Джимми нахмурился, изумленный тем, кто оказался его роком.
— И как ты пришел к такому выводу?
— Одну из наших девиц взяли пару недель назад. Пока ее оформляли, она случайно увидела знакомое лицо. Оказалось, это секретный агент. А еще оказалось, что в прошлом году этот агент был помолвлен с той самой Сент-Джеймс и водился с богатенькой молодежью.
— И?
— Я начал копать, задавать вопросы, поскольку знал, что вы очень хотите найти эту утечку.
— А еще ты знал, что я хорошо заплачу за информацию.
Мужчина снова кивнул:
— Вы всегда расплачивались по справедливости.
— Так будет и на этот раз… — Джимми поднял руку, не дав собеседнику себя прервать. — …но только если твоя информация подтвердится.
— Но я все проверил. Это точно она.
— Тогда тебе не о чем беспокоиться. Ты получишь свои деньги, когда я буду удовлетворен — и не раньше.
Мужчина кусал губы: желание спорить оказалось слабее инстинкта самосохранения.
— Хорошо, — недовольно согласился он.
Джимми махнул рукой в сторону двери.
— Когда ты мне понадобишься, я с тобой свяжусь.
Как только Джимми остался один, он набрал номер телефона своего человека в полиции. Тридцать минут спустя он повесил трубку. Лицо его застыло от едва сдерживаемой ярости.
— Ты — труп, Силк Сент-Джеймс, — угрожающе прошептал он. — Ты труп, хотя пока этого даже не подозреваешь. Никто не встанет на пути Джимми Спано.
8
— И как ты пришел к такому выводу?
— Одну из наших девиц взяли пару недель назад. Пока ее оформляли, она случайно увидела знакомое лицо. Оказалось, это секретный агент. А еще оказалось, что в прошлом году этот агент был помолвлен с той самой Сент-Джеймс и водился с богатенькой молодежью.
— И?
— Я начал копать, задавать вопросы, поскольку знал, что вы очень хотите найти эту утечку.
— А еще ты знал, что я хорошо заплачу за информацию.
Мужчина снова кивнул:
— Вы всегда расплачивались по справедливости.
— Так будет и на этот раз… — Джимми поднял руку, не дав собеседнику себя прервать. — …но только если твоя информация подтвердится.
— Но я все проверил. Это точно она.
— Тогда тебе не о чем беспокоиться. Ты получишь свои деньги, когда я буду удовлетворен — и не раньше.
Мужчина кусал губы: желание спорить оказалось слабее инстинкта самосохранения.
— Хорошо, — недовольно согласился он.
Джимми махнул рукой в сторону двери.
— Когда ты мне понадобишься, я с тобой свяжусь.
Как только Джимми остался один, он набрал номер телефона своего человека в полиции. Тридцать минут спустя он повесил трубку. Лицо его застыло от едва сдерживаемой ярости.
— Ты — труп, Силк Сент-Джеймс, — угрожающе прошептал он. — Ты труп, хотя пока этого даже не подозреваешь. Никто не встанет на пути Джимми Спано.
8
— Ну, что скажешь? — требовательно спросила Силк, отступая назад, чтобы осмотреть свою новую кровать. Белое покрывало и постельное белье с английским шитьем обещали сладкий сон и прекрасно сочетались с ярко-синим ковром на полу.
— Почти не хуже моей. И гораздо лучше спальников, в которых мы провели прошлую ночь, — ответил Киллиан, обхватывая ее за талию и притягивая к себе. — А я уже решил, что этой ночью мы оба опять будем спать на полу. Я недооценил, каким мощным оружием могут оказаться женские ресницы и слащаво-беспомощный голосок. Тот продавец был готов вынести наши кровати со склада на спине, если бы ты его попросила.
Силк откинула голову назад, чтобы увидеть его лицо.
— Мне казалось, ты не возражал.
— Да. Я видел, что ты просто играешь. — Он повернул ее лицом к себе, снова ощутив прилив симпатии при виде этих золотистых глаз, полных вопросов и робкой неуверенности и взывавших к его поддержке. Ее мягкость каждый раз оказывалась такой неожиданной и такой обольстительно-притягательной! — Но если бы ты попыталась превратить игру в реальность, я бы возражал — и очень энергично.
Она всмотрелась в его глаза и легко прочла в их голубых глубинах правду. Уверенность, прозвучавшая в его первом утверждении, удивила ее, а чувство собственника, которое она заметила во второй фразе, заставило встревожиться. Ей придется разбираться с его чувствами к ней и со своими собственными — и в ближайшее время. Но не сейчас, когда к ней уже подбиралась ночь: сейчас ей хотелось, чтобы эта непринужденная атмосфера, возникшая между ними, сохранилась, не подпуская ночные страхи. Поэтому она предпочла сосредоточиться на том, до чего он хорошо ее знает.
— А как ты узнал, что это было не всерьез?
Киллиан смотрел на ее лицо, на котором иногда отражалось так мало, а иногда слишком много.
— Ничего определенного я тебе сказать не могу. Я просто знаю. Как сразу знал, что тот мужчина, обнимавший тебя той ночью в саду, совершенно тебя не трогал. И никто из тех, кто там присутствовал. Ты раскрываешься только до какой-то черты, а потом отступаешь, нетронутая. Поначалу я решил, что тебе просто нравится дразнить мужчин, сажать их на веревочку и манить страстью, которая всегда перед ними, но никогда им не достается. Мне понадобилось увидеть тебя в деле всего два раза, чтобы понять: тобой движет нечто совсем другое.
Силк его оценка заставила нахмуриться. Она считала себя настолько хорошей актрисой, что ее никто не мог разоблачить. Так и должно было быть, если учесть ее опыт. Она посмотрела сквозь Киллиана, мысленно оценивая все, что подразумевало его открытие. Если таким зрением обладал кто-то еще, значит, она оставила тех, кто был вместе с ней, в опасности. Силк содрогнулась, слишком хорошо зная, какое наказание их ожидает.
Киллиан заметил, что она дрожит, и притянул ее ближе. Ее неожиданная реакция встревожила его. В ее глазах затаился страх — из золотых они превратились в тускло-желтые. Там, где только что была нежная податливость, теперь возникла напряженность.
— У тебя опять появилось это выражение, — прошептал он, прижимая ладонь к ее щеке и требуя, чтобы она смотрела на него, а не на какую-то туманную точку вдали. — Не отстраняйся от меня. Я не причиню тебе боли. Тебе не надо меня бояться. — Он погладил морщинку, которая пролегла у нее между бровями. — Я помогу тебе в чем угодно. Тебе достаточно только сказать мне.
Такой простой дар — и такой редкий! Ничего подобного ей еще не предлагали.
