Страница:
– Это и опасно, и тяжело, - вздохнул Гурьев. - Но не стыдно - конечно, нет. И совершенно не в этом дело. Нет, ну, действительно, Иосиф Виссарионович, - как вы это себе представляете? Вдруг, откуда ни возьмись, вырастает за креслом у товарища Сталина какой-то гладкорожий откормленный громила с оловянными буркалами, а товарищ Сталин заявляет: это, дорогие товарищи и соратники, большевики и коммунисты, мой новый советник - Яков Кириллович Энский, прошу любить и, так сказать, жаловать. Вы представляете себе, какая буря поднимется? Какая начнётся аппаратная игра, какие столкновения амбиций, какие шекспировские страсти! Зачем это?! И потом - как я уже говорил, меня не интересуют награды и привилегии.
– Допустим, вам действительно не бывает ни жарко, ни холодно, - кивнул Сталин. - Но вы, по-моему, не дух. Вам нужно есть, пить, спать. Где-то жить. Разве нет?
– Конечно, - вздохнул в ответ Гурьев. - Но зачем же быть при этом официальным советником товарища Сталина? Можно быть сторожем. Или принимать стеклотару. А к товарищу Сталину просто заходить поболтать. Никаких обязательств. Ни с моей стороны, ни со стороны товарища Сталина. Мы будем присматриваться друг к другу, проверять наши взаимные чувства. Разговаривать. Беседовать. О том, о сём. Обо всём. Товарищ Сталин будет знать, что Якову Кирилловичу от него ничего не нужно. И Яков Кириллович будет знать, что товарищ Сталин искренне заинтересован в том, чтобы, иносказательно говоря, жениться на Якове Кирилловиче - доказать ему свои абсолютные серьёзность, чистоту и глубину намерений. Чтобы Яков Кириллович ему поверил - и показал наследника.
– А вы не верите товарищу Сталину? - улыбка снова промелькнула в сталинских усах.
– И снова не в этом дело, Иосиф Виссарионович, - улыбнулся в ответ Гурьев. - Дело в том, что ради награды человеку следует потрудиться. Даже великому Сталину. Только тогда человек - даже великий Сталин - будет относиться к награде так, как награда того заслуживает. И к себе самому тоже.
– Это верно, - кивнул Сталин, снова берясь за трубку. - Но ведь люди любопытны, Яков Кириллович. Даже товарищ Сталин иногда любопытен.
– Ещё бы, - покладисто кивнул Гурьев. - Конечно, товарищ Сталин не будет ждать у моря погоды и милостей от природы. Товарищ Сталин даст отмашку товарищу Ягоде, товарищу Берзину, товарищу Литвинову. И эти товарищи, конечно же, будут искать товарищу Сталину то, что спрятал от товарища Сталина злой, противный и ужасно недоверчивый Яков Кириллович. И даже, возможно, найдут. А может, и не найдут - это, опять же, неважно. Ну, найдут. И что? Заточат в каменный мешок? Убьют? А для чего?! Если Великий Сталин не объявит наследника - Наследником, не введёт в оборот в этом качестве - зачем он нужен? Кому опасен? Бессмысленно.
– Почему?
– Потому что товарищу Сталину наследник куда нужнее, чем Якову Кирилловичу. Во много, много раз. Потому что от этого зависит дело всей его жизни. Поэтому - очень важно, чтобы товарищ Сталин заслужил наследника. Тогда он его увидит. И Яков Кириллович обещает товарищу Сталину - наследник товарищу Сталину очень, очень понравится. Понравится хотя бы тем, что сможет бестрепетно товарищу Сталину в глаза заглянуть. Он потому и находится сейчас далеко-далеко, чтобы все узнали, когда время придёт - ни в чём, ни в чём не замешан. Не царское это дело - навоз разгребать. И плохо, когда такое творить, кроме царя, некому. Но для того, чтобы всё получилось, товарищ Сталин должен понимать, и понимать очень хорошо: невозможно пришить живую голову к мёртвому телу и заставить его скакать. Надо подготовить почву. Поэтому товарищ Сталин будет с Яковом Кирилловичем иногда разговаривать. И с его друзьями он тоже будет иногда разговаривать. И даже иногда кое-что им разрешать - и никому-никому из своих тупых засранцев-прихлебателей, мародёров и бездарей, всех этих хохряковых-куманьковых, ничего не станет объяснять. Во-первых, потому, что он - Великий Сталин, а они - прихлебатели и засранцы. Во-вторых, потому, что бесполезно - к чему метать бисер перед свиньями? У товарища Сталина есть теперь цель - и не какая-то там вонючая троцкистская мировая рррыволюция. Что - разве важно товарищу Сталину быть не хуже Троцкого? Разве хочет товарищ Сталин выполнить "завещание Троцкого"? Помилуйте, - да зачем же?! Теперь цель гораздо реальнее. Великая держава, которая обеспечивает Великое Мировое Равновесие - одним лишь своим существованием. Срединная Империя. Не китайский муравейник с его церемониями, а настоящая империя - мощная, динамичная, с компактной, профессионально подготовленной и отлично вооружённой армией, с молодой, белозубой и яркой элитой, с самой передовой наукой и техникой, с великолепной сбалансированной промышленностью, с зажиточными крестьянами, а не колхозным быдлом, с грамотными квалифицированными рабочими, а не с рабами, прикованными к тачке. Постепенно, шаг за шагом. Не завтра, и даже не третьего дня. Но - неуклонно. И все будут знать - это сделал Великий Сталин. И его имя, и его дело будут жить в веках. Всё это он, Великий Сталин, а не какой-то там Яков Кириллович Энский. А Яков Кириллович - он будет тут, рядышком. Подставит плечо, протянет руку. Ну, и если кто-нибудь будет товарищу Сталину серьёзно палки в колёса втыкать - тогда, конечно, Яков Кириллович резво такого мазурика укоротит, на голову-другую. Есть у Якова Кирилловича такая слабость - любит он, в общем, сабелькой махнуть, особенно, если дело того требует. Как вам, а, Иосиф Виссарионович? Причем, что самое интересное - это ведь не я всё придумал. Это всё он, товарищ Сталин придумал. Это его мысли. Слова, конечно, мои, а мысли - его. Все-все. Уж за это я вам ручаюсь, Иосиф Виссарионович.
– Ну, хорошо, - Сталин на мгновение остановился, но тут же продолжил свой "бег". И медленно, размеренно повторил: - Хорошо. Яков Кириллович. Допустим, у вас действительно серьёзные, очень серьёзные намерения - да, это очевидно. Допустим, вы действительно верите в то, что говорите.
– А вы мне не верите.
