Страница:
– Замечательно! – ответила Сара и захлопнула дверь.
Она заперла ее, перевернула табличку «Открыто» так, что снаружи оказалась надпись «Закрыто», и протопала к своему стулу. Там, кипя от гнева, она сидела довольно долго, прокручивая в уме всю сцену. И начала хихикать. Ну и ну! Она даже не думала, что у нее хватит духу проделать подобное. Скорей бы рассказать об этом Джеми!
Сара разжала ладонь и посмотрела на кольцо, из-за которого разгорелся сыр-бор. «Оно – мое!» – окончательно решила она. Вот одна из приятных сторон работы в «Веселых танцорах». Ее собственные комнаты были так же, как и лавка, забиты всякими приглянувшимися ей безделушками. И рисунок, и остальное содержимое мешочка будут там как раз на месте. Сара провела пальцами по рамке. Кто же все-таки художник? Она снова посмотрела на коробку.
«Доктор Элед Эванс», – пробормотала она и решила позвонить Джеми, узнать, помнит ли он, откуда взялась коробка и кто такой доктор Эванс.
Утром Джеми сказал ей, что ему нужно закончить «эту проклятую статью» для международного журнала «Дикая природа». Так что, наверное, он сейчас сидит за письменным столом в Почтовой комнате. Она сняла телефон с полки, где находились еще термос для кофе и стопка старых исторических журналов, которые она уже много лет собиралась выбросить. Поставив телефон на прилавок, Сара набрала номер и, дожидаясь, пока Джеми снимет трубку, стала складывать свои находки в мешочек.
– М-м-м? – раздался голос Джеми после седьмого гудка.
– Привет, Джеми. Закончил свою статью?
– О, привет, Сара. Почти. Трудно свести все воедино. Как, черт возьми, ты обобщишь материал о грибах?
– Их едят за обедом.
– Заб-бавно!
– Догадайся, кого я сейчас выставила из лавки?
Джеми рассмеялся:
– Неужели известного австрийского исследователя Дэвида Линдсея?
– А вот и нет. Джеральдину Хэтауэй!
– Не может быть!
– Может.
– Молодец, – похвалил ее Джеми.
– И все утро трудилась как вол, разбиралась в чуланах.
– Из-за этого ты и отрываешь гения от работы?
– Гений знал бы, как состряпать статью про грибы.
– Бросай все и приходи обедать, мелкая негодница.
Сара рассмеялась. Она перекатывала кольцо в ладони и, еще раз сверившись с коробкой, правильно ли она запомнила имя, спросила:
– Джеми, ты знаешь некоего доктора Эледа Эванса? Э-л-е-д-а?
– Знал одного такого доктора. Он был профессором истории в Карлетоне [7], умер несколько лет назад. В семьдесят шестом. А почему ты спрашиваешь?
– Понимаешь, на одной из коробок, которую я разобрала, было написано: «Из поместья Эледа Эванса». Он что, валлиец?
– Родился в Уэльсе, а вырос в Торонто. Переехал в Оттаву, когда в шестьдесят третьем ему предложили работу в университете.
– А как коробка с его вещами попала в наш чулан?
– Ах вот ты о чем… Я довольно хорошо знал Эледа. Умирая, он оставил все, что имел, мне. У него не было семьи, только какие-то дальние кузины в Уэльсе, и ему не хотелось отдавать собранные за всю жизнь сокровища в чужие руки. Большинство его вещей – мебель, книги и прочее – находятся у нас в Доме. Но было еще несколько коробок со всяким хламом, я хранил их на задах лавки, в чуланах. Хотел продать то, что там лежало, да рука не поднялась копаться в них. Я даже забыл, что они там. Я уже давно не вспоминал Эледа Эванса. Странно, что ты о нем заговорила. Кстати, он любил грибы.
– Тогда, может быть, мне так и оставить эту коробку в чулане?
– Нет. Хранить ее нет никакого смысла. Я уверен, Элед и не хотел бы, чтобы я хранил этот хлам. Книги и всякий антиквариат – вот что занимало его больше всего. Вряд ли в этих коробках есть что-нибудь путное.
– Даже в безлюдной арктической тундре можно набрести на сокровища, – сказала Сара с улыбкой.
– Что?
– Ты не поверишь, но я нашла там очень красивый рисунок. Перо, тушь и акварель. Он был художник?
– Насколько я знаю, нет.
– И тут есть еще кое-что – прелестная вещь. Похожа на шаманский мешочек индейца. Ну, знаешь, маленький кожаный мешок со всякими амулетами. Коготь лисы, несколько перьев, пшеничные зерна. Но самое интересное – костяной диск, и на нем вырезан рисунок. И еще маленькое золотое кольцо.
– Золотое кольцо?
– Угу. Оно было внутри глиняного шарика. Я по нему постучала, и глина рассыпалась, а под ней оказалось кольцо.
– Странно. Хотя Элед интересовался всякими редкостями, особенно теми, что как-то относились к антропологии. Он любил старые вещи – по-настоящему старые. Ну, скажем, гончарные изделия ацтеков, наконечники для стрел и так далее. Та волшебная, обмазанная глиной бутыль в виде демона, что стоит у тебя в гостиной, тоже из его коллекции.
Что-то щелкнуло в мозгу у Сары.
– Вспомнила, – сказала она. – Просто раньше я их не связывала. Кажется, я видела Эванса перед тем, как уезжала в Европу. Он был такой высокий, стройный, с пушистыми усами, как у Йосемита Сэма. [8]
– Йосемита Сэма? Какое лирическое описание! И для этого я учил тебя в колледже?
– Я не ходила в колледж, дурачок.
– Ну, это не моя вина!
Наступила длинная пауза в разговоре.
– Ну, – сказала Сара. – Так все-таки это был он?
– Конечно, – ответил Джеми. – Я как раз думал о нем. В прежние дни он частенько захаживал к нам в Дом, взять книжку из библиотеки, поиграть в шахматы. Он выиграл у меня пятьдесят три партии подряд.
Сара обвела взглядом лежащие на прилавке предметы.
– А ты знаешь, что у него был пластмассовый заводной мишка? – спросила она.
– А ты знаешь, – ответил Джеми, – что мне еще надо закончить эту проклятую статью? Даже если я рискую показаться грубым…
– Очень грубым. Ну ладно, неважно. Только не вздумай заявиться в лавку, а не то я за ухо выволоку тебя отсюда, как вывела мисс Хэтауэй. Я сегодня ужасно свирепая.
Джеми рассмеялся:
– Придешь к обеду? Байкер весь день торчит на кухне, стряпает какое-то дикое мексиканское блюдо.
– Без грибов?
