Страница:
Мы не очень привыкли иметь дело с эволюцией, теорией единообразия и гравитацией, и мы забыли, как они были созданы. Но Великовский не должен быть отвергнут на основании 100 лет традиций. Вполне может быть, что эти 100 лет традиций покоились на очень ненадежном основании».
«Пенсе» опубликовал письма, сообщающие о практических шагах, предпринимаемых для изучения теории Великовского.
Журнал опубликовал в этом выпуске работу Великовского, посвященную теплоизлучению Венеры. Именно эту статью редакция избрала как точку, поставленную в конце журнала.
Давно уже научный мир Америки не знал такого всплеска общественной активности, как в мае 1972 года. Журнал вначале был издан тиражом 55.000 экземпляров, незначительно превышающим обычный. Но спрос на него оказался таким огромным, что пришлось немедленно допечатать еще 20.000 экземпляров. В редакцию хлынули письма.
Телефоны не умолкали. Материала было столько, что и следующий номер «Пенсе» также полностью посвятили Великовскому.
68. В УНИВЕРСИТЕТЕ ИМЕНИ АМЕРИКАНСКИХ ПЕРВОПРОХОДЦЕВ
Между двумя выпусками журнала произошло событие, свидетельствующее о существенном ослаблении позиции защитников догматических идей, особенно в астрономии.
В июле 1972 года Великовского пригласили выступить в NASA. Утром 14 августа 1972 года в Эймсе, на юге Сан-Франциско, в отделении NASA, занимающемся биологическими проблемами, связанными с космосом, Великовский прочитал лекцию для персонала. Но желающих услышать Великовского было так много, что после полудня он был вынужден выступить вторично перед огромной аудиторией. Люди, не поместившиеся в зале, толпились в открытых дверях.
После лекции даже предубежденные слушатели высказали мнение, что следует прекратить глупый и преступный бойкот Великовского и приступить к тщательному исследованию всего, предложенного этим необычным человеком, заставившим скептически настроенную аудиторию в течение часа, затаив дыхание, слушать о предмете, имеющем непосредственное отношение к тому, чем занимается исследовательский центр.
На следующий день Великовский вылетел из Сан-Франциско в Портленд, чтобы принять участие в специальном симпозиуме, организованном в колледже Льюиса и Кларка. В течение 16, 17 и 18 августа пятьдесят приглашенных ученых и 200 наблюдателей от полудня до полуночи с полной отдачей сил принимали участие в этом симпозиуме, посвященном теориям Великовского.
Президент колледжа Джек Говард открыл симпозиум яркой и гневной речью против преследователей великого ученого. На симпозиуме работали три секции: физические науки; история и археология; психология, религия и социология Заседания двух первых начались с докладов Великовского. Еще одним докладом – «Человечество в амнезии» – он открыл заключительное заседание симпозиума.
Трудоспособность Великовского поразила присутствующих. Молодые ученые буквально падали от усталости после дня симпозиума, загруженного до предела. А 77-летний старик, выступающий с докладами, отвечающий на бесчисленные вопросы, внимательно слушающий выступления других ораторов, участвующий после полуночи в частных дискуссиях, снимающийся утром в телевизионных программах, активно участвующий во многих других событиях, – выглядел неутомимым. Это произвело на участников симпозиума не меньшее впечатление, чем удивительная образованность, феноменальная память и какая-то необъяснимая сила, излучаемая этим человеком, – властвующая, доминирующая, но не подавляющая.
Аудитория обратила внимание на фразу, с экспрессией произнесенную Великовским, во время открытия симпозиума: «Все, что я написал или сделал, подлежит проверке, критике, изменению, и я принимаю вердикт фактов. Мою работу не следует воспринимать как абсолютную истину».
Эти слова он повторял неоднократно. Но его противники не слышали их. Они постоянно распространяли слухи о том, что, мол, Великовский провозглашает свою теорию безапелляционной истиной.
Общая точка зрения всех участников симпозиума лучше всего была сформулирована в докладе доктора Мак-Ки из университета Глазго в Шотландии: «…Доктор Великовский оказал гигантскую услугу, заставив нас пересмотреть как сами основы, так и основные предположения в различных дисциплинах, напомнив нам. как нужны для здоровья науки и учения вообще междисциплинарные изучения. Поэтому я не предлагаю тратить время на потворство и удовлетворение скептиков, извиняясь за серьезное отношение к идеям Великовского. Достаточно сказать, что я не представляю себе, как может серьезный ученый отказаться рассмотреть эти идеи или сверить их с фактами и теорией, с которой он знаком в деталях. Детализированные идеи Великовского… являются экстраординарно эффективным инструментом для отметания так называемых «неоспоримых» предположений, обусловивших многие научные исследования… и для отсортировки действительных фактов от предположений».