— Тебе не следует давать такие всеобъемлющие обещания. Я ведь могла бы поймать тебя на слове, — ответила она, пытаясь изменить тон разговора на шутливый.
Киллиан напрягся, рассерженный ее легкомыслием.
— Это не сработает, Силк.
Вызов. Следует ли ей принять его или продолжить игру? И, может быть, проиграть? Его взгляд требовал честности. И ведь он обещал ей говорить правду. Заслуживает ли он в ответ увертки и ложь? Нелегкое решение. Поворот на дорогу, по которой она еще никогда не ходила. Ей было страшно. Она боялась тех чувств, которые он может ей внушить, прошлого, которое уничтожит ее будущее, настоящего, в котором вполне может прятаться смерть.
— Убегаете или играете, милая дама? — спросил Киллиан.
Силк подняла голову, и ее пламенные волосы колыхнулись, словно знамя.
— Играю. По своим правилам.
Он улыбнулся, испытывая более глубокое облегчение, чем хотел ей показать. Рядом с этой женщиной он не смел демонстрировать свои слабости. Что-то в ее прошлом научило ее, как выживать, отыскивая слабые места противника и используя их в целях самозащиты.
— Пока я не могу сказать, что они мне не нравятся.
Она рассмеялась, и он почувствовал, что напряженность ушла из ее тела.
— Не будь таким самоуверенным!
— Я мог бы посоветовать тебе то же самое.
— Какое высокомерие!
Он не стал этого отрицать, а повернул все в свою пользу.
— Оно свойственно нам обоим.
— Джентльмен такого не сказал бы.
— А я и не говорил, будто я — джентльмен.
Он наклонил голову и приник к ее губам. Ему вдруг остро захотелось отметить еще один шаг, на который он смог к ней приблизиться. Он ожидал сопротивления, а встретил уступчивость; их губы слились в поцелуе, которого она жаждала не меньше, чем он. Ее руки погрузились в его волосы, удерживая его, заявляя на него права. Киллиан крепко сжал ее бедра, выгибая их навстречу своему желанию, с каждой минутой становившемуся все более настоятельным. Когда он наконец поднял голову, его взгляду предстало ее разгоревшееся лицо и полные неги глаза, не скрывавшие страсти, которую он в ней пробудил. Постель с тем же успехом могла находиться за тысячу миль — он не обращал на нее ни малейшего внимания.
— Если ты не отступишь, то можешь погубить нас обоих, — хрипло прошептал он.
— А я не отступаю, — ответила она, качнув бедрами так, чтобы контакт между ними стал еще теснее. — Я хочу тебя, как не хотела ни одного другого мужчину.
Силк никогда и никому не говорила о своих чувствах. Жизнь научила ее тому, как глупо становиться настолько уязвимой. Но рядом с этим мужчиной все эти правила вдруг утратили свою безусловность.
Киллиан испытывал сильнейший соблазн. Его пальцы бессознательно впивались в ее тело, оставляя на нем отметины. Ее аромат дразнил его чувства. Каждый вдох был наполнен ею. Жар ее тела лишал его самообладания, прикосновения ее рук дарили такое наслаждение, что отказаться от него было бы верхом глупости. Стиснув зубы, он сделал шаг назад и увидел в ее глазах потрясение, недоумение, которое уже появилось чуть раньше, и боль.
— Я же говорил тебе, что между нами все будет иначе. Ты для меня не просто привлекательная женщина. Тебе никогда не хотелось теряться в толпе. Вот и мне тоже не хочется. Мне не нужно того, что ты давала другим. Я хочу гораздо большего. И подучу — или не получу ничего.
Каждое новое слово звучало резче предыдущего, свидетельствуя о том, какого усилия воли потребовало от Киллиана это почти невозможное решение.
— Ты просишь слишком много! — мгновенно отреагировала она.
— А ты всегда просила слишком мало! — гневно отрезал он, и контакт между ними прервался. Киллиан с силой затолкал руки в карманы, чтобы не протянуть их к ней. Он ощущал ее боль как свою.
Даже если бы он дал ей пощечину, это было бы не так больно. Силк побледнела, а ее глаза зажглись золотым кошачьим огнем. Она приготовилась защищаться:
— Хочешь сказать, я вела себя, как дешевка!
— Не в моих глазах. В твоих собственных.
Она вскинула руку, выставив ногти так, чтобы причинить как можно больше вреда. Киллиан даже не попытался отстраниться. Но удара не последовало. В последний момент Силк отвела руку в сторону, так и не коснувшись его щеки.
— Будь ты проклят! — выдохнула она в бессильном гневе, надежды утолить который не было. — Убирайся отсюда. И больше не возвращайся.
Киллиан направился к двери.
— Я ухожу. Но не навсегда. Ты не смогла сделать мне больно. Подумай об этом, Силк. Будь на моем месте другой мужчина, он ощутил бы твой удар, но мне ты этого сделать не смогла.
— Чисто рефлекторно, — презрительно бросила она, и в глазах ее плескалась одна только ярость.
Он оглянулся через плечо, на лице его отразилось сочувствие и даже некая доля усталости.
— Если у тебя когда-то и были такие рефлексы, ты давно себя от них отучила. Я еще никогда не видел, чтобы ты делала какое-то случайное движение или жест. И я не знаю другой женщины, которая смогла бы вот так себя остановить.
На секунду их взгляды встретились. Силк замерла: ее удерживала сила, такая же мощная и сконцентрированная, как ее собственная. Даже если бы Киллиан вылил на бушевавшее в ней пламя холодной воды, она и то залила бы его не так успешно, как это сделал один его пристальный, проникший в глубину ее души взгляд. Он был зеркалом, в котором отражалась она — такой, какой не хотела себя видеть.
— Подумай. Отыщи в себе то, чего не видишь. Мне пришлось, — тихо сказал он, а потом ушел.
Силк слушала, как осторожно закрылась входная дверь. Ее окружила тишина, пустая, бесцветная, холодная.
— Не могу, — прошептала она. — Мне слишком трудно было собрать себя по кусочкам.
