Птицу-печника можно назвать мастером-строителем: ведь его гнездо можно
разбить только молотком, да еще не с одного удара. Некоторые голуби
бросаются в другую крайность: они не имеют ни малейшего понятия о том, что
такое приличное гнездо. Четыре-пять прутиков, как попало приткнутых на
ветке, кажутся среднему голубю сверхсложным архитектурным сооружением. На
эти ненадежные помостики и откладываются яйца - обычно не более двух. Стоит
ветру повеять в кроне, как дурацкое гнездышко начинает трястись и качаться -
того и гляди, яйца вывалятся на землю. Как голубиной паре удается вырастить
хотя бы одного птенчика, до сих пор не пойму.
Я прекрасно знал, что голуби - никудышные, бестолковые строители, но о
том, что их гнезда могут оказаться опасными для натуралиста, не догадывался.
В Аргентине мне пришлось это испытать на собственном опыте. Я набрел на
небольшой лесок на берегу реки в окрестностях Буэнос-Айреса. Все деревья,
высотой не больше тридцати футов, были так густо усеяны голубиными гнездами,
что образовалась настоящая колония. На каждом дереве было по тридцать, а то
и по сорок гнезд. Проходя под деревьями, я видел сквозь небрежно набросанные
ветки то толстое брюшко птенца, то поблескивающую скорлупу яиц. Гнезда
казались такими непрочными, что мне хотелось идти на цыпочках - как бы
ненароком не нарушить своими шагами и без того ненадежное равновесие.
В глубине леска я увидел дерево, отягощенное массой гнезд, но по
неизвестной причине покинутое голубями. На самой верхушке дерева заметил
кучу веток и листвы: бесспорно, это было чье-то гнездо, и явно не голубиное.
Я подумал - а не хозяин ли сего безобразного нагромождения ветвей распугал
голубей? Решил влезть на дерево и взглянуть, дома ли хозяин. К несчастью, я
осознал свою ошибку, когда взмостился уже достаточно высоко: за малым
исключением, во всех гнездах на дереве остались брошенные яйца, и каждое мое
движение обрушивало мне на голову целый водопад из голубиных яиц - они
разбивались, оставляя на куртке и брюках подтеки желтка и кусочки битой
скорлупы.
Я бы к этому в общем притерпелся, если бы не то, что яйца успели
основательно протухнуть, и когда я, обливаясь потом, добрался до верхушки,
то благоухал, как дубильная мастерская и сточная канава, вместе взятые. Мало
того - перенесенные страдания оказались напрасными: обитателя в гнезде не
было. Мое восхождение ничего мне не принесло, кроме обильного орошения
тухлыми яйцами, отчего я так благоухал, что мне мог позавидовать даже скунс.
Я проделал весь трудный путь в обратном направлении, мечтая добраться до
земли и закурить наконец сигарету: может быть, она заглушит несусветную
вонь. Земля под деревом оказалась густо усеянной битыми яйцами, между
которыми кое-где были с несомненным художественным вкусом разбросаны
полуразложившиеся трупики голубиных птенцов. Я выскочил на открытое место со
всей доступной мне резвостью; облегченно вздохнув, уселся поудобнее и полез
в карман за сигаретами. С раскисшей пачки капало содержимое яйца. Пока я
карабкался наверх, какое-то шальное яйцо неведомо как закатилось ко мне в
карман и разбилось. Пропали мои сигареты! Пришлось идти целых две мили без
единой сигареты, вдыхая густую вонь тухлых яиц, а выглядел я так, словно
принимал участие в конкурсе на приготовление омлетов и провалился. С тех
пор, признаться, я недолюбливаю голубей.
Млекопитающие в целом не могут сравниться с птицами по части
строительства, хотя и среди них встречаются истинные мастера.
К примеру, барсук строит очень сложное жилище, и порой его нору
достраивают следующие поколения. Со временем она становится похожа на
сложнейшую систему подземных галерей, переходов, тупичков, спален, детских и
столовых.
Другой мастер строительного дела - бобр, возводящий свою хатку
наполовину в воде, наполовину под водой. Его толстостенное сооружение из
скрепленных глиной сучьев имеет "подземный" ход. Он может входить и выходить
из гнезда даже зимой, когда озеро покрыто льдом. Бобры умеют рыть каналы и
сплавляют по ним к озеру деревья, которые валят далеко от берега - для
пропитания или на починку плотин. Плотины - настоящие архитектурные шедевры.
Эти массивные сооружения из глины и скрепленных в сплошную массу древесных
стволов простираются порой на многие сотни метров. Малейшую пробоину в
плотине бобры поспешно заделывают, опасаясь, что вода уйдет, оставив
открытыми входы в их хатки, куда могут проникнуть хищники. Все эти хатки,
каналы, плотины заставляют думать, что бобры - необычайно смышленые и
рассудительные существа. Должен вас разочаровать: к сожалению, это вовсе не
так. Судя по всему, потребность строить у них настолько сильна, что ни один
уважающий себя бобр не может с ней бороться, даже когда в строительстве нет
никакой надобности: в вольере с большим бетонированным бассейном они
методично и старательно воздвигают плотину поперек "озера", чтобы удержать в
нем воду. Но самые непревзойденные строители, несомненно, насекомые;
достаточно взглянуть на соты обыкновенной пчелы с их изумительной красотой и
геометрической правильностью. Насекомые создают самые удивительные жилища из
великого множества строительных материалов - дерева, бумаги, воска, глины,
шелка, песка, богатство архитектурных стилей также поразительно.
В Греции, где прошло мое детство, я, бывало, часами бродил по берегу,
разыскивая гнезда пауков-немезий. Эти гнезда - наиболее поразительные и
прекрасные из всех шедевров архитектуры. Сам паук с расправленными лапками
уместится на двухшиллинговой монете, и кажется, что он покрыт блестящей
шоколадной глазурью. У него крепко сбитое тельце и сравнительно короткие
лапы; с первого взгляда вы ни за что не признаете в нем мастера тончайшей,
филигранной работы. Однако неуклюжие на вид пауки копают в прибрежной земле
норы глубиной около шести дюймов, диаметром с шиллинг. Норки тщательно
выстилаются паутиной и после окончательной отделки выглядят как туннели из
чистого шелка. Но самая главная достопримечательность всего сооружения -
шарнирная крышечка, "откидная дверца" норки. Она круглая, с аккуратно
скошенным краем и плотно прилегает к краю норки. "Дверца" держится на
шелковой "пружинке", а снаружи замаскирована кусочками мха или лишайника,
поэтому закрытая норка абсолютно незаметна на земле. Если хозяина нет дома,
и вы откинете крышечку, то увидите на ее шелковой обивке аккуратные черные
точечки. Это, так сказать, ручки, в которые паучиха запускает коготки, чтобы
накрепко запереть дверь от непрошеных гостей. Единственное существо, которое
не придет в восторг от красоты дворца немезии, - это самец-паук: когда он,
приподняв откидную дверцу, входит в шелковый туннель, для него этот дом
становится не только свадебным чертогом, но и гробницей. Проникнув в темную
глубину и совершив свою миссию, бедняга обречен на съедение.