– Не нужно меня перебивать, - тихо, но с явным неудовольствием проговорил Сталин. - Не нужно этого делать, Яков Кириллович. Я закончу свою мысль. Да, вы, очевидно, и не агент, и не шпион - вы для этого слишком умны и слишком себя уважаете. Это, действительно, повторюсь, очевидно. Хорошо. Вернуть себе, да и не только себе, свою страну - да, это, пожалуй, достойная вас задача. От каждого - по способностям, это очень правильно, очень. Ответьте мне, Яков Кириллович, на один вопрос. Кто отнял у вас вашу страну? Большевики? Ленин? Сталин? Кто виноват? Кто должен понести наказание?
– Фамилии, явки, адреса, - Гурьев вздохнул, трагически приподнял брови. - А я, в свою очередь, спрошу вас, Иосиф Виссарионович: чего вы ждёте от меня - ответа или каких-то гарантий?
– Гарантий? - удивился Сталин.
– Ну да, - Гурьев улыбнулся. - Гарантий личной неприкосновенности, например. Или уверений в преданности делу Ленина - Сталина. Не будет этого, Иосиф Виссарионович. Ни уверений, ни гарантий. А ответ будет. - Гурьев сжал пальцами гладко выбритый подбородок и потянул их пачки на столе перед собой новую папиросу. - Я допускаю: в это трудно поверить. Но - я не собираюсь никого обвинять. И ни с кем сводить счёты я тоже не собираюсь. Я говорю так гладко и спокойно потому, Иосиф Виссарионович, что не однажды и не одному человеку успел это объяснить. Взгляд на большевиков, как на "виноватых во всём" - до того смехотворен, что недостоин обсуждения вовсе. Вставать на чью-либо сторону - красных ли, белых ли - забава, которая взрослого человека в наши дни отнюдь не украсит. Когда виноваты все - невозможно встать на чью-то сторону. Когда виноваты все - не виноват никто. А когда никто не виноват - это значит, что все виноваты.
– Вот как, - Сталин остановился, подошёл к столу, отодвинул стул, сел. Выложил руки на стол, продолжая держать ими трубку, и, тяжело посмотрев на собеседника, повторил: - Вот как. Продолжайте, Яков Кириллович. Продолжайте. Я слушаю. Значит, по-вашему, все виноваты?
– Точно так, Иосиф Виссарионович, - все. И вы, и я, конечно же, в том числе. Поэтому сводить счёты и мстить - это сводить счёты с собой и мстить самому себе. А мы должны быть умнее. Да, большевики наворотили неведомо что, наломали дров - кто же будет с этим спорить. И ещё наломают - это уж как в России водится. Некоторые думают, будто на месте большевиков у них вышло бы лучше. А я - сомневаюсь, и сильно. И думаю, нет у нас времени на бесплодные споры о том, у кого вышло бы лучше - у белых без красных или у зелёных без синих. Двести лет русское общество боролось с самодержавием, и не было в этой борьбе ни правды, ни смысла, - ни с чьей стороны. Правда в том, что борьба эта закончилась взаимным уничтожением - то есть единственным, чем и могла закончиться такая борьба. Зло невозможно победить добром - только другим злом, под именем добра успешнее вербующим себе сторонников. И теперь, когда не осталось уже ни красных, ни белых, всё придётся начинать сначала. Россию. Империю - ибо Россия рождена империей и обречена ею быть на вечные времена. Но если вы думаете, будто я пришёл мирить остатки красных с ошмётками белых - вы опять ошибаетесь. Это произойдёт само собой, но несколько позже. Хотя, конечно же, не без усилий с моей стороны.
– Вы любите говорить загадками, Яков Кириллович, - покачал головой Сталин.
– А товарищ Сталин не любит загадок, - подхватил Гурьев. - И в этом я товарища Сталина очень хорошо понимаю. К сожалению, всего сразу без всяких загадок я рассказать не могу. Нужна соответствующая подготовка. И мне, и товарищу Сталину.
– А вы начните, Яков Кириллович, - мягко посоветовал Сталин. - Времени, как я понимаю, достаточно, а мысли свои вы чётко, легко излагаете, прямо слушать приятно. Вот, о борьбе русского общества с самодержавием - очень, очень здравая мысль.
– Да что ж в ней такого особенного? - удивился Гурьев. - Обыкновенная мысль, естественная, можно сказать. Помните, Иосиф Виссарионович, был такой царь - Пётр Третий? Тот, что изволил даровать "Указ о вольности дворянской". Этим указом родил прусский капрал не больше, не меньше, как русскую интеллигенцию. То самое "общество". Родил литературу с поэзией и музыку с живописью - и забил первый, можно сказать, гвоздь в гроб Российской Империи. Нет, нет, это не Фридрих его надоумил, - отнюдь. До такого иезуитского способа уничтожить Россию и сам господин Лойола [39]не додумался бы. Такие фортели, поверьте, только случайно в голову приходят, а если и нашёптывает их кто - так это не люди, а бесы, которым человеческая природа куда лучше, нежели нам самим, известна. Вы следите, Иосиф Виссарионович? Это ведь интеллигенция развоевалась - "служить бы рад, прислуживаться тошно". Создайте мне условия для службы, а я ужо подумаю - соизволить мне вам послужить или того, лучше в Париж, к кокоткам. Прежде о Париже и в ум не взбрело б - некогда, службу государеву справлять надобно. Но вышла вольность по указу безмозглого царя, коему наплевать было на Россию, и - пожалуйте бриться. И началась война с проклятым царизмом - в первую очередь за то, чтобы означенную "вольность" отменить не умудрились. Только самые совестливые из них задумывались: как же так - нас, дворян, от тягла избавили, а народишко - ещё пуще в ярмо запрягли? Несправедливо - надо, значит, и народ освободить. Освободить - да вот только не от себя самих, отныне бессовестных дармоедов, а от государства, от России, освободить. Вот куда их вольность вывернулась, вот как осознали они свободу. Вот кому Россия, государство, империя менее всего требовалась. А большевики - это, Иосиф Виссарионович, не причина, а следствие. Сначала - Чацкий с Печориным, потом - Базаров с Верой Павловной, а там уж и до Ленина с Троцким рукой подать. Но вот Иосиф Виссарионович Сталин - это уже явление совершенно иного порядка. Именно поэтому я тут у вас и сижу. В первую очередь потому, что сталинская партия - это не партия в политическом смысле слова. Это форма государственной службы. Но - заметьте, Иосиф Виссарионович: ведь служить не хотят. Получать, как за службу, очень даже желают, а вот служить готовы буквально единицы. Дворянской служилой закваски, что от Рюрика до Петра ставилась, хоть на полтораста лет хватило, а этих - без закваски - и на год не хватает. А что будет без Сталина - и вовсе представить страшно.
– А вы знаете, как это исправить.