Ее глаза наполнились слезами, которые потекли по ресницам, щекам. Если бы она плакала от ярости, если бы ринулась в боль и разрешила ей победить свою волю — возможно, ей стало бы легче. А вместо этого Силк остановила мощную волну, превратив ее в тонкую струйку печали и бессилия, в которой нельзя было найти ни облегчения, ни утешения. Она приготовила ужин и съела его, оставаясь равнодушной к тому, что делает. Она приняла душ и приготовила одежду на следующий день — все с тем же безразличием. И когда она в полночь выключила свет и залезла в свою новую постель, то оказалась лицом к лицу с темнотой ночи. Ей не за что было уцепиться, даже за веру в себя. Лежа в чернильно-черной тишине, она оказалась во власти воспоминаний: в ее доме раздавались чужие шаги, слышался резкий смех без всякого веселья, похотливые стоны. Пахло дешевым спиртным. Широко раскрыв глаза, Силк смяла новые простыни в бесформенный белый ком. Она пыталась прогнать видения, но они все надвигались и росли, требуя, чтобы она вновь испытала такой же ужас, как тогда, ребенком — беспомощным, запуганным до полного изнеможения, оказавшимся во власти враждебного мира, где ее окружали люди, не знавшие ни нежности, ни добра.
Дрожа, она поспешно встала с кровати и прошла на кухню за стаканом воды, которая ей ничуть не помогла. Она начала метаться по квартире. Кошмары гнались за нею. Она обхватила себя руками за талию, но ледяные пальцы продолжали приближаться. Прислонившись лбом к стене, Силк глухо застонала, безмолвно моля Бога о забвении.
Киллиан уселся на покрытый ковром пол, вытянул ноги и прислонился спиной к стене, бережно держа в ладонях рюмку с бренди. Ему, почти никогда не испытывавшему одиночества, не хватало женщины, не обещавшей ничего, кроме неприятностей. Он не собирался ее обижать, но Силк обладала странным даром полностью разрушать любой его план. Покачав головой, он отпил глоток бренди и собрался было снова поднести рюмку к губам, как вдруг до него донесся слабый стон, а затем еще один — более жалобный.
— Силк!
Киллиан стремительно поднялся и в три шага выскочил из своей квартиры. Все его чувства напряглись в ожидании опасности. Воспользовавшись запасным ключом, о существовании которого Силк даже не подозревала, он отпер ее дверь и скользнул в темноту, ступая в одних носках абсолютно неслышно. Еще один стон позвал его на кухню. Глаза Киллиана уже успели привыкнуть к темноте, которую нарушал лишь лунный свет, просачивавшийся сквозь занавески гостиной — ив этом неверном свете он увидел Силк, скорчившуюся у стены. Он быстро осмотрелся, удостоверясь, что рядом никого нет, и только потом подошел и обнял ее.
Почувствовав его прикосновение, Силк резко дернулась и застыла, вздернув голову, словно испуганный зверек. Серебристый свет луны высветил выражение муки на ее лице и застывшие от ужаса глаза прежде, чем она успела овладеть собой. Киллиан резко втянул в себя воздух и крепче сжал руки, поднимая ее с пола. Прижав девушку к себе, он понес ее в спальню.
— Не надо туда! Я этого не вынесу! — прерывающимся голосом взмолилась она.
— В твоей квартире ничего нет, кроме этой чертовой кровати, — резко ответил он. — И на этот раз ты не будешь одна. Я не уйду.
Опустившись на колени, он положил ее на середину постели, а потом устроился рядом.
Думая только о бегстве, Силк попыталась встать. Она чувствовала себя абсолютно беззащитной. Она не могла допустить, чтобы он понял, что с ней происходит. Вполне достаточно того, что она сама вынуждена жить с этим. Киллиан обхватил ее за талию и прижал к себе: жар его тела клеймом жег ее кожу сквозь тонкий шелк ночной рубашки. Силк сопротивлялась, словно дикая кошка, отталкиваясь руками, ногами и всем телом. Киллиан только раздраженно кряхтел, выпуская из плена то ее руку, то ногу, но в конце концов ему удалось одержать верх, перекинув ногу поверх ее ляжек. Руки ее он закинул ей за голову, сжав запястья пальцами одной руки, словно наручниками.
— Хватит, Силк, — приказал он, поворачивая ее так, чтобы она вынуждена была посмотреть на него.
— Слезь с меня!
Ее охватила паника, а близость мужского тела только усилила ее.
Киллиан почувствовал ее панический страх. С другой женщиной он действовал бы иначе, но Силк требовала большего, чем просто нежность. Ей нужен был воин, мужчина, который мог бы вступить в поединок с ее демонами и одержать победу. И даже если для этого ему сначала придется сразиться с ней самой, то и это в его силах.
— Нет, я никуда не уйду. Ни сегодня, ни в другие ночи.
Гнев немного разбавил ее страх, глаза сузились, мышцы напряглись: Силк собирала силы для следующей битвы. Она так легко не сдастся!
— Я с тобой трахаться не собираюсь!
Киллиан сделал глубокий вдох, заставляя себя не злиться на брошенное ею оскорбление. Почувствовав, что может говорить ругательства, он сказал:
— А я тебя и не прошу. — Он возмущенно посмотрел на нее. — Если уж на то пошло, сейчас мне этого хочется меньше всего. Я хочу получить ответы — и ты это знаешь. Так что не притворяйся, будто я оказался здесь из-за твоего роскошного тела. Ты стонала — так громко, что я услышал из соседней квартиры. Я хочу знать, в чем дело. И ты мне это скажешь.
— Черта с два я тебе скажу!
Силк снова выгнулась: теперь она испытывала только ярость из-за его бесцеремонности. Гнев куда-то испарился.
Киллиан не обратил внимания на ее безрезультатные попытки высвободиться.
— Расскажи мне о кошмарах. Поделись ими со мной. Дай мне помочь тебе с ним бороться.
— Мне не нужна твоя помощь, — с трудом проговорила Силк, ярясь еще сильнее из-за того, с какой легкостью он с нею справился. Еще ни один мужчина не держал ее против воли. Но даже борясь с ним, она заметила, что его руки не причиняют ей боли, что он не позволяет себе никаких вольностей, а только удерживает ее на месте. В его глазах не было ни похоти, ни требования близости, которая казалась ей сейчас невыносимой.
— Лгунья.
Это слово больно кольнуло ее, и Силк замерла, борясь с внезапно охватившим ее желанием сдаться, разделить с Киллианом свои воспоминания. Но, почувствовав в себе эту потребность, она снова начала вырываться, хотя теперь панику вызывала ее собственная слабость, а не сила скрутившего ее мужчины.
Киллиан вновь усмирил ее.
— Тебе меня не победить. Я могу держать тебя так хоть всю ночь. Я никуда не уйду.
— Тогда оставайся и будь проклят. Я все равно ничего не стану тебе рассказывать.
Пусть она не может избавиться от него физически — она защитится мысленно.
— Расскажи мне про твою родную мать.
Даже если бы Киллиан закрутил последнюю веревку на дыбе, ему не удалось бы достичь большего эффекта, чем этим выбранным наугад вопросом.
Силк побледнела. У нее перехватило дыхание от боли, которую он выпустил на свободу.
— Прекрати свой психоанализ! — резко выдохнула она.
