Dark Window. Время Красной Струны

   За спиной послышалось рассерженное гудение. Эрика стремительно обернулась. Перед ней на четырёх лапках стоял самый настоящий жук! Тёмно-фиолетовый! Ростом под два метра!
   Его глаза навыкат блестели капельками ртути. Панцирь на спине подрагивал надкрыльями. Подрагивал быстро-быстро, отчего воздух и трепетал так надрывно.
   - Здравствуйте, господин жук! - воскликнула Эрика. - Вы не расскажете мне о Красных Струнах.
   По гордо выгнутому рту жука пробежала судорога. Зудение усилилось, а потом панцирь встопорщился двумя крылами и жук, теперь напоминавший маленький самолёт, отважно подпрыгнул и бросился с обрыва, закладывая потрясающие виражи.
   Отвечать Эрике он не счёл нужным. Может быть, тут шли не те времена? Может быть, жука следовало назвать "товарищ"?
   Но сделанного не воротишь. И Эрика двинулась дальше в поисках лестницы, ведущей вниз. Маленькие домишки остались за поворотом. Теперь по сторонам поднимались дома, стены которых были сложены из яшмы. Окна обрамляли малахитовые и нефритовые полосы. Иногда пластина малахита красовалась над козырьком крыльца. Чёрные извилины на яркой зелени обрисовывали то стайку морских чаек, то прорыв оленя через кусты, то гористую местность и заросшую елками долину. Солнце расцвечивало узорную мостовую. То один квадрат, то другой таинственно вспыхивал бликами, словно его не выточили из каменной глыбы, а отлили из стекла.
   Эрика погладила узоры бронзового фонарного столба. Закопчённое окошко приветливо качнулось. То ли благодарило Эрику, то ли просто выпорхнул на волю один из сотен воробьёв. Вокруг царило умиротворение. Но не сонное и усталое, а бодрое, зовущее в путь, обещающее, что подлых ударов в спину не будет.
   Девочка прошла мимо пары высоченных арок. Окна казались рядом с ними игральными картами. Обе они были заперты пыльными воротами. Створки перечёркивали тёмные полосы засовов. В одной створке обнаружилась дверца, чуть подавшаяся внутрь. Из щели тянуло болотной сыростью, и Эрика поспешила прочь.
   Улочка упиралась в башню. Девочка беспомощно заозиралась в поисках прохода. Донельзя не хотелось возвращаться назад. Ведь эту улочку она уже видела. Вот бы перепрыгнуть через крыши и очутиться на соседней. А ещё лучше вознестись и пролететь над всем городом, а приземлиться прямо на верхнюю площадку серебряной мачты. Вздохнув от жалости к невыполнимым желаниям, Эрика заметила, что вход в башню открыт настежь.
   Рискнуть стоило. Там мог оказаться проходной подъезд. Да и посмотреть башню изнутри тоже хотелось. Вдруг в ней выставлены рыцарские латы! Или в тёмных нишах спрятаны кувшины, наполненные золотыми монетами и драгоценностями.
   Девочка шагнула под арку. Солнце испуганно скакнуло прочь. Лестница, завиваясь спиралью, поднималась в туманный сумрак. Оттуда нисходили волны мягко щекочущей прохлады. Эрика, поглаживая рукой шероховатые камни, оставляла за спиной одну ступеньку за другой. Камни льнули к рукам, стремясь выцепить кусочек тепла и хоть немножечко согреться. Солнце никогда не заглядывало в эти мрачные просторы, и тепла было ждать неоткуда, кроме как от десятка чадящих факелов, ютившихся в чугунных петлях. Камни, в которые был вмурован металл, напитывались теплом и торжествовали. Но пламя, делясь жаром, щедро делилось и копотью. Узор, высеченный руками древних мастеров, скрывался под слоями сажи, и камни-теплолюбы теряли уважение чистеньких соседей, пусть даже те скрежетали в тщетных попытках согреться.
   Пятый виток спирали закончился дверью. На тёмном дубе сверкали жёлтые завитушки резьбы, складываясь в картину, где на лесной поляне танцевали два единорога. И сокол распростёр крылья, украсив собой дверной косяк.