Никогда еще в колледже Льюиса и Кларка не собиралось одновременно столько выдающихся ученых. Это был явный успех, тем более важный, так как некоторые профессора колледжа опасались, что симпозиум, посвященный Великовскому, может повредить их репутации. Даже журналисты, все еще находившиеся в плену общественного мнения, созданного ортодоксальными учеными, боялись, как бы корреспонденции в пользу Великовского не повредили их карьере. Один из тележурналистов, оповещенный о предстоящем симпозиуме, спросил: «Как я смогу скрыть злорадство в моем голосе?»
После завершения симпозиума многие ученые высказали мнение, что подобные встречи необходимы в дальнейшем – каждая из них должна быть посвящена только одной теме, связанной с теорией Великовского.
«Я не надеялся дожить до такой конференции. Я даже не надеялся дожить до космической эры. Но мне повезло, и я благодарен», – сказал Великовский в своем заключительном докладе.
69. БРИТАНСКИЙ МУЗЕЙ И НАЦИОНАЛЬНЫЙ ДОЛГ США
Читателю уже известна история радиоуглеродного исследования дерева из гробницы Тутанхамона. В ту пору в письме доктору Элизабет Ральф от 2 марта 1964 года.
Великовский предсказал результаты исследования короткоживущих растений: будет установлено, что они росли в 840 году до нашей эры.
Руководитель отдела египетских древностей Британского музея профессор И. Е. С.
Эдвардс в письме от 6 апреля 1971 года сообщил доктору X. Н. Микаэль. что на основании исследования изотопов углерода установлен возраст тростника и пальмовой косточки из гробницы Тутанхамона. Возраст этот – приблизительно 846 и 899 год до нашей эры. Профессор Эдвардс заверил: эти данные вскоре будут опубликованы.
Увы, они не были опубликованы – ни вскоре, ни вообще. В майском выпуске «Пенсе» появилось сообщение об этом случае, не очень украшавшем науку.
История радиоизотопных исследований заинтересовала доктора Ван Оостергоута с кафедры химии Дельтского технологического университета в Голландии. От своих американских коллег он получил копию письма из Британского музея, в котором цитировалось обещание директора лаборатории этого музея опубликовать результаты изотопного исследования, хотя они значительно отличаются от того, что ожидали получить. Но, как правило, такие данные бракуются и никогда не попадают в научную печать.
В апреле 1975 года упрямый доктор Ван Оостергоут написал, что он лично обратился в Британский музей и получил официальное письмо, подписанное X. Баркером: «В ответ на ваш запрос от 3 января сообщаем, что лаборатория не исследовала материала из гробницы Тутанхамона». Возмущенный доктор Ван Оостергоут написал: «…деликатно выражаясь, мистер Баркер. вероятно, не знает, что делается в его лаборатории. Но дело обстоит гораздо хуже. Результаты, отличающиеся от ожидаемых, не только не опубликованы, а отрицают даже то, что они были получены». Так обстояло дело служения Истине в Британском музее…
Эта история уже не потрясла Великовского. Он прочно усвоил: наука не отличается от других сфер человеческой деятельности. А поэтому, он не особенно удивился, когда прочитал опубликованную в 1973 году статью Юрея, в которой Нобелевский лауреат утверждал: все геологические периоды закончились катастрофами, а причины этих катастроф – столкновения земли с кометами. Все правильно!
Юрей только «забыл» упомянуть имя автора этой гипотезы…
Однако не все ученые Америки вели себя подобным образом. В 1972 году была опубликована статья Сайруса Гордона, заведующего кафедрой Средиземноморских стран университета Брандайс, содержавшая самую высокую оценку книги Великовского «Эдип и Эхнатон». В этом же году отдел специальных курсов Техасского христианского университета, колледж Льюиса и Кларка и университет Мак-Мастера ввели в свою программу курс Великовского. Их примеру вскоре последовали другие университеты. Произведения Великовского стали обязательными для изучения на кафедрах геологии, истории и других кафедрах во многих высших учебных заведениях, в том числе, в Принстонском университете.
Следующий выпуск «Пенсе» также полностью был посвящен Великовскому. Редакция не занималась селекцией материала, она публиковала все, что поступило.
Профессор П. М. Мейнке, физик и заместитель декана Торонтского университета, писал, что в «деле Великовского» фактически нет ничего нового. Так всегда воспринималась большая революционная идея. «Борьба Великовского вышла на передовую благодаря его благородному величию, уважению со стороны его затаивающих дыхание слушателей и широте идей. В глазах публики он – герой, обвиняющий научный истеблишмент».
