Страница:
Лаймонд вскочил.
Он сейчас пошлет все к черту, подумал Эрскин. Выйдет из образа, погубит старания целого вечера. Сейчас он развернется и раскидает их всех, как жалких слуг… О Боже! Колючий, полный холодной синевы взгляд Лаймонда случайно упал на неподвижное лицо шотландской королевы-матери. Весь содрогаясь, Том Эрскин молился, чтобы вдовствующая королева совладала с собой. Тень угрозы, тень мольбы, малейшее усилие что-то подсказать, внушить, и вечер завершится провалом — она потеряет Тади Боя Баллаха и Лаймонда вместе с ним.
С минуту королева-мать смотрела на Лаймонда невидящим взглядом, холодным, как морская пучина; затем почесала нос, отвернулась и обратилась к соседу с каким-то вопросом. Но опасность и так уже миновала. В карих глазах Маргарет Эрскин Лаймонд уловил пламя яростного гнева. Он сощурился, поколебался с секунду, затем повернулся и не сопротивлялся нимало, когда Сент-Андре жадно вцепился в его безрукавку и раскрыл ее.
Под заляпанной яйцом рубашкой, там, где кипящее масло попало на плечи и спину, еще видны были подлеченные у Абернаси ожоги. Мадам де Валантинуа встала:
— Отведите господина Баллаха ко мне.
Со своего высокого места король сказал что-то лорду д'Обиньи, и его милость тоже направился к оллаву. В обхождении Джона Стюарта произошла заметная перемена. Острослов, поэт, певец разностороннего таланта, пленивший воображение двора, отличался конечно же от того жалкого, оборванного увальня, которого приходилось таскать за собой из гостиницы в гостиницу.
Лорд д'Обиньи остановился перед мастером Баллахом:
— Король просит передать вам, что он, разумеется, понятия не имел о ваших ожогах, иначе никогда не вовлек бы вас в эту забаву. Он также велел сказать, что будет раз зимой видеть вас при дворе, на Луаре; и принц Барроу, если таково его желание, тоже может остаться во Франции. А еще мне поручено на эту ночь предложить вам постель в этом здании и передать позволение короля удалиться.
Он победил.
Ночь, проведенная им в королевских апартаментах аббатства Сент-Уэн, оказалась и впрямь во всех отношениях примечательной. Сперва, под наблюдением самой герцогини де Валантинуа, ему смазали спину яичными желтками и скипидаром и наложили повязки, а затем, неузнаваемого в позаимствованном халате, отвели в спальню и оставили в одиночестве.
Когда поздно ночью в дверь постучали, Лаймонд отнюдь не спал. Чем он был занят с тех пор, как последний слуга покинул комнату, было ясно как Божий день: о том говорил и слишком пристальный взгляд, и изрядно трясущиеся руки. Запахнувшись в подбитый мехом халат, он уже давно и методически напивался. Маленькая комнатка вокруг него сверкала чистотой: качество это, в полной мере присущее Лаймонду, было совершенно чуждо Тади Бою. Чего он ждал, открывая дверь, никто не мог бы предположить. Но то, что он увидел, заставило его застыть на месте, насторожиться и чуть не наполовину протрезветь.
За дверью стояла Маргарет Эрскин.
Некрасивая, с карими глазами, довольно бледная, в платье, по-монашески строгом, с одной лишь дорогой брошью, приколотой к груди, дочь Дженни Флеминг казалась совершенно невозмутимой, словно посещать спальни беспутных младших сыновей ей доводилось каждую ночь.
Крепко сжатые губы Лаймонда вдруг раздвинулись в широкой улыбке, убийственно злорадной; бледное лицо его выражало насмешку.
— Заходи, заходи, дорогуша: постель у меня теплая.
На эти слова она не обратила никакого внимания — просто вошла и закрыла за собой дверь.
— Зачем топить победу в вине? — спросила она. — Вы ведь выиграли, разве не так? Теперь вам не надо уезжать из Франции.
Вместо ответа Лаймонд отбросил со лба спутанные черные волосы и, искусно передразнивая королеву-мать, разразился речью на французско-шотландском языке:
— «Я хочу взять этого человека в момент поражения — поражения, мастер Эрскин, а не успеха». — Тут он грустно покачал головой. — Я добился успеха, но все равно следует остерегаться, иначе вдовствующая королева обкорнает мне крылышки и запишет в число своих слуг.
Маргарет Эрскин подвинула стул и села, поднимая взгляд на блестящее от пота, полное сарказма лицо.
— Вы это слышали. Очень жаль.
— Как и О'Лайам-Роу, — сказал Лаймонд, делая широкий, недвусмысленный жест, — я полагаю, что было бы недурно поразвлечься за чужой счет. Вот и все. Ради этого я старался. За это я заплатил. И собираюсь этим пользоваться. Вы осуждаете меня? — Он откровенно издевался. — Вечером я сильно подозревал, что вам было бы неприятно, если бы я поссорился с нашими игривыми друзьями.
Ее голос звучал ровно:
— И этим, только этим вы собираетесь заполнить следующие полгода? Точить об них ваши когти, изощряться в рискованных шутках?.. Стоило вам уйти, как дамы принялись бросать жребий, кому вы достанетесь.
— Выиграли вы? — Взгляд его вполне соответствовал этим словам.
Маргарет закусила губу, впервые выказав замешательство.
— Я должна была навестить вас. Если бы пришел Том, это было бы опасно, в то время как мой визит может всего лишь… скомпрометировать меня.
— Боже, какая любовь к родному краю, — сказал Лаймонд. — И если принять во внимание вашу родную, ни один дурак не подумает, будто вы явились сюда поговорить о политике. О, черт возьми, — добавил он с внезапным интересом. — Только дамы бросали жребий?
Голос ее и тут не дрогнул.
— Нет, не только. — Она глубоко вздохнула. — Если вы не собираетесь служить вдовствующей королеве, зачем тогда остаетесь при дворе? Только честно.
Он бродил по комнате, путаясь в длинных полах нелепого бархатного халата. При последнем вопросе он обернулся с излишним пылом, словно дав зарок вести себя как можно более задиристо.
— Затем, что в полном чудес и прелестей французском королевстве, дорогая моя, живет жалкая, продажная тварь, способная потопить корабль, битком набитый людьми, или насмерть затоптать женщин и детей всего лишь в силу своей прихоти. До отъезда я собираюсь вытряхнуть душу из этого монстра.
Бледная, упорная, Маргарет не сводила с Лаймонда пристального взгляда, пытаясь побороть его нетерпение и скуку.