   Отсюда отступать тем более не хотелось. Закрыта ли дверь. А если открыта, то можно ли хоть одним глазочком посмотреть на то, что за ней. И если нельзя, то всё равно ведь ничего плохого не будет, если Эрика быстренько глянет, кто там живёт. Ведь если бы этот таинственный кто-то не желал видеть Эрику, он непременно повесил бы табличку "Не входить!" А раз никакой таблички не видно, значит, обитатели здешних мест будут совсем не против, если Эрика заглянет к ним на огонёк.
   Ладошка легла на деревянную гладь и толкнула. Бесшумно дверь отворилась. Глазам предстала круглая комната. В её центре стояли старинные часы. Как и положено, они покоились в шкафу. Стенки покрывали красновато-чёрные извилины. Переднюю стенку заменяла дверца из мутного стекла. За стеклом мерно покачивался маятник. Два стрельчатых окна были прорублены в стенах. Две дороги, сотканные из серебряного света, уткнулись в циферблат.
   Эрика подошла поближе. Странными оказались эти часы. Прежде всего на круге располагалось не двенадцать чисел, а пятнадцать. И стрелок было три, причём третья не прыгала, как полоумная, отмеряя секунды. Секунды не соскакивали с замершего острия, а пробирались чёрными ходами. Они рождались в переплетениях скрытых от глаз шестерёнок и просачивались сквозь стены, неприступные для людей и стихий, но совершенно прозрачные для времени. Тик-так. И ещё одна секунда уносилась в поисках лучшей доли, чтобы уж не вернуться никогда. Тик-так. Но звонкое тиканье перекрывалось невыносимым скрежетанием. И секунды не задерживались, а стремились убежать из неприветливой комнаты как можно быстрее.
   А потом на испещрённой трещинками эмали циферблата Эрика заметила глаза. Круглые. Бледно-голубые. С алыми точками зрачков. Один прятался в нижнем кольце тройки, что составляла "13". Другой обрисовывал дугу цифры "2". Толстая маленькая стрелка мясистым носом легла между четырнадцатью и пятнадцатью. Две других указывали на "8" и "6", словно обвисшие усы и надменно выгнутый рот. Всё вместе представляло картину неприятно перекошенного лица.
   - Здравствуйте, - на всякий случай сказала Эрика. Вдруг да прячется кто-то за часами, вдруг да выглянет и ответит Эрике на все вопросы.
   - Зд-кра-ствуй, д-кре-вочка, - проскрежетали часы.
   - Ой, - не удержалась Эрика. - Самые настоящие говорящие часы.
   - Д-кра, - согласились часы. - Гово-кря-щие.
   - И вы расскажете мне про Красную Струну! - это прозвучало даже не вопросом.
   - Кра-сная Ст-кру-на, - неодобрительно пророкотал обитатель старинной башни. - З-кра-чем т-кра-кой хо-кро-шей д-кре-вочке Кра-сные Ст-кру-ны?
   - Совсем-совсем не нужны, - замотала головой Эрика. - Просто в нашем лагере творится всякая жуть. Каждую ночь появляются всё новые чудища, а поутру вырастают новые флагштоки. И нам известно, что после того, как сто двадцать семь знамён поднимутся в небеса, произойдёт что-то ужасное. И есть Красная Струна, которой боятся те, кто знамёна поднимает.
   - Н-кро-вые фл-гра-ги, - задумались часы. - Ес-кри Кра-с-кры-е Ст-кру-ны з-кра-в-кру-тся с-кри-рал-кью...
   - Стойте, - взмолилась Эрика. - Хочу сказать, что я ничегошеньки не поняла. Вы не можете не скрежетать.
   - С-кра-жь м-кро-и шес-кре-рён-кри, - пророкотали часы.
   - Смазать?
   - Д-кра, - тот глаз, что в двойке, довольно подмигнул.
   - Да, пожалуйста, - кивнула Эрика. - Где тут у вас масло?
   - Зд-кре-сь мас-кра н-кре-т, - речь часов становилась всё неразборчивей. Ма-кро у се-крых гн-кро-мов.
   - У кого? - вытянулось лицо Эрики.
