Dark Window. Время Красной Струны

   Пропустив толпу, топающую к клубу, мы понеслись к третьему отряду. Говоровская выпорхнула навстречу, словно сидела в засаде.
   - Куба! - завопила она так, что дрогнула земля под ногами. - Ты прав! Флаги указывают прямиком на Красную Струну.
   Если бы ТАК сказала Эрика, её бы я слушал вечно.
   - Ты расшифровала, - по-деловому кивнул я и выразительно посмотрел на Эрику. Мол, сама видишь, я же говорил.
   - Тише, - неодобрительно зашипела Эрика и заозиралась.
   - Там всё просто, - зашептала Говоровская, тоже кинув два быстрых взгляда сквозь окрестные кусты.
   - Ну, ну, - скептически согласился я. - А куда ты дела две лишние буквы?
   - Серые флаги, - прищурилась Говоровская, словно решила поведать мне военную тайну. - Это же просто пробелы.
   Язык чуть снова не оказался между зубов. Господи, ну как всё просто, когда есть кому подсказать.
   - Смотри, - Эрика быстро нарисовала в тетради шесть оставшихся флагов. Опрокинутая подкова явно похожа на букву "С".
   - Во! - снова завопил я. - Ну говорил ведь! Говорил же! А эта Говоровская...
   - А я разве спорила, - захлопала глазами Инна. Со стороны могло показаться, что она сейчас расплачется.
   - Ладно, не грусти, - я одобрительно похлопал её по плечу. - Ты лучше про город поясни.
   - Это здание Токио, - мигом повеселела Говоровская.
   - Чего-чего? - переспросил я.
   - Вглядись, - Инна забрала карандаш и жирно обозначила контуры сдвоенного небоскрёба.
   - Ну, - пожал плечами я.
   - Такое здание есть только в одном городе. В Токио.
   - Ты была в Токио? - недоверчиво процедил я.
   - Я тоже его видела, - выступила Эрика в поддержку гипотезы. - Ты что, никогда не смотрел "Сэйлор Мун"?
   - Ты бы ещё телепузиков вспомнила! - скривился я.
   - Тем не менее, флаг изображает Токио и символизирует букву "Т", - жёстко повторила Инна, смотря на меня обиженным взглядом.
   - Ну-ну, - надулся в ответ я. - Может, ты и закорючку объяснишь?
   - Это руна, - Эрика удивлённо посмотрела на меня. - Странно, что ты никогда не слышал о скандинавской письменности.
   - Вот именно, - кивнула Инна. - Я тоже сначала не догадалась. Руна, символизирующая Радость и Свет. Думаю, это прямое указание на "Р". Руна Радости.
   - Продолжай, - милостиво разрешил я.
   - На следующем флаге мы видим...
   - Сеть! - не утерпел я.
   - Верно. Только она называется "невод". Помнишь, "раз он в море закинул невод..."?
   Слово "невод" Говоровская произносила испуганным приглушённым шёпотом.
   - Угу, - тяжело согласился я. - Где-то чего-то припоминаю.
   - Ну а на последнем - ангел.
   Ну что ж, мои позиции были разбиты по всем статьям. Но командир на то и командир, что живёт будущим. Тем более, Эрика про эти позиции и не слыхивала.
   - Здорово, - улыбнулась Эрика. - Я, по правде, и не надеялась, что так быстро получится. Даже Куба ко мне прибежал без единой догадки. И это Куба, который без запинки проник в смысл первой семёрки.
   Я мигом превратился в соляной столб и покрылся липким холодным потом. Глаза пристально изучали путь каждого из муравьёв, тащивших в неизвестность оранжевые полоски сухой хвои. Я стоял, словно преступник в суде, ожидающий смертного приговора.
   - Да чего там, - смущённо махнула рукой Инна. - Наверное, сегодня просто не его день.
   Вместо плахи с топором я получил помилование.
   - Молодец, Говоровская, - с чувством похвалил я. - Значит, надо бы нам разыскать эту Красную Струну, - раздав слонов, я развернулся к Эрике. - Там бы и прояснилась обстановочка. Что скажешь, если мы с тобой после обеда слетаем в изолятор? Там лежит Пашка из вашего отряда. Спросим, чего такого ему удалось разузнать, что его заперли в больничной палате?