Но от публики, писал профессор Мейнке, скрыта истинная сторона трагедии: банальность «дела Великовского». В глазах публики ученые – это люди, открытые для восприятия новых идей, а в действительности ученые – всего-навсего люди. Он подробно объясняет причину сопротивления ученых идеям Великовского, возмущаясь тем, что этому ученому не давали возможности публиковать свои идеи и отвечать на критику. Он чрезвычайно высоко оценивает предсказание Великовским важнейших открытий, которые чаще всего были подтверждены… благодаря случайному стечению обстоятельств. Массу времени и денег можно было бы сохранить, если бы наука серьезно отнеслась к предложениям Великовского. Факт, что он предлагает такое широкое разнообразие остроумнейших экспериментов для проверки его теорий, – свидетельство лучших научных традиций. Можно будет лишь горько сожалеть, если эти эксперименты не осуществляться только потому, что они предложены Великовским.
«Безотносительно к реакции на его работу во многих областях, – заканчивает статью профессор Мейнке, – я уверен, что любой, встречавшийся с Великовским, согласится, что он – блестящий и добрый человек, наполненный огромной страстью к своей работе. Независимо от того, подтвердит ли история его правоту, нельзя не испытывать уважения к этой удивительной человеческой личности».
Профессор X. Дадли, физик Иллинойского университета, поздравил редакцию «Пенсе» с майским выпуском. Он считал, что три научных события, происшедших за период, начиная с 1950 года, приведут к ревизии принятых в физике теорий, подобно великим открытиям в физике, приведшим к научной революции 1895-1920 годов. К этим событиям профессор Дадли относит: 1) теорию Великовского (1950); 2) экспериментальную демонстрацию Райнесом и Ковансом существования нейтрино (1953); 3) предсказание Янгом и Ли нарушения закона сохранения четности (1956). подтвержденное в 1957 году.
Среди отзывов, опубликованных в журнале, были и такие, которые можно назвать реакцией «болельщика» в большей мере, чем реакцией ученого. Именно так отреагировал итальянский математик профессор Бруно де Финети: «Я был рад и заинтересован, получив майский, 1972 года, выпуск "Пенсе", посвященный Великовскому. и узнав, что вы продолжите свои действия, чтобы отношение к его работам было пересмотрено. Я заинтересован в дискуссии (и желаю Великовскому оказаться правым, а его преследователям быть пристыженными) в значительно большей мере благодаря преступному поведению научной общественности против новой гипотезы, чем благодаря специфической причине поверить в правильность гипотезы…
Внешние условия могут меняться от поколения к поколению, от столетия к столетию, но истеблишмент всегда действует как ужасная мафия».
Кенет А. Мак-Грат, профессор факультета бактериологии и биохимии университета Виктории в Канаде, писал: «Майский выпуск дал самое лучшее представление о "деле Великовского" из всех, которые мне довелось видеть, явился хорошей данью самому лучшему мозгу нашего столетия».
Естественно, журнал получал и публиковал не только такие письма.
Профессор В. С. Страка, астроном из Бостонского университета, прислал большое письмо, озаглавленное «Великовский: наука или антинаука?» Профессор читал в университете курс «Наука и антинаука в астрономии». Одним из примеров «антинауки» в его курсе оказался… Великовский. Страка начинает свою статью с утверждения, что гипотеза Великовского абсурдна, поскольку энергия вращения Земли вокруг оси примерно 1038 эрг, в то время как кинетическая энергия поступательного движения Земли по орбите всего лишь примерно 1030 эрг. Таким образом, пишет он, эффекты, о которых говорит Великовский, абсурдны. Настаивать на том, что они имели место – все равно, что требовать от ассистента заплатить из своего кармана национальный долг США.
Профессор Страка утверждал, что ни один из прогнозов Великовского не оригинален, так как ученые еще до Великовского предполагали все написанное им, и не всё, предсказанное Великовским, вытекает из его теории. Страка пользовался аргументами, которые уже пускали в ход критики Великовского, и которые без особых усилий были опровергнуты ученым и его последователями.
В журнале вслед за статьей Страка был помещен ответ Великовского. Он справедливо потребовал точности в вычислениях, если этими вычислениями пытаются доказать абсурдность его теории. Говоря об энергии вращения и поступательного движения Земли, подчеркнул Великовский, профессор астрономии ошибся… в триллион раз!
Причем, это не описка, так как цифры повторены дважды. (Ошибка весьма странная не только для профессора астрономии, но и для начинающего студента. Она видна на расстоянии даже без подсчета, поскольку масса Земли одна и та же, а скорость движения по орбите примерно в 80 раз больше скорости вращения на экваторе. – И.