— О «Ла Сове» я ничего не знаю, кроме того, что рассказывал Том. Но сегодняшний случай — и в этом уверены все: Том, моя мать и вдовствующая королева — был явной попыткой убить или изувечить маленькую Марию. Это, наконец, заставило вдовствующую королеву ясно высказать то, о чем вы, наверное, догадались во время вашего с ней последнего разговора. С Марией случались другие несчастья, происходили странные совпадения. Поэтому-то королева-мать и попросила вас приехать во Францию. Она не решается ничего сказать или сделать открыто: тем самым она поставила бы под сомнение добрую волю французской стороны и способность королевского двора позаботиться о девочке… Вместо этого она решилась довериться вам.
Ставни на окнах были открыты. Стоя в простенке между ними, Лаймонд не дал себе труда задуматься.
— Зачем мне вмешиваться? — сказал он весело, через обтянутое бархатом плечо. — Зачем вмешиваться? Может быть, у дофина есть кто-нибудь другой на примете.
Это был личный выпад: первая невеста Тома, Кристиан Стюарт, трагически погибла два года назад, помогая Лаймонду, а она, Маргарет, слишком быстро после этого сделалась женой Эрскина. Она знала, и Лаймонд знал, что только после смерти Кристиан Том Эрскин мог обратить внимание на некрасивую вдову Маргарет Флеминг, которая долгие годы молча восхищалась им. К подобному выпаду она не была готова, однако же оказалась на высоте.
— Вы, — сказала она спокойно, — ненавидите меня за то, что я заняла место Кристиан, — это правда, я недостойна ее, и только для Тома, возможно, что-нибудь значу. Но ведь вы не любили ее, и прекрасно это знаете. Любовь еще не поражала вас и благодарите за это Бога. Будьте по крайней мере честны: не из-за меня вы отказываетесь помочь.
Она молчала, выжидая, а Лаймонд смотрел в окно, на тихий мощеный дворик и на освещенные фонарями деревья Сент-Уэна. Затем он отступил, закрыл ставни на щеколду и повернулся лицом к Маргарет.
— Мне, — сказал Лаймонд, — надоели похороны. Поставьте передо мной какую-либо цель -и я вам обещаю, что до тех пор, как она будет достигнута, половина моих сторонников сойдут в могилу вместе со своими мечтами, добродетелями и уверенностью в завтрашнем дне. В прошлый раз это была Кристиан Стюарт — не будем больше говорить о ней. Был еще старый солдат по имени Терки Мэт. И много других. Я отказался от роли королевского соглядатая, дорогая моя, чтобы моим союзникам не пришлось платить слишком дорогую цену. — Воцарилось напряженное молчание. Затем холодные синие глаза Лаймонда потеплели. — Если честно, — добавил он, — я не в состоянии сейчас говорить с вами. Думаю, вам лучше уйти.
— Зато я должна еще кое-что сказать вам, — спокойно проговорила Маргарет Эрскин. — И мне будет легче, если вы сядете.
Это подействовало. Поколебавшись с секунду, он прошел вперед, нашел стул у очага и уселся напротив Маргарет, опершись подбородком о сложенные руки. Маргарет долго смотрела на него и наконец решилась.
— Я предполагала, что дело в этом, — сказала она. — Если таким образом вы хотите почтить память своих друзей — что же, я мешать не стану. Хотя, будь они живы, они наверняка бы сочли, что жизнь Марии стоит ваших трудов. Но разве вы уже не поставили перед собой цели? Вы ведь хотите найти опасного человека, которому ничего не стоит убить. Для этого вам понадобятся друзья — и почему вы уверены, что убережете их? И потом: этот человек покушается на маленькую королеву — так разве не легче вам будет найти его, если вы возьмете на себя роль защитника Марии? Или она — всего лишь пешка в вашей игре, направленной на благо всего человечества?
Он не шелохнулся.
— Конечно же нет. У нас с вдовствующей королевой цель одна — и все же избавьте меня от обязательств. На этот раз я по крайней мере свободен. Все, что бы я ни затеял, можно будет бросить в любой момент — и в случае необходимости я так и сделаю.
— А если, — осторожно начала Маргарет Эрскин, — в обмен на обязательства я гарантирую безопасность? Если я скажу так: зажигайте ваши огни для нас, пусть они горят на просторе и освещают то, что скрыто во тьме, а я позабочусь, чтобы никто из невинно стоящих рядом не обжег себе рук? Возьметесь ли вы по поручению королевы-матери, которое она передает через меня, оберегать маленькую королеву, доверите ли вы мне безопасность ваших друзей?.. Или, раз Том Эрскин выбрал меня после Кристиан, — добавила Маргарет, и ее круглое, невзрачное лицо побледнело, — вы никогда не сможете ни уважать меня, ни доверяться мне?
Лаймонд грубо выругался, опустил руки и, смерив ее убийственно суровым взглядом, заметил:
— Я вполне способен понять, что происходит, — на меня не нужно давить риторикой, не нужно лить при мне крокодиловых слез. И все-таки. Полагаю, я вам нагрубил. Извините меня. Просто вы не вовремя пришли. Что же до вашего предложения…
К Маргарет вернулась прежняя безмятежность.
— Вы после дадите ответ. Может быть, ваши чувства изменятся, — сказала она. — Но я не хотела бы, чтобы из-за королевы-матери вы так напивались. Мадам де Валантинуа заигрывала с вами?
— Если учесть, — отозвался Лаймонд несколько принужденно, — что она на двадцать лет старше даже короля… Нет, она не заигрывала. Но с нею вместе явилась большая свита. К слову сказать, она прекрасно мне помогла. И о чем-то все время размышляла. Вы думаете, последует продолжение?
— Полагаю, да — на уровне умственных игр. Все королевские дети на ее попечении. Возможно, лорд д'Обиньи тоже станет теперь покровительствовать вам. Вы посетите Ла-Веррери, восхититесь Гужоном 31) и Лимузеном 32), будете пить вино с профессорами Сорбонны, брать уроки рисования у Приматиччо 33), слушать лекции Бригада и концерты Аркадельта 34). Вам должен понравиться Шамбор.
— Мне может понравиться все, что угодно, — сказал Лаймонд, — кроме его милости лорда д'Обиньи. Но вечером он оказал мне великую услугу своим похоронным видом. Был момент, когда мне казалось, что меня вот-вот вышвырнут вон. А теперь…
— Что — теперь? — Лицо ее невольно выразило надежду.
Нервный, изнуренный, наконец протрезвевший, он смотрел на нее с печальной улыбкой.
— Да. Вы меня переиграли. С самого начала было ясно, что ее величество возьмет верх. Остается только надеяться, что под покровом ваших крылышек никто, кроме меня, не обожжет пальцы, стараясь уберечь эту девочку от ее, судьбы.
Маргарет Эрскин, внутренне ликуя, сказала обыденным тоном:
— Самой природой мне предназначено место у очага. Там меня никто не заметит.
