Дайер Дебра. Возлюбленная колдуна

   — Очень мило, — произнес Коннор, отлепляя промокшую рубашку от груди. — Ты считаешь, что так годится поступать с друзьями?
   Собака прошествовала в солнечный угол ванной, где разлеглась, как королева, на холодном белом мраморе. Лаура рассмеялась. Коннор сумел разбудить в ней смех, журчащий и струящийся, как весенний ручей.
   Коннор повернулся к ней, насупившись.
   — Ты считаешь, что это смешно?
   Лаура кивнула. Ей нравилось, как мокрая ткань облегает его широкие плечи. Повинуясь импульсу, она сорвала мокрое полотенце с решетки рядом с ванной и набросила его Коннору на голову.
   — Кажется, Цыган решил, что тебе тоже не помешает ванна.
   Коннор стащил мокрое полотенце с головы и откинул с лица черные пряди волос. Он встал лицом к Лауре, прищурив глаза, и улыбнулся.
   — Знаешь, что я думаю?
   — Нет. — Лаура отступила назад, не в силах отвести глаз от мокрой ткани, прилипшей к его груди, — белому покрову, привлекающему внимание к скрытым за ним черным курчавым волосам. Какими будут на ощупь эти заросли, воплощающие мужскую суть?
   — Я думаю, что ты должна присоединиться к нам. — Он медленно приближался к Лауре с грацией тигра, готового броситься на жертву.
   — Стой, где стоишь! — приказала Лаура, отступая от него. Она повернулась, чтобы убежать, и тут же взвизгнула — он схватил ее за руки и прижал к своей гуди. — Ты меня всю промочишь!
   — Хм-м-м, — произнес он, обхватывая ее рукой за талию. — Надеюсь.
   — Хватит! — Она пыталась подавить в себе смех, отталкиваясь руками от его груди и стараясь освободиться. Коннор ласкал пальцами у нее за ухом, и она чувствовала, как по ее телу бегут мурашки. Внутри нее разгорелось пламя, в воображении возникали видения, как его руки скользят по ее голой коже. — Отпусти меня, пока я не вымокла!
   Он ущипнул ее за мочку уха.
   — Я могу придумать тысячу способов намочить тебя с ног до головы, — заявил он, скользя ладонью по гладкой ткани платья, закрывающего ей спину, и поглаживая ее длинными пальцами. — Хочешь попробовать?
   — Нет! — Игривые нотки в его голосе заставили Лауру задуматься, не скрывается ли в его словах значение, которое ей вовсе не хотелось понимать.
   Ее грудь касалась его влажного и теплого тела, и она чувствовала, как под его кожей ходят желваки мышц, опаляя ее искрами бенгальского огня. Она не нашла сил отстраниться, а, наоборот, прижималась к нему все крепче и крепче. Неожиданно ей захотелось узнать, что она почувствует, если он прикоснется к ее голой коже.
   — Убери руки! — Она оттолкнулась от его плеч, понимая, что этот человек может сломить ее волю, если она не поостережется.
   — Ты испугалась. — Коннор отстранился, глядя на нее сверху вниз. Мучительные ласки кончились, она чувствовала только нежное прикосновение его пальцев к своей талии. — Что случилось?
   Лаура отступила.
   — Я не хочу погибнуть от рук викинга, только и всего.
   — Но ты должна понимать, что твой викинг никогда не сделает ничего против твоей воли.
   — Однако ты изо всех сил стараешься сломить ее.
   — Неужели? — Он улыбнулся, и его губы сложились в дьявольскую ухмылку, заставившую Лауру подумать, что она почувствует, если сейчас он поцелует ее. — Как интересно!
   — Не надо выглядеть так самодовольно. Он поднял черную бровь, как пират, который разглядывает свою добычу.
   — Скажи мне, долго ли еще продержится твоя воля?
   — Очень долго. — Лаура облизала пересохшие губы, понимая, что в ее словах надежды гораздо больше, чем убежденности. — Тысячу лет.
