Дайер Дебра. Возлюбленная колдуна

   — Мне не нравится, как он прикасался к тебе.
   Едва эти слова сорвались с губ Коннора, как из-под полы фрака Филиппа показались концы подтяжек, и с него начали сваливаться штаны. Но Филипп, задравший нос, ничего не заметил.
   — Филипп! — окликнула Лаура, чтобы предупредить его.
   Филипп повернулся, сложив губы в надменную ухмылку.
   — Уж не передумали ли вы, Лаура? Иными словами, не вернулся ли к ней здравый смысл?
   Лаура вздернула подбородок.
   — Нет. Но мне хотелось бы заметить…
   Филипп махнул рукой, обрывая ее.
   — Потом поговорим.
   — Надменный ублюдок, — прошептал Коннор, нацелив ледяной взгляд на Гарднера.
   Филипп повернулся, и его штаны сползли до лодыжек, открывая взорам публики мешковатые белые кальсоны. Все головы обернулись к нему, леди охнули, мужчины усмехнулись.
   — Что за… — Филипп сделал шаг, споткнулся и повалился на пол, ударившись руками и коленями о полированный дубовый паркет. Его упрятанный в кальсоны зад выпячивался вперед, как стойка палатки.
   Раздавшиеся кое-где смешки быстро переросли в волну оглушительного хохота, прокатившуюся по залу.
   — Господи помилуй! — прошептала Лаура, пытаясь подавить нарастающий в ней смех, но ее постигла неудача.
   Филипп поднялся на ноги, натягивая штаны. Он обратил к Лауре пунцовое от ярости лицо.
   Лаура прижала ладонь к губам, пытаясь остановить смех.
   — Простите, — выдавила она между приступами хохота.
   Филипп подтянул штаны к поясу. Жилы на его шее вздулись канатами.
   — Это вовсе не смешно, Лаура!
   — Конечно. — Она прикусила губу. — Конечно, не смешно.
   Филипп пробрался сквозь толпу и исчез.
   — Какой ужас, — промолвила Лаура, но смех лишил ее слова всякой серьезности. — Это для него такое унижение!
   — Да. И вряд ли кто-нибудь заслуживал его больше, чем он. — Коннор улыбнулся, обратив взор к Лауре. — Не пора ли идти на ужин, миледи?
   Лаура взглянула на своего викинга. Она могла бы поклясться, что причиной унижения Филиппа был Коннор, если бы не была уверена в обратном. Но каким образом?
   Она взяла его под руку, заметив, что в нескольких футах от них стоит Софи. Тетя смотрела на них с ехидной улыбкой.
   — Странно, что у Филиппа расстегнулись помочи как раз в этот момент.
   — Неужели? — спросил Коннор с самым невинным видом.
   — Да. И странно, что у него свалились штаны до коленей, как будто одновременно с подтяжками расстегнулись пуговицы. — Лаура нахмурилась, глядя на тетю. Может быть, кто-то приказал пуговицам расстегнуться? Придется поговорить с Софи.
   Коннор вышел на террасу, спасаясь от духоты и шума бального зала, чтобы на мгновение отдохнуть от роли мистера Коннора Пакстона. Ночь была великолепной — морозной и ясной, и звезды усеяли небо своим хрустальным блеском.
   Коннор стоял у каменного парапета, подняв лицо к луне и глубоко вдыхал холодный ночной воздух. Испытание подходило к концу, и Лаура была довольна мистером Коннором Пакстоном. Он нахмурился, представив, что она подумает, если узнает, что именно он расстегнул помочи Филиппа. У него появилось неприятное чувство, что тогда его победа превратится в поражение.
   Музыка, доносящаяся из зала, стала громче, как будто кто-то открыл за его спиной дверь. Коннор повернулся и увидел около распахнутой двери лорда Остина Синклера.
   — В доме стало немного душновато, не правда ли? — Остин прикрыл дверь, и музыка превратилась в приглушенную звуковую мозаику.