   Эрика кивнула и улыбнулась. Мне! И я порадовался! За себя! И за того парня, который не вышел из кустов и не позвал Эрику в другое место. Дело в том, что если бы он рискнул это сделать, зубов у него мигом бы оказалось гораздо меньше, чем предполагает популярная медицинская энциклопедия.
   "После обеда!" - пело во мне, когда Эрика направилась к своему корпусу. Я даже не мог обернуться и проводить её взором, потому что рядом сопела Говоровская. "После обеда!" - эта фраза казалась мне то заклинанием, то вырванной строчкой из самого лучшего стихотворения, то пропуском в иную, куда лучшую жизнь.
   А пока я ломился сквозь кусты. Радость настолько распирала меня, что будь дорога к моему отряду перегорожена бетонными стенами, я бы прошиб их без малейшего труда. Говоровская, не в силах выдержать такой темп, безнадёжно отстала. Я забыл про неё. Я забыл про всё, кроме тусклых минут, которые отделяли меня от сладостно сверкающего "После обеда!".
   Впереди блеснул свет, и я вывалился на приотрядную территорию, чуть не свернув одну из дальних скамеек. Строиться народ ещё не собирался. Возле угла о чём-то шептались три девчонки из четвёртой палаты. Сквозь квадратные стёкла веранды были видны цветные сполохи телевизионного экрана. Проём входа чернел и призывно, и тревожно одновременно. Туда я и направился. Шёл неспешно, уверенно. "После обеда!" выравнивало походку и выпрямляло немного сутулившуюся фигуру. Воистину, "После обеда!" звучало, как волшебные слова, открывающие путь в сказочную страну.
   Когда подошва со скрипом опустилась на первую ступеньку, в лицо метнулся тёмный мохнатый клубок. Испуганно отпрянув, я увидел, как перед моим носом покачивается вздёрнутый бельчонок.
   Волшебные слова мигом потухли. Руки вцепились в железную проволоку, убегавшую за навес, чтобы вырвать её с корнем, чтобы освободить зверька, которого спасти так и не удалось, но пальцы лишь безвольно скользили по медной глади.
   Глава 15
   Исчезнувшая дверь
   У каждого времени свои законы. Даже если время весьма скоротечно, и его секунды норовят ускользнуть с рабочего места как можно скорее. Но пока последняя из них ещё не растаяла, законы действуют, и отменить их никто не может.
   Закон равновесия...
   Ну почему, как только начинаешь строить дорогу в неведомое, ловко ускользая от путей, предначертанных остальным, кто-то получает право на подсказки? Почему, как только вручишь помощникам невероятные силы и возможности, тут же появляются те, кому дано право бороться и искать? Как только реализуешь право на необратимый поступок, сразу является кто-то, считающий своим долгом взять чужую боль на себя?
   Но число подсказок не безгранично.
   Да и стоит ли бояться подсказок? Ведь они - это цена за время, теряющее обыденный смысл в накопителях, пятнадцать из которых уже вовсю превращают часы в километры?
   Пускай сначала отыщут подсказки, пускай проникнут в их скрытый смысл, пускай пытаются бороться. Этого не отменить и не предотвратить. Это цена за Красную Струну, без которой не очнуться от коварного забытья.
   Спасение в том, что подсказки не кажутся реальными. Спасение в том, что собственных дел у изыскателей обычно бывает достаточно много, чтобы не оставалось времени лезть в чужие. Ничего не делать гораздо легче, чем искать, и уж намного проще, чем бороться.
   Но если ты всё же влез, не обессудь, дружок, когда в самой обычной вещичке, которую сжимают твои руки, притаилось нечто такое, что тебе вряд ли понравится.
   Если ты, конечно, успеешь его почувствовать.
   ***
   В груди ходили тоскливые волны. Ну почему за один миг всё может обернуться такой поганью? За что, спрашивается, боролся? За что бился с целым отрядом? Можно ли чувствовать себя героем, если твой подвиг оказался бесполезным?
