Страница:
по глубокому снегу в сторону оврага. За ней, чуть помедлив, серый овчар,
только покосился на меня, но его взгляд сказал многое, такие не забывают.
А Полкан явно напрашивается на дружбу, стоит, застенчиво подставляя шею,
только хвостом не виляет. Бродячие не виляют, это нравится мне. "Приходи,
если будет совсем туго, а пока иди, иди..." Он, добродушно оглядев меня,
побежал за теми двумя.
Только тогда я увидел
Клауса, он стоял на карнизе первого этажа и наблюдал за событиями. "Иди
сюда!" "Зачем, если ты домой?" Умница, толстяк. Я наверх, и он наверх,
только другим путем.
Потом спустился в подвал,
в первой комнате никого, дальше совсем темно. Кто-то мохнатый и теплый
коснулся ноги. Я опустил руку - Макс, только у него такие клочья. По дороге
присоединились к нам голубой друг Костик и Алиса, а дома ждала Люська.
Хрюши нет уже два дня. Я чувствую, где он, и редко ошибаюсь. Надо идти
через овраг, к восьмому.
По дороге все время зову
- "Макс-с-с-с-ик..." это имя легче выкрикивать, а откликаются на него даже
те, кто знает свое, например, Клаус. Может, они думают, что так зовут меня?..
На той стороне десяток собак празднуют встречу, а в овраге тихо... И вдруг
знакомый клич, жалоба, объяснение - "Не мог пройти - собаки..." Я беру
его на руки, он теплый, крепенький, хвостик нервный... Ему получше, из
глаза не течет! Хочет идти сам, то забегает вперед, непрерывно разговаривая,
то бежит сбоку, не забывая поглядывать по сторонам... Пришли совсем с другим
настроением, и даже вермишель в прокисшем бульоне показалась очень вкусной.
А Стива искать бесполезно. Может быть, полеживая у камина, лениво потянувшись,
подумает - а не навестить ли мне этих чудаков... И придет.
Это значит - юго-западный,
к переменам, то ли оттепель, то ли тридцать... В девятом подвале тихо и
тепло. Навстречу выбегает друг тигровый, чуть не отхватил полпальца с куском
студня, он не пропадает. У нас в подвале хуже, опять нет Стива... Все тот
же кислый супчик да каша с обломками минтая. Клаус, как старшой, выбрал
кашу, Хрюше достался суп, он смолчал, наелся и ушел спать к батарее. Макс
в плохом настроении, с одной стороны Серый допекает, с другой - не принимает
всерьез котовское общество, хотя он силен, мохнат и мороз ему нипочем.
Вот они с Костиком и утешаются, играют в голубых ребят, тренируются перед
взрослой жизнью. Макс встряхнулся, и на балкон, Костик за ним; я запираю
за ними дверь.
Вчера видел Антона, знакомого,
которого укусил мой давно умерший пес. Не думал, что пес выживет, настолько
этот Антон ядовит. Он бежал как тень собственного пуделя - горбиком спина,
попонка, тонкие ноги в старомодных "прощай молодость"... Я шел со своими,
представляете, толпа котов... и он, похоже, ухмыльнулся, на синеватой морде
промелькнуло что-то человеческое. Вполне возможно, ведь Антон по происхождению
человек, а не кот. Я определяю принадлежность к людям по каким-то еле уловимым,
но важным штрихам, внешние различия все меньше для меня значат.
Люська на батарее, дрыгает
ножками, рядом бодрая старушка с желтоватой гривкой, ее мать... Когда я
шел сюда, то видел, как желтые и коричневые, хранители тепла, пробиваются
сквозь снег, чтобы поспорить с фиолетовым, которым еще хвалится небо...
Жизнь - дело спасения тепла от всемогущего рассеяния, так говорит наука,
искусство, и сама жизнь. Мы спасаем тепло, значит, красное и желтое...
Я думаю о мире, в котором нет людей. Смерти не желаю, но был бы рад золотому
увяданию в покое и тишине. Чтобы наш род угас, безболезненно и постепенно,
а звери остались бы. И наступит мир на миллион лет... А потом пусть снова
возникнет человечек, взбрыкнет, покажет себя, такая же он сволочь или не
такая... и, думаю, все повторится.
Снег проваливается, тяжелеет...
Каждый день загораживаю фанерой подвальное окошко, подпираю кирпичом, и
каждое утро фанерка на полу. Кто-то, подозреваю, не один, все время разрушает
то, что я делаю. У них есть воля, терпение, упорство, и все это направлено
в противоположную мне сторону. Я никогда не вижу их, иногда мне мерещатся
тени, а с тенями бороться невозможно. Наверное, я для них также бесплотен,
как они для меня. Странно только, почему не стащат, ведь другой у меня
нет. Значит, им интересна борьба? Долго думать об этом не могу - нестерпимо
болит голова... Был старый супчик, Клаус отнесся к нему с интересом, он
как медведь, любитель засохших корок, подпахивающей рыбы... Нет воды и
света, зато тонкая луна выглянула из-за туч, сижу и смотрю в светлое окно.
Бесполезно думать, все уже придумано, но можно еще смотреть. Все мои надуманные
усилия быстро забывались, а то, что получалось под напором чувства, пусть
странного или безрассудного, имело продолжение... Клаус требует, чтобы
провожал его по лестнице. Каждый день мы спорим из-за этого, я говорю,
- "ты мне надоел, уходи, как все!" - он не мигая смотрит на меня... В конце
концов, человек не кот, он слаб, а я еще человек, - встаю, и он, хрипло
мяукнув, бежит к двери. Он побеждает всегда.
Вода замерзает, снег и
лед не тают, обладая дополнительной устойчивостью структуры, чтобы их стронуть,
нужен удар тепла.... По дороге в девятый встретил старика Васю, он шел
из восьмого дома. Вася нашел там еду, вид у него довольно бодрый. Ему больше
пятнадцати лет. Я порадовался за него, он сумел вовремя уйти, это дар.
У девятого мусора Макс и черный усач по-братски делили рыбью голову. Грыз
то один, то другой, и оба довольны, я впервые видел такое. Макс без колебаний
оставил голову товарищу и побежал за мной. Хрюши не было, и тигрового друга
тоже. По дороге мы встретили двух комнатных глазастых собачек с огромными
лохматыми ушами и приплюснутыми носами. Они были на поводках, и, увидев
кота, забились в истерике, повисли на своих лямках, и хозяйке пришлось
оттаскивать их то на брюхе, то навесу. Макс и глазом не повел. Пришли,
кое-что было, он тут же удрал обратно. Кошки все дома, котов нет. У молодых
период странствий, у пожилых осмотр территории. На небе зелень с фиолетом,
жидкий холод, Нам ждать и ждать тепла. Без Хрюши скучно мне.
Вечером у подъезда мелькнул
Хрюша, я был навострен на его особенную тень, и мы тут же встретились.