Впервые я наблюдал за животными-строителями, когда мне было лет десять.
Я тогда страстно увлекался жизнью пресных вод и все свободное время бродил
по мелким прудам и ручейкам, вылавливая сачком массу всякой мелкой живности
и расселяя ее по банкам из-под варенья в своей комнате. В одной из банок у
меня жили многочисленные личинки ручейников. Эти занятные, похожие на
гусениц существа окутывают себя шелковистым чехлом вроде кокона, открытого с
одной стороны, а снаружи покрывают его разным подручным материалом, который,
как они полагают, наилучшим образом подходит для камуфляжа. Мои ручейники
выглядели скучными замарашками - я выловил их из довольно грязной лужи. Их
домики были облицованы снаружи убогими клочками мертвых водорослей.
Но меня уверяли, что, если я выгоню ручейников из их чехлов и посажу в
банку с чистой водой, они спрядут себе новые чехлики и украсят их любым
материалом, который им подложат. Я не очень-то этому верил, но решил
провести эксперимент. Взял четырех личинок ручейника и вытурил возмущенно
извивающихся хозяев из их домиков. Затем я поместил их в банку с чистой
водой и бросил на дно горсть крохотных выцветших морских ракушек. Я был
поражен и восхищен, когда личинки поступили точно так, как предсказывал мой
друг, и выстроили себе домики, похожие на филигранные игрушки из морских
ракушек.
Я пришел в неописуемый восторг и, признаюсь, заставил несчастных
личинок потрудиться. Я снова и снова вынуждал их строить домики,
облицованные все более и более невероятными материалами. Вершиной моих
достижений стало вот какое открытие: если личинок пересадить в новую банку с
другим дном, когда их кокон еще не закончен, можно заставить их строить
домик с полосатым покрытием! Я получил довольно странное сочетание. Одна
личинка, например, жила в домике, наполовину облицованном великолепными
морскими ракушками, а наполовину - кусочками угля. Но самых сногсшибательных
результатов я добился, заставив трех личинок украсить свои домики кусочками
голубого стекла, красного кирпича и белыми ракушками. Мало того, эти цвета
были расположены полосами - признаюсь, довольно неровными, - но как-никак
это были отчетливые полосы!
С тех пор прошло много лет, и у меня перебывало множество животных,
которыми я мог гордиться, но не припомню случая, когда бы я так раздувался
от гордости, как в то лето, показывая друзьям своих красно-бело-голубых
личинок ручейника. Пожалуй, бедные существа, вылупившись, с глубоким
облегчением вылетели из своих домиков, чтобы навсегда забыть о квартирных
мытарствах.
Войны у животных
Помню, в Греции я лежал на залитом солнцем, поросшем причудливыми
оливами и миртовым кустарником склоне холма, наблюдая за долгим и
кровопролитным сражением, разыгравшимся у самых моих ног. Собственно говоря,
мне сказочно повезло: я стал военным корреспондентом - свидетелем великой
битвы. Мне довелось наблюдать такую битву всего раз в жизни, и я ни за что
на свете не согласился бы ее пропустить.
В сражении принимали участие две армии - армии муравьев. Одна -
блестящие кроваво-красные муравьи - наступала, а другая - муравьи
угольно-черного цвета - оборонялась. Может быть, я так и не стал бы
свидетелем боевых действий, если бы в один прекрасный день не наткнулся на
муравейник, который показался мне чрезвычайно странным. В нем обитали два
вида муравьев - красные и черные, которые, судя по всему, прекрасно
уживались друг с другом. Раньше я таких муравейников не видывал и тут решил
побольше разузнать о муравьях. Оказалось, что красные - настоящие хозяева
муравейника - носят звучное имя "кровавые муравьи-рабовладельцы", а черные -
"рабы", которых первые захватили и поработили еще в виде "яичек", точнее,
куколок. Прочитав о привычках "рабовладельцев", я стал внимательно наблюдать
за гнездом в надежде увидеть, как они отправляются в грабительский набег за
"рабами". Прошло несколько месяцев, и я пришел к выводу, что в этом
муравейнике или слишком ленивые хозяева, или "рабов" более чем достаточно
для всеобщего благоденствия.
Замок "рабовладельцев" высился среди корней оливы, а футов на тридцать
ниже по склону холма было расположено жилище черных. Однажды утром, проходя
мимо муравейника черных, я заметил, что группы красных бродят всего в
тридцати сантиметрах от чужого дома, и остановился посмотреть. Красных
муравьев было десятка три-четыре, и они, рассыпавшись, ползали на большой
площади вокруг муравейника. Было сразу видно, что они не разыскивают пищу -
в их движениях не было обычной стремительности и деловитости.
Они бродили вокруг, иногда взбираясь на стебелек травы и застывая в
задумчивости - только усики шевелятся. То и дело двое сталкивались и
затевали, судя по всему, оживленную беседу, скрещивая усики-антенны. Мне
пришлось довольно долго наблюдать за ними, чтобы догадаться, что они тут
делают. Красные вовсе не слонялись без дела; как стая гончих, они тщательно
обследовали окружающую местность, изучая каждый клочок земли, по которому
предстояло пройти их армии. Черные муравьи явно были обеспокоены. Случалось,
что один из них подбегал к красному муравью, а затем удирал со всех ног и
присоединялся к одной из многочисленных групп своих сородичей - они
собрались кучками тут и там, по всей видимости, держали военный совет.
Красные муравьи производили глубокую разведку местности целых два дня, и я
уже было решил, что они сочли город черных муравьев слишком неприступным. Но
однажды утром я заметил, что военные действия уже начались.
Разведчики красных в сопровождении нескольких небольших отрядов
подступили под самые стены муравейника черных, и в двух-трех футах от него
уже завязывались небольшие потасовки. Черные муравьи бросались в бой, очертя
голову, а красные продвигались вперед медленно, но неуклонно, хватая каждого
подвернувшегося черного муравья и мгновенно прокусывая его голову или грудь
мощными смертоносными челюстями.