— Кто не заметит, тот останется внакладе, — сказал Лаймонд, но, увидев, что Маргарет потупилась и покраснела, прибавил совершенно другим тоном: — Ну хорошо, миледи. Раз уж нам выпало на долю оберегать юную королеву, я должен задать несколько вопросов по сути дела. Ну вот, для начала: сплетничают относительно связи между Монморанси и вашей матерью. Скажите мне: Дженни — любовница коннетабля?
С тех пор как она выросла, Маргарет давно уже смирилась, научилась терпимо относиться к похождениям матери: они забавляли ее или вызывали раздражение, в зависимости от очередного предмета страсти. Беспорядочные связи членов королевской семьи и ее окружения были в порядке вещей, часто строились на деловой основе, и редко когда к ним примешивалась любовь. Союз, кратковременный или нет, бывал обычно гласным и общепризнанным, когда все происходило на самом высоком уровне, — и только на тайную интрижку, могущую повредить законным родственникам, общество смотрело косо, считая ее недопустимой.
Но подобные соображения действовали только дома. Будучи в гостях у суверена иностранной державы, свита шотландской королевы должна была вести себя безупречно. Поэтому, когда Маргарет Эрскин отвечала на вопрос, в ее спокойном голосе явственно ощущалась досада:
— Монморанси? Ах, Боже мой, нет. С матушкой спит не коннетабль. Любовник матушки — король.
В первый раз за весь этот беспокойный вечер Лаймонд искренне, громко расхохотался.
— Ах ты, Господи. Как же мне это сразу не пришло в голову? Боже ж ты мой — колесница Благоприятной Фортуны… Разве не расчудесная вышла королева из нашей прекрасной, ветреной Дженни? — Он изнемогал от смеха. — Если Диана узнает, что у нее соперница королевской крови… если королева обнаружит, что у ее супруга две любовницы… — Тут он вдруг осекся. — Кто еще об этом знает?
Маргарет вспыхнула:
— Коннетабль. Один из придворных короля. Служанка матери. И я.
— Она, конечно, мечтает занять место стареющей Дианы. Вы уверены, что королева Екатерина не в курсе дела? — спросил Лаймонд уже совсем серьезно. — Ибо, если вы не можете ручаться, у меня возникают очень сильные подозрения, что она и свела мужа с Дженни. Ведь это гениальный ход. Одним ударом устранить постоянную любовницу, скомпрометировать Дженни и королеву-мать, подорвать веру в ценность союза с Шотландией, ослабить всех, кто так или иначе связан с Гизами во Франции…
— И еще, — добавила Маргарет, — заронить сомнение в нравственных правилах маленькой королевы, а следовательно, в том, что она подходит для дофина… Обычное дело. Матушка расправляет крылья — и всюду, куда ни кинешь взгляд, рушатся все устои.
— Боюсь, это придется прекратить. Скажите ей. Нет, не надо: я сам скажу. А потом мне нужна будет помощь. Вы очень скоро убедитесь, что за вами наблюдают люди короля, не говоря уже о нашем неизвестном друге, умышляющем против королевы, — значит, что бы мы ни делали, нельзя допускать и тени сомнения в доброй воле французов и в том, что с их стороны Марии обеспечена полная безопасность. — Тут он спросил внезапно: — Кого подозревает королева-мать?
Маргарет явилась сюда, рассчитывая на помощь, и вот теперь только начала понимать, что перед ней подлинный мастер своего дела. На мгновение она смешалась:
— Я… я не знаю.
— Разумеется, кого-то из придворного окружения. Иначе она доверилась бы королю или по крайней мере собственным родным. Интересно, кто бы это мог быть. Возможностей хоть отбавляй. Королева Екатерина? Она ненавидит Гизов. Коннетабль или его племянники? Говорят, он стремится устроить другой брак для дофина — Монморанси были бы не прочь унизить Гизов, ходят «даже слухи, что они были бы не прочь и сменить религию. Есть ли мотив у кого-либо еще из ближайших друзей короля? А может, кто-то из шотландской знати… Например, я не стал бы доверяться Дугласам и их родным — они, да и многие другие тоже, склоняются к Англии и лютеранству, отвергая католичество и Францию. Если положение вещей таково, вдовствующей королеве неловко было бы посвящать в это дело французов… Ну, что еще? Кто из фрейлин девочки родом из Шотландии? Кому можно абсолютно доверять? Возможно ли незаметно пробовать всю ее пищу? Наблюдать за играми? За уроками? За путешествиями?
Он задавал все новые и новые вопросы, выпытывая все досконально, с исчерпывающей полнотой. И в конце концов внезапно спросил:
— Не поражает ли вас, что все, случившееся до сих пор, исключая слонов, было направлено против О'Лайам-Роу? Пожар в «Порк-эпик» вспыхнул в его комнате, а не в моей. Проделка на площадке для игры в мяч была задумана с тем, чтобы навлечь неприятности на О'Лайам-Роу. Капитан «Гуден Роос», который пытался потопить нас на подходе к Дьепу, — известный авантюрист; ему за это заплатили и дали указание ни в коем случае не оставлять О'Лайам-Роу в живых.
— Откуда вы знаете?
— Я расспросил. За достоверной информацией следует обращаться к законнику, цирюльнику или блуднице. Мой информатор пока еще не узнал, кто именно заплатил капитану.
— Но она узнает, — сказала Маргарет, и лицо ее сделалось суровым.
— Надеюсь на это, — сказал он тоже серьезно, нимало не смутившись. — Возможно, что все это направлено исключительно против О'Лайам-Роу. Возможно также, что О'Лайам-Роу пытаются запугать или выслать в Ирландию с тем, чтобы заодно избавиться и от меня. Но это маловероятно. Я ведь могу остаться под другим именем. А на мою жизнь никто не покушался, хотя, видит Бог, возможностей было предостаточно. И, по правде говоря, никто из тех, кто хоть немного обо мне знает, не стал бы даже и пытаться навредить мне на море. Остается еще одна возможность.
— Какая? — Маргарет, чей ум притупился от усталости, изо всех сил старалась следовать за ходом его мысли.
— На О'Лайам-Роу покушались потому, что кто-то принял его за меня.
Оба замолчали. Лаймонд ничуть не утратил хладнокровия, и Маргарет старалась тоже не поддаваться чувствам.
— Разумеется. Так оно, наверное, и есть. Но… ведь слоны испугались не случайно? Как вы это можете объяснить?