Он завопил, что в дом не пробиться, дороги обросли тяжелым снегом, не тает
и не тает... Хрюша преувеличивает, хочет прослыть героем, я знаю это и
не спорю с ним. Он похватал каши с рыбой и умчался снова. Алиса чудом впрыгнула
в форточку, плотно прикрытую, но не запертую. Обычно такое вытворяет только
Клаус - висит на окне, сопит и царапает, пока не отворит. Старушка выделывает
чудеса не хуже!.. В подвале Макс занят обследованием Люськи, он подозревает,
что она годится, но еще не выяснил, годится ли вполне. Клаус это чувствует
с порога... Была каша с каплей молока, ели и отвалили по своим делам. Ветер
явно февральский, неровный, мятежный, не знающий твердого направления.
Погода ковыляет, торопится к весне.
Зима спешит отвоевать потери.
Снег подернулся голубой корочкой, я иду, скольжу, проклиная все состояния
воды... Сначала нашел двух кошек. Алиса отбивается от нападок Серого, его
давно не было. Он провожает нас до подъезда, уговаривает Алису не идти
за мной, но она не дура, и карабкается по ступеням. Он и сам готов был
заглянуть, но я пресек моментально, еще не хватает чечена с тыла к нам!
Когда он проникал на кухню каждый день, страстно желая влиться в наши ряды,
я уже стал колебаться, - даже после всех наших споров! - может возьмем?..
И в этот момент он отвалил в сторону, дней десять, а то и больше его не
было. И вот объявился, от брюха одни воспоминания, головастый костлявый
кот. Я присмотрелся - и ахнул: правый бок изрыт свежими шрамами, и не царапины
это, а, похоже, пальнули дробью. Люди уже не удивляют, а подтверждают мое
мнение о них... Могуч, оклемался-таки Серый и снова готов приняться за
свои дела, хотя, кажется, стал немного добрей к нам. Наверное, полеживая
в какой-нибудь дыре, вспоминал наши супы и каши, и прошлое казалось светло-розовым.
Но на узкой дорожке с ним по-прежнему лучше не встречаться... Люська снова
затеяла игру в погоню с Костиком, Хрюша обследует полку, на ней стопками
рисунки и маленькие картинки. Мне лень вставать, и я говорю ему, что не
позволю! Он сделал вид, что испугался. Клаус ожесточенно борется с засохшей
вермишелью, остальные пробовали да бросили... Всем не по себе - тоскливо,
что отступило тепло.
Воздух неподвижен, лед
гол и ослепителен при скудном свете серого утра. Вместо солнца кометный
фиолетовый след, чуть выше снега и зубчатой кромки леса... Эльза, бродячая
овчарка с двумя щенками копается в отбросах. Щенки резвятся, они пережили
тридцать, что им шесть минусов - чепуха! Жизнь могуча и терпелива... если
в нужный момент ее чуть-чуть подпихнуть. Подбросил им корку хлеба, из тех,
что всегда ношу с собой. Щенки не захотели, мать легла, и придерживая обеими
лапами, стала грызть, она знает, надо есть впрок.
Меня встретил Макс, дал
себя погладить, и мы шли, рассуждая о прочности и непрочности жизни. Пробирались
по обледенелому насту к подъезду, темному, спящему, потому что суббота.
А нам выходные нипочем, все дни одинаковы. Выскочили кошки, с другой стороны
появился Серый, тут же бросается к Алисе, она с шипением против такой фамильярности...
Увидев меня, Серый слегка присмирел, а я спросил его - бывал ли, едал ли,
имея в виду кухню. По морде вижу, что бывал и едал, так что в доме хоть
шаром покати. Макс прочно засел под лестницей, пришлось уламывать, упрашивать...
Напоследок явился Хрюша, - поднял истошный визг на балконе, схватился с
каким-то новым. Я поддержал его, только новых мне не хватает!...
От того места, где солнце
показывается утром, до точки, где уплывает под землю, по снежной пустыне
небольшое расстояние, а от сегодняшнего захода до летнего - еще огромное.
Я иду через город по желтоватому
снегу. Воскресные коты по утрам гуляют безбоязненно, многих я знаю в лицо.
А люди... кое-кого помню, но не желаю узнавать... Выхожу к своим, вижу,
Люська отчаянно разевает рот, но еще не слышу ее. Макс, Хрюша... Клаус,
его тянет к мусору, я беру его на руки, он сопит, но терпит. Среди них
мне лучше, легче... Время туши и мела, а тянет к цвету. Нет ничего приятней,
чем мазать по чистому и белому. Коты безумно любят светлую бумагу или полотно.
Кот, если замарает задницу, садится на траву и елозит, пока не очистится.
Бесполезное, бездумное, звериное занятие искусство - страсть отделаться,
освободиться - от краски, цвета, от слов, которые поперек горла... Особая
форма выживания, изощренная, изысканная, и мучительная.
Ветки замерли, деревья
неуклюжи, тяжеловесны, их стволы и ветки наивны, все живое легкомысленно
вылезает на поверхность, пробуя на вкус ветер. Зачем им это? Ничего хорошего
не ожидает тех, кто вылез - из скорлупы, семени, земли - на воздух и свет.
Прорастание - мучение, рост безумие, авантюра, вызов. Я завидую муравьям,
для них на земле столько пространства... и так мало кто их замечает...
Может, это кажется мне, но какая разница, - мы живем тем, что нам кажется.
Зову своих, вдруг с одного
балкона мне отвечают, и на перилах появляется котенок. Тот самый, тигровый!
Исчез из подвала, и я думал, он погиб. Оказывается, его взяли в дом, он
хорошо живет, гуляет и возвращается. Что может быть лучше возможности уходить
и возвращаться? Это и есть свобода... Он орет, и хочет ко мне. Я приходил
к нему в сумерках, он и лица-то моего не видел! Наверное, запомнил голос...
Я отступаю за угол и молчу. Пусть забудет, дурак. Что я могу для него -
скудную еду, подвал, опасности бездомной жизни, в которой свободы больше,
чем можешь воспринять?..
Зажегся свет, отворилась
дверь, и женский голос позвал его, единственного, своего... Он умолк, а
мне стало спокойно... и немного грустно. Что поделаешь, надо отвергать
любовь и привязанность, если не уверен в себе.
Навстречу мне белая крохотная
собачонка, за нею пес, Полканом не назовешь, но и не Шарик, морда солидная,
глаза понятливые, темная спина, на лапах и брюхе бежевые, палевые пятна,
пятна... Поравнялся со мной, остановился... Я вижу его насквозь. "Бежать
за этой сучкой?.. Неплохо бы и позавтракать..." Иду дальше, зная, что он
еще стоит. Сейчас повернет за мной. Сзади шорох лап - идет, поравнялся,
смотрит... У меня немного каши с рыбой, но меня ждут шесть рыл, и Стив,
если явится. И Серый - восьмой, если осмелится. Лезу в кастрюльку, кладу
пригоршню каши на край тропинки, на потемневший снег. Он тут же сожрал
и снова уставился на меня. Я ускоряю шаг и говорю через плечо - "в другой
раз..." Он проходит еще несколько шагов и решительно поворачивает за сучкой,
исчезнувшей в тумане.
