Страница:
И все-таки дотошные журналисты кое-что пронюхали. 18 июня 1950 года в «Нью-Йорк таймс» появилась статья о том, что под давлением научных кругов компания «Макмиллан», имеющая уязвимое «подбрюшье» – отдел учебников – вынуждена была отказаться от самой доходной книги. «Не было ли это цензурой?» – вопрошала газета.
Астрономы продолжали заявлять, что «самое абсурдное» в теории Великовского – это утверждение о коллизиях в историческое время. Никаких коллизий не было и не могло быть! И вдруг в печати появилось сообщение доктора Фреда Уипли (астронома из Гарвардского университета, ассистента Шапли!) о двух столкновениях астероидов с кометой в исторической время. Но все это, включая описанные Великовским коллизии в Солнечной системе, оказалось ничтожным, едва заметным в сравнении с галактическими катастрофами, обнаруженными астрономом доктором Вальтером Бааде из обсерватории Маунт Уилсон и Паламарской и директором обсерватории Принстонского университета доктором Лайменом Спитцером. На заседании Американского астрономического общества, состоявшемся в Блюмингтоне (штат Индиана) 19 июня 1950 года, они доложили о столкновениях звезд и галактик.
Великовский с удовлетворением прочитал этот доклад. Он живо представил себе, как должны были отреагировать на него присутствовавшие на заседании Шапли и Струве.
Однако все это выходило за пределы его повседневных забот. Главной из них была работа над «Веками в хаосе» – книгой, которую предстояло опубликовать.
Были радости и горести, не имевшие отношения к работе. Из Израиля приходили добрые письма от Шуламит. Рут вышла замуж и уехала с мужем в Калифорнию.
Немногочисленные пациенты, число которых Великовский по-прежнему жестко лимитировал, стали источником дополнительной, не публикуемой в газетах информации о том, как мир реагирует на книгу и на то, что происходит вокруг нее.
Десять лет скромной, а иногда – более чем скромной жизни. Тяжелый, мало вознаграждаемый труд. Отсутствие возможности сделать обеспеченной жизнь семьи.
Но ни единого слова, ни единого намека, ни единого осуждающего взгляда со стороны Элишевы. Только понимание и поощрение. Мог бы он осуществить все то, что сделал, не будь у него такой жены?
На фоне абстракции и вакханалии, учиненной группой ученых, на фоне грязной истории с издательством «Макмиллан» объявление «Миров в столкновениях» национальным бестселлером номер один явилось для Великовского в какой-то мере утешением, но, увы, не компенсацией. И даже появившиеся деньги имели для него ценность только потому, что можно было доставить радость Элишеве, подарив ей вещи, которых она была лишена.
Еще в конце зимы норковая шуба стала первым подарком, купленным на гонорар, полученный от издательства «Макмиллан». Шуба действительно понравилась Элишеве.
Но она сумела внушить Иммануилу, что жизнь и без материальных благ ей вовсе не в тягость. Конечно, в ветреную и промозглую нью-йоркскую зиму норковая шуба предпочтительнее скромного пальто, но только потому, что хорошему нет предела.
Можно перезимовать и в пальто.
Великовский оценил такт и юмор Элишевы не только как любящий муж. Он уловил подавленные, глубоко запрятанные желания.
Но второй подарок!.. Прекрасная скрипка Амати. Элишева не могла оторваться от нее. Она даже не пыталась скрыть своего восторга. А Иммануилу это доставило еще большую радость.
Утром 20 июня 1950 года Великовскому позвонила сотрудница компании «Макмиллан» и, попросив не упоминать ее имени, сообщила, что Джеймс Путнэм уволен с работы.
Люди подавлены. Уволен редактор книги, ставшей национальным бестселлером номер один, человек, вся жизнь которого была связана с компанией «Макмиллан» и принадлежала ей.
Великовский не мог поверить услышанному. Тут же он позвонил Путнэму и убедился в достоверности печальной вести. Путнэм пытался скрыть свою подавленность, но Великовский отлично понимал, что чувствует этот добрый и благородный человек.
Вечером того же дня Великовский позвонил Гордону Этвотеру. Трубку сняла миссис Этвотер. Она сказала, что муж уехал на Бермуды, где он участвует в гонках яхт.
Великовский сообщил ей, что завтра состоится созванная им пресс-конференция, на которой он расскажет об увольнении Путнэма. Ему хотелось бы также рассказать об обстоятельствах увольнения ее мужа. Миссис Этвотер настоятельно попросила не упоминать об этом.
Пресс-конференция состоялась на следующий день. Великовский рассказал, почему и как он сменил издательство, рассказал о разговоре с Бреттом и об увольнении Путнэма. В четверг, 22 июня 1950 года «Геральд трибюн» и несколько других газет опубликовали статьи о пресс-конференции.
В компании преследования Великовского участвовало незначительное число представителей американской науки. Но это были громогласные, кричащие представители. Большинство молчало – либо не сформулировав своего мнения, либо не желая высказать его: ни «за», ни «против». Были и другие. Их не интересовала буря, поднявшаяся вокруг книги и ее автора. Они знали, как прокладываются пути в науке. Их реакция была известна Великовскому и нескольким его друзьям. Примером такой реакции стало письмо профессора Роберта Пфейфера Великовскому:
«Позвольте мне, прежде всего, поздравить вас, не с тем, разумеется, что ваша книга стала «мчащимся бестселлером», а с великолепными качествами содержания и формы этой книги. Я читал ее, полный восторга, впитывая содержание, подхваченный космической драмой, которую вы развернули передо мной. Я был изумлен глубиной и широтой вашей эрудиции, равной которой я не встречал нигде, за исключением, возможно, "Упадка Запада" О. Спенсера»…
Письмо Пфейфера согрело Великовского в трудную пору. Но Пфейфера можно было заподозрить в пристрастности: он был другом. К тому же Пфейфер – не астроном, и в исторических доказательствах, приведенных в «Мирах в столкновениях», он, конечна, не нашел противоречий. Но можно ли было обвинить в пристрастности профессора Вальтера Адамса?