– Знаю. Вот тут и лежит причина нашего с вами будущего трогательного единства: в необходимости службы и дружбы. Друг без друга у нас - ни у вас, ни у меня - ничего не получится, а вместе - очень даже может быть. Подумайте, Иосиф Виссарионович. С одной стороны, Россия никуда не делась, как никуда не делась и не могла деться необходимость ей служить. С другой стороны, кто-то должен воплощать в себе символ России, русского государства - но не я и даже не вы, а уж тем более не дурацкая аббревиатура со скобочками. По всему выходит - никак нам с вами, Иосиф Виссарионович, без наследника не обойтись.
– То есть наследник нужен не одному лишь товарищу Сталину, - с ноткой, как показалось Гурьеву, удовлетворения произнёс Сталин.
– А что же в этом удивительного, - пожал плечами Гурьев. - В этом его, если хотите, главное свойство - то, что он всем равно необходим. Без наследования, без правопреемства - и жизнь сама закончится. Нет, никак без наследника нельзя. Никак.
– Интересный у вас, Яков Кириллович, взгляд на историю, - задумчиво сказал Сталин, священнодействуя - в который раз в эту ночь - над трубкой. - Интересный. Не марксистский, совсем не марксистский, но интересный. Очень. Доходчиво излагаете. Красиво. И стройно у вас выходит - да, ничего не скажешь.
– Так ведь все эти унылые завывания о производительных силах и производственных отношениях - они ведь ничего толком не объясняют. Путают. А я - напротив, распутываю. Объясняю. И вообще, знаете: все эти "измы" - это ведь так, детская забава пытливого разума. А нам с вами друг перед другом - к чему притворство?
– Наследник, значит, - Сталин вынул изо рта трубку, осторожно, словно драгоценность, пристроил мундштук на край массивной пепельницы. - Наследник. Царь.
– А хоть бы и так, - улыбнулся Гурьев. - Чем, например, товарищ Сталин от царя отличается? Только формой, но никак не существом.
– Отличается, Яков Кириллович. И вам это получше других известно. Именно существом отличается. Может быть, вы полагаете, что товарищ Сталин этого не понимает? Так вот - ошибаетесь. Понимает. Хорошо понимает. Лучше многих понимает.
– Потому и решение лежит прямо на поверхности, - кивнул Гурьев. - А название - это важно, крайне важно и крайне существенно. Но и это мы тоже придумаем. В своё время.
– А не опасаетесь, Яков Кириллович, что люди вас не поддержат?
– Люди? - Гурьев сделал вид, что задумался. - Народ творит историю в лице и руками лучших своих представителей, Иосиф Виссарионович. Роль личности в истории - тот самый камень, на котором марксизм спотыкается, падает и с треском ломает себе шею. Да зачем я вас уговариваю - вы сами убеждаетесь в этом едва ли не ежедневно. Народу нужно заботиться о хлебе насущном - а о такой ерунде, как история, ему даже думать некогда. Чувство истории, тем более, такое острое, как у вас, извините за резкость, далеко не всем присуще.
– Мне? Да, мне присуще. Как и вам.
– И мне присуще, только хвастаться тут нечем - врождёнными качествами, как умом или красотой, воспитанному человеку гордиться не пристало. Ваше, выстраданное - именно поэтому во много крат ценней.
– Значит, всё-таки царь. Ладно. Допустим, это интересно. Интересно России. Интересно, что скрывать, и лично товарищу Сталину. Да. Интересно. А есть ли у вас, Яков Кириллович, конкретные предложения? - Сталин прищурился, рассматривая Гурьева.
– Есть, Иосиф Виссарионович. Не у Якова Кирилловича - у товарища Сталина. И очень много. И что характерно - ни одного завирального, невыполнимого, невозможного. Мои друзья подадут товарищу Сталину мысли товарища Сталина, оформленные очень красиво и замечательно детально - в виде проектов постановлений и резолюций. И сами же бросятся это всё воплощать в жизнь. Строить и муштровать аппарат, рвать зубами глотки. Готовить элиту. Чистить страну. А товарищ Сталин обеспечит им возможность работать - назначит какого-нибудь троцкиста-зиновьевца, который, завывая от счастья, - облекли доверием, простили! - перебьёт всю эту троцкистско-бухаринскую, право-левую сволочь, всех этих пламенных рррыволюцыонэров, которые только горло на митингах драть горазды, а больше ровным счётом ни на что не способны. Всех этих горе-вояк, троцкистов-танкистов-кавалеристов, мечтающих затопить железным танковым морем весь мир, вместо того, чтобы строить державу. А как же социализм, как же счастье всех трудящихся, спросит Якова Кирилловича товарищ Сталин. А никак, ответит Яков Кириллович товарищу Сталину. И Яков Кириллович, и товарищ Сталин уже давно выросли, чтобы верить всерьёз в эти глупые троцкистско-бухаринские сказки. Держава - это реально. А счастье, справедливость - это миф. Оставим это товаристчу Троцкаму. Хай себе тешится. Великий Сталин выше этого. Неизмеримо выше. Великий Сталин - не узурпатор, не убийца партии, не предатель Ленина. Великий Сталин, Иосиф, сын Виссариона - великий государь, равный Ивану, сыну Василия, и Петру, сыну Алексея. Великий Сталин - созидатель и собиратель державы, строитель Великой Империи от моря Волошского до моря Жёлтого, от моря Белого до моря Чёрного, от Варшавы до Порт-Артура. Собравший, создавший её для царя и щедро, великодушно вручивший царю - храни, царь-государь, державу русскую, не урони ни деревца, ни камушка! Как, Иосиф Виссарионович? Чувствуете себя персонажем "Фауста" Гёте?
– И это вы знаете, - покачал головой Сталин. - Удивительный вы человек, Яков Кириллович. Интересный человек. И друзья у вас такие?
– Друзья - это эвфемизм, Иосиф Виссарионович, - вздохнул Гурьев. - Разве может такой человек, как вы или я, позволить себе иметь друзей, Иосиф Виссарионович? Друзья - это не для нас. Вот мы с вами - да, мы можем попробовать подружиться.
– И кто же это? Помощники? Подручные?
– Подручные - это у палачей, Иосиф Виссарионович. А у нас с вами - соратники, соработники. Сотрудники.
– И много их?
– Нет, - пожал плечами Гурьев. - А зачем их - много? Нужны правильные люди на самых важных, ответственных местах. Ключевых. Правильный инструмент в нужной точке приложения сил. Вы боитесь моих друзей, Иосиф Виссарионович? Вот это совершенно напрасно. Они-то как раз понимают, кто вы. Почему именно вы. Меня на месте товарища Сталина гораздо больше пугали бы какие-нибудь дуры, которые носятся по Москве и рассказывают всем подряд, что её с Борей дети любят сначала товарища Сталина, а потом уже её Борю и её, дуру. Это психоз, а психопатов я опасаюсь. Да они и бесполезны вовсе, психопаты.
– И в этом тоже товарищ Сталин виноват?
