Дашкиев Николай Александрович. Торжество жизни

   Степан, не выдержав, захлопнул книгу.
   - Что ты мямлишь: "Пустой! Недоказуемый!" Ни черта ты не понимаешь, Николай! Это вопрос принципиальный, - он энергично взмахнул рукой, словно подчеркивая: - принципиальный! И очень важный! От того, как он поставлен, будет зависеть судьба многих людей, потому что это - проблемный, целеустремляющий вопрос, и если пойти путем, который предлагает твой Антон Владимирович, то возможность излечения рака отодвигается на десятки лет.
   Карпов пытался оправдаться:
   - Но ведь можно найти какой-то средний, компромиссный путь?
   Тут не выдержала и Таня Снежко. Вскинув голову, она сказала с возмущением:
   - Ну, я тебя не узнаю! Коля, пойми: наука не терпит компромиссов! Компромиссы, особенно в медицине, тормозят развитие науки и стоят очень, очень дорого!
   В разговор вмешался Черемных.
   - Как тебе не стыдно, Николай! Партия учит нас быть непримиримыми, а ты, видимо, не желая портить отношений с Великопольским, проводишь мюнхенскую политику!
   Вероятно потому, что Коля не противоречил и не защищался, а лишь смущенно посматривал на носки ботинок, Черемных горячился все более:
   - Ну, почему молчишь? Почему молчишь? Не согласен? Тогда вспомни спор между мичуринцами и генетиками - тоже, казалось бы, чисто научный спор. А какой вывод можно сделать, если стать на точку зрения генетиков? Что негр - не человек, ибо он наследственно недоразвит и никогда не достигнет развития европейца, причем не всякого европейца, а арийца - "человека высшей расы", как говорили фашисты. А ты сам - куда тебе? ты сын потомственного рабочего, у тебя мозги не так устроены, а ты лезешь в науку. Вот тебе и генетика! Вот тебе и чисто научный спор! Нет, друг, ты просто идеологически неграмотен!
   Последняя фраза чрезвычайно обидела Карпова. "Не желают слушать разумных советов - ну и пусть, - думал он. - Но пусть докажут! С фактами в ружах!"
   Студенты шли молча, прислушиваясь, как под ногами похрустывает тоненький ледок, затянувший к вечеру весенние лужи. Неожиданно возникший спор послужил как бы предохранительным клапаном, через который вышел излишек энергии, и теперь каждый думал о своем - сосредоточенно и хладнокровно.
   Валентин Черемных шагал впереди всех. Он уже понимал, что этот диспут на квартире Великопольского не нужен и даже вреден. Великопольский просто схитрил: ему выгодно повернуть дело так, чтобы замять, превратить в незначительный инцидент: мол, студенты были с ним несогласны, он пригласил их к себе и за чашкой чая вежливо растолковал, что они пока не в состоянии решать важных проблем... Нет, надо было не так, надо было пригласить Великопольского на заседание научного студенческого общества, подготовить возражения... Но отказываться от приглашения уже поздно.
   Таня была грустна. Ее и огорчила, и насторожила странная позиция Коли Карпова. Он, конечно, вправе отстаивать свои взгляды, тем более, что он действительно долгое время проработал в лаборатории Великопольского и подготавливал ему фактический материал. Но ведь прав Черемных: факты можно толковать по-разному... И, кроме того, Коля должен был свое мнение выразить твердо, выслушать и согласиться с доказательствами. Степан поступил бы именно так.
   Николай плелся в хвосте. Он все еще злился на незаслуженную, как ему казалось, обиду, но его уже угнетало молчание. А тут еще Таня ни разу не взглянула в его сторояу и нарочно ускорила шаги, когда он приблизился к ней.
   Это чувство недовольства и подавленности не оставило Карпова и тогда, когда они вошли в переднюю квартиры Великопольских и Талина подбежала к нему. Впервые за много дней Коля не пошутил с ней, вяло отдал пальто и молча уселся на диване в гостиной.
