..." Хрюша может куснуть или ударить лапой, но не всерьез -
"отстань!" А Стив только замахивается , но зато страшно шипит и рычит,
особенно, когда я советую ему не сидеть перед чужими дверями и не клянчить
интересную еду... Все, как ни поели, обязательно копаются в помойках. Раньше
я возмущался этим, а теперь радуюсь за своих друзей.

Как-то уходя, пытаясь
избавиться от Клауса, я затолкал его в подвал и плотно прикрыл дверь. Когда
я обошел дом, то он уже сидел и ждал меня - выпрыгнул из окошка с другой
стороны. Уйти от него невозможно, он плетется за тобой, ему страшно, кругом
все чужое - поля или дома, незнакомые коты, злобные собаки... он понимает,
что мне не спасти его, если начнется гонка, надо будет полагаться на себя...
И все равно идет и идет. И попадается, конечно. Потом, отогнав от дерева
собак, уговариваю его - "все спокойно, слезай..." а он долго не верит,
подозрительно оглядывая сверху местность... Потом мастерски слезает - задом,
не глядя вниз, что дается котам трудно. И я, недовольно ворча, провожаю
его обратно, а он ворчит, если я иду слишком быстро.

Но сегодня он дома, пусть
покрутится там, найдет пару крошек, а меня и след простыл.

Кончается день двенадцатого, ртуть топчется около нуля.
Я жду зимы - скорей начнется, скорей пройдет. И боюсь - ведь каждый день
спасаться от холода, темноты, людей, собак, машин... Когда я думаю об этом,
то уже не знаю, человек я или кот. Смотрю на мир, как они. Белая пустыня
поднимается, закрывает полмира, темное небо наваливается на землю. Горизонт
скрывает все, что видят люди. Зато окошко под домом становится большим,
близким и манящим, я чувствую исходящие оттуда теплые токи; темнота подвала
не страшна, наоборот, мне хочется раствориться в ней, уйти туда вместе
с котами. Небольшое усилие, внутреннее движение, жест или особое слово,
сказанное вполголоса - и мир покатится в другую сторону... Я устал от выдуманной
жизни. Хочу видеть мир, как коты. Чтобы простые вещи всегда были интересны
мне. Чтобы трава была просто травой, земля землей, и небо - небом. И все
это ничего больше не обозначало, а только жило и было. Чтобы я не рассуждал,
а чувствовал. Чтобы жил мгновением, а не завтрашним днем, тем более, послезавтрашним.
Чтобы не знал всей этой подлости и грязи, в которой купаемся. Чтобы не
боялся смерти, ничего не знал про нее, пока не тронет за плечо... А если
короче - мне скучно стало жить человеком, несимпатично, неуютно. И, главное,
- стыдно. Но об этом еще придется говорить.

18. Сегодня как всегда...

Макс зевает, показывая
свой страшный клык, потягивается... Я глажу его, он что-то досадливо бормочет,
делает вид, что хочет ударить зубом. На самом деле он рад, что я не забыл
его, и бежит со мной, то сзади, то рядом, то обгоняет меня, он с рождения
умеет цирковые штучки и никогда не попадается под ноги... А вот Люськи
нет. Зато выскакивает из подвала Константин и с легким топотом бежит впереди,
у него теперь крепкие лапы, а когтей я никогда не видел, он их надежно
прячет. Тут же Хрюша с криками и объяснениями выскакивает из подвала, голова
в известковой пыли. Значит, сидел на трубе под потолком. Как он забирается
туда, не знаю, даже слезть оттуда не просто... Макс бежит впереди, тряся
шерстяными боками, самолюбивый Хрюша обязательно перегонит его. Зато у
подъезда Хрюша сдается, смотрит на меня умоляющими глазами - он боится.
Но теперь и Макс не лучше, два труса на пару! Макс боится Серого, а Хрюша
просто всего боится... Нет, он мужественный парнишка, каждый раз преодолевает
страх, но должен собраться с силами. Нередко я оставляю его подумать, ухожу
наверх с остальными, а когда спускаюсь снова, Хрюша уже готов и бежит изо
всех сил впереди меня. Он недаром боится лестниц, здесь все возможно, например,
угодить в мусоропровод, а дальше уж зависит, с какого этажа летишь...