Еще летом 1946 года, после неудачной попытки получить поддержку у Шапли, Великовский запросил у Адамса, директора Паламарской и Уилсоновской обсерваторий, информацию об атмосфере Венеры. И получил от того ответ, что никаких данных о содержании углеводородов в атмосфере этой планеты нет. В конце весны 1950 года, когда уже бушевала вакханалия, учиненная Гарвардской обсерваторией и последовавшими за ней астрономами, Великовский послал профессору Адамсу экземпляр своей книги, приложив короткое письмо. В ответ в июле 1950 года он получил от профессора Адамса большое письмо. Адамс в частности писал:
«Прочитав вашу книгу, я определенно не согласен с критиками, о которых вы пишете.
Книга произвела на меня сложное впечатление. В вводных главах, я думаю, вы честно и разумно привели сведения, относящиеся к происхождению Солнечной системы.
Астрономы просто еще не знают ответов на эти вопросы, хотя наблюдается некоторый прогресс, так как время от времени предлагаются гипотезы, подлежащие обсуждению и критике.
Вы должны были потратить невероятную уйму времени и усилий, чтобы сопоставить массу мифов, преданий, надписей и цитат. Я убежден, что вы оказали действительную услугу ученым и публике, скомплектовав воедино материал, который мало доступен и требует исследовательской работы, чтобы быть обнаруженным. С другой стороны, я не могу избавиться от ощущения, что вы переоценили этот материал, как доказательство».
Адамс писал, что примитивные народы в маленьких странах, лишенные контакта с окружающим миром, как маленькие дети, могли воспринимать и реагировать на извержения вулканов, землетрясения и т. д. Жители Помпеи, вероятно, думали, что настал конец света. Ссылка на то, что примитивные люди не видели Венеру, хотя и интересна, но всего лишь негативное свидетельство. Адамсу легче поверить в то, что по какой-то неизвестной причине Венера не была причислена к планетам, чем вовсе не существовала. Естественно, что в письме профессора Адамса критика и дальше велась с позиций современной астрономии, хотя именно из обсерваторий, директором которых он был, шесть недель назад вышла работа о коллизиях между звездами и даже галактиками.
Адамс закончил свое письмо несогласием и неудовольствием по поводу преследований, которые обрушились на автора «Миров в столкновениях».
В своем ответе Великовский показал, почему он не согласен с профессором Адамсом, сравнивающим древние народы с «маленькими детьми». Изучая историю, он убедился в том, что древние люди были большими стоиками, чем мы. Он ссылался на письмо очевидца гибели Помпеи, Плиния Младшего – Тациту, из которого видно, что эта катастрофа не была воспринята как всемирная. Из преданий, легенд и исторических записей извлечены не только данные о приливных волнах, землетрясениях и извержениях вулканов. Это рассказы о Солнце, изменившем свое место, о горящем мире, о Полярной звезде на новой позиции, о Венере, присоединившейся к семье планет…
«Возможно, я утешаю себя, – писал Иммануил, – но идея, что наша переписка не будет выброшена в бумажную корзину истории, не покидает меня. Не знаю, как выразить вам свою благодарность лучше, чем написав подробный ответ на ваше письмо».
Великовский не ошибся. Они стали друзьями. Их оживленная переписка продолжалась до смерти Вальтера Адамса в 1956 году. К ней обращаются сегодня. К ней еще будут обращаться поколения биографов и историков науки.
33. ДОГОВОР НА НЕМЕЦКОЕ ИЗДАНИЕ. НЕНАЗВАННЫЕ ИМЕНА.
В Англии книга Великовского подверглась критике видного астронома профессора Гарольда Спенсера Джонса. В «Спектейтор» 22 сентября 1950 года появилась его статья «Ложный след». В ней автор, в частности, писал, что, стартуя с настоящей позиции Земли, Марса и Венеры на несколько тысяч лет назад, нетрудно подсчитать, что события, так ярко описанные доктором Великовским, не имели места. 27 октября 1950 года «Спектейтор» поместил ответ Великовского королевскому астроному. Великовский удивлялся, как рецензент мог допустить в своей статье грубейшие ошибки, не только извращающие смысл цитируемого им текста, но и делающие невозможным подсчет орбит, о котором говорит астроном. По этому поводу Великовский ссылается на ныне наблюдаемые особенности движения Земли и Марса по отношению друг к другу, подтверждающие правильность его теории о коллизии этих двух планет в период между -747 и -687 годами.
Чтобы продемонстрировать несостоятельность теории Великовского, профессор Джонс в своей рецензии написал, что хвосты комет настолько неплотны, что они отклоняются силой давления света. Это была принятая в ту пору ортодоксальная точка зрения астрономов. По этому поводу Великовский писал, что сила солнечного притяжения в десять тысяч раз сильнее давления света. Потому не в этом следует видеть причину странного поведения хвоста кометы, противоречащего не только законам гравитации, но даже законам движения.
Аргумент, что масса Венеры значительно больше массы комет, был приведен Джонсоном, а еще раньше – Шапли. На это Великовский возразил: «Разве не были Юпитер, Сатурн, Венера или Земля кометами, когда они двигались по удлиненному эллипсу, после того, как, согласно приливной теории, они оторвались от Солнца?»
Сэр Гарольд, увы, не сумел ответить как на этот вопрос, так и на другие возражения Великовского. У него самого возникли сомнения по этому поводу.
Великовский знал это, потому что читал работы Джонса, в которых тот сам говорил об электрических феноменах в кометах.
Реакцию королевского астронома на книгу «Миры в столкновениях», вероятно, можно объяснить все тем же «стадным чувством», тем более, что первая часть его статьи очень точно и в уважительной манере излагала содержание книги Великовского.
Еще одна атака на «Миры в столкновениях» в Англии была предпринята эволюционистом. Защищая дарвинизм и Дарвина, он, вероятно, считал, что отстаивает не только эволюционную теорию, но и национальную честь Великобритании.