   Галина, тревожно посматривая на него, тихонько забралась на свое обычное место - на кресло между радиоприемником и окном. Она не понимала причины этой задумчивости и предположила, что Коля Карпов болен.
   Вошел Антон Владимирович. Худощавый черноволосый студент, тихонько споривший о чем-то со Степаном, вдруг умолк и поднялся. Антон Владимирович, улыбаясь, поздоровался со всеми за руку, но Галина видела, что он чем-то недоволен. Она догадалась: ему было неприятно, что вместе со Степаном и Колей пришло еще четверо незнакомых студентов.
   Черный начал говорить тихо, посматривая в сторону, словно убеждая в чем-то бабушку, которая то и дело выглядыаала из-за портьеры, не понимая, нести ли чай или подождать конца спора. Антон Владимирович, откинувшись на спинку кресла, смотрел не на студента, а куда-то в угол и медленно выпускал колечки дыма.
   Галина слушала, мало что понимая в теории ракового предрасположения и сыпнотифозной эпидемии, которую ликвидировали за два месяца, в какой-то клеточной теории, которая почому-то оказалась неправильной и принесла большой вред науке. Студент часто употреблял слишком уж мудреные названия, но Галину больше всего раздражал его тихий спокойный голос и фраза, повторявшаяся много раз:
   - Если принять вашу теорию, Антон Владимирович, то следует...
   Она не прислушивалась, что именно должно следовать, но по хмурому виду Антона Владимировича, по тому, как он все чаще кивал головой и угрожающе тянул: "Тээкс!" - она догадывалась, что студент говорит глупости.
   Потом заговорил Степан. Он смотрел прямо перед собой, сдерживая волнение. Его было интереснее слушать, и Галина хорошо поняла, как у больного раком животного вырезают кусочки опухоли и затем выращивают в пробирках, испытывая на них действие разных лекарств. Степан не объяснял, что следует из теории ракового предрасположения, которую он вспомнил один раз, но рассказал, какими опытами установлено, что рак действительно вызывается вирусами, и какие способы борьбы против рака можно было бы использовать. Галине очень понравились его слова:
   - Давно замечено, что если больной после операции удаления раковой опухоли перенесет заболевание рожей, то наступит полное излечение. Вероятно существуют, или могут существовать, такие микробы или вирусы, которые способны разрушать раковый вирус. Отыскать их - дело будущего.
   Захватывающая идея - найти микроб, который мог бы уничтожать других микробов! Это уже напоминало Галине те фантастические проекты, которыми обычно оканчивались "среды", и она удовлетворенно кивнула головой.
   Но Антон Владимирович, к удивлению Галины, сидел все такой же хмурый и глаза у него были колючие.
   - Ну-с... Что еще? - спросил он язвительно.
   И тогда начал говорить третий студент - невысокий, голубоглазый, застенчивый. Он говорил мягко, вежливо, посматривая на Антона Владимировича с уважением, но Галина видела, что и он недоволен ее отчимом
   И вдруг Антон Владимирович побагровел, жадно затянулся дымом и с размаху ударил ладонью по столу.
   - Вздор! Чепуха! Достаточно! Мне надоело выслушивать ни на чем не основанные обвинения! Если доказывать - докажите с фактами в руках!
   Он вышел, хлопнув дверью, а Галина, словно ее ударили по лицу, закрылась руками. Ей хотелось закричать: "Что вы делаете? Не надо!" - но она лишь судорожно всхлипнула и съежилась в кресле.
