Страница:
- Ты где с ним встречалась? - выпалил я.
- Тебе-то что? - холодно отозвалась Эрика. - Ведь всё равно не поверишь.
- Да я сам такого же видел, - и руки мои описали круг, показывая реальные размеры клубящегося монстра.
Досадливо кривя губы, приблизилась Инна. Мне показалось, что она сейчас вцепится в меня и утащит к клубу. Но не было в эту минуту таких сил, что могли меня сдвинуть с места. Между мной и Эрикой словно протянулись тысяча невидимых цепей.
- Я даже скажу, где ты его видела! - пообещал я. - У директорского особнячка!
- Не совсем, но рядом, - не стала спорить Эрика. - Я чуть не врезалась в него с обратной стороны эспланады. Теперь вот думаю, откуда могло выползти такое страшилище?
- А мы не думаем! - гордо сказал я. - Мы проводим расследование. Да ты знаешь, кого мы уже успели увидеть?
И я начал рассказ. Мне хватило одного взгляда, чтобы заметить, какими тоскливыми стали глаза Говоровской. Поэтому в её сторону я не смотрел. Для меня существовала только Эрика. И я детально описывал каждого монстра из сонма чудищ, топтавшихся ночью возле клуба. А когда отряды начали собираться на ужин, моя команда увеличилась на ещё одного человека. Каждая клеточка моего мозга пропиталась бешеной радостью: в расследование согласилась включиться сама Эрика Элиньяк.
Глава 8
Независимое расследование специального корреспондента
Линейка затягивалась. Пашка переступал с ноги на ногу. Сегодня каким-то дурням взбрело в голову врыть аж четыре флагштока. Три раза лагерь переводили с места на место, чтобы поднять ещё одно знамя. Умереть - не встать. Так к концу смены вывесят весь морской алфавит и заставят сдавать экзамены, размахивая флажками. Впрочем, поднятые флаги морскую азбуку не напоминали. Но об этом Пашка не догадывался. Размышления о флагах прогоняла жгучая досада из-за напрасно потраченного времени. Больше всего Пашке хотелось, чтобы построение закончилось побыстрее. И чтобы потом его не успели припахать на уборочные работы
Правая рука поглаживала небольшую сумку с чёрной болоньевой обшивкой. Единственным светлым пятном выделялся квадратик с оранжевыми буквами "CAMBAG". В таких обычно переносят видеокамеры. Камерой Пашка не располагал. Только идиот потащит в летний лагерь достояние, стоимостью в триста с лишним гринов. Зато в сумке удобно устроился новенький "Polaroid 636", а в нём кассета с десятью карточками, готовыми выскочить по первому Пашкиному желанию и превратиться в полноценные фотоснимки.
Пашка не торопился вытаскивать своё сокровище. Мигнуть не успеешь, как налетевший отовсюду народ изведёт впустую кассету с животно-жаждущим рёвом: "Дай щёлкнуть! Дай щёлкнуть!" Пашке уже не хотелось просто запечатлеть друзей на фоне природы или обшарпанной котельной. Он ждал, когда в объективе окажется нечто сенсационное. А сенсация прямо-таки витала в воздухе. То один пацан, то другой заговорщицки отводил в сторону приятелей и по страшному секрету сообщал, что видел кого-то непонятного. Приятели весело посмеивались, хлопали рассказчика по плечу и списывали увиденное на фильмы ужасов, которые стали завозить в лагерь с завидной регулярностью.
Но Пашку версия послефильмовых глюков не привлекала. Во-первых, отринув её, приходилось признать невозможность сенсационных снимков. Во-вторых, все врать не могли. В-третьих, новейшие истории ничуть не напоминали традиционную Пиковую Даму, вызываемую с помощью зеркал и карт уже несколькими поколениями подряд. Запах свежачка щекотал ноздри и заставлял держать "Полароид" при себе даже в столовой. По теории вероятности очередь контакта вот-вот должна добраться до Пашки. И весьма замечательно, если при встрече у него окажется готовый к бою аппарат.
Наконец тягомотина с подъёмом флагов завершилась. Когда отряд добрался до своего корпуса, Пашка моментально исчез, ускользнув от всяческой отрядной обязаловки типа уборки территории. Его ждали успех и слава. Сенсация пряталась где-то рядом. Главное - не пройти мимо!
Первым делом Пашка порыскал возле столовой. Известное дело, даже монстрам надо чем-то питаться. Однако, у столовой никого не обнаружилось, и Пашка сделал вывод, что пищевые отбросы выходцев с того света не привлекали. Кинув прощальный взгляд на яму, куда сбрасывали мусор, Пашка с горя чуть не зафотографировал крысу. Но рука вовремя остановилось - пластинок на дело чрезвычайной важности выделено всего десять.
Народ из лагеря не пропадал. Следовательно, людей многочисленное воинство тьмы в пищу также не употребляло. Впрочем, вегетарианская версия Пашку тоже не устраивала. Сенсацию определяет лёгкий налёт страха. А вегетарианцы вызывают либо уважение, либо запоздалое сочувствие со стороны тех, кто пока не успел проникнуться новомодными теориями.
После столовой Пашка порыскал возле клуба. Мрачный громадный кирпич, обшитый рейками, не выглядел гостеприимным, даже когда в его гулких просторах проводились репетиции театрального кружка. А сейчас в нём притаилась тоскливая пустота. В одиночку сюда не отваживались соваться даже старшеотрядники. Компании, курившие здесь на постоянку, теперь перебрались к дальним лагерным воротам. Малышня инстинктивно сторонилась этого района уже несколько дней. К спортивной площадке через ближайший лесок начала протаптываться новая тропа. Только к вечеру клуб оживлялся, когда лагерные жители наполняли его до предела, чтобы посмотреть ещё одну кровавую историю. Забираться туда в одиночку уже никому не хотелось. Но Пашка был готов к подвигу ради снимка. Он смело вошёл в клуб и уставился на сплочённые ряды кресел, уходящие в таинственный сумрак. Кое-где темноту разрезали полосы солнечного света, прорвавшегося сквозь пыльные стёкла маленьких окошек у самой крыши. В лучах света медленно кружились сотни пылинок, исполняя пируэты причудливых танцев. Клуб пустовал.
Сенсация не желала являться перед объективом заморской техники, а Пашка не собирался сдаваться. Всяко разно, сенсация не кидается под ноги кому попало с истошными воплями: "Нате, фотографируйте меня! Я здесь! Я с вами!" Однако, она всегда оставляет следы. И если внимательно присмотреться... Когда Пашка покинул пыльное царство, то углядел в ровном ряду окаймляющих дорогу кустов уродливый проём. Сердце застучало в темпе отбойного молотка.
Не медля, отважный изыскатель нырнул в глубины неизведанного: густую чащу, уводящую к окраинам лагерной территории. Кто-то могучий продирался здесь в поисках пути. Сросшиеся стволы были безжалостно разорваны и расщеплены, словно сюда ненароком свернул пьяный бульдозерист. Белые надломы жалобно истекали горючими слезами. Пашкины ноздри затрепетали, жадно вбирая воздух, словно борзая, учуявшая дичь. Рос бы у Пашки хвост, он бы сейчас вытянулся в струнку.