Д.). Отвечая профессору Страка, Великовский пишет, что, если годичная зарплата ассистента 10.000 долларов, то, умножив ее на ошибку в один триллион, мы получим сумму, значительно превышающую не только национальный долг США, но даже всех стран мира – по 3.000.000 долларов на каждого жителя Земли.
Очень коротко и сдержанно Великовский ответил и на несколько других утверждений Страка, демонстрирующих только то, что он, читающий курс, обвиняющий Великовского, фактически не знаком с трудами Великовского.
Редактор журнала попросил Страка дать ответ на следующие вопросы: 1) Кто раньше Великовского в 1950 году утверждал, что Венера горячая планета? 2) Кто раньше Великовского предсказал, что Юпитер излучает радиошумы, что лунные камни содержат богатые включения неона и аргона, что температурный градиент под лунной поверхностью соответствует кривой расплавления, что лунные камни содержат остаточный магнетизм? 3) Какие предсказания, «предположительно основанные на гипотезе Великовского, фактически не следуют из нее»?
Ни на один вопрос Страка не сумел ответить. Зато он подробно «объяснил», что не располагает свободным временем для переписки…
Кроме ответа Великовского, редакция «Пенсе» поместила еще семь замечаний своих читателей на статью Страка, свидетельствующих, что профессор астрономии не очень грамотен и еще менее – чистоплотен. В курсе, демонстрирующем антинауку, у Страка, кроме Великовского, числятся Вистон и Гоербиргер. Выяснилось, что профессор не читал книги Вистона. Больше того. Дважды ссылаясь на Гоербиргера, Страка называет его «Горбергером». Страка продемонстрировал полное незнание содержания двух основных книг Великовского.. которые, как он заявил, читал два-три раза.
В семи заметках обращалось внимание на уровень и приемы «критики» Великовского – ничего нового в сравнении с тем, что было 22 года назад.
Неужели Страка не понимал, что его фальсификация и незнание литературы будут замечены читателями? А даже, – если бы не это. Как быть с порядочностью ученого?
Но в этой истории еще более печален другой аспект: Страка – профессор, преподающий в университете. Студенты, как правило, верят авторитету профессора.
Откуда им знать, что «авторитет» попросту невежествен в своей же специальности?
70. ДИСКУССИЮ МОЖНО СВЕСТИ К ФАРСУ
Летом 1975 года Великовский, уступая настойчивым требованиям Элишевы, согласился почти полностью отвлечься от работы. В апреле была прочитана последняя лекция в университете Юнгстаун. Следующая – в Нассау Коммюнити-колледже запланирована только на конец сентября. Можно отдохнуть. В Оушен-кантри у них был небольшой летний дом на берегу океана, на Томас Ривер бич. Отдых… Даже если он запишет несколько мыслей для «Человечества в амнезии», даже если тайком от Элишевы просмотрит верстки готовящихся к изданию книг – «Люди моря», «Рамсес II и его время», «Темные века Греции», это – не в счет. Отдых: музыка, поэзия, детективное и научно-популярное «чтиво», не требующее напряженной работы мозга…
Великовский любил искусство, особенно музыку. В литературе предпочитал поэзию и испытывал неприязнь к историческим романам. Великовскому претили в них надуманные ситуации, гипотетические мысли и фразы исторических личностей. (Работая над книгой о Великовском, автор никогда не забывал об этом).
Какую-то идиосинкразию испытывал он ко всей этой «околонаучности». Не потому ли. что в исторической науке он обнаружил такое множество надуманного, не имеющего ничего общего с истинной древней историей человечества?
Обстоятельность, обоснованность, точность, добросовестность были у Великовского неизменными требованиями к себе и к другим. Даже во имя дружбы или благодарности он не мог отказаться от этих требований.
В 1967 году в «Йельском научном журнале» была опубликована большая статья профессора Мотца, доказывающая, что гипотеза Великовского о рождении кометы, ставшей впоследствии планетой Венерой, из Юпитера, не имеет под собой научной основы. Профессор Мотц обосновывал это рядом математических выкладок.
Профессор Мотц консультировал Великовского зимой 1949-1950 годов, когда тот писал эпилог к «Мирам в столкновениях». Профессор Мотц вместе с профессором Бергманом в 1962 году написал письмо в «Science» по поводу приоритета Великовского в ряде выдающихся открытий. Все годы Великовский и Мотц состояли в дружеской переписке. Казалось, из чувства благодарности и в знак дружбы Великовский мог бы закрыть глаза на ошибки в статье Мотца, допущенные им, безусловно, не умышленно, как делали это недоброжелатели. (Спустя несколько лет профессор Рансом напишет: «Ряд астрономов и физиков подсчитали энергию, необходимую для выброса Венеры Юпитером. При этом большинство из них допустили ошибки, за которые они провалили бы на экзаменах студентов, начинающих изучать физику».) В ответной статье Великовский безжалостно «расправился» с профессором Мотцем. продемонстрировав все его ошибки, вытекающие из убежденности в правильности ортодоксальной теории, хотя мог бы ограничиться только принципиальным ответом на критику. В этом можно было бы усмотреть неблагодарность, даже жестокость, если бы точно с такой же меркой Великовский не относился к своим работам.