В отличие от США, средства массовой информации на Британских островах не последовали за двумя упомянутыми рецензентами. Реакция газет была более чем положительной. Газета в Эдинбурге, высоко оценивая книгу, с гордостью упомянула о том, что Великовский учился в Эдинбургском университете. Респектабельная «Таймс» с неодобрением отметила неджентльменское поведение американских ученых и их давление на компанию «Макмиллан», оценив все это как «усилие предотвратить разрушение их собственной репутации и ортодоксальной физики».
Зато в Германии реакция на «Миры в столкновениях» была весьма похожей на американскую. Возможно, что ко всему примешивался еще один – весьма существенный! – субъективный фактор.
Уже в апреле 1950 года Великовский получил примерно от сорока издательств Германии настойчивые предложения опубликовать «Миры в столкновениях» в переводе на немецкий язык. Великовский, аккуратно отвечающий на любые письма, не посчитал нужным ответить на предложения немецких издательств. Подобно американскому правительству во время войны, он и сейчас придерживался презумпции виновности нации. Спустя несколько лет он напишет по этому поводу: «Кровь замученных евреев все еще кричала из почвы Германии, и я категорически отказался дать право перевода книги на немецкий язык любому издательству Германии».
Договор на издание своей работы на немецком языке Великовский подписал со швейцарской фирмой «Европа Ферлаг». Однако, узнав, что эта фирма тесно сотрудничает с немецкими издательствами, он тут же категорически запретил издание «Миров в столкновениях» в Германии, пригрозив расторжением договора.
Снова посыпались письма от немецких издательств с уверениями, что они не имели ничего общего с нацистским режимом, что они сами страдали от гестапо, были в них и другие утверждения подобного рода. Директор «Европа Ферлаг», сославшись на то, что он представитель семьи знаменитых швейцарских социалистов, заверил Великовского в том, что по природе вещей он не может сотрудничать с фирмой, хотя бы в малейшей степени замешанной в контактах с фашистским режимом. Он лично предложил штутгартскую фирму «Кольтхаммер Ферлаг» и в качестве доказательства ее безупречности приложил каталог этого издательства с 1933-го по 1945 год.
Еще 5 июля 1950 года в «Ньюсуик» под заголовком «Академическая свобода: профессора-подавители» появилась статья, рассказывающая о том, как под натиском определенных профессорских кругов компания «Макмиллан» была вынуждена отказаться от наиболее ценной литературной собственности этого года и отдать ее сопернику – «Даблдей и К°».
Профессора-подавители попытались защитить свою позицию. Мол, если бы книгу Великовского опубликовало любое другое издательство, а не компания «Макмиллан», известная изданием апробированных теорий и учебников, то ни один ученый не пошевелил бы пальцем против этой книги. Но так как издание «Миров в столкновениях» «Макмилланом» как бы утверждает, что представленные в книге теории приняты наукой, ученые были вынуждены любыми средствами опротестовать подобную несправедливость и несуразность.
Но, в таком случае, организованное преследование должно было немедленно прекратиться после передачи книги «Даблдей и К°». Должно было, если бы аргументы, которыми преследователи хотели оправдать свои действия, имели что-нибудь общее с истиной. Книга, ее содержание, ее логика и убедительные доказательства каждого положения – вот что пугало догматиков. Книга требовала пересмотра существующих положений. Книга сбрасывала с постаментов ортодоксальных корифеев науки. «…Если его (доктора Великовского) теории или любая их часть верны, – писала 25 сентября 1950 года «Гарвард кримсон» -студенческая газета Гарвардского университета, – то ученые во многих областях должны будут изменить основы работ всей их жизни».
Вот, оказывается в чем дело! Вот она – причина яростных организованных атак представителей ортодоксальной науки.
В статье в «Гарвард кримсон» подчеркивалось, что, отвечая на вопросы о событиях последних нескольких месяцев, Великовский говорил только о давлении и преследовании, но категорически отказывался назвать имена. Суммируя деятельность его врагов, Великовский сказал: «Безотносительно к тому, кто это совершает, несомненное зло – стараться подавить книгу. Во-вторых, несомненное зло – делать это подпольным образом. В-третьих, что еще хуже, несомненное зло – делать это, не читая книги. В-четвертых, несомненное зло – пытаться повлиять на рецензентов.
И, наконец, сделав все это, несомненное зло – не признавать этого».
В том самом номере «Гарвард кримсон» опубликовала следующее заявление:
«Утверждение, что книга д-ра Великовского подавлялась, всего лишь рекламный трюк.
Так же, как и в случае запрещения книги в Бостоне, это улучшает ее продажу.
Предпринималось несколько попыток связать действие, препятствующее публикации этой книги, с какой-то организацией или с Гарвардской университетской обсерваторией. Это абсолютно не соответствует истине.
Харлоу Шапли.»
Логика гарвардского профессора невольно заставляет обратиться к примеру из еврейской классики. Когда женщина пожаловалась на соседку, возвратившую ей треснувший горшок взамен целого, соседка представила три возражения: во-первых, я не одалживала у нее горшок, во-вторых, я его отдала целым, в-третьих, он был разбитый, когда я его одолжила.
Во-первых, заявляет профессор Шапли, никакого подавления книги не было, это рекламный трюк. Во-вторых, Гарвардская обсерватория не имеет никакого отношения к действиям, связанным с подавлением книги. Для полноты сравнения не хватает еще одного заявления Шапли – о том, что он способствовал публикации книги.
«Гарвард кримсон» еще раз упоминает уже известный факт: Великовский отказывался назвать имена своих врагов. Почему?
«Хотя я становился все более озабоченным большим ущербом для моей книги и для меня лично, я хранил молчание по двум причинам, – так объяснит Великовский через несколько лет причину своего поведения. – Я хотел обсуждения книги на научной основе; хотел простить ущемлявших мое достоинство, не называя их имен, в надежде, что их эмоции улягутся, и они вернутся к конструктивному анализу книги. Мне также хотелось сохранить доброе имя науки во мнении публики, несмотря на то, что я подвергался незаслуженному избиению; я был готов расстаться с положением автора бестселлера, чтобы спокойно продвигаться, работая над будущими томами, относящимися к астрономическим, геологическим и историческим аспектам моей теории. Я считал себя одним из группы ученых, которые служат человечеству преданностью науке. Я хотел, чтоб утихла неистовая ярость, чтобы моя книга и моя теория могли найти беспристрастное отношение и были проверены в тех областях, в которых я предложил проверку».