   Он потупил взгляд, созерцая ее фигуру, как будто расстегивал пуговицы ее платья, распахивал его, давал ему соскользнуть с ее плеч.
   — Я и так преодолел тысячу лет, чтобы прийти к тебе, моя любимая.
   Его глухой голос, обволакивающий ее, был таким же теплым, как и солнце, струящееся сквозь окно и окутывающее его золотым сиянием, блестя на черных мокрых локонах, вьющихся вокруг его прекрасного лица.
   — Ты не должен так меня называть..
   — Моей любимой?
   Она кивнула, у нее сел голос — ее горло сдавили чувства.
   — Но ты действительно моя любимая, — Сказал он, посмотрев в ее изумрудные глаза. — Неужели тебе так неприятны мои слова?
   Наоборот, приятны, слишком приятны! Дыхание замерло в груди Лауры, сердце поднималось, пока каждый его удар не стал отдаваться в горле. Она смотрела в его глаза, видя вечность в бездонных синих глубинах, вечность, которую он хотел разделить с ней.
   Будь моей, Лаура!
   Он стоял, глядя на нее, окруженный золотистой дымкой света, как будто сам излучал свет, маня ее теплом своего тела. В его глазах мерцали огоньки желания, того же желания, которое разгоралось внутри нее.
   — Лаура, — прошептал он. — Поделись со мной своим теплом.
   Никто никогда не смотрел на нее так, как он, как будто она была самой яркой звездой, сияющей на небе!
   Но у нее есть обязательства.
   Он принадлежит другому миру.
   Ее отец обещал ее в жены Филиппу Гарднеру.
   Но все же, один поцелуй — какой вред может быть от одного сорванного поцелуя? Лаура устремилась в его объятия, побуждаемая порывом, которого сама не понимала. Их губы соприкоснулись, и дыхание вырвалось из ее груди со стоном, зародившимся в самых глубинах ее существа.
   Свобода — ее вкус Лаура ощущала на его губах, благословенная свобода делать именно то, что она стремилась сделать с того самого мгновения, как увидела его в своей библиотеке. Нет, это началось еще раньше, гораздо раньше той секунды, когда он материализовался из яркого серебристого света.
   Она столько лет хотела его! Она задыхалась без этого чувства, незаметного пробуждения тела и разума, которые спали в судорожных мечтах до того самого дня, когда он поцеловал ее.
   Но куда это заведет? Боже, помоги ей, куда приведет эта ужасная буря в сердце и душе? Прямо к катастрофе.
   Лаура отступила, разрывая кольцо его объятий, чувствуя, как борется с невидимой цепью, связывающей ее с этим человеком.
   — Что такое, любовь моя? — Коннор потянулся к ней, поглаживая ладонью ее руку.
   — Пожалуйста, не надо, — прошептала она, отстраняясь.
   — В чем дело?
   — В том, что нельзя, чтобы это повторялось.
   Он удерживал ее взгляд, и в его синих глазах читалась мольба.
   — Разве может то чувство, которое мы с тобой разделяем, быть плохим?
   — Между нами никогда ничего не будет, — произнесла Лаура сдавленным голосом.
   — Между нами уже установились отношения. — Хотя Коннор стоял неподвижно, ей казалось будто его руки обнимают ее, привлекая к себе. — И было с той самой ночи, когда ты впервые пришла ко мне во сне.
   Лаура проглотила комок, безмолвно отрицая правду его слов.
   — То, что было раньше, не имеет никакого значения. Мы живем в реальном мире, Коннор, а не во сне. И в этом мире нам не всегда удается делать то, что нам хочется.
   Он втянул в себя воздух.
   — Скажи мне, Лаура, чего ты хочешь? Она смотрела на его густые черные волосы, вьющиеся у висков, на тонкие морщинки, разбегающиеся от его синих глаз, на полные губы, изогнутые в улыбке, которые одним-единственным поцелуем могли заставить ее забыть все на свете. Она больше не могла отрицать правды: глядя на Коннора, она видела все, что когда-либо хотела… все то, чего у нее никогда не будет.