   - Гн-кро-мы, - попытались объяснить часы. - Х-кра-нители зем-крых нед-кр.
   - А, гномы! - обрадовалась Эрика. - Хорошо, я к ним сбегаю!
   - Не т-кро-кро-пись! - заверещали часы. - Пос-кру-шай нас-кр. Над-кро ждат-кр.
   - Я не могу ждать! - пояснила Эрика. - У меня времени всего до обеда. А я хочу ещё залезть на серебристую вышку. Ту, что у горизонта.
   Часы что-то неразборчиво прохрипели и замолкли. Наступила оглушительная тишина.
   - Эй, - тихо позвала Эрика. - Вы ещё живы.
   Часы молчали. Зрачки в глазах скакнули кверху и слились с чернотой цифр. Часы казались остановившимися сто лет назад.
   Ничего не поделать, хочешь узнать о Красных Струнах, ищи гномов. А найдёшь, думай, как раздобыть масло. И времени мало.
   Раздумывая об этом, Эрика уже вприпрыжку спускалась. Она представляла, как пронесётся по улочке, найдёт первую же дверь и забарабанит, чтобы разбудить даже ждущих живую воду. И кто бы ни вышел, он обязательно расскажет Эрике, как найти гномов.
   Только Эрика вознамерилась выскочить наружу, как резко затормозила и едва удержалась на каменной плите. Улица исчезла. Плита обрывалась в пропасть. В далёком низу всё также переплетались улочки, застроенные домишками с небесно-голубой черепицей. Только теперь город не радовал Эрику. Мир отгородился от девочки ужасающей высотой. А серебристая мачта странным образом перебралась к северу.
   - Доброго дня, Эрика! - прощебетала чёрногалстучная синица, опускаясь на плечо.
   - Ты считаешь, что он добрый? - расстроено пробормотала девочка, уже не удивляясь ни тому, что синица разговаривает, ни тому, что Эрика ей знакома.
   - Я не сказала "добрый", - зачирикала синица. - Я сказала "доброго дня". И если бы ты не была Эрикой Элиньяк, я бы тут же упорхнула. Была нужда выслушивать незаслуженные оскорбления.
   - А чем я тебе так симпатична? - удивилась Эрика.
   - Чем-чем, - рассердилась синица. - А кто меня нарисовал? Разве не ты?
   - Но я никогда не видела, чтобы нарисованные синицы оживали!
   - Не все нарисованные синицы оживают! Оживают лишь ЗАБЫТЫЕ нарисованные синицы! И не только синицы! Всё то, что нарисовано на забытых рисунках, тут же переносится в забытые нарисованные миры. Да что о нас, нарисованных. Со стихами та же история. Ты даже не представляешь, сколько пишется стихов. А большая-то часть забывается почти сразу. Вот и возникают в неведомых пространствах кем-то сочинённые миры, чтобы не пригодиться создателю, зато прожить долгую и самостоятельную жизнь. Ну, поняла? Но у нас с тобой всё иначе.
   Эрика вглядывалась в синицу. Не помнила она её и всё тут. Мало ли кого она рисовала. Вспомнить хотя бы, когда. Может быть, во время похода в зоопарк. Эрика представила мамину зелёную тетрадку, а в ней спящего волка, вытаращившего глаза зайца и гордого павлина с пышным хвостом. Но была ли там синица? Если да, то на последних страницах, которые Эрика не открывала уже много лет. Нет желания смотреть свои детские рисунки. Стоп, если бы она рисовала синицу в пять лет, та получилась бы донельзя кривой. Значит, гораздо позднее. Недавно! Может быть, прямо в лагере. Впрочем, если синица ожила, значит, она была по-настоящему забытой, и напрягать мозги не стоило.
   - А чем ты мне можешь пригодиться? - спросила девочка.
   - Хочешь, доставлю тебя в Гномью Слободу? - и синица весело запрыгала и затрещала, как сорока.
   - И как ты это собираешься сделать, - скептически сказала Эрика, даже не надеясь на лучшее.
