Дашкиев Николай Александрович. Торжество жизни

   Как будто совсем недавно в институт пришел худощавый, большеглазый аспирант Ивлев. Казалось, что не аспирантом ему быть, а сидеть да сидеть на институтской скамье. Но вот уже нет аспиранта Ивлева, а есть доктор медицинских наук, профессор Ивлев, заведующий вирусным отделом Микробиологического института. Молодец!
   Научные сотрудники Федорцева и Борейко защитили кандидатские диссертации. Трубицын готовит докторскую. Растет, растет молодежь!
   Петренко было приятно, что и он не отстает от молодежи: защитил докторскую диссертацию, написал учебник для вуза, получил звание профессора. Но личный успех казался незначительным на фоне общих успехов института. Особенно радовала работа вирусного отдела: противогриппозная вакцина создана. Это было огромнейшим достижением: десятки научно-исследовательских коллективов страны годами бились над решением этой проблемы, и лишь открытия профессора Зернова да работа Ивлева по изучению изменчивости ультравирусов помогли институту добиться успеха.
   Профессор Петренко поднялся и посмотрел на часы. Десять. Надо идти в вирусный отдел на пятиминутку.
   Пятиминутка уже началась.
   Профессор Ивлев - заведующий вирусным отделомизлагал основные тезисы своей новой книги о происхождении вирусных болезней человека. Тезисы были чрезвычайно интересными, и сотрудники слушали его очень внимательно. Некоторые, видимо, не соглашались с отдельными положениями и что-то записывали в свои тетради.
   Профессор Петренко ознакомился с тезисами Ивлева заранее и теперь только наблюдал за людьми.
   Вот один из новых сотрудников зевнул, прикрыв рот ладонью, и Петренко подумал, что он пока лишь исполнительный и аккуратный служака, для него наука еще не стала делом жизни. Постепенно и он втянется в общий ритм работы, однако с ним надо поговорить.
   Вот доцент Борейко недовольно фыркнул и поморщился. Молодец. Значит заметил недостаточную фактическую обоснованность положения Ивлева о взаимообмене вирусами растительного и животного миров... Вот уже и Ковалев не выдерживает, - сейчас начнется спор.
   И спор, действительно, возник.
   Петренко ушел только тогда, когда окончилась затянувшаяся пятиминутка. Он был очень доволен. Раньше, когда вирусным отделом руководил Великопольский, этого не было. Великопольский лишь инструктировал, не выслушивая ни возражений, ни советов.
   "Правильно сделала партийная организация, что настояла на освобождении Великопольского от заведования вирусным отделом", - подумал Петренко.
   Он решил зайти к Великопольскому. Антон Владимирович готовился к защите докторской диссертации о предраковом расположении организмов, и Петренко хотел узнать, как идет дело.
   - Ну, Антон Владимирович, как ваши канцерогенные? - спросил Петренко, входя в лабораторию.
   - Спасибо. Хорошо. Заканчиваю.
   - Вы все один?
   - Не хочется отрывать людей, да и работы немного. Опытные данные уже давно получены, сейчас делаю теоретические обобщения.
   - Да, Антон Владимирович, вы должны основательно поработать именно над этим. Ваши предварительные соображения, с которыми вы мне разрешили ознакомиться, настраивают меня очень пессимистически. Мне кажется, что они глубоко ошибочны.
   - Ну, Семен Игнатьевич. - Великопольский выпустил колечко дыма, отогнал его рукой и улыбнулся: - Ведь эти соображения основаны на достоверных фактах.
   - Что ж, факты - основа ткани. Но если эти крепкие нити затканы гнилой пряжей, - гнилой будет вся ткань. Простите, что выражаюсь иносказательно. Следует сказать прямо: происхождение и протекание раковых процессов вы, насколько я понял, объясняете с точки зрения формалистов.
   Великопольский, упрямо сжав губы, не ответил, перевел разговор на другую тему, сделав вид, что его не задели слова Петренко, только в глазах мелькнуло пренебрежение.
   - Канцерогенные (канцерогенные вещества) - некоторые химические соединения, ускоряющие развитие раковой опухоли у подопытных животных.
   "Среды" у Великопольских стали традицией.