   — Какая разница, чего я хочу? — Она резко повернулась и направилась к двери, оставив его стоять в солнечном свете.

Глава 16

   — Не пойму, что случилось с часами. — Дэниэл постучал карандашом по столешнице, обтянутой зеленой кожей, глядя на часы деда в библиотеке. — Еще два дня назад они прекрасно ходили.
   Софи отвела взгляд от часов, чувствуя, как они обвиняют ее своим молчанием, и сложила руки на коленях. «Сегодня, когда все будут спать, нужно исправить повреждения», — подумала она.
   — Я уверена, что их можно починить.
   — Да, конечно.
   Софи следила, как поднимается и опускается карандаш в руках Дэниэла, постукивая кончиком по столешнице. Тук, тук, тук — Дэниэл стучал карандашом, как будто вел счет секундам, проходившим в молчании. Кажется, за три месяца они не сказали друг другу и десятка слов. Потому ли, что им не о чем говорить? Или мешала тяжесть того, что нужно было сказать давным-давно?
   — Кажется, до сих пор я не выразил вам благодарности за то, что вы согласились опекать Лауру.
   — Очень рада, что смогла чем-то помочь. — Софи подняла глаза, и у нее замерло дыхание в груди, когда она поняла, что Дэниэл внимательно смотрит на нее, о чем-то размышляя. Сколько раз по ночам ей снилось, что она сидит вот так, и ей доступно маленькое удовольствие смотреть в его красивые темные глаза… — Лаура — такая прелестная юная леди. Она заменяет мне дочь, которой у меня никогда не было.
   Дэниэл нахмурился, перевел взгляд на карандаш, и его лоб прорезали глубокие морщины.
   — Странно, что вы так и не вышли замуж.
   — Вам это кажется странным?
   Неужели он знает? Есть ли у него хоть какое-то понятие, как сильно она его любила? И как сильно любит его до сих пор?
   — Весь Бостон лежал у ваших ног. — Дэниэл еле слышно вздохнул и пожал плечами. — Нескончаемый поток претендентов на вашу руку… Я разглядывал их и пытался угадать, кого из них вы выберете.
   Несмотря на несколько серебристых прядей в его густых темных волосах и морщинки, разбегающиеся от глаз — следы прожитых лет, — ей казалось, что он выглядел точно так же, как в тот день, когда она впервые поняла, что он навсегда останется в ее сердце. Тогда ей было тринадцать лет — ребенок, влюбившийся в двадцатилетнего красавца, обрученного с ее сестрой.
   — И меня всегда поражало, почему вы не остановили выбор ни на одном из ваших юных поклонников. — Дэниэл поднял глаза, все так же постукивая карандашом по столу, взглядом задавая безмолвный вопрос, стоявший между ними все эти годы.
   — Отец говорил, что я безнадежно романтична. — Софи отвела взгляд, опасаясь открыть слишком многое. Даже у старой девы есть своя гордость. — Понимаете, я всегда верила, что брак можно заключить только по любви.
   — А вы так и не встретили истинную любовь?
   Софи теребила пальцами золотые кружева на манжете синего шелкового платья. Что он скажет, если она во всем признается? Будет ли он ошеломлен? Ужаснется? Смутится? Или услышит ее признание с радостью?
   — Впрочем, полагаю, что это не мое дело. — Дэниэл вздохнул. — Кажется, я удалился от темы, которую хотел обсудить с вами.
   Софи смяла кружевную манжетку пальцами. Момент для признания миновал. «И, возможно, к лучшему», — подумала она. Признание могло уничтожить последние остатки достоинства, еще сохранившиеся в ней.
   — Ко мне сегодня приходил Филипп Гарднер.
   Софи подняла взгляд от изуродованных кружев. Дэниэл смотрел на нее, и в его глазах читалось неодобрение.
