Страница:
* * *
УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР
О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений
Согласно представления Всесоюзного Центрального Совета Профессиональных Союзов - Президиум Верховного Совета СССР постановляет:
1. Перевести во всех государственных, кооперативных и общественных предприятиях и учреждениях работу с шестидневки на семидневную неделю, считая седьмой день недели - воскресенье - днем отдыха.
2. Запретить самовольный уход рабочих и служащих из государственных, кооперативных и общественных предприятий и учреждений, а также самовольный переход с одного предприятия на другое или из одного учреждения в другое. Уход с предприятия и учреждения, или переход с одного предприятия на другое и из одного учреждения в другое может разрешить только директор предприятия или начальник учреждения по заявлению работника (сотрудника) в срок, установленный соответствующим законодательством. "…"
3. Увеличить продолжительность рабочего дня рабочих и служащих во всех государственных, кооперативных и общественных предприятиях и учреждениях:
с семи до восьми часов - на предприятиях с семичасовым рабочим днем;
с шести до семи часов - для служащих учреждений, один день (вторник) - до десяти часов "…"
7. Настоящий Указ входит в силу с 1 июня 1937 года. "…"
* * *
[Секретариат ЦК ВКП(б)]
Информационно-аналитическая сводка (фрагмент)
СЕКРЕТНО т. Городецкому
(материалы прессы САСШ, перевод от 26.03.37 г.)
"…" Как мы сообщали "…", утром 11 марта практикующий в Ватикане врач, д-р Франческо Петаччи (по слухам, весьма близкий к итальянскому дуче), подвергся ужасному нападению огромной птицы, буквально растерзавшей свою несчастную жертву. "…" Ни полиция, ни власти Ватикана до сих пор не опубликовали никакой официальной версии этого невероятного происшествия. "…"
Следует признать, что в происшествии немало мистического. Как уже известно со слов очевидцев, д-р Петаччи подвергся нападению хищного пернатого, а именно - орла. Орёл же является геральдическим символом Пия Одиннадцатого. В кулуарах Ватикана давно циркулируют слухи о том, что, с тех пор как д-р Петаччи сделался практикующим врачом в Ватикане, состояние действующего Папы заметно ухудшилось. Всё это мгновенно стало достоянием широкой публики, и теперь мало кто может уверенно утверждать, что это, без сомнения, из ряда вон выходящее событие - простое совпадение. "…"
Последовавшие за этим происшествием события не только не проясняют случившегося, а, напротив, вызывают новые вопросы. Как известно, 14 марта во всех католических храмах Германии была зачитана энциклика Пия Одиннадцатого "Mit brennender Sorge", в которой сурово осуждается деятельность правительства Гитлера и партии НСДАП, в том числе антиеврейская политика Германии. А менее недели спустя, 19 марта, появилась энциклика "Divini Redemptoris", в которой Ватикан обрушивается с критикой на безбожный коммунизм. И даже те из нас, кто бесконечно далёк равно от религии и мистицизма, не может избавиться от ощущения, что между всеми этими событиями существует какая-то связь. "…"
По существу изложенного был задан вопрос т. Царёву, который заявил, что ему о происшествии известно, но оно оперативного значения не имеет. По своему обыкновению т. Царёв никаких подробностей не привёл.
Резолюция:??? Что зн. - не имеет??? Уточ.!
Городецкий (подпись)
* * *
[Секретариат ЦК ВКП(б)]
Информационно-аналитическая сводка (фрагмент)
СЕКРЕТНО т. Городецкому
1 сентября 1937 года. Инциденты у оз. Хасан (фрагмент)
"…" 40-я стрелковая дивизия к утру 2 августа заканчивала свое сосредоточение и на 2 августа получила задачу нанести противнику удар и овладеть районом высоты Безымянная - высота Заозерная. Здесь, несомненно, была проявлена поспешность. "…"
Сложившаяся обстановка не требовала столь быстрого действия, к тому же значительная часть командного состава дивизионов и командиры танковых батальонов были лишены возможности произвести 1-го августа засветло рекогносцировку и организовать взаимодействие на местности. В результате этой поспешности к 7 часам 2 августа (к началу наступления) часть артиллерии, прибывшей ночью, оказался не готовой, особенно его передний край, изучены не были, связь полностью развернуться не успела, левый фланг боевого порядка не мог начать наступление в назначенный приказом час. "…"
Т. о., очевидно, что командование группировки РККА оказалось слабо подготовленным к боевым действиям в реальных условиях. Оперативное руководство войсками осуществлялось на низком уровне, боевая подготовка зачастую подменялась политическими лозунгами, призывами к героизму и т. п. В ходе боевых действий выявлена слабая подготовка командного состава всех уровней, включая командиров отделений и взводов. "…"
Необходимо отметить, что причина конфликта лежит в технической плоскости, т. е. указанный инцидент имел место в результате халатного отношения руководства ЗабВО и ДВВО к вопросу чёткого и своевременного проведения процедуры демаркации госграницы в зоне ответственности, о необходимости чего не было доложено в соответствующие инстанции НКИД и НКО СССР. "…"
По предварительным оценкам, боевые и небоевые потери РККА в ходе конфликта составили ок. 3000 чел. личного состава, каковое соотношение, в т. ч. соотношение боевые/небоевые потери, является недопустимым. "…"
Японская сторона сделала из конфликта, на наш взгляд, надлежащие выводы. Помимо организации совместной с СССР демаркационной комиссии, в район конфликта выехала группа сотрудников военной прокуратуры Японии, которая определит меру ответственности командира 19-й дивизии п-ка Одзака. "…"
Резолюция: копию т. Ц-ву для ознакомл., попр. его изложить сообр./замеч. не позд. 12 сентября. Хар-ка Одзаки, если м. Обеспечьте возм. т. Ц-ву посетить р-н конфликта, если возникнет потребность.