Встречает меня Макс, рядом
веселится стайка шавок. Но я самый сильный и смелый кот, Макс это знает,
он шагает впереди меня, кося глазом на свору... Видим, Хрюша валяется на
снегу, вскакивает и кричит, что давно пора! Опять нет Стива... На кухне
Серый подъедает остатки, и, не слушая моих упреков, не торопясь уходит.
Я не против него, я только за равновесие сил, покой и мир в доме, а он
не хочет меня понять! Как только я добрей к нему, он наглеет и свирепеет.
Я вижу, он снисходительно ухмыляется, и знаю, почему - нормальному коту
трудно понять ненормального: в подвале кормлю, а в доме придираюсь к мелочам,
и гоняю. Но ведь он крокодил, передушит моих, и обожрет! И все-таки, мой
порядок довольно странный, и для котов и для людей. Я застрял между двумя
мирами, как бывает во сне. Хрюша рассеянно пожевал каши, весь в думах и
мечтах. Я чувствую, у него зреет план, как победить всех котов и завоевать
всех кошек. Может, получится?.. Он снова к форточке, в путь, я не удерживаю
его, смотрю с балкона, как он спешит. Куцая фигурка, маленький, сосредоточенный,
движется скачками и перебежками к оврагу. Остановился, вытянулся, прислушивается...
По ту сторону голоса, крики - люди. Я на своей непрочной шкуре ощущаю его
страх в мире злобных и равнодушных великанов... Он постоял и начал спускаться,
исчез. У нас мало кошек, Алиса стара, хотя на хорошем счету, а Люська еще
дура, к тому же связалась с Клаусом, у того тяжелая лапа... И Хрюше ничего
не светит у нас. У него один защитник - я, а этого мало для котовского
признания. Ему бы сразиться с Серым, будет побит, но станет своим. Хрюше
пока не хватает решимости. За оврагом другая жизнь, сытней, но опасней,
и я опасаюсь за Хрюшу - вернется ли?.. Сидим, ждем мусорку, где же она?..
В пустых подвалах мерещатся коты, на голых стенах - картины, в каждой тени,
узоре или трещине на потолке видится неведомая местность, звери, морды,
лица... все движется, живет...
Он каждый день пробирается
к нам и шарит по мискам - ну, съел бы немного, так ведь ничего не оставит!
Забыл, что я наказываю за грабеж?.. Всем котам не по себе, только кошки
довольны - какой мужик!.. Но я вижу другое. Уже два с лишним года он пытается
проникнуть ко мне; с едой-то наладил, такому украсть раз плюнуть, а дружбы
не получается. И он стал уставать. Нашел себе крохотную тряпочку, которой
наши пренебрегли, сидит на ней в кухне, в самом неудобном углу, и полюбил
это место. Иногда заглядывает в комнату, где развалились кошки, в глазах
зависть и печаль. Сегодня он на своем клочке, я подошел, он не смотрит,
совсем приуныл. Я протянул руку, он зажмурился, уши прижал, но ни с места!
Никого не было, только я и он.
"Ну,
ладно, Серый, - я сказал ему, - сиди..."
Он не очень обрадовался,
- "и так сижу, а теперь, значит, позволил?.." Не этого он хочет. "Тогда
не бей наших!" Только шевельнул хвостом, положил голову на лапы, а потом
и вовсе в клубок свернулся. Я не мог его выгнать, оставил форточку открытой
на ночь. Если б он подружился хотя бы с Клаусом и Хрюшей... Но зверь это
зверь, тем более, мужик.
Раз или два в год я вижу
сон: убиваю зверей. Иду к ним с важными заданием, в руке топор. Беру его
наизготовку, кто-то хватает кошку, держит задние ноги, кто-то накинул на
шею петлю... они растягивают зверя над большим, почерневшим от крови чурбаком.
Надо прижать плотней, чтобы легла шея... Я размахиваюсь и сильно, ловко,
точно бью, так, чтобы голова отскочила сразу. Дергающееся туловище тот,
другой, отшвыривает подальше, чтобы не запачкаться кровью. Голова соскакивает
с петли, падает, глаза несколько раз открываются и закрываются, взгляд
еще напряженный, узнающий, быстро тускнеет... Я делаю это без колебаний,
так нужно.
Просыпаюсь, еще темно,
где-то в черноте живут ночной жизнью мои звери, знают, что утром принесу
поесть, дам погреться около себя... Я ничего не понял тогда, убивал без
сомнений, но с напряжением, преодолевая страх, который не мог себе объяснить,
да и не хотел. Потом так случилось, что перестал убивать - отпала необходимость.
Но оказалось, то, что называют душой, или личностью тоже вещь и ведет себя
как любой материал: внутренние напряжения приводят к скрытым повреждениям,
они понемногу, постепенно проявляются, вылезают, и никуда не деться...
Мне уже давно приносили растворы, прозрачные, бесцветные, иногда розоватые,
я исследовал их, они содержали массу интересных веществ... Но я-то знал,
откуда они взялись, с чего весь этот путь начинается. С живого существа,
замершего от страха... И во мне началось странное брожение, я чувствовал,
что-то происходит, но не хотел выяснять, избегал, а внутреннее дело шло
и шло.. Я еще жил обычной человеческой жизнью, вокруг меня суетились люди,
я сам суетился... Но течение этой привычной жизни для меня все замедлялось.
Прислушиваясь к тому, что происходит во мне, я все больше удалялся от окружающих,
терял интерес к ним, и к тонкой, нервной умственной работе, в начале которой
обычное убийство, топор или что-то более современное, какая разница...
Я больше не мог оставаться
соучастником, бросил свою профессию, вспомнил юношеское увлечение и стал
художником, постепенно вошел в это дело полностью, забыл прежнюю жизнь,
все напряженней всматривался в цвет... в себя... истончалась моя оболочка...
И однажды в случайно оставленную
открытой дверь вошел Феликс, одинокий, брошенный людьми кот. Он нашел меня,
и стал приходить как домой. Я кормил его и выпускал, забывая до следующего
прихода. Он исчезал, где-то бродил, а потом являлся, уверенно шел на выбранное
с самого начала место, и засыпал... Я не тревожился за него - годами живет
один, проживет и дальше. Но он появился вовремя, и недаром. Скоро я стал
оглядываться, искать его, звать, а он все чаще отзывался, выскакивал из
кустов и бежал ко мне. Я гладил его, и вспоминал тех, кого убил - я не
видел их, но помнили руки, они убивали.