Солнечные лучи яркими спицами пронзали волшебный полумрак. Пахло нетронутой малиной. Вот-вот из зелёной мешанины должны показаться небесно-голубые ровненькие досочки лагерной ограды, но вместо этого Пашку вынесло на подозрительно свежую просеку. По спине забегали мурашки надвигающегося приключения.
Вдруг прямо по курсу вспучился бугорок. Пашка отпрянул. Верх земляного холмика осыпался влажными комьями. "Крот, - мелькнула шальная мыслишка. Однако, и здоровущий!"
Из чёрной дыры высунулся непонятный остроконечный отросток.
Пашка навёл объектив на холм, ожидая продолжения. Продолжение не замедлило явиться в виде мохнатого шара, едва пролезшего в отверстие. Палец лёг на кнопку. Шар крутанулся. Две точки злющих багряных глаз уставились на фотографа одновременно с щелчком.
Гном!
Самый настоящий гном злобно смотрел на фотографа, только что словившего свою удачу. Любая газета с радостью поместит фотографию гнома, а рядом будет стоять вроде бы неприметная, но звучная Пашкина фамилия. И даже с инициалами, если повезёт.
А гном уже вывернулся из земли и бросился прочь по смятой траве. Стебли стегали его со всех сторон, но скорость крохотного беглеца только возрастала, словно каждая травинка казалась ему хлещущей вожжей. Ошалевший от восторга Пашка метнулся за ним, размахивая выскочившей из нутра "Полароида" карточкой. Одним глазом он смотрел на гнома, стараясь не потерять бегуна из вида. Вторым косил на картонку, сгорая от нетерпения, когда набор химикатов явит миру сенсацию, запечатлённую его, Пашкиной, рукой.
Когда картинка прояснилась, стало ясно, что первый блин получился выше всяческих похвал. С цветного квадратика пялилась не просто разъярённая гномья морда. Нет, к моменту, когда вечность остановилась, гном уже наполовину выкарабкался из убежища.
Радуясь первому полноценному попаданию, Пашка позабыл, что должен следить за дорогой. Расплата последовала незамедлительно. Сначала фотограф запнулся об узловатый корень и чуть не упустил камеру из рук. А когда равновесие чудом удалось удержать, просека была пуста. То ли гном свернул в лес, то ли невероятно ускорился. В общем, сбежать ему удалось.
Пашка огляделся. Справа неласково топорщились обломки еловых лап. Слева сквозь череду берёзок и осин темнели дощатые стены лагерных складов. Если бы не гном, расстроился бы Пашка до невозможности. Тайна загадочного пролома раскрылась. Кто ломился сквозь чащу? Да весь лагерь ломился! Сам Пашка в густой толпе шагал сюда сегодня утром, чтобы пялиться, как поднимают третий флаг.
А вот и сам флагшток. На хлопающее знамя Пашка и не взглянул. Утром насмотрелся. А вот земля его заинтересовала. Странная была землица возле флагштока. Если чуть поодаль вовсю буйствовала трава, лопухи и фиолетовые головки разросшегося репейника, то почва вокруг серебряного столба иссохла, словно пустыня. Пашка безуспешно поковырял носком серую потрескавшуюся землю, потом нагнулся, поднатужился и оторвал кусочек. Колючий камешек напоминал ошмёток бетона.
Флагшток даже с потрескавшейся землёй на сенсацию не тянул. Пашка грустно осмотрелся по сторонам. Метрах в пятидесяти из осинника виднелась верхушка ещё одного флагштока. Туда и сворачивала дорога, протоптанная утром двумястами пар ног. Пашка вспомнил, как радовался, что после третьего подъёма не пришлось тащиться далеко. Шмыгнув носом, фотограф приготовился возвращаться не солоно хлебавши. Но тут не желающий мириться с поражением взгляд ухватил узенькую тропинку.
Скрытый травами ход вилял между непотревоженного осинника, а потом сворачивал влево. Туда Пашка и подался, на всякий случай, выставив фотоаппарат перед собой.
И тут ему в лицо бросилось что-то тёмное и стремительное. Перепуганный Пашка рывком спрыгнул в заросли высокой травы, успев нажать на кнопку. Потом он почти бесшумно прополз среди пахучих стеблей иван-чая и нырнул под развесистую ель, удобно приземлившись на груду сухой хвои.
"Получилось или нет?" - трепетало сердечко. Душе отчаянно хотелось, что снимок вышел на все сто. А на матовой поверхности уже начали проявляться первые контуры. "Летучая мышь", - хотел разочаровано выдохнуть фотограф. Но дыхание крепко перехватило. На перепончатых крыльях парил скелет с хищно раскрытым клювом уродливой каплеобразной головы.
Глава 9
"Красная..."
Хорошо лежать на холме и смотреть в небо. Смотреть до бесконечности, если оно нежно-голубое, или ало-закатное, или розово-рассветное. Никогда не наскучит смотреть на небо. Особенно, если по нему плывут облака.
Инна придумывала облакам сказки. Ей казалось, если она успеет, то облака, о которых успеет сложиться сказка, не рассеются за горизонтом, а уплывут в странную страну, сотканную из мыслей, желаний и фантазий, которые приходили в голову хотя бы одному человеку. А по пути в дивную страну облака проплывут над всем миром, сосчитают шпили над Прагой, застынут на мгновение, восхитившись ярким ковром Брюссельской Площади Цветов, погладят краешком своих шлейфов Эйфелеву башню, коснутся египетских пирамид. Их обгонит солнце и напоследок раскрасит в багряные тона. А они в тот миг будут скользить над африканскими джунглями, и какая-нибудь чернокожая девчушка с блестящими глазами придумает свою сказку и подарит облакам ещё несколько часов, чтобы они всё-таки успели добраться до сказочной страны, где сами обернутся мечтами или желаниями.
Вот бы оседлать облако и отправиться по волнам ветра. Тогда бы Инна смогла увидеть всё сама. Прищурившись, она выбирала себе подходящее облачко. Огромное, похожее на лошадиную голову с огромной пастью, Инне не понравилось. А вот следующее, напоминавшее четырёхгорбого верблюда, вполне бы её устроило. Словно испугавшись, жёлтый верблюд запнулся, скомкался и распался на три куска. Самый большой из них быстро обретал черты скрюченного гномика с лопатой за спиной. Борода озорно выгибалась вверх, а потом оторвалась и растаяла.
Над Инной распласталось длинное и широкое облако, похожее на ковёр-самолёт с пушистой бахромой. Вот бы и в самом деле придумали такие облака, на которые можно вскочить и лететь, лететь, лететь. Но Инна не летала даже на самолёте и о полётах знала только из фильмов, где банды угрюмых террористов открывали стрельбу в салоне, а какой-нибудь весёлый негр всегда успевал сбежать куда-нибудь на другие этажи.