Городецкий (подпись)
Лефортово. Сентябрь 1937
Сергей выпал из полудрёмы, услышав звук проворачивающегося ключа в замочной скважине камеры - час был явно неурочный. Зашевелились и другие обитатели: в унылом быте следственной тюрьмы нарушение распорядка - пусть и сомнительное, а всё же развлечение.
– Королёв кто? - хмуро спросил вертухай, оглядывая заключённых и при этом профессионально избегая смотреть в глаза.
Последние два месяца после смены наркомвнудела что-то сдвинулось, в том числе явно сбавила обороты обычная вертухайская наглость. Сергей не имел возможности как следует обдумать послужившие тому причины: то ли истончившийся резко приток новоприбывших, то ли события, лежавшие в основании слухов о гибели "железного наркома" и его ближайших помощников. Его разум был занят сейчас одним: сочинением писем, которые должны были вырвать его из тюрьмы и позволить ему снова заниматься делом.
– Я Королёв, - Сергей тяжело спрыгнул на пол камеры.
– На выход, - буркнул надзиратель и отступил в коридор, освобождая проём двери. - Руки за спину, встать к стене, не оборачиваться!
К этому ритуалу Сергей уже успел привыкнуть, и первоначальное возмущение его очевидной унизительностью притупилось, хотя и не исчезло вовсе.
Сергея не допрашивали уже больше недели, и он начал было думать: возможно, его письма возымели какое-то действие, - хотя и не позволял себе на это надеяться.
Коридор, которым вели Сергея всё дальше и дальше от камеры, сделался незнакомым; исполнив привычный "танец" с руками за спиной и поворотами, он оказался в просторном кабинете, на окнах которого не было решёток. У правого окна, спиной к вошедшему, стоял высокий человек в безупречно обливающем атлетическую фигуру костюме, второй - кто это такие, пронеслось у Сергея в голове - тоже в гражданском, сидел за столом, а в зе-ка, сидевшем на диване напротив, перед небольшим столиком с аккуратно расставленной снедью, Королёв с изумлением узнал Глушко.
– Присаживайтесь, Сергей Павлович, - произнёс сидевший за столом, и указал подбородком на диван. - С Валентином Петровичем вы знакомы. Я - Александр Александрович, а это - он кивнул в сторону того, кто, по-прежнему не оборачиваясь, стоял у окна, - Яков Кириллович. Схема вам известна: я - злой следователь, а Яков Кириллович - добрый.
Королёв мог бы поклясться: человек у окна не оборачивался. Мгновение тому назад он стоял лицом к окну, и сразу - лицом уже к Сергею. Королёв невольно поёжился и подумал: на роль "доброго следователя" человека с такими глазами мог назначить только некто с весьма своеобразным чувством юмора.
Он осторожно опустился на диван и обменялся взглядом с Глушко, который находился в очевидно приподнятом настроении. Глушко подвинул к нему тарелку с бутербродами и чай в стакане с серебряным подстаканником, шепнул: "Налегай, Серёжа!" и улыбнулся. На Королёва же происходящее действовало скорее настораживающе, и он покосился на сидящего за столом Городецкого. Тот достал из кармана портсигар:
– Вы перекусывайте, Сергей Павлович, пока мы с Яковом Кирилловичем перекурим.
– Не стесняйтесь и не торопитесь, - улыбнулся Гурьев. - Вы с Валентином Петровичем давно не виделись, - вам, вероятно, есть, что обсудить. А мы с Алексан Санычем, в самом деле, подымим. Не помешаем?
– Да что вы, - несколько резче, чем хотелось, вырвалось у Королёва.
– Ну и чудно, - словно не замечая этой резкости, Гурьев улыбнулся ещё шире. - Алексан Саныч, угостите и меня табачком.
Оба "следователя" демонстративно перестали замечать находящихся в двух шагах от них Глушко и Королёва - так, будто между ними выросла стена из неосязаемого, но непроницаемого стекла. И это было сделано тоже не по-энкаведешному, как-то особенно - доброжелательно, что ли? И ещё - не было в этом привычной в этих стенах "игры с подследственным", которую оба, и Сергей, и Валентин, научились распознавать.
– Что происходит? - стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее, Сергей потянулся к бутерброду с икрой, украшенному розеткой сливочного масла. Только бы рука не дрогнула, подумал он. - Ты давно здесь?
– Не очень, - также вполголоса ответил Глушко, осторожно делая маленький глоток чая из такого же стакана, какой стоял перед Сергеем. - Остальных наших завтра привезут. Я список составил, всего сто шестнадцать человек, - всех, кого вспомнил. Остальных потом - наши ещё кого-то допишут. Обещали - никаких ограничений, ни по статьям, ни по каким другим вопросам.
– Кондратюк нам нужен, - быстро оглянувшись на курильщиков, проговорил Королёв. - Помнишь? "Завоевание межпланетных пространств".
– Сергей, это утопия, - вздохнул Глушко. - Спустись, Бога ради, на землю. Кто тебе позволит сейчас такими вопросами заниматься! Они?
– Зачем тогда мы нужны? Да ещё вот так - вдруг! Значит, Валентин, кто-то серьёзно по нашей тематике продвинулся. Либо немцы, либо американцы. А может, и те, и другие. Как думаешь, освободят? - как можно безразличнее поинтересовался Королёв.
– Пока расконвоируют, а там увидим, - в тон ему ответил Глушко. - Но это всё лирика, а что на самом деле происходит, я, ей-богу, не знаю, Сергей, и даже подумать об этом у меня времени не было. Возможно, ты прав, и мы действительно им понадобились.