Потом мне вспомнилась
одна кошка, она осталась в доме, из которого я уехал. Когда я жил там,
она бежала мне навстречу. Перед отъездом, вижу - сидит на балконе, запущенная,
грязная, безучастно смотрит с высоты на землю. Не откликнулась, не взяла
у меня еду!.. Я уехал, и куда она делась... Прошло много лет, я вернулся,
жил другой жизнью... И однажды, проснувшись, вспомнил ее, как сидит на
балконе и смотрит вниз... И я забился, затрепыхался от острой боли в груди,
которой раньше не знал. Потом я увидел Алису. Она жила в девятом, и приходила
в наш подвал. Она была так похожа! Я считал годы - не может быть! Но, может,
ее дочь?.. Я не мог оторвать глаз от нее...
Когда я смотрю на Хрюшу,
преодолевающего страх перед людьми, машинами, собаками, сильными котами,
перед миром огромных существ и вещей... Я завидую ему: в нем много страха,
так же, как во мне, но нет сомнений, иного пути он не знает. Мой ум подсказывает
уходы, уловки, выходы, лазейки... как предать, извернуться, забыть... и
объяснить, что так и надо... И тогда я вспоминаю тех, кого убил, замучил,
вывернул наизнанку, разрезал на мелкие части и бросал их в обжигающую синеватую
жидкость, чтобы тут же побелели, смерзлись, стали хрустящими в ступке камешками...
Моя шкура истончилась,
прохудилась до живого мяса... различия между мной и зверями становятся
все незначительней...
Макса сидит на лужайке
между домами и смотрит на мой балкон. В иные дни Серый забывает о нем -
дела, в другие он сам забывает о Сером, а иногда просто трепещет! Я подошел,
стал утешать его, и стыдить, - пора разобраться с этим мерзавцем!.. И надо
же так случиться - из куста вылезает Серый. Ни на секунду не остановился,
чтобы принять решение - молча кинулся на Макса. Тот бежать, но Серый нагнал
его в несколько прыжков, повалил и давай полосовать когтями... Летела черно-коричневая
шерсть, Макс сопротивлялся как мог, но куда там!.. Все произошло быстрей,
чем я бы успел сосчитать до трех!.. Наконец, я очнулся, с криками бросился
к ним, хотя не представлял себе, как разнять катающийся по земле клубок.
К счастью Макс вырвался и убежал... Во мне кипело возмущение, и я решил
наказать проходимца. Пусть только придет, злодей!
Но на этом не кончилась
история. Я поднялся наверх и видел продолжение с балкона. Серый неторопливо
направился в девятый, чтобы там насадить свой порядок. Время от времени
он это делает, когда особенно воодушевлен победами. Я был уверен, что он
не встретит достойного сопротивления, но не знал, что делать. Если б я
был человеком, то, пожав плечами, сказал бы - коты, сами разберутся, на
то они и звери... Если б я был котом, то побежал бы сражаться, чтобы защитить
слабых!.. Тут я увидел, как из зарослей вышел Клаус, обычный его прогулочный
маршрут, и пошел в сторону Серого. Тот замешкался, обследуя ложбинку, где
сидел Макс. Клаус уже видел Серого, и мог обойти, но не сделал этого -
он явно напрашивался на драку.
Они сошлись носом к носу,
тут уж Серому пришлось соблюдать приличия, подать свой тоненький голосок.
Клаус отвечал ему хриплым тенором. Но слишком хорошо они знали друг друга,
чтобы долго церемониться. Мгновение, и оба исчезли в крутящемся черно-сером
клубке. Секунда, и снова на ногах, готовы к продолжению разговора... Я
видел, что Клаус выдержал, и радовался за него! Второй раз они сцепились...
и снова стоят... На гладкой шкуре Серого появились темные полосы, Клаус
пострадал сильней, шерсть клочьями, на ней все листья и ветки, по которым
прокатилась мохнатая спина. Но он снова выдержал напор Серого. Устоит ли
в третий раз? Если нет, то что будет, как изменится равновесие сил в двух
наших подвалах, не станет ли преимущество Серого таким подавляющим, что
всем нам придется уйти, и куда?..
Я выбежал из дома. Они
по-прежнему стояли друг против друга, но то и дело поглядывали по сторонам,
значит, третьей схватки может не быть. Я видел, что Клаус доволен собой,
а Серый не очень. Он повернулся и пошел обратно к десятому, может, забыв
о своем намерении, а может была другая причина...
После этой драки я еще
больше укрепился в своем намерении наказать Серого за всех нас!
Он явился к обеду, когда
наши чавкали у мисок, и стал тихо, плавно кружить за спинами. Макса не
было, небось, зализывает раны в девятом подвале... Серый подошел к одной
из мисок, его бугристая морда оказалась на расстоянии протянутой руки от
меня. Я сказал ему - "это тебе за Макса", и влепил так, как давно не бил.
Он оторопел, потом бросился прочь, и исчез. А я подумал - вот еще один
шаг в моем превращении...
Мечется, суетится крупитчатый
рой, колет лицо. Я иду на восток, к своим. У девятого мусора три собаки.
Полкан узнает меня, глядит дружелюбно и выжидающе, даже вильнул хвостом.
Макс в двух метрах от собак, сидит и наблюдает. Полкан смотрит на меня,
потом на кота, складывает числа, получает мно-о-го... Он уходит, с ним
остальные, и главное, сучка, которая нервничает, со дня на день теряет
привлекательность, глядишь, и компания развалится... Макс со мной, по дороге
к нам прицепился Костик. Макс хватает Костика и пытается изнасиловать.
Костя привык к этим играм, но не перед едой же! Он рычит, пытается вырваться,
с отчаянными усилиями ползет за мной, волоча на себе огромную Максову тушу...
Так они добираются до подъезда, здесь Костя, наконец, освобождается из
дружеских объятий и мчится наверх, за ним Алиса и Люська, которые ждали
под лестницей. Серый на время исчез, Макс счастлив, и тоже с нами. Пригнав
эту свору, иду искать остальных. Какой-то черненький лижет снег. Хрюша...
Подбегает и радостно объявляет мне, что надо бы подкрепиться, ходил-то
далеко! "Знаю, Хрюша, ты у нас герой!" Как только достал пакетик с едой,
все завопили и давай карабкаться по штанам, только лохматый маньяк Макс
не думает о еде, снова залез на Костика. Я подношу к его носу фарш, он
ни в какую, занят! Ах, так! Отдаю долю Макса Костику, тот, не обращая внимания
на непристойные движения Макса, глотает мясо. Макс ничего и не заметил!
Дал фарша всем, кто был, и пошел за Клаусом, которого не было.
На лестнице уборщица и
мусорщица разговаривают - " пора отлавливать, отлавливать, в подвале воняет..."
Им не дает покоя котовский запах, а то, что кругом все разрушено и разграблено
- не мешает! Земля пропахла человеческой мертвечиной, и это - ничего, главная
беда, оказывается, коты, лишенные места в природе существа. Люди сволочи,
кого угодно сведут с ума...