— Все было спланировано заранее, — сказал Лаймонд. — Человека, который это организовал, убили, чтобы он не заговорил. Другой, тот, который пихнул на мост этого проклятого кита, ничего не знает. Ему заплатили и дали определенные указания — вот и все. Больше он нас беспокоить не будет… Кстати, чтоб не забыть. О'Лайам-Роу и Доули, как вам известно, знают, по крайней мере, кто я такой. Но если вам, или Тому, или Дженни, или кому бы то ни было из тех, кто оберегает королеву, понадобится помощь, а меня вы не сможете найти, обращайтесь к Абернаси, смотрителю королевского зверинца. Он сделает все, что сможет… Итак, перед нами — два невероятно плохо продуманных заговора: один против О'Лайам-Роу, другой — против маленькой королевы. И в том, и в другом был задействован убитый Дестэ. Все делалось через вторые и третьи руки, в смехотворно искаженных масштабах, словно у того, кто за этим стоит, нет возможности расчистить путь для обыкновенного наемного убийцы. Кто-то является к Дестэ: сам ли руководитель заговора или какой-нибудь другой негодяй — и предложение сделано. Удастся попытка — тем лучше. Не удастся — ничего, спешить некуда; денег хватит и для следующего раза.
— Может быть, это не один человек, — сказала Маргарет с неожиданной резкостью, — а целая нация.
Лаймонд улыбнулся:
— Такой вывод напрашивается, не правда ли? Вдохновительницей обоих заговоров — и против ирландцев, и против шотландцев — должна была бы быть Англия, и я решил подобраться к Мейсону, чтобы прощупать почву. Но слишком явственно его горячее стремление привлечь О'Лайам-Роу на свою сторону — да и всякий может сказать, что живой принц Барроу куда полезнее для Англии, чем мертвый. Значит, перед нами — восхитительная неразбериха, и одно в ней хорошо, а другое — плохо. Если снова состоится покушение на Марию, расследовать его будет трудно, потому что оно не будет явным: до сих пор всякая попытка убить девочку была обставлена как несчастный случай. С другой стороны, О'Лайам-Роу остается, и это может сослужить нам службу. Кто-нибудь обязательно попытается снова убить его.
Лаймонд говорил вполне серьезно, однако Маргарет уловила блеск в его глазах и рассмеялась, но сразу же овладела собой.
— Но вы уверены, что О'Лайам-Роу решит остаться во Франции? Не сочтет ли он это чересчур унизительным? Вы будете при дворе, а он — в тени, на обочине.
— Чтобы ощутить унижение, нужна некоторая сила духа, — сухо заметил Лаймонд. — О'Лайам-Роу останется.
Маргарет встала и наконец направилась к двери, от усталости ничего не видя перед собой. Лаймонд взял на себя обязательство помочь королеве. Это она может с благодарностью сообщить Тому перед его отъездом, вдовствующей королеве, своей матери и всему тому узкому кругу доверенных лиц, с которыми Лаймонд будет отныне сотрудничать. Он тоже встал, не закончив фразы; лицо его осунулось от изнеможения.
Маргарет Эрскин сказала внезапно:
— Я нечасто цитирую Тома, но ведь и его грубый здравый смысл может оказаться полезен. Он полагает, что с вашей стороны было безумием связаться с О'Лайам-Роу. Принц, конечно, остроумный человек, но он ленив и сумасброден, и в придачу ему нельзя доверять. Он настолько безобидный, говорит Том, что в один прекрасный день возьмет и убьет вас.
— Ерунда, — отозвался Лаймонд. — Почему, спрашивается, я должен терпеть моральное вымогательство, пока О'Лайам-Роу разгуливает на свободе, без всяких оков? Он человек образованный. У него есть голова на плечах. Нужно только научить его воспользоваться всем этим. Я упою его пальмовым вином власти, — заключил Лаймонд стремительно, — и он свалится с дерева.
Часть II
Глава 1
Он сейчас пошлет все к черту, подумал Эрскин. Выйдет из образа, погубит старания целого вечера. Сейчас он развернется и раскидает их всех, как жалких слуг… О Боже! Колючий, полный холодной синевы взгляд Лаймонда случайно упал на неподвижное лицо шотландской королевы-матери. Весь содрогаясь, Том Эрскин молился, чтобы вдовствующая королева совладала с собой. Тень угрозы, тень мольбы, малейшее усилие что-то подсказать, внушить, и вечер завершится провалом — она потеряет Тади Боя Баллаха и Лаймонда вместе с ним.
С минуту королева-мать смотрела на Лаймонда невидящим взглядом, холодным, как морская пучина; затем почесала нос, отвернулась и обратилась к соседу с каким-то вопросом. Но опасность и так уже миновала. В карих глазах Маргарет Эрскин Лаймонд уловил пламя яростного гнева. Он сощурился, поколебался с секунду, затем повернулся и не сопротивлялся нимало, когда Сент-Андре жадно вцепился в его безрукавку и раскрыл ее.
Под заляпанной яйцом рубашкой, там, где кипящее масло попало на плечи и спину, еще видны были подлеченные у Абернаси ожоги. Мадам де Валантинуа встала:
— Отведите господина Баллаха ко мне.
Со своего высокого места король сказал что-то лорду д'Обиньи, и его милость тоже направился к оллаву. В обхождении Джона Стюарта произошла заметная перемена. Острослов, поэт, певец разностороннего таланта, пленивший воображение двора, отличался конечно же от того жалкого, оборванного увальня, которого приходилось таскать за собой из гостиницы в гостиницу.
Лорд д'Обиньи остановился перед мастером Баллахом:
— Король просит передать вам, что он, разумеется, понятия не имел о ваших ожогах, иначе никогда не вовлек бы вас в эту забаву. Он также велел сказать, что будет раз зимой видеть вас при дворе, на Луаре; и принц Барроу, если таково его желание, тоже может остаться во Франции. А еще мне поручено на эту ночь предложить вам постель в этом здании и передать позволение короля удалиться.
Он победил.
Ночь, проведенная им в королевских апартаментах аббатства Сент-Уэн, оказалась и впрямь во всех отношениях примечательной. Сперва, под наблюдением самой герцогини де Валантинуа, ему смазали спину яичными желтками и скипидаром и наложили повязки, а затем, неузнаваемого в позаимствованном халате, отвели в спальню и оставили в одиночестве.
Когда поздно ночью в дверь постучали, Лаймонд отнюдь не спал. Чем он был занят с тех пор, как последний слуга покинул комнату, было ясно как Божий день: о том говорил и слишком пристальный взгляд, и изрядно трясущиеся руки. Запахнувшись в подбитый мехом халат, он уже давно и методически напивался. Маленькая комнатка вокруг него сверкала чистотой: качество это, в полной мере присущее Лаймонду, было совершенно чуждо Тади Бою. Чего он ждал, открывая дверь, никто не мог бы предположить. Но то, что он увидел, заставило его застыть на месте, насторожиться и чуть не наполовину протрезветь.
За дверью стояла Маргарет Эрскин.
Некрасивая, с карими глазами, довольно бледная, в платье, по-монашески строгом, с одной лишь дорогой брошью, приколотой к груди, дочь Дженни Флеминг казалась совершенно невозмутимой, словно посещать спальни беспутных младших сыновей ей доводилось каждую ночь.
