Страница:
Его копье глубоко вонзилось сперва в левую руку Киерана, потом в правую, Киеран выронил оружие из онемевших пальцев, а Теп-фюл-ин ударил противника тупым концом копья прямо в живот. Киеран пошатнулся, и Военачальник, подскочив ближе, ударил его по голове.
От этого удара из виска Киерана брызнула кровь, и Синс-амин встала, чтобы объявить об окончании поединка. Молодой воин храбро сражался с Теп-фюл-ином, хотя, надо признать, поначалу тот просто забавлялся и копил силы, приберегая их к концу боя. Когда Киеран без чувств распластался на земле с залитым кровью лицом, Ха-кан-та ахнула. Но тут же на смену испугу пришла радость. Во всяком случае, бой окончен. И Киеран жив!
– Поединок окончен! – возвестила Синс-амин. – Ты победил, Красное Копье! Оставь юношу!
– Нет! Он мой! – закричал Теп-фюл-ин. – Его жизнь принадлежит мне: захочу – отниму ее, захочу – оставлю!
– Условие было – до первой крови!
– Опять ты ошибаешься, почтенная мать! – возразил Теп-фюл-ин. – Конец боя еще впереди!
Военачальник воздел копье, и кремневый наконечник оказался направленным прямо на неподвижно лежащего Киерана. Левой рукой Теп-фюл-ин взялся за конец копья и теперь, держа его обеими руками, приготовился вонзить наконечник в грудь врага.
Но Ха-кан-та не зря призвала на помощь свою «тоу». Магический огонь, посланный ею, Ха-кан-та держала в кулаке. Теперь она разжала пальцы. Огонь должен был выбить копье из рук Военачальника, но этому помешал Пэквуджи, он бросился на Ха-кан-ту, и огонь не попал в цель. Волшебный огонь, не причинив никому вреда, взвился в небо. А Ха-кан-та и Пэквуджи, потеряв равновесие, кубарем покатились по земле.
– Нет! – громовым голосом крикнула Синс-амин.
Но она знала, что вмешалась слишком поздно. Зрители – и рате-вен-а, и квин-он-а – жадно вытянули шеи.
Теп-фюл-ин опустил копье, но, не успев коснуться груди Киерана, оно вдруг само по себе выгнулось и вонзилось глубоко в землю. Потрясенный Теп-фюл-ин взревел от боли, ибо древко копья вспыхнуло и обожгло ему ладони.
– Кто посмел? – вскричал он, поворачиваясь к зрителям.
Но хотя гнев красным туманом застилал ему глаза, он увидел, что и зрители поражены – и Синс-амин, и его соплеменники, и рате-вен-а, и поднимающиеся с земли Ха-кан-та с Пэквуджи. Он перевел глаза на Киерана, тот тоже старался подняться. От ярости Теп-фюл-ин совсем потерял рассудок. Он бросился на Киерана, схватил его за горло и одним рывком поднял в воздух. Его пальцы все сильней сжимали шею жертвы.
В бешенстве он даже не услышал ропота зрителей, не услышал боя барабанов, внезапно разнесшегося по лесу. Он видел только, как у его врага глаза вылезают из орбит, чувствовал, как тот, пытаясь сопротивляться, бессильно бьет его по груди и рукам. И тут, к ужасу Теп-фюл-ина, его собственные пальцы начали разжиматься. Он пытался удержать их на шее противника. Мускулы на его плечах и руках вздулись, но пальцы один за другим отцепились от горла Киерана, будто их отогнула чья-то железная рука. Как Киеран, хватая ртом воздух, упал на глину, Теп-фюл-ин уже не видел. Ибо только теперь он разглядел то, с чего уже давно не сводили глаз окружающие.
На краю глиняного круга, прямо напротив Теп-фюл-ина стояла высокая фигура. С виду это был человек, но с головой волка, а сзади, вдоль шеи, у него, как грива, торчали вороньи перья. Над волчьей мордой поднимались оленьи рога. С них свисали перья, переплетенные кожаными шнурками и бусами. Набедренной повязкой ему служила лисья шкура.
– Ты потерял свою честь, Красное Копье Ветра, – раздался голос, заглушивший торжественный бой барабанов. Безжалостные глаза отливали золотом. – А значит, потерял и право жить дальше.
Теп-фюл-ин метнул взгляд налево, потом направо, но не встретил сочувствия ни у кого – ни у рате-вен-а, ни у своих соплеменников. Только по лицу Синс-амин было видно, что она жалеет его. Но от нее Военачальник отвернулся.
– Он ведь чужак, Отец, – сказал он.
– Этой ночью он больше мой сын, чем ты.
– Нет! – закричал Красное Копье. – Не может он быть твоим сыном! По его венам струится зло! Он не нашей веры! Он встал на наш Путь, чтобы посмеяться над всем, что мы чтим! Это из-за него и таких, как он, верившие в нас племена отвернулись от нас и мы, покинутые ими, гибнем! Неужели ты хочешь, чтобы от нас остались лишь воспоминания?
– Я хотел бы, чтобы ты избрал новый Путь. Знай, Красное Копье, правда многолика. К одной и той же цели ведут разные дороги. Тот, чей дух не принимает перемен, обречен на прозябание и гибель.
– Мы прозябаем из-за этих перемен! – горько сказал Теп-фюл-ин. – Чтобы снова стать сильными, мы должны вернуться к нашим прежним правилам жизни. Тебе, Отец, это известно лучше, чем нам. Посмотри сам. Посмотри, как ослабели даже Хозяева Леса! Сколько их было раньше? А сколько теперь? Вы тоже, подобно квин-он-а, научились умирать.
– К старой жизни возврата нет, – покачал головой Хозяин Леса. – Жизнь идет вперед – она как ветер, что проносится над полями, как лес, который растет, чтобы умереть, а из смерти снова рождается жизнь. Если бы это было не так, жизнь уподобилась бы стоячей воде. Хотел бы ты загнить и покрыться плесенью, как болото? Этого ты желаешь своим соплеменникам, Красное Копье?
– Это не может так кончиться, – возразил Теп-фюл-ин. – И не кончится! Пусть другие не хотят, но мы должны остаться верными старине! Если уж Хозяева Леса позволяют безрогим белокожим чужакам уводить их с истинного Пути, пора им самим отправляться в Страну Дремлющего Грома.
И, быстро нагнувшись, он схватил упавшее копье Киерана и молниеносно метнул его. Копье послушно вонзилось в широкую грудь Хозяина Леса. Но странное существо так и осталось стоять, а копье торчало из его груди, словно еще одно украшение. Бой барабанов не затихал. Наконец Хозяин Леса медленно поднял руку и вытащил копье. Из раны полилась кровь – темно-зеленая, как хвоя стоящих вокруг елей; кровь потекла-потекла некоторое время, остановилась и запеклась. Рана затянулась.
– Дремлющий Гром – это мы, – тихо сказал Хозяин Леса.
И барабанный бой, оглашавший ночь, вдруг стих.
– Прощай, сын мой, – сказал Хозяин Леса, – и когда родишься снова, вспомни про этот урок. Вспомни, иначе опять пройдешь через то же самое. Запомни, иначе тебе не суждено бить в барабан в Стране Дремлющего Грома.