   — Да, вы правы. — Хотя Лаура предупреждала Коннора, чтобы он держался подальше от лорда Синклера, единственным способом уклониться от разговора было трусливое бегство. А трусом Коннор никогда не был. Остин улыбнулся, подходя к Коннору поближе.
   — Я с нетерпением ждал встречи с вами, мистер Пакстон.
   — Неужели?
   — Да. Я уверен, что у нас много общего.
   — Много общего?
   «Как странно», — подумал Коннор, пожимая руку лорда Синклера. Он не мог прочесть ни одного чувства в глазах этого человека, как будто Синклер выставил перед собой черный занавес щита. Неужели такое возможно?
   — В конце концов, мы же соотечественники, и у нас с вами, так сказать, общие предки.
   Коннор нахмурился. Инстинкт говорил ему, что в словах Синклера скрывается второй смысл. И еще он догадывался, что Синклер своими расспросами преследует какую-то цель.
   Лорд Синклер смотрел в заснеженный сад, где ветерок гнал по снегу серебристую поземку.
   — Насколько я знаю, вы в Бостоне совсем недавно.
   — Да. — Коннор рассматривал профиль Синклера, испытывая странное чувство, будто они давно знакомы. Было легко поверить, что они действительно родственники. — Я живу здесь всего несколько дней.
   Синклер бросил на Коннора взгляд. Его серебристо-голубые глаза пылали огнем, как будто он пытался увидеть человека, скрывшего свое лицо под маской.
   — Вас сюда привело какое-нибудь дело или простое любопытство?
   Коннор разглядывал Синклера, и внутри него росло подозрение, побуждающее сорвать темную завесу, скрывающую этого человека, и узнать правду.
   — Я приехал, чтобы поближе познакомиться с мисс Салливен. Синклер улыбнулся.
   — Прелестная девушка.
   — Она просто несравненна. — Коннор оперся локтем о холодный камень балюстрады. — Может быть, вы поймете меня, если я скажу, что она — моя Эдайна.
   Синклер несколько секунд пристально смотрел в глаза Коннору.
   — Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду. Она — вторая половина вашей души.
   У Коннора дыхание замерло в груди, когда он посмотрел на Синклера, поняв, что это за человек.
   — А вас, лорд Синклер, вас что привело в Бостон? Мне кажется, что вам гораздо приятнее жить в теплом климате. В Бразилии, например.
   Остин тихо усмехнулся.
   — Вы знаете про Авилон?
   — Я однажды посещал святилище, но обнаружил, что оно слишком похоже на тюрьму. Остин кивнул.
   — Многие предпочитают жить во Внешнем Мире.
   — Откуда вы про меня узнали?
   — Ваша мать отправила нам послание, — Остин оглянулся через плечо, глядя в темноту на дальнем конце террасы. — Она хотела, чтобы Внутренний Круг отправил вас обратно, в ваше родное время. Коннор нахмурился.
   — И в этом состоит цель вашей миссии? Остин покачал головой.
   — Моя миссия — наблюдать за вами и определить, не представляете ли вы какой-либо угрозы для безопасности Авилона.
   Коннор мгновение разглядывал собеседника, пытаясь оценить силу, с которой придется столкнуться, если лорд Синклер окажется врагом. Но ни в бесстрастном лице, ни в серебристо-голубых глазах лорда Синклера он не увидел ничего, что выдавало бы его намерения. Этот человек мог быть опасен.
   — И если вы сочтете меня опасным? Остин посмотрел прямо ему в глаза.
   — Тогда я должен уничтожить угрозу. Коннор нахмурил черные брови, не отводя взгляда в сторону.
   — У меня была одна-единственная причина попасть в это время. И она не имеет никакого отношения к Авилону.
   — Я верю вам. — Остин глубоко вздохнул. — Однако мне кажется, что вам стоит отправиться со мной в Авилон. Не все его обитатели позволят себя убедить с такой же легкостью.