Но сегодня легче, к нам
с одной стороны подбегает Люська, с другой мать Алиса, общая любовь всех
наших котов. Алиса действует на Хрюшу раздражающе, но перед суровым испытанием
он всегда радуется ей - она ничего не боится, и он с ней держится молодцом.
И Макс сегодня, десять раз оглянувшись, набрался храбрости, а значит, все
мы вкатываемся в подъезд и мчимся по лестнице на второй этаж. Пусть никто
нас не увидит, не услышит, тогда нам хорошо. Открывается дверь в темную
переднюю, пахнуло знакомым и родным - кошками с красками. Мы дома. В гробу
мы видали всех людей, мы другого племени.

Так мы идем, вчера, сегодня,
завтра... хорошо бы - всегда.

19. Как они прыгают ко мне...

У меня один кусочек печенки,
отдам-ка его первому попавшемуся коту. Сегодня это Костик. Увидев протянутую
руку Костя громко и противно закаркал вороном. Тут же набежали все - одни
еще околачивались в кухне, другие успели спуститься вниз и мигом вернулись,
устроив давку на карнизе первого этажа... Все рекорды побивает Хрюша, он
влетает в кухню особым образом: прыгает в окно прямо с ограждения балкона,
расстояние не менее двух метров. Он летит - и брякается грудью о край форточки,
впивается в него когтями и выкарабкивается. Так прыгать гораздо трудней,
зато он видит, куда летит. Другие коты вспрыгивают на приступочку под окном
и легко взмывают вверх, не глядя, - привыкли, что форточка над головой.
Хрюша художник, он верит только глазам, и сомневается, на месте ли сегодня
форточка... И так каждый день. Пролететь такое расстояние кроме Хрюши никто
не может. Недаром его зовут Тарзан. Он отталкивается от узкой полоски железа,
зимой скользкой от льда и снега, весной и осенью - от дождя или росы...
Но Хрюше-Тарзану трудности обязательно нужны, учиться другим прыжкам он
не желает. Он долго, жалобно, с надрывом кричит перед подвигом, пусть все
знают про трудную судьбу Тарзана. Потом отталкивается и летит, растопырив
в воздухе лапы, выпучив глаза...

А вот Алиса, старая и
полуслепая, никому не заявляет про свой подвиг, готовится незаметно и бесшумно
прыгает прямо вверх... на стенку дома, у нее свой секрет. Отталкивается
от нее - и оказывается на форточке. Прыжок у нее слабеет, но она берет
умением и умом. А как прыгает в форточку Костик?

20. Костик, ласковая злюка...

Надо же, не обратил внимание.
Зато я знаю, как он забирается на козырек, что над мусоропроводом. Придумал
не хуже Люськи. Рядом с домом растет тонкое деревце, единственное, не вырубленное
жителями первого этажа, обожающими свет. Его верхние ветки расположены
над козырьком. Костик, теперь здоровый упитанный кот, тащит брюхо вверх
по стволу, потом ползет по тонкой ветке, она вот-вот надломится... Когда
ветка просто обязана сломаться, Костик прыгает - и на козырьке! Он особенный,
конечно, кот. А кто у нас не особенный? Но у Костика есть еще тайная страсть.

Когда он впервые, преодолев
страх, позволил взять себя на колени... Он долго нюхал руку, и вдруг быстро
и несильно укусил за палец, словно решил попробовать, что за материал,
поддается ли... В этом укусе не было злости - чистое любопытство. Глаза
его при этом косили от напряжения и интереса... И сегодня, он долго сидел
рядом со мной на кровати, положив голову на колени, не обращая внимание
на стрекотание машинки... И вдруг я поймал его взгляд - осторожный и вопросительный.
Опять! - он безумно хочет укусить, но боится, что рассержусь. Не цапнуть,
как Хрюша - "отстань, я занят!" а как тогда, в первый раз... "Так и не
понял..." - было в его взгляде. Этот разговор у нас почти каждый день.
Надо так надо. Подвигаю руку к нему поближе, он осторожно берет зубами
большой палец... слегка надавил - и отпускает.

Теперь у него очень довольный
вид, он песенку поет, глазки ясные, серо-зеленые, сам чистенький, светлый
весь. Удивительно, ведь всю жизнь в грязном подвале... Каждый день прибегает,
чтобы погладили. И осмелев, осторожно кусает палец, пробует на зуб. Кусаться
стра-а-шно, и он ценит меня за дружбу: я даю ему палец - укуси, Костик...
Потому что понимаю, Косте некого больше укусить.

21. Молодые уходят далеко.

Сегодня выпрыгнул ко мне
из подвального окошка старый знакомый - сияющий, ухоженный, с блестящими
глазами черный кот Цыган из восьмого дома. Он долго шел к нам через овраг
и страшно рад, что добрался, убежал от нудной хозяйки. Он был здесь два
или три раза, но еще ничего не понял, потому ведет себя смело и даже, по
нашим понятиям, нагло - отпихивает всех от мисок, никого не приветствует
и не боится. В первый раз Клаус молча и внимательно обнюхал Цыганову спину...
"Зеленый... " Все поняли, в чем дело, и прощали Цыгану многое.