Теп-фюл-ин взвыл волком, когда из глаз Хозяина Леса в его глаза словно ударила молния. Падая на колени, он услышал, как на его вой отозвались вдали его братья-волки. Они прервали охоту, подняли к небу поседевшие головы и принялись оплакивать своего брата. Только два волка молчали. Эти серебристые волки стояли неподвижно, переводя глаза с умирающего Военачальника на Пэквуджи, который осмелился остановить их сестру-барабанщицу.
А жизнь Теп-фюл-ина покидала его тело. Он выл не от боли – от горя. И от злобы. Он уже не мог держать отяжелевшую голову прямо. Опустив ее, он впился взглядом в глаза Киерана. Ненависть, горящая в этом взоре, сразила Киерана, как удар копья.
– Я… я… проклинаю… – начал Теп-фюл-ин, но, не закончив фразу, упал лицом в глину и испустил дух.
Все было кончено. Далекий волчий вой смолк, и наступила тишина. Синс-амин не сводила глаз с Хозяина Леса. Ей он казался высокой желтоглазой медведицей с косматой бурой шкурой. Синс-амин молча подыскивала слова, но не могла связать их, чтобы выразить свои мысли.
– Понимаю тебя, – пророкотал в ее мозгу глухой голос медведицы. – Стыд не запятнал твое племя.
– Он не желал плохого.
– Но наделал много вреда, – покачала головой медведица.
Синс-амин опустила глаза, принимая мягкий упрек своего тотема. Ведь, говоря о Красном Копье, медведица имела в виду и ее тоже.
Киерану Хозяин Леса казался вороном.
– Ты опять действовал, не подумав, – пожурил его ворон. – И на что ты надеялся, соглашаясь на это безумие? Это любовь заставила тебя принять вызов?
– Нет, гордость, – медленно ответил Киеран.
Глядя на Киерана немигающим взором, Хозяин Леса взвешивал его слова.
– Если ты нашел в себе силы признаться в этом, – наконец проговорил ворон, – значит, для тебя еще есть надежда.
– Почему ты мне помог? – спросил Киеран.
– Я помог не тебе. Я явился помочь Теп-фюл-ину. Он отклонился от нашего Пути, потерял честь. Не будь здесь меня, он причинил бы не меньше горя, чем твой Мал-ек-а. И что еще хуже: он причинил бы горе, желая добра. Нет ничего более жалкого, чем заблудшая душа.
– И все же благодарю тебя!
– Как тебе угодно. А что ты теперь собираешься делать?
Киеран молчал.
– Я вот чего желаю тебе, младший брат, – сказал ворон. – Помни о чудесах тихих. Миру от них больше пользы, чем от воинов. И еще скажу тебе: нельзя поддержать честь в том, у кого ее нет. Преследуя Мал-ек-у, ты навлечешь на себя печаль. За все надо платить. Вспомни, как расплатился Теп-фюл-ин.
– Но ведь Мал-ек-а – это зло! – воскликнул Киеран. – И Теп-фюл-ин сказал правду – это мой народ выпустил его на волю. Ведь Мал-ек-а пришел сюда из-за Большой Воды!
– Это верно, – согласился ворон. – Делай как знаешь! Прощай, сын мой! Я встречусь с тобой снова, когда ты будешь искать мира, а не войны. – Сказав это, Хозяин Леса повернулся и скрылся в чаще.
Киеран с трудом поднялся с земли. Дотронувшись рукой до горла, он сморщился от боли. Он едва мог дышать. Оглянувшись, он увидел, что квин-он-а исчезли так же тихо, как и его тотем. Остались только Ха-кан-та и ее родичи. И еще Пэквуджи.
– Ты знал, что придет Хозяин Леса? – спросила Ха-кан-та у Пэквуджи. – Потому ты и остановил меня, когда я хотела вмешаться?
Но она ошибалась: хоночен-о-ке этого не знал. Он знал другое – если бы Ха-кан-та или кто-то из ее родичей вмешались в поединок, квин-он-а этого не стерпели бы. Смерть витала в воздухе. Кто-то должен был умереть – или Киеран, или Красное Копье. А Пэквуджи должен был спасти от смерти других. Но что сюда пожалует сам Хозяин Леса! Пэквуджи пожал плечами, не удостоив Ха-кан-ту ответом. Пусть толкует по-своему то, что случилось нынче ночью.
Ха-кан-та прошла в круг и, улыбаясь, опустилась на колени рядом со своим возлюбленным. Пальцами, легкими, как перышки, она коснулась его лба.
– Теперь на нас снизойдет мир, – сказала она. – Квин-он-а больше не станут распоряжаться нашими жизнями.
– Но остался еще Мал-ек-а, – предостерег ее Киеран.
– Нет!
– Nom de tout, Канта!
Однако теперь они поменялись ролями, и Ха-кан-та слышать не желала о борьбе с Мал-ек-ой.
– С этим покончено, – отрезала она. – Для нас покончено. Пусть с этим ходячим ужасом сражаются другие. Это не наша охота.
«А как же твой отец?» – подумал Киеран, но ничего не сказал. Напоминать ей об этом было бы несправедливо. Если она успокоилась, перестала думать о своем долге, не его дело тревожить ее. Но… у него самого еще остался неоплаченный должок. Его предки приплыли сюда по Большой Воде из тех же мест, что и Мал-ек-а. Благодаря тому что они переселились на эти берега, прибыл сюда на кораблях с высокими мачтами, подгоняя их словно злой ветер, Мал-ек-а и обрел почву под ногами.
Предки Киерана уже давно умерли, так что расплачиваться предстоит ему.
– Мне надо отыскать его, – сказал Киеран.
Ха-кан-та долго молчала.
– Есть еще одна причина идти на борьбу с Мал-ек-ой, – сказал Ур-вен-та. Ни Киеран, ни Ха-кан-та не заметили, как он подошел к ним.
– О, я так и не успела поблагодарить тебя за то, что ты пришел, – воскликнула Ха-кан-та.
– Благодарность ни к чему. Это наша обязанность. Ты нас вызвала, мы пришли. Только мы тебе мало помогли. Что бы мы могли сделать, если бы Хозяин Леса не пришел на выручку?
– Что еще за причина искать Мал-ек-у? О чем ты говоришь? – беспокоился о своем Киеран.
Ур-вен-та отвязал от пояса мешочек и вынул из него пригоршню маленьких костяных дисков.
– Знаешь, кому принадлежат эти диски? – спросил он Ха-кан-ту.
Но вместо нее ответил Киеран:
– Это же костяшки Тома! Где ты их взял?
– Нашел на поляне, в той части Иного Мира, которая ближе всего к Дальнему Миру. Они валялись в траве. А рядом на траве была кровь!
– Матерь божья! – Киеран провел рукой по глазам, у него сжалось сердце. – А он… он не…
– Не умер? Нет. Но Мал-ек-а все-таки напал на него. Сейчас Том в Большом Жилище, он тяжело ранен. А Большое Жилище недалеко от моей охотничьей тропы, здесь в лесу. Том не один, с ним друзья, но трагг-и – отродье Мал-ек-и – окружили Жилище и скоро бросятся на приступ.