   - Нам повезло, что на листе была я одна, - синица прихорошилась. - Только я и бледная пустота вокруг. Ни веточки, ни листочка, ни единой сравнительной единицы. Сейчас я предстала перед тобой в привычном размере. Но никто не мешает нам допустить, что ты решила запечатлеть для истории гигантскую синицу, непонятно как очутившуюся в Уральских лесах. Нарисовала и забыла.
   - Синицу в два метра. Забудешь такую, как же!
   - Ты мне не веришь, - коготки больно оцарапали кожу. - Тогда смотри!
   Теперь перед Эрикой сидела гигантская птица. Когти проскребли не по плечу, а по плите. Размах крыльев вызвал бы зависть даже у короля орлов.
   Через минуту город бросился навстречу девочке. Мечта сбылась. Она летела над паутиной проспектов, бульваров и переулков. Шпили проплывали совсем близко. Чёрным клином мимо пронеслась стая молоденьких ведьмочек, оседлавших растрёпанные метёлки. Из огромного полукруглого окна башни, сложенной из чёрных камней, высунулся седобородый старец и проводил девочку взором, наполненным нескрываемым восхищением.
   Глава 24
   Приключения в Гномьей слободе
   Если город ласково сжимали объятья весны, то в Гномьей Слободке ярилось знойное лето. Впрочем, здесь оно обитало всегда, даже когда землю накрывало снежное одеяло, а на соседних улицах правили бал жестокие морозы. Морозы не помеха лету, если оно соткано из жара огненных горнил, не угасающих ни на минуту. Каждое окно, каждый дверной проём дышал жаром, словно подхватил простуду. Все обитатели Гномьей Слободы с молодых лет приобретали красный цвет лица, а в морщинах скапливалась несмываемая копоть. Позже на руках набухали мускулы, чтобы пальцы крепко держали рукоять тяжёлого молота, а лицо обзаводилось бородкой. Когда её кончик начинал задевать за ремень, родичи уважительно похлопывали новообращённого по плечу. Теперь он полноправно принадлежал гномьему племени и мог самостоятельно выходить даже в отдалённые городские районы.
   Три гнома - три старейшины стояли перед Эрикой. Вернее, Эрика стояла перед ними. Гигантская птица снова обернулась маленькой синичкой и упорхнула подальше от жгучих искр, то и дело вылетающих из кузниц. А кузницей здесь был чуть ли не каждый дом. Молоты неустанно стучали по багряным брускам железа, создавая форму, живущую пока только в голове мастера. Звон ударов складывался в грозную мелодию, словно звучал гимн гномьего королевства, маленький кусочек которого затерялся среди улиц сказочного города.
   Колпачок самого высокого гнома доставал до коленей девочки. Два гнома пониже с почтением взирали на своего собрата. А тот, подобоченясь смотрел на Эрику. И казалось, что это он снисходительно глядит сверху вниз на крошечную девочку. Борода главного гнома не только доставала до земли, но и стелилась позади своего обладателя чуть ли не на метр. Остальные члены делегации не могли похвастаться такой длиной. Их бороды едва касались голенищ красных кожаных сапог.
   - Род Бронзовых Шлемов согласен дать тебе кувшин Машинного Масла, - последние два слова звучали из уст гнома так, словно им обозначали амброзию, потребляемую древнегреческими богами. - Если ты подаришь нам две выплаканные тобой бриллиантовые слёзки.
   - Я не плачу, - гневно ответила Эрика. - Нет, бывает, конечно, но очень редко. И уж никак не бриллиантами. Вы бы ещё жемчуг заказали.
   - Тогда разговор окончен, - гномьи ноздри гневно раздулись, багровое лицо покрылось морщинами недовольства напрасно потраченного времени, гном развернулся и гордо удалился. Борода, извиваясь змеёй, уползла за хозяином. Эрика подивилась, как она умудряется оставаться такой белоснежной среди сажи и копоти.
   В отсутствие более значимых лиц оставшаяся парочка заметно приободрилась.
   - Клан Рыжебородого Ульриха тоже располагает Машинным Маслом, - вступил гном, что стоял слева. - Дай нам три золотых волоска со своей головы, и мы в расчёте.
   - В моих волосах не растёт золото, - рассердилась Эрика. - Неужели нельзя придумать чего-нибудь попроще? Загадывайте реальные желания.