— Что она с тобой сделала?
Силк крепко сжала губы, гневно глядя на него.
— Тебя били?
Он смотрел ей в глаза, стремясь увидеть правду, которую она не хотела дать ему по доброй воле. Но она не выдала себя ни единым движением. Киллиан пытался найти другое объяснение. В его распоряжении были лишь скудные сведения из ее досье, а там о ее ранних годах не говорилось практически ничего. Выискивая новый подход, он нежно гладил ее по напряженной шее, пытаясь немного успокоить.
Силк заставила себя лежать абсолютно тихо и ждать, готовясь отразить любую попытку пробиться к ней. Если она начнет откровенничать, то, скорее всего, уже не сможет остановиться.
— Если не она, значит, какой-то мужчина, — сказал Киллиан наконец, глядя на нее все так же пристально. — Поэтому ты не позволяешь себе глубоких чувств?
— Ты тратишь время даром.
Он покачал головой.
— Нисколько. Когда я пришел сюда, ты была не просто испугана. Ты погрузилась в глубокий ужас. И я хочу знать почему.
— Думаешь, поцелуешь бо-бо, и все пройдет? — саркастически осведомилась она.
— Нет. — На этот раз ее укол не вызвал гнева, только понимание и сочувствие. — Я буду обнимать тебя, пока ты будешь кричать и рыдать, выплакивая свою муку. И мне будет дьявольски больно — потому что так же больно тебе. Я рискну вызвать твою ненависть ко мне за правду о том, что может настолько пугать такую отважную женщину, как ты. И я буду гадать, наверное, до конца моих дней — не сделал ли я ошибки, силой добившись твоих признаний.
Каждое его слово было правдой — открытой, неприкрашенной, неотвратимой.
Силк смотрела на него, пораженная тем, что он добровольно показал ей свою ранимость.
Его пальцы ласкали ее нежную шею там, где билась жилка.
— А когда все закончится, когда мы посмотрим на осколки того, чем были мы оба, я обниму тебя и мы заснем.
Ад и рай. Он предложил ей и то и другое, попросив права разделить их с нею. Никто — даже ее близкие, которых она горячо любила — не протягивал ей такого дара. На глазах Силк выступили слезы, тихо заструившись по щекам. Их поток смыл гнев и раздражение. А страх остался — сильный, старый и новый. Она чувствовала его укусы, боролась с потребностью броситься в бегство — и победила. Сквозь пелену слез Силк заглянула в глаза Киллиана и глубоко в себе нашла силы поделиться с ним самым страшным.
Киллиан наклонил голову, снимая губами солоновато-горькую влагу с ее лица. Его ласка открыла дорогу ее словам.
— Дай мне тебя обнять, — дрожащим голосом прошептала она.
Она пристально наблюдала за ним: если он откажется, то убьет в ней нечто такое, чего она, скорее всего, уже никогда больше не узнает.
Киллиан встретился с ней взглядом и медленно отпустил ее руки. Когда она обхватила его с такой силой, словно его близость была ей совершенно необходима, он глубоко вздохнул. Эта битва закончилась.
— Не торопись. У нас впереди целая ночь, — негромко сказал он, теснее прижимая ее к себе и удобнее устраиваясь на подушках. Прижав ее голову к своей обнаженной груди, Киллиан приготовился терпеливо ждать.
Силк жадно вдохнула запах его тела, чувствуя себя в безопасности как никогда. На секунду ей захотелось избежать того, что она собиралась сделать. Существовал вполне реальный риск, что Киллиан не сможет принять того, что от нее услышит. Но потом она вспомнила его обещание. Его честность. Его надежность.
Она должна верить! Он показал ей, что она может.
— Я никогда не знала, кто мой отец. И моя мать, кажется, тоже — по крайней мере, точно не знала. У меня было две сестры: средняя на пять лет старше меня. Мы являлись частью уличной жизни. Мать и сестры занимались всем известной древней профессией. Удавалось им это не слишком хорошо — не потому что они были недостаточно смазливы, а потому что у всех трех были привычки, которые крадут молодость и способность думать. По ночам они приводили мужчин домой. Я ненавидела это время: шум, звуки, которые, когда я была еще слишком мала и не понимала, что происходит на самом деле, заставляли меня думать, будто кого-то убивают. А позже я ненавидела ночь уже потому, что понимала, в чем дело. Замок стоял только на моей двери. Чтобы его купить, я собирала монетки на обочине, так что замок был самым примитивным. И устанавливать его мне пришлось самой, а у меня не было настоящих инструментов, да и все равно я толком не понимала, что именно надо делать. Но все-таки с замком мне было спокойнее. Я всегда боялась, как бы один из их мужчин не нашел мою комнату. По ночам я не спала, потому что надо было оставаться начеку. Обычно я сидела у окна, надеясь, что, если кто-то войдет, несмотря на замок, я успею вылезти по пожарной лестнице и убежать в переулок. Как-то ночью, когда мне было лет одиннадцать, мне пришлось это сделать. Шел дождь. — Силк посмотрела на окна. — Ты даже не представляешь, как ужасно воняет в переулках по время дождя. Я до утра спала в каком-то ящике. Мои сестры решили, что это ужасно смешно. Мать не сказала ни слова, но с тех пор я заметила, что она за мной наблюдает.
Силк беспокойно шевельнулась: спустя столько лет она помнила взгляд этих выцветших глаз, полных боли. Киллиан нежно провел ладонями по ее рукам и плечам, прогоняя холод, который принесли ее воспоминания, и она теснее прижалась к нему.
Киллиан старался казаться безучастным, прогнав с лица всякое выражение. Его переполняла такая ярость, какой он прежде никогда не испытывал. Ребенок! Ранимое дитя во власти такой ужасной жизни! Окажись мать Силк сейчас здесь, он, наверное, не смог бы удержаться, чтобы не придушить ее.
— Примерно в это же время я начала созревать как девушка. Мне хотелось поговорить об этом с какой-нибудь женщиной, но я боялась того, что могут сказать мать и сестры и что заставят меня делать. Поэтому я пыталась скрыть то, что происходило. — Она уткнулась лицом в его грудь, сама не замечая того, что пытается глубже зарыться в его сильное тело. — Но такое не спрячешь. И моя мать все поняла. Ее терзали собственные демоны и страхи: привычка к наркотикам оказалась слишком сильной. Она была больна, наверное, умирала. А мои сестры уже настолько втянулись сами, что им было не до нее. Денег не было — по крайней мере, таких денег, какие были нужны матери. — Руки Силк сжались на плечах Киллиана так, что ногти вонзились ему в кожу. — Как-то ночью все затихло. Это показалось мне еще страшнее, чем те звуки. Я подкралась к двери, открыла замок и на цыпочках вышла в крошечный коридор. Комната матери была ближе всех к моей. Я приложила ухо к ее двери. У меня появилась сумасшедшая мысль: она умерла, а мне никто не сказал. Но она не умерла. Она разговаривала. С мужчиной. Он предлагал ей деньги. Сначала она не захотела их брать. Это меня удивило. Но он не отступался, все говорил ей, как много может сделать для нее и для меня.