   — Со временем, возможно, я вновь посещу святилище. — Коннор смотрел сквозь стекла французских дверей, ища в переполненном зале Лауру. Она вместе с Софи стояла около одного из столиков с прохладительными напитками. — Но в данный момент у меня нет времени, чтобы рассеивать опасения Внутреннего Круга Авилона.
   Дыхание вырвалось изо рта Остина облачком пара.
   — Если вам что-нибудь понадобится, если вам потребуется какая-либо помощь, пожалуйста, не стесняйтесь и обращайтесь ко мне.
   Коннор встретил спокойный взгляд серебристо-голубых глаз Синклера, чувствуя, как слабеет непроницаемая завеса, ограждающая его чувства. В глазах Остина он увидел честность.
   — Возможно со временем мы станем друзьями.
   — Я бы счел это за честь. — Остин улыбнулся. — Пойдемте, я хочу познакомить вас с моей Эдайной.
   — Лаура, я клянусь, что не имею никакого отношения к падению Филиппа со своего трона! — Софи взяла бокал лимонада с серебряного подноса на столике. — Но не могу сказать, что жалею о случившемся.
   — Все это крайне странно. — Лаура большим пальцем стирала влагу со своего бокала. — Не могу себе представить, каким образом помочи так подвели его.
   — Наверно, он настолько сильно выпячивал грудь, что подтяжки лопнули.
   — Тетя Софи, вы чудовище. — Лаура не могла сдержать улыбки. — Бедняга испытал такое унижение!
   — Не говори!
   Лаура огляделась в поисках белых перьев или бешено крутящихся часов.
   — Вы случайно не произнесли какого-нибудь заклинания? — прошептала она.
   — Я бы не осмелилась здесь ни на что подобное. — Софи смотрела мимо Лауры, крепко сжав губы. — Но меня так и подмывает… Если бы я не боялась, что посреди зала появится что-нибудь вроде перепуганного пингвина, я бы зашвырнула человека, приближающегося к нам, прямо на Северный полюс.
   Лаура поморщилась.
   — Филиппа? Софи кивнула.
   — Похоже, что он сумел сохранить свое достоинство, а вместе с ним и изрядную дозу своей обычной надменности.
   Лаура не стала оборачиваться к Филиппу, когда он подошел ближе. Эти драгоценные секунды ушли у нее на то, чтобы придать лицу невозмутимое выражение.
   — Лаура, мне нужно с вами поговорить. Лаура поставила бокал на столик и повернулась к нему. Филипп был таким же невозмутимым, как всегда.
   — О чем?
   — Нам нужно поговорить наедине. — Филипп бросил взгляд на Софи. — Прошу у вас прощения.
   У Лауры онемела спина и странный холодок проник в кровь, когда она попыталась представить, что именно он хочет обсуждать с ней. Пока Филипп вел ее к креслам, расположенным вдоль стен зала, она оглядывалась по сторонам в поисках Коннора. Коннор танцевал, грациозно кружа изящную Сару Синклер в вихре вальса.
   Лаура обещала Коннору следующий вальс, последний, который ей позволительно разделить с ним сегодня.
   Лаура следила за каждым его шагом, желая быть партнером Коннора в этом и во всех следующих танцах. Когда он держал ее в своих объятьях, весь остальной мир…
   Филипп нарушил ее размышления:
   — Я думаю, настал подходящий момент, чтобы огласить нашу помолвку.

Глава 22

   Лаура отпрянула, больно ударившись о пальму в горшке. Растение закачалось. Она ухватилась за пальму, ударившись тыльной стороной руки о подбородок Филиппа, когда он рванулся вперед, чтобы подхватить падающее растение.
   Филипп отступил назад, одной рукой выпрямляя пальму, а другой потирая челюсть.
   — Простите, — прошептала Лаура.
   — Все в порядке.
   — Кажется, сегодня вечер происшествий.
   Филипп поправил на себе жилет.
   — Я считаю, что нет никакой необходимости вспоминать о том печальном инциденте.
   Лаура пыталась придумать способ сбежать от него, уклониться от обсуждения предложенной им темы.