   Галина, которая обычно подолгу задерживалась в школе, в этот день стремглав мчалась домой. С семи вечера она начинала волноваться, что гости не придут, то и дело посматривала на часы и бросалась к окну. Вглядываясь в темень, она прикрывала лицо руками и прижималась к стеклу так, что ее воинственный носик становился совсем плоским.
   Это были ее гости - "Галочкины гости", как говорили все в доме, - и она никому не уступала своей привилегии открывать друзьям дверь, принимать от них пальто и приглашать в гостиную. И хотя она прекрасно понимала, что Степан и Коля приходят не к ней и не ради нее, уже одна возможность сказать подругам в школе:
   "Я не могу остаться сегодня, у меня - гости!" - делала ее взрослой в собственных глазах.
   Подругам было по пятнадцать-шестнадцать лет и они посматривали на Галину, как ей казалось, несколько пренебрежительно. Ей исполнилось всего лишь четырнадцать, она ни в кого не влюблялась, но, даже не отдавая себе отчета в этом, слегка завидовала Рае, которая была влюблена в учителя физики и под строжайшим секретом рассказывала об этом своим одноклассницам.
   Нет, ей вовсе не нравился физик - высоченный блондин с бесцветными и невыразительными глазами. Такого полюбить просто невозможно.
   Она думала о длинном физике, о Рае, о любви вообще. Было непонятно: что же такое любовь? Можно любить маму, Славика, бабушку, любить кататься на коньках, любить шоколадные конфеты. Какое-то всеобъемлющее и вместе с тем непонятное слово! В книгах оно звучало торжественно, волнующе.
   Вот мама любит Антона Владимировича. Но почему это совсем не похоже на ту любовь, о которой писала Татьяна Ларина?
   И Антон Владимирович вовсе не такой, чтобы его стоило любить. Он какой-то чрезмерно рассудительный, холодный, презрительный...
   Она запуталась в своей оценке Антона Владимировича. Ей хотелось отыскать какое-то одно слово, которое выразило бы всю сущность ее отчима, но такого слова не было.
   Отчим бывал ласковым, но почему-то эта ласковость не привлекала; он иногда сердился, но его гнев не был страшен; он улыбался, когда говорил маме что-нибудь неприятное, и глаза у него при этом становились холодными и злыми.
   Вот Степан и Коля совершенно другие. Степан - прямо герой. Сколько он пережил, сколько видел. Но при нем сразу пропадало желание смеяться, хотелось сесть, сложив руки, как на уроке, и вставать отвечая. А Коля... с ним легко, хотя он слишком снисходительно относится к ней - словно к ребенку. Если бы Коля был моложе лет на семь, возможно, с ним было бы хорошо дружить. Однако неизвестно, захотел бы дружить с ней он.
   Галина подошла к зеркалу. Оттуда на нее смотрели огромные удивленные серые глаза. Вздернутый нос, худенькие плечи, до чего же противная! А сзади торчали все те же крысиные хвостики соломенного цвета.
   Разозлившись, она показала язык своему отражению.
   В это время раздался звонок. Галина бросилась к двери. На ходу она взглянула на часы - было ровно восемь. Гости никогда не опаздывали.
   Они ввалились в переднюю, тщательно отряхнулись от снега: Коля - возбужденный, жестикулирующий, Степан - молчаливый, с неизменной книгой в руке. И раздевались они по разному; Коля снимал свое пальто на ходу, сбрасывая его на руки Галине, а Степан всегда норовил повесить сам.
   Потом шли в гостиную, и Галина подавала чай. Ей было очень приятно чувствовать себя настоящей хозяйкой хотя бы на несколько минут.
   Именно в эти минуты Галине казалось, что и Степан и Коля приходят к ней и только ради нее.
   Коля обычно рассказывал какую-нибудь занимательную историю. Степан расспрашивал об успехах, о школе. Они сочувствовали ей, соглашаясь, что математика действительно трудное дело, что урок немецкого языка и многочисленные названия по географии лучше всего повторять утром.
   Галина с увлечением рассказывала о подругах, о школе, ей было приятно, что они понимают ее. Только иногда она перехватывала взгляд Степана и смущалась: Степан смотрел на нее как-то странно - ласково, грустно.
   Да, это были прекрасные минуты. Но вот возвращались из института мама с отчимом и разговор переходил на научные темы.