Силк подняла голову, даже не замечая, что слезы потоком бегут по ее лицу.
— Он собирался стать моим сутенером, — резко сказала она.
Киллиан выругался — грубо и по делу. Притянув к себе ее голову, он губами остановил горькие слова, на несколько коротких мгновений стерев своей лаской ее боль. Принимая его утешение, Силк свернулась рядом с ним, как тот бесприютный ребенок, каким она когда-то была. Когда он поднял голову, то ласково пригладил ее волосы.
— Тебе нечего стыдиться, малышка. Ты была ребенком — у тебя не было иного способа выжить.
Силк покачала головой, внезапно осознав, что за человек Киллиан. Он не осуждал, не презирал, не ненавидел ее тайну. Он принимал все таким, каким оно было. Прошлое являлось ее самым большим страхом, более глубоким и сильным, чем даже ее воспоминания. Он показал ей, что ему совершенно не важно то, чем она могла бы быть. На секунду она позволила себе отдаться эмоциям, насладиться теплом, которое могло разогнать ледяной холод прошлого. А потом, наученная долгим опытом, спрятала свое новое сокровище в самую глубину души, туда, где его не сможет найти никто, кроме нее самой.
— Почти не хуже моей. И гораздо лучше спальников, в которых мы провели прошлую ночь, — ответил Киллиан, обхватывая ее за талию и притягивая к себе. — А я уже решил, что этой ночью мы оба опять будем спать на полу. Я недооценил, каким мощным оружием могут оказаться женские ресницы и слащаво-беспомощный голосок. Тот продавец был готов вынести наши кровати со склада на спине, если бы ты его попросила.
Силк откинула голову назад, чтобы увидеть его лицо.
— Мне казалось, ты не возражал.
— Да. Я видел, что ты просто играешь. — Он повернул ее лицом к себе, снова ощутив прилив симпатии при виде этих золотистых глаз, полных вопросов и робкой неуверенности и взывавших к его поддержке. Ее мягкость каждый раз оказывалась такой неожиданной и такой обольстительно-притягательной! — Но если бы ты попыталась превратить игру в реальность, я бы возражал — и очень энергично.
Она всмотрелась в его глаза и легко прочла в их голубых глубинах правду. Уверенность, прозвучавшая в его первом утверждении, удивила ее, а чувство собственника, которое она заметила во второй фразе, заставило встревожиться. Ей придется разбираться с его чувствами к ней и со своими собственными — и в ближайшее время. Но не сейчас, когда к ней уже подбиралась ночь: сейчас ей хотелось, чтобы эта непринужденная атмосфера, возникшая между ними, сохранилась, не подпуская ночные страхи. Поэтому она предпочла сосредоточиться на том, до чего он хорошо ее знает.
— А как ты узнал, что это было не всерьез?
Киллиан смотрел на ее лицо, на котором иногда отражалось так мало, а иногда слишком много.
— Ничего определенного я тебе сказать не могу. Я просто знаю. Как сразу знал, что тот мужчина, обнимавший тебя той ночью в саду, совершенно тебя не трогал. И никто из тех, кто там присутствовал. Ты раскрываешься только до какой-то черты, а потом отступаешь, нетронутая. Поначалу я решил, что тебе просто нравится дразнить мужчин, сажать их на веревочку и манить страстью, которая всегда перед ними, но никогда им не достается. Мне понадобилось увидеть тебя в деле всего два раза, чтобы понять: тобой движет нечто совсем другое.
Силк его оценка заставила нахмуриться. Она считала себя настолько хорошей актрисой, что ее никто не мог разоблачить. Так и должно было быть, если учесть ее опыт. Она посмотрела сквозь Киллиана, мысленно оценивая все, что подразумевало его открытие. Если таким зрением обладал кто-то еще, значит, она оставила тех, кто был вместе с ней, в опасности. Силк содрогнулась, слишком хорошо зная, какое наказание их ожидает.
Киллиан заметил, что она дрожит, и притянул ее ближе. Ее неожиданная реакция встревожила его. В ее глазах затаился страх — из золотых они превратились в тускло-желтые. Там, где только что была нежная податливость, теперь возникла напряженность.
— У тебя опять появилось это выражение, — прошептал он, прижимая ладонь к ее щеке и требуя, чтобы она смотрела на него, а не на какую-то туманную точку вдали. — Не отстраняйся от меня. Я не причиню тебе боли. Тебе не надо меня бояться. — Он погладил морщинку, которая пролегла у нее между бровями. — Я помогу тебе в чем угодно. Тебе достаточно только сказать мне.
Такой простой дар — и такой редкий! Ничего подобного ей еще не предлагали.
— Тебе не следует давать такие всеобъемлющие обещания. Я ведь могла бы поймать тебя на слове, — ответила она, пытаясь изменить тон разговора на шутливый.
Киллиан напрягся, рассерженный ее легкомыслием.
— Это не сработает, Силк.
Вызов. Следует ли ей принять его или продолжить игру? И, может быть, проиграть? Его взгляд требовал честности. И ведь он обещал ей говорить правду. Заслуживает ли он в ответ увертки и ложь? Нелегкое решение. Поворот на дорогу, по которой она еще никогда не ходила. Ей было страшно. Она боялась тех чувств, которые он может ей внушить, прошлого, которое уничтожит ее будущее, настоящего, в котором вполне может прятаться смерть.
— Убегаете или играете, милая дама? — спросил Киллиан.
Силк подняла голову, и ее пламенные волосы колыхнулись, словно знамя.
— Играю. По своим правилам.
Он улыбнулся, испытывая более глубокое облегчение, чем хотел ей показать. Рядом с этой женщиной он не смел демонстрировать свои слабости. Что-то в ее прошлом научило ее, как выживать, отыскивая слабые места противника и используя их в целях самозащиты.
— Пока я не могу сказать, что они мне не нравятся.
Она рассмеялась, и он почувствовал, что напряженность ушла из ее тела.
— Не будь таким самоуверенным!
— Я мог бы посоветовать тебе то же самое.
— Какое высокомерие!
Он не стал этого отрицать, а повернул все в свою пользу.
— Оно свойственно нам обоим.
— Джентльмен такого не сказал бы.
— А я и не говорил, будто я — джентльмен.