   — Боже, да он сегодня был сильно занят! Должно быть, он приходил к вам в контору сразу же после разговора со мной.
   —Да.
   Софи немилосердно терзала манжетку. Когда Ридли сообщил ей, что хозяин придет домой к обеду, она немедленно занялась своей внешностью, надев одно из лучших шелковых платьев. Сейчас она поняла, что ей нужно было одеться во власяницу.
   — Филиппа взволновало, что Лаура гуляет по Бостону без провожатых.
   — Я знаю, что волнует Филиппа. Вам тоже не нравится, как я выполняю обязанности опекунши Лауры?
   Дэниэл вертел карандаш в руках.
   — Я не думаю, что разумно позволять Лауре оставаться наедине с молодым человеком. Особенно с таким безрассудным человеком, как ваш кузен.
   — Поскольку вы еще не видели Коннора, я не вполне понимаю, почему вы считаете его безрассудным.
   Дэниэл взглянул на нее поверх карандаша, который он зажал горизонтально между пальцами.
   — Филипп постарался описать мне его.
   Софи разглаживала пальцами испорченные кружева.
   — Я всегда считала вас человеком, полагающимся только на собственное суждение.
   — Софи, я не собираюсь вас в чем-то обвинять. Я понимаю, что вам никогда раньше не приходилось выступать в роли опекуна. — Он глубоко вздохнул, продолжая вертеть карандаш. — Возможно, в данном случае вы приняли неверное решение.
   — Дэниэл, скажите мне, если бы Лаура отправилась на прогулку с Филиппом Гарднером, вы бы тоже подвергали сомнению мои действия?
   — Но Филипп Гарднер хочет жениться на Лауре.
   Софи сжала руки, положив их на колени.
   — Мне не нужно спрашивать, получил ли он ваше благословение. Дэниэл нахмурился.
   — Конечно, получил. Я собираюсь поговорить с Лаурой о том, когда назначить день свадьбы.
   — А что, если Лаура не хочет выходить за него?
   Дэниэл откинулся в кресле, глядя на Софи так, как будто она только что заявила, что умеет колдовать.
   — Ради Бога, скажите мне, почему Лаура может не захотеть выйти замуж за Филиппа Гарднера?
   — Например, потому что не любит его.
   — Он происходит из одной из лучших семей в городе. Он будет ей прекрасным мужем.
   — Не будет, если она не любит его. Дэниэл постучал кончиком карандаша по столу. Эта торопливая дробь эхом повторяла его сердцебиение.
   — Софи, по любви заключается очень мало браков.
   Софи крепко стиснула руки, глядя на человека, который выглядел точно так же, как Дэниэл Салливен, которого она любила всю жизнь. Она подумала: а знала ли она его когда-нибудь на самом деле?
   — Вы именно этого хотите для Лауры — брака без любви?
   Дэниэл поджал губы, все так же продолжая смотреть на карандаш, как будто боялся, что она сможет прочесть слишком многое в его глазах.
   — Я знаю, что для нее лучше.
   — Вы считаете, что для нее лучше — жить во лжи до конца жизни?
   — Лаура заслуживает брака с представителем лучшей в городе семьи.
   — Лаура заслуживает брака с человеком, с которым она сама хочет провести всю жизнь! Дэниэл сжал карандаш в кулаке.
   — Она уважает Филиппа.
   — Но не любит его.
   Дэниэл смотрел на кончик карандаша, прижатый к столешнице; свинцовый грифель погрузился в ярко-зеленую кожу.
   — Она любит кого-то другого?
   — Не знаю точно. Но вполне возможно.
   Дэниэл посмотрел на нее. Его темные брови почти сошлись над тонкой переносицей.
   — Вы не хотите сказать, что она влюбилась в вашего кузена?
   Софи подумала о Конноре, о том, как наполнялись светом глаза Лауры, когда она смотрела на него.
   — Да, я думаю, что дело идет к этому.
   — Но она только что с ним познакомилась!