Крепко сжатые губы Лаймонда вдруг раздвинулись в широкой улыбке, убийственно злорадной; бледное лицо его выражало насмешку.
— Заходи, заходи, дорогуша: постель у меня теплая.
На эти слова она не обратила никакого внимания — просто вошла и закрыла за собой дверь.
— Зачем топить победу в вине? — спросила она. — Вы ведь выиграли, разве не так? Теперь вам не надо уезжать из Франции.
Вместо ответа Лаймонд отбросил со лба спутанные черные волосы и, искусно передразнивая королеву-мать, разразился речью на французско-шотландском языке:
— «Я хочу взять этого человека в момент поражения — поражения, мастер Эрскин, а не успеха». — Тут он грустно покачал головой. — Я добился успеха, но все равно следует остерегаться, иначе вдовствующая королева обкорнает мне крылышки и запишет в число своих слуг.
Маргарет Эрскин подвинула стул и села, поднимая взгляд на блестящее от пота, полное сарказма лицо.
— Вы это слышали. Очень жаль.
— Как и О'Лайам-Роу, — сказал Лаймонд, делая широкий, недвусмысленный жест, — я полагаю, что было бы недурно поразвлечься за чужой счет. Вот и все. Ради этого я старался. За это я заплатил. И собираюсь этим пользоваться. Вы осуждаете меня? — Он откровенно издевался. — Вечером я сильно подозревал, что вам было бы неприятно, если бы я поссорился с нашими игривыми друзьями.
Ее голос звучал ровно:
— И этим, только этим вы собираетесь заполнить следующие полгода? Точить об них ваши когти, изощряться в рискованных шутках?.. Стоило вам уйти, как дамы принялись бросать жребий, кому вы достанетесь.
— Выиграли вы? — Взгляд его вполне соответствовал этим словам.
Маргарет закусила губу, впервые выказав замешательство.
— Я должна была навестить вас. Если бы пришел Том, это было бы опасно, в то время как мой визит может всего лишь… скомпрометировать меня.
— Боже, какая любовь к родному краю, — сказал Лаймонд. — И если принять во внимание вашу родную, ни один дурак не подумает, будто вы явились сюда поговорить о политике. О, черт возьми, — добавил он с внезапным интересом. — Только дамы бросали жребий?
Голос ее и тут не дрогнул.
— Нет, не только. — Она глубоко вздохнула. — Если вы не собираетесь служить вдовствующей королеве, зачем тогда остаетесь при дворе? Только честно.
Он бродил по комнате, путаясь в длинных полах нелепого бархатного халата. При последнем вопросе он обернулся с излишним пылом, словно дав зарок вести себя как можно более задиристо.
— Затем, что в полном чудес и прелестей французском королевстве, дорогая моя, живет жалкая, продажная тварь, способная потопить корабль, битком набитый людьми, или насмерть затоптать женщин и детей всего лишь в силу своей прихоти. До отъезда я собираюсь вытряхнуть душу из этого монстра.
Бледная, упорная, Маргарет не сводила с Лаймонда пристального взгляда, пытаясь побороть его нетерпение и скуку.
— О «Ла Сове» я ничего не знаю, кроме того, что рассказывал Том. Но сегодняшний случай — и в этом уверены все: Том, моя мать и вдовствующая королева — был явной попыткой убить или изувечить маленькую Марию. Это, наконец, заставило вдовствующую королеву ясно высказать то, о чем вы, наверное, догадались во время вашего с ней последнего разговора. С Марией случались другие несчастья, происходили странные совпадения. Поэтому-то королева-мать и попросила вас приехать во Францию. Она не решается ничего сказать или сделать открыто: тем самым она поставила бы под сомнение добрую волю французской стороны и способность королевского двора позаботиться о девочке… Вместо этого она решилась довериться вам.
Ставни на окнах были открыты. Стоя в простенке между ними, Лаймонд не дал себе труда задуматься.
— Зачем мне вмешиваться? — сказал он весело, через обтянутое бархатом плечо. — Зачем вмешиваться? Может быть, у дофина есть кто-нибудь другой на примете.
Это был личный выпад: первая невеста Тома, Кристиан Стюарт, трагически погибла два года назад, помогая Лаймонду, а она, Маргарет, слишком быстро после этого сделалась женой Эрскина. Она знала, и Лаймонд знал, что только после смерти Кристиан Том Эрскин мог обратить внимание на некрасивую вдову Маргарет Флеминг, которая долгие годы молча восхищалась им. К подобному выпаду она не была готова, однако же оказалась на высоте.
— Вы, — сказала она спокойно, — ненавидите меня за то, что я заняла место Кристиан, — это правда, я недостойна ее, и только для Тома, возможно, что-нибудь значу. Но ведь вы не любили ее, и прекрасно это знаете. Любовь еще не поражала вас и благодарите за это Бога. Будьте по крайней мере честны: не из-за меня вы отказываетесь помочь.
Она молчала, выжидая, а Лаймонд смотрел в окно, на тихий мощеный дворик и на освещенные фонарями деревья Сент-Уэна. Затем он отступил, закрыл ставни на щеколду и повернулся лицом к Маргарет.
— Мне, — сказал Лаймонд, — надоели похороны. Поставьте передо мной какую-либо цель -и я вам обещаю, что до тех пор, как она будет достигнута, половина моих сторонников сойдут в могилу вместе со своими мечтами, добродетелями и уверенностью в завтрашнем дне. В прошлый раз это была Кристиан Стюарт — не будем больше говорить о ней. Был еще старый солдат по имени Терки Мэт. И много других. Я отказался от роли королевского соглядатая, дорогая моя, чтобы моим союзникам не пришлось платить слишком дорогую цену. — Воцарилось напряженное молчание. Затем холодные синие глаза Лаймонда потеплели. — Если честно, — добавил он, — я не в состоянии сейчас говорить с вами. Думаю, вам лучше уйти.
— Зато я должна еще кое-что сказать вам, — спокойно проговорила Маргарет Эрскин. — И мне будет легче, если вы сядете.
Это подействовало. Поколебавшись с секунду, он прошел вперед, нашел стул у очага и уселся напротив Маргарет, опершись подбородком о сложенные руки. Маргарет долго смотрела на него и наконец решилась.
— Я предполагала, что дело в этом, — сказала она. — Если таким образом вы хотите почтить память своих друзей — что же, я мешать не стану. Хотя, будь они живы, они наверняка бы сочли, что жизнь Марии стоит ваших трудов. Но разве вы уже не поставили перед собой цели? Вы ведь хотите найти опасного человека, которому ничего не стоит убить. Для этого вам понадобятся друзья — и почему вы уверены, что убережете их? И потом: этот человек покушается на маленькую королеву — так разве не легче вам будет найти его, если вы возьмете на себя роль защитника Марии? Или она — всего лишь пешка в вашей игре, направленной на благо всего человечества?