– Я еще по крайней мере год даже смотреть на них не смогу.
– Тогда я вернусь к обеду. По-моему, лавку можно закрыть пораньше. Погода сегодня гнусная, и единственным посетителем за весь день была дорогая мисс Хэтауэй.
– Ладно. Захвати с собой рисунок, если сможешь. Хотелось бы взглянуть. И этот, как его – шаманский мешочек.
– Захвачу. Пока.
– Пока.
Сара положила трубку и снова стала рассматривать свои находки. Наконец она собрала все в мешочек, осталось только кольцо. Она хотела сунуть туда и его, но вдруг пожала плечами и надела кольцо на палец. На счастье.
Подойдя к дверям, Сара отперла их, выглянула наружу, оглядела улицу, чтобы проверить, не притаилась ли где Джеральдина Хэтауэй, и перевернула вывеску «Открыто». Прежде чем отправляться домой, она разберет еще одну коробку. Сара вставила новую пленку в магнитофон, и по лавке понеслись нежные звуки «Канона» Пахельбеля. [9] Подпевая, Сара вернулась к своим делам. В коробке, в которой с каждым следующим слоем вещей становилось все больше пыли, никаких интересных находок не оказалось. Один раз Сара оторвалась от работы, скрутила сигарету, закурила и, отложив сигарету в сторону, снова принялась разбирать коробку. В отличие от покупных, ее сигарета тут же погасла.
Когда Сара дошла до предпоследнего слоя, колокольчик над дверью звякнул. Она вздрогнула, но улыбнулась, увидев, что входит вовсе не Джеральдина Хэтауэй, вернувшаяся, чтобы взять реванш, а Джули Симс – официантка из ресторана на углу Третьей авеню и Банковской улицы.
– У тебя перерыв? – спросила Сара и, воспользовавшись возможностью оторваться от работы, закурила.
– М-м-м. Целых долгих пятнадцать минут. Господи, ну и день сегодня!
Сара засмеялась. Джули была ее лучшей подругой. Когда Сара впервые встретилась с ней, ей показалось, что та немного цинична – уж очень насмешливые были у Джули глаза, из-за них все, о чем она говорила, звучало довольно язвительно. Но вскоре Сара поняла, что ее впечатление обманчиво.
Джули очень много работала, совмещая ресторан с курсами в «Карлетоне», которые она посещала по утрам два раза в неделю. К тому же она растила восьмилетнего сына. У нее было замечательнное чувство юмора, и она отличалась готовностью попробовать все, что угодно, лишь бы попробовать. Вдвоем с Сарой они ходили на всевозможные курсы по рукоделию и народным ремеслам и получали неподдельное удовольствие, преподнося друг другу на Рождество и на дни рождения сделанные собственными руками шедевры. Апогея эта страсть достигла в прошлом году, когда Джули подарила Саре макраме размером четыре на два фута, изображавшее сову с большими бусами из полированного дерева вместо глаз. Сове предстояло висеть на стене. А Саре еще предстояло ответить Джули тем же, и она вынашивала планы мести.
– У тебя как никогда занятой вид, – сказала Джули, стряхивая воду с плаща. – А Джеми сегодня не заходил? – Она поискала, куда бы повесить плащ, и пристроила его на ручку двери, ведущей в подсобные помещения.
Сара помотала головой.
– Я просто разбираю старый хлам. – Она отодвинула в сторону то, что лежало на прилавке, и поставила две кружки для кофе. – Хочешь кофе?
– Что угодно! Только бы присесть на несколько минут. Господи, как я ненавижу дневную смену! Простаиваешь на ногах ровно столько же, а чаевых получаешь куда меньше.
– Сливок нет. Утром забыла купить по дороге.
– Неважно. – Джули устроилась на гостевом стуле за прилавком и вытянула ноги. – Ох, мне бы побездельничать тут до конца дня! Не возражаешь?
– Будь моей гостьей. – Сара налила кофе из термоса и в третий раз зажгла свою сигарету. – Хотя здесь чаевых будет еще меньше.
– Ну, если уж говорить о неприятном, то я видела, как мимо ресторана протопала старушка Хэтауэй. Она что, заходила к тебе?
– Я ее вышвырнула. – Да ну? – Джули расхохоталась и, не успев поставить кружку на прилавок, расплескала кофе. – Не верю!
– Чистая правда. Она довела меня до бешенства.
– Она кого угодно доведет.
– На этот раз она меня просто вынудила. Не выгони я ее, честное слово, свернула бы ей шею.
– На твоем месте я и свернула бы! Это было бы куда эффектней! – Джули помолчала, ожидая продолжения, потом добавила: – Ну? Может, сообщишь подробности?
Сара с заговорщицким видом придвинулась к подруге и принялась рассказывать, что произошло.
– Так ей и надо, – одобрила Сару Джули, когда та замолчала. – А что ты нашла? Можно взглянуть?
Сара стащила с пальца кольцо и протянула ей.
– Определенно золотое. – Джули поворачивала кольцо из стороны в сторону. – Похоже, старинное.
– Коробка появилась из поместья профессора-историка, Джеми его знал.
– Похоже, оно действительно старинное. Посмотри, какой цвет.
Джули приложила его к обручальному кольцу, которое специально носила на работе, чтобы посетители не приглашали ее на свидания. Правда, помогало это в половине случаев. Рядом с обручальным кольцо Сары выглядело просто роскошным.
– Что-то уж слишком блестит, – сказала Сара. – Похоже на бронзу.
– Наверное, в нем содержание золота выше, чем в моем. – Прежде чем вернуть кольцо, Джули взвесила его на ладони. – Тяжелое. Интересно, сколько же ему лет?
– Может быть, сто?
Джули пожала плечами:
– Надо узнать. Только вот где это сделать? У ювелира, наверное. Или в музее.
– Спрошу Джеми, – решила Сара. – Он знает.
Джули кивнула, снова взяла кружку и взглянула на часы.
– Кошмар! Ты посмотри, сколько времени! – Она отхлебнула кофе, вскочила, стащила плащ с дверной ручки и скорчила унылую гримасу. – Не знаю, дотяну ли до конца дня, – простонала она, но тут же лицо ее просветлело. – А у тебя суббота занята?
– Понятия не имею. А что?
– У меня свободный вечер. Может, мне разориться на бэби-ситтера для Робби и взять два билета в театр?
– А кто играет?
– Да какая разница? Просто хочется куда-нибудь выйти, и чтобы мне подавали пиво. Для разнообразия. Только очень задерживаться я не могу, в воскресенье я хотела отвезти Робби к маме.
– До конца недели я тебе сообщу. Идет?