Великовский отказался дать материал и назвать имена, когда к нему пришел один из редакторов «Сэтердей ивнинг пост» – Фредерик Нельсон. Тем не менее, 18 ноября 1950 года в этой газете появилась статья, озаглавленная «Сумасшедший сезон 1950 года выглядит необыкновенно сумасшедшим». Объясняя причины «дела Великовского», газета обратила внимание на то, что «…он пишет лучше большинства ученых и в его книге представлена теория астрономической активности, которая в значительной мере отличается от ортодоксальных теорий». «Даже сумасшедший сезон не может извинить ученых, сжигающих книги. После всего, именно они всегда являются жертвами такой нетерпимости».
34. «ОТВЕТ МОИМ КРИТИКАМ»
В начале ноября 1950 года Великовский подписал договор с «Даблдей и К°» на издание книги «Века в хаосе». В «Мирах в столкновениях» он ссылался на первые главы этой книги. Из ссылки было ясно, что ученый мир, на сей раз историков, ждет очередная «бомба». У ортодоксов-историков оснований встревожиться было не меньше, чем у астрономов. И вот Американское ориенталистское общество мобилизует своего казначея-секретаря доктора Стефенса для подготовки письма одному из уважаемых членов этого общества Джону О'Нейлу с просьбой предотвратить публикацию книги.
О'Нейл дорожил званием члена этого общества. Больше того, он гордился им. Вместе с тем, О'Нейл был одним из первых, кто разглядел в Великовском ученого необыкновенной величины. Он был первым, кто опубликовал обзор о Великовском и его теории. Неужели ориенталисты могли предположить, что, он как член их корпорации запятнает свои руки преследованием великого ученого, дружба, даже знакомство с которым ценнее звания члена любого научного общества? Что ж, придется объяснить им.
В большом письме Стефенсу он, в частности, писал:
«…мистер Шапли начал кампанию осмеяния и подавления книги так скверно, как никогда ничего подобно оскверняющего не было в американской науке и ученом мире.
Атака началась прежде, чем он прочитал даже первую книгу» (О'Нейл в этом же письме указывает, что «Миры в столкновениях» содержат только 20% тезисов Великовского).
«Мистер Шапли побудил сотрудников обсерватории писать мне письма, принуждающие к отходу от поддержки книги и солидаризации с усилиями, которые приведут к ее подавлению. Подобные письма получили и многие другие. Он понуждал астрономов различных обсерваторий писать такие же письма…»
«Я предложил моей газете обозрение о книге и написал бы хорошо сбалансированную статью, представляющую все «за» и «против». Предложение отвергли на том основании, что я желал избежать позорных предубеждений части обозревателей…
Написать обозрение на книгу предложили д-ру Струве из Еркской обсерватории, и его обозрение было опубликовано. Д-р Струве по повелению д-ра Шапли предварительно написал мне, требуя отступить от поддержки и помочь в подавлении книги! Это обозрение не было достойно человека его высокого интеллектуального статуса, оно лишь содержало насмешку в сочетании с другими «перлами», излучаемыми группой Шапли…»
«Эта кампания д-ра Шапли разрушает мое представление о свободе слова, об основах американской демократии и об этичном поведении».
Этим не закончилось объяснение, что такое этичное поведение. Вскоре, в ноябре 1950 года, в знак протеста против преследований Великовского О'Нейл вышел из Американского ориенталистского общества. Не многие поступили подобным образом…
Великовского обвиняли во многих грехах. Особенно в том, что источником его идеи стало… Священное писание. Грех усугублялся многократным цитированием Библии.
Великовский цитировал также священные книги других народов, что было значительно меньшим грехом. Но Библия!
Грустно писать о том, что консерватизм, житейский практицизм обывателя – сильное и на определенной стадии надежное противоядие против пагубных идей интеллектуалов, не желающих считаться с фактами, если факты не втискиваются в прокрустово ложе их идей. Отвергая религию, интеллектуалы создают себе кумира, какой-нибудь очередной «-изм», не имеющий и не могущий иметь адекватной реальности. Служение вымышленным богам заставляет их яростно бороться с религией.
Эта борьба настолько ослепляет их, что они не видят очевидных фактов, которые, казалось бы, могли трактоваться как явления природы, не имеющие ничего общего с Божественным началом. Парадоксально, но воинствующие атеисты становятся куда большими идеалистами, чем религиозные люди. Верующий ученый, не нуждаясь в доказательствах существования Творца, находит материальную основу того, что атеисты называют мифами, религиозными сказками для детей, одурманиванием простых и доверчивых людей и т. д. Вместо того, чтобы ухватиться за материальную основу описанных в Библии апокалипсических явлений природы, атеисты просто предпочитают отвергать очевидное. Они уподобляются фермеру, который, увидев жирафа, сказал: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда».
Среди религиозных людей тоже оказалось немало таких, кто обрушился на Великовского, обвиняя его в безбожии, в ереси и во всех прочих грехах. Больше всего бесновались представители клерикальных кругов Германии.
И в этом случае, не упоминая имен, Великовский писал: «Если бы можно было публично сжечь мою книгу и ее автора, то, вероятнее всего, представители церкви и научной братии воевали бы между собой за привилегию овладеть мною и разорвали бы меня, утаскивая каждый в свою сторону – на свой собственный костер».
И уже без горькой иронии, как на исповеди, он напишет в другом месте: «Я знаю только один путь служить одновременно науке и религии – преследуя истину. Я не считал нужным служить религии, скрывая исторические события, которые я обнаружил.
И это определенно не в ущерб Израилю, потому что еврейская Библия является абсолютно правдивой книгой».
Все это будет написано позже. А сейчас у Великовского не было возможности ответить на так называемую критику его книги. Только в июне 1951 года «Харпер'с» опубликовал большую статью Великовского «Ответ моим критикам». Текст статьи нельзя пересказать. Его надо было бы переписать полностью. Не только потому, что это первый и единственный ответ преследователям, но и потому, что статья – лучший образец логики, эрудиции и стиля даже для самого Великовского, каждое произведение которого отличается этими качествами.