   — О Господи, кажется, я порвала оборку. Простите меня, пожалуйста, мне нужно…
   — Это подождет, — сказал Филипп, схватив ее за руку, когда она направилась было прочь.
   — Но я действительно должна зашить, пока не расползлось дальше.
   Филипп посмотрел на ее платье.
   — Не вижу, где порвано.
   — Порвалась моя… нижняя юбка, — прошептала Лаура.
   Он нахмурился.
   — Это подождет пару минут.
   — Но я…
   Он поднял руку, заставив ее замолчать.
   — Я считаю, что мы должны сегодня объявить о нашей помолвке.
   — Но отец…
   — Он уже дал согласие. — Филипп улыбнулся, но его застывшая улыбка выдавала человека, которому вовсе невесело. — Должен сказать, что он весьма рад видеть нас супругами.
   — Понятно, — прошептала Лаура. Ее сердце пронзил укол боли. Она давно знала, что отец хочет выдать ее замуж за Филиппа, и все же только сейчас поняла, что от судьбы не уйдешь, и эта боль понимания угрожала лишить ее последних сил.
   — Я прикажу музыкантам протрубить в фанфары, и затем мы объявим о своих планах.
   — Нет!
   Филипп нахмурил черные брови, взглянув на нее.
   — Нет?
   — Я еще не готова. — Она прикоснулась к его руке. — Филипп, вы должны дать мне время.
   — Время для чего, Лаура?
   — Мы едва знаем друг друга.
   — У нас впереди много лет, чтобы получше познакомиться.
   Лаура смотрела на его ладонь, лежащую на ее руке, попытавшись представить, каким будет прикосновение к его голой коже, и отдернула руку, чувствуя, что желудок сжался в тугой узел.
   — Я понимаю, Лаура, вас тревожит, достойны ли вы породниться с семейством Гарднеров — ведь происхождение вашего отца…
   Лаура подняла на него глаза.
   — Происхождение моего отца?
   Филипп кивнул.
   — Но уверяю вас, я решил, что из вас выйдет превосходная жена. В сущности, в вас почти нет ничего ирландского. Вы — как прекрасная мраморная статуя древней богини. Холодная. Равнодушная. Неприкосновенная.
   Лаура удивленно посмотрела на него.
   — Вы можете влюбиться в того, кто кажется вам холодным и равнодушным?
   — Влюбиться? — Филипп нахмурился. — Я считал вас выше этих глупых женщин, которые настаивают на существовании какой-то таинственной страсти. Любой человек хорошего происхождения должен понимать, что подобных чувств следует избегать.
   — Понятно. Итак, вы меня не любите.
   Филипп лихорадочно задышал.
   — Я восхищаюсь вами. Я уважаю вас. Я собираюсь до конца жизни окружить вас всевозможной роскошью. Как мне кажется, это все, чего может ожидать женщина от брака.
   — Понятно…
   Боже милосердный, и это все, что уготовано для нее в будущем? Неужели из ее жизни уйдут все времена года, кроме одного? Неужели для нее навсегда наступит вечная зима, а мечта о весеннем тепле так и останется мечтой?
   — Ладно, Лаура, давайте кончать с этими детскими играми. Сегодня мы объявим о нашей помолвке.
   — Нет!
   Филипп глубоко вздохнул, и его темные брови сошлись над тонкой переносицей.
   — Имеет ли ваше нежелание какое-либо отношение к Коннору Пакстону?
   Ее щеки запылали, когда она встретила его злобный взгляд. Коннор! Как ей хотелось, чтобы он был рядом, чтобы его сила поддерживала ее.
   — Очевидно, этот человек имеет на вас какое-то влияние. Должен сказать, что мне это вовсе не нравится, Лаура. И я уверен, что ваш отец будет сильно разочарован.
   Лаура чувствовала, как силы покидают ее, подобно воде, утекающей через решето.
   — Филипп, прошу вас! Мне нужно время, чтобы привыкнуть к мысли выйти за вас замуж.
   Он нахмурился, глядя на нее так, как будто был судьей, готовым вынести вердикт.