   Степан начинал спорить с Антоном Владимировичем о чем-нибудь малопонятном, спор поддерживали мама и Коля, и Галине становилось грустно: нет, она все еще ребенок, на которого можно не обращать никакого внимания.
   Но в конце вечера опять становилось хорошо. Коля выдвигал какой-нибудь фантастический проект, от которого кружилась голова и хотелось вырасти как можно быстрее, чтобы его осуществить.
   Да, это были прекрасные вечера. И вдруг все рухнуло.
   Доцент Великопольский заканчивал работу над своей докторской диссертацией.
   Более трех лет затратил он на скрупулезную шлифовку научных положений, стараясь дать объяснение каждому, даже мельчайшему факту. И когда, казалось, все было учтено и взвешено, а официальный оппонент заявил, что возражений не имеет, Великопольский вздохнул с облегчением.
   Но уже не один Петренко, а целый ряд ученых, ознакомившись с диссертационной работой, пришли к выводу, что положения Великопольского ошибочны. В начале марта по предложению партийной организации Ученый совет решил обсудить эту диссертацию.
   Антон Владимирович не мог даже предположить, что его основные тезисы будут встречены такой ожесточенной атакой. Выбиваясь из сил, он напряг всю свою волю, мобилизовал все знания, чтобы не сорваться. Ему удалось отстоять свои положения лишь потому, что в вопросе о вирусах было очень много неизученного, да потому, что на его защиту встали несколько членов совета.
   Ученый совет допустил диссертационную работу к защите. Но Антон Владимирович не почувствовал настоящей радости: Петренко выступил с протестом, заявив, что новую теорию следует подвергнуть более широкому у более принципиальному обсуждению, а Кривцов, словно желая ухудшить и без того плохое настроение Великопольского, сказал:
   - Поздравляю, коллега. Поздравляю, но в глаза говорю: ваша теория несостоятельна. И это будет доказано.
   У Великопольского все же хватило выдержки, чтобы ответить с надлежащим тактом:
   - Буду очень рад, коллега. Истина - превыше всего. Но, идя домой, Rн кипел: что ему нужно, этому Кривцову? Его мучает зависть? Или он просто из той категории людей, которые любят омрачать радость. Да разве он не слышал, что сам академик Свидзинский назвал диссертацию блестящей?
   При воспоминании об академике, который очень помог в работе, настроение Великопольского улучшилось. Правда, академик Свидзинский сейчас не особенно в почете, его обвиняют в формализме, но это еще не доказано... Да, кроме того, не ошибается тот, кто ничего не делает.
   И, наконец, все мысли заслонило чувство радости и удовлетворенного тщеславия.
   Встретив у подъезда Николая Карпова, Великопольский вскользь заметил, что на следующей лекции в заключение раздела об ультравирусах он изложит студентам содержание своей новой теории.
   Как и рассчитывал Великопольский, Карпов немедленно распространил эту новость. Каждому встречному студенту он говорил интригующим тоном:
   - Великопольский завтра читает у нас основы новой теории о предраковом расположении организмов. В первый раз.
   Его спрашивали:
   - Интересная теория?
   - Замечательная. Она вызывает ожесточенные споры, но удивительная теория. Приходи обязательно.
   На следующий день в Большой аудитории не было ни одного свободного места. Кроме пятикурсников пришли и выпускники, и аспиранты, - теория происхождения раковых заболеваний интересовала всех.
   Когда Великопольокий появился в дверях, послышались реденькие аплодисменты.
   Величественным жестом Великопольский водворил тишину, думая о том, что через два часа этот зал будет сотрясаться от оваций, и даже те, кто сейчас настроен скептически, подбегут к нему, окружат и, захлебываясь от восторга, начнут расспрашивать о деталях. Звучным бархатистым голосом он начал свою лекцию:
   - Десятки лет человечество бьется над разрешением проблемы: каковы причины возникновения рака? Если удастся найти корень зла, это зло можно вырвать вместе с корнем. Тысячи ученых во всех странах мира пытались создать хотя бы относительно правдоподобную гипотезу, но все они терпели поражение. И только в нашем свободном государстве, только нашим советским ученым....
   Великопольский окинул взглядом зал. Пятьсот человек слушали его, затаив дыхание. Он понял, что взял верный тон, что именно так нужно говорить: о себе - скромно, о советской науке - с пафосом.