Точность, безусловное подчинение факту, – это всегда оставалось неизменным требованием Великовского к себе самому, к своим оппонентам и вообще – ко всем ученым.
Великовский взял с собой на Томас Ривер бич верстки книг – продолжение «Веков в хаосе». В 1952 году он пообещал читателям, что в свет выйдет продолжение этой книги. «Эдип и Эхнатон» можно считать продолжением. Но оно описывает очень короткий период истории, а Великовский обещал продолжение до времен Александра Македонского. Вот уже несколько лет у него верстка этого продолжения. Но работа так разрослась, так детализировалась, что из одной книги получились четыре.
Ближе всего к завершению оказалась книга «Люди моря».
Много лет назад, когда он работал над «Веками в хаосе», «адвокатом дьявола» был замечательный египтолог доктор Вальтер Федерн. Будучи на ортодоксальных позициях, Федерн, тем не менее (а может быть, благодаря этому), оказал Великовскому огромную услугу. Уже незадолго до смерти он полностью принял реконструированную хронологию. Сейчас у Великовского больше друзей и возможностей. В Принстоне он сдружился с ориенталистом Принстонского университета, крупным специалистом по истории древнего Ирана профессором Мартином Диксоном. Последняя книга продолжения «Веков в хаосе» ближе всего к его интересам. …Прошло лето. И снова работа над книгами, непрерывные поиски в библиотеках, подготовка к лекциям. И обширная переписка, отнимающая массу времени и сил, – переписка на английском, на иврите, французском, немецком и даже на русском языках. Странно, но спустя столько лет ему легче всего писать по-русски. В Советском Союзе только один корреспондент. К сожалению, только один… написал ему письмо еще во времена Сталина. Не испугался. Профессор полностью и безоговорочно поддерживал его реконструкцию событий в космосе. Шапли распространял слухи, что ни один профессиональный астроном не относится всерьез к Великовскому. Первым, кто мог бы опровергнуть очередную ложь Шапли, был профессор Всехсвятский, заведующий кафедрой астрономии Киевского университета, крупнейший специалист по кометам. Не он ли в 1962 году организовал серию статей в трех выпусках советского научно-популярного журнала «Наука и жизнь»? Статьи в завуалированной форме излагали теорию Великовского, правда, ни разу не упомянув его имени.
Удивительная страна. В науке у них такая же грязь, как и на Западе, но ко всему еще приправленная особенностями системы. Здесь, на Западе, даже гонимый, он, по крайней мере, на свободе. Ночью, если переутомление не доводит его до бессонницы, он спит, не опасаясь, что вдруг нагрянут незваные гости, распотрошат весь дом, а его заберут туда, где может бесследно исчезнуть даже имя человека… Конечно, Америка – тоже не райские кущи. Но это, если рассматривать безотносительно. А поскольку в мире нет ничего абсолютного, то, сравнивая с Советским Союзом, Америку вполне можно отнести к разряду райских кущей. Какая грустная философия…
Еще одно отделение NASA пригласило Великовского прочитать лекцию. На сей раз в Ландли. Он выступил там 10 декабря 1973 года, отказавшись от нескольких других приглашений.
Тем временем назревало чрезвычайно важное событие.
Несмотря на постоянное сопротивление власть предержащих в науке, популярность Великовского в университетах и в исследовательских учреждениях росла неуклонно.
Еще пять лет назад, когда он приехал в Дентон, чтобы прочитать лекцию в Северо-Техасском университете, ему, смущаясь, сообщили, что руководство университета в последний момент запретило официально оповестить о предстоящей лекции и вообще о его приезде. Тем не менее 80 человек с трудом втиснулись в зал, где он выступил с лекцией. Во время публичных и частных семинаров считалось удачей попасть в помещение и, стоя, прислонившись к стенке, слушать Великовского. Перед первым рядом и в проходах люди сидели на полу. Что же говорить о лекциях, о которых объявлялось официально! В университете Мак-Мастера не было ни единого свободного места не только в аудитории, но еще в шести залах, где установили телевизоры.
Сейчас Великовский не был так одинок, как тогда, когда на него впервые обрушился гнев научного истеблишмента. Сотни ученых, среди них люди со всемирно известными именами, поддерживали теорию Великовского, открыто выступали в его защиту.