   Я сжал тельце бельчонка посильнее, но оно не поддалось, словно окаменело. Только тогда до меня дошло, что пальцы обхватили...
   Всего лишь чучело! Такие бельчата продаются за полторы сотни. И котята! И выглядят совсем , как настоящие. Такие же пушистые, такие симпатичные. Прелестный такой подарочек на Новый год или день рождения.
   На лице заиграла улыбка. Что, салабончики, удалось вам снова словить бельчонка? Как бы не так! Улыбка разгоралась сильнее, но вдруг потухла, словно костёр под проливным дождём, когда я увидел вытаращенные от испуга глаза Кольки Сухого Пайка.
   - Ты что, Куба, - донёсся его свистящий шёпот, - совсем ошизел.
   Он перебрасывал взгляд то на меня, то куда-то наверх. Я проследил, куда уходит проволока, и тут же выпустил фальшивого бельчонка из рук. Не просто на проволоке подвесили чучело, на электрическом проводе, вырванном из общей вереницы, натянутой от столба до столба, словно струны гитары.
   Чучело врезалось в косяк, и во все стороны брызнули фиолетовые искры.
   А проводок-то наш под напряжением! Я оцепенел, я в непонятках таращился на пушистый комок, постреливающий сверкающими брызгами. По всем законам физики я теперь должен корчиться в электрических судорогах, не в силах выпустить коварный провод. А Сухой Паёк должен бегать по округе, разыскивая длинный сухой шест, чтобы отцепить меня от токопроводящего материала, как это нарисовано на жёлтых страницах учебника по гражданской обороне. Но не понадобился шест, спасло меня какое-то чудо.
   Я не мог сдвинуться с места, содрогаясь то от ужаса, то от радости. А потом догадался! Ай да, дед с бабкой. Провели меня левым проходом мимо трансформаторной будки. Не побывай я на той стороне, служил бы сейчас примером неосторожного обращения с электричеством. И рассказывали бы обо мне: "А в прошлой смене, пацаны, вот прямо здесь одного мудака током долбануло!"
   В тихий час я приложил все усилия, чтобы заснуть. Казалось, чуть провалюсь за туманную грань, сразу возникнет дед и, шурша "Комсомолкой", объяснит все загадки, да подскажет, что же мне делать дальше. Но, как назло, не спалось. Сна ни в одном глазу! Весь час проворочался с боку на бок в тяжких раздумьях. И лишь когда с постели вскочил, вспомнил.
   "После обеда!"
   Эрика! А если ждала она меня за корпусом, как договаривались? А если обиделась она на меня безвозвратно? А если не захочет больше ни слова сказать? Чудесно ускользнувшая смерть казалась мне на фоне теперешних мрачных мыслей сущим пустяком.
   С Эрикой я столкнулся в столовой. Нет-нет, я сам бы вряд ли решился приблизиться. Но она уже издали замахала рукой, и я на ватных ногах двинулся к ней.
   - Слышишь, Куба, - шепнула она, посмотрев по сторонам, - приходи к качелям возле пятого отряда.
   И всё! Упорхнула! Так ждала она меня после обеда или не ждала?
   А если ждала, то где?
   Ну ты, Куба и тормоз! Я аж покрылся красными пятнами от смущения. "После обеда!" А где, дурак этакий, ты назначил, чтобы встретиться после обеда? Это для тебя, чудило, что "после обеда", что "вместо тихого часа" звучит одинаково. А Эрика могла понять и так, что во второй половине дня.
   С одной стороны, меня трясло от ликования, что никакой катастрофы не случилось. С другой, было немного обидно. Хотелось, чтобы Эрика ждала меня в тихий час. Хотелось, чтобы переживала. Хотелось, чтобы на полднике она тихо спросила меня: "А почему ты не пришёл, Куба!" И я тогда, испуганно вытаращив глаза, как это умеет делать Сухпай, прошепчу: "Вожатая сидела в палате весь тихий час! Следила по приказу Электрички!" И Эрика тогда понятливо кивнёт, а потом улыбнётся.