– Отлично. Увидимся.
Над дверью снова звякнул колокольчик, и Джули исчезла.
Сара поглядела на заставленный прилавок и пожалела, что не спросила у Джули, сколько же времени, поискала свои часы и нашла их за пишущей машинкой. Пятнадцать тридцать. Она посидит тут еще полчаса и пойдет домой. Сара перевернула кассету в магнитофоне, включила Делиуса [10] и снова принялась за работу.
Когда она добралась до дна коробки и разложила все на соответствующих столах, было уже шестнадцать тридцать. Она сунула рисунок и шаманский мешочек в свой рюкзак, застегнула пальто и вышла из лавки.
Дойдя до половины квартала, Сара остановилась, стараясь припомнить, подергала ли она дверь после того, как заперла ее. Каждый раз, уходя из лавки, она неизбежно останавливалась где-то на ближайших улицах и думала об этом. Убедив себя, что, конечно, все заперла, она пошла дальше. К тому времени, как Сара приблизилась к Дому, странное ощущение, будто бы она перенеслась куда-то, испытанное ею, когда она рассматривала рисунок, уже скрылось в каком-то далеком уголке ее мозга. Но сам рисунок и содержимое шаманского мешочка по-прежнему казались ей невероятно интересными находками, и ей не терпелось показать их Джеми.
Глава вторая
Она заперла ее, перевернула табличку «Открыто» так, что снаружи оказалась надпись «Закрыто», и протопала к своему стулу. Там, кипя от гнева, она сидела довольно долго, прокручивая в уме всю сцену. И начала хихикать. Ну и ну! Она даже не думала, что у нее хватит духу проделать подобное. Скорей бы рассказать об этом Джеми!
Сара разжала ладонь и посмотрела на кольцо, из-за которого разгорелся сыр-бор. «Оно – мое!» – окончательно решила она. Вот одна из приятных сторон работы в «Веселых танцорах». Ее собственные комнаты были так же, как и лавка, забиты всякими приглянувшимися ей безделушками. И рисунок, и остальное содержимое мешочка будут там как раз на месте. Сара провела пальцами по рамке. Кто же все-таки художник? Она снова посмотрела на коробку.
«Доктор Элед Эванс», – пробормотала она и решила позвонить Джеми, узнать, помнит ли он, откуда взялась коробка и кто такой доктор Эванс.
Утром Джеми сказал ей, что ему нужно закончить «эту проклятую статью» для международного журнала «Дикая природа». Так что, наверное, он сейчас сидит за письменным столом в Почтовой комнате. Она сняла телефон с полки, где находились еще термос для кофе и стопка старых исторических журналов, которые она уже много лет собиралась выбросить. Поставив телефон на прилавок, Сара набрала номер и, дожидаясь, пока Джеми снимет трубку, стала складывать свои находки в мешочек.
– М-м-м? – раздался голос Джеми после седьмого гудка.
– Привет, Джеми. Закончил свою статью?
– О, привет, Сара. Почти. Трудно свести все воедино. Как, черт возьми, ты обобщишь материал о грибах?
– Их едят за обедом.
– Заб-бавно!
– Догадайся, кого я сейчас выставила из лавки?
Джеми рассмеялся:
– Неужели известного австрийского исследователя Дэвида Линдсея?
– А вот и нет. Джеральдину Хэтауэй!
– Не может быть!
– Может.
– Молодец, – похвалил ее Джеми.
– И все утро трудилась как вол, разбиралась в чуланах.
– Из-за этого ты и отрываешь гения от работы?
– Гений знал бы, как состряпать статью про грибы.
– Бросай все и приходи обедать, мелкая негодница.
Сара рассмеялась. Она перекатывала кольцо в ладони и, еще раз сверившись с коробкой, правильно ли она запомнила имя, спросила:
– Джеми, ты знаешь некоего доктора Эледа Эванса? Э-л-е-д-а?
– Знал одного такого доктора. Он был профессором истории в Карлетоне [7], умер несколько лет назад. В семьдесят шестом. А почему ты спрашиваешь?
– Понимаешь, на одной из коробок, которую я разобрала, было написано: «Из поместья Эледа Эванса». Он что, валлиец?
– Родился в Уэльсе, а вырос в Торонто. Переехал в Оттаву, когда в шестьдесят третьем ему предложили работу в университете.
– А как коробка с его вещами попала в наш чулан?
– Ах вот ты о чем… Я довольно хорошо знал Эледа. Умирая, он оставил все, что имел, мне. У него не было семьи, только какие-то дальние кузины в Уэльсе, и ему не хотелось отдавать собранные за всю жизнь сокровища в чужие руки. Большинство его вещей – мебель, книги и прочее – находятся у нас в Доме. Но было еще несколько коробок со всяким хламом, я хранил их на задах лавки, в чуланах. Хотел продать то, что там лежало, да рука не поднялась копаться в них. Я даже забыл, что они там. Я уже давно не вспоминал Эледа Эванса. Странно, что ты о нем заговорила. Кстати, он любил грибы.
– Тогда, может быть, мне так и оставить эту коробку в чулане?
– Нет. Хранить ее нет никакого смысла. Я уверен, Элед и не хотел бы, чтобы я хранил этот хлам. Книги и всякий антиквариат – вот что занимало его больше всего. Вряд ли в этих коробках есть что-нибудь путное.
– Даже в безлюдной арктической тундре можно набрести на сокровища, – сказала Сара с улыбкой.
– Что?
– Ты не поверишь, но я нашла там очень красивый рисунок. Перо, тушь и акварель. Он был художник?
– Насколько я знаю, нет.
– И тут есть еще кое-что – прелестная вещь. Похожа на шаманский мешочек индейца. Ну, знаешь, маленький кожаный мешок со всякими амулетами. Коготь лисы, несколько перьев, пшеничные зерна. Но самое интересное – костяной диск, и на нем вырезан рисунок. И еще маленькое золотое кольцо.
– Золотое кольцо?
– Угу. Оно было внутри глиняного шарика. Я по нему постучала, и глина рассыпалась, а под ней оказалось кольцо.
– Странно. Хотя Элед интересовался всякими редкостями, особенно теми, что как-то относились к антропологии. Он любил старые вещи – по-настоящему старые. Ну, скажем, гончарные изделия ацтеков, наконечники для стрел и так далее. Та волшебная, обмазанная глиной бутыль в виде демона, что стоит у тебя в гостиной, тоже из его коллекции.
Что-то щелкнуло в мозгу у Сары.
– Вспомнила, – сказала она. – Просто раньше я их не связывала. Кажется, я видела Эванса перед тем, как уезжала в Европу. Он был такой высокий, стройный, с пушистыми усами, как у Йосемита Сэма. [8]
– Йосемита Сэма? Какое лирическое описание! И для этого я учил тебя в колледже?
