Страница:
Филипп стукнулся о плечо Коннора, когда они оба попытались одновременно усесться в экипаж. Коннор отступил на шаг, улыбнувшись этому чопорному господину. Весьма вероятно, что мистер Гарднер сам готовит себе погибель.
— После вас! — вежливо предложил Коннор.
Экипаж покачнулся, когда Филипп взобрался в него. Он сел напротив Лауры, и Коннору пришлось переступить через его ноги. Коннор разместился на сиденье, думая, что ему приходилось встречать среди варваров гораздо лучшие манеры, чем у Филиппа Гарднера.
Коннор посмотрел на Лауру. Фонарь, висевший над ней с внешней стороны экипажа, прикасался к ее черной фетровой шляпке, золотя кончики черных страусовых перьев. Ее густые темные ресницы бросали тени на щеки. Она сидела, опустив глаза на свои крепко стиснутые руки.
Коннор откинулся на спинку сиденья, борясь с желанием заключить Лауру в свои объятия. Экипаж, покачивавшийся под ним, был полон оскорбленной гордости, горькой, как зола.
Гарднер бросил взгляд на корзинку, стоявшую рядом с Коннором на сиденье.
— Выкиньте ее. Могу поспорить, у старухи водились блохи.
Коннор холодно улыбнулся Гарднеру, и любой чуть более проницательный человек фазу бы прикусил язык. Но оказалось, что у Гарднера надменности было куда больше, чем проницательности.
— Вы всех нас заразите этой гадостью, — продолжал Филипп, показывая пальцами на корзину. — Мы все будем в блохах.
«Не все, — подумал Коннор, — а только один надутый осел». Едва заметным движением руки он смахнул полотенце с корзины, стоявшей рядом с ним на сиденье, и в то же самое мгновение перенес блох с ближайшей собаки на этого джентльмена. Он надеялся, что собака будет благодарна, но был уверен, что блохи вовсе не рады перемене.
Гарднер поморщился, и его чопорное лицо исказилось от удивления. Он прижался к спинке сиденья, поводя плечами.
Коннор улыбнулся, глядя на корзину, где на полинявшем полотенце высилась горка золотисто-коричневых пирожков.
— Сударыни, — сказал он, предлагая пирожки сперва Софи, затем Лауре.
— Спасибо. — Софи достала из корзинки пухлый пирожок.
Лаура, не поднимая головы, взглянула на пирожки.
— Они выглядят просто чудесно, — сказала она и тоже запустила руку в корзинку.
Дэниэл отмахнулся, когда Коннор протянул ему корзину. «Очевидно, у него слишком крепко стиснуты зубы», — подумал Коннор, предлагая выбрать пирожок Филиппу Гарднеру.
— Вы что, серьезно!? — Филипп заглянул в корзинку, почесывая шею. — Мы не знаем, какую гадость эта ирландская карга засунула в начинку.
Софи поперхнулась.
Дэниэл сжал в кулаки руки, лежащие на коленях.
Лаура потрясенно смотрела на Филиппа, полураскрыв рот.
— Эту дрянь есть нельзя, — Филипп откинулся на кожаную спинку, как судья, уверенный, что все будут исполнять принятый им закон. Его царственную позу нарушала только рука, которую он засунул под пальто, чтобы почесать грудь. — Я не удивлюсь, если внутри окажется гнилая картошка.
Коннор поднес пирожок ко рту и откусил, хрустя корочкой.
— Вишни. В этот пирожок она положила вишни.
Лаура взглянула на Коннора и благодарно улыбнулась. Она откусила от своего пирожка, ловя крошки рукой в перчатке.
— А этот — с яблоками. Кажется, никогда в жизни я не ела более вкусных пирожков.
Филипп стиснул челюсти, щелкнув зубами. Он ерзал, почесываясь о кожаную спинку сиденья.
Коннор откинулся на спинку, улыбаясь, — ему нравились и пирожки, и отчаянное положение Филиппа.
Остин Синклер расположился в кожаном кресле-качалке, стоявшем в библиотеке Генри Тэйера, глядя поверх бокала с бренди на человека, которого меньше всего хотел видеть в Бостоне. Фрейзер Беннетт все так же расхаживал взад и вперед перед камином, как и пятнадцать минут назад, когда Остин вошел в библиотеку.
— У вас нет никаких оснований считать, что я не имею права приехать сюда. Нет такого закона, который бы запрещал мне самому провести расследование. — Беннетт обернулся к Генри Тэйеру. — Генри, прав я или нет?
— Правы до тех пор, пока помните об одном. — Генри поднял глаза от трубки, которую набивал табаком. — Ответственный за операцию — я.
Фрейзер кивнул.
— Конечно.
Остин покачивал бокал, вдыхая опьяняющий букет и стараясь не выходить из себя. У него имелась не одна причина не доверять Фрейзеру Беннетту. Этот человек и его политические амбиции два года назад едва не привели к изгнанию Остина из Авилона.
— Скажите мне, Фрейзер, чего вы надеетесь достичь в Бостоне?
— Я хочу видеть этого юного Сидхе. — Фрейзер положил руку на резную каминную полку, не отрывая взгляда от огня в камине. — Я хочу лично узнать, какую угрозу он для нас представляет.
— Ясно. — Остин разглядывал Фрейзера, чувствуя, что за его внешней неприступностью скрывается страх. — А если вы решите, что он опасен, — что будете делать тогда?
Фрейзер выпрямил спину, его рука сжалась в кулак.
— Конечно, ничего. Если только Генри не захочет получить мою помощь, чтобы распутать этот узел.
Генри постучал черешком трубки по зубам, глядя на Фрейзера.
— Я сам решу, какие шаги нужно будет предпринять.
— Естественно. — Фрейзер обернулся к Генри Тэйеру, встретив спокойный взгляд этого джентльмена с улыбкой, предназначенной завоевать доверие. — Я прибыл, чтобы помочь всем, что в моих силах.
«Он прибыл сюда, чтобы повлиять на Генри и заставить его сделать ровно то, что ему нужно», — подумал Остин.
— Судя по всему, мой агент оказался прав. — Генри покусывал черешок своей незажженной трубки. — Софи Чандлер заказала на сегодня ложу, чтобы сводить нашего молодца в театр.
Остин кивнул.
— Коннор сидел точно напротив меня.
— Как он выглядит? — спросил Беннетт.
— Высокий брюнет. Сара считает его весьма красивым. — Остин улыбнулся Беннетту поверх бокала. — Не считая рогов, торчащих у него из головы.
Беннетт нахмурился.
— Очень забавно, Синклер!
— Нет. — Остин отхлебнул бренди, и янтарное тепло ослабило тревогу, сжимавшую его грудь. — Он выглядел настоящим джентльменом, наслаждающимся обществом красивой женщины.