– Не "им", - оба, и Королёв, и Глушко, разом вздрогнули, не понимая, как их услышали, и почему а, главное, когда "добрый" "следователь" успел оказаться прямо перед ними верхом на стуле. - Не "им" - народу. Родине. России. Державе. Я внятно излагаю?
Ну, я бы приоритеты в семантическом ряду несколько иначе расставил, мысленно хмыкнул Городецкий, с удовольствием наблюдая, как тюремная настороженность на лицах Глушко и Королёва стремительно сменяется изумлением и растерянностью: суворовско-гурьевское "Удивить - победить!" он усвоил не хуже таблицы умножения. Но вообще ничего так получилось, душевненько. И он сладострастно затянулся дымом.
Почему-то Королёв сразу понял: это не провокация. Никакой провокатор на такие слова санкции получить не сможет, да и в голову это никакому провокатору никогда не придёт. Но тогда что же это такое?! Оставалось только как-то попытаться ужиться с мыслью: происходит невероятное. То самое чудо, которого он так ждал и на которое не надеялся, честно следуя правилу: не верь, не бойся, не проси. Он и не просил ничего - это его попросили.
– А у меня сложилось иное представление, - дёрнул головой Королёв и, словно не замечая отчаянного взгляда Глушко, в упор посмотрел на своего визави. - Во всяком случае, три месяца назад я интересовал державу и народ исключительно в качестве врага. Хотелось бы узнать, что изменилось.
Городецкий поднялся, погасил папиросу и, подхватив и поставив стул рядом с Гурьевым, точно так же по-наполеоновски уселся на сиденье:
– Я понимаю, - спокойно глядя на Королёва, произнёс он, - переход от кнута, да ещё незаслуженного, к прянику - достаточно резкий. К сожалению, времени на привыкание к виражам нет - ни у нас, ни у вас. Обещаю сейчас только одно: вы получите всё, что необходимо для работы, и даже немного больше. Но извинений и реверансов не будет - на это тоже нет времени. Если согласны - добро пожаловать на борт. А на обиженных - воду возят. Я внятно излагаю?
Нет никакой разницы между добрым и злым, подумал Глушко, переводя взгляд с одного из сидящих перед ним "следователей" на другого. Может быть, действительно зло и добро - это одно и то же, и всё зависит лишь от того, где находится наблюдатель?
– О какой работе идёт речь? - Глушко сцепил пальцы в замок на колене и бросил сердитый взгляд на Королёва.
– По вашему профилю - ракеты и ракетные двигатели. Но подробности - только после согласия.
– Ваша мама, Сергей Павлович - удивительный человек, - и, потрясённый мягкостью, с которой Гурьев произнёс это слово - не "мать", а "мама", - Королёв, сам того не подозревая, раскрылся, позволив Гурьеву увидеть и нащупать именно то, что тому требовалось. - Если бы не она, мы бы вас с Валентином Петровичем так быстро не вытащили. Преданность любящих нас женщин - в жизни так бывает, когда нам, мужчинам, больше просто не на что рассчитывать. Согласны, Сергей Павлович? А вот как суметь их вознаградить за это - я, например, не знаю. А вы?
– Как это так - не на кого?! - вскинулся Городецкий. - А партия? А правительство?!
– Почему-то партия и правительство вспоминают о том, что они не булки белые с икрой жрать, а России служить поставлены, только когда дерьмо до подбородка доходит.
– Опять не прав, - горестно вздохнул Городецкий. - Какой там подбородок-то - до бровей уже подкатило, а они всё - божья роса, божья роса.
– Так ведь вроде обещали исправиться? - саркастически приподнял Гурьев левую бровь.
– Сотрудники, допустившие нарушение социалистической законности, выразившееся, в том числе, в злоупотреблении властью, понесли заслуженное наказание, - металлическим голосом, явно кого-то при этом передразнивая, проскрежетал Городецкий.
– Заслуженное наказание только тогда становится таковым, когда оно осознано как заслуженное, - вздохнул Гурьев. - Или ты думаешь, Алексан Саныч, будто, расшлёпав эту мразь в том же самом подвале у той же самой стенки, мы что-нибудь кому-нибудь объяснили?
– Не трави душу, - попросил Городецкий. - И хватит уже товарищей конструкторов эпатировать, на них и так лица нет. Твоя информация пришла две недели назад, мы только тогда и озаботились вопросом, а до этого - ни сном, ни духом!
– И всё-таки в этом что-то есть, - Гурьев прищёлкнул пальцами в воздухе. - Согласись, дружище. Приходят такие потрясающие сведения, мы кидаемся проверять, на какой стадии находятся у нас работы по соответствующему направлению, и тут у тебя в кабинете появляется Гризодубова с письмом от Марии Николаевны. И что же мы видим? У Глушко погром, Королёв в кутузке, и пока мы опять соберём институт и приведём его в рабочее состояние, пройдёт в лучшем случае полгода. Шесть месяцев, Сан Саныч. Шесть. Что это такое, я тебя спрашиваю? Нам следовало эту шайку троцкистов полгода назад перебить - вот это было бы адекватной мерой самозащиты. А ты - наказание, наказание. У нас прокуроров не хватит всех наказывать. На упреждение надо стрелять!
– Добрый, - констатировал Городецкий. - Как есть, добрый. В Ессентуки тебе пора, подлечиться. Вот, с товарищами, - указал он подбородком на Глушко и Королёва, - и поедешь. А то желчь у тебя скоро носом пойдёт. Что, товарищи, - принимаете предложение после двухнедельного отдыха в санатории приступить к своим обязанностям?