   Софи затаила дыхание, подумав, что скажет Дэниэл, если узнает правду. Конечно, он ей не поверит. В такое невозможно поверить. Вероятно, он отправит ее прямо в лечебницу для душевнобольных.
   — Иногда достаточно одного взгляда.
   Дэниэл с шумом выдохнул воздух.
   — Вы действительно неисправимо романтичны.
   — Да, и не отрицаю этого. Я всегда полагала, что брак — это нечто большее, чем взаимные обязательства или союз двух влиятельных семей.
   Дэниэл отвернулся от нее, глядя на застывшие часы.
   — Капризы чувств могут привести к катастрофе.
   Софи разглядывала его лицо. Бедный Дэниэл. Ему так и не дали шанс найти свою настоящую любовь.
   — А не будет ли катастрофой, если она выйдет замуж за одного, зная, что любит другого?
   Дэниэл сжал руки в кулаки, едва не сломав карандаш.
   — Я должен думать не только о будущем Лауры, но и о «Чандлер Шиппинг». Она должна выйти за человека, способного возглавить фирму.
   — Я не подозревала, как много значит для вас бизнес!
   — Он для меня почти ничего не значил, — Дэниэл смотрел на нее глазами, полными ярости, которая накапливалась годами, — до тех пор, пока я не понял, что весь город ждет, когда я развалю компанию.
   — И поэтому вы проводите все время в конторе?
   — Я удвоил оборот фирмы. Дела «Чандлер Шиппинг» никогда не шли так блестяще. «Но слишком дорогой ценой достался успех, — подумала Софи. — Если бы только нашлось заклинание, чтобы вернуть зря потраченные годы!»
   — Вы доказали, что они были не правы. Вы доказали, что ничем не хуже их.
   — Неужели? — Он улыбнулся. — Вы представляете, что значит жить в этом городе, где люди смотрят на тебя так, как будто ты недостоин сидеть за их обеденным столом?
   — Эти люди не стоят того, чтобы на них обращать внимания.
   — Эти люди стоят во главе городского общества. И моя дочь должна доказать им, что она ничуть не хуже любого из них. Когда она выйдет замуж за Филиппа Гарднера, никто не осмелится смотреть на нее сверху вниз.
   — Но какой ценой, Дэниэл?
   — Черт побери, Софи! — Дэниэл швырнул половинки сломанного карандаша на стол. — Вы говорите так, как будто я продаю ее в рабство!
   Софи молчала, глядя на Дэниэла сквозь слезы, затуманившие ее взгляд.
   — Я-то думала, что вы, как никто другой, понимаете, что человек — кузнец своего счастья!
   — Кто-нибудь из нас был кузнецом своего счастья?
   — Во всяком случае, нам всегда приходится делать выбор, меняющий нашу судьбу. Большая часть того, что мы делаем, продиктована долгом или ответственностью. — Софи боролась с чувствами, сжимающими ее сердце ледяными когтями. Она не собиралась оплакивать горькими слезами то, во что годы превратили этого человека. Нет, ей надо найти способ исцелить глубокие раны, кровоточащие в его душе. — Если вы прикажете Лауре выйти замуж за Филиппа Гарднера, она послушается, но не потому, что любит его. И не потому, что ей нужно положение в обществе, которого вы добиваетесь для нее. А только потому, что она вас любит. Потому что она не захочет огорчать вас. Потому что она хочет заслужить вашу любовь.
   — Что вы имеете в виду — «она хочет заслужить мою любовь»? — Дэниэл положил локти на стол. — Она моя дочь, и я, конечно, люблю ее.
   — Вы могли любить ее, потому что она ваша дочь. Но я не уверена, что вы сколько-нибудь хорошо ее знаете.
   — Что вы хотите этим сказать?
   — Сколько времени вы провели с Лаурой за все эти двадцать пять лет?
   — Я уверен, что провел со своей дочерью достаточно времени.
   Софи неотрывно смотрела на него.
   — Вы так думаете?
   Дэниэл сжал руки в кулаки.