Догматики должны были предпринимать отчаянные усилия, чтобы хоть как-то поддерживать огонь в «костре» критики идей Великовского.
Один из его противников, профессор астрономии Дональд Голдсмит напишет об этом, стараясь продемонстрировать свою объективность: «Обе стороны остаются убежденными в значительности обсуждаемых идей; одна – поскольку они представляют усилия целой жизни; другая – поскольку принятие этих идей потребовало бы кардинального пересмотра нашего подхода к Солнечной системе и, в более широком плане, – ко всей небесной механике. Идеи Великовского были бы чрезвычайно важны, если бы они были правильны: хорошо обоснованные представления во множестве дисциплин упали бы, как листья на ветру».
«Пенсе» опубликовал письма, сообщающие о практических шагах, предпринимаемых для изучения теории Великовского.
Журнал опубликовал в этом выпуске работу Великовского, посвященную теплоизлучению Венеры. Именно эту статью редакция избрала как точку, поставленную в конце журнала.
Давно уже научный мир Америки не знал такого всплеска общественной активности, как в мае 1972 года. Журнал вначале был издан тиражом 55.000 экземпляров, незначительно превышающим обычный. Но спрос на него оказался таким огромным, что пришлось немедленно допечатать еще 20.000 экземпляров. В редакцию хлынули письма.
Телефоны не умолкали. Материала было столько, что и следующий номер «Пенсе» также полностью посвятили Великовскому.
68. В УНИВЕРСИТЕТЕ ИМЕНИ АМЕРИКАНСКИХ ПЕРВОПРОХОДЦЕВ
Между двумя выпусками журнала произошло событие, свидетельствующее о существенном ослаблении позиции защитников догматических идей, особенно в астрономии.
В июле 1972 года Великовского пригласили выступить в NASA. Утром 14 августа 1972 года в Эймсе, на юге Сан-Франциско, в отделении NASA, занимающемся биологическими проблемами, связанными с космосом, Великовский прочитал лекцию для персонала. Но желающих услышать Великовского было так много, что после полудня он был вынужден выступить вторично перед огромной аудиторией. Люди, не поместившиеся в зале, толпились в открытых дверях.
После лекции даже предубежденные слушатели высказали мнение, что следует прекратить глупый и преступный бойкот Великовского и приступить к тщательному исследованию всего, предложенного этим необычным человеком, заставившим скептически настроенную аудиторию в течение часа, затаив дыхание, слушать о предмете, имеющем непосредственное отношение к тому, чем занимается исследовательский центр.
На следующий день Великовский вылетел из Сан-Франциско в Портленд, чтобы принять участие в специальном симпозиуме, организованном в колледже Льюиса и Кларка. В течение 16, 17 и 18 августа пятьдесят приглашенных ученых и 200 наблюдателей от полудня до полуночи с полной отдачей сил принимали участие в этом симпозиуме, посвященном теориям Великовского.
Президент колледжа Джек Говард открыл симпозиум яркой и гневной речью против преследователей великого ученого. На симпозиуме работали три секции: физические науки; история и археология; психология, религия и социология Заседания двух первых начались с докладов Великовского. Еще одним докладом – «Человечество в амнезии» – он открыл заключительное заседание симпозиума.
Трудоспособность Великовского поразила присутствующих. Молодые ученые буквально падали от усталости после дня симпозиума, загруженного до предела. А 77-летний старик, выступающий с докладами, отвечающий на бесчисленные вопросы, внимательно слушающий выступления других ораторов, участвующий после полуночи в частных дискуссиях, снимающийся утром в телевизионных программах, активно участвующий во многих других событиях, – выглядел неутомимым. Это произвело на участников симпозиума не меньшее впечатление, чем удивительная образованность, феноменальная память и какая-то необъяснимая сила, излучаемая этим человеком, – властвующая, доминирующая, но не подавляющая.
Аудитория обратила внимание на фразу, с экспрессией произнесенную Великовским, во время открытия симпозиума: «Все, что я написал или сделал, подлежит проверке, критике, изменению, и я принимаю вердикт фактов. Мою работу не следует воспринимать как абсолютную истину».
Эти слова он повторял неоднократно. Но его противники не слышали их. Они постоянно распространяли слухи о том, что, мол, Великовский провозглашает свою теорию безапелляционной истиной.