Интересно, а сколько этажей в самолётах? А летают ли крылатые многоэтажки? И есть ли в них лифты? Перед глазами встали две исцарапанные створки, на правой из которых чернела надпись. После многочисленных подтирок и подчисток буквы образовывали извечное "НЕ ОЛЕГ 4-Х ЕЛ." Когда кабинка исчезла, Инна увидела, что ковёр порядком порастрепался. Один из его углов вытянулся длинным хвостом, и облако незаметно преобразилось во флаг. Теневые холмы медленно скользили по желтизне, собираясь в изогнутые иероглифы и снова распадаясь на отдельные чёрточки. Небеса словно сигналили Инне: "Прочти нас! Прочти и пойми!"
А что, если семь новых флагов несут в себе скрытое послание?
Дыхание застыло, потом воздух шумно вырвался на свободу. Какие только мысли не придут в голову, когда нечего делать. Вернее, когда есть сотни разных дел, но ничего не хочется. Ведь петь и рисовать Инна не умеет. А читать - значит смотреть вниз. Но сейчас, как никогда, хочется запрокинуть голову и любоваться величаво плывущими по небу жёлтыми гигантами. И крохотными лоскутками, проворно играющими в догонялки между своих старших братьев. Смотреть и не думать ни о чём.
Но ни о чём думать уже не получалось. Коварное облако, на несколько минут обернувшееся флагом, давно забыло о своей минутной прихоти. А Инна не могла. То один, то другой флаг из странной семёрки вспоминался, оживал и реял на фоне вечернего неба, словно облако, побывавшее в сказочной стране и вернувшееся обратно. Уже не облаком. Уже чем-то непонятным и необъяснимым.
"Не можешь понять - догадайся". Словно она очутилась в школе и смотрела в дневник, где злым лебедем выгнулась двойка по математике. А рядом подсмеивалась Светка, у которой никогда не было двоек, хоть она и не смыслила в математике. "Не понимаю, - всхлипы грозили перейти в рыдания. - Ничегошеньки не понимаю в этой прорве задач и примеров!!!" Светка не сочувствовала. Светка улыбалась, как двойка из дневника. Светка радовалась за себя. "Не можешь понять - догадайся". И упорхнула в буфет, оставив Инну в тоске и одиночестве.
Флаги не были добрыми. Ничто, связанное с Электричкой, не несло в себе добро. Флаги прятали тайны. Флаги никому не собирались говорить и подсказывать, представлять и пояснять. "Не можешь понять - догадайся".
Теперь отчётливее вырисовывался второй. Кроваво-красное небо, разорванное чёрной кометой. Можно было написать целое сочинение о том, что символизировало это полотнище. Но объяснение должно быть кратким. Одно слово. Или даже одна буква. Семь флагов - семь букв. В какое они могли слово собраться?
Хм, это уже интересно.
Но комета? Причём тут комета?
Неожиданно пришла догадка. И никакая это не комета! Это... это... это космический корабль, потерпевший катастрофу. Это РАКЕТА!
Р-р-ракета, кР-р-рылатая Р-р-ракета, Р-р-рухнувшая, Р-р-ревя, Р-р-раздирая, Р-р-раскалённое до к-Р-р-расноты, Р-р-растекающееся к-Р-р-ровью небо.
Р-р-р!
И сразу же словно ниточка протянулась. Красное небо, расставшееся с тайной, бессильно потухло. И в пришедшей на смену тьме сверкнули шесть серебряных звёзд. Созвездие Кассиопеи. И всё разом погасло. Кроме первой буквы.
Пальцы руки сжались, выдирая пахучую траву. Главное, теперь не расслабиться, не упустить удачу. Догадка - это как билет в лотерею. И пока странное солнце удачи разбрасывает лучами метки, надо покупать и покупать билеты, на которых сияют солнечные зайчики.
Зелёное поле, испещренное чёрточками. Поле без конца и без края. Степь да степь кругом. С-с-стелется с-с-степь, шелес-с-стит, с-с-сверкает под с-с-солнцем с-с-светлой зеленью, с-с-страшитс-с-ся ос-с-сени, с-с-тановяс-с-сь с-с-соломенной, пус-с-стой. Все буквы до единой мягко проскальзывают мимо. Только на "С" запинается язык. Только "С" ос-с-стаётся. С-с-сладкая, с-с-удорожная, с-с-сказочная. Странный вкус у буквы "С". Будто сорванный клевер хрустит меж зубов, нехотя расставаясь с розовой сладостью.
Новый флаг выплывает. Новый флаг колышется, дразнится. Пойми меня! А не поймёшь, так догадайся. А на флаге плещется море, волны синие, белогривые. По волнам русалка плывёт. Подмигивает озорными глазками. То левым, то правым. Вот я какая, сама посмотри. А кто я такая, сама угадай.
Русалка? Не-а! Неправильно.
Принцесса подводного царства! Слишком длинно, хотя и завлекающе.
Кто же ещё живёт в морях в русалочьих обличьях? Сирены? Но нет, не отзывается буква "С". Не любит её флаг. Принцесса подводного царства... Было уже, было... Новенького давай, ещё не слышанного. Но не уходит из сердца принцесса. Не уходит её замок. Не хотят исчезать её сёстры. И сердится царь морской, трезубцем взмахивающий Нептун.
И дрогнула картинка, эхом откликнулась, стрункой тоненькой отозвалась, капелькой зазвенела. Н-н-нептун. Не то!
И тёмный ужас неудачи!
Нет-нет. Назад. Вертится буква "Н". Наворачивается на ноги, налетает на Невскую Набережную, несётся над Новороссийском. Но нет Нептуна на знамени. Кто же русалочка эта?
Наяда!
Слово чужое незнакомое. Подсказал кто или само выпало? Да посказка больно странная, холодком приворожившая, продравшая морозом по коже, уводящая...
Всё! Зажмурить глаза и забыть про наяду, не думать ни о чём. Помнить только букву "Н". И Арбуз следующего флага... Арбуз... Полосатый, круглый с хвостиком, мы разрезали арбуз, приходите быстро в гости к нам, у него отличный вкус.
Ух... отпустило... Не кажется больше буква "Н" страшной. Не кажется, что подсказал кто-то. Верится теперь, что знала это слово Инна. Давно знала. А если и не знала, то в книге прочитала. Или в газете какой. А арбуз совсем нестрашный. Аткрытый та-акой и Ачаравательный. Атличный от всех. Атрицательный, Атласный. Аткравенно зелёный. Гордо стоит буква "А", расставив ноги и сложив руки полочкой. И в то же время дурачится, слова коверкает, под себя подправляет, спрашивает безмолвно: "Ну, ещё словечко одно переиначим из книжного в разговорное? Или уже со своими оставим?"