— Он что-то замышляет, — Фрейзер развернулся и направился к окну. — Ни один человек не станет преодолевать тысячу лет, чтобы насладиться обществом красивой женщины.
Остин помешивал бренди в бокале, глядя, как поблескивают огоньки в янтарной жидкости, и вспоминая взгляд, которым Коннор смотрел на Лауру Салливен. Остину был знаком этот взгляд. Коннор был влюблен.
— Мне кажется вполне возможным, что он прибыл сюда только для того, чтобы завоевать руку Лауры Салливен.
— Это просто смехотворно! — Фрейзер хлопнул ладонью по шторе. — Он наверняка знает, что источник силы закрыт для нас. Вероятно, он собирается захватить Авилон.
Остин глубоко вздохнул, вдыхая аромат бренди.
— Тогда почему он здесь, а не в Авилоне?
— Не знаю. — Фрейзер повернулся лицом к нему. — Но я знаю, что этот человек опасен. Мы должны обращаться с ним с крайней осторожностью.
— Согласен. — Генри чиркнул спичкой, и по воздуху разнесет запах серы. — Этот человек слишком могуществен, чтобы относиться к нему не всерьез. Мы должны быть готовы защитить себя в любой ситуации.
— Вы правы. Не исключено, что он способен пользоваться магической силой. — Фрейзер стукнул кулаком по открытой ладони. — Но его можно остановить пулей.
Остин сжал бокал в руке.
— Не думаю, что нам понадобится прибегать к насилию.
— Синклер, мне казалось, что главный здесь — Генри.
— А я уверен, что Генри найдет лучший выход, как уничтожить этого молодого человека, если у нас не будет выбора.
Фрейзер смотрел на Остина, и в его глазах светились страх и ненависть.
Генри прочистил горло.
— Мы должны досконально изучить этого человека.
— Конечно. — Фрейзер улыбнулся Генри. — Я бы не мог предложить ничего другого.
Остин отхлебнул бренди, думая, насколько сильно Беннетт может повлиять на эмиссара. Он принял решение не допустить, чтобы этого влияния хватило для убийства молодого человека только за то, что он влюбился в женщину из другого мира и времени.
Ей нужно только немного поупражняться, вот и все, уверяла себя Софи. Она отказывалась верить, что в колдовстве ее всегда будут преследовать неудачи.
Она устремила взгляд на фарфоровый кувшин, стоявший перед ней на кухонном столе. Лунный свет лился в окна, отражаясь в стеклах буфета. Электричество она не включала, ей казалось, что лунный свет больше подходит для занятий магией.
Она подняла руку и указала пальцем на кувшин.
— Лей, — велела она, желая, чтобы он наклонился к чашке, стоявшей перед ним. Кувшин покачнулся.
— Лей из носика. — Софи глубоко вздохнула, ее сердце глухо стучало. — Наполни чашку.
Кувшин наклонился, и в чашку полилось молоко.
Софи хлопнула в ладоши.
— Получилось!
— Софи?!
Софи резко обернулась, закрывая кувшин и чашку от человека, стоявшего на пороге кухни.
— Дэниэл! Что вы здесь делаете?
— Не могу заснуть, — он стоял в полосе лунного света, который протянулся по полу от окна. Его темные волосы были растрепаны, синий халат не застегнут, как будто он накинул его и тут же вышел из комнаты. — И решил выпить теплого молока.
— Теплого молока? — переспросила Софи. За ее спиной молоко все так же лилось из кувшина, хотя чашка была полна до краев. — Я как раз хотела сварить горячий шоколад. Может быть, вы подождете в библиотеке, а я вам принесу?
— Что это за шум?
— Какой шум?
Молоко лилось по столу и капало на дубовый паркет. Софи протянула руку, схватившись за ручку заколдованного кувшина и пытаясь поставить его прямо. Но он оставался заколдованным и молоко продолжало литься в чашку.
Дэниэл нахмурился.
— Что с вами, Софи?
Софи дернула за ручку кувшина:
— Ничего.
Дэниэл покачал головой.
— Нужно включить свет, — и он повернулся к выключателю около двери.
Софи обернулась к кувшину.
— Стой! — прошептала она, вцепившись обеими руками в заколдованную ручку. Над головой вспыхнул свет.
— Простите, не расслышал вас, — сказал Дэниэл, направляясь к ней.
— Я приказываю тебе остановиться! — прошептала Софи. Заклятье разрушилось, и Софи, не успев отпустить руки, вместе с кувшином покачнулась и повалилась на Дэниэла.
Дэниэл поймал ее, не дав ей упасть, и отступил, оказавшись прямо в луже молока.
— Что за… — Он поскользнулся и упал. Воздух с шумом вырвался из его груди.
— О Господи! — Она повернулась в объятиях Дэниела, ударив его по плечу все еще зажатым в руке кувшином. — Простите!
Он слабо улыбнулся.
— Ничего.
— Вы ушиблись? — Она подняла руку, чтобы прикоснуться к его щеке, и кувшин врезался ему в подбородок. — О Боже! Еще раз прошу прощения.
— Мне почему-то кажется, что я буду чувствовать себя лучше, если вы отставите этот кувшин в сторону, — сказал он, забирая кувшин из ее дрожащей руки.
— Да, конечно.
Он поставил кувшин на пол рядом с собой и опустил голову на паркет.
— Вы целы?
— Ушибся. — Он улыбнулся, и на его правой щеке появилась ямочка. — Но в полном порядке.
Ее сердце глухо и медленно стучало в груди, когда она взглянула на его красивое лицо. Она неожиданно поняла, что прикасается к нему всем телом, чувствовала его тепло, проникающее сквозь разделяющую их одежду. Софи поднималась и опускалась в ритме его дыхания, ее грудь касалась твердых мышц его груди, их ноги переплелись.
Он был так близко от нее, что она могла видеть каждую морщинку на его лице. Так близко, что чувствовала его мягкое дыхание на своей щеке. Так близко, что могла чуть-чуть наклонить голову и поцеловать его так, как всегда мечтала. Так близко, что невозможно было устоять.
Она прикоснулась к ямке на его щеке, ощупывая ее кончиком пальца и чувствуя, как его щетина колет ей кожу.
— Софи, — прошептал он. Его улыбка поблекла, и ямочка на щеке исчезла.
Она увидела, как в его красивых темных глазах растет понимание, и подумала, что за одно неосторожное мгновение раскрыла слишком многое.
— Простите, — пробормотала она, попытавшись отстраниться.
Он обхватил ее руками, удерживая рядом, когда она попыталась сбежать от него и от правды, которую было уже невозможно скрыть.
— Пожалуйста! — Она смотрела на его плечо, не в силах встретиться с ним взглядом. — Пустите меня.
— Знаете ли вы, сколько времени я ждал, чтобы снова обнять вас?