Он наклонил голову и приник к ее губам. Ему вдруг остро захотелось отметить еще один шаг, на который он смог к ней приблизиться. Он ожидал сопротивления, а встретил уступчивость; их губы слились в поцелуе, которого она жаждала не меньше, чем он. Ее руки погрузились в его волосы, удерживая его, заявляя на него права. Киллиан крепко сжал ее бедра, выгибая их навстречу своему желанию, с каждой минутой становившемуся все более настоятельным. Когда он наконец поднял голову, его взгляду предстало ее разгоревшееся лицо и полные неги глаза, не скрывавшие страсти, которую он в ней пробудил. Постель с тем же успехом могла находиться за тысячу миль — он не обращал на нее ни малейшего внимания.
— Если ты не отступишь, то можешь погубить нас обоих, — хрипло прошептал он.
— А я не отступаю, — ответила она, качнув бедрами так, чтобы контакт между ними стал еще теснее. — Я хочу тебя, как не хотела ни одного другого мужчину.
Силк никогда и никому не говорила о своих чувствах. Жизнь научила ее тому, как глупо становиться настолько уязвимой. Но рядом с этим мужчиной все эти правила вдруг утратили свою безусловность.
Киллиан испытывал сильнейший соблазн. Его пальцы бессознательно впивались в ее тело, оставляя на нем отметины. Ее аромат дразнил его чувства. Каждый вдох был наполнен ею. Жар ее тела лишал его самообладания, прикосновения ее рук дарили такое наслаждение, что отказаться от него было бы верхом глупости. Стиснув зубы, он сделал шаг назад и увидел в ее глазах потрясение, недоумение, которое уже появилось чуть раньше, и боль.
— Я же говорил тебе, что между нами все будет иначе. Ты для меня не просто привлекательная женщина. Тебе никогда не хотелось теряться в толпе. Вот и мне тоже не хочется. Мне не нужно того, что ты давала другим. Я хочу гораздо большего. И подучу — или не получу ничего.
Каждое новое слово звучало резче предыдущего, свидетельствуя о том, какого усилия воли потребовало от Киллиана это почти невозможное решение.
— Ты просишь слишком много! — мгновенно отреагировала она.
— А ты всегда просила слишком мало! — гневно отрезал он, и контакт между ними прервался. Киллиан с силой затолкал руки в карманы, чтобы не протянуть их к ней. Он ощущал ее боль как свою.
Даже если бы он дал ей пощечину, это было бы не так больно. Силк побледнела, а ее глаза зажглись золотым кошачьим огнем. Она приготовилась защищаться:
— Хочешь сказать, я вела себя, как дешевка!
— Не в моих глазах. В твоих собственных.
Она вскинула руку, выставив ногти так, чтобы причинить как можно больше вреда. Киллиан даже не попытался отстраниться. Но удара не последовало. В последний момент Силк отвела руку в сторону, так и не коснувшись его щеки.
— Будь ты проклят! — выдохнула она в бессильном гневе, надежды утолить который не было. — Убирайся отсюда. И больше не возвращайся.
Киллиан направился к двери.
— Я ухожу. Но не навсегда. Ты не смогла сделать мне больно. Подумай об этом, Силк. Будь на моем месте другой мужчина, он ощутил бы твой удар, но мне ты этого сделать не смогла.
— Чисто рефлекторно, — презрительно бросила она, и в глазах ее плескалась одна только ярость.
Он оглянулся через плечо, на лице его отразилось сочувствие и даже некая доля усталости.
— Если у тебя когда-то и были такие рефлексы, ты давно себя от них отучила. Я еще никогда не видел, чтобы ты делала какое-то случайное движение или жест. И я не знаю другой женщины, которая смогла бы вот так себя остановить.
На секунду их взгляды встретились. Силк замерла: ее удерживала сила, такая же мощная и сконцентрированная, как ее собственная. Даже если бы Киллиан вылил на бушевавшее в ней пламя холодной воды, она и то залила бы его не так успешно, как это сделал один его пристальный, проникший в глубину ее души взгляд. Он был зеркалом, в котором отражалась она — такой, какой не хотела себя видеть.
— Подумай. Отыщи в себе то, чего не видишь. Мне пришлось, — тихо сказал он, а потом ушел.
Силк слушала, как осторожно закрылась входная дверь. Ее окружила тишина, пустая, бесцветная, холодная.
— Не могу, — прошептала она. — Мне слишком трудно было собрать себя по кусочкам.
Ее глаза наполнились слезами, которые потекли по ресницам, щекам. Если бы она плакала от ярости, если бы ринулась в боль и разрешила ей победить свою волю — возможно, ей стало бы легче. А вместо этого Силк остановила мощную волну, превратив ее в тонкую струйку печали и бессилия, в которой нельзя было найти ни облегчения, ни утешения. Она приготовила ужин и съела его, оставаясь равнодушной к тому, что делает. Она приняла душ и приготовила одежду на следующий день — все с тем же безразличием. И когда она в полночь выключила свет и залезла в свою новую постель, то оказалась лицом к лицу с темнотой ночи. Ей не за что было уцепиться, даже за веру в себя. Лежа в чернильно-черной тишине, она оказалась во власти воспоминаний: в ее доме раздавались чужие шаги, слышался резкий смех без всякого веселья, похотливые стоны. Пахло дешевым спиртным. Широко раскрыв глаза, Силк смяла новые простыни в бесформенный белый ком. Она пыталась прогнать видения, но они все надвигались и росли, требуя, чтобы она вновь испытала такой же ужас, как тогда, ребенком — беспомощным, запуганным до полного изнеможения, оказавшимся во власти враждебного мира, где ее окружали люди, не знавшие ни нежности, ни добра.
Дрожа, она поспешно встала с кровати и прошла на кухню за стаканом воды, которая ей ничуть не помогла. Она начала метаться по квартире. Кошмары гнались за нею. Она обхватила себя руками за талию, но ледяные пальцы продолжали приближаться. Прислонившись лбом к стене, Силк глухо застонала, безмолвно моля Бога о забвении.
Киллиан уселся на покрытый ковром пол, вытянул ноги и прислонился спиной к стене, бережно держа в ладонях рюмку с бренди. Ему, почти никогда не испытывавшему одиночества, не хватало женщины, не обещавшей ничего, кроме неприятностей. Он не собирался ее обижать, но Силк обладала странным даром полностью разрушать любой его план. Покачав головой, он отпил глоток бренди и собрался было снова поднести рюмку к губам, как вдруг до него донесся слабый стон, а затем еще один — более жалобный.
— Силк!