Он не шелохнулся.
— Конечно же нет. У нас с вдовствующей королевой цель одна — и все же избавьте меня от обязательств. На этот раз я по крайней мере свободен. Все, что бы я ни затеял, можно будет бросить в любой момент — и в случае необходимости я так и сделаю.
— А если, — осторожно начала Маргарет Эрскин, — в обмен на обязательства я гарантирую безопасность? Если я скажу так: зажигайте ваши огни для нас, пусть они горят на просторе и освещают то, что скрыто во тьме, а я позабочусь, чтобы никто из невинно стоящих рядом не обжег себе рук? Возьметесь ли вы по поручению королевы-матери, которое она передает через меня, оберегать маленькую королеву, доверите ли вы мне безопасность ваших друзей?.. Или, раз Том Эрскин выбрал меня после Кристиан, — добавила Маргарет, и ее круглое, невзрачное лицо побледнело, — вы никогда не сможете ни уважать меня, ни доверяться мне?
Лаймонд грубо выругался, опустил руки и, смерив ее убийственно суровым взглядом, заметил:
— Я вполне способен понять, что происходит, — на меня не нужно давить риторикой, не нужно лить при мне крокодиловых слез. И все-таки. Полагаю, я вам нагрубил. Извините меня. Просто вы не вовремя пришли. Что же до вашего предложения…
К Маргарет вернулась прежняя безмятежность.
— Вы после дадите ответ. Может быть, ваши чувства изменятся, — сказала она. — Но я не хотела бы, чтобы из-за королевы-матери вы так напивались. Мадам де Валантинуа заигрывала с вами?
— Если учесть, — отозвался Лаймонд несколько принужденно, — что она на двадцать лет старше даже короля… Нет, она не заигрывала. Но с нею вместе явилась большая свита. К слову сказать, она прекрасно мне помогла. И о чем-то все время размышляла. Вы думаете, последует продолжение?
— Полагаю, да — на уровне умственных игр. Все королевские дети на ее попечении. Возможно, лорд д'Обиньи тоже станет теперь покровительствовать вам. Вы посетите Ла-Веррери, восхититесь Гужоном 31) и Лимузеном 32), будете пить вино с профессорами Сорбонны, брать уроки рисования у Приматиччо 33), слушать лекции Бригада и концерты Аркадельта 34). Вам должен понравиться Шамбор.
— Мне может понравиться все, что угодно, — сказал Лаймонд, — кроме его милости лорда д'Обиньи. Но вечером он оказал мне великую услугу своим похоронным видом. Был момент, когда мне казалось, что меня вот-вот вышвырнут вон. А теперь…
— Что — теперь? — Лицо ее невольно выразило надежду.
Нервный, изнуренный, наконец протрезвевший, он смотрел на нее с печальной улыбкой.
— Да. Вы меня переиграли. С самого начала было ясно, что ее величество возьмет верх. Остается только надеяться, что под покровом ваших крылышек никто, кроме меня, не обожжет пальцы, стараясь уберечь эту девочку от ее, судьбы.
Маргарет Эрскин, внутренне ликуя, сказала обыденным тоном:
— Самой природой мне предназначено место у очага. Там меня никто не заметит.
— Кто не заметит, тот останется внакладе, — сказал Лаймонд, но, увидев, что Маргарет потупилась и покраснела, прибавил совершенно другим тоном: — Ну хорошо, миледи. Раз уж нам выпало на долю оберегать юную королеву, я должен задать несколько вопросов по сути дела. Ну вот, для начала: сплетничают относительно связи между Монморанси и вашей матерью. Скажите мне: Дженни — любовница коннетабля?
С тех пор как она выросла, Маргарет давно уже смирилась, научилась терпимо относиться к похождениям матери: они забавляли ее или вызывали раздражение, в зависимости от очередного предмета страсти. Беспорядочные связи членов королевской семьи и ее окружения были в порядке вещей, часто строились на деловой основе, и редко когда к ним примешивалась любовь. Союз, кратковременный или нет, бывал обычно гласным и общепризнанным, когда все происходило на самом высоком уровне, — и только на тайную интрижку, могущую повредить законным родственникам, общество смотрело косо, считая ее недопустимой.
Но подобные соображения действовали только дома. Будучи в гостях у суверена иностранной державы, свита шотландской королевы должна была вести себя безупречно. Поэтому, когда Маргарет Эрскин отвечала на вопрос, в ее спокойном голосе явственно ощущалась досада:
— Монморанси? Ах, Боже мой, нет. С матушкой спит не коннетабль. Любовник матушки — король.
В первый раз за весь этот беспокойный вечер Лаймонд искренне, громко расхохотался.
— Ах ты, Господи. Как же мне это сразу не пришло в голову? Боже ж ты мой — колесница Благоприятной Фортуны… Разве не расчудесная вышла королева из нашей прекрасной, ветреной Дженни? — Он изнемогал от смеха. — Если Диана узнает, что у нее соперница королевской крови… если королева обнаружит, что у ее супруга две любовницы… — Тут он вдруг осекся. — Кто еще об этом знает?
Маргарет вспыхнула:
— Коннетабль. Один из придворных короля. Служанка матери. И я.
— Она, конечно, мечтает занять место стареющей Дианы. Вы уверены, что королева Екатерина не в курсе дела? — спросил Лаймонд уже совсем серьезно. — Ибо, если вы не можете ручаться, у меня возникают очень сильные подозрения, что она и свела мужа с Дженни. Ведь это гениальный ход. Одним ударом устранить постоянную любовницу, скомпрометировать Дженни и королеву-мать, подорвать веру в ценность союза с Шотландией, ослабить всех, кто так или иначе связан с Гизами во Франции…
— И еще, — добавила Маргарет, — заронить сомнение в нравственных правилах маленькой королевы, а следовательно, в том, что она подходит для дофина… Обычное дело. Матушка расправляет крылья — и всюду, куда ни кинешь взгляд, рушатся все устои.
— Боюсь, это придется прекратить. Скажите ей. Нет, не надо: я сам скажу. А потом мне нужна будет помощь. Вы очень скоро убедитесь, что за вами наблюдают люди короля, не говоря уже о нашем неизвестном друге, умышляющем против королевы, — значит, что бы мы ни делали, нельзя допускать и тени сомнения в доброй воле французов и в том, что с их стороны Марии обеспечена полная безопасность. — Тут он спросил внезапно: — Кого подозревает королева-мать?
Маргарет явилась сюда, рассчитывая на помощь, и вот теперь только начала понимать, что перед ней подлинный мастер своего дела. На мгновение она смешалась:
— Я… я не знаю.