С холма спускалась целая армия "рабовладельцев" - ее главные силы были
уже на полдороге между муравейниками. Примерно через час они подошли на метр
к жилищу черных и разделились на три колонны с такой великолепной военной
точностью, что я был просто потрясен. Одна колонна продолжала маршировать
прямо, а две другие развернулись и обошли муравейник с флангов, захватывая
его в "клещи". Мне казалось, что я чудесным образом вознесся на громадную
высоту и наблюдаю оттуда за полем какой-то исторической битвы - битвы при
Ватерлоо, например. Я мог одним взглядом окинуть расположение армий -
агрессоров и защитников муравьиного города, видел, как резервные когорты
спешно подтягиваются, прячась в высокой траве; видел, как две штурмовые
колонны обходят муравейник с флангов, пока черные муравьи, ничего не
подозревая, бросили всю живую силу навстречу средней колонне. Было яснее
ясного, что, если черные муравьи в считанные минуты не обнаружат, что их
обходят и вот-вот возьмут в кольцо, для них все будет кончено. Мою душу
раздирали противоречивые чувства - конечно, хотелось прийти на помощь
черным, но куда сильнее было желание наблюдать за естественным ходом
событий, не вмешиваясь. Все же, пытаясь помочь, я взял одного черного
муравья и перенес поближе к одной из обтекавших муравейник колонн, но его
прикончили в мгновение ока, и меня охватило тягостное чувство вины.
Но черные наконец-то заметили, что их аккуратно берут в кольцо. Это
посеяло в их рядах страшную панику: они толпами метались в полной
растерянности, а некоторые даже бросались прямо навстречу врагам и тут же
погибали. Но другие, очевидно сохранявшие самообладание, пустились в недра
гнезда и принялись эвакуировать яйца, складывая их в тылу - за муравейником,
подальше, так сказать, от мародеров. К ним присоединялись все новые члены
муравьиной семьи, хватали яйца и пытались унести их в безопасное место. Но
было уже поздно.
Фланговые колонны "рабовладельцев", маршировавшие парадным строем,
внезапно хлынули во все стороны и затопили пространство вокруг муравейника
шуршащей, неудержимой красной волной. Повсюду образовались кучки дерущихся
муравьев. "Рабовладельцы" догоняли хозяев муравейника, окружали их и
заставляли выпустить куколки, зажатые в челюстях-жвалах. При малейшей
попытке сопротивления черных сразу же приканчивали; но более робкие спасали
свою жизнь, мгновенно бросая ношу при виде красного воина. Вся земля вокруг
муравейника была усеяна мертвыми и умирающими муравьями обоих видов, между
трупами бессмысленно метались черные муравьи, а "рабовладельцы", подобрав
все яйца, отправились восвояси - к цитадели, расположенной выше по склону.
Тут и мне настала пора покинуть поле боя - стало слишком темно, и я ничего
не мог разглядеть.
На следующий день я прибежал спозаранку, но битва уже завершилась.
Муравейник черных опустел, только бесчисленные мертвые тела устилали его
склоны. Нигде не было видно ни черных, ни красных войск. Я понесся к
муравейнику красных и успел еще увидеть последние ряды подтягивающегося
"обоза" - каждый муравей бережно нес в челюстях свой трофей - муравьиное
"яйцо". У входа в муравейник их восторженно приветствовали черные "рабы":
они касались "яиц" своими антеннами, суетились вокруг хозяев - короче
говоря, были вне себя от радости, приветствуя победителей собственных
родичей. Все это неприятно задело меня: уж очень они напоминали людей...
Может быть, не совсем справедливо приписывать животным увлечение
войнами: они по большей части достаточно умны, чтобы не развязывать войну в
нашем, человеческом, смысле. Муравьи, конечно, исключение, особенно
"рабовладельцы". Но почти все остальные живые существа или защищаются от
врага, или нападают на добычу ради пропитания - вот и все их "войны".
Увидев своими глазами грабительский набег "рабовладельцев", я
восхищался их военной стратегией, но никакой симпатии к ним уже не
испытывал. Я даже обрадовался, когда узнал, что существует некое
"подпольное" движение, уничтожающее их. Это "муравьиные львы". Взрослое
насекомое похоже на стрекозу, оно хрупкое и совершенно безобидное. Но в
детстве, так сказать, это воздушное создание представляет собой прожорливое
чудовище и завлекает в свою хитрую ловушку многих насекомых, в подавляющем
большинстве - муравьев.
Личинка - толстое, почти круглое существо с большой головой,
вооруженной громадными, похожими на клещи челюстями. Она закапывается в
наиболее податливую песчаную почву, устраивая в ней круглую воронку, похожую
на кратер вулкана. На самом дне, затаившись в песке, личинка и поджидает
свою жертву. Долго ждать не приходится: какой-нибудь муравей, как всегда, со
свойственным муравьям занятым видом мчится куда-то и впопыхах валится в яму,
вырытую "муравьиным львом". Опомнившись, муравей пытается выкарабкаться, но
не тут-то было - сыпучий песок не выдерживает веса насекомого. Тщетно бьется
муравей у края кратера, а оползающие из-под его лапок песчинки скатываются
на дно и пробуждают коварного убийцу, притаившегося под землей. Пользуясь
широкой головой и челюстями, как ковшом экскаватора, он осыпает ураганным
огнем песка и гравия несчастного муравья, отчаянно старающегося выбраться на
край кратера. Земля так и струится у него из-под лапок, летящие снизу
песчинки, как кучный заряд дроби, сбивают с ног, муравей скатывается на дно,
где песок под ним раздвигается, как занавес, и он попадает прямо в нежные
объятия "муравьиного льва", точнее, в его страшные челюсти. Постепенно
бьющийся муравей, отчаянно отмахиваясь лапками, исчезает, будто засосанный
зыбучим песком, и через несколько секунд кратер совершенно пуст - мирная
картина! - но в его недрах "муравьиный лев" высасывает жизнь из своей
жертвы.
Другое существо пользуется своеобразной "стрельбой из пулемета", чтобы
сбить свою жертву. Это брызгун - довольно красивая рыбка, обитающая в реках
Азии. У брызгуна выработался хитроумный способ сбивать добычу - мух, разных
бабочек и прочих насекомых. Рыбка тихо плавает под водой у самой
поверхности, пока не заметит насекомое, опустившееся на лист или на низко
нависающий над водой стебель. Тут рыбка осторожно подкрадывается к жертве.