   - ...удалось решить эту проблему. А это значит, что мы-и вы, будущие врачи в том числе, - сможем спасти жизнь миллионам людей!
   Грохнули и сразу же утихли аплодисменты. Великопольский уже излагал сущность своей теории.
   Он высказал уверенность, что рак - чисто наследственная болезнь, поражающая лишь тех, кто предрасположен к ней. Он указывал, что Наполеон, так же, как и его отец и сестры, умер от рака и подобные примеры "раковых семей" не единичны. Он ссылался на то, что можно вывести породы мышей, абсолютно невосприимчивых к раку и, наоборот, дающих стопроцентную заболеваемость. Великопольский не отрицал существования "фактора молока", то есть передачи раковых заболеваний через материнское молоко, но делал вывод, что именно с молоком новый организм получает "ускоритель" - болезнетворный продукт, выработанный в теле матери. Он не отрицал и влияния внешней среды на организм, - после разгрома формальных генетиков утверждать противоположное было невозможно, - но это влияние он сводил к ускорению или затормаживанию неизбежных раковых процессов.
   Но самым главным и самым неправдоподобным в его теории было утверждение о способе передачи вируса рака. Великопольский считал, что одна, изредка несколько вирусных частиц в неактивном состоянии обязательно находятся в ядре каждой половой клетки и передаются будущему организму при оплодотворении. Еще не родившись, оргаяизм уже несет в себе зачатки страшной опухоли; еще не родившись, человек уже обречен, а вместе с ним обречено и все его потомство...
   В аудитории стоит настороженная тишина. Карпов, обхватив голову руками, смотрит на Великопольского возбужденно блестящими глазами: мало кто знает, что в этой замечательной теории есть частица и его труда. С нетерпением он ждет, когда Антон Владимирович упомянет о главном: о поисках противораковых веществ.
   Таня Снежко торопливо пишет на клочке бумаги:
   "Степа! Это страшно! Мой дедушка умер от рака, отец Коли умер от рака... Неужели не только мы, но и дети каждого из нас обречены? Как же тогда бороться против рака?"
   Она смотрит растерянно и недоумевающе.
   Но Степан не обращает внимания на протянутую записку: он боится пропустить хотя бы одно слово Великопольского. И если Коля воспринимает слова Антона Владимировича как музыку, утвердительно кивая головой, Степан слушает лекцию с возрастающим чувством недоумения и тревоги.
   Ну как это может быть? Неужели одна-единственная молекула вирусного белка в состоянии изменить все сложнейшие процессы, которые совершаются в организме, превращая нормальные клетки в раковые? Ведь организм - не пробирка с питательной средой, где свободно размножаются микробы! У организма существуют тысячи защитных приспособлений, существует взаимодействие всех клеток... Может ли одна частица вирусного белка определить судьбу многих поколений людей? Вся борьба против рака сводится на-нет, потому что не во втором, так Б десятом поколении болезнь вспыхнет с новой силой.
   Как несколько лет назад, когда Кривцов и Петренко зародили в нем сомнение в антивирусе Брауна, Степан искал истину. Тогда она прояснялась мучительно долго, тогда ее приходилось искать наощупь, вслепую. Но теперь, после пяти лет напряженной учебы, после того, как раскрылись многие закономерности явлений, Степан понял сразу: теория Великопольского ошибочна, она противоречит законам развития.
   Он вздохнул - разочарованно, огорченно - и откинулся на спинку скамьи.
   А голос Великопольского гремел:
   - ...Доказано, что, воздействуя на раковые клетки горчичным газом, можно на некоторое время приостановить развитие раковой опухоли... Доказано, что существуют антиканцерогенные - противораковые - вещества, которые затормаживают процесс...
   Я поставил своей целью найти такие антиканцерогенные вещества, которые растянули бы скрытый период развития рака на сорок, шестьдесят, восемьдесят лет - на всю жизнь человека.
   Я поставил своей задачей найти такие препараты, которые, непосредственно воздействуя на ядра половых клеток, могли бы убивать раковый вирус раз и навсегда, и тем устранить обреченность будущих поколений.
   Вот данные моих предварительных опытов. Они подтверждают мысль о том, что...