Артисты, восхищённо подумал Сергей, переглянувшись с Валентином. То, как "следователи" жонглировали фразами, перебрасываясь ролями, будто мячиками, подхватывали друг у друга "мелодию", словно джазовые виртуозы, неопровержимо свидетельствовало: всё это слишком высокий, недосягаемый для провокаторов класс. И вообще: не бывает провокаторов - с такими глазами!
– Согласны, - упрямо наклонив вперёд голову на короткой шее, сказал Королёв. - Согласны, Валентин Петрович?
– Я согласен, - едва заметно улыбнулся Глушко. - Только я не совсем понимаю, к чему такая… бутафория.
– А как вы термин угадали, Валентин Петрович? - поинтересовался Гурьев. - Вот ведь что значит - настоящая научная интуиция!
– Ну, хватит уже, в самом деле, - поморщился Городецкий. - Переигрывать тоже ни к чему. Бутафория, как вы, Валентин Петрович, совершенно правильно изволили заметить, исключительно затем, чтобы между нами возникло нечто вроде предварительной взаимной расположенности. Без этого никакой совместной работы не получится, а нам от вас требуются не рапорты об исполнении и не победные реляции, а настоящая работа. Если нет возражений, давайте подпишем бумаги, а потом Яков Кириллович вас введёт в курс дела.
Глушко читал внимательно, время от времени недоумённо приподнимая брови, а Королёв подписал, не глядя, и теперь сидел как на иголках, ожидая, пока Глушко закончит вникать в текст. Наконец, Глушко передал Городецкому лист со своей подписью, и Гурьев довольно кивнул:
– Отлично. Раз формальности соблюдены, давайте приступим. Что вы скажете, Валентин Петрович, о ракетном кислородно-спиртовом двигателе с тягой в десять тонн?
– Это невозможно, - хрипло проговорил Глушко, посмотрев на ошеломлённого не меньше его самого Королёва.
– Невозможно сейчас или невозможно вообще? - уточнил Городецкий.
– Нет ничего "невозможного вообще", - отрезал Королёв. - Просто у нас такой аппаратуры нет. И ни у кого нет, поскольку технически и технологически…
– А у нас несколько иные сведения, - вкрадчиво возразил Гурьев.
Поднявшись, он стремительно переместился к стене кабинета, на которой имелась некая зашторенная конструкция. Глушко решил с самого сначала: наверняка за серым сукном скрывается доска или что-то в этом роде. И, когда Гурьев раздвинул материю, удостоверился, что не ошибся: его глазам предстал чертёж, в котором Глушко смог узнать знакомые очертания агрегатов жидкостного реактивного двигателя. Единственное, что сразу же понял Глушко - двигатель огромен и превосходит всё, доводившееся им в ГИРДе [49]до сих пор создавать. Посмотрев на Королёва, он убедился, что и Сергей совершенно потрясён.
– Невероятно, - выдохнул Королёв и рванулся к чертежу, едва не опрокинув столик с деликатесами. - Чьё это?! Валентин! Да иди же сюда, чёрт тебя возьми!
– Это работа конструкторского бюро одного очень талантливого и при этом ещё и чрезвычайно бойкого молодого человека, которого зовут Вернер фон Браун и который, к сожалению, находится в большом фаворе у товарища Адольфа Гитлера, - Глушко непроизвольно дёрнулся, услышав этот чудовищный оксюморон - "товарищ Гитлер". - Согласно имеющимся данным, фон Браун возглавляет конструкторско-испытательный центр в местечке Пенемюнде, где будет строить ракету, двигатель которой вы, дорогие товарищи, имеете счастье лицезреть. По некоторым, пока что непроверенным, данным, это - только один из двигателей, - Гурьев сделал ударение на "один", - создающейся под руководством молодого Вернера ракеты.
– Невероятно, - пробормотал Глушко, дотрагиваясь до чертежа, словно не доверяя глазам. - Потрясающе…
– А смысл в чём?! - недовольно проворчал Городецкий. - Смысла не вижу, товарищи. Любой бомбардировщик…
– А я разве сказал, что нас интересует боевое применение? - удивился Гурьев. - По-моему, я этого не говорил. Но к этой теме мы вернёмся немного погодя. Так что, товарищи конструкторы? Воспроизвести в металле сможете?
– По чертежам - сможем, - задумчиво произнёс Глушко, - но дело не в этом. Дело в том, что мы, получается, занимались совершенной чепухой - пятьсот килограммов тяги, семьсот… А немцы сразу на десять тонн вышли.
– Мы исходили из поставленных задач и имеющейся производственной базы, - яростно рубанул рукой воздух Королёв, багровея от обиды. - Если бы поставленная задача с самого начала была определена так, как мы предлагали…
– Мне кажется, это очень верная мысль - чем грандиознее задача, тем свободнее размах конструкторских идей, необходимых для её реализации, - как будто бы задумчиво, а на самом деле едва ли не перебив Королёва, произнёс Гурьев. - Какую задачу вы себе ставите, Сергей Павлович?
– Человек на Луне, - Королёв в упор посмотрел на Гурьева.
– Сергей, - простонал Глушко, хватаясь за голову.
– Напрасно вы, Валентин Петрович, ужасаетесь, - спокойно возразил Гурьев и улыбнулся. - Это превосходная цель, замечательная. Но, если уж быть до конца откровенным, слегка промежуточная. Лунная станция, база, с которой взлетают аппараты для межзвёздных путешествий - вот это, мне кажется, немного ближе будет к вашей настоящей мечте, не правда ли, Сергей Павлович?
Откуда он знает, растерянно подумал Королёв. Не может он этого знать, это просто невозможно. Только если мама… Но кто же он такой, если мама - об этом - ему - рассказала?!
– Да ты спятил, - взревел Городецкий, вскакивая и отшвыривая стул. - Какая такая ещё лунная станция?!