Подобравшись "на расстояние выстрела", она останавливается, прицеливается и
с пугающей неожиданностью выстреливает в добычу целый фонтанчик крохотных
брызг. Эта водяная дробь бьет поразительно метко: ошеломленное насекомое,
сбитое с листа, падает в воду, секунда - рыбка подплывает снизу, небольшой
водоворот, похожее на поцелуй чмоканье - и насекомое бесследно и
безвозвратно исчезает.
Когда-то я работал в зоомагазине в Лондоне, и однажды в числе прочей
живности мы получили брызгуна. Он пленил меня с первого взгляда, и я с
разрешения старшего продавца написал плакатик о его забавных привычках,
тщательно оформил аквариум, пустил туда рыбку и выставил в витрине на
всеобщее обозрение как главную приманку. Рыбка имела громадный успех, да
только вот все зрители непременно хотели видеть, как она охотится, а это
показать было не очень-то легко. Затем меня осенило. Через несколько домиков
от нас была рыбная лавка, и я решил, что можно без особого зазрения совести
позаимствовать у них некоторое количество жирных жужжащих мух. Я подвесил
над аквариумом брызгуна кусок изрядно протухшего мяса и оставил наружную
дверь магазина открытой. Продавцу я об этом не докладывал. Пусть, думаю,
будет для него сюрприз. Это был сюрприз, да еще какой!
Когда начальство явилось, в магазине толклись тысячи мух. Брызгун
блаженствовал, как никогда в жизни, и я смотрел на него изнутри, а человек
пятьдесят - шестьдесят - снаружи витрины. Продавец пришел одновременно с
полисменом. Тому было плевать на зоологию, а хотелось скорее узнать, с чего
это народ толпится на самом ходу на тротуаре. Я был крайне удивлен, когда
продавец (он же, кстати, и хозяин), нисколько не восхищенный моей
изобретательностью в оформлении витрины, переметнулся на сторону полиции. В
довершение всего хозяин, наклонившись над аквариумом, чтобы отцепить
подвешенный мною кусок мяса, получил полный заряд водяной дроби в лицо -
брызгун норовил сбить прямой наводкой особенно аппетитную муху. Мой хозяин
больше никогда не упоминал об этом случае, но с тех пор не разрешал мне
прикасаться к витрине, а брызгун в тот же день куда-то исчез.
Разумеется, один из самых распространенных трюков, к которому прибегает
безобидное животное, защищаясь от врага-хищника, состоит в том, чтобы
убедить его: перед ним ужасное, опасное чудовище, с которым лучше не
связываться! Забавный образчик такого поведения мне продемонстрировала выпь
- я тогда ловил животных в Британской Гвиане. Эту стройную величавую птицу с
длинным тонким клювом один индеец выкормил из рук, и она была совсем ручная.
Я разрешил ей бродить на свободе весь день и только на ночь запирал в
клетку. Выпь одета в прелестное оперение всех оттенков осеннего леса, и
когда она стоит неподвижно на фоне желтой листвы, то исчезает с глаз,
становится невидимой. Эта небольшая, нежного и хрупкого сложения птичка
казалась мне трогательно беззащитной. Однако я ошибался.
Как-то вечером к нам в лагерь зашел охотник в сопровождении трех
громадных свирепых охотничьих псов. Один из них, конечно, тут же унюхал
выпь, неподвижно застывшую в трансе на опушке леса. Поставив торчком уши и
негромко рыча, пес пошел на нее. К нему тут же примкнули два других пса, и
вся тройка с наглым видом двинулась к птичке. Птица позволила им подойти
почти на метр и лишь тогда соблаговолила обратить на них внимание. Она
повернула голову, смерила собак уничтожающим взглядом и повернулась к ним
грудью. Псы остановились несколько обескураженные: что делать с птицей,
которая встречает вас лицом к лицу, вместо того чтобы удирать со всех ног,
истошно вопя? Они подступили ближе. Тут выпь резко нагнула голову,
распустила крылья - и перед псами возник веер из перьев. В центре каждого
крыла оказалось по красивому пятну (при сложенных крыльях их не было видно),
похожему на глазище колоссального филина, уставившегося на врага. Это
преображение стройной и непритязательной птички в нечто смахивающее на
рассвирепевшего хищного филина застигло собак врасплох. Они застыли как
врытые в землю, еще разок взглянули на колышущиеся крылья - да как припустят
со всех ног! Выпь встряхнулась, аккуратно сложила крылья, поправила
несколько сбившихся перышек на груди и снова впала в транс. Было очевидно,
что нападение собак ее нимало не встревожило.
Самые оригинальные способы защиты в мире животных "запатентованы"
насекомыми. Они непревзойденные мастера камуфляжа и притворства, строители
хитроумных ловушек, им известны сотни способов защиты и нападения.
Несомненно, одним из самых нестандартных способов защиты владеет
жук-чернотелка.
Некогда я был счастливым владельцем настоящей дикой черной крысы,
точнее, небольшого крысенка. Это был удивительно красивый зверек с черным
как смоль шелковистым мехом и блестящими черными глазками. Вся его жизнь
была посвящена двум занятиям, которым он уделял примерно равное время:
наводил лоск на шкурку или ел. Он обожал насекомых независимо от формы и
размеров: бабочек, богомолов, палочников, тараканов - всех их ожидала одна
участь, как только они попадали в клетку обжоры. Самый крупный богомол и тот
не мог от него отбиться, хотя и успевал иногда цапнуть врага за нос даже до
крови своей зазубренной лапой. Крысенок уплетал его с хрустом, и все тут. Но
однажды я нашел наконец насекомое, которое одержало верх над крысой. Это был
большой черно-бурый жук, задумчиво сидевший под камнем, который я перевернул
из любопытства. Решив, что это лакомый кусочек для крысы, я сунул жука в
спичечную коробку и спрятал в карман. Придя домой, я вытащил крысу из
гнездышка, где она спала, открыл спичечную коробку и вытряхнул толстого
аппетитного жука на пол клетки.
Надо сказать, что крыса расправлялась с насекомыми одним из двух
способов в зависимости от их вида. С проворными и воинственными насекомыми
вроде богомола она не мешкала: прыгала на него и как можно быстрее
приканчивала, одним укусом. Но беззащитного и неуклюжего жука она держала в
лапках и неторопливо смаковала, похрустывая, как сухариком.