Киеран встал и потопал ногой, проверяя, выдержит ли она его вес. Выдержит!
– Надо спешить к Тому, – сказал он.
– Тебе нужно отдохнуть, – запротестовала Ха-кан-та.
Ур-вен-та покачал головой:
– Если потратить время на отдых, помогать будет некому!
– Я выдержу, Канта! Должен выдержать! Ведь это же Том!
Ха-кан-та кивнула. Она вспомнила своего отца – он был ей не только отцом, но и учителем, как Том у Киерана.
– Сколько там трагг?
– Сколько веток на сосне? – вздохнул Ур-вен-та. – Много! Но мы же рате-вен-а. У нас четырнадцать барабанов. И четырнадцать барабанщиков. Бояться надо Мал-ек-у, а не этих дьявольских отродий, которые пляшут под его дудку.
– И долго туда добираться? – спросил Киеран.
– Нет, не долго! Хотя и не хотелось бы слишком скоро увидеть то, что нас там ждет.
Киеран не мог поверить своим глазам. Вместе с рате-вен-а и с Пэквуджи он стоял в лесу у края поля, окружавшего Большое Жилище.
– Дом Тэмсонов! – восклицал Киеран. – Черт меня побери! Это же Дом Тэмсонов!
– Это место тебе знакомо? – спросил Ур-вен-та.
Киеран молча кивнул. Как Дом мог тут очутиться?
– Здесь живет Сара, – сказал он Ха-кан-те. – Этот Дом из моего мира. Как он мог оказаться здесь?
Пэквуджи, услышав имя Сары, выскочил вперед. Уставившись на странное здание, он напрягся и, направив туда свои мысли, отыскал Сару.
– Это Жилище стоит в двух мирах, – проговорил хоночен-о-ке. – У него есть душа. Я с ней разговаривал, но не здесь, не в лесу.
– Как это может быть? – пробормотал Киеран.
Знакомые по Оттаве шпили и башенки этого странного дома никак не вписывались в окружающий их пейзаж. Киеран еще раз огляделся, словно надеялся все же увидеть тротуары и фонари Оттавы. Но взгляд его упирался в заросли.
– Трагг-и прорвались в Жилище, – сказала одна из рате-вен-а – женщина среднего возраста со щеками, раскрашенными белыми полосами.
– Значит, мы опоздали? – спросила другая.
– Нет! – закричал Пэквуджи.
Он обернулся орлом и, взрезая крыльями воздух, вихрем полетел к Дому. Долетев до цели, он несколько раз снижался, отыскивая вход. Подлетел к проему в стене, там все было забито трагг-ами. Орел помедлил, затем устремился в проем, клювом и когтями отбиваясь от чудищ. Внутри крылья мешали ему двигаться. Одна из трагг цапнула его, и в когтях у нее остались орлиные перья. Пэквуджи снова изменил облик.
В мгновение ока он принял вид тотема Ха-кан-ты и стал медведем. Он продирался сквозь ряды трагг, раскидывая их мощным туловищем. И вдруг по коридору к башне Сары понеслась рысь.
Киеран следил за полетом орла взором своей «тоу», потом направил мысли в Дом. Там бушевали злоба, страх, кровожадность и отчаяние. Касаясь мыслями умов обитателей Дома, Киеран выискивал Тома. И вот его «тоу» почувствовала знакомый дух, но тут же Киерана будто ударило кинжалом. На него навалилась тьма, напоминавшая то состояние, которое он испытал тогда в оттавском ресторанчике, когда что-то вынудило его убить ни в чем не повинного полицейского.
– Он там, – сказал Киеран. – Мал-ек-а в Доме! – Его душа сжалась от соприкосновения с этим Ужасом. И как он мог подумать, что Зло – это Талиесин? На свистке, который он носил на поясе, остались следы души барда – она была прямой противоположностью Мал-ек-е. Бард олицетворял собой жизнь. А этот Ужас всеми силами противостоял ей.
– Трагг очень много, – проговорила Ха-кан-та.
– И все же надо попытаться, – сказал Ур-вен-та.
Друг за другом по колено в густой траве они двинулись к Дому. Четырнадцать барабанщиков и один брат-барабанщик, а за ними бежали два серебристых волка. Маловато для сражения с Мал-ек-ой и его дьявольскими отродьями! Мешочек с дисками виэрдина бил Киерана по бедру. Он и забыл о раненой ноге, о боли в виске, сейчас ему чудилось, что вся его жизнь была лишь подготовкой к этой последней схватке.
И всю дорогу по полю их сопровождал барабанный бой. Киерану казалось, что ритм переполняет его. Он считал себя мирным человеком, он всегда искал гармонию, а не конфликты. Но сейчас он был воин, охотник и добычей его должно было стать само Зло! Кто знает, какими путями приходится идти тем, кто ищет мира? Сегодня ночью барабанный бой не вселял покоя, он объявлял войну, и Киеран был с ним заодно.
ЧАСТЬ IV
Глава первая
От этого удара из виска Киерана брызнула кровь, и Синс-амин встала, чтобы объявить об окончании поединка. Молодой воин храбро сражался с Теп-фюл-ином, хотя, надо признать, поначалу тот просто забавлялся и копил силы, приберегая их к концу боя. Когда Киеран без чувств распластался на земле с залитым кровью лицом, Ха-кан-та ахнула. Но тут же на смену испугу пришла радость. Во всяком случае, бой окончен. И Киеран жив!
– Поединок окончен! – возвестила Синс-амин. – Ты победил, Красное Копье! Оставь юношу!
– Нет! Он мой! – закричал Теп-фюл-ин. – Его жизнь принадлежит мне: захочу – отниму ее, захочу – оставлю!
– Условие было – до первой крови!
– Опять ты ошибаешься, почтенная мать! – возразил Теп-фюл-ин. – Конец боя еще впереди!
Военачальник воздел копье, и кремневый наконечник оказался направленным прямо на неподвижно лежащего Киерана. Левой рукой Теп-фюл-ин взялся за конец копья и теперь, держа его обеими руками, приготовился вонзить наконечник в грудь врага.
Но Ха-кан-та не зря призвала на помощь свою «тоу». Магический огонь, посланный ею, Ха-кан-та держала в кулаке. Теперь она разжала пальцы. Огонь должен был выбить копье из рук Военачальника, но этому помешал Пэквуджи, он бросился на Ха-кан-ту, и огонь не попал в цель. Волшебный огонь, не причинив никому вреда, взвился в небо. А Ха-кан-та и Пэквуджи, потеряв равновесие, кубарем покатились по земле.
– Нет! – громовым голосом крикнула Синс-амин.
Но она знала, что вмешалась слишком поздно. Зрители – и рате-вен-а, и квин-он-а – жадно вытянули шеи.
Теп-фюл-ин опустил копье, но, не успев коснуться груди Киерана, оно вдруг само по себе выгнулось и вонзилось глубоко в землю. Потрясенный Теп-фюл-ин взревел от боли, ибо древко копья вспыхнуло и обожгло ему ладони.
– Кто посмел? – вскричал он, поворачиваясь к зрителям.