Она посмотрела прямо ему в глаза, они излучали тепло, которое Софи видела только во снах.
— Сколько?
— С той ночи, когда мы танцевали на вашем дне рождения. — Его ладони скользили вверх по ее спине, и тепло его рук проникало сквозь розовый кашемир ее халата и белую фланель ночной рубашки. — Помните?
Она кивнула, лишившись голоса.
— Мне казалось, что вы — самое прекрасное существо, какое я видел в жизни. Вся в белых кружевах и шелке. — Он поднял ее косу, прижавшись губами к тугим темным прядям. — Вы по-прежнему благоухаете розами.
— Вы и это помните?
— Боже, как я могу забыть запах ваших духов! В ту ночь, когда я держал вас в своих объятиях и ваша юбка касалась моих ног, мне с трудом удавалось держаться от вас на подобающем расстоянии. Я хотел прижаться губами к вашей шее, узнать вкус вашей кожи, пахнущей розами.
Софи вздохнула, но воздух не проходил в ее сдавленное горло.
— Правда?
— Правда. — Он дернул за белую сатиновую ленту, и тяжелые темные волосы упали ей на плечи. — Но я не тогда полюбил вас.
— Не тогда? — это было все, что она смогла вымолвить, когда его руки погрузились в ее волосы.
— Я полюбил вас задолго до того вечера. — Он дал ее волосам рассыпаться над собой темным шелковым пологом, укрывшим их от внешнего мира. — Не помню, когда именно. Но я так любил вас, что у меня болело сердце, когда я смотрел на вас.
— А я всякий раз думала, что умру. — Она сделала глубокий вдох, и ее легкие наполнил запах лавровишневой воды.
— Я надеялся, что любовь покинет меня вместе с вами. — Он погладил ее щеку пальцами. — Но она осталась.
— Я не могла здесь жить. Я не могла каждый день видеть вас и знать, что вы недоступны мне.
— Каждый день мне хотелось знать, что вы делаете. С кем вы. Я ненавидел себя за то, что стал эгоистичным. Потому что я молился, чтобы вы никогда не позволили ни одному мужчине дотронуться до вас.
Софи улыбнулась, ее взор затуманили слезы.
— Я бы никогда не позволила никому другому дотронуться до себя.
— Софи, — прошептал он, гладя ее рукой по волосам. — Я все время любил вас.
— Я никогда никого не любила, кроме вас.
— Моя прекрасная Софи. — Он взял в ладони ее голову, привлекая ее к себе, и наконец впервые сумел прикоснуться к ее губам.
Глава 20
— После вас! — вежливо предложил Коннор.
Экипаж покачнулся, когда Филипп взобрался в него. Он сел напротив Лауры, и Коннору пришлось переступить через его ноги. Коннор разместился на сиденье, думая, что ему приходилось встречать среди варваров гораздо лучшие манеры, чем у Филиппа Гарднера.
Коннор посмотрел на Лауру. Фонарь, висевший над ней с внешней стороны экипажа, прикасался к ее черной фетровой шляпке, золотя кончики черных страусовых перьев. Ее густые темные ресницы бросали тени на щеки. Она сидела, опустив глаза на свои крепко стиснутые руки.
Коннор откинулся на спинку сиденья, борясь с желанием заключить Лауру в свои объятия. Экипаж, покачивавшийся под ним, был полон оскорбленной гордости, горькой, как зола.
Гарднер бросил взгляд на корзинку, стоявшую рядом с Коннором на сиденье.
— Выкиньте ее. Могу поспорить, у старухи водились блохи.
Коннор холодно улыбнулся Гарднеру, и любой чуть более проницательный человек фазу бы прикусил язык. Но оказалось, что у Гарднера надменности было куда больше, чем проницательности.
— Вы всех нас заразите этой гадостью, — продолжал Филипп, показывая пальцами на корзину. — Мы все будем в блохах.
«Не все, — подумал Коннор, — а только один надутый осел». Едва заметным движением руки он смахнул полотенце с корзины, стоявшей рядом с ним на сиденье, и в то же самое мгновение перенес блох с ближайшей собаки на этого джентльмена. Он надеялся, что собака будет благодарна, но был уверен, что блохи вовсе не рады перемене.
Гарднер поморщился, и его чопорное лицо исказилось от удивления. Он прижался к спинке сиденья, поводя плечами.
Коннор улыбнулся, глядя на корзину, где на полинявшем полотенце высилась горка золотисто-коричневых пирожков.
— Сударыни, — сказал он, предлагая пирожки сперва Софи, затем Лауре.
— Спасибо. — Софи достала из корзинки пухлый пирожок.
Лаура, не поднимая головы, взглянула на пирожки.
— Они выглядят просто чудесно, — сказала она и тоже запустила руку в корзинку.
Дэниэл отмахнулся, когда Коннор протянул ему корзину. «Очевидно, у него слишком крепко стиснуты зубы», — подумал Коннор, предлагая выбрать пирожок Филиппу Гарднеру.
— Вы что, серьезно!? — Филипп заглянул в корзинку, почесывая шею. — Мы не знаем, какую гадость эта ирландская карга засунула в начинку.
Софи поперхнулась.
Дэниэл сжал в кулаки руки, лежащие на коленях.
Лаура потрясенно смотрела на Филиппа, полураскрыв рот.
— Эту дрянь есть нельзя, — Филипп откинулся на кожаную спинку, как судья, уверенный, что все будут исполнять принятый им закон. Его царственную позу нарушала только рука, которую он засунул под пальто, чтобы почесать грудь. — Я не удивлюсь, если внутри окажется гнилая картошка.
Коннор поднес пирожок ко рту и откусил, хрустя корочкой.
— Вишни. В этот пирожок она положила вишни.
Лаура взглянула на Коннора и благодарно улыбнулась. Она откусила от своего пирожка, ловя крошки рукой в перчатке.
— А этот — с яблоками. Кажется, никогда в жизни я не ела более вкусных пирожков.
Филипп стиснул челюсти, щелкнув зубами. Он ерзал, почесываясь о кожаную спинку сиденья.
Коннор откинулся на спинку, улыбаясь, — ему нравились и пирожки, и отчаянное положение Филиппа.
Остин Синклер расположился в кожаном кресле-качалке, стоявшем в библиотеке Генри Тэйера, глядя поверх бокала с бренди на человека, которого меньше всего хотел видеть в Бостоне. Фрейзер Беннетт все так же расхаживал взад и вперед перед камином, как и пятнадцать минут назад, когда Остин вошел в библиотеку.
— У вас нет никаких оснований считать, что я не имею права приехать сюда. Нет такого закона, который бы запрещал мне самому провести расследование. — Беннетт обернулся к Генри Тэйеру. — Генри, прав я или нет?
— Правы до тех пор, пока помните об одном. — Генри поднял глаза от трубки, которую набивал табаком. — Ответственный за операцию — я.