   Синеглазый студент, которого прервали на полуслове, так и остался стоять с недоуменно раскрытым ртом,
   Вдруг все поднялись, словно по команде, и тихо вышли, как выходят из комнаты больного. В тот момент, когда Черемных взялся за ручку наружной двери, в переднюю вошел Великопольский. Он был без пиджака, со всклоченными волосами, на его щеках все еще горели багровые пятна. Не глядя на студентов, он произнес хриплым голосом:
   - Прошу прощения за вспышку. Я сегодня с утра расстроен. Прошу вас прийти в следующую среду, мы с вами разберем вопросы, которые вам надо будет разработать, чтобы доказать свою правоту. До свидания!
   Резко повернувшись, он ушел. И хотя студенты попрощались с ним вежливо, Галина поняла, что Степан и Коля уже больше никогда не придут. Сдерживая слезы, она схватила их за руки:
   - Вы обязательно нридете в следующую среду? И мы будем говорить об антивирусе и биокатализаторе? Приходите, мне будет очень грустно без вас, ведь вы - мои гости!
   Коля осторожно высвободил руку и, попрощавшись,. вышел, а Степан задумчиво осмотрелся вокруг, порылся в карманах, вынул две шоколадные "Ромашки", которые так любила Галина, отдал ей и ласково погладил по голове.
   Когда дверь закрылась, Галина не выдержала. Она плакала от неясной обиды, от злости на Антона Владимировича и еще от чего-то смутного, что тревожило и огорчало, плакала не по-детски, - беззвучно, содрогаясь, прижавшись щекой к мягкому котиковому пальто, висевшему на вешалке.
   Глава IIl
   КТО ЖЕ ПРАВ?
   Кто же прав? - вот какой вопрос мучил Николая Карпова Великопольский вел себя грубо и нетактично. Но действительно ли так ошибочна его теория? Действительно ли она вредна?
   Коля не ног разобраться в этом вопросе. Он пытался поговорить со Степаном, но тот отвечал, немногословно и раздраженно. Пришлось вновь обратиться к Антону Владимировичу.
   Карпов не пошел на квартиру: пойти туда одному - значило изменить друзьям. Он пошел в институт.
   Великопольский обрадовался, увидев Карпова.
   - А, мой милый оппонент, пришли за советом, как меня разбить?
   Но Коля огорченно и искренне развел руками.
   - Антон Владимирович, я ничего не понимаю. Объясните мне, пожалуйста, все эти геории: я так погрузился в текущие дела, что просто отстал от новостей.
   - Вы уверены в том, что ваши опыты достоверны? - начал Великопольский. - Вы можете поручиться за их безошибочность?
   Николай подтвердил:
   - Да, я отвечаю за те опыты, которые проводил под вашим руководством.
   - Ну, так вот и судите сами: выводы я делал из опытных данных - из многих опытов, ваших в том числе. Вы сами дали мне фактический материал, - если ошиблись вы, значит, ошибся и я. Скажите, вы ошибались в исследованиях? Нет, конечно! Вы сами говорили мне, что проводили каждый опыт по три раза. А относительно всяких выводов - пожалуйста...
   Великопольский цитировал страницы из книг и показывал лабораторные данные, приводил различные догадки профессоров и академиков, но хитро выбирал лишь то, что было ему нужно. Он не говорил прямо: "вот такой-то факт подтверждает мою мысль", стараясь, чтобы Николай приобрел уверенность в этом самостоятельно.
   Великопольский умел доказывать, и Карпов поверил ему. В конце концов, что могли выдвинуть его друзья против стройной теории Великотюльского? Свои безосновательные умозаключения? Но наука верит только фактам, а факты упорно говорят: существуют канцерогенные вещества - вещества, которые ускоряют раковые процессы. Следовательно, надо найти антиканцерогенные вещества - вот главная задача.
   После этого разговора Николай Карпов согласился на предложение Антона Владимировича работать в его лаборатории над поисками антиканцерогенных веществ, успокаивая себя тем, что работа с Великопольским - не измена. Наука не терпит примиренчества. Если друзья докажут свою правоту, он согласится не возражая. А сейчас - кто знает? - может быть, истина именно на стороне Великопольского.