– Конечно, нет. Просто товарищу Сталину нужно подать вместо шашки - скальпель. Товарищ Сталин - прекрасный хирург, только вот шашкой в ране ковыряться очень уж несподручно. Вот тут и появляется, как чёртик из коробочки, Яков Кириллович со своими друзьями. С великолепным набором хирургических инструментов отечественного и зарубежного производства, новеньким автоклавом из нержавеющей стали, яркими галогеновыми прожекторами, с инструкциями по применению, антисептическими средствами и прочими, абсолютно для настоящего хирурга необходимыми, причиндалами. А этих, у которых для хирурга - такого хирурга! - ничего, кроме старой ржавой шашки, не нашлось, - Гурьев в недоумении развёл руками и вздохнул. - Да зачем же они нужны?
– Выходит, что никак товарищу Сталину без Якова Кирилловича не обойтись?
– Товарищу Сталину никак невозможно, в первую очередь, обойтись без товарища Сталина. Товарища Сталина никто заменить не может. Товарища Сталина, который понимает, что он станет делать, а, главное, каким способом. Потому что в этом случае нет равных товарищу Сталину. Никто не сможет, не сдюжит. А товарищ Сталин - сделает. А Яков Кириллович… Что ж. Можно и на костылях выучиться бегать. Вот только костыли - не ноги. Так что - не исключена вероятность, что и Яков Кириллович окажется товарищу Сталину весьма кстати. Ведь что такое чудо? Чудо - это хороший инструмент в умелых руках. А когда руки кривые, то и самым дорогим инструментом можно лишь очень больно пораниться.
– И что же - каждый раз Яков Кириллович будет вот так, посреди ночи, ниоткуда появляться? Охранников усыплять? А то и убивать. Нехорошо ведь это. Нехорошо.
– Да зачем же, Иосиф Виссарионович? Ни к чему нам с вами такие сложности. Просто, когда товарищу Сталину захочется посидеть у комелька с Яковом Кирилловичем, товарищ Сталин поднимет трубочку городского автоматического телефона, наберёт на диске заветные циферки - какие, Яков Кириллович товарищу Сталину потом скажет - и произнесёт в мембрану, тихо и веско, как только он один и умеет: передайте Якову Кирилловичу, что его хотят видеть. И назовёт время и место. А если не назовёт - это значит: немедленно. Заодно товарищ Сталин сможет выяснить, на что способны его ягодки и берёзки.
– И что же выяснится?
– Выяснится, что фокусы Якова Кирилловича им не по зубам. А потом товарищ Сталин с Яковом Кирилловичем сядут рядком да подумают ладком, как такое безобразие устранить.
– Да, - вздохнул Сталин. - Очень интересно. И что же? Столько всего товарищу Сталину пообещав - ничего у товарища Сталина не попросите, Яков Кириллович? Что-нибудь такое, что можно потрогать? Для себя лично?
– Ну, кажется, у товарища Сталина была возможность убедиться, что Яков Кириллович - не дурак. Да и мы ведь уже обсуждали это, Иосиф Виссарионович: из того, что вы мне можете дать, мне ровным счётом ничего не нужно, - необходимые для работы инструменты вы мне по списку выдадите, но и только. А того, что мне нужно, у вас просто-напросто нет. Так зачем же я стану портить товарищу Сталину впечатление - просить невозможного? Нет. Не таков Яков Кириллович. Не станет он этого делать.
– А что станет?
– А встанет - и уйдёт. Даст товарищу Сталину как следует всё обдумать. А потом товарищ Сталин даст Якову Кирилловичу знать, что готов принять его друзей с проектами постановлений и резолюций. И все у нас, Иосиф Виссарионович, получится. Годится такой план действий?
– И как же Яков Кириллович узнает, что товарищ Сталин готов рассмотреть его проекты? Циферки-то Яков Кириллович не назвал? Не три ли шестёрки?
– Обижаете, Иосиф Виссарионович. Обижаете. О такой чепухе, о таких мелочах товарищу Сталину совершенно не следует беспокоиться, - просиял Гурьев. - И товарищу Сталину нужно всё-таки запомнить: нет у Якова Кирилловича никаких проектов. Все проекты - у Сталина, от Сталина, через Сталина - для державы. Всё произойдёт - совершенно как будто само собой. А потом будет всё - и беседы у комелька, и обещанная иглотерапия, и жизнь, и слёзы, и даже, возможно, любовь. И даже, возможно, взаимная.
– Прекрасно, - кивнул Сталин. - Просто прекрасно.
– И я так думаю. Ну, а теперь - позвольте мне откланяться, Иосиф Виссарионович.
– Вот так?
– Да. Именно так.
– Что же. - Сталин посмотрел в сторону, шевельнул усами - кажется, улыбнулся. И воткнул в Гурьева свой невыносимый янтарный взгляд: - До свидания, Яков Кириллович. До свидания. Было очень, очень интересно с вами познакомиться.
– Более, чем взаимно, - Гурьев поклонился.
Глядя на то место, где только что стоял Гурьев, Сталин ухватился рукой за стол и, попятившись на пару шагов, опустился на стул. Потом взялся рукой за горло и зарычал - на одной низкой ноте, зарычал очень тихо и страшно. А потом - улыбнулся. Никто, никогда не видел ещё на сталинском лице такой улыбки.
Сталин понял, кто к нему приходил. К Сталину приходил Сталин. Сталин - из волшебного зеркала. Молодой Сталин. Красивый. Сталин, которому нечего бояться. Сталин, умеющий плести волшебное кружево слов, - на любом языке. К Сталину приходил Сталин - и ясно, что ему ничего не нужно. Что может попросить у Сталина - Сталин?! У Сталина всё есть. Есть даже то, в чём никто, кроме Сталина, не уверен - жизнь после смерти. Интересно, - есть Бог? Наверное, есть. Не добрый, как у попов. Сильный. Жёсткий. Жестокий. Безжалостный. Хозяин. Воздающий по заслугам. Это я, подумал Сталин. Кто же ещё?! Конечно, это я. Он - это я.
Он проработал всю ночь, до самого рассвета. Работалось удивительно хорошо - голова была чистой и какой-то хрустально-прозрачной, мысли легко складывались в предложения, короткие, ясные, точные, как снайперские выстрелы. И на рассвете Сталин лёг спать - и уснул мгновенно, как ребёнок. И проснулся только тогда, когда в дверь осторожно постучали.
– Войдите! - громко сказал Сталин, садясь на диване и отбрасывая в сторону тоненькое, вытертое солдатское одеяло.
В кабинет протиснулся Власик - сине-зелёный от ужаса, помятый. И начал сползать по косяку двери:
– Т-т-т-т… Т-т-това-а-а-а-рищ Ст-т-т-т-а-а-а-лин… В-вы-ы… Ж-жи-и-ы-ы-вы-ы…
– Я жив, - спокойно кивнул Сталин, рассматривая Власика тигриными глазами. - Я жив, товарищ Власик. А что случилось?
Я-то жив, подумал Сталин. А вот вы все - уже мертвецы.