"Оставим", - кивает Инна. Любит она букву "А". Апельсины, ананасы, арбузы, абрикосы. Все округлые, манящие, попробовать зовущие, праздником пахнущие.
А праздник - это полный стол, это прогулки по городу, это шарики, улетающие в небо, это красивое платье. И мамина брошка, взятая из заветной шкатулки, пока никто не видит. И если уж мир весь не полюбуется, то хоть самой себе понравиться, минутку у зеркала повертевшись.
И сразу холодок тоскливый.
Зеркало. Седьмой флаг. Седьмой цвет радуги. Седьмая вода на киселе. Но буква "С" снова противится. "Нет меня там, - хихикает. - Присмотрись, присмотрись, кого в зеркале найдёшь?"
А кого в зеркале найдёшь? Кого увидишь, где рыбак видит рыбака, а доктор доктора. А если кто видит там уродину с нечищеными зубами и сальными растрёпанными волосами, то пенять не на кого. Сама ты в зеркале.
Так кто там? Кто в зеркале?
"Я!" - сказала Инна и поставила точку.
А потом выстроила буквы. И получилось слово. Третий флаг, ловко увильнувший от перекрёстного допроса, не смог утаить букву, не смог сохранить пустое место в шеренге. Вывернулась буква без всяких подсказок и объяснялок. Вывернулась и оказалось братишкой-близняшкой той, что соскочила с зелёно-полосатого арбуза. Выпрыгнула из сумрака недосказанного и заняла своё место, будто всегда тут стояла. Будто изначально знала про неё Инна. Как про... Не будем говорить про кого.
Тогда Инна лукаво отвернулась от буквы "Н". А та присмирела и не выпячивалась из строя.
КРАСНАЯ.
Красная чего?
Красная Площадь? Красная Плесень? Красная Жара? Весна-Красна? Красная, красная кровь...
Как много в этом мире красного. Как много осталось красного в этой стране.
Красная Пресня? Красная Звезда? Красная Дата В Календаре?
Красная...
Прилагательное, которому никогда не стать существительным. Которое не может без него. Которое притягивает его изо всех сил, чтобы не потерять смысл и остаться в этом мире, наполненном миллионами слов на тысячах языков.
Красная Вода? Красная Земля? Красная Злая Луна? Красная Стрела - поезд такой до Москвы.
Или Красная Струна, о которой говорил Он... Куба... И буквы забылись. Зато лицо нарисовалось до мельчащих чёрточек. Высокий. Самый высокий в отряде. Уверенный в себе. И не боится драться. Чуточку смешно шевелятся его губы, когда он рассказывает о чём-то. Или властно сжаты, когда он стоит на линейке и косит взором в сторону. Инна и сама украдкой посматривала туда, где за спинами четвёртого отряда сплетаются стволы угрюмых елей. А сквозь тёмную хвою, словно скелет доисторического зверя, белеет ствол высохшей, мёртвой пихты. Куба прав. После заката, на фоне угасающего неба верхушки елей смотрятся особенно зловеще. Вот если бы умела она рисовать! Но художник из неё никак не получался. А фотоаппарат не покупался даже на самые большие праздники. Иначе привезла бы она его в лагерь, и на одном из кадров давно бы увековечились и чёрные ели, и яркое небо заката, и... если повезёт... фигура с всклокоченной шевелюрой в бледной, распахнутой рубахе.
А глаза, сверкающие сказочной голубизной, будут смотреть только на неё.
Быть может встать и рассказать Кубе о своей догадке?
И небо поблёкло, облака скучно расплющились, солнце перебежало чуть правее и принялось злобно светить в глаз. Картинки далёких стран размазались и истаяли. Настоящее было рядом. Настоящее можно было привлечь самыми обычными словами. Надо только подтвердить, что Красная Струна существует на самом деле. Что её уже обозначили неведомые силы. Что её стоит поискать!
И она, Инна, совсем не прочь поучаствовать в поисках не в качестве балласта, а качестве той, кому подвластны все тайны мира.
Встать и рассказать! И почему бы это не сделать прямо сейчас.
Глава 10
Девятый отряд
Над тёмной землёй
Зелёная хвоя
Неслышно висит
* * *
Абсолютную тьму прорезал ветвистый разряд молнии. Холодный фиолетовый цвет лился издалека. Молния сверкнула ближе. Её ветви, словно быстрые стрелы, пронеслись во все стороны, безжалостно выбивая то, что таилось во тьме. То, что готовилось напасть. То, с чем не договоришься. И оно истаяло вместе со своей непонятной злой опасностью. Оставшееся радостно колыхнулось и начало расти. Барьеры исчезли. Окаменелое равновесие потрескалось и осыпалось. Теперь время принадлежало лишь одному.
Так зародилась жизнь на новом витке спирали.
* * *
"Два - ноль в мою пользу!" - чуть не пропел Пашка, выбираясь из-под ели. Два удачных попадания. И, самое главное, днём! Ещё никто не мог похвастаться, что видел чудиков средь бела дня. А Пашка видел! И доказательства, взгляните-ка, имеются!
Так, не разбирая дороги от радости, фотограф выбрался на знакомую просеку, которая словно нарочно подворачивалась под ноги. Выбрался, да остановился.
За просекой чернел сарай. Сейчас, когда солнце нырнуло за облачную желто-серую громаду, полуразвалившееся строение выглядело особенно неприветливо. Вот только откуда он здесь взялся? Ведь не было утром сарая! Определённо не было! Пашка даже глазами поморгал, надеясь, что морок развеется. Нет, никуда не делся, выпятился, будто гордится своим исключительным внешним видом.
Флагштоки сейчас находились примерно на одинаковом расстоянии от Пашки. Ну к флагштокам, положим, все уже привыкли, а тут что-то новенькое. Зажевав ромашку, фотограф внимательно оглядывал неказистое здание. Тратить снимок на него, положим, не стоило, а вот понаблюдать никто не мешал. Цыкнув на лопух жёлтый сгусток слюны, Пашка шагнул обратно в кусты.
Подул ветер, загудели деревья, заплескались ветки, предвещая бурю. Становилось неуютно. Вот-вот погода могла перемениться не в лучшую сторону. Попасть под дождь, даже кратковременный, не улыбалось. На всякий случай Пашка вытащил полиэтиленовый кулёк и спрятал туда оба снимка.
Что-то сверкнуло в чёрной щели сарая. Из продолговатой дыры плавно вылетел шар, наполненный розовым сиянием.
"Легендарная шаровая молния!" - раскрылись глаза, а палец лёг на кнопку. Погладив тёплую пластмассу, палец пришлось убрать. Это сейчас таинственный шарик выглядит маленьким чудом, а принеси в лагерь снимок, так никто и не поверит. "Чё нам мозги пудришь? - дадут ласковый подзатыльник. - Брак плёнки, ясен пень!"
Шарик взмыл к небу, а где-то у верхушек сверкнул встречный отблеск. Прищурив глаза, затаившийся наблюдатель увидел тонкую нить, натянувшуюся над просекой. Словно леска от флагштока к флагштоку.