   Но с каждым днем между Карповым и его друзьями вырастала невидимая преграда. Его друзья стали противниками, и во имя науки приходилось бороться против них.
   Однажды вечером в комнате профкома к Николаю Карпову подошла Таня. Совсем недавно в этой комнате они мечтали о будущей поездке на Дальний Восток, и он представлял, что именно там, в тайге, признается Тане в любви.
   Таня села рядом с Карповым, погладила его руку и сказала:
   - Коля... Я тебя прошу: брось эту бесплодную работу у Великопольского, поедем в экспедицию... Я чувствую, что с каждым днем мы удаляемся друг от друга. Я не хочу этого, ведь я тебя... люблю.
   Он вздрогнул, закрыл рукой глаза, но тотчас же вскинул голову:
   - Нет! Я тоже тебя люблю, но отвечаю тебе твоими же словами: наука не терпит компромиссов! В экспедицию поехать я не могу!
   Карпов не рассказал об этом вечере даже Степану, - они теперь почти не разговаривали. Приходили поздно: один задерживался в лаборатории Великопольского, другой - у Кривцова. Между ними существовало как бы негласное перемирие, которое мог нарушить тот, кто первый найдет тяжелое оружие фактов.
   Тем временем в научном мире разгорелась дискуссия. Она возникла одновременно в Микробиологическом и Медицинском институтах, и события, происшедшие на лекции Великопольского, а затем на его квартире, сыграли немаловажную роль. Партийная организация Медицинского института указала комсомольцам Черемных, Снежко и Рогову, что их поведение было ошибочным. Принципиально важный вопрос был сведен к демагогии. Но парторганизация также отметила, что теория Великопольского действительно вредна и что в данный момент против нее нужно бросить все силы.
   Студенты и аспиранты, доценты и профессора разделились на две неравные группы, упорно отстаивающие свои позиции. Спор постепенно перебросился в другие институты, вышел на страницы печати. Дискуссия не была отвлеченной: вопрос лечения рака давно назрел, и от того, как он будет поставлен, зависело направление главного удара огромной армии медиков Советского Союза.
   Имя Великопольского мелькало на страницах медицинской печати, теорию Великопольского отстаивали биологи-формалисты во главе с академиком Свидзинским. Только сам Антон Владимирович не вступал ни с кем в спор, не защищался и не опровергал. Напугавшись бури, вызванной им, он старался никому не показываться на глаза. Ему хотелось отмолчаться, переждать.
   Но не удалось.
   Кто-то сказал, что можно длительное время обманывать немногих, короткое - многих, но никому не удавалось долго обманывать всех.
   Некоторое время Великопольский был в состоянии обманывать. Он старался показать себя энергичным руководителем, талантливым ученым, последовательным материалистом. Это продолжалось недолго. Гораздо дольше длился период, когда его считали энергичным, способным, но нестойким, когда все старались ему помочь, поддержать при неудачах, содействовать всеми силами в работе. Но наступило время, когда всем стало ясно, что представляет собой Антон Владимирович Великопольский. Черточка характера, едва заметная деталь, как штрих портрета, сама по себе ничего не обозначает, но если таких черточек много - создается портрет.
   Правда, еще никто не знал, что Великопольский украл препарат профессора Брауна и диссертацию Артема Нечипоренко, но и без этого портрет был непригляден.
   Ученый совет Медицинского института вынес решение о немедленном отстранении Великопольского от руководства кафедрой и ведения спецкурса. В тот же день он был отстранен и от заведования лабораторией в Микробиологическом институте.
   Но Великопольскому все же было разрешено продолжать опыты над поисками антиканцерогенных веществ. Ему все еще доверяли. Верили в то, что он может осознать свои ошибки и исправить их честной, добросовестной работой.
   Возвращаясь домой в этот мрачный день, Великопольский меньше всего думал о своей вине. Он со страхом размышлял о том, что история с антивирусом Брауна и диссертацией Нечипоренко может быть раскрыта, и тогда - конец.