Но хотя гнев красным туманом застилал ему глаза, он увидел, что и зрители поражены – и Синс-амин, и его соплеменники, и рате-вен-а, и поднимающиеся с земли Ха-кан-та с Пэквуджи. Он перевел глаза на Киерана, тот тоже старался подняться. От ярости Теп-фюл-ин совсем потерял рассудок. Он бросился на Киерана, схватил его за горло и одним рывком поднял в воздух. Его пальцы все сильней сжимали шею жертвы.
В бешенстве он даже не услышал ропота зрителей, не услышал боя барабанов, внезапно разнесшегося по лесу. Он видел только, как у его врага глаза вылезают из орбит, чувствовал, как тот, пытаясь сопротивляться, бессильно бьет его по груди и рукам. И тут, к ужасу Теп-фюл-ина, его собственные пальцы начали разжиматься. Он пытался удержать их на шее противника. Мускулы на его плечах и руках вздулись, но пальцы один за другим отцепились от горла Киерана, будто их отогнула чья-то железная рука. Как Киеран, хватая ртом воздух, упал на глину, Теп-фюл-ин уже не видел. Ибо только теперь он разглядел то, с чего уже давно не сводили глаз окружающие.
На краю глиняного круга, прямо напротив Теп-фюл-ина стояла высокая фигура. С виду это был человек, но с головой волка, а сзади, вдоль шеи, у него, как грива, торчали вороньи перья. Над волчьей мордой поднимались оленьи рога. С них свисали перья, переплетенные кожаными шнурками и бусами. Набедренной повязкой ему служила лисья шкура.
– Ты потерял свою честь, Красное Копье Ветра, – раздался голос, заглушивший торжественный бой барабанов. Безжалостные глаза отливали золотом. – А значит, потерял и право жить дальше.
Теп-фюл-ин метнул взгляд налево, потом направо, но не встретил сочувствия ни у кого – ни у рате-вен-а, ни у своих соплеменников. Только по лицу Синс-амин было видно, что она жалеет его. Но от нее Военачальник отвернулся.
– Он ведь чужак, Отец, – сказал он.
– Этой ночью он больше мой сын, чем ты.
– Нет! – закричал Красное Копье. – Не может он быть твоим сыном! По его венам струится зло! Он не нашей веры! Он встал на наш Путь, чтобы посмеяться над всем, что мы чтим! Это из-за него и таких, как он, верившие в нас племена отвернулись от нас и мы, покинутые ими, гибнем! Неужели ты хочешь, чтобы от нас остались лишь воспоминания?
– Я хотел бы, чтобы ты избрал новый Путь. Знай, Красное Копье, правда многолика. К одной и той же цели ведут разные дороги. Тот, чей дух не принимает перемен, обречен на прозябание и гибель.
– Мы прозябаем из-за этих перемен! – горько сказал Теп-фюл-ин. – Чтобы снова стать сильными, мы должны вернуться к нашим прежним правилам жизни. Тебе, Отец, это известно лучше, чем нам. Посмотри сам. Посмотри, как ослабели даже Хозяева Леса! Сколько их было раньше? А сколько теперь? Вы тоже, подобно квин-он-а, научились умирать.
– К старой жизни возврата нет, – покачал головой Хозяин Леса. – Жизнь идет вперед – она как ветер, что проносится над полями, как лес, который растет, чтобы умереть, а из смерти снова рождается жизнь. Если бы это было не так, жизнь уподобилась бы стоячей воде. Хотел бы ты загнить и покрыться плесенью, как болото? Этого ты желаешь своим соплеменникам, Красное Копье?
– Это не может так кончиться, – возразил Теп-фюл-ин. – И не кончится! Пусть другие не хотят, но мы должны остаться верными старине! Если уж Хозяева Леса позволяют безрогим белокожим чужакам уводить их с истинного Пути, пора им самим отправляться в Страну Дремлющего Грома.
И, быстро нагнувшись, он схватил упавшее копье Киерана и молниеносно метнул его. Копье послушно вонзилось в широкую грудь Хозяина Леса. Но странное существо так и осталось стоять, а копье торчало из его груди, словно еще одно украшение. Бой барабанов не затихал. Наконец Хозяин Леса медленно поднял руку и вытащил копье. Из раны полилась кровь – темно-зеленая, как хвоя стоящих вокруг елей; кровь потекла-потекла некоторое время, остановилась и запеклась. Рана затянулась.
– Дремлющий Гром – это мы, – тихо сказал Хозяин Леса.
И барабанный бой, оглашавший ночь, вдруг стих.
– Прощай, сын мой, – сказал Хозяин Леса, – и когда родишься снова, вспомни про этот урок. Вспомни, иначе опять пройдешь через то же самое. Запомни, иначе тебе не суждено бить в барабан в Стране Дремлющего Грома.
Теп-фюл-ин взвыл волком, когда из глаз Хозяина Леса в его глаза словно ударила молния. Падая на колени, он услышал, как на его вой отозвались вдали его братья-волки. Они прервали охоту, подняли к небу поседевшие головы и принялись оплакивать своего брата. Только два волка молчали. Эти серебристые волки стояли неподвижно, переводя глаза с умирающего Военачальника на Пэквуджи, который осмелился остановить их сестру-барабанщицу.
А жизнь Теп-фюл-ина покидала его тело. Он выл не от боли – от горя. И от злобы. Он уже не мог держать отяжелевшую голову прямо. Опустив ее, он впился взглядом в глаза Киерана. Ненависть, горящая в этом взоре, сразила Киерана, как удар копья.
– Я… я… проклинаю… – начал Теп-фюл-ин, но, не закончив фразу, упал лицом в глину и испустил дух.
Все было кончено. Далекий волчий вой смолк, и наступила тишина. Синс-амин не сводила глаз с Хозяина Леса. Ей он казался высокой желтоглазой медведицей с косматой бурой шкурой. Синс-амин молча подыскивала слова, но не могла связать их, чтобы выразить свои мысли.
– Понимаю тебя, – пророкотал в ее мозгу глухой голос медведицы. – Стыд не запятнал твое племя.
– Он не желал плохого.
– Но наделал много вреда, – покачала головой медведица.
Синс-амин опустила глаза, принимая мягкий упрек своего тотема. Ведь, говоря о Красном Копье, медведица имела в виду и ее тоже.
Киерану Хозяин Леса казался вороном.
– Ты опять действовал, не подумав, – пожурил его ворон. – И на что ты надеялся, соглашаясь на это безумие? Это любовь заставила тебя принять вызов?
– Нет, гордость, – медленно ответил Киеран.
Глядя на Киерана немигающим взором, Хозяин Леса взвешивал его слова.
– Если ты нашел в себе силы признаться в этом, – наконец проговорил ворон, – значит, для тебя еще есть надежда.
– Почему ты мне помог? – спросил Киеран.
– Я помог не тебе. Я явился помочь Теп-фюл-ину. Он отклонился от нашего Пути, потерял честь. Не будь здесь меня, он причинил бы не меньше горя, чем твой Мал-ек-а. И что еще хуже: он причинил бы горе, желая добра. Нет ничего более жалкого, чем заблудшая душа.
– И все же благодарю тебя!
– Как тебе угодно. А что ты теперь собираешься делать?
Киеран молчал.