– Остынь, - усмехнулся Гурьев, и оба конструктора поняли, кто в этой комнате главный и почему. И не только сейчас, и не только в этой комнате. - Остынь, дружище. Только тот, кто умеет по-настоящему мечтать, способен на истинный прорыв. А ведь нам нужен именно прорыв, Сан Саныч. Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Валентин Петрович, как думаете - сумеете обеспечить нашу с Сергеем Павловичем мечту соответствующими двигателями?
– О каких сроках мы говорим? - спросил Глушко, старательно разглядывая свои знававшие лучшие времена ботинки.
– Десять лет, - выпалил Королёв.
– Десять лет до вывода искусственных объектов на орбиту вокруг Земли, - кивнул Гурьев. - Мечтать будем основательно, без прожектёрства и штурмовщины. Грамотно мечтать. А, Сергей Павлович? И ещё десять лет - на лунный проект, а там посмотрим. Ну, что? Соглашайтесь!
– Ты рехнулся, - прошипел Городецкий. - Точно рехнулся. Как я с таким бредом к Хозяину сунусь?! Он меня с потрохами сожрёт - и будет прав на все сто!
– А ты не суйся, - спокойно посоветовал Гурьев, - а толково и обстоятельно доложи. И главное, не обещай результатов ни через год, ни через два. И через пять не обещай. Вранья Хозяин не любит, это точно. А вот глупости я за ним как-то не замечал.
– Ты что, всерьёз это всё говорил - Луна, межзвёздные путешествия? Где мне людей и ресурсы на эту жюльверновщину найти? Что молчишь?!
– Перестань на меня шипеть, Варяг. Ты изделие по проекту "Врата" чем собираешься к цели, если придётся, доставлять, позволь у тебя поинтересоваться? Поездом, малой скоростью в почтовом вагоне? Держибобелем или статосратом? Не самолётом По-2, случайно? А, ты хочешь, чтобы я на собственном горбу его пёр!
– Во-о-он куда ты замахнулся, - изумлённо протянул Городецкий, разглядывая друга так, словно впервые увидел. - Вот оно что… Так до изделия нам - ещё как до луны лесом, и всё, того-этого, раком!
– Ничего, и изделие у нас будет, и носитель для него. Не завтра, не послезавтра - но будет. Так Хозяину и скажешь.
– Сам говори, - пробурчал, сквозь клубы табачного дыма разглядывая размахивающих руками Королёва и Глушко. - Тебе всё как с гуся вода, что Хозяин, что все остальные.
– Хорош прибедняться, - Гурьев, кажется, рассердился теперь не на шутку. И хотя Городецкий знал: Гурьев всегда только демонстрирует эмоции, никогда не поддаваясь им по-настоящему, - всё равно не мог поверить до конца, будто это чистой воды лицедейство. - Учитесь сами с Хозяином разговаривать так, как следует - иначе не добьёмся мы ничего.
– Королёв кто? - хмуро спросил вертухай, оглядывая заключённых и при этом профессионально избегая смотреть в глаза.
Последние два месяца после смены наркомвнудела что-то сдвинулось, в том числе явно сбавила обороты обычная вертухайская наглость. Сергей не имел возможности как следует обдумать послужившие тому причины: то ли истончившийся резко приток новоприбывших, то ли события, лежавшие в основании слухов о гибели "железного наркома" и его ближайших помощников. Его разум был занят сейчас одним: сочинением писем, которые должны были вырвать его из тюрьмы и позволить ему снова заниматься делом.
– Я Королёв, - Сергей тяжело спрыгнул на пол камеры.
– На выход, - буркнул надзиратель и отступил в коридор, освобождая проём двери. - Руки за спину, встать к стене, не оборачиваться!
К этому ритуалу Сергей уже успел привыкнуть, и первоначальное возмущение его очевидной унизительностью притупилось, хотя и не исчезло вовсе.
Сергея не допрашивали уже больше недели, и он начал было думать: возможно, его письма возымели какое-то действие, - хотя и не позволял себе на это надеяться.
Коридор, которым вели Сергея всё дальше и дальше от камеры, сделался незнакомым; исполнив привычный "танец" с руками за спиной и поворотами, он оказался в просторном кабинете, на окнах которого не было решёток. У правого окна, спиной к вошедшему, стоял высокий человек в безупречно обливающем атлетическую фигуру костюме, второй - кто это такие, пронеслось у Сергея в голове - тоже в гражданском, сидел за столом, а в зе-ка, сидевшем на диване напротив, перед небольшим столиком с аккуратно расставленной снедью, Королёв с изумлением узнал Глушко.
– Присаживайтесь, Сергей Павлович, - произнёс сидевший за столом, и указал подбородком на диван. - С Валентином Петровичем вы знакомы. Я - Александр Александрович, а это - он кивнул в сторону того, кто, по-прежнему не оборачиваясь, стоял у окна, - Яков Кириллович. Схема вам известна: я - злой следователь, а Яков Кириллович - добрый.
Королёв мог бы поклясться: человек у окна не оборачивался. Мгновение тому назад он стоял лицом к окну, и сразу - лицом уже к Сергею. Королёв невольно поёжился и подумал: на роль "доброго следователя" человека с такими глазами мог назначить только некто с весьма своеобразным чувством юмора.
Он осторожно опустился на диван и обменялся взглядом с Глушко, который находился в очевидно приподнятом настроении. Глушко подвинул к нему тарелку с бутербродами и чай в стакане с серебряным подстаканником, шепнул: "Налегай, Серёжа!" и улыбнулся. На Королёва же происходящее действовало скорее настораживающе, и он покосился на сидящего за столом Городецкого. Тот достал из кармана портсигар:
– Вы перекусывайте, Сергей Павлович, пока мы с Яковом Кирилловичем перекурим.