   Он с ненавистью вспоминал Степана Рогова и профессора Петренко.
   "Им надо отомстить... Жестоко!" - думал он.
   Елена Петровна - обеспокоенная, с заплаканными глазами вышла ему навстречу. Но Великопольский, не взглянув на нее, прошел в кабинет и хлопнул дверью. Наступила тишина. Елена Петровна с ужасом думала, что, может быть, в эту секунду он подносит к виску пистолет...
   Не выдержав, она открыла дверь кабинета.
   Антон Владимирович что-то писал и, увидев ее, закрыл лист рукой. Елена Петровна подумала, что он пишет последнее письмо, бросилась к нему, с неожиданной силой вырвала листок бумаги. Прочла, скомкала и швырнула мужу в лицо. Он писал:
   "...Я утверждаю, что профессор Петренко и доцент Борейко не только испортили электронный микроскоп, но и злонамеренно задержали его ремонт, отослав нужные детали в адрес Томского института. Кроме того, я могу найти свидетелей, которые подтвердят..."
   - Уходи! Уходи совсем! - закричала Елена Петровна. Великопольский упал к ее ногам. Он умолял, клялся, говорил, что сам не знает, что делает. Затем побежал в соседнюю комнату, взял на руки спящего Славика и протянул ей:
   - Смотри - наш! Как будет он без отца?
   Она вырвала ребенка из рук Великопольского.
   - Уходи! Выйди!
   Он вышел. А Елена Петровна, прижав плачущего сына к груди, шептала:
   - Мужествен... Энергичен... Талантлив... Сынок, ничего этого нет!
   Через несколько дней английское агентство "Би-Би-Си", а затем и "Голос Америки", захлебываясь, стали кричать о том, что в Советском Союзе талантливым ученым не дают возможности работать. Агентства превозносили удивительную теорию Великопольского, называли его одним из самых выдающихся вирусологов мира.
   Профессор Петренко, который случайно наткнулся на эту передачу, пробегая коротковолновый диапазон, разыскал Великопольского и привел его к приемнику:
   - Слушайте! Вас хвалят наши враги!
   Великопольский вскинул голову, но затем поник и медленно вышел.
   Глава IV
   В ПУТЬ-ДОРОГУ
   В один из майских дней в дальнем тупике Центрального вокзала заканчивалась погрузка большого обтекаемого вагона. Погрузкой командовала высокая девушка в голубой майке и лыжных брюках.
   Электрокары подвозили ящики и ящички, тюки, пакеты, свертки, и девушка, заглянув в список, кричала:
   - Миша! Получай медикаменты - во второе купе... Продукты - в первое... Осторожнее, осторожнее. Здесь стекло!
   Студенты суетились у электрокаров. Слышались веселые возгласы, шутки, смех. Сегодня уезжали в экспедицию на Дальний Восток Таня Снежко, Миша Абраменко и Лена Борзик.
   "Скоро все разъедутся" - с грустью думал Коля Карпов, укладывая в купе вагона приборы и оружие. Время от времени, он поглядывал на Таню через оконное стекло - украдкой, с грустью. Ей тоже было грустно в эту минуту, но она весело крикнула:
   - Споемте, друзья!
   - Ведь завтра в поход! - подхватил кто-то.
   - И вовсе не завтра, а через час. Галя, Мила, будете писать?
   - А куда писать?
   - Ну вот, не знаешь куда! Дальний Восток, тайга, вирусологу Тане Снежко.
   - Почтовое отделение Комарино-Болотное.
   - Через почтальона Михаила Топтыгина!
   - Или через домохозяйку Пантеру Тигровну!
   Вдруг наступила тишина.
   - Товарищ начальник экспедиции! Погрузка окончена на двадцать минут раньше срока. Грузы проверены.