   — Похоже, вы наконец-то приходите в чувство.
   Она выдавила из себя улыбку.
   — Это так неожиданно, вот и все.
   — Да, конечно. — Он самодовольно ухмыльнулся, и Лауре захотелось ударить его кулаком. — Я уверен, вы не могли даже представить, что вам так повезет и вы станете миссис Гарднер.
   — Конечно, не могла.
   — Ну хорошо. Но только не тяните время, Лаура. Я никогда не отличался особым терпением. — Он одернул полы жилета. — Простите меня, я обещал следующий танец Джулиет Марсдейл.
   Лаура наблюдала, как он удаляется. Ей хотелось убежать и спрятаться, но прятаться было негде. От долга и ответственности не убежишь. Она должна выполнять желания отца, даже если эти желания уничтожат ее душу.
   Она взглянула на Коннора, следя за каждым его движением, наблюдая, как свет отливает сапфиром в его густых черных волосах, скользя взглядом по изгибу его улыбающихся губ и желая прикоснуться к ним. Ей был нужен он, и только он. Но сейчас он был так же далёко от нее, как тогда, когда жил, отделенный от нее тысячей лет.
   Остин стоял около одной из трех французских дверей, выходивших на террасу, глядя, как его жена танцует вальс с Коннором. Было время, когда Сара чувствовала себя неуверенно на танцевальном полу, и вот теперь она, ослепительная и прекрасная, кружится в руках человека из другого мира и времени.
   В его душе ярче солнца горела гордость — гордость за прекрасную леди, подарившую ему сына и больше счастья, чем он считал бы возможным. И восхищение молодым человеком, воплотившим в себе все, чем когда-либо обладал его народ. Они с Коннором действительно были родственниками — в самом прямом смысле.
   Коннор был просто потрясающим человеком. Он прожил в этой стране меньше недели, а уже воспринял ее язык и культуру. Более того, Коннор покорил этот век. Он в гораздо большей степени казался в этом мире своим, чем большинство гостей на балу.
   — Разве ваша жена не ждет ребенка?
   У Остина напряглось все тело, когда к нему подошел Фрейзер Беннетт.
   — Правильно. Ребенок должен родиться в августе.
   Фрейзер неотрывно смотрел на Сару и Кон-нора.
   — И вы думаете, что было разумно позволить вашей жене танцевать с этим дьяволом?
   — Если бы я думал, что ей что-то грозит, я бы не подпустил Сару и на милю к этому человеку.
   — Тех, кто занимается магией, всегда тянет к юным матерям. — Фрейзер взглянул на Остина и улыбнулся. — Будьте осторожны, Остин. Этот человек может околдовать вашу драгоценную супругу.
   Остин искал внутреннего равновесия, чтобы утихомирить закипающий в нем гнев.
   — Фрейзер, Коннор мечтает околдовать одну-единственную женщину. Фрейзер выкатил глаза.
   — Вы по-прежнему верите, что он проделал весь этот путь ради женщины?
   — У меня нет причин думать по-иному. — Остин спокойно встретил ледяной взгляд Фрейзера. — Послание, полученное от его матери, его поведение-все подтверждает гипотезу, что Коннор прибыл сюда, чтобы добиться руки Лауры Салливен.
   — Если это верно, а я в это не верю, — Фрейзер отвел глаза, и его руки сжались в кулаки, когда он посмотрел на Коннора, — как вы полагаете, что сделает юный чародей, когда обнаружит, что желанная ему женщина обещана другому? До вас дошли слухи о ее помолвке с Филиппом Гарднером?
   Остин кивнул.
   — Я бы не рискнул быть рядом с ним, когда он разозлится. Он может совершить что-нибудь ужасное.
   — Я не верю, что он опасен.
   — А я не собираюсь допускать, чтобы ваше попустительство стало причиной катастрофы.
   — Вы находитесь здесь как наблюдатель, Фрейзер. — Остин улыбнулся, посмотрев прямо в глаза Фрейзеру. — И я не потерплю никакого вмешательства.