И он осторожно погладил усы, пряча за этим жестом торжествующую улыбку.
Москва, Кремль. Ноябрь 1935 г.
– Допустим, вам действительно не бывает ни жарко, ни холодно, - кивнул Сталин. - Но вы, по-моему, не дух. Вам нужно есть, пить, спать. Где-то жить. Разве нет?
– Конечно, - вздохнул в ответ Гурьев. - Но зачем же быть при этом официальным советником товарища Сталина? Можно быть сторожем. Или принимать стеклотару. А к товарищу Сталину просто заходить поболтать. Никаких обязательств. Ни с моей стороны, ни со стороны товарища Сталина. Мы будем присматриваться друг к другу, проверять наши взаимные чувства. Разговаривать. Беседовать. О том, о сём. Обо всём. Товарищ Сталин будет знать, что Якову Кирилловичу от него ничего не нужно. И Яков Кириллович будет знать, что товарищ Сталин искренне заинтересован в том, чтобы, иносказательно говоря, жениться на Якове Кирилловиче - доказать ему свои абсолютные серьёзность, чистоту и глубину намерений. Чтобы Яков Кириллович ему поверил - и показал наследника.
– А вы не верите товарищу Сталину? - улыбка снова промелькнула в сталинских усах.
– И снова не в этом дело, Иосиф Виссарионович, - улыбнулся в ответ Гурьев. - Дело в том, что ради награды человеку следует потрудиться. Даже великому Сталину. Только тогда человек - даже великий Сталин - будет относиться к награде так, как награда того заслуживает. И к себе самому тоже.
– Это верно, - кивнул Сталин, снова берясь за трубку. - Но ведь люди любопытны, Яков Кириллович. Даже товарищ Сталин иногда любопытен.
– Ещё бы, - покладисто кивнул Гурьев. - Конечно, товарищ Сталин не будет ждать у моря погоды и милостей от природы. Товарищ Сталин даст отмашку товарищу Ягоде, товарищу Берзину, товарищу Литвинову. И эти товарищи, конечно же, будут искать товарищу Сталину то, что спрятал от товарища Сталина злой, противный и ужасно недоверчивый Яков Кириллович. И даже, возможно, найдут. А может, и не найдут - это, опять же, неважно. Ну, найдут. И что? Заточат в каменный мешок? Убьют? А для чего?! Если Великий Сталин не объявит наследника - Наследником, не введёт в оборот в этом качестве - зачем он нужен? Кому опасен? Бессмысленно.
– Почему?
– Потому что товарищу Сталину наследник куда нужнее, чем Якову Кирилловичу. Во много, много раз. Потому что от этого зависит дело всей его жизни. Поэтому - очень важно, чтобы товарищ Сталин заслужил наследника. Тогда он его увидит. И Яков Кириллович обещает товарищу Сталину - наследник товарищу Сталину очень, очень понравится. Понравится хотя бы тем, что сможет бестрепетно товарищу Сталину в глаза заглянуть. Он потому и находится сейчас далеко-далеко, чтобы все узнали, когда время придёт - ни в чём, ни в чём не замешан. Не царское это дело - навоз разгребать. И плохо, когда такое творить, кроме царя, некому. Но для того, чтобы всё получилось, товарищ Сталин должен понимать, и понимать очень хорошо: невозможно пришить живую голову к мёртвому телу и заставить его скакать. Надо подготовить почву. Поэтому товарищ Сталин будет с Яковом Кирилловичем иногда разговаривать. И с его друзьями он тоже будет иногда разговаривать. И даже иногда кое-что им разрешать - и никому-никому из своих тупых засранцев-прихлебателей, мародёров и бездарей, всех этих хохряковых-куманьковых, ничего не станет объяснять. Во-первых, потому, что он - Великий Сталин, а они - прихлебатели и засранцы. Во-вторых, потому, что бесполезно - к чему метать бисер перед свиньями? У товарища Сталина есть теперь цель - и не какая-то там вонючая троцкистская мировая рррыволюция. Что - разве важно товарищу Сталину быть не хуже Троцкого? Разве хочет товарищ Сталин выполнить "завещание Троцкого"? Помилуйте, - да зачем же?! Теперь цель гораздо реальнее. Великая держава, которая обеспечивает Великое Мировое Равновесие - одним лишь своим существованием. Срединная Империя. Не китайский муравейник с его церемониями, а настоящая империя - мощная, динамичная, с компактной, профессионально подготовленной и отлично вооружённой армией, с молодой, белозубой и яркой элитой, с самой передовой наукой и техникой, с великолепной сбалансированной промышленностью, с зажиточными крестьянами, а не колхозным быдлом, с грамотными квалифицированными рабочими, а не с рабами, прикованными к тачке. Постепенно, шаг за шагом. Не завтра, и даже не третьего дня. Но - неуклонно. И все будут знать - это сделал Великий Сталин. И его имя, и его дело будут жить в веках. Всё это он, Великий Сталин, а не какой-то там Яков Кириллович Энский. А Яков Кириллович - он будет тут, рядышком. Подставит плечо, протянет руку. Ну, и если кто-нибудь будет товарищу Сталину серьёзно палки в колёса втыкать - тогда, конечно, Яков Кириллович резво такого мазурика укоротит, на голову-другую. Есть у Якова Кирилловича такая слабость - любит он, в общем, сабелькой махнуть, особенно, если дело того требует. Как вам, а, Иосиф Виссарионович? Причем, что самое интересное - это ведь не я всё придумал. Это всё он, товарищ Сталин придумал. Это его мысли. Слова, конечно, мои, а мысли - его. Все-все. Уж за это я вам ручаюсь, Иосиф Виссарионович.
– Ну, хорошо, - Сталин на мгновение остановился, но тут же продолжил свой "бег". И медленно, размеренно повторил: - Хорошо. Яков Кириллович. Допустим, у вас действительно серьёзные, очень серьёзные намерения - да, это очевидно. Допустим, вы действительно верите в то, что говорите.
– А вы мне не верите.
– Не нужно меня перебивать, - тихо, но с явным неудовольствием проговорил Сталин. - Не нужно этого делать, Яков Кириллович. Я закончу свою мысль. Да, вы, очевидно, и не агент, и не шпион - вы для этого слишком умны и слишком себя уважаете. Это, действительно, повторюсь, очевидно. Хорошо. Вернуть себе, да и не только себе, свою страну - да, это, пожалуй, достойная вас задача. От каждого - по способностям, это очень правильно, очень. Ответьте мне, Яков Кириллович, на один вопрос. Кто отнял у вас вашу страну? Большевики? Ленин? Сталин? Кто виноват? Кто должен понести наказание?
– Фамилии, явки, адреса, - Гурьев вздохнул, трагически приподнял брови. - А я, в свою очередь, спрошу вас, Иосиф Виссарионович: чего вы ждёте от меня - ответа или каких-то гарантий?