– Я вот чего желаю тебе, младший брат, – сказал ворон. – Помни о чудесах тихих. Миру от них больше пользы, чем от воинов. И еще скажу тебе: нельзя поддержать честь в том, у кого ее нет. Преследуя Мал-ек-у, ты навлечешь на себя печаль. За все надо платить. Вспомни, как расплатился Теп-фюл-ин.
– Но ведь Мал-ек-а – это зло! – воскликнул Киеран. – И Теп-фюл-ин сказал правду – это мой народ выпустил его на волю. Ведь Мал-ек-а пришел сюда из-за Большой Воды!
– Это верно, – согласился ворон. – Делай как знаешь! Прощай, сын мой! Я встречусь с тобой снова, когда ты будешь искать мира, а не войны. – Сказав это, Хозяин Леса повернулся и скрылся в чаще.
Киеран с трудом поднялся с земли. Дотронувшись рукой до горла, он сморщился от боли. Он едва мог дышать. Оглянувшись, он увидел, что квин-он-а исчезли так же тихо, как и его тотем. Остались только Ха-кан-та и ее родичи. И еще Пэквуджи.
– Ты знал, что придет Хозяин Леса? – спросила Ха-кан-та у Пэквуджи. – Потому ты и остановил меня, когда я хотела вмешаться?
Но она ошибалась: хоночен-о-ке этого не знал. Он знал другое – если бы Ха-кан-та или кто-то из ее родичей вмешались в поединок, квин-он-а этого не стерпели бы. Смерть витала в воздухе. Кто-то должен был умереть – или Киеран, или Красное Копье. А Пэквуджи должен был спасти от смерти других. Но что сюда пожалует сам Хозяин Леса! Пэквуджи пожал плечами, не удостоив Ха-кан-ту ответом. Пусть толкует по-своему то, что случилось нынче ночью.
Ха-кан-та прошла в круг и, улыбаясь, опустилась на колени рядом со своим возлюбленным. Пальцами, легкими, как перышки, она коснулась его лба.
– Теперь на нас снизойдет мир, – сказала она. – Квин-он-а больше не станут распоряжаться нашими жизнями.
– Но остался еще Мал-ек-а, – предостерег ее Киеран.
– Нет!
– Nom de tout, Канта!
Однако теперь они поменялись ролями, и Ха-кан-та слышать не желала о борьбе с Мал-ек-ой.
– С этим покончено, – отрезала она. – Для нас покончено. Пусть с этим ходячим ужасом сражаются другие. Это не наша охота.
«А как же твой отец?» – подумал Киеран, но ничего не сказал. Напоминать ей об этом было бы несправедливо. Если она успокоилась, перестала думать о своем долге, не его дело тревожить ее. Но… у него самого еще остался неоплаченный должок. Его предки приплыли сюда по Большой Воде из тех же мест, что и Мал-ек-а. Благодаря тому что они переселились на эти берега, прибыл сюда на кораблях с высокими мачтами, подгоняя их словно злой ветер, Мал-ек-а и обрел почву под ногами.
Предки Киерана уже давно умерли, так что расплачиваться предстоит ему.
– Мне надо отыскать его, – сказал Киеран.
Ха-кан-та долго молчала.
– Есть еще одна причина идти на борьбу с Мал-ек-ой, – сказал Ур-вен-та. Ни Киеран, ни Ха-кан-та не заметили, как он подошел к ним.
– О, я так и не успела поблагодарить тебя за то, что ты пришел, – воскликнула Ха-кан-та.
– Благодарность ни к чему. Это наша обязанность. Ты нас вызвала, мы пришли. Только мы тебе мало помогли. Что бы мы могли сделать, если бы Хозяин Леса не пришел на выручку?
– Что еще за причина искать Мал-ек-у? О чем ты говоришь? – беспокоился о своем Киеран.
Ур-вен-та отвязал от пояса мешочек и вынул из него пригоршню маленьких костяных дисков.
– Знаешь, кому принадлежат эти диски? – спросил он Ха-кан-ту.
Но вместо нее ответил Киеран:
– Это же костяшки Тома! Где ты их взял?
– Нашел на поляне, в той части Иного Мира, которая ближе всего к Дальнему Миру. Они валялись в траве. А рядом на траве была кровь!
– Матерь божья! – Киеран провел рукой по глазам, у него сжалось сердце. – А он… он не…
– Не умер? Нет. Но Мал-ек-а все-таки напал на него. Сейчас Том в Большом Жилище, он тяжело ранен. А Большое Жилище недалеко от моей охотничьей тропы, здесь в лесу. Том не один, с ним друзья, но трагг-и – отродье Мал-ек-и – окружили Жилище и скоро бросятся на приступ.
Киеран встал и потопал ногой, проверяя, выдержит ли она его вес. Выдержит!
– Надо спешить к Тому, – сказал он.
– Тебе нужно отдохнуть, – запротестовала Ха-кан-та.
Ур-вен-та покачал головой:
– Если потратить время на отдых, помогать будет некому!
– Я выдержу, Канта! Должен выдержать! Ведь это же Том!
Ха-кан-та кивнула. Она вспомнила своего отца – он был ей не только отцом, но и учителем, как Том у Киерана.
– Сколько там трагг?
– Сколько веток на сосне? – вздохнул Ур-вен-та. – Много! Но мы же рате-вен-а. У нас четырнадцать барабанов. И четырнадцать барабанщиков. Бояться надо Мал-ек-у, а не этих дьявольских отродий, которые пляшут под его дудку.
– И долго туда добираться? – спросил Киеран.
– Нет, не долго! Хотя и не хотелось бы слишком скоро увидеть то, что нас там ждет.
Киеран не мог поверить своим глазам. Вместе с рате-вен-а и с Пэквуджи он стоял в лесу у края поля, окружавшего Большое Жилище.
– Дом Тэмсонов! – восклицал Киеран. – Черт меня побери! Это же Дом Тэмсонов!
– Это место тебе знакомо? – спросил Ур-вен-та.
Киеран молча кивнул. Как Дом мог тут очутиться?
– Здесь живет Сара, – сказал он Ха-кан-те. – Этот Дом из моего мира. Как он мог оказаться здесь?
Пэквуджи, услышав имя Сары, выскочил вперед. Уставившись на странное здание, он напрягся и, направив туда свои мысли, отыскал Сару.
– Это Жилище стоит в двух мирах, – проговорил хоночен-о-ке. – У него есть душа. Я с ней разговаривал, но не здесь, не в лесу.
– Как это может быть? – пробормотал Киеран.
Знакомые по Оттаве шпили и башенки этого странного дома никак не вписывались в окружающий их пейзаж. Киеран еще раз огляделся, словно надеялся все же увидеть тротуары и фонари Оттавы. Но взгляд его упирался в заросли.
– Трагг-и прорвались в Жилище, – сказала одна из рате-вен-а – женщина среднего возраста со щеками, раскрашенными белыми полосами.
– Значит, мы опоздали? – спросила другая.
– Нет! – закричал Пэквуджи.