– Не стесняйтесь и не торопитесь, - улыбнулся Гурьев. - Вы с Валентином Петровичем давно не виделись, - вам, вероятно, есть, что обсудить. А мы с Алексан Санычем, в самом деле, подымим. Не помешаем?
– Да что вы, - несколько резче, чем хотелось, вырвалось у Королёва.
– Ну и чудно, - словно не замечая этой резкости, Гурьев улыбнулся ещё шире. - Алексан Саныч, угостите и меня табачком.
Оба "следователя" демонстративно перестали замечать находящихся в двух шагах от них Глушко и Королёва - так, будто между ними выросла стена из неосязаемого, но непроницаемого стекла. И это было сделано тоже не по-энкаведешному, как-то особенно - доброжелательно, что ли? И ещё - не было в этом привычной в этих стенах "игры с подследственным", которую оба, и Сергей, и Валентин, научились распознавать.
– Что происходит? - стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее, Сергей потянулся к бутерброду с икрой, украшенному розеткой сливочного масла. Только бы рука не дрогнула, подумал он. - Ты давно здесь?
– Не очень, - также вполголоса ответил Глушко, осторожно делая маленький глоток чая из такого же стакана, какой стоял перед Сергеем. - Остальных наших завтра привезут. Я список составил, всего сто шестнадцать человек, - всех, кого вспомнил. Остальных потом - наши ещё кого-то допишут. Обещали - никаких ограничений, ни по статьям, ни по каким другим вопросам.
– Кондратюк нам нужен, - быстро оглянувшись на курильщиков, проговорил Королёв. - Помнишь? "Завоевание межпланетных пространств".
– Сергей, это утопия, - вздохнул Глушко. - Спустись, Бога ради, на землю. Кто тебе позволит сейчас такими вопросами заниматься! Они?
– Зачем тогда мы нужны? Да ещё вот так - вдруг! Значит, Валентин, кто-то серьёзно по нашей тематике продвинулся. Либо немцы, либо американцы. А может, и те, и другие. Как думаешь, освободят? - как можно безразличнее поинтересовался Королёв.
– Пока расконвоируют, а там увидим, - в тон ему ответил Глушко. - Но это всё лирика, а что на самом деле происходит, я, ей-богу, не знаю, Сергей, и даже подумать об этом у меня времени не было. Возможно, ты прав, и мы действительно им понадобились.
– Не "им", - оба, и Королёв, и Глушко, разом вздрогнули, не понимая, как их услышали, и почему а, главное, когда "добрый" "следователь" успел оказаться прямо перед ними верхом на стуле. - Не "им" - народу. Родине. России. Державе. Я внятно излагаю?
Ну, я бы приоритеты в семантическом ряду несколько иначе расставил, мысленно хмыкнул Городецкий, с удовольствием наблюдая, как тюремная настороженность на лицах Глушко и Королёва стремительно сменяется изумлением и растерянностью: суворовско-гурьевское "Удивить - победить!" он усвоил не хуже таблицы умножения. Но вообще ничего так получилось, душевненько. И он сладострастно затянулся дымом.
Почему-то Королёв сразу понял: это не провокация. Никакой провокатор на такие слова санкции получить не сможет, да и в голову это никакому провокатору никогда не придёт. Но тогда что же это такое?! Оставалось только как-то попытаться ужиться с мыслью: происходит невероятное. То самое чудо, которого он так ждал и на которое не надеялся, честно следуя правилу: не верь, не бойся, не проси. Он и не просил ничего - это его попросили.
– А у меня сложилось иное представление, - дёрнул головой Королёв и, словно не замечая отчаянного взгляда Глушко, в упор посмотрел на своего визави. - Во всяком случае, три месяца назад я интересовал державу и народ исключительно в качестве врага. Хотелось бы узнать, что изменилось.
Городецкий поднялся, погасил папиросу и, подхватив и поставив стул рядом с Гурьевым, точно так же по-наполеоновски уселся на сиденье:
– Я понимаю, - спокойно глядя на Королёва, произнёс он, - переход от кнута, да ещё незаслуженного, к прянику - достаточно резкий. К сожалению, времени на привыкание к виражам нет - ни у нас, ни у вас. Обещаю сейчас только одно: вы получите всё, что необходимо для работы, и даже немного больше. Но извинений и реверансов не будет - на это тоже нет времени. Если согласны - добро пожаловать на борт. А на обиженных - воду возят. Я внятно излагаю?
Нет никакой разницы между добрым и злым, подумал Глушко, переводя взгляд с одного из сидящих перед ним "следователей" на другого. Может быть, действительно зло и добро - это одно и то же, и всё зависит лишь от того, где находится наблюдатель?
– О какой работе идёт речь? - Глушко сцепил пальцы в замок на колене и бросил сердитый взгляд на Королёва.
– По вашему профилю - ракеты и ракетные двигатели. Но подробности - только после согласия.
– Ваша мама, Сергей Павлович - удивительный человек, - и, потрясённый мягкостью, с которой Гурьев произнёс это слово - не "мать", а "мама", - Королёв, сам того не подозревая, раскрылся, позволив Гурьеву увидеть и нащупать именно то, что тому требовалось. - Если бы не она, мы бы вас с Валентином Петровичем так быстро не вытащили. Преданность любящих нас женщин - в жизни так бывает, когда нам, мужчинам, больше просто не на что рассчитывать. Согласны, Сергей Павлович? А вот как суметь их вознаградить за это - я, например, не знаю. А вы?
– Как это так - не на кого?! - вскинулся Городецкий. - А партия? А правительство?!