разбить только молотком, да еще не с одного удара. Некоторые голуби
бросаются в другую крайность: они не имеют ни малейшего понятия о том, что
такое приличное гнездо. Четыре-пять прутиков, как попало приткнутых на
ветке, кажутся среднему голубю сверхсложным архитектурным сооружением. На
эти ненадежные помостики и откладываются яйца - обычно не более двух. Стоит
ветру повеять в кроне, как дурацкое гнездышко начинает трястись и качаться -
того и гляди, яйца вывалятся на землю. Как голубиной паре удается вырастить
хотя бы одного птенчика, до сих пор не пойму.
Я прекрасно знал, что голуби - никудышные, бестолковые строители, но о
том, что их гнезда могут оказаться опасными для натуралиста, не догадывался.
В Аргентине мне пришлось это испытать на собственном опыте. Я набрел на
небольшой лесок на берегу реки в окрестностях Буэнос-Айреса. Все деревья,
высотой не больше тридцати футов, были так густо усеяны голубиными гнездами,
что образовалась настоящая колония. На каждом дереве было по тридцать, а то
и по сорок гнезд. Проходя под деревьями, я видел сквозь небрежно набросанные
ветки то толстое брюшко птенца, то поблескивающую скорлупу яиц. Гнезда
казались такими непрочными, что мне хотелось идти на цыпочках - как бы
ненароком не нарушить своими шагами и без того ненадежное равновесие.
В глубине леска я увидел дерево, отягощенное массой гнезд, но по
неизвестной причине покинутое голубями. На самой верхушке дерева заметил
кучу веток и листвы: бесспорно, это было чье-то гнездо, и явно не голубиное.
Я подумал - а не хозяин ли сего безобразного нагромождения ветвей распугал
голубей? Решил влезть на дерево и взглянуть, дома ли хозяин. К несчастью, я
осознал свою ошибку, когда взмостился уже достаточно высоко: за малым
исключением, во всех гнездах на дереве остались брошенные яйца, и каждое мое
движение обрушивало мне на голову целый водопад из голубиных яиц - они
разбивались, оставляя на куртке и брюках подтеки желтка и кусочки битой
скорлупы.
Я бы к этому в общем притерпелся, если бы не то, что яйца успели
основательно протухнуть, и когда я, обливаясь потом, добрался до верхушки,
то благоухал, как дубильная мастерская и сточная канава, вместе взятые. Мало
того - перенесенные страдания оказались напрасными: обитателя в гнезде не
было. Мое восхождение ничего мне не принесло, кроме обильного орошения
тухлыми яйцами, отчего я так благоухал, что мне мог позавидовать даже скунс.
Я проделал весь трудный путь в обратном направлении, мечтая добраться до
земли и закурить наконец сигарету: может быть, она заглушит несусветную
вонь. Земля под деревом оказалась густо усеянной битыми яйцами, между
которыми кое-где были с несомненным художественным вкусом разбросаны
полуразложившиеся трупики голубиных птенцов. Я выскочил на открытое место со
всей доступной мне резвостью; облегченно вздохнув, уселся поудобнее и полез
в карман за сигаретами. С раскисшей пачки капало содержимое яйца. Пока я
карабкался наверх, какое-то шальное яйцо неведомо как закатилось ко мне в
карман и разбилось. Пропали мои сигареты! Пришлось идти целых две мили без
единой сигареты, вдыхая густую вонь тухлых яиц, а выглядел я так, словно
принимал участие в конкурсе на приготовление омлетов и провалился. С тех
пор, признаться, я недолюбливаю голубей.
Млекопитающие в целом не могут сравниться с птицами по части
строительства, хотя и среди них встречаются истинные мастера.
К примеру, барсук строит очень сложное жилище, и порой его нору
достраивают следующие поколения. Со временем она становится похожа на
сложнейшую систему подземных галерей, переходов, тупичков, спален, детских и
столовых.
Другой мастер строительного дела - бобр, возводящий свою хатку
наполовину в воде, наполовину под водой. Его толстостенное сооружение из
скрепленных глиной сучьев имеет "подземный" ход. Он может входить и выходить
из гнезда даже зимой, когда озеро покрыто льдом. Бобры умеют рыть каналы и
сплавляют по ним к озеру деревья, которые валят далеко от берега - для
пропитания или на починку плотин. Плотины - настоящие архитектурные шедевры.
Эти массивные сооружения из глины и скрепленных в сплошную массу древесных
стволов простираются порой на многие сотни метров. Малейшую пробоину в
плотине бобры поспешно заделывают, опасаясь, что вода уйдет, оставив
открытыми входы в их хатки, куда могут проникнуть хищники. Все эти хатки,
каналы, плотины заставляют думать, что бобры - необычайно смышленые и
рассудительные существа. Должен вас разочаровать: к сожалению, это вовсе не
так. Судя по всему, потребность строить у них настолько сильна, что ни один
уважающий себя бобр не может с ней бороться, даже когда в строительстве нет
никакой надобности: в вольере с большим бетонированным бассейном они
методично и старательно воздвигают плотину поперек "озера", чтобы удержать в
нем воду. Но самые непревзойденные строители, несомненно, насекомые;
достаточно взглянуть на соты обыкновенной пчелы с их изумительной красотой и
геометрической правильностью. Насекомые создают самые удивительные жилища из
великого множества строительных материалов - дерева, бумаги, воска, глины,
шелка, песка, богатство архитектурных стилей также поразительно.
В Греции, где прошло мое детство, я, бывало, часами бродил по берегу,
разыскивая гнезда пауков-немезий. Эти гнезда - наиболее поразительные и
прекрасные из всех шедевров архитектуры. Сам паук с расправленными лапками
уместится на двухшиллинговой монете, и кажется, что он покрыт блестящей
шоколадной глазурью. У него крепко сбитое тельце и сравнительно короткие
лапы; с первого взгляда вы ни за что не признаете в нем мастера тончайшей,
филигранной работы. Однако неуклюжие на вид пауки копают в прибрежной земле
норы глубиной около шести дюймов, диаметром с шиллинг. Норки тщательно
выстилаются паутиной и после окончательной отделки выглядят как туннели из
чистого шелка. Но самая главная достопримечательность всего сооружения -
шарнирная крышечка, "откидная дверца" норки. Она круглая, с аккуратно
скошенным краем и плотно прилегает к краю норки. "Дверца" держится на
шелковой "пружинке", а снаружи замаскирована кусочками мха или лишайника,
поэтому закрытая норка абсолютно незаметна на земле. Если хозяина нет дома,
и вы откинете крышечку, то увидите на ее шелковой обивке аккуратные черные
точечки. Это, так сказать, ручки, в которые паучиха запускает коготки, чтобы
накрепко запереть дверь от непрошеных гостей. Единственное существо, которое
не придет в восторг от красоты дворца немезии, - это самец-паук: когда он,
приподняв откидную дверцу, входит в шелковый туннель, для него этот дом
становится не только свадебным чертогом, но и гробницей. Проникнув в темную
глубину и совершив свою миссию, бедняга обречен на съедение.