— Разумеется, кого-то из придворного окружения. Иначе она доверилась бы королю или по крайней мере собственным родным. Интересно, кто бы это мог быть. Возможностей хоть отбавляй. Королева Екатерина? Она ненавидит Гизов. Коннетабль или его племянники? Говорят, он стремится устроить другой брак для дофина — Монморанси были бы не прочь унизить Гизов, ходят «даже слухи, что они были бы не прочь и сменить религию. Есть ли мотив у кого-либо еще из ближайших друзей короля? А может, кто-то из шотландской знати… Например, я не стал бы доверяться Дугласам и их родным — они, да и многие другие тоже, склоняются к Англии и лютеранству, отвергая католичество и Францию. Если положение вещей таково, вдовствующей королеве неловко было бы посвящать в это дело французов… Ну, что еще? Кто из фрейлин девочки родом из Шотландии? Кому можно абсолютно доверять? Возможно ли незаметно пробовать всю ее пищу? Наблюдать за играми? За уроками? За путешествиями?
Он задавал все новые и новые вопросы, выпытывая все досконально, с исчерпывающей полнотой. И в конце концов внезапно спросил:
— Не поражает ли вас, что все, случившееся до сих пор, исключая слонов, было направлено против О'Лайам-Роу? Пожар в «Порк-эпик» вспыхнул в его комнате, а не в моей. Проделка на площадке для игры в мяч была задумана с тем, чтобы навлечь неприятности на О'Лайам-Роу. Капитан «Гуден Роос», который пытался потопить нас на подходе к Дьепу, — известный авантюрист; ему за это заплатили и дали указание ни в коем случае не оставлять О'Лайам-Роу в живых.
— Откуда вы знаете?
— Я расспросил. За достоверной информацией следует обращаться к законнику, цирюльнику или блуднице. Мой информатор пока еще не узнал, кто именно заплатил капитану.
— Но она узнает, — сказала Маргарет, и лицо ее сделалось суровым.
— Надеюсь на это, — сказал он тоже серьезно, нимало не смутившись. — Возможно, что все это направлено исключительно против О'Лайам-Роу. Возможно также, что О'Лайам-Роу пытаются запугать или выслать в Ирландию с тем, чтобы заодно избавиться и от меня. Но это маловероятно. Я ведь могу остаться под другим именем. А на мою жизнь никто не покушался, хотя, видит Бог, возможностей было предостаточно. И, по правде говоря, никто из тех, кто хоть немного обо мне знает, не стал бы даже и пытаться навредить мне на море. Остается еще одна возможность.
— Какая? — Маргарет, чей ум притупился от усталости, изо всех сил старалась следовать за ходом его мысли.
— На О'Лайам-Роу покушались потому, что кто-то принял его за меня.
Оба замолчали. Лаймонд ничуть не утратил хладнокровия, и Маргарет старалась тоже не поддаваться чувствам.
— Разумеется. Так оно, наверное, и есть. Но… ведь слоны испугались не случайно? Как вы это можете объяснить?
— Все было спланировано заранее, — сказал Лаймонд. — Человека, который это организовал, убили, чтобы он не заговорил. Другой, тот, который пихнул на мост этого проклятого кита, ничего не знает. Ему заплатили и дали определенные указания — вот и все. Больше он нас беспокоить не будет… Кстати, чтоб не забыть. О'Лайам-Роу и Доули, как вам известно, знают, по крайней мере, кто я такой. Но если вам, или Тому, или Дженни, или кому бы то ни было из тех, кто оберегает королеву, понадобится помощь, а меня вы не сможете найти, обращайтесь к Абернаси, смотрителю королевского зверинца. Он сделает все, что сможет… Итак, перед нами — два невероятно плохо продуманных заговора: один против О'Лайам-Роу, другой — против маленькой королевы. И в том, и в другом был задействован убитый Дестэ. Все делалось через вторые и третьи руки, в смехотворно искаженных масштабах, словно у того, кто за этим стоит, нет возможности расчистить путь для обыкновенного наемного убийцы. Кто-то является к Дестэ: сам ли руководитель заговора или какой-нибудь другой негодяй — и предложение сделано. Удастся попытка — тем лучше. Не удастся — ничего, спешить некуда; денег хватит и для следующего раза.
— Может быть, это не один человек, — сказала Маргарет с неожиданной резкостью, — а целая нация.
Лаймонд улыбнулся:
— Такой вывод напрашивается, не правда ли? Вдохновительницей обоих заговоров — и против ирландцев, и против шотландцев — должна была бы быть Англия, и я решил подобраться к Мейсону, чтобы прощупать почву. Но слишком явственно его горячее стремление привлечь О'Лайам-Роу на свою сторону — да и всякий может сказать, что живой принц Барроу куда полезнее для Англии, чем мертвый. Значит, перед нами — восхитительная неразбериха, и одно в ней хорошо, а другое — плохо. Если снова состоится покушение на Марию, расследовать его будет трудно, потому что оно не будет явным: до сих пор всякая попытка убить девочку была обставлена как несчастный случай. С другой стороны, О'Лайам-Роу остается, и это может сослужить нам службу. Кто-нибудь обязательно попытается снова убить его.
Лаймонд говорил вполне серьезно, однако Маргарет уловила блеск в его глазах и рассмеялась, но сразу же овладела собой.
— Но вы уверены, что О'Лайам-Роу решит остаться во Франции? Не сочтет ли он это чересчур унизительным? Вы будете при дворе, а он — в тени, на обочине.
— Чтобы ощутить унижение, нужна некоторая сила духа, — сухо заметил Лаймонд. — О'Лайам-Роу останется.
Маргарет встала и наконец направилась к двери, от усталости ничего не видя перед собой. Лаймонд взял на себя обязательство помочь королеве. Это она может с благодарностью сообщить Тому перед его отъездом, вдовствующей королеве, своей матери и всему тому узкому кругу доверенных лиц, с которыми Лаймонд будет отныне сотрудничать. Он тоже встал, не закончив фразы; лицо его осунулось от изнеможения.
Маргарет Эрскин сказала внезапно:
— Я нечасто цитирую Тома, но ведь и его грубый здравый смысл может оказаться полезен. Он полагает, что с вашей стороны было безумием связаться с О'Лайам-Роу. Принц, конечно, остроумный человек, но он ленив и сумасброден, и в придачу ему нельзя доверять. Он настолько безобидный, говорит Том, что в один прекрасный день возьмет и убьет вас.
— Ерунда, — отозвался Лаймонд. — Почему, спрашивается, я должен терпеть моральное вымогательство, пока О'Лайам-Роу разгуливает на свободе, без всяких оков? Он человек образованный. У него есть голова на плечах. Нужно только научить его воспользоваться всем этим. Я упою его пальмовым вином власти, — заключил Лаймонд стремительно, — и он свалится с дерева.