– Я не ходила в колледж, дурачок.
– Ну, это не моя вина!
Наступила длинная пауза в разговоре.
– Ну, – сказала Сара. – Так все-таки это был он?
– Конечно, – ответил Джеми. – Я как раз думал о нем. В прежние дни он частенько захаживал к нам в Дом, взять книжку из библиотеки, поиграть в шахматы. Он выиграл у меня пятьдесят три партии подряд.
Сара обвела взглядом лежащие на прилавке предметы.
– А ты знаешь, что у него был пластмассовый заводной мишка? – спросила она.
– А ты знаешь, – ответил Джеми, – что мне еще надо закончить эту проклятую статью? Даже если я рискую показаться грубым…
– Очень грубым. Ну ладно, неважно. Только не вздумай заявиться в лавку, а не то я за ухо выволоку тебя отсюда, как вывела мисс Хэтауэй. Я сегодня ужасно свирепая.
Джеми рассмеялся:
– Придешь к обеду? Байкер весь день торчит на кухне, стряпает какое-то дикое мексиканское блюдо.
– Без грибов?
– Я еще по крайней мере год даже смотреть на них не смогу.
– Тогда я вернусь к обеду. По-моему, лавку можно закрыть пораньше. Погода сегодня гнусная, и единственным посетителем за весь день была дорогая мисс Хэтауэй.
– Ладно. Захвати с собой рисунок, если сможешь. Хотелось бы взглянуть. И этот, как его – шаманский мешочек.
– Захвачу. Пока.
– Пока.
Сара положила трубку и снова стала рассматривать свои находки. Наконец она собрала все в мешочек, осталось только кольцо. Она хотела сунуть туда и его, но вдруг пожала плечами и надела кольцо на палец. На счастье.
Подойдя к дверям, Сара отперла их, выглянула наружу, оглядела улицу, чтобы проверить, не притаилась ли где Джеральдина Хэтауэй, и перевернула вывеску «Открыто». Прежде чем отправляться домой, она разберет еще одну коробку. Сара вставила новую пленку в магнитофон, и по лавке понеслись нежные звуки «Канона» Пахельбеля. [9] Подпевая, Сара вернулась к своим делам. В коробке, в которой с каждым следующим слоем вещей становилось все больше пыли, никаких интересных находок не оказалось. Один раз Сара оторвалась от работы, скрутила сигарету, закурила и, отложив сигарету в сторону, снова принялась разбирать коробку. В отличие от покупных, ее сигарета тут же погасла.
Когда Сара дошла до предпоследнего слоя, колокольчик над дверью звякнул. Она вздрогнула, но улыбнулась, увидев, что входит вовсе не Джеральдина Хэтауэй, вернувшаяся, чтобы взять реванш, а Джули Симс – официантка из ресторана на углу Третьей авеню и Банковской улицы.
– У тебя перерыв? – спросила Сара и, воспользовавшись возможностью оторваться от работы, закурила.
– М-м-м. Целых долгих пятнадцать минут. Господи, ну и день сегодня!
Сара засмеялась. Джули была ее лучшей подругой. Когда Сара впервые встретилась с ней, ей показалось, что та немного цинична – уж очень насмешливые были у Джули глаза, из-за них все, о чем она говорила, звучало довольно язвительно. Но вскоре Сара поняла, что ее впечатление обманчиво.
Джули очень много работала, совмещая ресторан с курсами в «Карлетоне», которые она посещала по утрам два раза в неделю. К тому же она растила восьмилетнего сына. У нее было замечательнное чувство юмора, и она отличалась готовностью попробовать все, что угодно, лишь бы попробовать. Вдвоем с Сарой они ходили на всевозможные курсы по рукоделию и народным ремеслам и получали неподдельное удовольствие, преподнося друг другу на Рождество и на дни рождения сделанные собственными руками шедевры. Апогея эта страсть достигла в прошлом году, когда Джули подарила Саре макраме размером четыре на два фута, изображавшее сову с большими бусами из полированного дерева вместо глаз. Сове предстояло висеть на стене. А Саре еще предстояло ответить Джули тем же, и она вынашивала планы мести.
– У тебя как никогда занятой вид, – сказала Джули, стряхивая воду с плаща. – А Джеми сегодня не заходил? – Она поискала, куда бы повесить плащ, и пристроила его на ручку двери, ведущей в подсобные помещения.
Сара помотала головой.
– Я просто разбираю старый хлам. – Она отодвинула в сторону то, что лежало на прилавке, и поставила две кружки для кофе. – Хочешь кофе?
– Что угодно! Только бы присесть на несколько минут. Господи, как я ненавижу дневную смену! Простаиваешь на ногах ровно столько же, а чаевых получаешь куда меньше.
– Сливок нет. Утром забыла купить по дороге.
– Неважно. – Джули устроилась на гостевом стуле за прилавком и вытянула ноги. – Ох, мне бы побездельничать тут до конца дня! Не возражаешь?
– Будь моей гостьей. – Сара налила кофе из термоса и в третий раз зажгла свою сигарету. – Хотя здесь чаевых будет еще меньше.
– Ну, если уж говорить о неприятном, то я видела, как мимо ресторана протопала старушка Хэтауэй. Она что, заходила к тебе?
– Я ее вышвырнула. – Да ну? – Джули расхохоталась и, не успев поставить кружку на прилавок, расплескала кофе. – Не верю!
– Чистая правда. Она довела меня до бешенства.
– Она кого угодно доведет.
– На этот раз она меня просто вынудила. Не выгони я ее, честное слово, свернула бы ей шею.
– На твоем месте я и свернула бы! Это было бы куда эффектней! – Джули помолчала, ожидая продолжения, потом добавила: – Ну? Может, сообщишь подробности?
Сара с заговорщицким видом придвинулась к подруге и принялась рассказывать, что произошло.
– Так ей и надо, – одобрила Сару Джули, когда та замолчала. – А что ты нашла? Можно взглянуть?
Сара стащила с пальца кольцо и протянула ей.
– Определенно золотое. – Джули поворачивала кольцо из стороны в сторону. – Похоже, старинное.
– Коробка появилась из поместья профессора-историка, Джеми его знал.
– Похоже, оно действительно старинное. Посмотри, какой цвет.
Джули приложила его к обручальному кольцу, которое специально носила на работе, чтобы посетители не приглашали ее на свидания. Правда, помогало это в половине случаев. Рядом с обручальным кольцо Сары выглядело просто роскошным.