Впервые я наблюдал за животными-строителями, когда мне было лет десять.
Я тогда страстно увлекался жизнью пресных вод и все свободное время бродил
по мелким прудам и ручейкам, вылавливая сачком массу всякой мелкой живности
и расселяя ее по банкам из-под варенья в своей комнате. В одной из банок у
меня жили многочисленные личинки ручейников. Эти занятные, похожие на
гусениц существа окутывают себя шелковистым чехлом вроде кокона, открытого с
одной стороны, а снаружи покрывают его разным подручным материалом, который,
как они полагают, наилучшим образом подходит для камуфляжа. Мои ручейники
выглядели скучными замарашками - я выловил их из довольно грязной лужи. Их
домики были облицованы снаружи убогими клочками мертвых водорослей.
Но меня уверяли, что, если я выгоню ручейников из их чехлов и посажу в
банку с чистой водой, они спрядут себе новые чехлики и украсят их любым
материалом, который им подложат. Я не очень-то этому верил, но решил
провести эксперимент. Взял четырех личинок ручейника и вытурил возмущенно
извивающихся хозяев из их домиков. Затем я поместил их в банку с чистой
водой и бросил на дно горсть крохотных выцветших морских ракушек. Я был
поражен и восхищен, когда личинки поступили точно так, как предсказывал мой
друг, и выстроили себе домики, похожие на филигранные игрушки из морских
ракушек.
Я пришел в неописуемый восторг и, признаюсь, заставил несчастных
личинок потрудиться. Я снова и снова вынуждал их строить домики,
облицованные все более и более невероятными материалами. Вершиной моих
достижений стало вот какое открытие: если личинок пересадить в новую банку с
другим дном, когда их кокон еще не закончен, можно заставить их строить
домик с полосатым покрытием! Я получил довольно странное сочетание. Одна
личинка, например, жила в домике, наполовину облицованном великолепными
морскими ракушками, а наполовину - кусочками угля. Но самых сногсшибательных
результатов я добился, заставив трех личинок украсить свои домики кусочками
голубого стекла, красного кирпича и белыми ракушками. Мало того, эти цвета
были расположены полосами - признаюсь, довольно неровными, - но как-никак
это были отчетливые полосы!
С тех пор прошло много лет, и у меня перебывало множество животных,
которыми я мог гордиться, но не припомню случая, когда бы я так раздувался
от гордости, как в то лето, показывая друзьям своих красно-бело-голубых
личинок ручейника. Пожалуй, бедные существа, вылупившись, с глубоким
облегчением вылетели из своих домиков, чтобы навсегда забыть о квартирных
мытарствах.
Войны у животных
Помню, в Греции я лежал на залитом солнцем, поросшем причудливыми
оливами и миртовым кустарником склоне холма, наблюдая за долгим и
кровопролитным сражением, разыгравшимся у самых моих ног. Собственно говоря,
мне сказочно повезло: я стал военным корреспондентом - свидетелем великой
битвы. Мне довелось наблюдать такую битву всего раз в жизни, и я ни за что
на свете не согласился бы ее пропустить.
В сражении принимали участие две армии - армии муравьев. Одна -
блестящие кроваво-красные муравьи - наступала, а другая - муравьи
угольно-черного цвета - оборонялась. Может быть, я так и не стал бы
свидетелем боевых действий, если бы в один прекрасный день не наткнулся на
муравейник, который показался мне чрезвычайно странным. В нем обитали два
вида муравьев - красные и черные, которые, судя по всему, прекрасно
уживались друг с другом. Раньше я таких муравейников не видывал и тут решил
побольше разузнать о муравьях. Оказалось, что красные - настоящие хозяева
муравейника - носят звучное имя "кровавые муравьи-рабовладельцы", а черные -
"рабы", которых первые захватили и поработили еще в виде "яичек", точнее,
куколок. Прочитав о привычках "рабовладельцев", я стал внимательно наблюдать
за гнездом в надежде увидеть, как они отправляются в грабительский набег за
"рабами". Прошло несколько месяцев, и я пришел к выводу, что в этом
муравейнике или слишком ленивые хозяева, или "рабов" более чем достаточно
для всеобщего благоденствия.
Замок "рабовладельцев" высился среди корней оливы, а футов на тридцать
ниже по склону холма было расположено жилище черных. Однажды утром, проходя
мимо муравейника черных, я заметил, что группы красных бродят всего в
тридцати сантиметрах от чужого дома, и остановился посмотреть. Красных
муравьев было десятка три-четыре, и они, рассыпавшись, ползали на большой
площади вокруг муравейника. Было сразу видно, что они не разыскивают пищу -
в их движениях не было обычной стремительности и деловитости.
Они бродили вокруг, иногда взбираясь на стебелек травы и застывая в
задумчивости - только усики шевелятся. То и дело двое сталкивались и
затевали, судя по всему, оживленную беседу, скрещивая усики-антенны. Мне
пришлось довольно долго наблюдать за ними, чтобы догадаться, что они тут
делают. Красные вовсе не слонялись без дела; как стая гончих, они тщательно
обследовали окружающую местность, изучая каждый клочок земли, по которому
предстояло пройти их армии. Черные муравьи явно были обеспокоены. Случалось,
что один из них подбегал к красному муравью, а затем удирал со всех ног и
присоединялся к одной из многочисленных групп своих сородичей - они
собрались кучками тут и там, по всей видимости, держали военный совет.
Красные муравьи производили глубокую разведку местности целых два дня, и я
уже было решил, что они сочли город черных муравьев слишком неприступным. Но
однажды утром я заметил, что военные действия уже начались.
Разведчики красных в сопровождении нескольких небольших отрядов
подступили под самые стены муравейника черных, и в двух-трех футах от него
уже завязывались небольшие потасовки. Черные муравьи бросались в бой, очертя
голову, а красные продвигались вперед медленно, но неуклонно, хватая каждого
подвернувшегося черного муравья и мгновенно прокусывая его голову или грудь
мощными смертоносными челюстями.