   Но ничего этого не было!
   Однако... А чего ж я расстроился-то так? Ведь кто меня ждёт у качелей пятого отряда? Теперь оставалась лишь одна забота: сделать так, чтобы Говоровская не потащилась вслед за нами.
   Последнее решилось просто. После полдника я не стал вставать в строй, а сразу рванул будто бы на футбольное поле. Может быть, Говоровская туда и отправилась, дабы разыскать меня. Я у неё потом так и не спросил.
   От пятого отряда до медпункта рукой подать. Только медпунктом его никто не называл. Когда я впервые появился в лагере, он уже носил звучное прозвище "изолятор". Оно словно само ложилось на язык и отметало иные варианты.
   Нам везло. Из окна, смотрящего на нас, задумчиво таращился Пашка-фотограф.
   - Привет, Пахан! - завопил я и подтолкнул Эрику вперёд. - Давай, Элиньяк, тебе легче договориться, ты с ним из одного отряда.
   - Паша, - улыбнулась Эрика, и мечтательный взгляд фотографа быстренько перебрался с дальних горизонтов на Элиньяк. Мне бы так улыбнулись, я немедленно выпрыгнул бы на свободу, и тогда...
   А Пашка вовсе не спешил прогибаться перед Эрикой. Кивнул лишь приветливо.
   - Фотографии! - крикнула Эрика. - Где твои фотографии?!
   Никакой реакции.
   - Фотки где? - рявкнул я, и какой-то щегол, жалобно пискнув, рванул с крыши в рощицу.
   Ноль внимания. Сидит Пашка, пялится на Эрику, будто картинку в книге разглядывает.
   - Да он не слышит, - догадалась Эрика.
   - С чего это? - недоверчиво оттопырил я губы и, набрав побольше воздуха, завопил. - Окно открой, тормоз! Быстрее, козёл вонючий!
   Эрика пальцем прочистила ухо, показывая, насколько оглушительным получился мой вопль. А Пашка никак не отреагировал на смертельные оскорбления, смываемые только кровью за отрядными корпусами, словно не ему всё это и проорали. Словно обозвал его недомерок, на слова которого обращать внимания себе в убыток.
   Тут уже я разозлился. Схватив камень, запустил его в окно и вжал голову в плечи, ожидая звона осыпающихся осколков. Не тут-то было, камень глухо ткнулся в стекло, словно в подушку, и сверзился в заросли клевера. А Пашка достал молоток и долбанул по стеклу. Даже звука до нас не донеслось. А он ещё, гад такой, улыбается и руками так виновато разводит: мол, я и рад бы, да сами видите.
   - Смотри! - крикнула Эрика и развернула обрывок бумаги.
   Вот ведь, не поленилась, разыскала где-то заголовок. Читает Пашка: "Девятый отряд нашего лагеря?", а как прочёл, рукой взмахнул два раза, словно прощался или подачу в волейболе выполнял.
   - Я тебе попрощаюсь, - ворчу, но больше не для Пашки, а для Эрики. Пашке-то всё равно.
   - Ты ему монстрюгу из альбома покажи, - предложил я, и Эрика тут же вытащила свой рисунок.
   Вгляделся Пашка, кивнул обрадовано, а потом снова рукой машет, мол, господи, и охота вам всякой ерундой заниматься. Будто этот грозовой пузырь, который меня в коридоре напугал, дело вовсе не стоящее.
   Захотелось мне лопату в руки. И садануть этой лопатой по стеклу, чтобы сползла с Пашки беззаботная улыбочка. А Пашка ещё радостней улыбается и машет, только уже не прощально, а будто под себя всё подгребает.
   - К себе зовёт, - предположила Эрика.
   - А и зайдём, - уверенно кивнул я и направился за угол. - Помяни моё слово, пожалеет ещё твой Пашечный, что руками не по делу махал.
   - Он такой же мой, как и твой, - сказала мне в спину Эрика.