– Гарантий? - удивился Сталин.
– Ну да, - Гурьев улыбнулся. - Гарантий личной неприкосновенности, например. Или уверений в преданности делу Ленина - Сталина. Не будет этого, Иосиф Виссарионович. Ни уверений, ни гарантий. А ответ будет. - Гурьев сжал пальцами гладко выбритый подбородок и потянул их пачки на столе перед собой новую папиросу. - Я допускаю: в это трудно поверить. Но - я не собираюсь никого обвинять. И ни с кем сводить счёты я тоже не собираюсь. Я говорю так гладко и спокойно потому, Иосиф Виссарионович, что не однажды и не одному человеку успел это объяснить. Взгляд на большевиков, как на "виноватых во всём" - до того смехотворен, что недостоин обсуждения вовсе. Вставать на чью-либо сторону - красных ли, белых ли - забава, которая взрослого человека в наши дни отнюдь не украсит. Когда виноваты все - невозможно встать на чью-то сторону. Когда виноваты все - не виноват никто. А когда никто не виноват - это значит, что все виноваты.
– Вот как, - Сталин остановился, подошёл к столу, отодвинул стул, сел. Выложил руки на стол, продолжая держать ими трубку, и, тяжело посмотрев на собеседника, повторил: - Вот как. Продолжайте, Яков Кириллович. Продолжайте. Я слушаю. Значит, по-вашему, все виноваты?
– Точно так, Иосиф Виссарионович, - все. И вы, и я, конечно же, в том числе. Поэтому сводить счёты и мстить - это сводить счёты с собой и мстить самому себе. А мы должны быть умнее. Да, большевики наворотили неведомо что, наломали дров - кто же будет с этим спорить. И ещё наломают - это уж как в России водится. Некоторые думают, будто на месте большевиков у них вышло бы лучше. А я - сомневаюсь, и сильно. И думаю, нет у нас времени на бесплодные споры о том, у кого вышло бы лучше - у белых без красных или у зелёных без синих. Двести лет русское общество боролось с самодержавием, и не было в этой борьбе ни правды, ни смысла, - ни с чьей стороны. Правда в том, что борьба эта закончилась взаимным уничтожением - то есть единственным, чем и могла закончиться такая борьба. Зло невозможно победить добром - только другим злом, под именем добра успешнее вербующим себе сторонников. И теперь, когда не осталось уже ни красных, ни белых, всё придётся начинать сначала. Россию. Империю - ибо Россия рождена империей и обречена ею быть на вечные времена. Но если вы думаете, будто я пришёл мирить остатки красных с ошмётками белых - вы опять ошибаетесь. Это произойдёт само собой, но несколько позже. Хотя, конечно же, не без усилий с моей стороны.
– Вы любите говорить загадками, Яков Кириллович, - покачал головой Сталин.
– А товарищ Сталин не любит загадок, - подхватил Гурьев. - И в этом я товарища Сталина очень хорошо понимаю. К сожалению, всего сразу без всяких загадок я рассказать не могу. Нужна соответствующая подготовка. И мне, и товарищу Сталину.
– А вы начните, Яков Кириллович, - мягко посоветовал Сталин. - Времени, как я понимаю, достаточно, а мысли свои вы чётко, легко излагаете, прямо слушать приятно. Вот, о борьбе русского общества с самодержавием - очень, очень здравая мысль.
– Да что ж в ней такого особенного? - удивился Гурьев. - Обыкновенная мысль, естественная, можно сказать. Помните, Иосиф Виссарионович, был такой царь - Пётр Третий? Тот, что изволил даровать "Указ о вольности дворянской". Этим указом родил прусский капрал не больше, не меньше, как русскую интеллигенцию. То самое "общество". Родил литературу с поэзией и музыку с живописью - и забил первый, можно сказать, гвоздь в гроб Российской Империи. Нет, нет, это не Фридрих его надоумил, - отнюдь. До такого иезуитского способа уничтожить Россию и сам господин Лойола [39]не додумался бы. Такие фортели, поверьте, только случайно в голову приходят, а если и нашёптывает их кто - так это не люди, а бесы, которым человеческая природа куда лучше, нежели нам самим, известна. Вы следите, Иосиф Виссарионович? Это ведь интеллигенция развоевалась - "служить бы рад, прислуживаться тошно". Создайте мне условия для службы, а я ужо подумаю - соизволить мне вам послужить или того, лучше в Париж, к кокоткам. Прежде о Париже и в ум не взбрело б - некогда, службу государеву справлять надобно. Но вышла вольность по указу безмозглого царя, коему наплевать было на Россию, и - пожалуйте бриться. И началась война с проклятым царизмом - в первую очередь за то, чтобы означенную "вольность" отменить не умудрились. Только самые совестливые из них задумывались: как же так - нас, дворян, от тягла избавили, а народишко - ещё пуще в ярмо запрягли? Несправедливо - надо, значит, и народ освободить. Освободить - да вот только не от себя самих, отныне бессовестных дармоедов, а от государства, от России, освободить. Вот куда их вольность вывернулась, вот как осознали они свободу. Вот кому Россия, государство, империя менее всего требовалась. А большевики - это, Иосиф Виссарионович, не причина, а следствие. Сначала - Чацкий с Печориным, потом - Базаров с Верой Павловной, а там уж и до Ленина с Троцким рукой подать. Но вот Иосиф Виссарионович Сталин - это уже явление совершенно иного порядка. Именно поэтому я тут у вас и сижу. В первую очередь потому, что сталинская партия - это не партия в политическом смысле слова. Это форма государственной службы. Но - заметьте, Иосиф Виссарионович: ведь служить не хотят. Получать, как за службу, очень даже желают, а вот служить готовы буквально единицы. Дворянской служилой закваски, что от Рюрика до Петра ставилась, хоть на полтораста лет хватило, а этих - без закваски - и на год не хватает. А что будет без Сталина - и вовсе представить страшно.
– А вы знаете, как это исправить.
– Знаю. Вот тут и лежит причина нашего с вами будущего трогательного единства: в необходимости службы и дружбы. Друг без друга у нас - ни у вас, ни у меня - ничего не получится, а вместе - очень даже может быть. Подумайте, Иосиф Виссарионович. С одной стороны, Россия никуда не делась, как никуда не делась и не могла деться необходимость ей служить. С другой стороны, кто-то должен воплощать в себе символ России, русского государства - но не я и даже не вы, а уж тем более не дурацкая аббревиатура со скобочками. По всему выходит - никак нам с вами, Иосиф Виссарионович, без наследника не обойтись.
– То есть наследник нужен не одному лишь товарищу Сталину, - с ноткой, как показалось Гурьеву, удовлетворения произнёс Сталин.
– А что же в этом удивительного, - пожал плечами Гурьев. - В этом его, если хотите, главное свойство - то, что он всем равно необходим. Без наследования, без правопреемства - и жизнь сама закончится. Нет, никак без наследника нельзя. Никак.