Фрейзер кивнул.
— Конечно.
Остин покачивал бокал, вдыхая опьяняющий букет и стараясь не выходить из себя. У него имелась не одна причина не доверять Фрейзеру Беннетту. Этот человек и его политические амбиции два года назад едва не привели к изгнанию Остина из Авилона.
— Скажите мне, Фрейзер, чего вы надеетесь достичь в Бостоне?
— Я хочу видеть этого юного Сидхе. — Фрейзер положил руку на резную каминную полку, не отрывая взгляда от огня в камине. — Я хочу лично узнать, какую угрозу он для нас представляет.
— Ясно. — Остин разглядывал Фрейзера, чувствуя, что за его внешней неприступностью скрывается страх. — А если вы решите, что он опасен, — что будете делать тогда?
Фрейзер выпрямил спину, его рука сжалась в кулак.
— Конечно, ничего. Если только Генри не захочет получить мою помощь, чтобы распутать этот узел.
Генри постучал черешком трубки по зубам, глядя на Фрейзера.
— Я сам решу, какие шаги нужно будет предпринять.
— Естественно. — Фрейзер обернулся к Генри Тэйеру, встретив спокойный взгляд этого джентльмена с улыбкой, предназначенной завоевать доверие. — Я прибыл, чтобы помочь всем, что в моих силах.
«Он прибыл сюда, чтобы повлиять на Генри и заставить его сделать ровно то, что ему нужно», — подумал Остин.
— Судя по всему, мой агент оказался прав. — Генри покусывал черешок своей незажженной трубки. — Софи Чандлер заказала на сегодня ложу, чтобы сводить нашего молодца в театр.
Остин кивнул.
— Коннор сидел точно напротив меня.
— Как он выглядит? — спросил Беннетт.
— Высокий брюнет. Сара считает его весьма красивым. — Остин улыбнулся Беннетту поверх бокала. — Не считая рогов, торчащих у него из головы.
Беннетт нахмурился.
— Очень забавно, Синклер!
— Нет. — Остин отхлебнул бренди, и янтарное тепло ослабило тревогу, сжимавшую его грудь. — Он выглядел настоящим джентльменом, наслаждающимся обществом красивой женщины.
— Он что-то замышляет, — Фрейзер развернулся и направился к окну. — Ни один человек не станет преодолевать тысячу лет, чтобы насладиться обществом красивой женщины.
Остин помешивал бренди в бокале, глядя, как поблескивают огоньки в янтарной жидкости, и вспоминая взгляд, которым Коннор смотрел на Лауру Салливен. Остину был знаком этот взгляд. Коннор был влюблен.
— Мне кажется вполне возможным, что он прибыл сюда только для того, чтобы завоевать руку Лауры Салливен.
— Это просто смехотворно! — Фрейзер хлопнул ладонью по шторе. — Он наверняка знает, что источник силы закрыт для нас. Вероятно, он собирается захватить Авилон.
Остин глубоко вздохнул, вдыхая аромат бренди.
— Тогда почему он здесь, а не в Авилоне?
— Не знаю. — Фрейзер повернулся лицом к нему. — Но я знаю, что этот человек опасен. Мы должны обращаться с ним с крайней осторожностью.
— Согласен. — Генри чиркнул спичкой, и по воздуху разнесет запах серы. — Этот человек слишком могуществен, чтобы относиться к нему не всерьез. Мы должны быть готовы защитить себя в любой ситуации.
— Вы правы. Не исключено, что он способен пользоваться магической силой. — Фрейзер стукнул кулаком по открытой ладони. — Но его можно остановить пулей.
Остин сжал бокал в руке.
— Не думаю, что нам понадобится прибегать к насилию.
— Синклер, мне казалось, что главный здесь — Генри.
— А я уверен, что Генри найдет лучший выход, как уничтожить этого молодого человека, если у нас не будет выбора.
Фрейзер смотрел на Остина, и в его глазах светились страх и ненависть.
Генри прочистил горло.
— Мы должны досконально изучить этого человека.
— Конечно. — Фрейзер улыбнулся Генри. — Я бы не мог предложить ничего другого.
Остин отхлебнул бренди, думая, насколько сильно Беннетт может повлиять на эмиссара. Он принял решение не допустить, чтобы этого влияния хватило для убийства молодого человека только за то, что он влюбился в женщину из другого мира и времени.
Ей нужно только немного поупражняться, вот и все, уверяла себя Софи. Она отказывалась верить, что в колдовстве ее всегда будут преследовать неудачи.
Она устремила взгляд на фарфоровый кувшин, стоявший перед ней на кухонном столе. Лунный свет лился в окна, отражаясь в стеклах буфета. Электричество она не включала, ей казалось, что лунный свет больше подходит для занятий магией.
Она подняла руку и указала пальцем на кувшин.
— Лей, — велела она, желая, чтобы он наклонился к чашке, стоявшей перед ним. Кувшин покачнулся.
— Лей из носика. — Софи глубоко вздохнула, ее сердце глухо стучало. — Наполни чашку.
Кувшин наклонился, и в чашку полилось молоко.
Софи хлопнула в ладоши.
— Получилось!
— Софи?!
Софи резко обернулась, закрывая кувшин и чашку от человека, стоявшего на пороге кухни.
— Дэниэл! Что вы здесь делаете?
— Не могу заснуть, — он стоял в полосе лунного света, который протянулся по полу от окна. Его темные волосы были растрепаны, синий халат не застегнут, как будто он накинул его и тут же вышел из комнаты. — И решил выпить теплого молока.
— Теплого молока? — переспросила Софи. За ее спиной молоко все так же лилось из кувшина, хотя чашка была полна до краев. — Я как раз хотела сварить горячий шоколад. Может быть, вы подождете в библиотеке, а я вам принесу?
— Что это за шум?
— Какой шум?
Молоко лилось по столу и капало на дубовый паркет. Софи протянула руку, схватившись за ручку заколдованного кувшина и пытаясь поставить его прямо. Но он оставался заколдованным и молоко продолжало литься в чашку.
Дэниэл нахмурился.
— Что с вами, Софи?
Софи дернула за ручку кувшина:
— Ничего.
Дэниэл покачал головой.
— Нужно включить свет, — и он повернулся к выключателю около двери.
Софи обернулась к кувшину.
— Стой! — прошептала она, вцепившись обеими руками в заколдованную ручку. Над головой вспыхнул свет.
— Простите, не расслышал вас, — сказал Дэниэл, направляясь к ней.
— Я приказываю тебе остановиться! — прошептала Софи. Заклятье разрушилось, и Софи, не успев отпустить руки, вместе с кувшином покачнулась и повалилась на Дэниэла.
Дэниэл поймал ее, не дав ей упасть, и отступил, оказавшись прямо в луже молока.