– Что-то уж слишком блестит, – сказала Сара. – Похоже на бронзу.
– Наверное, в нем содержание золота выше, чем в моем. – Прежде чем вернуть кольцо, Джули взвесила его на ладони. – Тяжелое. Интересно, сколько же ему лет?
– Может быть, сто?
Джули пожала плечами:
– Надо узнать. Только вот где это сделать? У ювелира, наверное. Или в музее.
– Спрошу Джеми, – решила Сара. – Он знает.
Джули кивнула, снова взяла кружку и взглянула на часы.
– Кошмар! Ты посмотри, сколько времени! – Она отхлебнула кофе, вскочила, стащила плащ с дверной ручки и скорчила унылую гримасу. – Не знаю, дотяну ли до конца дня, – простонала она, но тут же лицо ее просветлело. – А у тебя суббота занята?
– Понятия не имею. А что?
– У меня свободный вечер. Может, мне разориться на бэби-ситтера для Робби и взять два билета в театр?
– А кто играет?
– Да какая разница? Просто хочется куда-нибудь выйти, и чтобы мне подавали пиво. Для разнообразия. Только очень задерживаться я не могу, в воскресенье я хотела отвезти Робби к маме.
– До конца недели я тебе сообщу. Идет?
– Отлично. Увидимся.
Над дверью снова звякнул колокольчик, и Джули исчезла.
Сара поглядела на заставленный прилавок и пожалела, что не спросила у Джули, сколько же времени, поискала свои часы и нашла их за пишущей машинкой. Пятнадцать тридцать. Она посидит тут еще полчаса и пойдет домой. Сара перевернула кассету в магнитофоне, включила Делиуса [10] и снова принялась за работу.
Когда она добралась до дна коробки и разложила все на соответствующих столах, было уже шестнадцать тридцать. Она сунула рисунок и шаманский мешочек в свой рюкзак, застегнула пальто и вышла из лавки.
Дойдя до половины квартала, Сара остановилась, стараясь припомнить, подергала ли она дверь после того, как заперла ее. Каждый раз, уходя из лавки, она неизбежно останавливалась где-то на ближайших улицах и думала об этом. Убедив себя, что, конечно, все заперла, она пошла дальше. К тому времени, как Сара приблизилась к Дому, странное ощущение, будто бы она перенеслась куда-то, испытанное ею, когда она рассматривала рисунок, уже скрылось в каком-то далеком уголке ее мозга. Но сам рисунок и содержимое шаманского мешочка по-прежнему казались ей невероятно интересными находками, и ей не терпелось показать их Джеми.
Глава вторая
Дом, где жила Сара, назывался «Домом Тэмсонов».
Он занимал целый большой квартал и был построен по проекту Энтони Тэмсона – прадеда Джеми. Судя по его дневникам, Энтони мечтал о «диковинном Доме, напоминающем, если угодно, лабиринт, но при этом уютном. О готическом, но не строгом. И обязательно с башнями». Башен действительно было три. В северо-западной размещались комнаты Сары, выходившие окнами на Паттерсон-авеню, там, где она примыкает к Центральному парку.
С О'Коннор-стрит, одной из главных транспортных магистралей в центре города, на которой по мере приближения к Дому Тэмсонов появлялось все больше резиденций, Дом казался кварталом старомодных городских особняков, построенных впритык друг к другу. Но таким был только фасад, а внутри Дома, по всей его длине, тянулась беспорядочная вереница комнат и коридоров в два, а местами и в три этажа, не считая чердаков. От карниза до конька крыши шли высокие фронтоны. Причудливые слуховые окна и обветшавшие карнизы местами оплетал дикий виноград. Все входные двери действовали, и каждая открывалась в холл.
Такой же северный фасад выходил на Паттерсон-авеню, а южный – на Клемоу-авеню. С этой стороны Дом был не такой длинный, и двери здесь открывались не все, а только одна или две, хотя прорези для почты действовали во всех дверях. Джеми доставляло удовольствие пользоваться при переписке разными фамилиями и разными адресами. Комнаты, расположенные вдоль этих улиц, связывали парадный фасад на О'Коннор c задним, смотревшим на Центральный парк и на Банковскую улицу за ним.
Парк служил приютом для голубей и воробьев, для бегунов трусцой, для солнцепоклонников и пьяниц. Там непременно попадалась хотя бы одна торговка марихуаной. Летом его заполоняли горластые дети, а зимой парк становился суровым, пустынным и задумчивым. Снег покрывал скамейки и деревья белыми простынями, напоминавшими чехлы на мебели в покинутом доме. В парке оставались немногочисленные выносливые птицы, которым удавалось выжить не за счет собственных талантов, а благодаря щедрости живущих по соседству с парком людей, подбрасывавших им хлебные крошки и птичий корм.
В центре квартала, занимаемого Домом, тоже был парк, только недоступный для посетителей, и о его существовании знали очень немногие. Дом Тэмсонов относился к тем достопримечательностям Оттавы, на которые обращают внимание только приезжие. Местные жители даже не глядели в его сторону. Сад за стенами Дома занимал четыре акра. [11] В нем росли березы, дубы и кедры, несколько яблонь и ягодных кустов, а также можжевельник, хорошо ухоженные боярышник, сирень и розы, здесь же был огород и множество цветущих растений.
За всем этим любовно ухаживал живущий в Доме садовник по имени Теодор Берчин, который настаивал, чтобы все звали его Фред. Это был высокий неуклюжий человек, напоминавший Дон Кихота, с непокорной гривой седых волос и подкрученными вверх усами. Шея у него была тонкая, как у аиста, руки и ноги тоже тонкие, его отличала склонность сражаться с собственными ветряными мельницами, в том числе со всеми, кто не оказывал его растениям должного уважения, которого они, по его мнению, заслуживали. Часто видели, как он подстригал кусты и при этом извинялся перед ними.
Сад поражал тех, кто попадал в него впервые, тем, что казался гораздо больше, чем был на самом деле. Один только Фред знал его досконально. Дорожки сада сходились в центре возле заросшего травой невысокого холма, где бил фонтан, окруженный скамейками, словно король придворными. Скрытые в зелени статуи – гномы, нимфы и сказочные звери – выглядывали из листвы или внезапно возникали за поворотом дорожки, пугая гостей, ранее здесь не бывавших.
Сара выросла в Доме Тэмсонов. Ее родители – сестра Джеми Джиллиан и ее муж Джон Кенделл – владелец крупнейшей телекоммуникационой компании – погибли в автомобильной катастрофе, когда Саре было шесть лет. В их завещании указывалось, что девочка должна остаться на попечении дяди. Когда первое потрясение от их гибели и от того, что они доверили ему Сару, прошло, Джеми приступил к своим новым обязанностям, как обожающий отец.