Он обернулся орлом и, взрезая крыльями воздух, вихрем полетел к Дому. Долетев до цели, он несколько раз снижался, отыскивая вход. Подлетел к проему в стене, там все было забито трагг-ами. Орел помедлил, затем устремился в проем, клювом и когтями отбиваясь от чудищ. Внутри крылья мешали ему двигаться. Одна из трагг цапнула его, и в когтях у нее остались орлиные перья. Пэквуджи снова изменил облик.
В мгновение ока он принял вид тотема Ха-кан-ты и стал медведем. Он продирался сквозь ряды трагг, раскидывая их мощным туловищем. И вдруг по коридору к башне Сары понеслась рысь.
Киеран следил за полетом орла взором своей «тоу», потом направил мысли в Дом. Там бушевали злоба, страх, кровожадность и отчаяние. Касаясь мыслями умов обитателей Дома, Киеран выискивал Тома. И вот его «тоу» почувствовала знакомый дух, но тут же Киерана будто ударило кинжалом. На него навалилась тьма, напоминавшая то состояние, которое он испытал тогда в оттавском ресторанчике, когда что-то вынудило его убить ни в чем не повинного полицейского.
– Он там, – сказал Киеран. – Мал-ек-а в Доме! – Его душа сжалась от соприкосновения с этим Ужасом. И как он мог подумать, что Зло – это Талиесин? На свистке, который он носил на поясе, остались следы души барда – она была прямой противоположностью Мал-ек-е. Бард олицетворял собой жизнь. А этот Ужас всеми силами противостоял ей.
– Трагг очень много, – проговорила Ха-кан-та.
– И все же надо попытаться, – сказал Ур-вен-та.
Друг за другом по колено в густой траве они двинулись к Дому. Четырнадцать барабанщиков и один брат-барабанщик, а за ними бежали два серебристых волка. Маловато для сражения с Мал-ек-ой и его дьявольскими отродьями! Мешочек с дисками виэрдина бил Киерана по бедру. Он и забыл о раненой ноге, о боли в виске, сейчас ему чудилось, что вся его жизнь была лишь подготовкой к этой последней схватке.
И всю дорогу по полю их сопровождал барабанный бой. Киерану казалось, что ритм переполняет его. Он считал себя мирным человеком, он всегда искал гармонию, а не конфликты. Но сейчас он был воин, охотник и добычей его должно было стать само Зло! Кто знает, какими путями приходится идти тем, кто ищет мира? Сегодня ночью барабанный бой не вселял покоя, он объявлял войну, и Киеран был с ним заодно.
ЧАСТЬ IV
КРУГ БАБУШКИ ЖАБЫ
О, если б знали мы с начала,
Как эта песня скрутит нас,
Как пальцы танцевать заставит,
Куда-то вдаль нас повлечет,
Как зимний ветер снег метет. [99]
Робин Уильямсон
Глава первая
– О чем она говорит? – удивленно спросил Такер.
Байкер покачал головой, не отрывая взгляда от двери. Эта их баррикада того и гляди рухнет! Как он ни старался вслушиваться в то, что слышала Сара, до него доносился только визг трагг, скребущих когтями дверь. И, конечно, их вой и храпение.
– Сара! – окликнул он.
Но она смотрела не на него, а куда-то вдаль, она видела что-то за пределами Дома, и взгляд у нее был отрешенный.
– Барабаны! – проговорила она. – Неужели ты их не слышишь?
– Барабаны? – И тут Байкер вспомнил про Ур-вен-ту. Сам Байкер ничего не слышал, но раз слышит Сара, значит, Ур-вен-та возвращается.
– Квин-он-а так творят свое колдовство, – начала объяснять Сара. – Барабанным боем они вызывают… – Вдруг глаза ее округлились, она побледнела – чей-то знакомый зов коснулся ее мозга. – Пэквуджи! – вскрикнула Сара.
И кинулась к двери. Малыш хоночен-о-ке быстро приближался к башне, посылая Саре мысленные призывы. Сара навалилась плечом на шкаф, которым была забаррикадирована дверь, и попробовала сдвинуть его с места.
– Сара! – закричал Байкер. – Ты что, рехнулась?
Он схватил ее за руку, но она вырвалась и снова начала толкать шкаф:
– Там Пэквуджи! Там мой друг!
– Опомнись, Сара! Кроме этих гадин, там никого нет!
Он оттащил Сару от шкафа, тогда она набросилась на него самого. Винтовка выпала из рук Байкера и упала на пол. Такер поспешил к ним, но Байкер вдруг отпрянул от Сары. У нее между пальцами вспыхнули бледные искры. Байкер схватился за грудь. На его футболке задымились прожженные дырки. Не успели они опомниться, как Сара снова кинулась к шкафу и сдвинула его с места. Ненамного, но так, что ей удалось пролезть к двери. Стенки шкафа там, где она их касалась, дымились.
Когда Сара открыла дверь, в башню ворвался адский шум. Перекрывая вой трагг, несся бешеный визг откуда-то взявшейся дикой кошки. Трагг-и выли уже от боли. Кошачий визг внезапно перерос в рык медведя-гризли.
– Сара! – крикнул Байкер, но она уже шагнула в коридор.
Там творилось нечто несусветное. Трагг-и бросались на огромного медведя, а тот, отмахиваясь гигантскими лапами, раскидывал их в разные стороны. Из его груди вырывалось громоподобное урчание. Шерсть промокла от крови – его собственной и крови его врагов. Он еще держался, но чувствовалось, что скоро под напором трагг сдастся.
Как только Сара вышла в коридор, трагг-и обратили свои отвратительные морды к ней. Она подняла руки и воззвала к своей «тоу», от напряжения у нее на виске забилась жилка. От пальцев Сары по-прежнему отлетали искры. Но вдруг первая трагг-а прыгнула на нее и ударом лапы свалила с ног. Сара ударилась о стену и откатилась в сторону да так и осталась лежать там.
– Ну, прощайтесь с жизнью! – взревел Такер.
Подняв револьвер, он начал стрелять. Первая трагг-а рухнула на пол, но две следующие за ней застряли в дверях. Вторую Такер тоже застрелил, но третья проскочила в комнату и ринулась на Байкера, поднимавшего винтовку. Чудище занесло лапу для удара, но тут выстрелила Салли. Большой револьвер плясал в ее руке, она промахнулась и, скрипнув зубами, выстрелила еще раз. Пуля попала трагг-е в плечо, и та завертелась на месте. Байкер, не выпуская винтовки из рук, вывернулся из-под трагг-и и ударил ее прикладом по гнусной морде.
– Помогите кто-нибудь! – звал Такер. – Подержите дверь!
Мэгги и Сэм, подбежав к нему, тоже навалились на дверь, не давая ей распахнуться. Такер стрелял в трагг до тех пор, пока не израсходовал все патроны. Он видел, что медведь в коридоре упал.
– Такер! – вопил Байкер. – Там же Сара!
– Где? – на секунду заколебался Такер, и тут же в дверь, широко распахнув ее, снова ворвались трагг-и.
Сэм и Мэгги еле устояли на ногах, а Такер схватил первую трагг-у за лапы и старался опрокинуть ее на пол. Но следом за первой трагг-ой примчалась вторая. Прогремел выстрел Байкера, и гадина вылетела обратно в коридор.