— Что за… — Он поскользнулся и упал. Воздух с шумом вырвался из его груди.
— О Господи! — Она повернулась в объятиях Дэниела, ударив его по плечу все еще зажатым в руке кувшином. — Простите!
Он слабо улыбнулся.
— Ничего.
— Вы ушиблись? — Она подняла руку, чтобы прикоснуться к его щеке, и кувшин врезался ему в подбородок. — О Боже! Еще раз прошу прощения.
— Мне почему-то кажется, что я буду чувствовать себя лучше, если вы отставите этот кувшин в сторону, — сказал он, забирая кувшин из ее дрожащей руки.
— Да, конечно.
Он поставил кувшин на пол рядом с собой и опустил голову на паркет.
— Вы целы?
— Ушибся. — Он улыбнулся, и на его правой щеке появилась ямочка. — Но в полном порядке.
Ее сердце глухо и медленно стучало в груди, когда она взглянула на его красивое лицо. Она неожиданно поняла, что прикасается к нему всем телом, чувствовала его тепло, проникающее сквозь разделяющую их одежду. Софи поднималась и опускалась в ритме его дыхания, ее грудь касалась твердых мышц его груди, их ноги переплелись.
Он был так близко от нее, что она могла видеть каждую морщинку на его лице. Так близко, что чувствовала его мягкое дыхание на своей щеке. Так близко, что могла чуть-чуть наклонить голову и поцеловать его так, как всегда мечтала. Так близко, что невозможно было устоять.
Она прикоснулась к ямке на его щеке, ощупывая ее кончиком пальца и чувствуя, как его щетина колет ей кожу.
— Софи, — прошептал он. Его улыбка поблекла, и ямочка на щеке исчезла.
Она увидела, как в его красивых темных глазах растет понимание, и подумала, что за одно неосторожное мгновение раскрыла слишком многое.
— Простите, — пробормотала она, попытавшись отстраниться.
Он обхватил ее руками, удерживая рядом, когда она попыталась сбежать от него и от правды, которую было уже невозможно скрыть.
— Пожалуйста! — Она смотрела на его плечо, не в силах встретиться с ним взглядом. — Пустите меня.
— Знаете ли вы, сколько времени я ждал, чтобы снова обнять вас?
Она посмотрела прямо ему в глаза, они излучали тепло, которое Софи видела только во снах.
— Сколько?
— С той ночи, когда мы танцевали на вашем дне рождения. — Его ладони скользили вверх по ее спине, и тепло его рук проникало сквозь розовый кашемир ее халата и белую фланель ночной рубашки. — Помните?
Она кивнула, лишившись голоса.
— Мне казалось, что вы — самое прекрасное существо, какое я видел в жизни. Вся в белых кружевах и шелке. — Он поднял ее косу, прижавшись губами к тугим темным прядям. — Вы по-прежнему благоухаете розами.
— Вы и это помните?
— Боже, как я могу забыть запах ваших духов! В ту ночь, когда я держал вас в своих объятиях и ваша юбка касалась моих ног, мне с трудом удавалось держаться от вас на подобающем расстоянии. Я хотел прижаться губами к вашей шее, узнать вкус вашей кожи, пахнущей розами.
Софи вздохнула, но воздух не проходил в ее сдавленное горло.
— Правда?
— Правда. — Он дернул за белую сатиновую ленту, и тяжелые темные волосы упали ей на плечи. — Но я не тогда полюбил вас.
— Не тогда? — это было все, что она смогла вымолвить, когда его руки погрузились в ее волосы.
— Я полюбил вас задолго до того вечера. — Он дал ее волосам рассыпаться над собой темным шелковым пологом, укрывшим их от внешнего мира. — Не помню, когда именно. Но я так любил вас, что у меня болело сердце, когда я смотрел на вас.
— А я всякий раз думала, что умру. — Она сделала глубокий вдох, и ее легкие наполнил запах лавровишневой воды.
— Я надеялся, что любовь покинет меня вместе с вами. — Он погладил ее щеку пальцами. — Но она осталась.
— Я не могла здесь жить. Я не могла каждый день видеть вас и знать, что вы недоступны мне.
— Каждый день мне хотелось знать, что вы делаете. С кем вы. Я ненавидел себя за то, что стал эгоистичным. Потому что я молился, чтобы вы никогда не позволили ни одному мужчине дотронуться до вас.
Софи улыбнулась, ее взор затуманили слезы.
— Я бы никогда не позволила никому другому дотронуться до себя.
— Софи, — прошептал он, гладя ее рукой по волосам. — Я все время любил вас.
— Я никогда никого не любила, кроме вас.
— Моя прекрасная Софи. — Он взял в ладони ее голову, привлекая ее к себе, и наконец впервые сумел прикоснуться к ее губам.
Глава 20
Лаура вышла из прозрачного, как хрусталь, озера. Вода стекала поблескивающими струйками по ее коже, скапливаясь на черных камнях, окружающих озеро, по которым ей пришлось пройти несколько футов до того места, где изумрудная трава и яркие цветы танцевали на легком ветерке.
Она опустилась на благоухающее ложе луговой травы и цветов и легла на спину, широко раскинув руки и подставляя тело теплым лучам солнца и нежным прикосновениям ветра. Ветер ласкал ее грудь, пощипывал живот, бедра, раздувая внутри ее искры желания, зароненные прекрасным ирландским викингом.
— Коннор, — прошептала она, закрывая глаза. Она шевелила руками траву, и изумрудные стебельки касались ее кожи. — Где ты?
— Здесь. — На лицо Лауры упала тень. — С тобой, любовь моя.
Она открыла глаза и увидела, что он стоит рядом — величественная фигура, окутанная одним лишь солнечным светом. Она смотрела на него, впитывая силу и мощь, которые излучал каждый изгиб его великолепного тела. Это был человек, который мог вдохновить скульпторов на борьбу с мрамором и долотом в стремлении запечатлеть его красоту. Но их постигла бы неудача.
Ни один смертный не мог бы передать на холсте или в камне красоту этого человека, потому что она заключалась не в одном лишь великолепном телосложении. Она таилась внутри него. Она сияла в синеве его глаз, горела в тепле его улыбки, в благородстве, излучаемом его душой.
Лаура протянула навстречу ему руки, приветствуя его, когда он окутал ее тело своим теплом.
— Я ждала тебя, Коннор!
— Я пришел, моя любовь. — Он улыбнулся ей.
Она запустила руку в густые волосы, поглощая пальцами тепло его кожи.
— Поцелуй меня, — прошептала она. Он наклонил голову, и она почувствовала на своих губах теплый пульс его дыхания. Его губы прикоснулись к ней сперва нежно, как ветерок, колышащий дикие цветы, затем крепко прижались к ней.