   Фрейзер облизал языком пересохшие губы.
   — Синклер, вам меня не запугать. Я намереваюсь сделать все, что в моих силах, чтобы устранить эту угрозу.
   Остин смотрел, как Беннетт шагает к столику с прохладительными напитками, за которым стоял в одиночестве Генри Тэйер. Карие глаза эмиссара следили за каждым шагом Кон-нора. Остину не нужно было слышать разговор, чтобы знать, какие злобные подозрения Беннетт нашептывает Генри на ухо. Если он сумеет настроить Генри против Коннора, будет трудно убедить правящий совет в противоположном.
   Остин взглянул на Коннора, размышляя, каким образом защитить ирландского чародея от зла.
   Коннор почувствовал, что Лаура призывает его — отчаянная мольба тянула его к ней. Он ощутил ее боль на расстоянии, как будто глубокая, пульсирующая рана образовалась в его сердце. Он застыл в середине зала, оглядывая помещение в поисках Лауры.
   — Что-то случилось, мистер Пакстон? Коннор посмотрел на милое лицо своей партнерши. Леди Сара Синклер смотрела на него, и в ее миндалевидных глазах блестела тревога.
   — Прошу прощения. Пожалуйста, извините меня, но я должен найти мисс Салливен.
   — Что-то случилось? — переспросила леди Синклер.
   — Не знаю точно. Но знаю, что я нужен ей. — Он покинул леди Сару посреди зала, в вихре разноцветных платьев, не подозревая, как этот поступок выдал его чувства. Он знал только то, что нужен Лауре, и должен найти ее.
   Лаура стояла у стены в углу зала, прячась за листьями пальмы, которая росла в бронзовой кадке, стоявшей на полу рядом с ней. Она стояла молча и неподвижно, как мраморная статуя, и ее лицо было белее белых роз, вышитых на плече ее платья. Когда она заметила приближающегося Коннора, ее губы раскрылись, но ни одного слова не вырвалось из них, только тихий звук, подобно приглушенному крику раненого лебедя.
   — Лаура, — прошептал Коннор, прикасаясь к ее руке. Энергия ее чувств хлынула в него, как река, прорвавшая плотину, и от ее боли у него перехватило дыхание. — Что такое, любовь моя? Что с тобой?
   — Пожалуйста… — прошептала она. — Не здесь. Подальше от этих людей…
   Он взял ее под руку и повел прочь из зала.
   Ноги Лауры дрожали, когда она с Коннором шла по коридору. Музыка, смех и разговоры затихли вдали, как будто их отрезал темный занавес. Коннор открыл дверь и провел Лауру в гостиную, в которой она бывала несколько раз. Лаура стояла в полосе света, проникающего сквозь открытую дверь, вдыхая запахи воска и лимонного масла, пропитавшие холодный воздух.
   Это была гостиная для тех, кто заслужил привилегию получить место в царстве Эстер Гарднер. В один прекрасный день Лауре придется сесть рядом с королевой на ее ампирном диване, как несчастной принцессе, которой невозможно уклониться от такой милости. Она вздрогнула, представив себе эту сцену.
   Над головой вспыхнули лампочки, осветив золотые ирисы, вышитые на ковре благородного синего цвета у нее под ногами. Дверь закрылась. Она почувствовала, как сильная рука прикоснулась к ее плечу и тепло Коннора затопило ее благословенным солнечным светом посреди зимнего холода.
   — Скажи мне, что тебя печалит, любовь моя. Скажи мне, как мне развеселить тебя.
   Она повернулась лицом к нему, глядя в его синие глаза. Если бы только судьба была более милосердна! Если бы она могла смотреть в его красивые глаза каждый день своей жизни! Но судьба жестока к ней. И им осталось так мало времени, чтобы побыть вместе…
   Она протянула к нему руку, дотронувшись до его щеки, видя, как проступают под гладкой кожей темные точки тетины.
   — Обними меня. Пожалуйста, обними меня.