Общая точка зрения всех участников симпозиума лучше всего была сформулирована в докладе доктора Мак-Ки из университета Глазго в Шотландии: «…Доктор Великовский оказал гигантскую услугу, заставив нас пересмотреть как сами основы, так и основные предположения в различных дисциплинах, напомнив нам. как нужны для здоровья науки и учения вообще междисциплинарные изучения. Поэтому я не предлагаю тратить время на потворство и удовлетворение скептиков, извиняясь за серьезное отношение к идеям Великовского. Достаточно сказать, что я не представляю себе, как может серьезный ученый отказаться рассмотреть эти идеи или сверить их с фактами и теорией, с которой он знаком в деталях. Детализированные идеи Великовского… являются экстраординарно эффективным инструментом для отметания так называемых «неоспоримых» предположений, обусловивших многие научные исследования… и для отсортировки действительных фактов от предположений».
Никогда еще в колледже Льюиса и Кларка не собиралось одновременно столько выдающихся ученых. Это был явный успех, тем более важный, так как некоторые профессора колледжа опасались, что симпозиум, посвященный Великовскому, может повредить их репутации. Даже журналисты, все еще находившиеся в плену общественного мнения, созданного ортодоксальными учеными, боялись, как бы корреспонденции в пользу Великовского не повредили их карьере. Один из тележурналистов, оповещенный о предстоящем симпозиуме, спросил: «Как я смогу скрыть злорадство в моем голосе?»
После завершения симпозиума многие ученые высказали мнение, что подобные встречи необходимы в дальнейшем – каждая из них должна быть посвящена только одной теме, связанной с теорией Великовского.
«Я не надеялся дожить до такой конференции. Я даже не надеялся дожить до космической эры. Но мне повезло, и я благодарен», – сказал Великовский в своем заключительном докладе.
69. БРИТАНСКИЙ МУЗЕЙ И НАЦИОНАЛЬНЫЙ ДОЛГ США
Читателю уже известна история радиоуглеродного исследования дерева из гробницы Тутанхамона. В ту пору в письме доктору Элизабет Ральф от 2 марта 1964 года.
Великовский предсказал результаты исследования короткоживущих растений: будет установлено, что они росли в 840 году до нашей эры.
Руководитель отдела египетских древностей Британского музея профессор И. Е. С.
Эдвардс в письме от 6 апреля 1971 года сообщил доктору X. Н. Микаэль. что на основании исследования изотопов углерода установлен возраст тростника и пальмовой косточки из гробницы Тутанхамона. Возраст этот – приблизительно 846 и 899 год до нашей эры. Профессор Эдвардс заверил: эти данные вскоре будут опубликованы.
Увы, они не были опубликованы – ни вскоре, ни вообще. В майском выпуске «Пенсе» появилось сообщение об этом случае, не очень украшавшем науку.
История радиоизотопных исследований заинтересовала доктора Ван Оостергоута с кафедры химии Дельтского технологического университета в Голландии. От своих американских коллег он получил копию письма из Британского музея, в котором цитировалось обещание директора лаборатории этого музея опубликовать результаты изотопного исследования, хотя они значительно отличаются от того, что ожидали получить. Но, как правило, такие данные бракуются и никогда не попадают в научную печать.
В апреле 1975 года упрямый доктор Ван Оостергоут написал, что он лично обратился в Британский музей и получил официальное письмо, подписанное X. Баркером: «В ответ на ваш запрос от 3 января сообщаем, что лаборатория не исследовала материала из гробницы Тутанхамона». Возмущенный доктор Ван Оостергоут написал: «…деликатно выражаясь, мистер Баркер. вероятно, не знает, что делается в его лаборатории. Но дело обстоит гораздо хуже. Результаты, отличающиеся от ожидаемых, не только не опубликованы, а отрицают даже то, что они были получены». Так обстояло дело служения Истине в Британском музее…
Эта история уже не потрясла Великовского. Он прочно усвоил: наука не отличается от других сфер человеческой деятельности. А поэтому, он не особенно удивился, когда прочитал опубликованную в 1973 году статью Юрея, в которой Нобелевский лауреат утверждал: все геологические периоды закончились катастрофами, а причины этих катастроф – столкновения земли с кометами. Все правильно!
Юрей только «забыл» упомянуть имя автора этой гипотезы…
Однако не все ученые Америки вели себя подобным образом. В 1972 году была опубликована статья Сайруса Гордона, заведующего кафедрой Средиземноморских стран университета Брандайс, содержавшая самую высокую оценку книги Великовского «Эдип и Эхнатон». В этом же году отдел специальных курсов Техасского христианского университета, колледж Льюиса и Кларка и университет Мак-Мастера ввели в свою программу курс Великовского. Их примеру вскоре последовали другие университеты. Произведения Великовского стали обязательными для изучения на кафедрах геологии, истории и других кафедрах во многих высших учебных заведениях, в том числе, в Принстонском университете.
Следующий выпуск «Пенсе» также полностью был посвящен Великовскому. Редакция не занималась селекцией материала, она публиковала все, что поступило.