   Но пожалеть фотографу не пришлось. Там, где раньше располагалось крыльцо с дверью, теперь белели самые обычные кирпичи, словно никакого входа тут отродясь и не строили. Три окна, а из каждого детишки вылупились. Кто совсем малолетки, а кто почти с меня. Даже постарше две рожи лыбятся. И все улыбаются так сладенько.
   - Вот странно, - пожала плечами Эрика. - Ты хоть кого-то из них в лагере видел?
   Я только головой помотал. Ни одной знакомой физиономии. Да и подозрительно много их там. Не меньше отряда. И улыбки довольнёхонькие с лёгкой искоркой грусти, будто жалеют они нас, что нам не положено войти туда, где им довелось оказаться. Будто все самые лучшие места в мире за стенами из белого кирпича.
   - Без окон без дверей полна горница людей, - мрачно сказала Эрика.
   - Чего ж без окон-то, - заспорил я. - А куда они гляделками вылупились?
   - Странные у них окна, - отозвалась Эрика. - Будто и не окна вовсе.
   Я промолчал. Назвать обычным стекло, выдерживающее удар молотка, я бы не рискнул.
   - Камский? - удивлённо спросили сзади.
   Осторожно я повернулся, словно успел натворить чего-то нехорошее. За спиной оказалась неслышно подошедшая Иринушка.
   - Ты же обещал зайти, - лоб у неё прорезался морщинами, словно она вспоминала что-то, давно забытое, - порядок навести.
   - Обещал, - пробурчал я, - да не смог, извините уж.
   - Ничего страшного, - улыбнулась Иринушка. - Тогда я справилась сама. А сейчас мне без вашей помощи не обойтись.
   "Она знает про Красную Струну! - тревожно пронеслось в голове. - Она скажет, что теперь делать!"
   - Давайте к радиорубке, - распорядилась Иринушка. - Начальница намерена провести внеплановое мероприятие. И всю аппаратуру надо на время вернуть в клуб.
   У меня чуть ноги не подкосились. Ну не грузчик я по натуре! Не грузчик! А глаза прикидывали расстояние до ближайших кустов, чтобы совершить внеплановый бросок и улизнуть.
   Потом я вспомнил про Эрику. Ведь если я сбегу, корячиться придётся ей. Вот ведь! Мозги медленно ворочались, готовясь принять непопулярное решение. Руки уже прикидывали, как половчее ухватиться за блестящие ручки. Тем более... Вдруг Иринушка расскажет о струне.
   - А куда делась дверь? - тихо спросила Эрика.
   - Она на месте, - серьёзно ответила Иринушка, поглядывая на белые кирпичи, просто эта дверь не для вас, - чуть подождав, она добавила. - И даже не для меня. Пока. Но почему-то мне кажется, что не сегодня-завтра я смогу шагнуть за неё.
   - А что там? - взволновано прошептал я.
   - Там хорошо, - был мне ответ, пропитанный печалью.
   Иринушка двинулась по травам в направлении клуба. Мы поспешили за ней, словно два вагончика за стремительным локомотивом. Я не помню, как ворочал тяжеленную технику. Странная тоска вытравила остальные чувства. Исчезнувшая дверь превратила привычный корпус изолятора в кусочек другого, недоступного и чем-то притягательного мира. Хотелось отыскать дверь и уйти. Даже зная, что вернуться уже не придётся. Помню, как оттягивали руки колонки. Но кто помогал их тащить Иринушка или Эрика - как отрезало. Помню, как темнота клуба в очередной раз сменялась солнечными лучами. И помню удивление, когда я вновь очутился в клубе, но уже с пустыми руками. Тогда я просто плюхнулся на лавку и застыл, а клуб гудел, как пчелиный улей.
   Все места были забиты. Плюс опоздавшие неудачники толпились вдоль стен. На левом краю сцены громоздились колонки и усилители, доставленные моим непосильным трудом. Где-то там, в сумеречных тенях, сидела на боевом посту Иринушка. На другом краю мрачно тянулся к потолку флагшток. В сумраке рисунок был неразличим, но я помнил, что он таит в себе букву "А". В центре сцены высилась Электричка. Её тёмно-синее платье лишь подчёркивало абсолютно бледную кожу. На мощную фигуру падал световой столб, всё остальное скрадывал мрак. Директриса казалась злой ведьмой, угодившей в ловушку волшебного света. За её спиной молочно белели семь тонких трубок, выгнувшихся дугами.