– Интересный у вас, Яков Кириллович, взгляд на историю, - задумчиво сказал Сталин, священнодействуя - в который раз в эту ночь - над трубкой. - Интересный. Не марксистский, совсем не марксистский, но интересный. Очень. Доходчиво излагаете. Красиво. И стройно у вас выходит - да, ничего не скажешь.
– Так ведь все эти унылые завывания о производительных силах и производственных отношениях - они ведь ничего толком не объясняют. Путают. А я - напротив, распутываю. Объясняю. И вообще, знаете: все эти "измы" - это ведь так, детская забава пытливого разума. А нам с вами друг перед другом - к чему притворство?
– Наследник, значит, - Сталин вынул изо рта трубку, осторожно, словно драгоценность, пристроил мундштук на край массивной пепельницы. - Наследник. Царь.
– А хоть бы и так, - улыбнулся Гурьев. - Чем, например, товарищ Сталин от царя отличается? Только формой, но никак не существом.
– Отличается, Яков Кириллович. И вам это получше других известно. Именно существом отличается. Может быть, вы полагаете, что товарищ Сталин этого не понимает? Так вот - ошибаетесь. Понимает. Хорошо понимает. Лучше многих понимает.
– Потому и решение лежит прямо на поверхности, - кивнул Гурьев. - А название - это важно, крайне важно и крайне существенно. Но и это мы тоже придумаем. В своё время.
– А не опасаетесь, Яков Кириллович, что люди вас не поддержат?
– Люди? - Гурьев сделал вид, что задумался. - Народ творит историю в лице и руками лучших своих представителей, Иосиф Виссарионович. Роль личности в истории - тот самый камень, на котором марксизм спотыкается, падает и с треском ломает себе шею. Да зачем я вас уговариваю - вы сами убеждаетесь в этом едва ли не ежедневно. Народу нужно заботиться о хлебе насущном - а о такой ерунде, как история, ему даже думать некогда. Чувство истории, тем более, такое острое, как у вас, извините за резкость, далеко не всем присуще.
– Мне? Да, мне присуще. Как и вам.
– И мне присуще, только хвастаться тут нечем - врождёнными качествами, как умом или красотой, воспитанному человеку гордиться не пристало. Ваше, выстраданное - именно поэтому во много крат ценней.
– Значит, всё-таки царь. Ладно. Допустим, это интересно. Интересно России. Интересно, что скрывать, и лично товарищу Сталину. Да. Интересно. А есть ли у вас, Яков Кириллович, конкретные предложения? - Сталин прищурился, рассматривая Гурьева.
– Есть, Иосиф Виссарионович. Не у Якова Кирилловича - у товарища Сталина. И очень много. И что характерно - ни одного завирального, невыполнимого, невозможного. Мои друзья подадут товарищу Сталину мысли товарища Сталина, оформленные очень красиво и замечательно детально - в виде проектов постановлений и резолюций. И сами же бросятся это всё воплощать в жизнь. Строить и муштровать аппарат, рвать зубами глотки. Готовить элиту. Чистить страну. А товарищ Сталин обеспечит им возможность работать - назначит какого-нибудь троцкиста-зиновьевца, который, завывая от счастья, - облекли доверием, простили! - перебьёт всю эту троцкистско-бухаринскую, право-левую сволочь, всех этих пламенных рррыволюцыонэров, которые только горло на митингах драть горазды, а больше ровным счётом ни на что не способны. Всех этих горе-вояк, троцкистов-танкистов-кавалеристов, мечтающих затопить железным танковым морем весь мир, вместо того, чтобы строить державу. А как же социализм, как же счастье всех трудящихся, спросит Якова Кирилловича товарищ Сталин. А никак, ответит Яков Кириллович товарищу Сталину. И Яков Кириллович, и товарищ Сталин уже давно выросли, чтобы верить всерьёз в эти глупые троцкистско-бухаринские сказки. Держава - это реально. А счастье, справедливость - это миф. Оставим это товаристчу Троцкаму. Хай себе тешится. Великий Сталин выше этого. Неизмеримо выше. Великий Сталин - не узурпатор, не убийца партии, не предатель Ленина. Великий Сталин, Иосиф, сын Виссариона - великий государь, равный Ивану, сыну Василия, и Петру, сыну Алексея. Великий Сталин - созидатель и собиратель державы, строитель Великой Империи от моря Волошского до моря Жёлтого, от моря Белого до моря Чёрного, от Варшавы до Порт-Артура. Собравший, создавший её для царя и щедро, великодушно вручивший царю - храни, царь-государь, державу русскую, не урони ни деревца, ни камушка! Как, Иосиф Виссарионович? Чувствуете себя персонажем "Фауста" Гёте?
– И это вы знаете, - покачал головой Сталин. - Удивительный вы человек, Яков Кириллович. Интересный человек. И друзья у вас такие?
– Друзья - это эвфемизм, Иосиф Виссарионович, - вздохнул Гурьев. - Разве может такой человек, как вы или я, позволить себе иметь друзей, Иосиф Виссарионович? Друзья - это не для нас. Вот мы с вами - да, мы можем попробовать подружиться.
– И кто же это? Помощники? Подручные?
– Подручные - это у палачей, Иосиф Виссарионович. А у нас с вами - соратники, соработники. Сотрудники.
– И много их?
– Нет, - пожал плечами Гурьев. - А зачем их - много? Нужны правильные люди на самых важных, ответственных местах. Ключевых. Правильный инструмент в нужной точке приложения сил. Вы боитесь моих друзей, Иосиф Виссарионович? Вот это совершенно напрасно. Они-то как раз понимают, кто вы. Почему именно вы. Меня на месте товарища Сталина гораздо больше пугали бы какие-нибудь дуры, которые носятся по Москве и рассказывают всем подряд, что её с Борей дети любят сначала товарища Сталина, а потом уже её Борю и её, дуру. Это психоз, а психопатов я опасаюсь. Да они и бесполезны вовсе, психопаты.
– И в этом тоже товарищ Сталин виноват?
– Конечно, нет. Просто товарищу Сталину нужно подать вместо шашки - скальпель. Товарищ Сталин - прекрасный хирург, только вот шашкой в ране ковыряться очень уж несподручно. Вот тут и появляется, как чёртик из коробочки, Яков Кириллович со своими друзьями. С великолепным набором хирургических инструментов отечественного и зарубежного производства, новеньким автоклавом из нержавеющей стали, яркими галогеновыми прожекторами, с инструкциями по применению, антисептическими средствами и прочими, абсолютно для настоящего хирурга необходимыми, причиндалами. А этих, у которых для хирурга - такого хирурга! - ничего, кроме старой ржавой шашки, не нашлось, - Гурьев в недоумении развёл руками и вздохнул. - Да зачем же они нужны?
– Выходит, что никак товарищу Сталину без Якова Кирилловича не обойтись?