В подвале минус, фанерки
нет и гуляет ветер, невидимая сила одолела меня! Но мои усилия были не
напрасны, главные холода позади... Когда мы с Клаусом доплелись, миски
были вылизаны до блеска. Но он не потерялся, обнаружил в передней кучу
блевотины с кусочками копченой колбасы и терпеливо выбирает самые ценные.
А Стива все нет... Форточка
распахнута, из кухни, один за другим, все понемногу оттягиваются на улицу
только покосился на меня, но его взгляд сказал многое, такие не забывают.
А Полкан явно напрашивается на дружбу, стоит, застенчиво подставляя шею,
только хвостом не виляет. Бродячие не виляют, это нравится мне. "Приходи,
если будет совсем туго, а пока иди, иди..." Он, добродушно оглядев меня,
побежал за теми двумя.
Клауса, он стоял на карнизе первого этажа и наблюдал за событиями. "Иди
сюда!" "Зачем, если ты домой?" Умница, толстяк. Я наверх, и он наверх,
только другим путем.
в первой комнате никого, дальше совсем темно. Кто-то мохнатый и теплый
коснулся ноги. Я опустил руку - Макс, только у него такие клочья. По дороге
присоединились к нам голубой друг Костик и Алиса, а дома ждала Люська.
Хрюши нет уже два дня. Я чувствую, где он, и редко ошибаюсь. Надо идти
через овраг, к восьмому.
- "Макс-с-с-с-ик..." это имя легче выкрикивать, а откликаются на него даже
те, кто знает свое, например, Клаус. Может, они думают, что так зовут меня?..
На той стороне десяток собак празднуют встречу, а в овраге тихо... И вдруг
знакомый клич, жалоба, объяснение - "Не мог пройти - собаки..." Я беру
его на руки, он теплый, крепенький, хвостик нервный... Ему получше, из
глаза не течет! Хочет идти сам, то забегает вперед, непрерывно разговаривая,
то бежит сбоку, не забывая поглядывать по сторонам... Пришли совсем с другим
настроением, и даже вермишель в прокисшем бульоне показалась очень вкусной.
А Стива искать бесполезно. Может быть, полеживая у камина, лениво потянувшись,
подумает - а не навестить ли мне этих чудаков... И придет.
к переменам, то ли оттепель, то ли тридцать... В девятом подвале тихо и
тепло. Навстречу выбегает друг тигровый, чуть не отхватил полпальца с куском
студня, он не пропадает. У нас в подвале хуже, опять нет Стива... Все тот
же кислый супчик да каша с обломками минтая. Клаус, как старшой, выбрал
кашу, Хрюше достался суп, он смолчал, наелся и ушел спать к батарее. Макс
в плохом настроении, с одной стороны Серый допекает, с другой - не принимает
всерьез котовское общество, хотя он силен, мохнат и мороз ему нипочем.
Вот они с Костиком и утешаются, играют в голубых ребят, тренируются перед
взрослой жизнью. Макс встряхнулся, и на балкон, Костик за ним; я запираю
за ними дверь.
которого укусил мой давно умерший пес. Не думал, что пес выживет, настолько
этот Антон ядовит. Он бежал как тень собственного пуделя - горбиком спина,
попонка, тонкие ноги в старомодных "прощай молодость"... Я шел со своими,
представляете, толпа котов... и он, похоже, ухмыльнулся, на синеватой морде
промелькнуло что-то человеческое. Вполне возможно, ведь Антон по происхождению
человек, а не кот. Я определяю принадлежность к людям по каким-то еле уловимым,
но важным штрихам, внешние различия все меньше для меня значат.
ножками, рядом бодрая старушка с желтоватой гривкой, ее мать... Когда я
шел сюда, то видел, как желтые и коричневые, хранители тепла, пробиваются
сквозь снег, чтобы поспорить с фиолетовым, которым еще хвалится небо...
Жизнь - дело спасения тепла от всемогущего рассеяния, так говорит наука,
искусство, и сама жизнь. Мы спасаем тепло, значит, красное и желтое...
Я думаю о мире, в котором нет людей. Смерти не желаю, но был бы рад золотому
увяданию в покое и тишине. Чтобы наш род угас, безболезненно и постепенно,
а звери остались бы. И наступит мир на миллион лет... А потом пусть снова
возникнет человечек, взбрыкнет, покажет себя, такая же он сволочь или не
такая... и, думаю, все повторится.
Каждый день загораживаю фанерой подвальное окошко, подпираю кирпичом, и
каждое утро фанерка на полу. Кто-то, подозреваю, не один, все время разрушает
то, что я делаю. У них есть воля, терпение, упорство, и все это направлено
в противоположную мне сторону. Я никогда не вижу их, иногда мне мерещатся
тени, а с тенями бороться невозможно. Наверное, я для них также бесплотен,
как они для меня. Странно только, почему не стащат, ведь другой у меня
нет. Значит, им интересна борьба? Долго думать об этом не могу - нестерпимо
болит голова... Был старый супчик, Клаус отнесся к нему с интересом, он
как медведь, любитель засохших корок, подпахивающей рыбы... Нет воды и
света, зато тонкая луна выглянула из-за туч, сижу и смотрю в светлое окно.
Бесполезно думать, все уже придумано, но можно еще смотреть. Все мои надуманные
усилия быстро забывались, а то, что получалось под напором чувства, пусть
странного или безрассудного, имело продолжение... Клаус требует, чтобы
провожал его по лестнице. Каждый день мы спорим из-за этого, я говорю,
- "ты мне надоел, уходи, как все!" - он не мигая смотрит на меня... В конце
концов, человек не кот, он слаб, а я еще человек, - встаю, и он, хрипло
мяукнув, бежит к двери. Он побеждает всегда.
лед не тают, обладая дополнительной устойчивостью структуры, чтобы их стронуть,
нужен удар тепла.... По дороге в девятый встретил старика Васю, он шел
из восьмого дома. Вася нашел там еду, вид у него довольно бодрый. Ему больше
пятнадцати лет. Я порадовался за него, он сумел вовремя уйти, это дар.
У девятого мусора Макс и черный усач по-братски делили рыбью голову. Грыз
то один, то другой, и оба довольны, я впервые видел такое. Макс без колебаний
оставил голову товарищу и побежал за мной. Хрюши не было, и тигрового друга
тоже. По дороге мы встретили двух комнатных глазастых собачек с огромными
лохматыми ушами и приплюснутыми носами. Они были на поводках, и, увидев
кота, забились в истерике, повисли на своих лямках, и хозяйке пришлось
оттаскивать их то на брюхе, то навесу. Макс и глазом не повел. Пришли,
кое-что было, он тут же удрал обратно. Кошки все дома, котов нет. У молодых
период странствий, у пожилых осмотр территории. На небе зелень с фиолетом,
жидкий холод, Нам ждать и ждать тепла. Без Хрюши скучно мне.