   - Молодец, Таня! - улыбнулся профессор Петренко. - Молодцы, ребята! Миша, доложите дежурному по станции, - мы готовы.
   Профессор Петренко не один - с ним участники экспедиции: эпидемиологи, паразитологи, микробиологи - всего двенадцать человек.
   Вот прицепили голубой обтекаемый вагон, вот мощно прогудел красавец-тепловоз - и состав тронулся.
   Степан Рогов, стоя на подножке, пожимал друзьям руки. Наконец и он спрыгнул и сразу остался далеко позади. У железнодорожного виадука Таня увидела Николая Карпова. Он грустно махал ей рукой.
   Поезд увеличивал скорость. Высокая насыпь закрыла вокзал. Таня вздохнула и пошла в купе.
   - Так вот, Степа, ты заработал право ехать к профессору Климову. Это большая честь! Климов - крупнейший онколог Советского Союза, им разработаны десятки способов борьбы против рака. Ты должен будешь научиться его искусству - и хирургическому, и физиотерапевтическому, кроме того, получишь у него и тот чрезвычайно интересный фактический материал, который имеет непосредственное отношение к твоей мысли о противораковой вирус-вакцине. Даю тебе письмо - рекомендацию с очень лестной для тебя характеристикой, но... - профессор Кривцов улыбнулся и погрозил, - но не зазнавайся! Твои успехи пока что не выходят из рамок успеха студента - очень прилежного, очень способного, но все же студента. Знай, что научная работа требует такой же яркой фантазии, как и поэзия, но нам еще труднее, потому что наша фантазия должна основываться на строгих фактах. Ну, так когда ты едешь?
   - Через три дня, Иван Петрович.
   - А почему не завтра? Тебе ведь дорог каждый день..
   - Я это понимаю, но вот уже два года как я собираюсь в Алексеевку. Прошлое лето - лагери, позапрошлое - помните? мы с вами работали в колхозах.
   - Ты прав, поезжай! - Профессор Кривцов пожал руку Степану и лукаво посмотрел на него. - А Кате от меня привет, хоть я ее и не знаю.
   - Спасибо, Иван Петрович! Обязательно передам!
   Прошло немногим более двух лет с тех пор, как Степан был в Алексеевке, но за это время произошли такие разительные перемены, что, казалось, для их осуществления потребовались целые десятилетия. Степану был" странно, что этих изменений не замечают сами колхозники, что все новое воспринимается ими как нечто само собой разумеющееся, давнишнее.
   Вот шофер возмущается, что дорожная бригада не выполнила плана - не успела дотянуть шоссе до Зеленой балки и придется целых двести метров "плавать" по грязи, а Степан вспомнил, что два года назад ни одна машина не пошла бы в такую непогодь на станцию - размякший чернозем засосал бы колеса по дифер.
   Навстречу попалась автомашина, груженная сеном, и шофер равнодушно объяснил:
   - Ворошиловцы с поймы возят. Они там канатную дорогу устроили... Мудрецы!
   Вот у дороги виднеется огромный трактор. Он имеет странную форму, от него тянется длинный черный кабель. Это электротрактор.
   Вот вдалеке замерцали огни. Их так много, что Алексеевку можно принять за большой заводский поселок.
   Вот новый коттедж. В нем ярко светятся окна. Этв именно тот дом, где живут Катя и Митрич.
   Вот Катина мать привычным движением включает электрический чайник и сокрушается, что в полевом стане первой бригады все еще не установили телефон и ей самой придется бежать за Катей.
   Вот появился Митрич - помолодевший, посвежевший.
   Степан вспомнил о тех вечерах, когда в землянке подслеповато мигала коптилка и на бумаге вырисовывались еще неясные детали ветродвигателя.
   - Митрич, а "ковылюшка?" - Степан начертил пальцем в воздухе замысловатую деталь и засмеялся.
   - А что ж? - улыбнулся Митрич. - Наша ковылюшка до сих пор воду качает! Степан Иванович, какая у меня идея появилась, скажу я тебе! Прослышал я, что один профессор...