- Тебе-то что? - холодно отозвалась Эрика. - Ведь всё равно не поверишь.
- Да я сам такого же видел, - и руки мои описали круг, показывая реальные размеры клубящегося монстра.
Досадливо кривя губы, приблизилась Инна. Мне показалось, что она сейчас вцепится в меня и утащит к клубу. Но не было в эту минуту таких сил, что могли меня сдвинуть с места. Между мной и Эрикой словно протянулись тысяча невидимых цепей.
- Я даже скажу, где ты его видела! - пообещал я. - У директорского особнячка!
- Не совсем, но рядом, - не стала спорить Эрика. - Я чуть не врезалась в него с обратной стороны эспланады. Теперь вот думаю, откуда могло выползти такое страшилище?
- А мы не думаем! - гордо сказал я. - Мы проводим расследование. Да ты знаешь, кого мы уже успели увидеть?
И я начал рассказ. Мне хватило одного взгляда, чтобы заметить, какими тоскливыми стали глаза Говоровской. Поэтому в её сторону я не смотрел. Для меня существовала только Эрика. И я детально описывал каждого монстра из сонма чудищ, топтавшихся ночью возле клуба. А когда отряды начали собираться на ужин, моя команда увеличилась на ещё одного человека. Каждая клеточка моего мозга пропиталась бешеной радостью: в расследование согласилась включиться сама Эрика Элиньяк.
Глава 8
Независимое расследование специального корреспондента
Линейка затягивалась. Пашка переступал с ноги на ногу. Сегодня каким-то дурням взбрело в голову врыть аж четыре флагштока. Три раза лагерь переводили с места на место, чтобы поднять ещё одно знамя. Умереть - не встать. Так к концу смены вывесят весь морской алфавит и заставят сдавать экзамены, размахивая флажками. Впрочем, поднятые флаги морскую азбуку не напоминали. Но об этом Пашка не догадывался. Размышления о флагах прогоняла жгучая досада из-за напрасно потраченного времени. Больше всего Пашке хотелось, чтобы построение закончилось побыстрее. И чтобы потом его не успели припахать на уборочные работы
Правая рука поглаживала небольшую сумку с чёрной болоньевой обшивкой. Единственным светлым пятном выделялся квадратик с оранжевыми буквами "CAMBAG". В таких обычно переносят видеокамеры. Камерой Пашка не располагал. Только идиот потащит в летний лагерь достояние, стоимостью в триста с лишним гринов. Зато в сумке удобно устроился новенький "Polaroid 636", а в нём кассета с десятью карточками, готовыми выскочить по первому Пашкиному желанию и превратиться в полноценные фотоснимки.
Пашка не торопился вытаскивать своё сокровище. Мигнуть не успеешь, как налетевший отовсюду народ изведёт впустую кассету с животно-жаждущим рёвом: "Дай щёлкнуть! Дай щёлкнуть!" Пашке уже не хотелось просто запечатлеть друзей на фоне природы или обшарпанной котельной. Он ждал, когда в объективе окажется нечто сенсационное. А сенсация прямо-таки витала в воздухе. То один пацан, то другой заговорщицки отводил в сторону приятелей и по страшному секрету сообщал, что видел кого-то непонятного. Приятели весело посмеивались, хлопали рассказчика по плечу и списывали увиденное на фильмы ужасов, которые стали завозить в лагерь с завидной регулярностью.
Но Пашку версия послефильмовых глюков не привлекала. Во-первых, отринув её, приходилось признать невозможность сенсационных снимков. Во-вторых, все врать не могли. В-третьих, новейшие истории ничуть не напоминали традиционную Пиковую Даму, вызываемую с помощью зеркал и карт уже несколькими поколениями подряд. Запах свежачка щекотал ноздри и заставлял держать "Полароид" при себе даже в столовой. По теории вероятности очередь контакта вот-вот должна добраться до Пашки. И весьма замечательно, если при встрече у него окажется готовый к бою аппарат.
Наконец тягомотина с подъёмом флагов завершилась. Когда отряд добрался до своего корпуса, Пашка моментально исчез, ускользнув от всяческой отрядной обязаловки типа уборки территории. Его ждали успех и слава. Сенсация пряталась где-то рядом. Главное - не пройти мимо!
Первым делом Пашка порыскал возле столовой. Известное дело, даже монстрам надо чем-то питаться. Однако, у столовой никого не обнаружилось, и Пашка сделал вывод, что пищевые отбросы выходцев с того света не привлекали. Кинув прощальный взгляд на яму, куда сбрасывали мусор, Пашка с горя чуть не зафотографировал крысу. Но рука вовремя остановилось - пластинок на дело чрезвычайной важности выделено всего десять.
Народ из лагеря не пропадал. Следовательно, людей многочисленное воинство тьмы в пищу также не употребляло. Впрочем, вегетарианская версия Пашку тоже не устраивала. Сенсацию определяет лёгкий налёт страха. А вегетарианцы вызывают либо уважение, либо запоздалое сочувствие со стороны тех, кто пока не успел проникнуться новомодными теориями.
После столовой Пашка порыскал возле клуба. Мрачный громадный кирпич, обшитый рейками, не выглядел гостеприимным, даже когда в его гулких просторах проводились репетиции театрального кружка. А сейчас в нём притаилась тоскливая пустота. В одиночку сюда не отваживались соваться даже старшеотрядники. Компании, курившие здесь на постоянку, теперь перебрались к дальним лагерным воротам. Малышня инстинктивно сторонилась этого района уже несколько дней. К спортивной площадке через ближайший лесок начала протаптываться новая тропа. Только к вечеру клуб оживлялся, когда лагерные жители наполняли его до предела, чтобы посмотреть ещё одну кровавую историю. Забираться туда в одиночку уже никому не хотелось. Но Пашка был готов к подвигу ради снимка. Он смело вошёл в клуб и уставился на сплочённые ряды кресел, уходящие в таинственный сумрак. Кое-где темноту разрезали полосы солнечного света, прорвавшегося сквозь пыльные стёкла маленьких окошек у самой крыши. В лучах света медленно кружились сотни пылинок, исполняя пируэты причудливых танцев. Клуб пустовал.
Сенсация не желала являться перед объективом заморской техники, а Пашка не собирался сдаваться. Всяко разно, сенсация не кидается под ноги кому попало с истошными воплями: "Нате, фотографируйте меня! Я здесь! Я с вами!" Однако, она всегда оставляет следы. И если внимательно присмотреться... Когда Пашка покинул пыльное царство, то углядел в ровном ряду окаймляющих дорогу кустов уродливый проём. Сердце застучало в темпе отбойного молотка.
Не медля, отважный изыскатель нырнул в глубины неизведанного: густую чащу, уводящую к окраинам лагерной территории. Кто-то могучий продирался здесь в поисках пути. Сросшиеся стволы были безжалостно разорваны и расщеплены, словно сюда ненароком свернул пьяный бульдозерист. Белые надломы жалобно истекали горючими слезами. Пашкины ноздри затрепетали, жадно вбирая воздух, словно борзая, учуявшая дичь. Рос бы у Пашки хвост, он бы сейчас вытянулся в струнку.