Астрономы продолжали заявлять, что «самое абсурдное» в теории Великовского – это утверждение о коллизиях в историческое время. Никаких коллизий не было и не могло быть! И вдруг в печати появилось сообщение доктора Фреда Уипли (астронома из Гарвардского университета, ассистента Шапли!) о двух столкновениях астероидов с кометой в исторической время. Но все это, включая описанные Великовским коллизии в Солнечной системе, оказалось ничтожным, едва заметным в сравнении с галактическими катастрофами, обнаруженными астрономом доктором Вальтером Бааде из обсерватории Маунт Уилсон и Паламарской и директором обсерватории Принстонского университета доктором Лайменом Спитцером. На заседании Американского астрономического общества, состоявшемся в Блюмингтоне (штат Индиана) 19 июня 1950 года, они доложили о столкновениях звезд и галактик.
Великовский с удовлетворением прочитал этот доклад. Он живо представил себе, как должны были отреагировать на него присутствовавшие на заседании Шапли и Струве.
Однако все это выходило за пределы его повседневных забот. Главной из них была работа над «Веками в хаосе» – книгой, которую предстояло опубликовать.
Были радости и горести, не имевшие отношения к работе. Из Израиля приходили добрые письма от Шуламит. Рут вышла замуж и уехала с мужем в Калифорнию.
Немногочисленные пациенты, число которых Великовский по-прежнему жестко лимитировал, стали источником дополнительной, не публикуемой в газетах информации о том, как мир реагирует на книгу и на то, что происходит вокруг нее.
Десять лет скромной, а иногда – более чем скромной жизни. Тяжелый, мало вознаграждаемый труд. Отсутствие возможности сделать обеспеченной жизнь семьи.
Но ни единого слова, ни единого намека, ни единого осуждающего взгляда со стороны Элишевы. Только понимание и поощрение. Мог бы он осуществить все то, что сделал, не будь у него такой жены?
На фоне абстракции и вакханалии, учиненной группой ученых, на фоне грязной истории с издательством «Макмиллан» объявление «Миров в столкновениях» национальным бестселлером номер один явилось для Великовского в какой-то мере утешением, но, увы, не компенсацией. И даже появившиеся деньги имели для него ценность только потому, что можно было доставить радость Элишеве, подарив ей вещи, которых она была лишена.
Еще в конце зимы норковая шуба стала первым подарком, купленным на гонорар, полученный от издательства «Макмиллан». Шуба действительно понравилась Элишеве.
Но она сумела внушить Иммануилу, что жизнь и без материальных благ ей вовсе не в тягость. Конечно, в ветреную и промозглую нью-йоркскую зиму норковая шуба предпочтительнее скромного пальто, но только потому, что хорошему нет предела.
Можно перезимовать и в пальто.
Великовский оценил такт и юмор Элишевы не только как любящий муж. Он уловил подавленные, глубоко запрятанные желания.
Но второй подарок!.. Прекрасная скрипка Амати. Элишева не могла оторваться от нее. Она даже не пыталась скрыть своего восторга. А Иммануилу это доставило еще большую радость.
Утром 20 июня 1950 года Великовскому позвонила сотрудница компании «Макмиллан» и, попросив не упоминать ее имени, сообщила, что Джеймс Путнэм уволен с работы.
Люди подавлены. Уволен редактор книги, ставшей национальным бестселлером номер один, человек, вся жизнь которого была связана с компанией «Макмиллан» и принадлежала ей.
Великовский не мог поверить услышанному. Тут же он позвонил Путнэму и убедился в достоверности печальной вести. Путнэм пытался скрыть свою подавленность, но Великовский отлично понимал, что чувствует этот добрый и благородный человек.
Вечером того же дня Великовский позвонил Гордону Этвотеру. Трубку сняла миссис Этвотер. Она сказала, что муж уехал на Бермуды, где он участвует в гонках яхт.
Великовский сообщил ей, что завтра состоится созванная им пресс-конференция, на которой он расскажет об увольнении Путнэма. Ему хотелось бы также рассказать об обстоятельствах увольнения ее мужа. Миссис Этвотер настоятельно попросила не упоминать об этом.
Пресс-конференция состоялась на следующий день. Великовский рассказал, почему и как он сменил издательство, рассказал о разговоре с Бреттом и об увольнении Путнэма. В четверг, 22 июня 1950 года «Геральд трибюн» и несколько других газет опубликовали статьи о пресс-конференции.
В компании преследования Великовского участвовало незначительное число представителей американской науки. Но это были громогласные, кричащие представители. Большинство молчало – либо не сформулировав своего мнения, либо не желая высказать его: ни «за», ни «против». Были и другие. Их не интересовала буря, поднявшаяся вокруг книги и ее автора. Они знали, как прокладываются пути в науке. Их реакция была известна Великовскому и нескольким его друзьям. Примером такой реакции стало письмо профессора Роберта Пфейфера Великовскому:
«Позвольте мне, прежде всего, поздравить вас, не с тем, разумеется, что ваша книга стала «мчащимся бестселлером», а с великолепными качествами содержания и формы этой книги. Я читал ее, полный восторга, впитывая содержание, подхваченный космической драмой, которую вы развернули передо мной. Я был изумлен глубиной и широтой вашей эрудиции, равной которой я не встречал нигде, за исключением, возможно, "Упадка Запада" О. Спенсера»…
Письмо Пфейфера согрело Великовского в трудную пору. Но Пфейфера можно было заподозрить в пристрастности: он был другом. К тому же Пфейфер – не астроном, и в исторических доказательствах, приведенных в «Мирах в столкновениях», он, конечна, не нашел противоречий. Но можно ли было обвинить в пристрастности профессора Вальтера Адамса?