Часть II
ОПАСНОЕ ЖОНГЛИРОВАНИЕ
Тот не подсуден, кто жонглирует тупыми дротиками или круглыми шарами. Кто занимается опасным жонглированием и причиняет кому-либо повреждения, на того налагается пеня за игру не по правилам. Опасное жонглирование — это такое жонглирование, при котором применяются остро отточенные предметы.
Глава 1
ОТ РУАНА ДО СЕН-ЖЕРМЕНА: НЕИСТРЕБИМЫЙ ТРУТЕНЬ
Судьям непросто принять решение касательно пчел, которые поселились в дуплах деревьев, принадлежащих благородному господину: из уважения к оному дерево срубить можно не всегда.
Новости об ошеломляющем успехе Тади Боя его хозяин получил на следующее утро, через Робина Стюарта, который поднялся ни свет ни заря специально для этого. Слушая его, О'Лайам-Роу знай себе почесывал свою всклокоченную, всю в перьях золотистую голову.
Новость явно порадовала его:
— О, парень замечательный, таких больше нет. И где теперь ваши жемчуга, ваши речи попугайские? Имей только голову на плечах — и тебя оценят по достоинству.
— Послушайте: на них же нельзя полагаться. Вспомните, как с вами обошлись тогда, на площадке для игры в мяч. А теперь они думают, что вы будете здесь сидеть да молча переживать, пока наш маленький бравый толстячок расхаживает под ручку с герцогами, — выпалил Робин Стюарт, который бывал тактичным не чаще, чем О'Лайам-Роу — хорошо одетым.
Ирландец зевнул, смачно хрустнув челюстью.
— Если Тади Бою, мой дорогой, приспичило целоваться с принцессами, для О'Лайам-Роу тут обиды нет.
— Значит, вы будете разъезжать по Франции, уцепившись за полы его халата, да сидеть перед закрытыми дверьми? Теперь они без Тади обойтись не смогут, как без лекарства. Я и раньше видел, как такой стих на них находил.
— Я тебе охотно верю. До тех пор пока мы вернемся в Ирландию, они измотают Тади Боя так, что от него останется одна тень. Ну, а мне-то что? Я себе найду другое развлечение.
Спорить с принцем Барроу было все равно, что биться лбом о стену. Робин Стюарт отступился.
День для О'Лайам-Роу выдался хлопотный. Следующим явился д'Обиньи: он принес почтительное послание короля, в котором тот просил принца Барроу разрешить его одаренному оллаву Тади Баллаху сопровождать двор в Блуа. Ни словом не упоминалась предполагаемая депортация О'Лайам-Роу — напротив, в письме упоминалось, и лорд д'Обиньи подтвердил это, что его милость всегда будет к услугам принца и что по пути следования на юг ему не придется беспокоиться о пошлинных сборах, пище, фураже и ночлеге. О'Лайам-Роу пришел в восторг:
— Dhia! Меня обхаживают, как снисходительного супруга.
Вместе с д'Обиньи пришла маленькая, рыжеволосая, хорошенькая женщина, которую О'Лайам-Роу встретил в Руане, возле кита. Дженни Флеминг воспользовалась первым подходящим предлогом, чтобы поближе познакомиться с ним.
Принца Барроу в очень малой степени интересовали дела Лаймонда, но своенравное, нарочитое любопытство он мог с легкостью распознать. Дженни и д'Обиньи, казалось, хорошо ладили: ведь он, в конце концов, тоже происходил из королевского рода Стюартов: они с леди Флеминг имели общих предков. Ее живость и грация вполне сочетались с тем поверхностным блеском, каким отличались манеры ее спутника. Речи его, льстивые и забавные, лились свободно; голос сделался мягким и сочным. Слушая его, можно было догадаться, какое впечатление произвел этот вельможа на неотесанного мальчика, который впоследствии сделался королем.
Новости об ошеломляющем успехе Тади Боя его хозяин получил на следующее утро, через Робина Стюарта, который поднялся ни свет ни заря специально для этого. Слушая его, О'Лайам-Роу знай себе почесывал свою всклокоченную, всю в перьях золотистую голову.
Новость явно порадовала его:
— О, парень замечательный, таких больше нет. И где теперь ваши жемчуга, ваши речи попугайские? Имей только голову на плечах — и тебя оценят по достоинству.
— Послушайте: на них же нельзя полагаться. Вспомните, как с вами обошлись тогда, на площадке для игры в мяч. А теперь они думают, что вы будете здесь сидеть да молча переживать, пока наш маленький бравый толстячок расхаживает под ручку с герцогами, — выпалил Робин Стюарт, который бывал тактичным не чаще, чем О'Лайам-Роу — хорошо одетым.
Ирландец зевнул, смачно хрустнув челюстью.
— Если Тади Бою, мой дорогой, приспичило целоваться с принцессами, для О'Лайам-Роу тут обиды нет.
— Значит, вы будете разъезжать по Франции, уцепившись за полы его халата, да сидеть перед закрытыми дверьми? Теперь они без Тади обойтись не смогут, как без лекарства. Я и раньше видел, как такой стих на них находил.
— Я тебе охотно верю. До тех пор пока мы вернемся в Ирландию, они измотают Тади Боя так, что от него останется одна тень. Ну, а мне-то что? Я себе найду другое развлечение.
Спорить с принцем Барроу было все равно, что биться лбом о стену. Робин Стюарт отступился.
День для О'Лайам-Роу выдался хлопотный. Следующим явился д'Обиньи: он принес почтительное послание короля, в котором тот просил принца Барроу разрешить его одаренному оллаву Тади Баллаху сопровождать двор в Блуа. Ни словом не упоминалась предполагаемая депортация О'Лайам-Роу — напротив, в письме упоминалось, и лорд д'Обиньи подтвердил это, что его милость всегда будет к услугам принца и что по пути следования на юг ему не придется беспокоиться о пошлинных сборах, пище, фураже и ночлеге. О'Лайам-Роу пришел в восторг:
— Dhia! Меня обхаживают, как снисходительного супруга.
Вместе с д'Обиньи пришла маленькая, рыжеволосая, хорошенькая женщина, которую О'Лайам-Роу встретил в Руане, возле кита. Дженни Флеминг воспользовалась первым подходящим предлогом, чтобы поближе познакомиться с ним.
Принца Барроу в очень малой степени интересовали дела Лаймонда, но своенравное, нарочитое любопытство он мог с легкостью распознать. Дженни и д'Обиньи, казалось, хорошо ладили: ведь он, в конце концов, тоже происходил из королевского рода Стюартов: они с леди Флеминг имели общих предков. Ее живость и грация вполне сочетались с тем поверхностным блеском, каким отличались манеры ее спутника. Речи его, льстивые и забавные, лились свободно; голос сделался мягким и сочным. Слушая его, можно было догадаться, какое впечатление произвел этот вельможа на неотесанного мальчика, который впоследствии сделался королем.