– Товарищу Сталину никак невозможно, в первую очередь, обойтись без товарища Сталина. Товарища Сталина никто заменить не может. Товарища Сталина, который понимает, что он станет делать, а, главное, каким способом. Потому что в этом случае нет равных товарищу Сталину. Никто не сможет, не сдюжит. А товарищ Сталин - сделает. А Яков Кириллович… Что ж. Можно и на костылях выучиться бегать. Вот только костыли - не ноги. Так что - не исключена вероятность, что и Яков Кириллович окажется товарищу Сталину весьма кстати. Ведь что такое чудо? Чудо - это хороший инструмент в умелых руках. А когда руки кривые, то и самым дорогим инструментом можно лишь очень больно пораниться.
– И что же - каждый раз Яков Кириллович будет вот так, посреди ночи, ниоткуда появляться? Охранников усыплять? А то и убивать. Нехорошо ведь это. Нехорошо.
– Да зачем же, Иосиф Виссарионович? Ни к чему нам с вами такие сложности. Просто, когда товарищу Сталину захочется посидеть у комелька с Яковом Кирилловичем, товарищ Сталин поднимет трубочку городского автоматического телефона, наберёт на диске заветные циферки - какие, Яков Кириллович товарищу Сталину потом скажет - и произнесёт в мембрану, тихо и веско, как только он один и умеет: передайте Якову Кирилловичу, что его хотят видеть. И назовёт время и место. А если не назовёт - это значит: немедленно. Заодно товарищ Сталин сможет выяснить, на что способны его ягодки и берёзки.
– И что же выяснится?
– Выяснится, что фокусы Якова Кирилловича им не по зубам. А потом товарищ Сталин с Яковом Кирилловичем сядут рядком да подумают ладком, как такое безобразие устранить.
– Да, - вздохнул Сталин. - Очень интересно. И что же? Столько всего товарищу Сталину пообещав - ничего у товарища Сталина не попросите, Яков Кириллович? Что-нибудь такое, что можно потрогать? Для себя лично?
– Ну, кажется, у товарища Сталина была возможность убедиться, что Яков Кириллович - не дурак. Да и мы ведь уже обсуждали это, Иосиф Виссарионович: из того, что вы мне можете дать, мне ровным счётом ничего не нужно, - необходимые для работы инструменты вы мне по списку выдадите, но и только. А того, что мне нужно, у вас просто-напросто нет. Так зачем же я стану портить товарищу Сталину впечатление - просить невозможного? Нет. Не таков Яков Кириллович. Не станет он этого делать.
– А что станет?
– А встанет - и уйдёт. Даст товарищу Сталину как следует всё обдумать. А потом товарищ Сталин даст Якову Кирилловичу знать, что готов принять его друзей с проектами постановлений и резолюций. И все у нас, Иосиф Виссарионович, получится. Годится такой план действий?
– И как же Яков Кириллович узнает, что товарищ Сталин готов рассмотреть его проекты? Циферки-то Яков Кириллович не назвал? Не три ли шестёрки?
– Обижаете, Иосиф Виссарионович. Обижаете. О такой чепухе, о таких мелочах товарищу Сталину совершенно не следует беспокоиться, - просиял Гурьев. - И товарищу Сталину нужно всё-таки запомнить: нет у Якова Кирилловича никаких проектов. Все проекты - у Сталина, от Сталина, через Сталина - для державы. Всё произойдёт - совершенно как будто само собой. А потом будет всё - и беседы у комелька, и обещанная иглотерапия, и жизнь, и слёзы, и даже, возможно, любовь. И даже, возможно, взаимная.
– Прекрасно, - кивнул Сталин. - Просто прекрасно.
– И я так думаю. Ну, а теперь - позвольте мне откланяться, Иосиф Виссарионович.
– Вот так?
– Да. Именно так.
– Что же. - Сталин посмотрел в сторону, шевельнул усами - кажется, улыбнулся. И воткнул в Гурьева свой невыносимый янтарный взгляд: - До свидания, Яков Кириллович. До свидания. Было очень, очень интересно с вами познакомиться.
– Более, чем взаимно, - Гурьев поклонился.
Глядя на то место, где только что стоял Гурьев, Сталин ухватился рукой за стол и, попятившись на пару шагов, опустился на стул. Потом взялся рукой за горло и зарычал - на одной низкой ноте, зарычал очень тихо и страшно. А потом - улыбнулся. Никто, никогда не видел ещё на сталинском лице такой улыбки.
Сталин понял, кто к нему приходил. К Сталину приходил Сталин. Сталин - из волшебного зеркала. Молодой Сталин. Красивый. Сталин, которому нечего бояться. Сталин, умеющий плести волшебное кружево слов, - на любом языке. К Сталину приходил Сталин - и ясно, что ему ничего не нужно. Что может попросить у Сталина - Сталин?! У Сталина всё есть. Есть даже то, в чём никто, кроме Сталина, не уверен - жизнь после смерти. Интересно, - есть Бог? Наверное, есть. Не добрый, как у попов. Сильный. Жёсткий. Жестокий. Безжалостный. Хозяин. Воздающий по заслугам. Это я, подумал Сталин. Кто же ещё?! Конечно, это я. Он - это я.
Он проработал всю ночь, до самого рассвета. Работалось удивительно хорошо - голова была чистой и какой-то хрустально-прозрачной, мысли легко складывались в предложения, короткие, ясные, точные, как снайперские выстрелы. И на рассвете Сталин лёг спать - и уснул мгновенно, как ребёнок. И проснулся только тогда, когда в дверь осторожно постучали.
– Войдите! - громко сказал Сталин, садясь на диване и отбрасывая в сторону тоненькое, вытертое солдатское одеяло.
В кабинет протиснулся Власик - сине-зелёный от ужаса, помятый. И начал сползать по косяку двери:
– Т-т-т-т… Т-т-това-а-а-а-рищ Ст-т-т-т-а-а-а-лин… В-вы-ы… Ж-жи-и-ы-ы-вы-ы…
– Я жив, - спокойно кивнул Сталин, рассматривая Власика тигриными глазами. - Я жив, товарищ Власик. А что случилось?
Я-то жив, подумал Сталин. А вот вы все - уже мертвецы.
И он осторожно погладил усы, пряча за этим жестом торжествующую улыбку.
Москва, Кремль. Ноябрь 1935 г.
Сталин смотрел на Ягоду - ждал. Сам скажет, решил Сталин. Вижу, нечего сказать. Дурак, дурак - ничего не может. Если Сталин прикажет - будет убивать. А сам - ничего не может. Ни на что не способен. Ну? Скажет или не скажет?
Ягода, видимо, всё-таки решился:
– Товарищ Сталин. По поводу вашего задания. Насчёт телефонного номера.
Ягода, видимо, всё-таки решился:
– Товарищ Сталин. По поводу вашего задания. Насчёт телефонного номера.