Еще летом 1946 года, после неудачной попытки получить поддержку у Шапли, Великовский запросил у Адамса, директора Паламарской и Уилсоновской обсерваторий, информацию об атмосфере Венеры. И получил от того ответ, что никаких данных о содержании углеводородов в атмосфере этой планеты нет. В конце весны 1950 года, когда уже бушевала вакханалия, учиненная Гарвардской обсерваторией и последовавшими за ней астрономами, Великовский послал профессору Адамсу экземпляр своей книги, приложив короткое письмо. В ответ в июле 1950 года он получил от профессора Адамса большое письмо. Адамс в частности писал:
«Прочитав вашу книгу, я определенно не согласен с критиками, о которых вы пишете.
Книга произвела на меня сложное впечатление. В вводных главах, я думаю, вы честно и разумно привели сведения, относящиеся к происхождению Солнечной системы.
Астрономы просто еще не знают ответов на эти вопросы, хотя наблюдается некоторый прогресс, так как время от времени предлагаются гипотезы, подлежащие обсуждению и критике.
Вы должны были потратить невероятную уйму времени и усилий, чтобы сопоставить массу мифов, преданий, надписей и цитат. Я убежден, что вы оказали действительную услугу ученым и публике, скомплектовав воедино материал, который мало доступен и требует исследовательской работы, чтобы быть обнаруженным. С другой стороны, я не могу избавиться от ощущения, что вы переоценили этот материал, как доказательство».
Адамс писал, что примитивные народы в маленьких странах, лишенные контакта с окружающим миром, как маленькие дети, могли воспринимать и реагировать на извержения вулканов, землетрясения и т. д. Жители Помпеи, вероятно, думали, что настал конец света. Ссылка на то, что примитивные люди не видели Венеру, хотя и интересна, но всего лишь негативное свидетельство. Адамсу легче поверить в то, что по какой-то неизвестной причине Венера не была причислена к планетам, чем вовсе не существовала. Естественно, что в письме профессора Адамса критика и дальше велась с позиций современной астрономии, хотя именно из обсерваторий, директором которых он был, шесть недель назад вышла работа о коллизиях между звездами и даже галактиками.
Адамс закончил свое письмо несогласием и неудовольствием по поводу преследований, которые обрушились на автора «Миров в столкновениях».
В своем ответе Великовский показал, почему он не согласен с профессором Адамсом, сравнивающим древние народы с «маленькими детьми». Изучая историю, он убедился в том, что древние люди были большими стоиками, чем мы. Он ссылался на письмо очевидца гибели Помпеи, Плиния Младшего – Тациту, из которого видно, что эта катастрофа не была воспринята как всемирная. Из преданий, легенд и исторических записей извлечены не только данные о приливных волнах, землетрясениях и извержениях вулканов. Это рассказы о Солнце, изменившем свое место, о горящем мире, о Полярной звезде на новой позиции, о Венере, присоединившейся к семье планет…
«Возможно, я утешаю себя, – писал Иммануил, – но идея, что наша переписка не будет выброшена в бумажную корзину истории, не покидает меня. Не знаю, как выразить вам свою благодарность лучше, чем написав подробный ответ на ваше письмо».
Великовский не ошибся. Они стали друзьями. Их оживленная переписка продолжалась до смерти Вальтера Адамса в 1956 году. К ней обращаются сегодня. К ней еще будут обращаться поколения биографов и историков науки.
33. ДОГОВОР НА НЕМЕЦКОЕ ИЗДАНИЕ. НЕНАЗВАННЫЕ ИМЕНА.
В Англии книга Великовского подверглась критике видного астронома профессора Гарольда Спенсера Джонса. В «Спектейтор» 22 сентября 1950 года появилась его статья «Ложный след». В ней автор, в частности, писал, что, стартуя с настоящей позиции Земли, Марса и Венеры на несколько тысяч лет назад, нетрудно подсчитать, что события, так ярко описанные доктором Великовским, не имели места. 27 октября 1950 года «Спектейтор» поместил ответ Великовского королевскому астроному. Великовский удивлялся, как рецензент мог допустить в своей статье грубейшие ошибки, не только извращающие смысл цитируемого им текста, но и делающие невозможным подсчет орбит, о котором говорит астроном. По этому поводу Великовский ссылается на ныне наблюдаемые особенности движения Земли и Марса по отношению друг к другу, подтверждающие правильность его теории о коллизии этих двух планет в период между -747 и -687 годами.
Чтобы продемонстрировать несостоятельность теории Великовского, профессор Джонс в своей рецензии написал, что хвосты комет настолько неплотны, что они отклоняются силой давления света. Это была принятая в ту пору ортодоксальная точка зрения астрономов. По этому поводу Великовский писал, что сила солнечного притяжения в десять тысяч раз сильнее давления света. Потому не в этом следует видеть причину странного поведения хвоста кометы, противоречащего не только законам гравитации, но даже законам движения.
Аргумент, что масса Венеры значительно больше массы комет, был приведен Джонсоном, а еще раньше – Шапли. На это Великовский возразил: «Разве не были Юпитер, Сатурн, Венера или Земля кометами, когда они двигались по удлиненному эллипсу, после того, как, согласно приливной теории, они оторвались от Солнца?»
Сэр Гарольд, увы, не сумел ответить как на этот вопрос, так и на другие возражения Великовского. У него самого возникли сомнения по этому поводу.
Великовский знал это, потому что читал работы Джонса, в которых тот сам говорил об электрических феноменах в кометах.
Реакцию королевского астронома на книгу «Миры в столкновениях», вероятно, можно объяснить все тем же «стадным чувством», тем более, что первая часть его статьи очень точно и в уважительной манере излагала содержание книги Великовского.
Еще одна атака на «Миры в столкновениях» в Англии была предпринята эволюционистом. Защищая дарвинизм и Дарвина, он, вероятно, считал, что отстаивает не только эволюционную теорию, но и национальную честь Великобритании.
В отличие от США, средства массовой информации на Британских островах не последовали за двумя упомянутыми рецензентами. Реакция газет была более чем положительной. Газета в Эдинбурге, высоко оценивая книгу, с гордостью упомянула о том, что Великовский учился в Эдинбургском университете. Респектабельная «Таймс» с неодобрением отметила неджентльменское поведение американских ученых и их давление на компанию «Макмиллан», оценив все это как «усилие предотвратить разрушение их собственной репутации и ортодоксальной физики».