   - Реальные? - хмыкнул гном, который стоял справа. - Зачем нам реальные, если мы и сами способны их воплотить. Нам нужно нечто, неподвластное гномам.
   - Ну давайте меняться на что-нибудь, - Эрика понимала, что время уходит безвозвратно, что в лагере отряды, быть может, уже идут на обед, что до вечера остаются считанные часы, что тайна Красной Струны так и останется неразгаданной. - Знаете, что у меня есть? Оно для меня даже важнее, чем золото в волосах.
   И Эрика вытащила блокнот. С обложки задорно подмигивал Баггз Банни. Он же улыбался с каждой страницы. Славная вещичка. И редкая, хоть и продаётся в любом газетном киоске. Зато в мире, где живут гномы и растут голубые подсолнухи, таких вещичек попросту не бывает.
   Но гном не впечатлился. Совсем наоборот. Он только презрительно фыркнул и бережно приподнял бороду. Глазам Эрики предстал широкий ремень. Пряжку отлили из серебра, а кожа так и пестрела драгоценными камнями. Справа к ремню была приторочена миниатюрная книжица, обтянутая зелёным бархатом. Серебряные закорючки на обложке обрисовывали горную гряду и облака над ней.
   - Приходи завтра, - ответили гномы. - Или когда раздобудешь что-нибудь ценное.
   И степенно удалились, каждый в свою сторону. Эрика осталась одна одинёшенька. Только грохот молотов, что сжимали руки невидимых кузнецов, не давал поверить, что здесь никто не живёт.
   - Эй, - раздался шёпот.
   Из-за бочки, прижавшейся к стене заброшенной кузни, высунулся гномьий колпачок. - Ты сказала "Давай меняться"?
   - Сказала, - понуро отозвалась девочка. - Кто ж знал, что у меня нет ничего, что нужно гномам.
   - Быть может, мы поменяемся на то, что нужно мне, - и гном выскочил из-за бочки.
   В отличии от старейшин у этого вид был презабавнейший. Колпачок извалян в пыли. Лицо бледное. Борода наискось, словно её спешно приклеили. Руки суетливо шарились в заплатанном мешке. На ногах не сапоги, а ботинки, причём давно не чищенные.
   Руки вынырнули из мешка и поставили на мостовую небольшой кувшинчик, затянутый чёрной тускло блестящей тряпицей. В кувшинчике что-то плеснулось.
   - Вот оно, - гном огляделся по сторонам. - Машинное масло.
   - Не врёшь? - вопрос прозвучал, потому что гном доверия не вызывал.
   - А ты понюхай, понюхай, - рассердился гном.
   Эрика склонилась на кувшином, потом встала на колени и согнулась чуть ли не до земли. Понюхала. Неизвестно, что было в кувшинчике, но из открытых гаражей реального мира всегда доносится именно такой запах.
   - Убедилась? - зашептал гном и отодвинулся подальше от Эрики. - Будем меняться?
   - А на что? - и Эрика заглянула гному в глаза.
   Глаза у него словно отлили из зелёного стекла. За стеклом танцевало мятущееся пламя, словно там горели сотни маленьких свечей. Гном мигом отвернулся взор и принялся ковырять носком ботинка мостовую.
   - На что, на что, - напевно произнёс он. - Канцелярские принадлежности меня, понятное дело, не интересуют. Как смотришь, чтобы поменяться на что-нибудь необычное.
   - А именно?
   - Ну... - протянул зеленоглазый гном. - Скажем, я бы не отказался от твоей будущей радости гуляния по верхним пределам.
   - Это как?
   - О-о-о, всё объяснять надо, - расстроился гном. - Как маленькая, прямо. Ты хотела когда-нибудь оказаться в таком городе?
   - Конечно!
   - Значит, ты радуешься?
   - А ты думал!
   - А как ты радуешься?
   - Как я радуюсь? - вопрос поставил Эрику в тупик. - Просто радуюсь, и всё.
   - Так не пойдёт, - пояснил гном. - А с чего ты взяла, что радуешься. Может, ты сейчас безмерно скорбишь?