   - Ти-ши-на, - зло взвизгнул шестой отряд, примостившийся в первых рядах, и гул тут же сменился отдельными шепотками, которые тоже быстро смолкли.
   Директриса довольно улыбнулась.
   - По плану у нас сегодня игра, - усиленный микрофоном голос, зловеще вибрировал, нагнетая неясную тревогу. - Только какая? "Что? Где? Когда?" безнадёжно устарела. "Счастливый случай" истёрт до невозможности. "Кто хочет стать миллионером?" провалилась, - директриса сделала паузу, и старички кивнули, вспомнив, как в прошлую смену аннулировали результаты победителя, которому лазерной указкой подсказывали правильный вариант. - Хочется чего-то новенького, не правда ли?
   Снова пауза, за которую кивнули не только старички.
   - Попрошу каждый отряд выбрать представителя, - объявила директриса. - И попрошу не задерживаться. Если в течении минуты на сцене не окажется представителя, данный отряд в игре не участвует.
   Как только смолкли последние слова, стена за сценой озарилась из какого-то скрытого источника. Полуобсыпавшиеся горн, барабан и красный галстук бесследно исчезли. Теперь взорам народа предстала картина в фантасмагорическом стиле. Внизу расстилались зелёные, переходящие друг в друга холмы. К бледному небу взметнулись чёрные башни замков. А по небу, скручиваясь изящными арабесками, протянулись семь разноцветных полос. Словно злобный великан разодрал радугу.
   Взгляд пробежался по лентам.
   Фиолетовая была ниже всех, вившись по чёрным башням. Острые шпили служили громоотводами, перехватывая грозные молнии, срывающиеся с извилистой глади. Чуть выше протянулась тёмно-синяя. По ней вышагивал странный народец с увесистыми котомками. Если бы кто-нибудь из этой толпы вздел руки, то без труда дотронулся бы до голубой ленты, спускающейся к головам с разноцветными волосами. По лазурному полотну катились серебрянные шары. Изредка меж них проскальзывали глобусы, среди которых я отметил один - абсолютно чёрный, на котором проступала золотая сеть меридианов. Зелёная лента скрутилась в петлю. Один конец ленты падал в замковые дворы, другой взмывал к потолку, как самолёт вертикального взлёта. С петли соскальзывал состав из десятка вагончиков. Но за пассажиров не стоило опасаться, так как они падали на ярко-лимонный бугор - частичку ленты жёлтого цвета. На ней росли сверкающие рощи. Деревья походили на пальмы, отлитые из золота. Выше них протянулась оранжевая спираль, на которой танцевали громадные снежинки. И у самого потолка виднелась кровавая полоса, пронзавшая циферблат старинных часов.
   Перед удивительной картиной белели семь трубок, изогнутых полукругом. Словно неведомые силы, высосав из радуги все краски, снова разрешили ей собраться в изначальную дугу. По матовой поверхности расплескались бледные отблески янтарного света. Но взгляд соскальзывал с трубок и старался не замечать красочную картину. Взгляд замирал на столбе серебристого света, в котором древней беспощадной валькирией стояла директриса.
   Вот рядом с ней возник тёмный силуэт. Кто-то уже отважился принять участия в игре, чьи правила казались пока зловещей загадкой.
   Я сидел с краю, потому что пока народ занимал лучшие места, кто-то, не покладая рук, таскал аппаратуру. В бок дружно запихали.
   - Давай, Куба, - донёсся сводный хор голосов. - Иди быстрее. Ты лучше всех в высоту прыгаешь. И на футболе тоже.
   Честно говоря, возражать не хотелось. Удивительная картина манила, звала рассмотреть её во всех подробностях. Я поднялся, пожал плечами и затопал к сцене. Взобравшись по ступенькам, я заметил, что человек пять уже успело тут оказаться раньше меня. А в спину кто-то затравлено сопел, намекая, что не следует загораживать дорогу умным людям.