Мелодия воды, журчащей по поблескивающим камням, пела в унисон с кровью, гулко стучащей у нее в ушах. Все ночи, когда ее влекло в это место, были только звеньями в цепочке, золотыми оковами, связывающими ее с этим человеком.
— Лаура, — прошептал Коннор, отстраняясь от нее. Он присел на корточки, глядя на нее, в его синих глазах горело желание. — Знаешь, сколько времени я ждал, когда мы будем любить друг друга?
— Слишком долго, — ответила она, признание в своем развратном желании освободило ее от остатков сдержанности. — Люби меня. Сейчас.
— Я ждал целую вечность. — Он сорвал белую маргаритку. — Я хочу, чтобы ни одно мгновение не пропало даром.
Пальцы Лауры скользили по его груди, поглощая тепло кожи под шелковистыми черными волосами. Он водил цветком по ее шее, и нежные лепестки целовали ее кожу.
— Я хочу, чтобы ты прижался ко мне, — прошептала она.
— Я хочу погладить тебя всю. — И он продолжал водить маргариткой, опуская цветок все ниже и ощупывая лепестками ее влажную кожу.
Она задержала дыхание, зачарованная видом белых лепестков, прижимающихся к ее бледной коже, приближаясь к розовому бутону ее груди. Лепестки щекотали ее сосок, и она шумно вздохнула.
— Так, как ты отдаешься мне, — произнес он, водя цветком по ее животу, — оказалось гораздо красивее, чем я мог себе представить.
Лаура подняла бедра, и стон сорвался с ее губ, когда лепестки дотронулась до внутренней стороны ее бедер. Желание нарастало, напрягая все ее тело.
— Пожалуйста, — прошептала она, не вполне понимая, что произойдет между ними, но зная, что ей нужно это, нужно завершить то, что началось давным-давно, еще до того, как она появилась на свет.
— Все, что угодно для моей любимой. — Он положил цветок между ее бедер, и мягкие белые лепестки замерли на треугольнике блестящих волос. Он нагнулся к ней, запустив руки в траву по обе стороны от ее головы, и стал опускаться все ниже и ниже, пока их тела не соприкоснулись.
Лаура выгнула спину и вздохнула.
— Прекрасная очаровательница, — прошептал он, прижимаясь губами к ее шее. — Ты заколдовала меня.
Ей показалось, что она попала под власть какого-то запретного заклятья, которое позволяло ей чувствовать то, что она никогда не чувствовала раньше. Каждый нерв звенел и пел от наслаждения, когда Коннор следовал по пути, который проложил нежными лепестками маргаритки, целуя ее и лаская языком, как будто она была сделана из глазури и взбитых сливок.
Она застонала, выгнувшись под ним дугой, когда он поднес ее грудь к своему рту. Здесь он помедлил, ощупывая кончиком языка сосок, пока его руки блуждали по ее трепещущему телу, заставляя колдовские силы искриться и протекать сквозь нее, пока она не засветилась изнутри, ярко и ослепительно, как солнце над головой.
Он покрывал ее живот поцелуями, подбираясь губами и языком к нежным лепесткам маргаритки, и отбросил цветок ртом, стремясь к влажным лепесткам под ним.
Лаура сжала руки, когда он прикоснулся к ней кончиком языка. Никогда раньше она не могла даже мечтать о таком интимном поцелуе. Жар его языка, мягкое прикосновение губ, пробующих и помирающих ее, — все это лежало за пределами воображения. С каждым запретным прикосновением магия вскипала и разгоралась внутри нее, пока Лаура не почувствовала, что растворяется, расщепляется на мельчайшие частицы.
Когда она поняла, что наслаждение достигло кульминации, то почувствовала давление на свой влажный порог, и его восхитительный жар впервые проник в нее. Она выгнула бедра, отдаваясь ему в ритме, которому он подчинил себе все ее тело.
Две половины, когда-то разделенные, теперь снова воссоединились в единое целое. Она устремилась навстречу ему, когда он проникал в нее постепенно, вырастая все быстрее и быстрее, поднимаясь, как солнце встает на рассвете, взбираясь на горы, все выше и выше, пока не вырвется из тьмы, затопив светом долину.
Софи никогда в жизни не спала без ночной рубашки, и вот она лежит, накрытая одной лишь простыней, одеялом и теплом обнаженного мужского тела. О Боже, неужели это действительно произошло? Неужели она лежит в объятиях Дэниэла? Или это только сон, похожий на многие другие? Волшебное мгновение, которое исчезнет с утренним светом?
Сквозь окна струился лунный свет, отбрасывая мужскую и женскую тени на стену напротив кровати. Софи согнула руку, лежавшую на груди Дэниэла, глядя, как тень шевелится вместе с ее движениями, и проверяя реальность крепкого тела под ее ладонью.
— Все в порядке? — Дэниэл пошевелился рядом с ней и, поднявшись на локте, заглянул ей в лицо. — Я не хотел сделать тебе больно.
— И не сделал. — Она прикоснулась к его щеке, которую освещал лунный свет, вспоминая потрясающее ощущение, когда его щетина терлась об ее голую грудь. — Я никогда в жизни не чувствовала себя лучше.
Он потерся губами о ее губы, дыша ей на щеку.
— Я не хотел, чтобы у нас все зашло так далеко.
— Не хотел? — Она посмотрела на него, и дыхание замерло у нее в груди. — Значит ты жалеешь о том, что произошло?
— Я жалею только об одном. — Он пропустил шелковистые пряди ее темных волос между пальцами. — Я жалею, что мы столько времени ждали.
— Не оглядывайся на прошлое, Дэниэл. — Она провела рукой по изгибу его плеча, чувствуя ладонью гладкую и теплую кожу. — Нам предстоит долгая жизнь.
— И я хочу прожить остаток моих дней с тобой, Софи. — Он приложил к ее щеке свою большую ладонь. — Я хочу каждое утро просыпаться и видеть твое прекрасное лицо. Я хочу каждую ночь ложиться в постель и сжимать тебя в своих объятиях.
Хотя она улыбалась, у нее на глазах выступили слезы, когда она взглянула в лицо человека, которого всегда любила.
— Стань моей женой. — Он прижался губами к ее губам. — Пусть наши жизни соединятся в одну.
— Да. — Она обхватила руками его за плечи, прижимая к себе. — Я хочу только одного — жить с тобой до конца дней.
— Софи, — прошептал он, прижимаясь к ней. — Ты — мечта, ставшая правдой.
— Реальность гораздо лучше, чем мечты, любимый, — прошептала она, открывая ему свои объятия.
Лаура стояла у окна, глядя на лунный свет, нарисовавший сверкающие кружевные узоры на стеклах. Она обхватила себя за талию, чувствуя озноб там, где во сне ощущала тепло кожи Коннора. Сон казался ей более реальным, чем сама реальность, в которой она пробудилась.