   — С превеликим удовольствием, — прошептал он, обнимая руками ее за талию.
   Она обхватила руками его за шею, прижимаясь к нему, впитывая его тепло и силу, как умирающая женщина, пытающаяся вернуться к жизни. Она прижалась лицом к его шее, вдыхая теплый запах мускуса и лимона.
   — Я люблю тебя, — прошептала она. — Я хочу, чтобы ты знал: что бы ни разделяло нас, я всегда буду любить тебя.
   — Я не брошу тебя, любовь моя. — Он еще крепче обнял ее, а затем слегка отстранился, чтобы посмотреть ей в лицо. — Сколько бы полнолуний ни приходило и уходило. Сколько бы заклинаний ни творила Софи, ничто не сможет разлучить меня с тобой.
   Если не считать ответственности, которая обхватила ее шею, как удавка… Лаура прикоснулась ладонями к его подбородку, глядя на него, пытаясь сохранить в памяти черты его лица. Но только смотреть на него ей было мало.
   Она провела пальцами по гладкой дуге его черных бровей, по густым черным ресницам, которые затрепетали под ее прикосновением. Коннор стоял тихо и спокойно, как языческий Бог, радующийся любопытному прикосновению смертной женщины. Она помедлила у изгиба его улыбающихся губ, поглаживая его кожу кончиками пальцев, глядя на него, чтобы сохранить черты его лица между страниц памяти. Никто не сможет лишить ее воспоминаний о Конноре.
   — Ты такой красивый, — прошептала она. — Мечта, воплощенная в жизнь.
   Он нагнул голову, и она встала на цыпочки навстречу его поцелую, встретив его губы со всей любовью и страстью, которая копилась в ней с того момента, когда она впервые увидела его. Она обхватила руками его за шею.
   Такой и должна быть жизнь — радостное соединение мужчины и женщины, два сердца, бьющиеся в унисон, две жизни, освещенные одним да тем же ослепительным сиянием. Она обнимала Коннора, пытаясь быть к нему ближе, прижимаясь своим ноющим сердцем к его крепкой груди.
   В его горле зародился стон. Его руки скользили по ее спине, распространяя тепло, которое проникало через шелк платья и вызывало у нее желание почувствовать прикосновение его рук к своей голой коже.
   — Лаура, — прошептал он, водя губами по ее щеке. — Позволь мне любить тебя, как я должен тебя любить — всем моим сердцем, душой и телом.
   Она запустила руки в его густые волосы, ухватившись за шелковистые пряди, когда он ласкал нежную кожу у нее за ухом. Мечты, смешавшиеся с реальностью, вызывали в ней желание, такое сильное, какого она не могла вообразить. Именно этого она искала всю свою жизнь — любви и ответного чувства, страсти, грозившей поглотить ее.
   А как же ответственность?
   Она обещана другому.
   Она не может принять его восхитительное обещание.
   Она потянула его за волосы, отводя его губы от своей щеки, и посмотрела в бездонную синеву его глаз, видя, что в них горит любовь и желание. Ее ожидала зима до конца жизни, а лето было рядом — только руку протянуть.
   Он крепко обнимал ее за талию, его лицо исказилось гримасой боли, в глазах светилось нескрываемое желание.
   — Лаура, я хочу тебя! Здесь! Сейчас!
   Она раскрыла рот, но слова протеста, не успев раздаться, были сметены желанием. Разве в жизни существует справедливость, если им с Коннором навсегда будет отказано в радости разделять сердца, тела и души?
   Его руки скользили по ее спине, распространяя тепло.
   — Любовь моя, будь моей!
   Один восхитительный момент тепла и света — вот все, что было ей доступно. Одно мгновение, чтобы дать ей силу прожить всю оставшуюся жизнь. Она прижалась к Коннору, раскрывая губы под его поцелуем и пробуя на вкус вечность.
   В это мгновение ничто не имело значения. Ничто, кроме вкуса его губ, прижимающихся к ней, тепла его тела, проникающего в нее, обещая бесконечное лето.