А сегодня Макс долго смотрел
на Цыгана и в его темноватых мозгах зашевелилась мысль - а не побить ли
этого чудака... И он, ни с кем не считаясь, взялся за дело. Цыган взмыл
на дерево и засел в развилке веток. Макс устроился внизу и терпеливо ждет,
лезть за Цыганом ему неохота. Он сам унижен, и радуется, что может кому-то
доказать, что тоже сильный и страшный... Макс не опасен, но пройдет еще
несколько месяцев, подрастет Цыган, и тот же Клаус остановит на нем внимательный
желтый взгляд. И Цыгану станет не по себе. Начнутся взбучки и притеснения,
туда нельзя, сюда нельзя... Сидки на ветках и в узких щелях станут ежедневным
занятием.

Когда-то и Клауса несколько
лет не подпускали в нашему дому. Смотрел на него Вася, тогда самый сильный
кот. И Клаус дневал и ночевал в детском саду, что за оврагом. Там по воскресным
дням тихо, густые кусты, много тени и солнца, только выбирай. Но в обычные
дни шумно и опасно, подозрительные дети шастают по всем углам. Необходимо
особое искусство - быть и не быть, прятаться, чтобы тебе ненароком не отдавили
хвост, или, того хуже, не заехали по спине тяжелым предметом... Домой он
являлся в темноте, усталый, подавленный, но я не мог ему помочь. Наконец
состоялась большая драка, Вася побил Клауса, но признал в нем достойного
кота и больше не выгонял. А Клаус старательно обходил главного, благо места
за домом хватает.

Сегодня куриные шейки
с вермишелью, праздничный обед. Ели быстро и жадно, только Алиса чуть-чуть;
ее постоянно оттесняют, она не сопротивляется. Клаус завистливо косит глазом
на чужие миски, чуть-чуть попробует из своей и тут же порывается проверять,
что другим досталось. Не спеша подходит и понемногу, мордой и всем телом
оттесняет... Я не терплю такого свинства и строго говорю ему: - "Опять?.."
Он тут же понял, возвращается обратно, там, конечно, никого, кто же осмелится
приблизиться к его миске! Но к Стиву он не подходит, опасается. Макс тоже
ест один - ненормальный, с ним лучше не связываться. Недавно он вытянул
лапой Клауса, да так, что тот остановился и стал думать. Макс перепугался
не на шутку, отбежал и сделал вид, что ничего не видит, не слышит... Клаус,
постояв, вернулся к своей еде. "Все-таки, сдвинутый этот Макс..." А Люська
бегает меж мисок и пробует у всех, ее никто не гонит. Она тоже стала уходить
подальше, через овраг не осмеливается, но я видел ее у девятого в компании
рыжего кота, отца Шурика, и черного с белыми усищами, отца Сильвочки, которая
живет в спокойном и богатом доме. Сильва родилась у Алисы в прошлом году.

22. Четверо. Счастливые дни Алисы.

Я здесь не только кормлю
друзей. Иногда я пишу картины. Осенью долго, мучительно напрягаюсь, проклиная
все на свете, не понимая, что писать, как писать... Нет, хочется, но таким
хотением, которое ничего не значит - оно как пар, рассеивается в воздухе.
Желание должно приобрести силу, отчетливость и направление, а эти штуки
не решаются головой, а только приходят или не приходят в результате немых
усилий, похожих на вылезание из собственной кожи. Но не стоит накидывать
слова на все эти котовские дела... Лучше подождем, пока исчезнет вокруг
нас цвет, все станет белым и серым, с трех до утра погаснет свет, распространится
холод... тогда я, сопротивляясь затуханию жизни, понемногу начинаю.

Так вот, в прошлом году
Алиса принесла еще троих и положила ко мне на кровать. Снова рыжий, черный
и серый. А у меня были Шурик, и Люська, которая обнаглела и продолжала
сосать мать, хотя вымахала больше ее ростом и всерьез гуляла с Клаусом.
Я уж не считаю целую свору, десяток котов и кошек, которых кормил каждый
день. Алиса не справится, а я не сумею ей помочь. Я вижу, как они голодают,
болеют, и мало что могу изменить. Они не знают, что их ждет, а я знаю.
Такое мучение жизнью не назовешь. Алиса рожала лет десять по два раза в
год, и где эти котята? Их были десятки, и все медленно умирали от холода
и голода в ледяном подвале, в какой-нибудь темной вонючей щели.