   Степан окинул взглядом аудиторию. Неужели никто не замечает ошибочности положений Великопольского? Неужели все ослеплены, как Коля Карпов? Степан встретился глазами с Валей Черемных-председателем студенческого научного общества. Валя отрицательно покачал головой, и Рогов понял, что у него тоже возникло недоверие к теории Великопольского.
   Но все остальные слушали с волнением. Назревала та минута, когда аплодисменты возникают внезапно, стихийно.
   Великопольский это, видимо, почувствовал.
   - И вот эта моя скромная теория... - Он сделал эффектную паузу.
   В это время на всю аудиторию прозвучал громкий взволнованный голос:
   - Ваша теория ошибочна!
   Все повернулись к Степану Рогову. Тысяча глаз устремилась к нему.
   Великопольский недовольно вскинул голову:
   - А, это вы, товарищ Рогов? Почему же она ошибочна?
   - Потому что раковый вирус, сохраняющийся в половых клетках и передающийся в наследство, это тот же ген вейсманистов, формальных генетиков.
   Великопольский иронически улыбнулся:
   - Ну, об этом я уже слышал от более авторитетных товарищей. Что еще?
   - Вы считаете, организм пассивной средой. Это противоречит учению Павлова и мичуринской микробиологии.
   - Тоже слышал. Но сидящий рядом с вами товарищ Карпов может подтвердить, что почти все из сообщенного мной он наблюдал собственными глазами. Факты есть факты.
   В это время с галерки послышался голос Вали Черемных:
   - Факты можно толковать по-разному, но ваша теория неправильна, мало того, - вредна!
   И вновь по аудитории прошел тихий шелест, и тысяча глаз устремилась к председателю студенческого научного общества, сталинскому стипендиату, имевшему собственные научные работы. Если Черемных так сказал - значит и впрямь в теории Великопольского было не все так гладко, как казалось.
   Великопольский, изображая приятное удивление, иронически заметил:
   - О, вижу, что моя лекция привлекла даже шестикурсников. Кто же еще против моей теории?
   В разных концах зала поднялось десять человек.
   - Итак, десять.
   Таня Снежко быстро вскочила и стала рядом со Степаном.
   - Одиннадцать. Шесть аспирантов, три шестикурсника... Ну, это еще не так много! - Великопольский старался превратить все в шутку. - С вами, товарищи аспиранты, мы сумеем договориться: завтра в Микробиологическом институте состоится научная конференция - прошу пожаловать. А с вами, товарищи студенты... - он улыбнулся, - ...с вами мы встретимся у меня дома за чашкой чая. Тоже завтра, в девять вечера. Хорошо?
   Он попытался снова найти нужный тон, овладеть аудиторией, но это ему не удавалось.
   Аплодисментов не было.
   Глава II
   НАУКА НЕ ТЕРПИТ КОМПРОМИССОВ
   Два человека в белых халатах сидят в креслах у большого письменного стола. Оба курят, медленно выпуская дым, изредка перебрасываются фразами и вновь умолкают.
   Со стороны может показаться: два руководящих научных работника в сумеречный час мирно беседуют о незначительных событиях минувшего дня, вспоминают прошлое, а может быть, мечтают о будущем, как могут мечтать люди взрослые и серьезные, уверенные в реальности своих замыслов.
   Но разговор напряжен, требует от обоих собеседников большой выдержки. У одного шея и щеки покрылись тусклыми багровыми пятнами, другой - бледен.
   Наконец один из них вскакивает с места:
   - Товарищ Петренко, я вижу, что для меня намеренно создаются невыносимые условия. Разве не я возглавил работу по воспитанию научных кадров? Ивлев, Федорцева, Борейко - те самые, которые заявили вам о моем несоответствии занимаемой должности, - разве это не мои воспитанники? Где же тут логика? Наконец, моя диссертационная работа...
   Он сел в кресло, щелкнул портсигаром, но нб закурил, а лишь раздраженно смял папиросу и отшвырнул в угол.