Зато в Германии реакция на «Миры в столкновениях» была весьма похожей на американскую. Возможно, что ко всему примешивался еще один – весьма существенный! – субъективный фактор.
Уже в апреле 1950 года Великовский получил примерно от сорока издательств Германии настойчивые предложения опубликовать «Миры в столкновениях» в переводе на немецкий язык. Великовский, аккуратно отвечающий на любые письма, не посчитал нужным ответить на предложения немецких издательств. Подобно американскому правительству во время войны, он и сейчас придерживался презумпции виновности нации. Спустя несколько лет он напишет по этому поводу: «Кровь замученных евреев все еще кричала из почвы Германии, и я категорически отказался дать право перевода книги на немецкий язык любому издательству Германии».
Договор на издание своей работы на немецком языке Великовский подписал со швейцарской фирмой «Европа Ферлаг». Однако, узнав, что эта фирма тесно сотрудничает с немецкими издательствами, он тут же категорически запретил издание «Миров в столкновениях» в Германии, пригрозив расторжением договора.
Снова посыпались письма от немецких издательств с уверениями, что они не имели ничего общего с нацистским режимом, что они сами страдали от гестапо, были в них и другие утверждения подобного рода. Директор «Европа Ферлаг», сославшись на то, что он представитель семьи знаменитых швейцарских социалистов, заверил Великовского в том, что по природе вещей он не может сотрудничать с фирмой, хотя бы в малейшей степени замешанной в контактах с фашистским режимом. Он лично предложил штутгартскую фирму «Кольтхаммер Ферлаг» и в качестве доказательства ее безупречности приложил каталог этого издательства с 1933-го по 1945 год.
Еще 5 июля 1950 года в «Ньюсуик» под заголовком «Академическая свобода: профессора-подавители» появилась статья, рассказывающая о том, как под натиском определенных профессорских кругов компания «Макмиллан» была вынуждена отказаться от наиболее ценной литературной собственности этого года и отдать ее сопернику – «Даблдей и К°».
Профессора-подавители попытались защитить свою позицию. Мол, если бы книгу Великовского опубликовало любое другое издательство, а не компания «Макмиллан», известная изданием апробированных теорий и учебников, то ни один ученый не пошевелил бы пальцем против этой книги. Но так как издание «Миров в столкновениях» «Макмилланом» как бы утверждает, что представленные в книге теории приняты наукой, ученые были вынуждены любыми средствами опротестовать подобную несправедливость и несуразность.
Но, в таком случае, организованное преследование должно было немедленно прекратиться после передачи книги «Даблдей и К°». Должно было, если бы аргументы, которыми преследователи хотели оправдать свои действия, имели что-нибудь общее с истиной. Книга, ее содержание, ее логика и убедительные доказательства каждого положения – вот что пугало догматиков. Книга требовала пересмотра существующих положений. Книга сбрасывала с постаментов ортодоксальных корифеев науки. «…Если его (доктора Великовского) теории или любая их часть верны, – писала 25 сентября 1950 года «Гарвард кримсон» -студенческая газета Гарвардского университета, – то ученые во многих областях должны будут изменить основы работ всей их жизни».
Вот, оказывается в чем дело! Вот она – причина яростных организованных атак представителей ортодоксальной науки.
В статье в «Гарвард кримсон» подчеркивалось, что, отвечая на вопросы о событиях последних нескольких месяцев, Великовский говорил только о давлении и преследовании, но категорически отказывался назвать имена. Суммируя деятельность его врагов, Великовский сказал: «Безотносительно к тому, кто это совершает, несомненное зло – стараться подавить книгу. Во-вторых, несомненное зло – делать это подпольным образом. В-третьих, что еще хуже, несомненное зло – делать это, не читая книги. В-четвертых, несомненное зло – пытаться повлиять на рецензентов.
И, наконец, сделав все это, несомненное зло – не признавать этого».
В том самом номере «Гарвард кримсон» опубликовала следующее заявление:
«Утверждение, что книга д-ра Великовского подавлялась, всего лишь рекламный трюк.
Так же, как и в случае запрещения книги в Бостоне, это улучшает ее продажу.
Предпринималось несколько попыток связать действие, препятствующее публикации этой книги, с какой-то организацией или с Гарвардской университетской обсерваторией. Это абсолютно не соответствует истине.
Харлоу Шапли.»
Логика гарвардского профессора невольно заставляет обратиться к примеру из еврейской классики. Когда женщина пожаловалась на соседку, возвратившую ей треснувший горшок взамен целого, соседка представила три возражения: во-первых, я не одалживала у нее горшок, во-вторых, я его отдала целым, в-третьих, он был разбитый, когда я его одолжила.
Во-первых, заявляет профессор Шапли, никакого подавления книги не было, это рекламный трюк. Во-вторых, Гарвардская обсерватория не имеет никакого отношения к действиям, связанным с подавлением книги. Для полноты сравнения не хватает еще одного заявления Шапли – о том, что он способствовал публикации книги.
«Гарвард кримсон» еще раз упоминает уже известный факт: Великовский отказывался назвать имена своих врагов. Почему?
«Хотя я становился все более озабоченным большим ущербом для моей книги и для меня лично, я хранил молчание по двум причинам, – так объяснит Великовский через несколько лет причину своего поведения. – Я хотел обсуждения книги на научной основе; хотел простить ущемлявших мое достоинство, не называя их имен, в надежде, что их эмоции улягутся, и они вернутся к конструктивному анализу книги. Мне также хотелось сохранить доброе имя науки во мнении публики, несмотря на то, что я подвергался незаслуженному избиению; я был готов расстаться с положением автора бестселлера, чтобы спокойно продвигаться, работая над будущими томами, относящимися к астрономическим, геологическим и историческим аспектам моей теории. Я считал себя одним из группы ученых, которые служат человечеству преданностью науке. Я хотел, чтоб утихла неистовая ярость, чтобы моя книга и моя теория могли найти беспристрастное отношение и были проверены в тех областях, в которых я предложил проверку».