Годы шли, и отношения дяди и племянницы развивались, пройдя несколько этапов, – сначала это была привязанность дочери и отца, осложнявшаяся трудностями переходного возраста Сары и последовавшим за этим ее стремлением познать самое себя, и постепенно эти отношения стали такими, как теперь. Теперь Сара и Джеми были добрыми друзьями. У него всегда находилось для нее время – по собственному детству он знал, как это важно. Его отец Натан, овдовевший вскоре после рождения Джиллиан, не жалел времени, чтобы заняться детьми. При этом он знал, когда лучше оставить их одних, давая им возможность действовать самостоятельно. И, воспитывая Сару, Джеми неизменно следовал примеру своего отца.
Оставшиеся в живых Кенделлы – брат отца Сары Питер и старшая из женщин в роду Норма – пытались забрать Сару из Дома Тэмсонов к себе («чтобы дать ей приличное христианское образование»), но до суда дело не дошло, так как они поняли, что ни Джеми, ни Сара не проявляют ни малейшей заинтересованности в телекоммуникационной империи Кенделлов и не возражают против того, чтобы накапливающиеся проценты снова вкладывались в дело.
Джеми не нужны были их деньги; наследство, полученное от отца, и гонорары от собственных публикаций позволяли жить безбедно. Он считал активную деятельность своих родственников всего лишь упражнениями в становящейся все более популярной игре в «Монополию». Джеми подписал бумагу, в соответствии с которой Питер Кенделл получил возможность распоряжаться вкладами Сары от ее имени, а Питер подписался под тем, что отказывается от всех притязаний стать опекуном самой Сары. Джеми, наблюдавший со своего места за столом, как адвокат Кенделлов прячет в портфель подписанные бумаги, почувствовал, что все вздохнули с облегчением.
Сара, которой к тому времени исполнилось девять, была явно сделана из того же теста, что и ее дядюшка, и Кенделлы поняли, как трудно им будет справиться с ее воспитанием. Проведя успешные переговоры, для чего они на самом-то деле и приехали, Кенделлы, откланявшись, исчезли из жизни Сары и появлялись только в дни ее рождения, в день окончания школы и иногда на Рождество.
Комнаты Сары в северо-западной башне служили ей убежищем, где она скрывалась от мира вообще и от постоянного наплыва гостей, который не давал пустовать бесчисленным комнатам Дома Тэмсонов. У Сары была гостиная, и, как ни удивительно, она содержала ее в образцовом порядке. Там был действующий камин, стояли удобные стулья, сервант и горка с китайским фарфором, стереосистема со случайным набором записей, хранившихся в трех шкафчиках из яблоневого дерева. Пол устилал персидский ковер, на окнах висели шторы в тон ему, позаимствованные из «Веселых танцоров», в разных местах комнаты стояли маленькие столики. Окна выходили на Паттерсон-авеню и на часть Центрального парка, примыкающую к Банковской улице. Из гостиной дверь вела в мастерскую-студию, заставленную, как и лавка. Главное место здесь занимал длинный рабочий стол возле одной из стен, окно над ним выходило во внутренний сад.
Две другие двери из мастерской вели одна в ванную комнату со старинной ванной с медными кранами и такими же ножками в виде лап с когтями, вторая – в спальню.
Спальня была святая святых. Здесь стоял сундук из кедра, где хранились все сокровища Сары и ее талисманы, кровать с четырьмя столбиками, двумя подушками и стеганым ватным одеялом в цветочек. У окна висела классическая гитара в футляре, стоял дубовый стул с высокой спинкой и мягким сиденьем. Большой гардероб был забит джинсами и свитерами, но в нем наличествовала и эксцентричная индейская юбка, а рядом со шкафом стоял туалетный столик с зеркалом. Одна из стен была занята книжными шкафами, в половине из них хранились книги – популярные бестселлеры, детективные романы, фэнтези, произведения ирландских писателей начала века и волшебные сказки, а вторая половина была отдана детским игрушкам Сары – здесь красовались мягкий мишка с оторванными ушами, кукла, чьи глаза уже не закрывались, как ее ни тряси, латаный-перелатаный кролик с тонкими лапками, а также множество безделушек и антикварных вещиц.
Сюда Сара и вернулась с работы, запыхавшись после того, как поднялась по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Она сбросила куртку, сменила уличные туфли на домашние мокасины, затем, свернув и закурив сигарету, порылась в рюкзаке и вынула свои новые сокровища. Дым витал над ее головой, а Сара пританцовывала по комнате с рисунком в руках, прикидывая, куда бы его повесить.
В спальне уже висела репродукция картины Бейтмана «Лось», а напротив копия картины Гейнсборо. [12] Остававшаяся стена была занята фотографиями Джули, Байкера, Джеми, друзей и гостивших в доме знакомых. А в мастерской стены были украшены плакатами фестивалей народного искусства, ярмарок и афишами разных поп-групп. В гостиной висела акварель Байкера без названия, на которой сквозь живую изгородь выглядывала лиса, и «Заяц» Дюрера [13], вырезанный из старой книги по искусству и вставленный в принесенную из лавки рамку. С «Зайцем» соседствовала фотография Джеми с растрепанной и неуклюжей Сарой, когда ей было четырнадцать лет. И снимок ее кота Така, когда тот был еще котенком.
В конце концов Сара решила повесить рисунок над ночным столиком в спальне. И, утвердившись в этом решении, отправилась искать Джеми, гадая, с кем столкнется по дороге. В Доме Тэмсонов можно было встретить кого угодно.
В кабинет, находившийся в левом крыле Дома, время от времени набивались поэты; в саду, к неудовольствию Фреда, один раз какой-то фокусник пытался заколдовать куст лилий, чтобы на нем расцвели розы; университетский профессор – специалист в области фольклора – провел немало часов за изучением библиотеки Джеми и тихо вскрикивал, наталкиваясь на редкое издание, на которое в университетской библиотеке не было даже ссылки; стриптизерша и балерина как-то вытащили всю мебель из одной из гостиных на втором этаже для того, чтобы удобнее было сравнивать свои танцевальные движения; изучающий Библию студент, перепутав Тэмсона с Самсоном, несколько дней слонялся по Дому в поисках древних реликвий.
«Дом Тэмсонов, – думала Сара, – похож на перенесенный в Оттаву караван-сарай». В нем охотник Сетон-Томпсон [14] чувствовал бы себя как рыба в воде. Если все, что о нем рассказывали, было правдой, то даже странно, как это она до сих пор не столкнулась с ним в каком-нибудь из коридоров.