Киллиан стремительно поднялся и в три шага выскочил из своей квартиры. Все его чувства напряглись в ожидании опасности. Воспользовавшись запасным ключом, о существовании которого Силк даже не подозревала, он отпер ее дверь и скользнул в темноту, ступая в одних носках абсолютно неслышно. Еще один стон позвал его на кухню. Глаза Киллиана уже успели привыкнуть к темноте, которую нарушал лишь лунный свет, просачивавшийся сквозь занавески гостиной — ив этом неверном свете он увидел Силк, скорчившуюся у стены. Он быстро осмотрелся, удостоверясь, что рядом никого нет, и только потом подошел и обнял ее.
Почувствовав его прикосновение, Силк резко дернулась и застыла, вздернув голову, словно испуганный зверек. Серебристый свет луны высветил выражение муки на ее лице и застывшие от ужаса глаза прежде, чем она успела овладеть собой. Киллиан резко втянул в себя воздух и крепче сжал руки, поднимая ее с пола. Прижав девушку к себе, он понес ее в спальню.
— Не надо туда! Я этого не вынесу! — прерывающимся голосом взмолилась она.
— В твоей квартире ничего нет, кроме этой чертовой кровати, — резко ответил он. — И на этот раз ты не будешь одна. Я не уйду.
Опустившись на колени, он положил ее на середину постели, а потом устроился рядом.
Думая только о бегстве, Силк попыталась встать. Она чувствовала себя абсолютно беззащитной. Она не могла допустить, чтобы он понял, что с ней происходит. Вполне достаточно того, что она сама вынуждена жить с этим. Киллиан обхватил ее за талию и прижал к себе: жар его тела клеймом жег ее кожу сквозь тонкий шелк ночной рубашки. Силк сопротивлялась, словно дикая кошка, отталкиваясь руками, ногами и всем телом. Киллиан только раздраженно кряхтел, выпуская из плена то ее руку, то ногу, но в конце концов ему удалось одержать верх, перекинув ногу поверх ее ляжек. Руки ее он закинул ей за голову, сжав запястья пальцами одной руки, словно наручниками.
— Хватит, Силк, — приказал он, поворачивая ее так, чтобы она вынуждена была посмотреть на него.
— Слезь с меня!
Ее охватила паника, а близость мужского тела только усилила ее.
Киллиан почувствовал ее панический страх. С другой женщиной он действовал бы иначе, но Силк требовала большего, чем просто нежность. Ей нужен был воин, мужчина, который мог бы вступить в поединок с ее демонами и одержать победу. И даже если для этого ему сначала придется сразиться с ней самой, то и это в его силах.
— Нет, я никуда не уйду. Ни сегодня, ни в другие ночи.
Гнев немного разбавил ее страх, глаза сузились, мышцы напряглись: Силк собирала силы для следующей битвы. Она так легко не сдастся!
— Я с тобой трахаться не собираюсь!
Киллиан сделал глубокий вдох, заставляя себя не злиться на брошенное ею оскорбление. Почувствовав, что может говорить ругательства, он сказал:
— А я тебя и не прошу. — Он возмущенно посмотрел на нее. — Если уж на то пошло, сейчас мне этого хочется меньше всего. Я хочу получить ответы — и ты это знаешь. Так что не притворяйся, будто я оказался здесь из-за твоего роскошного тела. Ты стонала — так громко, что я услышал из соседней квартиры. Я хочу знать, в чем дело. И ты мне это скажешь.
— Черта с два я тебе скажу!
Силк снова выгнулась: теперь она испытывала только ярость из-за его бесцеремонности. Гнев куда-то испарился.
Киллиан не обратил внимания на ее безрезультатные попытки высвободиться.
— Расскажи мне о кошмарах. Поделись ими со мной. Дай мне помочь тебе с ним бороться.
— Мне не нужна твоя помощь, — с трудом проговорила Силк, ярясь еще сильнее из-за того, с какой легкостью он с нею справился. Еще ни один мужчина не держал ее против воли. Но даже борясь с ним, она заметила, что его руки не причиняют ей боли, что он не позволяет себе никаких вольностей, а только удерживает ее на месте. В его глазах не было ни похоти, ни требования близости, которая казалась ей сейчас невыносимой.
— Лгунья.
Это слово больно кольнуло ее, и Силк замерла, борясь с внезапно охватившим ее желанием сдаться, разделить с Киллианом свои воспоминания. Но, почувствовав в себе эту потребность, она снова начала вырываться, хотя теперь панику вызывала ее собственная слабость, а не сила скрутившего ее мужчины.
Киллиан вновь усмирил ее.
— Тебе меня не победить. Я могу держать тебя так хоть всю ночь. Я никуда не уйду.
— Тогда оставайся и будь проклят. Я все равно ничего не стану тебе рассказывать.
Пусть она не может избавиться от него физически — она защитится мысленно.
— Расскажи мне про твою родную мать.
Даже если бы Киллиан закрутил последнюю веревку на дыбе, ему не удалось бы достичь большего эффекта, чем этим выбранным наугад вопросом.
Силк побледнела. У нее перехватило дыхание от боли, которую он выпустил на свободу.
— Прекрати свой психоанализ! — резко выдохнула она.
— Что она с тобой сделала?
Силк крепко сжала губы, гневно глядя на него.
— Тебя били?
Он смотрел ей в глаза, стремясь увидеть правду, которую она не хотела дать ему по доброй воле. Но она не выдала себя ни единым движением. Киллиан пытался найти другое объяснение. В его распоряжении были лишь скудные сведения из ее досье, а там о ее ранних годах не говорилось практически ничего. Выискивая новый подход, он нежно гладил ее по напряженной шее, пытаясь немного успокоить.
Силк заставила себя лежать абсолютно тихо и ждать, готовясь отразить любую попытку пробиться к ней. Если она начнет откровенничать, то, скорее всего, уже не сможет остановиться.
— Если не она, значит, какой-то мужчина, — сказал Киллиан наконец, глядя на нее все так же пристально. — Поэтому ты не позволяешь себе глубоких чувств?
— Ты тратишь время даром.
Он покачал головой.
— Нисколько. Когда я пришел сюда, ты была не просто испугана. Ты погрузилась в глубокий ужас. И я хочу знать почему.
— Думаешь, поцелуешь бо-бо, и все пройдет? — саркастически осведомилась она.
— Нет. — На этот раз ее укол не вызвал гнева, только понимание и сочувствие. — Я буду обнимать тебя, пока ты будешь кричать и рыдать, выплакивая свою муку. И мне будет дьявольски больно — потому что так же больно тебе. Я рискну вызвать твою ненависть ко мне за правду о том, что может настолько пугать такую отважную женщину, как ты. И я буду гадать, наверное, до конца моих дней — не сделал ли я ошибки, силой добившись твоих признаний.