Великовский отказался дать материал и назвать имена, когда к нему пришел один из редакторов «Сэтердей ивнинг пост» – Фредерик Нельсон. Тем не менее, 18 ноября 1950 года в этой газете появилась статья, озаглавленная «Сумасшедший сезон 1950 года выглядит необыкновенно сумасшедшим». Объясняя причины «дела Великовского», газета обратила внимание на то, что «…он пишет лучше большинства ученых и в его книге представлена теория астрономической активности, которая в значительной мере отличается от ортодоксальных теорий». «Даже сумасшедший сезон не может извинить ученых, сжигающих книги. После всего, именно они всегда являются жертвами такой нетерпимости».
34. «ОТВЕТ МОИМ КРИТИКАМ»
В начале ноября 1950 года Великовский подписал договор с «Даблдей и К°» на издание книги «Века в хаосе». В «Мирах в столкновениях» он ссылался на первые главы этой книги. Из ссылки было ясно, что ученый мир, на сей раз историков, ждет очередная «бомба». У ортодоксов-историков оснований встревожиться было не меньше, чем у астрономов. И вот Американское ориенталистское общество мобилизует своего казначея-секретаря доктора Стефенса для подготовки письма одному из уважаемых членов этого общества Джону О'Нейлу с просьбой предотвратить публикацию книги.
О'Нейл дорожил званием члена этого общества. Больше того, он гордился им. Вместе с тем, О'Нейл был одним из первых, кто разглядел в Великовском ученого необыкновенной величины. Он был первым, кто опубликовал обзор о Великовском и его теории. Неужели ориенталисты могли предположить, что, он как член их корпорации запятнает свои руки преследованием великого ученого, дружба, даже знакомство с которым ценнее звания члена любого научного общества? Что ж, придется объяснить им.
В большом письме Стефенсу он, в частности, писал:
«…мистер Шапли начал кампанию осмеяния и подавления книги так скверно, как никогда ничего подобно оскверняющего не было в американской науке и ученом мире.
Атака началась прежде, чем он прочитал даже первую книгу» (О'Нейл в этом же письме указывает, что «Миры в столкновениях» содержат только 20% тезисов Великовского).
«Мистер Шапли побудил сотрудников обсерватории писать мне письма, принуждающие к отходу от поддержки книги и солидаризации с усилиями, которые приведут к ее подавлению. Подобные письма получили и многие другие. Он понуждал астрономов различных обсерваторий писать такие же письма…»
«Я предложил моей газете обозрение о книге и написал бы хорошо сбалансированную статью, представляющую все «за» и «против». Предложение отвергли на том основании, что я желал избежать позорных предубеждений части обозревателей…
Написать обозрение на книгу предложили д-ру Струве из Еркской обсерватории, и его обозрение было опубликовано. Д-р Струве по повелению д-ра Шапли предварительно написал мне, требуя отступить от поддержки и помочь в подавлении книги! Это обозрение не было достойно человека его высокого интеллектуального статуса, оно лишь содержало насмешку в сочетании с другими «перлами», излучаемыми группой Шапли…»
«Эта кампания д-ра Шапли разрушает мое представление о свободе слова, об основах американской демократии и об этичном поведении».
Этим не закончилось объяснение, что такое этичное поведение. Вскоре, в ноябре 1950 года, в знак протеста против преследований Великовского О'Нейл вышел из Американского ориенталистского общества. Не многие поступили подобным образом…
Великовского обвиняли во многих грехах. Особенно в том, что источником его идеи стало… Священное писание. Грех усугублялся многократным цитированием Библии.
Великовский цитировал также священные книги других народов, что было значительно меньшим грехом. Но Библия!
Грустно писать о том, что консерватизм, житейский практицизм обывателя – сильное и на определенной стадии надежное противоядие против пагубных идей интеллектуалов, не желающих считаться с фактами, если факты не втискиваются в прокрустово ложе их идей. Отвергая религию, интеллектуалы создают себе кумира, какой-нибудь очередной «-изм», не имеющий и не могущий иметь адекватной реальности. Служение вымышленным богам заставляет их яростно бороться с религией.
Эта борьба настолько ослепляет их, что они не видят очевидных фактов, которые, казалось бы, могли трактоваться как явления природы, не имеющие ничего общего с Божественным началом. Парадоксально, но воинствующие атеисты становятся куда большими идеалистами, чем религиозные люди. Верующий ученый, не нуждаясь в доказательствах существования Творца, находит материальную основу того, что атеисты называют мифами, религиозными сказками для детей, одурманиванием простых и доверчивых людей и т. д. Вместо того, чтобы ухватиться за материальную основу описанных в Библии апокалипсических явлений природы, атеисты просто предпочитают отвергать очевидное. Они уподобляются фермеру, который, увидев жирафа, сказал: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда».
Среди религиозных людей тоже оказалось немало таких, кто обрушился на Великовского, обвиняя его в безбожии, в ереси и во всех прочих грехах. Больше всего бесновались представители клерикальных кругов Германии.
И в этом случае, не упоминая имен, Великовский писал: «Если бы можно было публично сжечь мою книгу и ее автора, то, вероятнее всего, представители церкви и научной братии воевали бы между собой за привилегию овладеть мною и разорвали бы меня, утаскивая каждый в свою сторону – на свой собственный костер».
И уже без горькой иронии, как на исповеди, он напишет в другом месте: «Я знаю только один путь служить одновременно науке и религии – преследуя истину. Я не считал нужным служить религии, скрывая исторические события, которые я обнаружил.
И это определенно не в ущерб Израилю, потому что еврейская Библия является абсолютно правдивой книгой».
Все это будет написано позже. А сейчас у Великовского не было возможности ответить на так называемую критику его книги. Только в июне 1951 года «Харпер'с» опубликовал большую статью Великовского «Ответ моим критикам». Текст статьи нельзя пересказать. Его надо было бы переписать полностью. Не только потому, что это первый и единственный ответ преследователям, но и потому, что статья – лучший образец логики, эрудиции и стиля даже для самого Великовского, каждое произведение которого отличается этими качествами.