   — Я должен заниматься бизнесом. Она обязана понимать, что я не могу уделять ей все свое время.
   — Лаура считает, что солнце восходит и заходит вместе с вами.
   Дэниэл посмотрел на половинки сломанного карандаша.
   — Я желаю ей только добра.
   — Тогда дайте ей шанс найти свое счастье.
   — Она найдет счастье с человеком, который носит волосы до плеч и ходит в кожаных штанах?
   Софи улыбнулась, подумав о необыкновенном юноше, с которым Дэниэлу еще предстоит познакомиться.
   — Возможно, вам стоит полагаться на свое суждение, а не на предубежденные наблюдения человека, который смотрит на людей свысока.
   Дэниэл стиснул челюсти, и на его щеках заходили желваки.
   — Хорошо. Я не стану говорить с Лаурой о свадьбе, по крайне мере до тех пор, пока у меня не сложится свое мнение об этом Конноре Пакстоне.
   «Что подумает отец о викинге, живущем под его крышей? — думала Лаура. — Спокойно!» — твердила она себе.
   Она пройдет через грядущее испытание, если только сохранит спокойствие, — заверяла себя Лаура. Глубоко вздохнув, она постучала в дверь спальни Коннора. Он не отозвался, и она направилась к окну в конце коридора.
   В окно лился лунный свет, скользя серебристыми лучами по узорам, 'оставленным морозом на стеклах. Сила полной луны привела Коннора к ней. Не заберет ли следующее полнолуние его обратно? Лаура потерла ладони, ее руки покрылись гусиной кожей. Этот человек может исчезнуть в любой момент, как дым на ветру. Она никогда не должна забывать об этом.
   — Лаура!
   Она резко обернулась на звук его голоса, и подол шелкового платья обвился вокруг ее ног. Коннор стоял у двери комнаты, с взъерошенными и мокрыми после ванны волосами. Верхние запонки рубашки были расстегнуты, вокруг шеи болтался черный галстук.
   Куда девался викинг? Куда пропал несносный варвар, перевернувший ее жизнь? В нескольких футах перед ней стоял принц, человек, который мог бы украсить собой страницы детской сказки. Мечта, ставшая реальностью.
   Но будущее с ним невозможно.
   Хватит мечтать о том, чего никогда не будет.
   — Я помогу тебe справиться с галстуком. Коннор схватил за концы шелкового галстука, болтавшегося вокруг накрахмаленного белого воротничка, и улыбнулся ей. Сердце Лауры бешено забилось, ей стало трудно дышать, словно кто-то выпустил из нее весь воздух.
   — Мне иногда кажется, что нужно быть волшебником, чтобы уметь завязывать ваши галстуки.
   — Нет, только немного практики. — Но будет ли у них время для практики? — Давай помогу.
   Коннор отступил, пропуская ее в комнату. Она прошла так близко от него, что ощутила запах свежести, исходящий от его кожи, запах, вызвавший у нее желание прижаться лицом к теплому изгибу его шеи. Какие неподобающие мысли!
   — Пожалуйста, оставь дверь открытой. …
   — Ради приличия?
   Она кивнула, зная, что приличия не позволяют ей даже входить в его комнату, и открытая дверь не имеет никакого значения. Лаура отвернулась, опасаясь, что он прочтет слишком многое в ее глазах.
   — Где Цыган?
   — С ним хотела играть Меган. В последний раз я видел их в детской наверху.
   — Надеюсь, она не будет в отчаянии, если Цыгана придется отдать. — Лаура скорее чувствовала, чем слышала, как он приближается к ней, ощущала еле заметную перемену в атмосфере, тепло, обволакивающее ее, когда он встал рядом с ней. Чтобы руки не дрожали, она сжала их в кулаки.
   — Ей будет трудно, но по крайней мере пока они могут развлекаться.
   «Даже если это только на несколько недель, — подумала Лаура. — Сколько еще часов им осталось до следующего полнолуния?»