Как странно — быть в одно и то же мгновение девственницей-недотрогой и законченной распутницей. Она закрыла глаза, вдыхая в легкие холодный воздух, пытаясь охладить желание, разгорающееся в ней голодным огнем.
«Приди ко мне, любовь моя!» — Она слышала звучащий в ее мозгу голос Коннора.
— Коннор! — прошептала она.
Ее влекло к нему. Она не могла без него. И он был здесь, рядом с ней, по крайней мере в те несколько мгновений. Как она могла истратить попусту эти драгоценные мгновения? Как она могла позволить условностям света сковать себя? Да поможет ей небо, но она чувствовала, что ее сковывают куда более крепкие цепи.
Софи затягивала пояс на платье, ускользая от мужчины, который преследовал ее по всей спальне.
— Дэниэл, мне надо идти!
— Еще рано!
— Пора! — Софи ударила каблуком о стену. — Я не могу больше оставаться.
— Еще рано, — Дэниэл уперся руками в стену по обеим стороны от ее головы и наклонился, пока их носы не соприкоснулись. — Куда ты торопишься?
Она отвернула лицо, когда он попытался поцеловать ее. Его поцелуи могли лишить ее тех остатков воли, которыми она еще обладала.
— Уже почти рассвет.
— А что, если я запру тебя здесь и мы будем любить друг друга целый день?
Она вздрогнула, услышав манящее обещание в его голосе.
— Как можно?
Он поглаживал нежную кожу у нее под ухом.
— Что, если мы пошлем весь остальной мир к черту?
— Дэниэл, мы должны подумать о Лауре. — Софи прислонилась к стене, упершись руками ему в грудь и пытаясь уберечь остатки своей тающей воли. — Что она подумает, если узнает, что я провела ночь с тобой?
— Она подумает, что я отъявленный распутник. — Он отступил на шаг, улыбаясь ей в лицо. — Прости меня, любовь моя. Я никогда не подозревал, что счастье может заставить забыть человека обо всем, кроме любимой женщины.
— Так и должно быть, Дэниэл. — Она прикоснулась к его щеке, чувствуя кончиками пальцев ямочку. — Ведь этого я ждала всю свою жизнь.
Он поцеловал ее в лоб.
— Я никогда не подозревал, какой замечательной может быть жизнь.
Софи глубоко вздохнула.
— А Лаура — неужели она не заслужила настоящего счастья?
— Конечно, заслужила, — ответил он, и между его черных бровей пролегла глубокая морщина. — Ты думаешь, что она может найти счастье с Коннором?
Она опустилась на благоухающее ложе луговой травы и цветов и легла на спину, широко раскинув руки и подставляя тело теплым лучам солнца и нежным прикосновениям ветра. Ветер ласкал ее грудь, пощипывал живот, бедра, раздувая внутри ее искры желания, зароненные прекрасным ирландским викингом.
— Коннор, — прошептала она, закрывая глаза. Она шевелила руками траву, и изумрудные стебельки касались ее кожи. — Где ты?
— Здесь. — На лицо Лауры упала тень. — С тобой, любовь моя.
Она открыла глаза и увидела, что он стоит рядом — величественная фигура, окутанная одним лишь солнечным светом. Она смотрела на него, впитывая силу и мощь, которые излучал каждый изгиб его великолепного тела. Это был человек, который мог вдохновить скульпторов на борьбу с мрамором и долотом в стремлении запечатлеть его красоту. Но их постигла бы неудача.
Ни один смертный не мог бы передать на холсте или в камне красоту этого человека, потому что она заключалась не в одном лишь великолепном телосложении. Она таилась внутри него. Она сияла в синеве его глаз, горела в тепле его улыбки, в благородстве, излучаемом его душой.
Лаура протянула навстречу ему руки, приветствуя его, когда он окутал ее тело своим теплом.
— Я ждала тебя, Коннор!
— Я пришел, моя любовь. — Он улыбнулся ей.
Она запустила руку в густые волосы, поглощая пальцами тепло его кожи.
— Поцелуй меня, — прошептала она. Он наклонил голову, и она почувствовала на своих губах теплый пульс его дыхания. Его губы прикоснулись к ней сперва нежно, как ветерок, колышащий дикие цветы, затем крепко прижались к ней.
Мелодия воды, журчащей по поблескивающим камням, пела в унисон с кровью, гулко стучащей у нее в ушах. Все ночи, когда ее влекло в это место, были только звеньями в цепочке, золотыми оковами, связывающими ее с этим человеком.
— Лаура, — прошептал Коннор, отстраняясь от нее. Он присел на корточки, глядя на нее, в его синих глазах горело желание. — Знаешь, сколько времени я ждал, когда мы будем любить друг друга?
— Слишком долго, — ответила она, признание в своем развратном желании освободило ее от остатков сдержанности. — Люби меня. Сейчас.
— Я ждал целую вечность. — Он сорвал белую маргаритку. — Я хочу, чтобы ни одно мгновение не пропало даром.
Пальцы Лауры скользили по его груди, поглощая тепло кожи под шелковистыми черными волосами. Он водил цветком по ее шее, и нежные лепестки целовали ее кожу.
— Я хочу, чтобы ты прижался ко мне, — прошептала она.
— Я хочу погладить тебя всю. — И он продолжал водить маргариткой, опуская цветок все ниже и ощупывая лепестками ее влажную кожу.
Она задержала дыхание, зачарованная видом белых лепестков, прижимающихся к ее бледной коже, приближаясь к розовому бутону ее груди. Лепестки щекотали ее сосок, и она шумно вздохнула.
— Так, как ты отдаешься мне, — произнес он, водя цветком по ее животу, — оказалось гораздо красивее, чем я мог себе представить.
Лаура подняла бедра, и стон сорвался с ее губ, когда лепестки дотронулась до внутренней стороны ее бедер. Желание нарастало, напрягая все ее тело.
— Пожалуйста, — прошептала она, не вполне понимая, что произойдет между ними, но зная, что ей нужно это, нужно завершить то, что началось давным-давно, еще до того, как она появилась на свет.
— Все, что угодно для моей любимой. — Он положил цветок между ее бедер, и мягкие белые лепестки замерли на треугольнике блестящих волос. Он нагнулся к ней, запустив руки в траву по обе стороны от ее головы, и стал опускаться все ниже и ниже, пока их тела не соприкоснулись.
Лаура выгнула спину и вздохнула.
— Прекрасная очаровательница, — прошептал он, прижимаясь губами к ее шее. — Ты заколдовала меня.
Ей показалось, что она попала под власть какого-то запретного заклятья, которое позволяло ей чувствовать то, что она никогда не чувствовала раньше. Каждый нерв звенел и пел от наслаждения, когда Коннор следовал по пути, который проложил нежными лепестками маргаритки, целуя ее и лаская языком, как будто она была сделана из глазури и взбитых сливок.