   - Займите места, - распорядилась Электричка, и на сцене вспыхнули голубоватые окружности, меж которых протянулись серебряные линии, очертив равносторонний восьмиугольник, центром которого была директриса.
   Я шагнул на ближащее пятно, на соседнем примостился Алик Басаров из отряда Эрики. Напротив меня обнаружилась знакомая рожа. Тот самый пацанчик из шестого отряда, у которого я ловко перехватил так и не доставшийся мне режик. Он тоже узнал меня, осклабился и просвистел: "Встаньте, дети, встаньте в круг...", показывая, что нисколечко не боится.
   Место моё удачным не назовёшь. Не догадавшись подсуетиться, я оказался ближе всех к подозрительному флагштоку. Доски возле него потемнели и вспучились. А верхние ступеньки правой лестницы, по которой никто не рискнул подняться, покрылись зеленовато светящейся плесенью. Подняв голову, я воззрился на флаг. При полном отсутствии ветра, он не обвис безвольно, а продолжал плескаться, будто там, у потолка, кто-то обдувал его потоком от далеко не слабого вентилятора. В отличие от картины рисунок флага не угадывался даже отсюда. Крест ещё смутно проступал, а вот ангел будто бы испарился, оставив нас на откуп тёмным силам.
   Тело мелко тряслось от волнения. Захотелось сесть. Выругавшись, я переступил с ноги на ногу, надеясь прогнать предательскую дрожь. Шестиотрядник оттопырил губень и презрительно выдул воздух, затем подмигнул, и я отвернулся, словно не заметил.
   - Все отряды уложились, - кивнула Электричка, довольная такой расторопностью. - А теперь представьте, что вы в лесу.
   Картина семи лент погасла, словно кончилось кино. А сцена озарилась зелёным. Мне показалось, что воздух пропитался отблесками морских волн, что каждая пылинка превратилсь из серой в травянистую. Ноздри защекотал удивительно знакомый запах.
   - О! - ухмыльнулся Серёга из второго отряда, тот, который мог выжать двухпудовую гирю не меньше тридцатника, - так ведь не листьями, баксами потянуло.
   - Деньги не пахнут, - отрезала представительница первого отряда и гордо вздёрнула нос.
   Никто не возразил, но пахло как раз деньгами. Мне как-то давали понюхать купюру с генералом Грантом, и запах, который сейчас витал над сценой, я бы ни с чем не перепутал.
   - Тем не менее, играть будем на деньги, - возвестила Электричка, заманчиво улыбаясь.
   - На зелёные? - удивилась малявка-восьмиотрядница.
   - На зелёные, - милостиво кивнула директриса, - на лагерную валюту.
   Лагерная валюта исконно была зелёного цвета. За участие в спортивных конкурсах, выставках и прочей лабуде выдавались красивые такие бумаженции, похожие на доллары. Только вместо американских знаменитостей в овале рисовали эспланаду. Польза от этих бумажек наблюдалась только в предпоследний день смены - на фестивале. На нём валюту можно было заработать песнями да плясками. Или загадками. А после подходишь к киоску и отовариваешься. Есть у тебя десять условных единиц - получаешь печеньку, а если пятнадцать, то и пряник. Кроме съестного валюту меняли на ручки, наклейки с "Покемонами", блестящие шарики. Если капиталец подобрался солидный - единиц так в двести - ты мог получить и водяной пистолет. А на верхней полке за две с половиной тысячи красовался огромный радиоуправляемый гоночный автомобиль, так и не доставшийся никому ни в первую, ни во вторую смену. Столько деньжищ не заработал бы никто, хоть вылизывай языком лагерную территорию с утра до вечера. У самых наворотистых скапливалось к концу смены по пятьсот-шестьсот. Меня не назовёшь любителем самодеятельности, поэтому мой капитал никогда не превышал двухсот лагерных гринов, полученных за победы в футбольных баталиях. Все деньги я проедал и радовался. По мне килограмм конфет - награда, куда более полезная, чем все эти алюминево-золочёные кубки, которые всё равно тебе не отдавали, а оставляли для будущих поколений.