– Почему-то партия и правительство вспоминают о том, что они не булки белые с икрой жрать, а России служить поставлены, только когда дерьмо до подбородка доходит.
– Опять не прав, - горестно вздохнул Городецкий. - Какой там подбородок-то - до бровей уже подкатило, а они всё - божья роса, божья роса.
– Так ведь вроде обещали исправиться? - саркастически приподнял Гурьев левую бровь.
– Сотрудники, допустившие нарушение социалистической законности, выразившееся, в том числе, в злоупотреблении властью, понесли заслуженное наказание, - металлическим голосом, явно кого-то при этом передразнивая, проскрежетал Городецкий.
– Заслуженное наказание только тогда становится таковым, когда оно осознано как заслуженное, - вздохнул Гурьев. - Или ты думаешь, Алексан Саныч, будто, расшлёпав эту мразь в том же самом подвале у той же самой стенки, мы что-нибудь кому-нибудь объяснили?
– Не трави душу, - попросил Городецкий. - И хватит уже товарищей конструкторов эпатировать, на них и так лица нет. Твоя информация пришла две недели назад, мы только тогда и озаботились вопросом, а до этого - ни сном, ни духом!
– И всё-таки в этом что-то есть, - Гурьев прищёлкнул пальцами в воздухе. - Согласись, дружище. Приходят такие потрясающие сведения, мы кидаемся проверять, на какой стадии находятся у нас работы по соответствующему направлению, и тут у тебя в кабинете появляется Гризодубова с письмом от Марии Николаевны. И что же мы видим? У Глушко погром, Королёв в кутузке, и пока мы опять соберём институт и приведём его в рабочее состояние, пройдёт в лучшем случае полгода. Шесть месяцев, Сан Саныч. Шесть. Что это такое, я тебя спрашиваю? Нам следовало эту шайку троцкистов полгода назад перебить - вот это было бы адекватной мерой самозащиты. А ты - наказание, наказание. У нас прокуроров не хватит всех наказывать. На упреждение надо стрелять!
– Добрый, - констатировал Городецкий. - Как есть, добрый. В Ессентуки тебе пора, подлечиться. Вот, с товарищами, - указал он подбородком на Глушко и Королёва, - и поедешь. А то желчь у тебя скоро носом пойдёт. Что, товарищи, - принимаете предложение после двухнедельного отдыха в санатории приступить к своим обязанностям?
Артисты, восхищённо подумал Сергей, переглянувшись с Валентином. То, как "следователи" жонглировали фразами, перебрасываясь ролями, будто мячиками, подхватывали друг у друга "мелодию", словно джазовые виртуозы, неопровержимо свидетельствовало: всё это слишком высокий, недосягаемый для провокаторов класс. И вообще: не бывает провокаторов - с такими глазами!
– Согласны, - упрямо наклонив вперёд голову на короткой шее, сказал Королёв. - Согласны, Валентин Петрович?
– Я согласен, - едва заметно улыбнулся Глушко. - Только я не совсем понимаю, к чему такая… бутафория.
– А как вы термин угадали, Валентин Петрович? - поинтересовался Гурьев. - Вот ведь что значит - настоящая научная интуиция!
– Ну, хватит уже, в самом деле, - поморщился Городецкий. - Переигрывать тоже ни к чему. Бутафория, как вы, Валентин Петрович, совершенно правильно изволили заметить, исключительно затем, чтобы между нами возникло нечто вроде предварительной взаимной расположенности. Без этого никакой совместной работы не получится, а нам от вас требуются не рапорты об исполнении и не победные реляции, а настоящая работа. Если нет возражений, давайте подпишем бумаги, а потом Яков Кириллович вас введёт в курс дела.
Глушко читал внимательно, время от времени недоумённо приподнимая брови, а Королёв подписал, не глядя, и теперь сидел как на иголках, ожидая, пока Глушко закончит вникать в текст. Наконец, Глушко передал Городецкому лист со своей подписью, и Гурьев довольно кивнул:
– Отлично. Раз формальности соблюдены, давайте приступим. Что вы скажете, Валентин Петрович, о ракетном кислородно-спиртовом двигателе с тягой в десять тонн?
– Это невозможно, - хрипло проговорил Глушко, посмотрев на ошеломлённого не меньше его самого Королёва.
– Невозможно сейчас или невозможно вообще? - уточнил Городецкий.
– Нет ничего "невозможного вообще", - отрезал Королёв. - Просто у нас такой аппаратуры нет. И ни у кого нет, поскольку технически и технологически…
– А у нас несколько иные сведения, - вкрадчиво возразил Гурьев.
Поднявшись, он стремительно переместился к стене кабинета, на которой имелась некая зашторенная конструкция. Глушко решил с самого сначала: наверняка за серым сукном скрывается доска или что-то в этом роде. И, когда Гурьев раздвинул материю, удостоверился, что не ошибся: его глазам предстал чертёж, в котором Глушко смог узнать знакомые очертания агрегатов жидкостного реактивного двигателя. Единственное, что сразу же понял Глушко - двигатель огромен и превосходит всё, доводившееся им в ГИРДе [49]до сих пор создавать. Посмотрев на Королёва, он убедился, что и Сергей совершенно потрясён.
– Невероятно, - выдохнул Королёв и рванулся к чертежу, едва не опрокинув столик с деликатесами. - Чьё это?! Валентин! Да иди же сюда, чёрт тебя возьми!