   Старик, как всегда, восторженно и обстоятельно начал излагать свою "идею", а Степан поразился, что Митрич употребил это слово, что разговор шел уже не о примитивном ветродвигателе, а об электрической сортировке зерна по методу академика Лозинского.
   Прибежала Катя. Она с порога кинулась к Степану, но, увидев Митрича, смутилась. И вновь, как мелкую, но значимую деталь, Степан отметил, что Митрич тактично отвернулся к этажерке, затем вдруг заторопился и ушел.
   Развязывая тесемки Катиного плаща, Степан смотрел ей в лицо.
   Никогда Катя не казалась ему такой красивой, как в эту минуту. Мелкие капельки дождя осели на ее бровях, на ресницах, делали их пушистыми, нежными; она была возбуждена, взволнована, дышала учащенно, порывисто, чуть приоткрыв рот.
   Он осторожно взял ее за плечи, чувствуя, что в эту минуту должно произойти что-то очень важное, очень радостное, но мимо окон прогрохотал мотоцикл, и Катя, на миг прильнув к Степану, отстранилась от него.
   - Костя приехал, - сказала она шопотом. - Ты знаешь... он вчера сватался. Я... я ему отказала.
   В коридоре послышались энергичные шаги, в дверь постучали, и на пороге появился Костя Рыжиков. Увидев Степана, он отпрянул назад, но сразу же овладел собой.
   И вот они сидят втроем у стола. О стекла ударяются крупные капли дождя. Из радиоприемника льется тихая музыка. Лампа бросает на лица мягкие, успокаивающие тени...
   В ином обществе такая встреча двух соперников была бы немыслимой. Может быть даже силой решался бы спор о праве на любовь.
   Сейчас это невозможно, - невозможно уже потому, что в комнате, где ярко горит электричество, где слышится музыка, где разговор идет о строительстве гигантских ГЭС, даже мысль о том, что женщину можно завоевать силой, прозвучит дико. Но человеческая трагедия остается: двое любят одну. И Степан видит, как мелкой дрожью дрожат у Кости губы. Вот он прервал речь на полуслове, закрыл ладонью глаза, сжал челюсти так, что на скулах вздулись крутые желваки, вскочил и быстро пошел к двери.
   - Прости, Степан, - произнес он с порога хриплым, срывающимся голосом. - Прости, Катя... Я... я просто не могу... Я должен уйти... Я знаю, ты любишь...
   Он не договорил, выбежав из комнаты. Через несколько секунд, набирая скорость, под окнами взвыл мотоцикл.
   И Катя, и Степан долго сидели молча.
   А о прозрачные стекла окна разбивались крупные дождевые капли и быстрыми струйками стекали вниз.
   Шел дождь, животворный майский дождь.
   Глава V
   ТАЙГА-ТАЙГА...
   Ночью на небольшом полустанке экспресс оставил голубой обтекаемый вагон и умчался. Тишина. Тайга подступила к железнодорожному полотну; чуть слышно шепчутся деревья; влажной прохладой, перегнив, шими листьями, свежим смолистым запахом дышит ветерок; где-то далеко за полустанком в небе вспыхивают неяркие отблески.
   Студенты стоят у вагона. Для них все ново и необычно, они возбуждены и подавлены величием тайги.
   - Ой, ой, ребята,- испуганно шепчет Лена Борзик, - смотрите, там тигр... Нет, медведь! Видите?
   Миша Абраменко флегматично опровергает:
   - Тигры здесь не водятся, а медведь к полотну не подойдет. Это пень.
   - Сам ты пень! Смотри - шевелится!
   Миша поправляет очки и бесстрашно идет в темноту.
   Через минуту слышится его голос:
   - Лена, иди посмотри, что это за тигр! Его можно доить.
   Оказывается - корова. Лена смущена.