Не успел Байкер передернуть затвор, как в дверь с воем, размахивая когтистыми лапами, вломилась следующая тварь. Одним ударом она отбросила в сторону Сэма, снеся ему пол-лица, и повернулась к Мэгги. Выстрел Салли продырявил ей грудь, а Салли кинулась на помощь Такеру. Но он и трагг-а, стремясь одолеть друг друга, катались по полу, и Салли не решалась стрелять – слишком быстро они менялись местами. Она снова услышала, как грохнул выстрел винтовки Байкера, и бросила взгляд на дверь.
Мэгги сразила еще одну тварь – всадив в нее три пули. Из-за спины упавшего чудища Салли видела, как терзают трагг-и медведя, свалившегося у стены в коридоре. А медведь прямо у нее на глазах менял обличье, превращаясь то в волка, то в птицу, то в маленького человечка, то в дикую кошку, то снова в медведя. Но сопротивлялся он все слабее.
Байкер двинулся в коридор, размахивая прикладом винтовки, как дубиной. Раскроил череп одной трагг-е, замахнулся на вторую. Но та вырвала оружие у него из рук, отшвырнула в сторону и ринулась на Байкера.
Трагг-а, с которой боролся инспектор, одерживала верх, она вновь подмяла его под себя. Напрягая мускулы, он силился отклониться от челюстей, грозивших перекусить ему горло. Но как только трагг-а оказалась над ним, Салли сморгнула пот, застилавший глаза, и выстрелила.
Все это время Джеми неподвижно сидел на диване, глядя в пространство. Ни боль от побоев, нанесенных ему Гэнноном, ни вновь начавшаяся атака трагг, ни даже появление Сары не могли оторвать его от внезапно открывшейся ему тайны Дома Тэмсонов.
Дом не был просто зданием с комнатами, крышей, подвалами, садом, бесконечными коридорами, он был сложен не только из камней и дерева. И не только стены и двери защищали тех, кто обитал в нем, – у Дома была защита понадежней. В Доме остались жить души отца и деда Джеми. Они слились с душой Дома.
Сжавшись на диване, углубившись в себя, Джеми как мог старался помочь душе Дома превозмочь боль, раздиравшую и его душу, побороть зло, расползавшееся по коридорам, как раковая опухоль. Времени на то, чтобы постичь, как души отца и деда могли до сих пор жить в камне и дереве Дома, у Джеми не было. Все его силы уходили на то, чтобы выжить, чтобы противостоять проникшему в Дом Злу, снова превратить Дом в тот рай, каким он был до сих пор. Зло должно быть уничтожено! Ни о чем больше Джеми думать не мог.
– Попробуем войти здесь, – сказал Киеран, когда они приблизились к Дому с западной стороны.
Он замахнулся копьем, готовясь разбить стекло, но Ур-вен-та его остановил.
– В этом Жилище обитает особый Дух – он защищает Большое Жилище, – сказал индеец. – Я видел, как трагг-у прожег магический голубой огонь.
А Киерану было ясно, что в Доме идет бой. Он слышал выстрелы, слышал, как воют трагг-и. До него доносился медвежий рык. Он не чувствовал «тоу» Тома, но если его учитель там, значит, он нуждается в немедленной помощи. Немедленной!
– Защитный Дух Жилища пострадал, – продолжал Ур-вен-та. – Нам надо убедить Жилище, что, хотя мы тоже нанесем ему небольшой вред, когда будем проникать внутрь, это только для его же блага. Мы хотим помочь ему. Если не предупредим, Дух может спалить и нас.
И Ур-вен-та повернулся к барабанщикам. По его безмолвному приказу дробь зазвучала быстрей. Киеран чувствовал, как творится волшебство – барабанный бой становился все настоятельней. Он не понимал, о каком Защитном Духе говорил Ур-вен-та, но ощущал, как что-то откликнулось, когда старый шаман послал Дому свой молчаливый призыв.
Джеми вдруг выпрямился. Его пульс застучал в ритме барабанов, а барабанный бой, казалось, говорил:
– Просим впустить нас!
Души Дома и Джеми, объединившись, искали, откуда исходит этот зов, и вышли на рате-вен-а. От барабанного боя стихала боль, нанесенная атакой трагг, боль, причиненная Злом, бродящим по коридорам. Барабанный бой вселял надежду.
– Входите! – ответили вместе души Джеми и Дома.
Окно перед Киераном вдруг само распахнулось. Он оглянулся на Ур-вен-ту, тот кивнул, и Киеран перемахнул через подоконник. За ним последовали другие. Пробежав через комнату, Киеран распахнул дверь в коридор и увидел кишащих в нем трагг. Хромая, он двинулся к ним, волки Ха-кан-ты бежали рядом. Киеран издал боевой клич, и как только первая трагг-а повернула к нему морду, он метнул в нее копье, оно вонзилось ей в бок, и тут Киеран сообразил, что сам остался безоружным. Еще две трагг-и оглянулись на нового врага. «Ну и дурак же я! – подумал Киеран. – Что же теперь будет?»
Байкер покачал головой, не отрывая взгляда от двери. Эта их баррикада того и гляди рухнет! Как он ни старался вслушиваться в то, что слышала Сара, до него доносился только визг трагг, скребущих когтями дверь. И, конечно, их вой и храпение.
– Сара! – окликнул он.
Но она смотрела не на него, а куда-то вдаль, она видела что-то за пределами Дома, и взгляд у нее был отрешенный.
– Барабаны! – проговорила она. – Неужели ты их не слышишь?
– Барабаны? – И тут Байкер вспомнил про Ур-вен-ту. Сам Байкер ничего не слышал, но раз слышит Сара, значит, Ур-вен-та возвращается.
– Квин-он-а так творят свое колдовство, – начала объяснять Сара. – Барабанным боем они вызывают… – Вдруг глаза ее округлились, она побледнела – чей-то знакомый зов коснулся ее мозга. – Пэквуджи! – вскрикнула Сара.
И кинулась к двери. Малыш хоночен-о-ке быстро приближался к башне, посылая Саре мысленные призывы. Сара навалилась плечом на шкаф, которым была забаррикадирована дверь, и попробовала сдвинуть его с места.
– Сара! – закричал Байкер. – Ты что, рехнулась?
Он схватил ее за руку, но она вырвалась и снова начала толкать шкаф:
– Там Пэквуджи! Там мой друг!
– Опомнись, Сара! Кроме этих гадин, там никого нет!
Он оттащил Сару от шкафа, тогда она набросилась на него самого. Винтовка выпала из рук Байкера и упала на пол. Такер поспешил к ним, но Байкер вдруг отпрянул от Сары. У нее между пальцами вспыхнули бледные искры. Байкер схватился за грудь. На его футболке задымились прожженные дырки. Не успели они опомниться, как Сара снова кинулась к шкафу и сдвинула его с места. Ненамного, но так, что ей удалось пролезть к двери. Стенки шкафа там, где она их касалась, дымились.
Когда Сара открыла дверь, в башню ворвался адский шум. Перекрывая вой трагг, несся бешеный визг откуда-то взявшейся дикой кошки. Трагг-и выли уже от боли. Кошачий визг внезапно перерос в рык медведя-гризли.