И я взял на себя - решить,
кому жить, кому умереть. Но всех убить не смог, в последний момент оставил
одного котенка. Так выжила Сильва, черная кошка с белой грудкой и пятнами
на мордочке, спокойная и разумная. Ей повезло, подвалы миновали ее. Иногда
я думаю - пойду, посмотрю, как она там... Но не могу. Что я ей скажу?..
"Я тот самый, кто утопил твоих двух братцев, и выбрал тебе жить?" Когда
Алиса льнет ко мне, я думаю об этих жизнях, которые сохранить не сумел.
Но все-таки, был у этой подвальной кошки счастливый год, или даже два!
Может быть, это лучшее, что я сумел сделать. Вокруг нее были свои - Шурик,
Люська, Сильвочка... Саманта... ее подкинули, но Алиса сразу признала и
стала кормить, как свою. Саманта была на месяц младше Сильвы и гораздо
меньше. Но очень упорная, гладкошерстная чернушка. Не умея еще держать
голову, слепая, она ползала на коленках по всему полу и вопила, страшное
зрелище... Подросла, и они играли все вместе, сосали молоко Алисы, и облизывали
ее, а она их... Старая кошка под конец жизни вынянчила два поколения котят.

23. Что они знают обо мне.

Октябрь сползает к ноябрю.
Меня встречает все та же троица молодых - Макс, Люська и Хрюша. Еще примкнувший
к ним Костик. Дома обычно Алиса, другие старики - Клаус и Стив досыпают
в подвале. Серый сам по себе, у него редкостный нюх на еду: только захрустишь
бумагой на кухне, он уже насторожился, в кустах под балконом. Не успеешь
сосчитать до десяти, как его громоздкая туша ловко и бесшумно приземляется
на подоконник.

За окнами бушуют дети.
Листья сухие и теплые, деревья еще не расстались с желтыми шевелюрами.
Рядом Костик, вялый от лекарства, ему даже не хочется кусаться. Его глисты
погибают и выделяют яд. Кошки на полу, Алиса с живостью наблюдает, как
Люська крутится с бумажкой, то кувыркается, то нападает, как на мышь...
Я думаю, что им здесь хорошо, спокойно. Я раздаю еду, излучаю тепло, вокруг
меня безопасно, и драться запрещено. Не жду преданности и благодарности,
просто одна жизнь помогает другой выжить. Они признают за мной первенство
в силе и способности добыть еду. Я большой могучий кот, немного сдвинутый...
как Макс - не понимаю простых вещей, но все-таки полезный. Они обращаются
ко мне за помощью. Когда я иду с ними, они чувствуют себя сильней, и не
так боятся людей и собак. Особенно людей, с собаками хуже - я сильный,
но медлительный, вмешаться не успеваю. Они знают, что я не позволю собакам
окружить их и рвать, но не могу защитить от гонки... Когда они бегут по
лестнице, то оборачиваются и смотрят, успеваю ли я, особенно, если кто-то
спускается навстречу. Они прибавляют и отнимают меня в своих расчетах с
котами, людьми, собаками. Если посмели отнять еду у Клауса, он, прежде
чем разобраться самому, с возмущением оглядывается на меня, в желтых глазах
неодобрение. "Как допустил?.." Я часть его ежедневной жизни. Если меня
нет, он подолгу сидит на балконе, ждет, а когда понимает, что надо рассчитывать
на себя, уходит. Но придет на следующий день в обеденное время... Хрюша
замахивается на Клауса, но только при мне, а Клаус не ответит Хрюше, если
я рядом. Макс без меня не войдет на кухню, если там хозяйничает Серый.
А Хрюша пробежит бочком, вспрыгнет на подоконник, завопит, шерсть дыбом,
и давай отмечать напропалую самые престижные места, чтобы не достались
захватчику! А если я поблизости, Макс войдет и сделает вид, что Серого
нет, а Хрюша подбежит и шлепнет чужака по морде, не забывая тут же отскочить
на безопасное расстояние. Серый жмурится и отмахивается, он не хочет уходить
от нас, готов терпеть и враждебность, и высокомерие, и шуточки... Стива
не трогает никто, и он остальных не замечает. Он и меня старается не замечать,
если не слишком голоден и надеется на колбасу из богатых квартир.

Я существую среди них, как свой. И все кошки - наши.

24. Сегодня сыро и тепло...