Хрюша, я был навострен на его особенную тень, и мы тут же встретились.
Он завопил, что в дом не пробиться, дороги обросли тяжелым снегом, не тает
и не тает... Хрюша преувеличивает, хочет прослыть героем, я знаю это и
не спорю с ним. Он похватал каши с рыбой и умчался снова. Алиса чудом впрыгнула
в форточку, плотно прикрытую, но не запертую. Обычно такое вытворяет только
Клаус - висит на окне, сопит и царапает, пока не отворит. Старушка выделывает
чудеса не хуже!.. В подвале Макс занят обследованием Люськи, он подозревает,
что она годится, но еще не выяснил, годится ли вполне. Клаус это чувствует
с порога... Была каша с каплей молока, ели и отвалили по своим делам. Ветер
явно февральский, неровный, мятежный, не знающий твердого направления.
Погода ковыляет, торопится к весне.
Снег подернулся голубой корочкой, я иду, скольжу, проклиная все состояния
воды... Сначала нашел двух кошек. Алиса отбивается от нападок Серого, его
давно не было. Он провожает нас до подъезда, уговаривает Алису не идти
за мной, но она не дура, и карабкается по ступеням. Он и сам готов был
заглянуть, но я пресек моментально, еще не хватает чечена с тыла к нам!
Когда он проникал на кухню каждый день, страстно желая влиться в наши ряды,
я уже стал колебаться, - даже после всех наших споров! - может возьмем?..
И в этот момент он отвалил в сторону, дней десять, а то и больше его не
было. И вот объявился, от брюха одни воспоминания, головастый костлявый
кот. Я присмотрелся - и ахнул: правый бок изрыт свежими шрамами, и не царапины
это, а, похоже, пальнули дробью. Люди уже не удивляют, а подтверждают мое
мнение о них... Могуч, оклемался-таки Серый и снова готов приняться за
свои дела, хотя, кажется, стал немного добрей к нам. Наверное, полеживая
в какой-нибудь дыре, вспоминал наши супы и каши, и прошлое казалось светло-розовым.
Но на узкой дорожке с ним по-прежнему лучше не встречаться... Люська снова
затеяла игру в погоню с Костиком, Хрюша обследует полку, на ней стопками
рисунки и маленькие картинки. Мне лень вставать, и я говорю ему, что не
позволю! Он сделал вид, что испугался. Клаус ожесточенно борется с засохшей
вермишелью, остальные пробовали да бросили... Всем не по себе - тоскливо,
что отступило тепло.
гол и ослепителен при скудном свете серого утра. Вместо солнца кометный
фиолетовый след, чуть выше снега и зубчатой кромки леса... Эльза, бродячая
овчарка с двумя щенками копается в отбросах. Щенки резвятся, они пережили
тридцать, что им шесть минусов - чепуха! Жизнь могуча и терпелива... если
в нужный момент ее чуть-чуть подпихнуть. Подбросил им корку хлеба, из тех,
что всегда ношу с собой. Щенки не захотели, мать легла, и придерживая обеими
лапами, стала грызть, она знает, надо есть впрок.
себя погладить, и мы шли, рассуждая о прочности и непрочности жизни. Пробирались
по обледенелому насту к подъезду, темному, спящему, потому что суббота.
А нам выходные нипочем, все дни одинаковы. Выскочили кошки, с другой стороны
появился Серый, тут же бросается к Алисе, она с шипением против такой фамильярности...
Увидев меня, Серый слегка присмирел, а я спросил его - бывал ли, едал ли,
имея в виду кухню. По морде вижу, что бывал и едал, так что в доме хоть
шаром покати. Макс прочно засел под лестницей, пришлось уламывать, упрашивать...
Напоследок явился Хрюша, - поднял истошный визг на балконе, схватился с
каким-то новым. Я поддержал его, только новых мне не хватает!...
В подвале снова кружится ветер, фанерка, искореженная
с особой злостью, валяется на полу. Эта борьба надоела мне... В углу зашевелился
мой старикан, и мы не спеша идем домой.
показывается утром, до точки, где уплывает под землю, по снежной пустыне
небольшое расстояние, а от сегодняшнего захода до летнего - еще огромное.
снегу. Воскресные коты по утрам гуляют безбоязненно, многих я знаю в лицо.
А люди... кое-кого помню, но не желаю узнавать... Выхожу к своим, вижу,
Люська отчаянно разевает рот, но еще не слышу ее. Макс, Хрюша... Клаус,
его тянет к мусору, я беру его на руки, он сопит, но терпит. Среди них
мне лучше, легче... Время туши и мела, а тянет к цвету. Нет ничего приятней,
чем мазать по чистому и белому. Коты безумно любят светлую бумагу или полотно.
Кот, если замарает задницу, садится на траву и елозит, пока не очистится.
Бесполезное, бездумное, звериное занятие искусство - страсть отделаться,
освободиться - от краски, цвета, от слов, которые поперек горла... Особая
форма выживания, изощренная, изысканная, и мучительная.
неуклюжи, тяжеловесны, их стволы и ветки наивны, все живое легкомысленно
вылезает на поверхность, пробуя на вкус ветер. Зачем им это? Ничего хорошего
не ожидает тех, кто вылез - из скорлупы, семени, земли - на воздух и свет.
Прорастание - мучение, рост безумие, авантюра, вызов. Я завидую муравьям,
для них на земле столько пространства... и так мало кто их замечает...
Может, это кажется мне, но какая разница, - мы живем тем, что нам кажется.
балкона мне отвечают, и на перилах появляется котенок. Тот самый, тигровый!
Исчез из подвала, и я думал, он погиб. Оказывается, его взяли в дом, он
хорошо живет, гуляет и возвращается. Что может быть лучше возможности уходить
и возвращаться? Это и есть свобода... Он орет, и хочет ко мне. Я приходил
к нему в сумерках, он и лица-то моего не видел! Наверное, запомнил голос...
Я отступаю за угол и молчу. Пусть забудет, дурак. Что я могу для него -
скудную еду, подвал, опасности бездомной жизни, в которой свободы больше,
чем можешь воспринять?..
дверь, и женский голос позвал его, единственного, своего... Он умолк, а
мне стало спокойно... и немного грустно. Что поделаешь, надо отвергать
любовь и привязанность, если не уверен в себе.
собачонка, за нею пес, Полканом не назовешь, но и не Шарик, морда солидная,
глаза понятливые, темная спина, на лапах и брюхе бежевые, палевые пятна,
пятна... Поравнялся со мной, остановился... Я вижу его насквозь. "Бежать
за этой сучкой?.. Неплохо бы и позавтракать..." Иду дальше, зная, что он
еще стоит. Сейчас повернет за мной. Сзади шорох лап - идет, поравнялся,
смотрит... У меня немного каши с рыбой, но меня ждут шесть рыл, и Стив,
если явится. И Серый - восьмой, если осмелится. Лезу в кастрюльку, кладу
пригоршню каши на край тропинки, на потемневший снег. Он тут же сожрал
и снова уставился на меня. Я ускоряю шаг и говорю через плечо - "в другой
раз..." Он проходит еще несколько шагов и решительно поворачивает за сучкой,
исчезнувшей в тумане.