   - Ну нет! Я знаю, когда радуюсь!
   - Так объясни мне неразумному, - гном улыбнулся, и борода скривилась ещё сильнее.
   - У меня в голове шумит, - сказала Эрика. - Как на качелях или на карусели. Только без кружения. И ещё... Это трудно объяснить. Знаешь, раньше мою голову словно тиски сжимали. А теперь вдруг они исчезли. Со мной так бывает редко. Только когда я фильм интересный смотрю. И сейчас, когда я в сказке. Знаешь, как сразу славно стало.
   - Достаточно, - кивнул гном. - Я заберу у тебя эту радость. Но не теперешнюю, а будущую. Пока торжествуй, но если тебе снова доведётся проникнуть в эти места, знай, что они покажутся тебе пустым осенним полем под проливным дождём.
   - Так нечестно, - возмутилась Эрика. - Я же ничего не успела посмотреть! И на вышку не залезла! И с волшебниками не познакомилась! И колдовать не научилась! А ты предлагаешь от этого отказаться! Нет, нет, и ещё раз нет.
   - Как хочешь, - гном не стал спорить, ловко подхватил мешок, сунул туда кувшин и исчез за бочкой. Эрика осторожно заглянула за неё. Пусто. Только серая скомканная тряпка, да слой прошлогодней листвы.
   - А может, возьмёшь другое? - тихо спросила она, не надеясь на ответ. Теперь надо было идти по гномьим хижинам и выпрашивать масло у рядовых гномов. Но дадут ли они его в обход старейшин? Кроме того, похоже, что масло здесь ценится на вес золота.
   - Ты пойми, - раздалось за спиной. - Я же попросил и так самую малость.
   Эрика обернулась. Гном стоял, как ни в чём не бывало, а кувшин покоился у его правого ботинка.
   - Я ведь мог попросить многое другое, - вздохнул гном, и Эрика увидела, как основание бороды полуотклеилось. - Скажем, радость каждого дня. И вся жизнь превратилась бы для тебя в цепочку скучных буден. Или радость влюблённости. Предположим, влюбишься ты в мальчика, но будешь чувствовать по отношению к нему только злость и раздражение. А он, глядя на тебя, поймёт, что тебе плохо. И ему станет тоже неуютно, потому что он никак не может улучшить твоё настроение. Соглашайся, пока я не передумал. Или будешь плакать так, что бриллиантовые слёзки покажутся тебе сущими пустяками.
   - Ладно, - сказала Эрика. - Забирай.
   - Пожмём друг другу руки, - обрадовался фальшивый гном и протянул Эрике грязную пятерню. Девочка осторожно коснулась чумазой ладошки средним и указательным пальцами. Потом огляделась. Ничего не произошло.
   - Смотришь? - осклабился фальшивый гном, и пламя в его глазах засверкало. Теперь глаза походили на два зелёных солнца.
   - Всё, как и прежде, - отозвалась Эрика. - Ничего не изменилось.
   - Выйди в свой мир и зайди обратно, - кивнул гном. - Тогда всё и почувствуешь. Впрочем, у меня есть для тебя маленький подарок. Тем, кто не суетится в глупых раздумьях, я дарю бонусы.
   - Че-е-его?
   - Ну, призы, - хмыкнул гном. - Ведёшь себя так, словно никогда не играла в компьютерные игры.
   - А я и не играла, - обиделась Эрика. - Некогда мне. У меня знаешь сколько дел? А в этом году будут ещё и факультативы по немецкому.
   - Ближе к делу, - посуровел гном, у которого борода теперь держалась на честном слове. - Тебе надо обратно, не правда ли? А птичка улетела. Ну, и как ты отыщешь путь назад?
   Эрика всмотрелась в сияющие дали. Сотни башен. Тысячи крыш. Десятки холмов, утыканных шпилями. Где-то там затерялась башня, в которой Эрику ждут часы.
   - А времечко уходит, - качнул головой гном, и борода упала ему под ноги. Впрочем, он нисколько этим не обеспокоился. Просто запнул бороду за бочку.
   - Я спрошу у гномов, - Эрике захотелось щёлкнуть настырного гнома по голове, но внезапный холодок удержал её от опрометчивого поступка.