Солнечные лучи яркими спицами пронзали волшебный полумрак. Пахло нетронутой малиной. Вот-вот из зелёной мешанины должны показаться небесно-голубые ровненькие досочки лагерной ограды, но вместо этого Пашку вынесло на подозрительно свежую просеку. По спине забегали мурашки надвигающегося приключения.
Вдруг прямо по курсу вспучился бугорок. Пашка отпрянул. Верх земляного холмика осыпался влажными комьями. "Крот, - мелькнула шальная мыслишка. Однако, и здоровущий!"
Из чёрной дыры высунулся непонятный остроконечный отросток.
Пашка навёл объектив на холм, ожидая продолжения. Продолжение не замедлило явиться в виде мохнатого шара, едва пролезшего в отверстие. Палец лёг на кнопку. Шар крутанулся. Две точки злющих багряных глаз уставились на фотографа одновременно с щелчком.
Гном!
Самый настоящий гном злобно смотрел на фотографа, только что словившего свою удачу. Любая газета с радостью поместит фотографию гнома, а рядом будет стоять вроде бы неприметная, но звучная Пашкина фамилия. И даже с инициалами, если повезёт.
А гном уже вывернулся из земли и бросился прочь по смятой траве. Стебли стегали его со всех сторон, но скорость крохотного беглеца только возрастала, словно каждая травинка казалась ему хлещущей вожжей. Ошалевший от восторга Пашка метнулся за ним, размахивая выскочившей из нутра "Полароида" карточкой. Одним глазом он смотрел на гнома, стараясь не потерять бегуна из вида. Вторым косил на картонку, сгорая от нетерпения, когда набор химикатов явит миру сенсацию, запечатлённую его, Пашкиной, рукой.
Когда картинка прояснилась, стало ясно, что первый блин получился выше всяческих похвал. С цветного квадратика пялилась не просто разъярённая гномья морда. Нет, к моменту, когда вечность остановилась, гном уже наполовину выкарабкался из убежища.
Радуясь первому полноценному попаданию, Пашка позабыл, что должен следить за дорогой. Расплата последовала незамедлительно. Сначала фотограф запнулся об узловатый корень и чуть не упустил камеру из рук. А когда равновесие чудом удалось удержать, просека была пуста. То ли гном свернул в лес, то ли невероятно ускорился. В общем, сбежать ему удалось.
Пашка огляделся. Справа неласково топорщились обломки еловых лап. Слева сквозь череду берёзок и осин темнели дощатые стены лагерных складов. Если бы не гном, расстроился бы Пашка до невозможности. Тайна загадочного пролома раскрылась. Кто ломился сквозь чащу? Да весь лагерь ломился! Сам Пашка в густой толпе шагал сюда сегодня утром, чтобы пялиться, как поднимают третий флаг.
А вот и сам флагшток. На хлопающее знамя Пашка и не взглянул. Утром насмотрелся. А вот земля его заинтересовала. Странная была землица возле флагштока. Если чуть поодаль вовсю буйствовала трава, лопухи и фиолетовые головки разросшегося репейника, то почва вокруг серебряного столба иссохла, словно пустыня. Пашка безуспешно поковырял носком серую потрескавшуюся землю, потом нагнулся, поднатужился и оторвал кусочек. Колючий камешек напоминал ошмёток бетона.
Флагшток даже с потрескавшейся землёй на сенсацию не тянул. Пашка грустно осмотрелся по сторонам. Метрах в пятидесяти из осинника виднелась верхушка ещё одного флагштока. Туда и сворачивала дорога, протоптанная утром двумястами пар ног. Пашка вспомнил, как радовался, что после третьего подъёма не пришлось тащиться далеко. Шмыгнув носом, фотограф приготовился возвращаться не солоно хлебавши. Но тут не желающий мириться с поражением взгляд ухватил узенькую тропинку.
Скрытый травами ход вилял между непотревоженного осинника, а потом сворачивал влево. Туда Пашка и подался, на всякий случай, выставив фотоаппарат перед собой.
И тут ему в лицо бросилось что-то тёмное и стремительное. Перепуганный Пашка рывком спрыгнул в заросли высокой травы, успев нажать на кнопку. Потом он почти бесшумно прополз среди пахучих стеблей иван-чая и нырнул под развесистую ель, удобно приземлившись на груду сухой хвои.
"Получилось или нет?" - трепетало сердечко. Душе отчаянно хотелось, что снимок вышел на все сто. А на матовой поверхности уже начали проявляться первые контуры. "Летучая мышь", - хотел разочаровано выдохнуть фотограф. Но дыхание крепко перехватило. На перепончатых крыльях парил скелет с хищно раскрытым клювом уродливой каплеобразной головы.
Глава 9
"Красная..."
Хорошо лежать на холме и смотреть в небо. Смотреть до бесконечности, если оно нежно-голубое, или ало-закатное, или розово-рассветное. Никогда не наскучит смотреть на небо. Особенно, если по нему плывут облака.
Инна придумывала облакам сказки. Ей казалось, если она успеет, то облака, о которых успеет сложиться сказка, не рассеются за горизонтом, а уплывут в странную страну, сотканную из мыслей, желаний и фантазий, которые приходили в голову хотя бы одному человеку. А по пути в дивную страну облака проплывут над всем миром, сосчитают шпили над Прагой, застынут на мгновение, восхитившись ярким ковром Брюссельской Площади Цветов, погладят краешком своих шлейфов Эйфелеву башню, коснутся египетских пирамид. Их обгонит солнце и напоследок раскрасит в багряные тона. А они в тот миг будут скользить над африканскими джунглями, и какая-нибудь чернокожая девчушка с блестящими глазами придумает свою сказку и подарит облакам ещё несколько часов, чтобы они всё-таки успели добраться до сказочной страны, где сами обернутся мечтами или желаниями.
Вот бы оседлать облако и отправиться по волнам ветра. Тогда бы Инна смогла увидеть всё сама. Прищурившись, она выбирала себе подходящее облачко. Огромное, похожее на лошадиную голову с огромной пастью, Инне не понравилось. А вот следующее, напоминавшее четырёхгорбого верблюда, вполне бы её устроило. Словно испугавшись, жёлтый верблюд запнулся, скомкался и распался на три куска. Самый большой из них быстро обретал черты скрюченного гномика с лопатой за спиной. Борода озорно выгибалась вверх, а потом оторвалась и растаяла.
Над Инной распласталось длинное и широкое облако, похожее на ковёр-самолёт с пушистой бахромой. Вот бы и в самом деле придумали такие облака, на которые можно вскочить и лететь, лететь, лететь. Но Инна не летала даже на самолёте и о полётах знала только из фильмов, где банды угрюмых террористов открывали стрельбу в салоне, а какой-нибудь весёлый негр всегда успевал сбежать куда-нибудь на другие этажи.