Каждое его слово было правдой — открытой, неприкрашенной, неотвратимой.
Силк смотрела на него, пораженная тем, что он добровольно показал ей свою ранимость.
Его пальцы ласкали ее нежную шею там, где билась жилка.
— А когда все закончится, когда мы посмотрим на осколки того, чем были мы оба, я обниму тебя и мы заснем.
Ад и рай. Он предложил ей и то и другое, попросив права разделить их с нею. Никто — даже ее близкие, которых она горячо любила — не протягивал ей такого дара. На глазах Силк выступили слезы, тихо заструившись по щекам. Их поток смыл гнев и раздражение. А страх остался — сильный, старый и новый. Она чувствовала его укусы, боролась с потребностью броситься в бегство — и победила. Сквозь пелену слез Силк заглянула в глаза Киллиана и глубоко в себе нашла силы поделиться с ним самым страшным.
Киллиан наклонил голову, снимая губами солоновато-горькую влагу с ее лица. Его ласка открыла дорогу ее словам.
— Дай мне тебя обнять, — дрожащим голосом прошептала она.
Она пристально наблюдала за ним: если он откажется, то убьет в ней нечто такое, чего она, скорее всего, уже никогда больше не узнает.
Киллиан встретился с ней взглядом и медленно отпустил ее руки. Когда она обхватила его с такой силой, словно его близость была ей совершенно необходима, он глубоко вздохнул. Эта битва закончилась.
— Не торопись. У нас впереди целая ночь, — негромко сказал он, теснее прижимая ее к себе и удобнее устраиваясь на подушках. Прижав ее голову к своей обнаженной груди, Киллиан приготовился терпеливо ждать.
Силк жадно вдохнула запах его тела, чувствуя себя в безопасности как никогда. На секунду ей захотелось избежать того, что она собиралась сделать. Существовал вполне реальный риск, что Киллиан не сможет принять того, что от нее услышит. Но потом она вспомнила его обещание. Его честность. Его надежность.
Она должна верить! Он показал ей, что она может.
— Я никогда не знала, кто мой отец. И моя мать, кажется, тоже — по крайней мере, точно не знала. У меня было две сестры: средняя на пять лет старше меня. Мы являлись частью уличной жизни. Мать и сестры занимались всем известной древней профессией. Удавалось им это не слишком хорошо — не потому что они были недостаточно смазливы, а потому что у всех трех были привычки, которые крадут молодость и способность думать. По ночам они приводили мужчин домой. Я ненавидела это время: шум, звуки, которые, когда я была еще слишком мала и не понимала, что происходит на самом деле, заставляли меня думать, будто кого-то убивают. А позже я ненавидела ночь уже потому, что понимала, в чем дело. Замок стоял только на моей двери. Чтобы его купить, я собирала монетки на обочине, так что замок был самым примитивным. И устанавливать его мне пришлось самой, а у меня не было настоящих инструментов, да и все равно я толком не понимала, что именно надо делать. Но все-таки с замком мне было спокойнее. Я всегда боялась, как бы один из их мужчин не нашел мою комнату. По ночам я не спала, потому что надо было оставаться начеку. Обычно я сидела у окна, надеясь, что, если кто-то войдет, несмотря на замок, я успею вылезти по пожарной лестнице и убежать в переулок. Как-то ночью, когда мне было лет одиннадцать, мне пришлось это сделать. Шел дождь. — Силк посмотрела на окна. — Ты даже не представляешь, как ужасно воняет в переулках по время дождя. Я до утра спала в каком-то ящике. Мои сестры решили, что это ужасно смешно. Мать не сказала ни слова, но с тех пор я заметила, что она за мной наблюдает.
Силк беспокойно шевельнулась: спустя столько лет она помнила взгляд этих выцветших глаз, полных боли. Киллиан нежно провел ладонями по ее рукам и плечам, прогоняя холод, который принесли ее воспоминания, и она теснее прижалась к нему.
Киллиан старался казаться безучастным, прогнав с лица всякое выражение. Его переполняла такая ярость, какой он прежде никогда не испытывал. Ребенок! Ранимое дитя во власти такой ужасной жизни! Окажись мать Силк сейчас здесь, он, наверное, не смог бы удержаться, чтобы не придушить ее.
— Примерно в это же время я начала созревать как девушка. Мне хотелось поговорить об этом с какой-нибудь женщиной, но я боялась того, что могут сказать мать и сестры и что заставят меня делать. Поэтому я пыталась скрыть то, что происходило. — Она уткнулась лицом в его грудь, сама не замечая того, что пытается глубже зарыться в его сильное тело. — Но такое не спрячешь. И моя мать все поняла. Ее терзали собственные демоны и страхи: привычка к наркотикам оказалась слишком сильной. Она была больна, наверное, умирала. А мои сестры уже настолько втянулись сами, что им было не до нее. Денег не было — по крайней мере, таких денег, какие были нужны матери. — Руки Силк сжались на плечах Киллиана так, что ногти вонзились ему в кожу. — Как-то ночью все затихло. Это показалось мне еще страшнее, чем те звуки. Я подкралась к двери, открыла замок и на цыпочках вышла в крошечный коридор. Комната матери была ближе всех к моей. Я приложила ухо к ее двери. У меня появилась сумасшедшая мысль: она умерла, а мне никто не сказал. Но она не умерла. Она разговаривала. С мужчиной. Он предлагал ей деньги. Сначала она не захотела их брать. Это меня удивило. Но он не отступался, все говорил ей, как много может сделать для нее и для меня.
Силк подняла голову, даже не замечая, что слезы потоком бегут по ее лицу.
— Он собирался стать моим сутенером, — резко сказала она.
Киллиан выругался — грубо и по делу. Притянув к себе ее голову, он губами остановил горькие слова, на несколько коротких мгновений стерев своей лаской ее боль. Принимая его утешение, Силк свернулась рядом с ним, как тот бесприютный ребенок, каким она когда-то была. Когда он поднял голову, то ласково пригладил ее волосы.
— Тебе нечего стыдиться, малышка. Ты была ребенком — у тебя не было иного способа выжить.
Силк покачала головой, внезапно осознав, что за человек Киллиан. Он не осуждал, не презирал, не ненавидел ее тайну. Он принимал все таким, каким оно было. Прошлое являлось ее самым большим страхом, более глубоким и сильным, чем даже ее воспоминания. Он показал ей, что ему совершенно не важно то, чем она могла бы быть. На секунду она позволила себе отдаться эмоциям, насладиться теплом, которое могло разогнать ледяной холод прошлого. А потом, наученная долгим опытом, спрятала свое новое сокровище в самую глубину души, туда, где его не сможет найти никто, кроме нее самой.