– Это работа конструкторского бюро одного очень талантливого и при этом ещё и чрезвычайно бойкого молодого человека, которого зовут Вернер фон Браун и который, к сожалению, находится в большом фаворе у товарища Адольфа Гитлера, - Глушко непроизвольно дёрнулся, услышав этот чудовищный оксюморон - "товарищ Гитлер". - Согласно имеющимся данным, фон Браун возглавляет конструкторско-испытательный центр в местечке Пенемюнде, где будет строить ракету, двигатель которой вы, дорогие товарищи, имеете счастье лицезреть. По некоторым, пока что непроверенным, данным, это - только один из двигателей, - Гурьев сделал ударение на "один", - создающейся под руководством молодого Вернера ракеты.
– Невероятно, - пробормотал Глушко, дотрагиваясь до чертежа, словно не доверяя глазам. - Потрясающе…
– А смысл в чём?! - недовольно проворчал Городецкий. - Смысла не вижу, товарищи. Любой бомбардировщик…
– А я разве сказал, что нас интересует боевое применение? - удивился Гурьев. - По-моему, я этого не говорил. Но к этой теме мы вернёмся немного погодя. Так что, товарищи конструкторы? Воспроизвести в металле сможете?
– По чертежам - сможем, - задумчиво произнёс Глушко, - но дело не в этом. Дело в том, что мы, получается, занимались совершенной чепухой - пятьсот килограммов тяги, семьсот… А немцы сразу на десять тонн вышли.
– Мы исходили из поставленных задач и имеющейся производственной базы, - яростно рубанул рукой воздух Королёв, багровея от обиды. - Если бы поставленная задача с самого начала была определена так, как мы предлагали…
– Мне кажется, это очень верная мысль - чем грандиознее задача, тем свободнее размах конструкторских идей, необходимых для её реализации, - как будто бы задумчиво, а на самом деле едва ли не перебив Королёва, произнёс Гурьев. - Какую задачу вы себе ставите, Сергей Павлович?
– Человек на Луне, - Королёв в упор посмотрел на Гурьева.
– Сергей, - простонал Глушко, хватаясь за голову.
– Напрасно вы, Валентин Петрович, ужасаетесь, - спокойно возразил Гурьев и улыбнулся. - Это превосходная цель, замечательная. Но, если уж быть до конца откровенным, слегка промежуточная. Лунная станция, база, с которой взлетают аппараты для межзвёздных путешествий - вот это, мне кажется, немного ближе будет к вашей настоящей мечте, не правда ли, Сергей Павлович?
Откуда он знает, растерянно подумал Королёв. Не может он этого знать, это просто невозможно. Только если мама… Но кто же он такой, если мама - об этом - ему - рассказала?!
– Да ты спятил, - взревел Городецкий, вскакивая и отшвыривая стул. - Какая такая ещё лунная станция?!
– Остынь, - усмехнулся Гурьев, и оба конструктора поняли, кто в этой комнате главный и почему. И не только сейчас, и не только в этой комнате. - Остынь, дружище. Только тот, кто умеет по-настоящему мечтать, способен на истинный прорыв. А ведь нам нужен именно прорыв, Сан Саныч. Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Валентин Петрович, как думаете - сумеете обеспечить нашу с Сергеем Павловичем мечту соответствующими двигателями?
– О каких сроках мы говорим? - спросил Глушко, старательно разглядывая свои знававшие лучшие времена ботинки.
– Десять лет, - выпалил Королёв.
– Десять лет до вывода искусственных объектов на орбиту вокруг Земли, - кивнул Гурьев. - Мечтать будем основательно, без прожектёрства и штурмовщины. Грамотно мечтать. А, Сергей Павлович? И ещё десять лет - на лунный проект, а там посмотрим. Ну, что? Соглашайтесь!
* * *
– Вот так, Варяг, - вздохнул Гурьев, прикуривая и с удовольствием наблюдая за Королёвым и Глушко, которые, забыв обо всём на свете и едва не хватая друг друга за грудки, ползали по чертежу и яростно спорили о нюансах, до которых ни Гурьеву, ни Городецкому не было ровным счётом никакого дела. - Таким вот способом, дружище.– Ты рехнулся, - прошипел Городецкий. - Точно рехнулся. Как я с таким бредом к Хозяину сунусь?! Он меня с потрохами сожрёт - и будет прав на все сто!
– А ты не суйся, - спокойно посоветовал Гурьев, - а толково и обстоятельно доложи. И главное, не обещай результатов ни через год, ни через два. И через пять не обещай. Вранья Хозяин не любит, это точно. А вот глупости я за ним как-то не замечал.
– Ты что, всерьёз это всё говорил - Луна, межзвёздные путешествия? Где мне людей и ресурсы на эту жюльверновщину найти? Что молчишь?!
– Перестань на меня шипеть, Варяг. Ты изделие по проекту "Врата" чем собираешься к цели, если придётся, доставлять, позволь у тебя поинтересоваться? Поездом, малой скоростью в почтовом вагоне? Держибобелем или статосратом? Не самолётом По-2, случайно? А, ты хочешь, чтобы я на собственном горбу его пёр!
– Во-о-он куда ты замахнулся, - изумлённо протянул Городецкий, разглядывая друга так, словно впервые увидел. - Вот оно что… Так до изделия нам - ещё как до луны лесом, и всё, того-этого, раком!
– Ничего, и изделие у нас будет, и носитель для него. Не завтра, не послезавтра - но будет. Так Хозяину и скажешь.
– Сам говори, - пробурчал, сквозь клубы табачного дыма разглядывая размахивающих руками Королёва и Глушко. - Тебе всё как с гуся вода, что Хозяин, что все остальные.
– Хорош прибедняться, - Гурьев, кажется, рассердился теперь не на шутку. И хотя Городецкий знал: Гурьев всегда только демонстрирует эмоции, никогда не поддаваясь им по-настоящему, - всё равно не мог поверить до конца, будто это чистой воды лицедейство. - Учитесь сами с Хозяином разговаривать так, как следует - иначе не добьёмся мы ничего.