   - Отвечаю вам по пунктам, - медленно проговорил Петренко после небольшой паузы. - Вы не возглавили работу по воспитанию кадров, напротив, вы ее тормозили. Разве в первый раз мы беседуем об Ивлеве, Федорцевой, Борейко? Помните, только после вмешательства председателя профкома вы предоставили возможность Ивлеву более-менее спокойно работать над важнейшей проблемой. Ведь это не вы, а партийная организация настояла на том, чтобы Федорцевой и Борейко перестали наконец поручаться второстепенные исследования. И последнее - о вашей диссертации. Сообщенные вами факты очень интересны. Если вам удастся их правильно объяснить - наука шагнет вперед. Говорить о важности работы в этом направлении - излишне. Но именно потому, что задача борьбы против рака имеет важнейшее - если хотите, государственное - значение, мы выступаем против вашей теории, Вам предложено пересмотреть свои выводы, это вовсе не запрещение защищать диссертацию, как поняли вы. Я не вирусолог, но я коммунист, поэтому повторяю то же, что сказал на конференции: ваша диссертационная работа ошибочна и вредна! Кто выступил в вашу защиту? Вейсманист Свидзинский - раз! Формальный генетик Милкин - два. Их последователи Марьянов и Болховец - три. А остальные? Остальные были против! Если желаете знать, ваша диссертация напоминает мне ваши вакцины. Ее ожидает такая же участь.
   Кто знает, что почудилось Великопольскому за этими словами: может быть, он воспринял их как намек на антивирус Брауна, но доцент вдруг съежился, его лицо из багрового стало землисто-серым, взгляд сделался испуганным и настороженным. А профессор Петренко, вздохнув, сказал уже иным тоном - сожалеющим, дружеским:
   - Антон Владимирович, советую вам пересмотреть всю свою жизнь. Мне кажется, что когда-то в прошлом вы сделали какой-то неверный шаг. Шаг в сторону от правильного пути.
   Великопольский вздрогнул, посмотрел на Петренко, затем выдернул из стопки бумаги чистый лист, торопливо написал несколько строк и, не прощаясь, вышел.
   Петренко проводил его взглядом, придвинул к себе листок, прочел и некоторое время сидел неподвижно. Великопольский просил освободить его от занимаемой должности по собственному желанию.
   Но его не освободят, нет! Его надо отстранить и от заведования лабораторией, как отстранили от заведования отделом; его надо снять как несправившегося, как зазнавшегося, как тормозящего научные исследования.
   Петренко решительно встал.
   - И это нужно было сделать уже давно!
   Какое значение могут иметь споры о происхождении и протекании раковых заболеваний? Не все ли разно, какие пути борьбы с болезнью предлагает тот или иной профессор?
   Может быть, он ошибается? Ну и пусть! В науке есть много примеров, когда даже неправильно построенная теория правильно объясняет факты.
   Вот, например, Исаак Ньютон, считая свет потоком частиц, создал свою геометрическую оптику, и она прекрасно служила человеку до тех пор, пока новые факты не заставили перейти к волновой теории.
   А разве идеалист Линней не создал стройной системы классификации, которая в основном сохранилась до наших дней?
   Может быть, Великопольский и ошибается, но разве стоит из-за этого так горячиться? Тем более, что он говорит о влиянии среды на организм, следовательно он никак не идеалист и не формалист, а последовательный мичуринец...
   Примерно так защищал Великопольского его бывший лаборант Николай Карпов, расхаживая по комнате студенческого общежития Медицинского института.
   Оппоненты Антона Владимировича, готовясь к предстоящему диспуту, ничего не отвечали Коле, и он недоуменно посматривал на них. Он вообще не понимал, зачем Степану и Вале Череммых надо ввязываться в историю, почему проблематичный, а следовательно, и малодейственный этот вопрос вызвал в институте целую бурю. Подготавливаемое контрнаступление его друзей казалось Коле ненужным и бессмысленным - Великопольский все равно разобьет их: ведь против него выступали даже профессора, и то он отстоял свою теорию. Да и опыты действительно подтверждают, что теория Великопольского справедлива.
   Коля посмотрел на оппонентов. Нет, судя по тому, как ерошит волосы Валя Черемных, записывая что-то в блокнот, как Степан и Таня сосредоточенно роются в книгах и как два мало знакомых ему студента о чем-то ожесточенно спорят, ребята и впрямь вбили себе в голову, что им по плечу разгромить новую теорию.
   Карпов сделал последнюю дипломатическую попытку:
   - Ну, друзья, пусть Великопольский неправ, но не лучше ли доказать ему на фактах? Ведь это пустой, недоказуемый спор...