С холма спускалась целая армия "рабовладельцев" - ее главные силы были
уже на полдороге между муравейниками. Примерно через час они подошли на метр
к жилищу черных и разделились на три колонны с такой великолепной военной
точностью, что я был просто потрясен. Одна колонна продолжала маршировать
прямо, а две другие развернулись и обошли муравейник с флангов, захватывая
его в "клещи". Мне казалось, что я чудесным образом вознесся на громадную
высоту и наблюдаю оттуда за полем какой-то исторической битвы - битвы при
Ватерлоо, например. Я мог одним взглядом окинуть расположение армий -
агрессоров и защитников муравьиного города, видел, как резервные когорты
спешно подтягиваются, прячась в высокой траве; видел, как две штурмовые
колонны обходят муравейник с флангов, пока черные муравьи, ничего не
подозревая, бросили всю живую силу навстречу средней колонне. Было яснее
ясного, что, если черные муравьи в считанные минуты не обнаружат, что их
обходят и вот-вот возьмут в кольцо, для них все будет кончено. Мою душу
раздирали противоречивые чувства - конечно, хотелось прийти на помощь
черным, но куда сильнее было желание наблюдать за естественным ходом
событий, не вмешиваясь. Все же, пытаясь помочь, я взял одного черного
муравья и перенес поближе к одной из обтекавших муравейник колонн, но его
прикончили в мгновение ока, и меня охватило тягостное чувство вины.
Но черные наконец-то заметили, что их аккуратно берут в кольцо. Это
посеяло в их рядах страшную панику: они толпами метались в полной
растерянности, а некоторые даже бросались прямо навстречу врагам и тут же
погибали. Но другие, очевидно сохранявшие самообладание, пустились в недра
гнезда и принялись эвакуировать яйца, складывая их в тылу - за муравейником,
подальше, так сказать, от мародеров. К ним присоединялись все новые члены
муравьиной семьи, хватали яйца и пытались унести их в безопасное место. Но
было уже поздно.
Фланговые колонны "рабовладельцев", маршировавшие парадным строем,
внезапно хлынули во все стороны и затопили пространство вокруг муравейника
шуршащей, неудержимой красной волной. Повсюду образовались кучки дерущихся
муравьев. "Рабовладельцы" догоняли хозяев муравейника, окружали их и
заставляли выпустить куколки, зажатые в челюстях-жвалах. При малейшей
попытке сопротивления черных сразу же приканчивали; но более робкие спасали
свою жизнь, мгновенно бросая ношу при виде красного воина. Вся земля вокруг
муравейника была усеяна мертвыми и умирающими муравьями обоих видов, между
трупами бессмысленно метались черные муравьи, а "рабовладельцы", подобрав
все яйца, отправились восвояси - к цитадели, расположенной выше по склону.
Тут и мне настала пора покинуть поле боя - стало слишком темно, и я ничего
не мог разглядеть.
На следующий день я прибежал спозаранку, но битва уже завершилась.
Муравейник черных опустел, только бесчисленные мертвые тела устилали его
склоны. Нигде не было видно ни черных, ни красных войск. Я понесся к
муравейнику красных и успел еще увидеть последние ряды подтягивающегося
"обоза" - каждый муравей бережно нес в челюстях свой трофей - муравьиное
"яйцо". У входа в муравейник их восторженно приветствовали черные "рабы":
они касались "яиц" своими антеннами, суетились вокруг хозяев - короче
говоря, были вне себя от радости, приветствуя победителей собственных
родичей. Все это неприятно задело меня: уж очень они напоминали людей...
Может быть, не совсем справедливо приписывать животным увлечение
войнами: они по большей части достаточно умны, чтобы не развязывать войну в
нашем, человеческом, смысле. Муравьи, конечно, исключение, особенно
"рабовладельцы". Но почти все остальные живые существа или защищаются от
врага, или нападают на добычу ради пропитания - вот и все их "войны".
Увидев своими глазами грабительский набег "рабовладельцев", я
восхищался их военной стратегией, но никакой симпатии к ним уже не
испытывал. Я даже обрадовался, когда узнал, что существует некое
"подпольное" движение, уничтожающее их. Это "муравьиные львы". Взрослое
насекомое похоже на стрекозу, оно хрупкое и совершенно безобидное. Но в
детстве, так сказать, это воздушное создание представляет собой прожорливое
чудовище и завлекает в свою хитрую ловушку многих насекомых, в подавляющем
большинстве - муравьев.
Личинка - толстое, почти круглое существо с большой головой,
вооруженной громадными, похожими на клещи челюстями. Она закапывается в
наиболее податливую песчаную почву, устраивая в ней круглую воронку, похожую
на кратер вулкана. На самом дне, затаившись в песке, личинка и поджидает
свою жертву. Долго ждать не приходится: какой-нибудь муравей, как всегда, со
свойственным муравьям занятым видом мчится куда-то и впопыхах валится в яму,
вырытую "муравьиным львом". Опомнившись, муравей пытается выкарабкаться, но
не тут-то было - сыпучий песок не выдерживает веса насекомого. Тщетно бьется
муравей у края кратера, а оползающие из-под его лапок песчинки скатываются
на дно и пробуждают коварного убийцу, притаившегося под землей. Пользуясь
широкой головой и челюстями, как ковшом экскаватора, он осыпает ураганным
огнем песка и гравия несчастного муравья, отчаянно старающегося выбраться на
край кратера. Земля так и струится у него из-под лапок, летящие снизу
песчинки, как кучный заряд дроби, сбивают с ног, муравей скатывается на дно,
где песок под ним раздвигается, как занавес, и он попадает прямо в нежные
объятия "муравьиного льва", точнее, в его страшные челюсти. Постепенно
бьющийся муравей, отчаянно отмахиваясь лапками, исчезает, будто засосанный
зыбучим песком, и через несколько секунд кратер совершенно пуст - мирная
картина! - но в его недрах "муравьиный лев" высасывает жизнь из своей
жертвы.
Другое существо пользуется своеобразной "стрельбой из пулемета", чтобы
сбить свою жертву. Это брызгун - довольно красивая рыбка, обитающая в реках
Азии. У брызгуна выработался хитроумный способ сбивать добычу - мух, разных
бабочек и прочих насекомых. Рыбка тихо плавает под водой у самой
поверхности, пока не заметит насекомое, опустившееся на лист или на низко
нависающий над водой стебель. Тут рыбка осторожно подкрадывается к жертве.