Не будь у Сары комнат, где можно было укрыться, она уже давно тихо сошла бы с ума. Однако Дом не всегда заполоняли гости, по крайней мере не всегда совершенно незнакомые, да и большинство из них долго не задерживались. Случалось и так, что проходили недели, а в Доме никого посторонних не было. Только очень немногие застревали в нем так надолго, что, по сути дела, оставались тут жить.
Кончалось тем, что эти немногие начинали выполнять какие-то обязанности. Фред стал садовником, Байкер – бывший лихой мотоциклист – ведал безопасностью. Сейчас он жил в Доме с художницей из Огайо, которая специализировалась в японской живописи. Последним в списке укоренившихся в Доме был Сэм Петтисон, писатель; он, как и Сара, сочинял короткие рассказы, которым еще предстояло выйти в свет. Он был похож на владельца гастрономического магазина: невысокого роста, суетливый человек лет сорока пяти с круглой, лысеющей головой и курчавыми черными волосами. Он наводил порядок в библиотеке, хотя большую часть времени стучал на своей «Олимпии» и заполнял мусорные корзины скомканными листами рукописей. В последнее время Сэм взялся за написание сценариев для телевизионных сериалов под названием «Король Кенсингтона» и не желал слушать никого из тех, кто говорил ему, что все, там написанное, взято с потолка.
Он занимал целый большой квартал и был построен по проекту Энтони Тэмсона – прадеда Джеми. Судя по его дневникам, Энтони мечтал о «диковинном Доме, напоминающем, если угодно, лабиринт, но при этом уютном. О готическом, но не строгом. И обязательно с башнями». Башен действительно было три. В северо-западной размещались комнаты Сары, выходившие окнами на Паттерсон-авеню, там, где она примыкает к Центральному парку.
С О'Коннор-стрит, одной из главных транспортных магистралей в центре города, на которой по мере приближения к Дому Тэмсонов появлялось все больше резиденций, Дом казался кварталом старомодных городских особняков, построенных впритык друг к другу. Но таким был только фасад, а внутри Дома, по всей его длине, тянулась беспорядочная вереница комнат и коридоров в два, а местами и в три этажа, не считая чердаков. От карниза до конька крыши шли высокие фронтоны. Причудливые слуховые окна и обветшавшие карнизы местами оплетал дикий виноград. Все входные двери действовали, и каждая открывалась в холл.
Такой же северный фасад выходил на Паттерсон-авеню, а южный – на Клемоу-авеню. С этой стороны Дом был не такой длинный, и двери здесь открывались не все, а только одна или две, хотя прорези для почты действовали во всех дверях. Джеми доставляло удовольствие пользоваться при переписке разными фамилиями и разными адресами. Комнаты, расположенные вдоль этих улиц, связывали парадный фасад на О'Коннор c задним, смотревшим на Центральный парк и на Банковскую улицу за ним.
Парк служил приютом для голубей и воробьев, для бегунов трусцой, для солнцепоклонников и пьяниц. Там непременно попадалась хотя бы одна торговка марихуаной. Летом его заполоняли горластые дети, а зимой парк становился суровым, пустынным и задумчивым. Снег покрывал скамейки и деревья белыми простынями, напоминавшими чехлы на мебели в покинутом доме. В парке оставались немногочисленные выносливые птицы, которым удавалось выжить не за счет собственных талантов, а благодаря щедрости живущих по соседству с парком людей, подбрасывавших им хлебные крошки и птичий корм.
В центре квартала, занимаемого Домом, тоже был парк, только недоступный для посетителей, и о его существовании знали очень немногие. Дом Тэмсонов относился к тем достопримечательностям Оттавы, на которые обращают внимание только приезжие. Местные жители даже не глядели в его сторону. Сад за стенами Дома занимал четыре акра. [11] В нем росли березы, дубы и кедры, несколько яблонь и ягодных кустов, а также можжевельник, хорошо ухоженные боярышник, сирень и розы, здесь же был огород и множество цветущих растений.
За всем этим любовно ухаживал живущий в Доме садовник по имени Теодор Берчин, который настаивал, чтобы все звали его Фред. Это был высокий неуклюжий человек, напоминавший Дон Кихота, с непокорной гривой седых волос и подкрученными вверх усами. Шея у него была тонкая, как у аиста, руки и ноги тоже тонкие, его отличала склонность сражаться с собственными ветряными мельницами, в том числе со всеми, кто не оказывал его растениям должного уважения, которого они, по его мнению, заслуживали. Часто видели, как он подстригал кусты и при этом извинялся перед ними.
Сад поражал тех, кто попадал в него впервые, тем, что казался гораздо больше, чем был на самом деле. Один только Фред знал его досконально. Дорожки сада сходились в центре возле заросшего травой невысокого холма, где бил фонтан, окруженный скамейками, словно король придворными. Скрытые в зелени статуи – гномы, нимфы и сказочные звери – выглядывали из листвы или внезапно возникали за поворотом дорожки, пугая гостей, ранее здесь не бывавших.
Сара выросла в Доме Тэмсонов. Ее родители – сестра Джеми Джиллиан и ее муж Джон Кенделл – владелец крупнейшей телекоммуникационой компании – погибли в автомобильной катастрофе, когда Саре было шесть лет. В их завещании указывалось, что девочка должна остаться на попечении дяди. Когда первое потрясение от их гибели и от того, что они доверили ему Сару, прошло, Джеми приступил к своим новым обязанностям, как обожающий отец.
Годы шли, и отношения дяди и племянницы развивались, пройдя несколько этапов, – сначала это была привязанность дочери и отца, осложнявшаяся трудностями переходного возраста Сары и последовавшим за этим ее стремлением познать самое себя, и постепенно эти отношения стали такими, как теперь. Теперь Сара и Джеми были добрыми друзьями. У него всегда находилось для нее время – по собственному детству он знал, как это важно. Его отец Натан, овдовевший вскоре после рождения Джиллиан, не жалел времени, чтобы заняться детьми. При этом он знал, когда лучше оставить их одних, давая им возможность действовать самостоятельно. И, воспитывая Сару, Джеми неизменно следовал примеру своего отца.
Оставшиеся в живых Кенделлы – брат отца Сары Питер и старшая из женщин в роду Норма – пытались забрать Сару из Дома Тэмсонов к себе («чтобы дать ей приличное христианское образование»), но до суда дело не дошло, так как они поняли, что ни Джеми, ни Сара не проявляют ни малейшей заинтересованности в телекоммуникационной империи Кенделлов и не возражают против того, чтобы накапливающиеся проценты снова вкладывались в дело.