   — Хочешь, я сяду, чтобы ты смогла завязать эту штуковину?
   — Нет. — Она помедлила мгновение, набирая воздух в легкие и пытаясь как-нибудь защититься от чувств, которые он пробудил в ней, найти средство не поддаваться его чарам. — Я и так справлюсь.
   Она повернулась, исполнившись решимости не отрывать взгляда от галстука, который ей предстоит завязать. Из-под расстегнутой рубашки виднелись темные волосы, дразня ее. Она застегнула перламутровые запонки на его рубашке, почувствовав, как нагрелась ткань от его кожи. Ее пальцы замерли, не решаясь застегнуть последнюю запонку, и она смотрела на ямку в его шее, зная, что должна выбросить из головы все мысли, проносящиеся в ее воспаленном мозгу. Эти мысли были чересчур опасными, чересчур искушающими.
   Однако Лаура не могла не думать о том, как прижмется губами к его коже, глубоко вдыхая его запах, и как его руки сомкнутся вокруг нее и не отпустят уже никогда. Застегнув рубашку, она принялась за черный шелковый галстук, завязывая узел дрожащими пальцами.
   Коннор накрыл ладонь Лауры своей рукой, прижимая ее согнутые пальцы к своей теплой шее.
   — Ты боишься, что я подведу тебя? Она мгновение колебалась, прежде чем поднять на него глаза.
   — Ты должен помнить сотню разных вещей и можешь совершить столько ошибок!
   — Да. Ваши правила похожи на змей, свернувшихся кольцами у меня в мозгу и готовых ужалить, если я сделаю неверный ход.
   В это мгновение он казался таким уязвимым, таким открытым и таким привлекательным!
   — Если забудешь, какую вилку брать, смотри на меня. Я постараюсь, чтобы ты все время мог видеть, что у меня в руках.
   Коннор улыбнулся.
   — Буду не сводить глаз со своего учителя.
   — Возможно, отец станет расспрашивать тебя. Ты должен помнить, что твой отец был кузеном моей прабабки с материнской стороны. Ты закончил Кембридж. В Бостоне раньше никогда не был. Ты…
   Он прикоснулся кончиком пальца к ее губам, и ее слова оборвались изумленным вздохом.
   — Ты не думала о том, чтобы сказать ему правду?
   Она нахмурилась.
   — Он подумает, что мы сошли с ума.
   — Во лжи очень легко запутаться, Лаура.
   — Как я могу ему сказать, что ты явился из другого мира, из другого времени? Я сама себя не могу в этом убедить. Я даже не вполне уверена, что ты существуешь на самом деле.
   Он сжал ее руку.
   — Я настоящий. Такой же настоящий, как любой человек в вашем веке.
   Она смотрела на тыльную сторону его ладони. Ладонь была длинной и изящной, золотистую кожу слегка оттеняли темные волоски. Было невозможно отрицать реальность его существования, когда он держал ее так, и она чувствовала тепло и силу его тела, с каждым вдохом вбирала в себя благоухание его кожи.
   — Ты можешь исчезнуть, пропасть без предупреждения.
   — Только с тобой. — Он поднял ее руку и прижался губами к ее ладони. — Я люблю тебя так сильно, что кроме тебя мне больше ничего не нужно от жизни.
   Она смотрела в его глаза, впитывая жадно тепло, поднимающееся из синих глубин. Ее губы раскрылись. Она чувствовала внутри себя перемену, почти неощутимую, но все же произошедшую. Что-то незаметно поддалось, угрожая самому ее существу.
   Боже, помоги ей! Когда он улыбается, зима сменяется теплыми летними днями. Когда он прикасался к ней, она верила в волшебство. И несмотря на самые лучшие намерения, в ней проснулась мысль — если все, что она когда-то считала невозможным, в каком-то смысле возможно?
   — Пора идти. — Она высвободила свою руку и сжала пальцы в кулак, надеясь сохранить тепло, оставшееся от его прикосновения. — Отец ждет нас.