веселится стайка шавок. Но я самый сильный и смелый кот, Макс это знает,
он шагает впереди меня, кося глазом на свору... Видим, Хрюша валяется на
снегу, вскакивает и кричит, что давно пора! Опять нет Стива... На кухне
Серый подъедает остатки, и, не слушая моих упреков, не торопясь уходит.
Я не против него, я только за равновесие сил, покой и мир в доме, а он
не хочет меня понять! Как только я добрей к нему, он наглеет и свирепеет.
Я вижу, он снисходительно ухмыляется, и знаю, почему - нормальному коту
трудно понять ненормального: в подвале кормлю, а в доме придираюсь к мелочам,
и гоняю. Но ведь он крокодил, передушит моих, и обожрет! И все-таки, мой
порядок довольно странный, и для котов и для людей. Я застрял между двумя
мирами, как бывает во сне. Хрюша рассеянно пожевал каши, весь в думах и
мечтах. Я чувствую, у него зреет план, как победить всех котов и завоевать
всех кошек. Может, получится?.. Он снова к форточке, в путь, я не удерживаю
его, смотрю с балкона, как он спешит. Куцая фигурка, маленький, сосредоточенный,
движется скачками и перебежками к оврагу. Остановился, вытянулся, прислушивается...
По ту сторону голоса, крики - люди. Я на своей непрочной шкуре ощущаю его
страх в мире злобных и равнодушных великанов... Он постоял и начал спускаться,
исчез. У нас мало кошек, Алиса стара, хотя на хорошем счету, а Люська еще
дура, к тому же связалась с Клаусом, у того тяжелая лапа... И Хрюше ничего
не светит у нас. У него один защитник - я, а этого мало для котовского
признания. Ему бы сразиться с Серым, будет побит, но станет своим. Хрюше
пока не хватает решимости. За оврагом другая жизнь, сытней, но опасней,
и я опасаюсь за Хрюшу - вернется ли?.. Сидим, ждем мусорку, где же она?..
В пустых подвалах мерещатся коты, на голых стенах - картины, в каждой тени,
узоре или трещине на потолке видится неведомая местность, звери, морды,
лица... все движется, живет...
к нам и шарит по мискам - ну, съел бы немного, так ведь ничего не оставит!
Забыл, что я наказываю за грабеж?.. Всем котам не по себе, только кошки
довольны - какой мужик!.. Но я вижу другое. Уже два с лишним года он пытается
проникнуть ко мне; с едой-то наладил, такому украсть раз плюнуть, а дружбы
не получается. И он стал уставать. Нашел себе крохотную тряпочку, которой
наши пренебрегли, сидит на ней в кухне, в самом неудобном углу, и полюбил
это место. Иногда заглядывает в комнату, где развалились кошки, в глазах
зависть и печаль. Сегодня он на своем клочке, я подошел, он не смотрит,
совсем приуныл. Я протянул руку, он зажмурился, уши прижал, но ни с места!
Никого не было, только я и он.
ладно, Серый, - я сказал ему, - сиди..."
- "и так сижу, а теперь, значит, позволил?.." Не этого он хочет. "Тогда
не бей наших!" Только шевельнул хвостом, положил голову на лапы, а потом
и вовсе в клубок свернулся. Я не мог его выгнать, оставил форточку открытой
на ночь. Если б он подружился хотя бы с Клаусом и Хрюшей... Но зверь это
зверь, тем более, мужик.
сон: убиваю зверей. Иду к ним с важными заданием, в руке топор. Беру его
наизготовку, кто-то хватает кошку, держит задние ноги, кто-то накинул на
шею петлю... они растягивают зверя над большим, почерневшим от крови чурбаком.
Надо прижать плотней, чтобы легла шея... Я размахиваюсь и сильно, ловко,
точно бью, так, чтобы голова отскочила сразу. Дергающееся туловище тот,
другой, отшвыривает подальше, чтобы не запачкаться кровью. Голова соскакивает
с петли, падает, глаза несколько раз открываются и закрываются, взгляд
еще напряженный, узнающий, быстро тускнеет... Я делаю это без колебаний,
так нужно.
где-то в черноте живут ночной жизнью мои звери, знают, что утром принесу
поесть, дам погреться около себя... Я ничего не понял тогда, убивал без
сомнений, но с напряжением, преодолевая страх, который не мог себе объяснить,
да и не хотел. Потом так случилось, что перестал убивать - отпала необходимость.
Но оказалось, то, что называют душой, или личностью тоже вещь и ведет себя
как любой материал: внутренние напряжения приводят к скрытым повреждениям,
они понемногу, постепенно проявляются, вылезают, и никуда не деться...
Мне уже давно приносили растворы, прозрачные, бесцветные, иногда розоватые,
я исследовал их, они содержали массу интересных веществ... Но я-то знал,
откуда они взялись, с чего весь этот путь начинается. С живого существа,
замершего от страха... И во мне началось странное брожение, я чувствовал,
что-то происходит, но не хотел выяснять, избегал, а внутреннее дело шло
и шло.. Я еще жил обычной человеческой жизнью, вокруг меня суетились люди,
я сам суетился... Но течение этой привычной жизни для меня все замедлялось.
Прислушиваясь к тому, что происходит во мне, я все больше удалялся от окружающих,
терял интерес к ним, и к тонкой, нервной умственной работе, в начале которой
обычное убийство, топор или что-то более современное, какая разница...
соучастником, бросил свою профессию, вспомнил юношеское увлечение и стал
художником, постепенно вошел в это дело полностью, забыл прежнюю жизнь,
все напряженней всматривался в цвет... в себя... истончалась моя оболочка...
открытой дверь вошел Феликс, одинокий, брошенный людьми кот. Он нашел меня,
и стал приходить как домой. Я кормил его и выпускал, забывая до следующего
прихода. Он исчезал, где-то бродил, а потом являлся, уверенно шел на выбранное
с самого начала место, и засыпал... Я не тревожился за него - годами живет
один, проживет и дальше. Но он появился вовремя, и недаром. Скоро я стал
оглядываться, искать его, звать, а он все чаще отзывался, выскакивал из
кустов и бежал ко мне. Я гладил его, и вспоминал тех, кого убил - я не
видел их, но помнили руки, они убивали.