Подобравшись "на расстояние выстрела", она останавливается, прицеливается и
с пугающей неожиданностью выстреливает в добычу целый фонтанчик крохотных
брызг. Эта водяная дробь бьет поразительно метко: ошеломленное насекомое,
сбитое с листа, падает в воду, секунда - рыбка подплывает снизу, небольшой
водоворот, похожее на поцелуй чмоканье - и насекомое бесследно и
безвозвратно исчезает.
Когда-то я работал в зоомагазине в Лондоне, и однажды в числе прочей
живности мы получили брызгуна. Он пленил меня с первого взгляда, и я с
разрешения старшего продавца написал плакатик о его забавных привычках,
тщательно оформил аквариум, пустил туда рыбку и выставил в витрине на
всеобщее обозрение как главную приманку. Рыбка имела громадный успех, да
только вот все зрители непременно хотели видеть, как она охотится, а это
показать было не очень-то легко. Затем меня осенило. Через несколько домиков
от нас была рыбная лавка, и я решил, что можно без особого зазрения совести
позаимствовать у них некоторое количество жирных жужжащих мух. Я подвесил
над аквариумом брызгуна кусок изрядно протухшего мяса и оставил наружную
дверь магазина открытой. Продавцу я об этом не докладывал. Пусть, думаю,
будет для него сюрприз. Это был сюрприз, да еще какой!
Когда начальство явилось, в магазине толклись тысячи мух. Брызгун
блаженствовал, как никогда в жизни, и я смотрел на него изнутри, а человек
пятьдесят - шестьдесят - снаружи витрины. Продавец пришел одновременно с
полисменом. Тому было плевать на зоологию, а хотелось скорее узнать, с чего
это народ толпится на самом ходу на тротуаре. Я был крайне удивлен, когда
продавец (он же, кстати, и хозяин), нисколько не восхищенный моей
изобретательностью в оформлении витрины, переметнулся на сторону полиции. В
довершение всего хозяин, наклонившись над аквариумом, чтобы отцепить
подвешенный мною кусок мяса, получил полный заряд водяной дроби в лицо -
брызгун норовил сбить прямой наводкой особенно аппетитную муху. Мой хозяин
больше никогда не упоминал об этом случае, но с тех пор не разрешал мне
прикасаться к витрине, а брызгун в тот же день куда-то исчез.
Разумеется, один из самых распространенных трюков, к которому прибегает
безобидное животное, защищаясь от врага-хищника, состоит в том, чтобы
убедить его: перед ним ужасное, опасное чудовище, с которым лучше не
связываться! Забавный образчик такого поведения мне продемонстрировала выпь
- я тогда ловил животных в Британской Гвиане. Эту стройную величавую птицу с
длинным тонким клювом один индеец выкормил из рук, и она была совсем ручная.
Я разрешил ей бродить на свободе весь день и только на ночь запирал в
клетку. Выпь одета в прелестное оперение всех оттенков осеннего леса, и
когда она стоит неподвижно на фоне желтой листвы, то исчезает с глаз,
становится невидимой. Эта небольшая, нежного и хрупкого сложения птичка
казалась мне трогательно беззащитной. Однако я ошибался.
Как-то вечером к нам в лагерь зашел охотник в сопровождении трех
громадных свирепых охотничьих псов. Один из них, конечно, тут же унюхал
выпь, неподвижно застывшую в трансе на опушке леса. Поставив торчком уши и
негромко рыча, пес пошел на нее. К нему тут же примкнули два других пса, и
вся тройка с наглым видом двинулась к птичке. Птица позволила им подойти
почти на метр и лишь тогда соблаговолила обратить на них внимание. Она
повернула голову, смерила собак уничтожающим взглядом и повернулась к ним
грудью. Псы остановились несколько обескураженные: что делать с птицей,
которая встречает вас лицом к лицу, вместо того чтобы удирать со всех ног,
истошно вопя? Они подступили ближе. Тут выпь резко нагнула голову,
распустила крылья - и перед псами возник веер из перьев. В центре каждого
крыла оказалось по красивому пятну (при сложенных крыльях их не было видно),
похожему на глазище колоссального филина, уставившегося на врага. Это
преображение стройной и непритязательной птички в нечто смахивающее на
рассвирепевшего хищного филина застигло собак врасплох. Они застыли как
врытые в землю, еще разок взглянули на колышущиеся крылья - да как припустят
со всех ног! Выпь встряхнулась, аккуратно сложила крылья, поправила
несколько сбившихся перышек на груди и снова впала в транс. Было очевидно,
что нападение собак ее нимало не встревожило.
Самые оригинальные способы защиты в мире животных "запатентованы"
насекомыми. Они непревзойденные мастера камуфляжа и притворства, строители
хитроумных ловушек, им известны сотни способов защиты и нападения.
Несомненно, одним из самых нестандартных способов защиты владеет
жук-чернотелка.
Некогда я был счастливым владельцем настоящей дикой черной крысы,
точнее, небольшого крысенка. Это был удивительно красивый зверек с черным
как смоль шелковистым мехом и блестящими черными глазками. Вся его жизнь
была посвящена двум занятиям, которым он уделял примерно равное время:
наводил лоск на шкурку или ел. Он обожал насекомых независимо от формы и
размеров: бабочек, богомолов, палочников, тараканов - всех их ожидала одна
участь, как только они попадали в клетку обжоры. Самый крупный богомол и тот
не мог от него отбиться, хотя и успевал иногда цапнуть врага за нос даже до
крови своей зазубренной лапой. Крысенок уплетал его с хрустом, и все тут. Но
однажды я нашел наконец насекомое, которое одержало верх над крысой. Это был
большой черно-бурый жук, задумчиво сидевший под камнем, который я перевернул
из любопытства. Решив, что это лакомый кусочек для крысы, я сунул жука в
спичечную коробку и спрятал в карман. Придя домой, я вытащил крысу из
гнездышка, где она спала, открыл спичечную коробку и вытряхнул толстого
аппетитного жука на пол клетки.
Надо сказать, что крыса расправлялась с насекомыми одним из двух
способов в зависимости от их вида. С проворными и воинственными насекомыми
вроде богомола она не мешкала: прыгала на него и как можно быстрее
приканчивала, одним укусом. Но беззащитного и неуклюжего жука она держала в
лапках и неторопливо смаковала, похрустывая, как сухариком.