– Сара! – крикнул Байкер, но она уже шагнула в коридор.
Там творилось нечто несусветное. Трагг-и бросались на огромного медведя, а тот, отмахиваясь гигантскими лапами, раскидывал их в разные стороны. Из его груди вырывалось громоподобное урчание. Шерсть промокла от крови – его собственной и крови его врагов. Он еще держался, но чувствовалось, что скоро под напором трагг сдастся.
Как только Сара вышла в коридор, трагг-и обратили свои отвратительные морды к ней. Она подняла руки и воззвала к своей «тоу», от напряжения у нее на виске забилась жилка. От пальцев Сары по-прежнему отлетали искры. Но вдруг первая трагг-а прыгнула на нее и ударом лапы свалила с ног. Сара ударилась о стену и откатилась в сторону да так и осталась лежать там.
– Ну, прощайтесь с жизнью! – взревел Такер.
Подняв револьвер, он начал стрелять. Первая трагг-а рухнула на пол, но две следующие за ней застряли в дверях. Вторую Такер тоже застрелил, но третья проскочила в комнату и ринулась на Байкера, поднимавшего винтовку. Чудище занесло лапу для удара, но тут выстрелила Салли. Большой револьвер плясал в ее руке, она промахнулась и, скрипнув зубами, выстрелила еще раз. Пуля попала трагг-е в плечо, и та завертелась на месте. Байкер, не выпуская винтовки из рук, вывернулся из-под трагг-и и ударил ее прикладом по гнусной морде.
– Помогите кто-нибудь! – звал Такер. – Подержите дверь!
Мэгги и Сэм, подбежав к нему, тоже навалились на дверь, не давая ей распахнуться. Такер стрелял в трагг до тех пор, пока не израсходовал все патроны. Он видел, что медведь в коридоре упал.
– Такер! – вопил Байкер. – Там же Сара!
– Где? – на секунду заколебался Такер, и тут же в дверь, широко распахнув ее, снова ворвались трагг-и.
Сэм и Мэгги еле устояли на ногах, а Такер схватил первую трагг-у за лапы и старался опрокинуть ее на пол. Но следом за первой трагг-ой примчалась вторая. Прогремел выстрел Байкера, и гадина вылетела обратно в коридор.
Не успел Байкер передернуть затвор, как в дверь с воем, размахивая когтистыми лапами, вломилась следующая тварь. Одним ударом она отбросила в сторону Сэма, снеся ему пол-лица, и повернулась к Мэгги. Выстрел Салли продырявил ей грудь, а Салли кинулась на помощь Такеру. Но он и трагг-а, стремясь одолеть друг друга, катались по полу, и Салли не решалась стрелять – слишком быстро они менялись местами. Она снова услышала, как грохнул выстрел винтовки Байкера, и бросила взгляд на дверь.
Мэгги сразила еще одну тварь – всадив в нее три пули. Из-за спины упавшего чудища Салли видела, как терзают трагг-и медведя, свалившегося у стены в коридоре. А медведь прямо у нее на глазах менял обличье, превращаясь то в волка, то в птицу, то в маленького человечка, то в дикую кошку, то снова в медведя. Но сопротивлялся он все слабее.
Байкер двинулся в коридор, размахивая прикладом винтовки, как дубиной. Раскроил череп одной трагг-е, замахнулся на вторую. Но та вырвала оружие у него из рук, отшвырнула в сторону и ринулась на Байкера.
Трагг-а, с которой боролся инспектор, одерживала верх, она вновь подмяла его под себя. Напрягая мускулы, он силился отклониться от челюстей, грозивших перекусить ему горло. Но как только трагг-а оказалась над ним, Салли сморгнула пот, застилавший глаза, и выстрелила.
Все это время Джеми неподвижно сидел на диване, глядя в пространство. Ни боль от побоев, нанесенных ему Гэнноном, ни вновь начавшаяся атака трагг, ни даже появление Сары не могли оторвать его от внезапно открывшейся ему тайны Дома Тэмсонов.
Дом не был просто зданием с комнатами, крышей, подвалами, садом, бесконечными коридорами, он был сложен не только из камней и дерева. И не только стены и двери защищали тех, кто обитал в нем, – у Дома была защита понадежней. В Доме остались жить души отца и деда Джеми. Они слились с душой Дома.
Сжавшись на диване, углубившись в себя, Джеми как мог старался помочь душе Дома превозмочь боль, раздиравшую и его душу, побороть зло, расползавшееся по коридорам, как раковая опухоль. Времени на то, чтобы постичь, как души отца и деда могли до сих пор жить в камне и дереве Дома, у Джеми не было. Все его силы уходили на то, чтобы выжить, чтобы противостоять проникшему в Дом Злу, снова превратить Дом в тот рай, каким он был до сих пор. Зло должно быть уничтожено! Ни о чем больше Джеми думать не мог.
– Попробуем войти здесь, – сказал Киеран, когда они приблизились к Дому с западной стороны.
Он замахнулся копьем, готовясь разбить стекло, но Ур-вен-та его остановил.
– В этом Жилище обитает особый Дух – он защищает Большое Жилище, – сказал индеец. – Я видел, как трагг-у прожег магический голубой огонь.
А Киерану было ясно, что в Доме идет бой. Он слышал выстрелы, слышал, как воют трагг-и. До него доносился медвежий рык. Он не чувствовал «тоу» Тома, но если его учитель там, значит, он нуждается в немедленной помощи. Немедленной!
– Защитный Дух Жилища пострадал, – продолжал Ур-вен-та. – Нам надо убедить Жилище, что, хотя мы тоже нанесем ему небольшой вред, когда будем проникать внутрь, это только для его же блага. Мы хотим помочь ему. Если не предупредим, Дух может спалить и нас.
И Ур-вен-та повернулся к барабанщикам. По его безмолвному приказу дробь зазвучала быстрей. Киеран чувствовал, как творится волшебство – барабанный бой становился все настоятельней. Он не понимал, о каком Защитном Духе говорил Ур-вен-та, но ощущал, как что-то откликнулось, когда старый шаман послал Дому свой молчаливый призыв.
Джеми вдруг выпрямился. Его пульс застучал в ритме барабанов, а барабанный бой, казалось, говорил:
– Просим впустить нас!
Души Дома и Джеми, объединившись, искали, откуда исходит этот зов, и вышли на рате-вен-а. От барабанного боя стихала боль, нанесенная атакой трагг, боль, причиненная Злом, бродящим по коридорам. Барабанный бой вселял надежду.
– Входите! – ответили вместе души Джеми и Дома.
Окно перед Киераном вдруг само распахнулось. Он оглянулся на Ур-вен-ту, тот кивнул, и Киеран перемахнул через подоконник. За ним последовали другие. Пробежав через комнату, Киеран распахнул дверь в коридор и увидел кишащих в нем трагг. Хромая, он двинулся к ним, волки Ха-кан-ты бежали рядом. Киеран издал боевой клич, и как только первая трагг-а повернула к нему морду, он метнул в нее копье, оно вонзилось ей в бок, и тут Киеран сообразил, что сам остался безоружным. Еще две трагг-и оглянулись на нового врага. «Ну и дурак же я! – подумал Киеран. – Что же теперь будет?»