Она застонала, выгнувшись под ним дугой, когда он поднес ее грудь к своему рту. Здесь он помедлил, ощупывая кончиком языка сосок, пока его руки блуждали по ее трепещущему телу, заставляя колдовские силы искриться и протекать сквозь нее, пока она не засветилась изнутри, ярко и ослепительно, как солнце над головой.
Он покрывал ее живот поцелуями, подбираясь губами и языком к нежным лепесткам маргаритки, и отбросил цветок ртом, стремясь к влажным лепесткам под ним.
Лаура сжала руки, когда он прикоснулся к ней кончиком языка. Никогда раньше она не могла даже мечтать о таком интимном поцелуе. Жар его языка, мягкое прикосновение губ, пробующих и помирающих ее, — все это лежало за пределами воображения. С каждым запретным прикосновением магия вскипала и разгоралась внутри нее, пока Лаура не почувствовала, что растворяется, расщепляется на мельчайшие частицы.
Когда она поняла, что наслаждение достигло кульминации, то почувствовала давление на свой влажный порог, и его восхитительный жар впервые проник в нее. Она выгнула бедра, отдаваясь ему в ритме, которому он подчинил себе все ее тело.
Две половины, когда-то разделенные, теперь снова воссоединились в единое целое. Она устремилась навстречу ему, когда он проникал в нее постепенно, вырастая все быстрее и быстрее, поднимаясь, как солнце встает на рассвете, взбираясь на горы, все выше и выше, пока не вырвется из тьмы, затопив светом долину.
Софи никогда в жизни не спала без ночной рубашки, и вот она лежит, накрытая одной лишь простыней, одеялом и теплом обнаженного мужского тела. О Боже, неужели это действительно произошло? Неужели она лежит в объятиях Дэниэла? Или это только сон, похожий на многие другие? Волшебное мгновение, которое исчезнет с утренним светом?
Сквозь окна струился лунный свет, отбрасывая мужскую и женскую тени на стену напротив кровати. Софи согнула руку, лежавшую на груди Дэниэла, глядя, как тень шевелится вместе с ее движениями, и проверяя реальность крепкого тела под ее ладонью.
— Все в порядке? — Дэниэл пошевелился рядом с ней и, поднявшись на локте, заглянул ей в лицо. — Я не хотел сделать тебе больно.
— И не сделал. — Она прикоснулась к его щеке, которую освещал лунный свет, вспоминая потрясающее ощущение, когда его щетина терлась об ее голую грудь. — Я никогда в жизни не чувствовала себя лучше.
Он потерся губами о ее губы, дыша ей на щеку.
— Я не хотел, чтобы у нас все зашло так далеко.
— Не хотел? — Она посмотрела на него, и дыхание замерло у нее в груди. — Значит ты жалеешь о том, что произошло?
— Я жалею только об одном. — Он пропустил шелковистые пряди ее темных волос между пальцами. — Я жалею, что мы столько времени ждали.
— Не оглядывайся на прошлое, Дэниэл. — Она провела рукой по изгибу его плеча, чувствуя ладонью гладкую и теплую кожу. — Нам предстоит долгая жизнь.
— И я хочу прожить остаток моих дней с тобой, Софи. — Он приложил к ее щеке свою большую ладонь. — Я хочу каждое утро просыпаться и видеть твое прекрасное лицо. Я хочу каждую ночь ложиться в постель и сжимать тебя в своих объятиях.
Хотя она улыбалась, у нее на глазах выступили слезы, когда она взглянула в лицо человека, которого всегда любила.
— Стань моей женой. — Он прижался губами к ее губам. — Пусть наши жизни соединятся в одну.
— Да. — Она обхватила руками его за плечи, прижимая к себе. — Я хочу только одного — жить с тобой до конца дней.
— Софи, — прошептал он, прижимаясь к ней. — Ты — мечта, ставшая правдой.
— Реальность гораздо лучше, чем мечты, любимый, — прошептала она, открывая ему свои объятия.
Лаура стояла у окна, глядя на лунный свет, нарисовавший сверкающие кружевные узоры на стеклах. Она обхватила себя за талию, чувствуя озноб там, где во сне ощущала тепло кожи Коннора. Сон казался ей более реальным, чем сама реальность, в которой она пробудилась.
Как странно — быть в одно и то же мгновение девственницей-недотрогой и законченной распутницей. Она закрыла глаза, вдыхая в легкие холодный воздух, пытаясь охладить желание, разгорающееся в ней голодным огнем.
«Приди ко мне, любовь моя!» — Она слышала звучащий в ее мозгу голос Коннора.
— Коннор! — прошептала она.
Ее влекло к нему. Она не могла без него. И он был здесь, рядом с ней, по крайней мере в те несколько мгновений. Как она могла истратить попусту эти драгоценные мгновения? Как она могла позволить условностям света сковать себя? Да поможет ей небо, но она чувствовала, что ее сковывают куда более крепкие цепи.
Софи затягивала пояс на платье, ускользая от мужчины, который преследовал ее по всей спальне.
— Дэниэл, мне надо идти!
— Еще рано!
— Пора! — Софи ударила каблуком о стену. — Я не могу больше оставаться.
— Еще рано, — Дэниэл уперся руками в стену по обеим стороны от ее головы и наклонился, пока их носы не соприкоснулись. — Куда ты торопишься?
Она отвернула лицо, когда он попытался поцеловать ее. Его поцелуи могли лишить ее тех остатков воли, которыми она еще обладала.
— Уже почти рассвет.
— А что, если я запру тебя здесь и мы будем любить друг друга целый день?
Она вздрогнула, услышав манящее обещание в его голосе.
— Как можно?
Он поглаживал нежную кожу у нее под ухом.
— Что, если мы пошлем весь остальной мир к черту?
— Дэниэл, мы должны подумать о Лауре. — Софи прислонилась к стене, упершись руками ему в грудь и пытаясь уберечь остатки своей тающей воли. — Что она подумает, если узнает, что я провела ночь с тобой?
— Она подумает, что я отъявленный распутник. — Он отступил на шаг, улыбаясь ей в лицо. — Прости меня, любовь моя. Я никогда не подозревал, что счастье может заставить забыть человека обо всем, кроме любимой женщины.
— Так и должно быть, Дэниэл. — Она прикоснулась к его щеке, чувствуя кончиками пальцев ямочку. — Ведь этого я ждала всю свою жизнь.
Он поцеловал ее в лоб.
— Я никогда не подозревал, какой замечательной может быть жизнь.
Софи глубоко вздохнула.
— А Лаура — неужели она не заслужила настоящего счастья?
— Конечно, заслужила, — ответил он, и между его черных бровей пролегла глубокая морщина. — Ты думаешь, что она может найти счастье с Коннором?