Трава кое-где позеленела,
иногда осенью так бывает. На проселочной дороге толпа молодых грачей, с
ними старик, огромный и важный. Еще не время сбиваться в стаи... Мы живем.
Снова Макс, лохматая спина в листьях, потягивается, зевает кривым ртом.
Хрюша с воплем сигает с балкона... Люська.... Все те же. Постоянство радует.
Остатки каши, кусочек творога, смешиваю, разбавляю водичкой, взбалтываю...
роскошная еда для всех. Никто не спорит, утренняя еда - находка, счастливый
случай, каждый знает. Она не насыщает, просто знак правильности жизни и
моего постоянства. Я здесь, ребята... и они спокойны - сегодня, как вчера.

Сижу поперек кровати,
машинка на коленях. Хрюша твердо решил поговорить со мной, выгнать прочь
гремящую дуру. Пробился, и урчит, машинка рядом на кровати, а я, изогнувшись,
кое-как выбиваю буквы. Что поделаешь, утром Хрюше нужна поддержка на целый
день, богатый неприятностями. Пообщаемся, и ему легче держаться молодцом.

Клаус ревнив, и не подойдет,
если заметит чьи-то уши на коленях. Зато Костик лезет и лезет, зажмурившись,
бодая преграды упрямой головешкой, и готов взобраться на любого кота, только
бы поближе к моему лицу. Приблизится, заглянет блестящими глазами, и долго
смотрит... А Люська устраивается на ногах, не достающих до пола, иногда
я слегка раскачиваю ее, она это любит. Посидят на мне и рядом, помоются
перед пробежкой и расходятся... Летом у всех множество блох, они и мне
не дают покоя. Наступят холода, и блохи успокаиваются, уже не выскакивают
из родимых шкур... Тепло замерло, осень остановилась. Но ненадолго - подует
северный, за ночь свернутся, почернеют от ледяной воды листья, и мы начнем
зимовать. Каждую осень мне тревожно - дотянет ли до весны старик Вася?
Что делать с глупым Максом, который не умеет приходить домой?..

О зверях пишут книги.
Одни сюсюкают, убеждая, что собачки и кошечки красивы и полезны, очень
нам верны, просто готовы жизнь за нас отдать, и еще умеют всякие цирковые
штучки. Это важно, оказывается, чтобы позволили им жить рядом с нами. Другие
очеловечивают зверей, они у них настоящие философы... Нет, зверь это зверь.
Это в чистом виде то бессловесное и нерассуждающее начало, которое мы носим
в себе. То, что помогает нам любить и ненавидеть, ощущать страх и боль,
видеть цвет и свет, слушать ветер... Мы сами звери. Зажатые, ущемленные,
но звери. А домашний зверь и вовсе ущербное существо. Сколько раз, видя
жестокость людей, я говорил своим: " Ну, что ж, вы, ребята, рядом поля,
леса, неужто не проживете?" Нет, не привыкли, ждут подачек. А те, кто выживают,
существуют впроголодь, не могут вырастить потомство.

Не нужно очеловечивать
и умиляться. Они не меньше нас. Я не лучше их. Наш общий мир жесток и несовершенен.
У нас много похожего - повадки, мимика, привычки... Я смотрю им в глаза
и понимаю их лучше, чем детей. Также жестоки и наивны, также способны к
привязанности... Вот Хрюша, уязвлен малым ростом, коротким хвостом, вспыльчив
и самолюбив, и труслив тоже. Он привык к дому, со мной ему спокойно и хорошо,
а на улице тяжело и страшно, и потому со своими он бывает нагл и свиреп,
а там легко обращается в бегство перед сильным. Я ему нужен больше, чем
другим, он это знает. Малыш, взгляд малолетнего преступника, злоба и растерянность
в глазах... Серый? Тоже не простой кот. Мы не раз воевали с ним, и все-таки
не рассорились.

Мне с ними легче и лучше, чем с людьми.

25. Наши будни.

Сегодня тоже хорошо, и
стало еще суше. Октябрь замер, как листья в воздухе в миг перед скольжением
на землю. Третий день нет Алисы... Цыган крутится возле дома, не хочет
возвращаться к себе. Он вечно голоден, юное существо, и отнимает еду у
наших. Напоминает мне Хрюшу, только с хвостом и счастливым детством...
Все ели суп, настоянный на трупе последнего минтая. Зато было много. Хрюша,
как всегда, принялся учить правилам поведения за обедом, но Макс не захотел
учиться, он рассчитывал побольше съесть. И в ответ на оплеуху встал, как
медведь, на задние лапы, а передними размахивал так свирепо, что случайно