одна кошка, она осталась в доме, из которого я уехал. Когда я жил там,
она бежала мне навстречу. Перед отъездом, вижу - сидит на балконе, запущенная,
грязная, безучастно смотрит с высоты на землю. Не откликнулась, не взяла
у меня еду!.. Я уехал, и куда она делась... Прошло много лет, я вернулся,
жил другой жизнью... И однажды, проснувшись, вспомнил ее, как сидит на
балконе и смотрит вниз... И я забился, затрепыхался от острой боли в груди,
которой раньше не знал. Потом я увидел Алису. Она жила в девятом, и приходила
в наш подвал. Она была так похожа! Я считал годы - не может быть! Но, может,
ее дочь?.. Я не мог оторвать глаз от нее...
преодолевающего страх перед людьми, машинами, собаками, сильными котами,
перед миром огромных существ и вещей... Я завидую ему: в нем много страха,
так же, как во мне, но нет сомнений, иного пути он не знает. Мой ум подсказывает
уходы, уловки, выходы, лазейки... как предать, извернуться, забыть... и
объяснить, что так и надо... И тогда я вспоминаю тех, кого убил, замучил,
вывернул наизнанку, разрезал на мелкие части и бросал их в обжигающую синеватую
жидкость, чтобы тут же побелели, смерзлись, стали хрустящими в ступке камешками...
прохудилась до живого мяса... различия между мной и зверями становятся
все незначительней...
между домами и смотрит на мой балкон. В иные дни Серый забывает о нем -
дела, в другие он сам забывает о Сером, а иногда просто трепещет! Я подошел,
стал утешать его, и стыдить, - пора разобраться с этим мерзавцем!.. И надо
же так случиться - из куста вылезает Серый. Ни на секунду не остановился,
чтобы принять решение - молча кинулся на Макса. Тот бежать, но Серый нагнал
его в несколько прыжков, повалил и давай полосовать когтями... Летела черно-коричневая
шерсть, Макс сопротивлялся как мог, но куда там!.. Все произошло быстрей,
чем я бы успел сосчитать до трех!.. Наконец, я очнулся, с криками бросился
к ним, хотя не представлял себе, как разнять катающийся по земле клубок.
К счастью Макс вырвался и убежал... Во мне кипело возмущение, и я решил
наказать проходимца. Пусть только придет, злодей!
история. Я поднялся наверх и видел продолжение с балкона. Серый неторопливо
направился в девятый, чтобы там насадить свой порядок. Время от времени
он это делает, когда особенно воодушевлен победами. Я был уверен, что он
не встретит достойного сопротивления, но не знал, что делать. Если б я
был человеком, то, пожав плечами, сказал бы - коты, сами разберутся, на
то они и звери... Если б я был котом, то побежал бы сражаться, чтобы защитить
слабых!.. Тут я увидел, как из зарослей вышел Клаус, обычный его прогулочный
маршрут, и пошел в сторону Серого. Тот замешкался, обследуя ложбинку, где
сидел Макс. Клаус уже видел Серого, и мог обойти, но не сделал этого -
он явно напрашивался на драку.
тут уж Серому пришлось соблюдать приличия, подать свой тоненький голосок.
Клаус отвечал ему хриплым тенором. Но слишком хорошо они знали друг друга,
чтобы долго церемониться. Мгновение, и оба исчезли в крутящемся черно-сером
клубке. Секунда, и снова на ногах, готовы к продолжению разговора... Я
видел, что Клаус выдержал, и радовался за него! Второй раз они сцепились...
и снова стоят... На гладкой шкуре Серого появились темные полосы, Клаус
пострадал сильней, шерсть клочьями, на ней все листья и ветки, по которым
прокатилась мохнатая спина. Но он снова выдержал напор Серого. Устоит ли
в третий раз? Если нет, то что будет, как изменится равновесие сил в двух
наших подвалах, не станет ли преимущество Серого таким подавляющим, что
всем нам придется уйти, и куда?..
по-прежнему стояли друг против друга, но то и дело поглядывали по сторонам,
значит, третьей схватки может не быть. Я видел, что Клаус доволен собой,
а Серый не очень. Он повернулся и пошел обратно к десятому, может, забыв
о своем намерении, а может была другая причина...
больше укрепился в своем намерении наказать Серого за всех нас!
наши чавкали у мисок, и стал тихо, плавно кружить за спинами. Макса не
было, небось, зализывает раны в девятом подвале... Серый подошел к одной
из мисок, его бугристая морда оказалась на расстоянии протянутой руки от
меня. Я сказал ему - "это тебе за Макса", и влепил так, как давно не бил.
Он оторопел, потом бросился прочь, и исчез. А я подумал - вот еще один
шаг в моем превращении...
рой, колет лицо. Я иду на восток, к своим. У девятого мусора три собаки.
Полкан узнает меня, глядит дружелюбно и выжидающе, даже вильнул хвостом.
Макс в двух метрах от собак, сидит и наблюдает. Полкан смотрит на меня,
потом на кота, складывает числа, получает мно-о-го... Он уходит, с ним
остальные, и главное, сучка, которая нервничает, со дня на день теряет
привлекательность, глядишь, и компания развалится... Макс со мной, по дороге
к нам прицепился Костик. Макс хватает Костика и пытается изнасиловать.
Костя привык к этим играм, но не перед едой же! Он рычит, пытается вырваться,
с отчаянными усилиями ползет за мной, волоча на себе огромную Максову тушу...
Так они добираются до подъезда, здесь Костя, наконец, освобождается из
дружеских объятий и мчится наверх, за ним Алиса и Люська, которые ждали
под лестницей. Серый на время исчез, Макс счастлив, и тоже с нами. Пригнав
эту свору, иду искать остальных. Какой-то черненький лижет снег. Хрюша...
Подбегает и радостно объявляет мне, что надо бы подкрепиться, ходил-то
далеко! "Знаю, Хрюша, ты у нас герой!" Как только достал пакетик с едой,
все завопили и давай карабкаться по штанам, только лохматый маньяк Макс
не думает о еде, снова залез на Костика. Я подношу к его носу фарш, он
ни в какую, занят! Ах, так! Отдаю долю Макса Костику, тот, не обращая внимания
на непристойные движения Макса, глотает мясо. Макс ничего и не заметил!
Дал фарша всем, кто был, и пошел за Клаусом, которого не было.
мусорщица разговаривают - " пора отлавливать, отлавливать, в подвале воняет..."
Им не дает покоя котовский запах, а то, что кругом все разрушено и разграблено
- не мешает! Земля пропахла человеческой мертвечиной, и это - ничего, главная
беда, оказывается, коты, лишенные места в природе существа. Люди сволочи,
кого угодно сведут с ума...
нет и гуляет ветер, невидимая сила одолела меня! Но мои усилия были не
напрасны, главные холода позади... Когда мы с Клаусом доплелись, миски
были вылизаны до блеска. Но он не потерялся, обнаружил в передней кучу
блевотины с кусочками копченой колбасы и терпеливо выбирает самые ценные.
распахнута, из кухни, один за другим, все понемногу оттягиваются на улицу