   - Они ответят, - кивнул безбородый. - За три золотых волоска.
   - Что же делать? - Эрика обеспокоилась по-настоящему.
   - Я же говорил про подарок, - хмыкнул тот, в чьих глазах полыхало зелёное пламя. - Но ты не слушаешь. А зря. Впрочем, довольно объяснялочек. Раз...
   И гном исчез.
   - Два... - прозвучал его голос будто бы со всех сторон. И бочка растворилась.
   - Три... - и Гномьей Слободки как не бывало. Перед Эрикой раскручивалась знакомая спираль ступенек. Любопытство взяло верх, и девочка не удержалась, чтобы не оглянуться и не посмотреть, что теперь ведёт ко входу в башню. За спиной оказалась аллея тоненьких берёзок, растущих на довольно затоптанном газоне. Дорога, как и прежде, выложенная из разноцветных плиток, теперь поворачивала гораздо раньше и тянулась вдоль нескончаемого здания, три этажа которого не мешало бы срочно отремонтировать.
   Глава 25
   Цветок времени
   Ель говорит и, ветками шурша,
   Слова бормочет тихо, не спеша.
   И источает хвойный аромат
   Лет двадцать или даже пятьдесят.
   * * *
   В сладостно-зелёном свете проклюнулись ростки того, что опять проснулось и увидело совершенно иной мир. Пока рядом никого нет, и в мире царит ослепительная чистота.
   Мир переживает молодость. У мира сейчас всё впереди. Наступает время познания. Вкус времени, словно яблоко. Хрустящее. Жёсткое. Кисло-сладкое. Бодрящее.
   Внимательные глаза наблюдают за очередным перерождением.
   Время, сотканное из трав и изумрудов, живительной влагой вливается в того, кто умеет его пить.
   * * *
   - Так, - пробормотала Эрика. - Пока на осеннее поле не больно то и похоже. Да и башня никуда не делась. Значит, я всё ещё в сказке!
   И туфельки звонко защёлкали по каменным плитам, уводящим к пятому витку спирали. Эрика улыбалась. Она поняла, что радость никуда не исчезла. Радость новых открытий. Радость необычного. Радость от незнания того, что ждёт тебя в следующую секунду.
   Зал за дубовой дверцей по-прежнему пустовал. Часы отщёлкивали неуловимые секунды. Шестерёнки торопливо скрежетали, словно предчувствовали, что скоро тон их голосов кардинально изменится. Бутылка осторожно опустилась на исцарапанный пол. В глубинах сосуда что-то слабо булькнуло.
   - Вот оно, твоё масло, - не слишком дружелюбно сказала Эрика. - Не очень то дёшево оно у вас достаётся.
   Часы всхрипнули. На тех же местах в завитушках цифр появились бледно-голубые глаза. Створка ворот, за которыми покачивался маятник, распахнулась. Из тёмного проёма высыпало шесть дюжин мышек в фиолетовых комбинезонах и споро принялись за работу. Эрика и удивиться не успела, а сложный механизм, собранный из карандашей, двух жестяных воронок и множества разноцветных колёсиков от детской пирамидки, бережно наклонил бутыль. Из узкого горла заструилась тягучая медовая жидкость с резким запахом, падая в напёрстки, которые мышки, выстроившись в две цепочки, передними лапами ловко передавали друг другу. Фиолетовая полоса плавно убегала под маятник и, видимо, продолжалась там в бесконечных запутанных переходах. То одна, то другая шестерёнка резко затихала и продолжала работать с удивлённым молчанием. Скрежет постепенно сменился мягким шелестом, тихим жужжанием и редкими щелчками. Наконец, напёрстки исчезли, мышки весело отплясали хоровод вокруг Эрики и скрылись под маятником, не забыв затворить дверь.
   - Начнём, - сказали часы мелодичным голосом. Такие в оперных театрах задушевно поют "Паду ли я, стрелой пронзённый..." или "Кто может сравниться с Матильдой моей?.." Теперь не доносилось ни клацанья, ни скрежета, и речь, словно река, превратилась в плавный поток слов.