Интересно, а сколько этажей в самолётах? А летают ли крылатые многоэтажки? И есть ли в них лифты? Перед глазами встали две исцарапанные створки, на правой из которых чернела надпись. После многочисленных подтирок и подчисток буквы образовывали извечное "НЕ ОЛЕГ 4-Х ЕЛ." Когда кабинка исчезла, Инна увидела, что ковёр порядком порастрепался. Один из его углов вытянулся длинным хвостом, и облако незаметно преобразилось во флаг. Теневые холмы медленно скользили по желтизне, собираясь в изогнутые иероглифы и снова распадаясь на отдельные чёрточки. Небеса словно сигналили Инне: "Прочти нас! Прочти и пойми!"
А что, если семь новых флагов несут в себе скрытое послание?
Дыхание застыло, потом воздух шумно вырвался на свободу. Какие только мысли не придут в голову, когда нечего делать. Вернее, когда есть сотни разных дел, но ничего не хочется. Ведь петь и рисовать Инна не умеет. А читать - значит смотреть вниз. Но сейчас, как никогда, хочется запрокинуть голову и любоваться величаво плывущими по небу жёлтыми гигантами. И крохотными лоскутками, проворно играющими в догонялки между своих старших братьев. Смотреть и не думать ни о чём.
Но ни о чём думать уже не получалось. Коварное облако, на несколько минут обернувшееся флагом, давно забыло о своей минутной прихоти. А Инна не могла. То один, то другой флаг из странной семёрки вспоминался, оживал и реял на фоне вечернего неба, словно облако, побывавшее в сказочной стране и вернувшееся обратно. Уже не облаком. Уже чем-то непонятным и необъяснимым.
"Не можешь понять - догадайся". Словно она очутилась в школе и смотрела в дневник, где злым лебедем выгнулась двойка по математике. А рядом подсмеивалась Светка, у которой никогда не было двоек, хоть она и не смыслила в математике. "Не понимаю, - всхлипы грозили перейти в рыдания. - Ничегошеньки не понимаю в этой прорве задач и примеров!!!" Светка не сочувствовала. Светка улыбалась, как двойка из дневника. Светка радовалась за себя. "Не можешь понять - догадайся". И упорхнула в буфет, оставив Инну в тоске и одиночестве.
Флаги не были добрыми. Ничто, связанное с Электричкой, не несло в себе добро. Флаги прятали тайны. Флаги никому не собирались говорить и подсказывать, представлять и пояснять. "Не можешь понять - догадайся".
Теперь отчётливее вырисовывался второй. Кроваво-красное небо, разорванное чёрной кометой. Можно было написать целое сочинение о том, что символизировало это полотнище. Но объяснение должно быть кратким. Одно слово. Или даже одна буква. Семь флагов - семь букв. В какое они могли слово собраться?
Хм, это уже интересно.
Но комета? Причём тут комета?
Неожиданно пришла догадка. И никакая это не комета! Это... это... это космический корабль, потерпевший катастрофу. Это РАКЕТА!
Р-р-ракета, кР-р-рылатая Р-р-ракета, Р-р-рухнувшая, Р-р-ревя, Р-р-раздирая, Р-р-раскалённое до к-Р-р-расноты, Р-р-растекающееся к-Р-р-ровью небо.
Р-р-р!
И сразу же словно ниточка протянулась. Красное небо, расставшееся с тайной, бессильно потухло. И в пришедшей на смену тьме сверкнули шесть серебряных звёзд. Созвездие Кассиопеи. И всё разом погасло. Кроме первой буквы.
Пальцы руки сжались, выдирая пахучую траву. Главное, теперь не расслабиться, не упустить удачу. Догадка - это как билет в лотерею. И пока странное солнце удачи разбрасывает лучами метки, надо покупать и покупать билеты, на которых сияют солнечные зайчики.
Зелёное поле, испещренное чёрточками. Поле без конца и без края. Степь да степь кругом. С-с-стелется с-с-степь, шелес-с-стит, с-с-сверкает под с-с-солнцем с-с-светлой зеленью, с-с-страшитс-с-ся ос-с-сени, с-с-тановяс-с-сь с-с-соломенной, пус-с-стой. Все буквы до единой мягко проскальзывают мимо. Только на "С" запинается язык. Только "С" ос-с-стаётся. С-с-сладкая, с-с-удорожная, с-с-сказочная. Странный вкус у буквы "С". Будто сорванный клевер хрустит меж зубов, нехотя расставаясь с розовой сладостью.
Новый флаг выплывает. Новый флаг колышется, дразнится. Пойми меня! А не поймёшь, так догадайся. А на флаге плещется море, волны синие, белогривые. По волнам русалка плывёт. Подмигивает озорными глазками. То левым, то правым. Вот я какая, сама посмотри. А кто я такая, сама угадай.
Русалка? Не-а! Неправильно.
Принцесса подводного царства! Слишком длинно, хотя и завлекающе.
Кто же ещё живёт в морях в русалочьих обличьях? Сирены? Но нет, не отзывается буква "С". Не любит её флаг. Принцесса подводного царства... Было уже, было... Новенького давай, ещё не слышанного. Но не уходит из сердца принцесса. Не уходит её замок. Не хотят исчезать её сёстры. И сердится царь морской, трезубцем взмахивающий Нептун.
И дрогнула картинка, эхом откликнулась, стрункой тоненькой отозвалась, капелькой зазвенела. Н-н-нептун. Не то!
И тёмный ужас неудачи!
Нет-нет. Назад. Вертится буква "Н". Наворачивается на ноги, налетает на Невскую Набережную, несётся над Новороссийском. Но нет Нептуна на знамени. Кто же русалочка эта?
Наяда!
Слово чужое незнакомое. Подсказал кто или само выпало? Да посказка больно странная, холодком приворожившая, продравшая морозом по коже, уводящая...
Всё! Зажмурить глаза и забыть про наяду, не думать ни о чём. Помнить только букву "Н". И Арбуз следующего флага... Арбуз... Полосатый, круглый с хвостиком, мы разрезали арбуз, приходите быстро в гости к нам, у него отличный вкус.
Ух... отпустило... Не кажется больше буква "Н" страшной. Не кажется, что подсказал кто-то. Верится теперь, что знала это слово Инна. Давно знала. А если и не знала, то в книге прочитала. Или в газете какой. А арбуз совсем нестрашный. Аткрытый та-акой и Ачаравательный. Атличный от всех. Атрицательный, Атласный. Аткравенно зелёный. Гордо стоит буква "А", расставив ноги и сложив руки полочкой. И в то же время дурачится, слова коверкает, под себя подправляет, спрашивает безмолвно: "Ну, ещё словечко одно переиначим из книжного в разговорное? Или уже со своими оставим?"
"Оставим", - кивает Инна. Любит она букву "А". Апельсины, ананасы, арбузы, абрикосы. Все округлые, манящие, попробовать зовущие, праздником пахнущие.