Джеми не нужны были их деньги; наследство, полученное от отца, и гонорары от собственных публикаций позволяли жить безбедно. Он считал активную деятельность своих родственников всего лишь упражнениями в становящейся все более популярной игре в «Монополию». Джеми подписал бумагу, в соответствии с которой Питер Кенделл получил возможность распоряжаться вкладами Сары от ее имени, а Питер подписался под тем, что отказывается от всех притязаний стать опекуном самой Сары. Джеми, наблюдавший со своего места за столом, как адвокат Кенделлов прячет в портфель подписанные бумаги, почувствовал, что все вздохнули с облегчением.
Сара, которой к тому времени исполнилось девять, была явно сделана из того же теста, что и ее дядюшка, и Кенделлы поняли, как трудно им будет справиться с ее воспитанием. Проведя успешные переговоры, для чего они на самом-то деле и приехали, Кенделлы, откланявшись, исчезли из жизни Сары и появлялись только в дни ее рождения, в день окончания школы и иногда на Рождество.
Комнаты Сары в северо-западной башне служили ей убежищем, где она скрывалась от мира вообще и от постоянного наплыва гостей, который не давал пустовать бесчисленным комнатам Дома Тэмсонов. У Сары была гостиная, и, как ни удивительно, она содержала ее в образцовом порядке. Там был действующий камин, стояли удобные стулья, сервант и горка с китайским фарфором, стереосистема со случайным набором записей, хранившихся в трех шкафчиках из яблоневого дерева. Пол устилал персидский ковер, на окнах висели шторы в тон ему, позаимствованные из «Веселых танцоров», в разных местах комнаты стояли маленькие столики. Окна выходили на Паттерсон-авеню и на часть Центрального парка, примыкающую к Банковской улице. Из гостиной дверь вела в мастерскую-студию, заставленную, как и лавка. Главное место здесь занимал длинный рабочий стол возле одной из стен, окно над ним выходило во внутренний сад.
Две другие двери из мастерской вели одна в ванную комнату со старинной ванной с медными кранами и такими же ножками в виде лап с когтями, вторая – в спальню.
Спальня была святая святых. Здесь стоял сундук из кедра, где хранились все сокровища Сары и ее талисманы, кровать с четырьмя столбиками, двумя подушками и стеганым ватным одеялом в цветочек. У окна висела классическая гитара в футляре, стоял дубовый стул с высокой спинкой и мягким сиденьем. Большой гардероб был забит джинсами и свитерами, но в нем наличествовала и эксцентричная индейская юбка, а рядом со шкафом стоял туалетный столик с зеркалом. Одна из стен была занята книжными шкафами, в половине из них хранились книги – популярные бестселлеры, детективные романы, фэнтези, произведения ирландских писателей начала века и волшебные сказки, а вторая половина была отдана детским игрушкам Сары – здесь красовались мягкий мишка с оторванными ушами, кукла, чьи глаза уже не закрывались, как ее ни тряси, латаный-перелатаный кролик с тонкими лапками, а также множество безделушек и антикварных вещиц.
Сюда Сара и вернулась с работы, запыхавшись после того, как поднялась по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Она сбросила куртку, сменила уличные туфли на домашние мокасины, затем, свернув и закурив сигарету, порылась в рюкзаке и вынула свои новые сокровища. Дым витал над ее головой, а Сара пританцовывала по комнате с рисунком в руках, прикидывая, куда бы его повесить.
В спальне уже висела репродукция картины Бейтмана «Лось», а напротив копия картины Гейнсборо. [12] Остававшаяся стена была занята фотографиями Джули, Байкера, Джеми, друзей и гостивших в доме знакомых. А в мастерской стены были украшены плакатами фестивалей народного искусства, ярмарок и афишами разных поп-групп. В гостиной висела акварель Байкера без названия, на которой сквозь живую изгородь выглядывала лиса, и «Заяц» Дюрера [13], вырезанный из старой книги по искусству и вставленный в принесенную из лавки рамку. С «Зайцем» соседствовала фотография Джеми с растрепанной и неуклюжей Сарой, когда ей было четырнадцать лет. И снимок ее кота Така, когда тот был еще котенком.
В конце концов Сара решила повесить рисунок над ночным столиком в спальне. И, утвердившись в этом решении, отправилась искать Джеми, гадая, с кем столкнется по дороге. В Доме Тэмсонов можно было встретить кого угодно.
В кабинет, находившийся в левом крыле Дома, время от времени набивались поэты; в саду, к неудовольствию Фреда, один раз какой-то фокусник пытался заколдовать куст лилий, чтобы на нем расцвели розы; университетский профессор – специалист в области фольклора – провел немало часов за изучением библиотеки Джеми и тихо вскрикивал, наталкиваясь на редкое издание, на которое в университетской библиотеке не было даже ссылки; стриптизерша и балерина как-то вытащили всю мебель из одной из гостиных на втором этаже для того, чтобы удобнее было сравнивать свои танцевальные движения; изучающий Библию студент, перепутав Тэмсона с Самсоном, несколько дней слонялся по Дому в поисках древних реликвий.
«Дом Тэмсонов, – думала Сара, – похож на перенесенный в Оттаву караван-сарай». В нем охотник Сетон-Томпсон [14] чувствовал бы себя как рыба в воде. Если все, что о нем рассказывали, было правдой, то даже странно, как это она до сих пор не столкнулась с ним в каком-нибудь из коридоров.
Не будь у Сары комнат, где можно было укрыться, она уже давно тихо сошла бы с ума. Однако Дом не всегда заполоняли гости, по крайней мере не всегда совершенно незнакомые, да и большинство из них долго не задерживались. Случалось и так, что проходили недели, а в Доме никого посторонних не было. Только очень немногие застревали в нем так надолго, что, по сути дела, оставались тут жить.
Кончалось тем, что эти немногие начинали выполнять какие-то обязанности. Фред стал садовником, Байкер – бывший лихой мотоциклист – ведал безопасностью. Сейчас он жил в Доме с художницей из Огайо, которая специализировалась в японской живописи. Последним в списке укоренившихся в Доме был Сэм Петтисон, писатель; он, как и Сара, сочинял короткие рассказы, которым еще предстояло выйти в свет. Он был похож на владельца гастрономического магазина: невысокого роста, суетливый человек лет сорока пяти с круглой, лысеющей головой и курчавыми черными волосами. Он наводил порядок в библиотеке, хотя большую часть времени стучал на своей «Олимпии» и заполнял мусорные корзины скомканными листами рукописей. В последнее время Сэм взялся за написание сценариев для телевизионных сериалов под названием «Король Кенсингтона» и не желал слушать никого из тех, кто говорил ему, что все, там написанное, взято с потолка.