А праздник - это полный стол, это прогулки по городу, это шарики, улетающие в небо, это красивое платье. И мамина брошка, взятая из заветной шкатулки, пока никто не видит. И если уж мир весь не полюбуется, то хоть самой себе понравиться, минутку у зеркала повертевшись.
И сразу холодок тоскливый.
Зеркало. Седьмой флаг. Седьмой цвет радуги. Седьмая вода на киселе. Но буква "С" снова противится. "Нет меня там, - хихикает. - Присмотрись, присмотрись, кого в зеркале найдёшь?"
А кого в зеркале найдёшь? Кого увидишь, где рыбак видит рыбака, а доктор доктора. А если кто видит там уродину с нечищеными зубами и сальными растрёпанными волосами, то пенять не на кого. Сама ты в зеркале.
Так кто там? Кто в зеркале?
"Я!" - сказала Инна и поставила точку.
А потом выстроила буквы. И получилось слово. Третий флаг, ловко увильнувший от перекрёстного допроса, не смог утаить букву, не смог сохранить пустое место в шеренге. Вывернулась буква без всяких подсказок и объяснялок. Вывернулась и оказалось братишкой-близняшкой той, что соскочила с зелёно-полосатого арбуза. Выпрыгнула из сумрака недосказанного и заняла своё место, будто всегда тут стояла. Будто изначально знала про неё Инна. Как про... Не будем говорить про кого.
Тогда Инна лукаво отвернулась от буквы "Н". А та присмирела и не выпячивалась из строя.
КРАСНАЯ.
Красная чего?
Красная Площадь? Красная Плесень? Красная Жара? Весна-Красна? Красная, красная кровь...
Как много в этом мире красного. Как много осталось красного в этой стране.
Красная Пресня? Красная Звезда? Красная Дата В Календаре?
Красная...
Прилагательное, которому никогда не стать существительным. Которое не может без него. Которое притягивает его изо всех сил, чтобы не потерять смысл и остаться в этом мире, наполненном миллионами слов на тысячах языков.
Красная Вода? Красная Земля? Красная Злая Луна? Красная Стрела - поезд такой до Москвы.
Или Красная Струна, о которой говорил Он... Куба... И буквы забылись. Зато лицо нарисовалось до мельчащих чёрточек. Высокий. Самый высокий в отряде. Уверенный в себе. И не боится драться. Чуточку смешно шевелятся его губы, когда он рассказывает о чём-то. Или властно сжаты, когда он стоит на линейке и косит взором в сторону. Инна и сама украдкой посматривала туда, где за спинами четвёртого отряда сплетаются стволы угрюмых елей. А сквозь тёмную хвою, словно скелет доисторического зверя, белеет ствол высохшей, мёртвой пихты. Куба прав. После заката, на фоне угасающего неба верхушки елей смотрятся особенно зловеще. Вот если бы умела она рисовать! Но художник из неё никак не получался. А фотоаппарат не покупался даже на самые большие праздники. Иначе привезла бы она его в лагерь, и на одном из кадров давно бы увековечились и чёрные ели, и яркое небо заката, и... если повезёт... фигура с всклокоченной шевелюрой в бледной, распахнутой рубахе.
А глаза, сверкающие сказочной голубизной, будут смотреть только на неё.
Быть может встать и рассказать Кубе о своей догадке?
И небо поблёкло, облака скучно расплющились, солнце перебежало чуть правее и принялось злобно светить в глаз. Картинки далёких стран размазались и истаяли. Настоящее было рядом. Настоящее можно было привлечь самыми обычными словами. Надо только подтвердить, что Красная Струна существует на самом деле. Что её уже обозначили неведомые силы. Что её стоит поискать!
И она, Инна, совсем не прочь поучаствовать в поисках не в качестве балласта, а качестве той, кому подвластны все тайны мира.
Встать и рассказать! И почему бы это не сделать прямо сейчас.
Глава 10
Девятый отряд
Над тёмной землёй
Зелёная хвоя
Неслышно висит
* * *
Абсолютную тьму прорезал ветвистый разряд молнии. Холодный фиолетовый цвет лился издалека. Молния сверкнула ближе. Её ветви, словно быстрые стрелы, пронеслись во все стороны, безжалостно выбивая то, что таилось во тьме. То, что готовилось напасть. То, с чем не договоришься. И оно истаяло вместе со своей непонятной злой опасностью. Оставшееся радостно колыхнулось и начало расти. Барьеры исчезли. Окаменелое равновесие потрескалось и осыпалось. Теперь время принадлежало лишь одному.
Так зародилась жизнь на новом витке спирали.
* * *
"Два - ноль в мою пользу!" - чуть не пропел Пашка, выбираясь из-под ели. Два удачных попадания. И, самое главное, днём! Ещё никто не мог похвастаться, что видел чудиков средь бела дня. А Пашка видел! И доказательства, взгляните-ка, имеются!
Так, не разбирая дороги от радости, фотограф выбрался на знакомую просеку, которая словно нарочно подворачивалась под ноги. Выбрался, да остановился.
За просекой чернел сарай. Сейчас, когда солнце нырнуло за облачную желто-серую громаду, полуразвалившееся строение выглядело особенно неприветливо. Вот только откуда он здесь взялся? Ведь не было утром сарая! Определённо не было! Пашка даже глазами поморгал, надеясь, что морок развеется. Нет, никуда не делся, выпятился, будто гордится своим исключительным внешним видом.
Флагштоки сейчас находились примерно на одинаковом расстоянии от Пашки. Ну к флагштокам, положим, все уже привыкли, а тут что-то новенькое. Зажевав ромашку, фотограф внимательно оглядывал неказистое здание. Тратить снимок на него, положим, не стоило, а вот понаблюдать никто не мешал. Цыкнув на лопух жёлтый сгусток слюны, Пашка шагнул обратно в кусты.
Подул ветер, загудели деревья, заплескались ветки, предвещая бурю. Становилось неуютно. Вот-вот погода могла перемениться не в лучшую сторону. Попасть под дождь, даже кратковременный, не улыбалось. На всякий случай Пашка вытащил полиэтиленовый кулёк и спрятал туда оба снимка.
Что-то сверкнуло в чёрной щели сарая. Из продолговатой дыры плавно вылетел шар, наполненный розовым сиянием.
"Легендарная шаровая молния!" - раскрылись глаза, а палец лёг на кнопку. Погладив тёплую пластмассу, палец пришлось убрать. Это сейчас таинственный шарик выглядит маленьким чудом, а принеси в лагерь снимок, так никто и не поверит. "Чё нам мозги пудришь? - дадут ласковый подзатыльник. - Брак плёнки, ясен пень!"
Шарик взмыл к небу, а где-то у верхушек сверкнул встречный отблеск. Прищурив глаза, затаившийся наблюдатель увидел тонкую нить, натянувшуюся над просекой. Словно леска от флагштока к флагштоку.