Профессор П. М. Мейнке, физик и заместитель декана Торонтского университета, писал, что в «деле Великовского» фактически нет ничего нового. Так всегда воспринималась большая революционная идея. «Борьба Великовского вышла на передовую благодаря его благородному величию, уважению со стороны его затаивающих дыхание слушателей и широте идей. В глазах публики он – герой, обвиняющий научный истеблишмент».
Но от публики, писал профессор Мейнке, скрыта истинная сторона трагедии: банальность «дела Великовского». В глазах публики ученые – это люди, открытые для восприятия новых идей, а в действительности ученые – всего-навсего люди. Он подробно объясняет причину сопротивления ученых идеям Великовского, возмущаясь тем, что этому ученому не давали возможности публиковать свои идеи и отвечать на критику. Он чрезвычайно высоко оценивает предсказание Великовским важнейших открытий, которые чаще всего были подтверждены… благодаря случайному стечению обстоятельств. Массу времени и денег можно было бы сохранить, если бы наука серьезно отнеслась к предложениям Великовского. Факт, что он предлагает такое широкое разнообразие остроумнейших экспериментов для проверки его теорий, – свидетельство лучших научных традиций. Можно будет лишь горько сожалеть, если эти эксперименты не осуществляться только потому, что они предложены Великовским.
«Безотносительно к реакции на его работу во многих областях, – заканчивает статью профессор Мейнке, – я уверен, что любой, встречавшийся с Великовским, согласится, что он – блестящий и добрый человек, наполненный огромной страстью к своей работе. Независимо от того, подтвердит ли история его правоту, нельзя не испытывать уважения к этой удивительной человеческой личности».
Профессор X. Дадли, физик Иллинойского университета, поздравил редакцию «Пенсе» с майским выпуском. Он считал, что три научных события, происшедших за период, начиная с 1950 года, приведут к ревизии принятых в физике теорий, подобно великим открытиям в физике, приведшим к научной революции 1895-1920 годов. К этим событиям профессор Дадли относит: 1) теорию Великовского (1950); 2) экспериментальную демонстрацию Райнесом и Ковансом существования нейтрино (1953); 3) предсказание Янгом и Ли нарушения закона сохранения четности (1956). подтвержденное в 1957 году.
Среди отзывов, опубликованных в журнале, были и такие, которые можно назвать реакцией «болельщика» в большей мере, чем реакцией ученого. Именно так отреагировал итальянский математик профессор Бруно де Финети: «Я был рад и заинтересован, получив майский, 1972 года, выпуск "Пенсе", посвященный Великовскому. и узнав, что вы продолжите свои действия, чтобы отношение к его работам было пересмотрено. Я заинтересован в дискуссии (и желаю Великовскому оказаться правым, а его преследователям быть пристыженными) в значительно большей мере благодаря преступному поведению научной общественности против новой гипотезы, чем благодаря специфической причине поверить в правильность гипотезы…
Внешние условия могут меняться от поколения к поколению, от столетия к столетию, но истеблишмент всегда действует как ужасная мафия».
Кенет А. Мак-Грат, профессор факультета бактериологии и биохимии университета Виктории в Канаде, писал: «Майский выпуск дал самое лучшее представление о "деле Великовского" из всех, которые мне довелось видеть, явился хорошей данью самому лучшему мозгу нашего столетия».
Естественно, журнал получал и публиковал не только такие письма.
Профессор В. С. Страка, астроном из Бостонского университета, прислал большое письмо, озаглавленное «Великовский: наука или антинаука?» Профессор читал в университете курс «Наука и антинаука в астрономии». Одним из примеров «антинауки» в его курсе оказался… Великовский. Страка начинает свою статью с утверждения, что гипотеза Великовского абсурдна, поскольку энергия вращения Земли вокруг оси примерно 1038 эрг, в то время как кинетическая энергия поступательного движения Земли по орбите всего лишь примерно 1030 эрг. Таким образом, пишет он, эффекты, о которых говорит Великовский, абсурдны. Настаивать на том, что они имели место – все равно, что требовать от ассистента заплатить из своего кармана национальный долг США.
Профессор Страка утверждал, что ни один из прогнозов Великовского не оригинален, так как ученые еще до Великовского предполагали все написанное им, и не всё, предсказанное Великовским, вытекает из его теории. Страка пользовался аргументами, которые уже пускали в ход критики Великовского, и которые без особых усилий были опровергнуты ученым и его последователями.
В журнале вслед за статьей Страка был помещен ответ Великовского. Он справедливо потребовал точности в вычислениях, если этими вычислениями пытаются доказать абсурдность его теории. Говоря об энергии вращения и поступательного движения Земли, подчеркнул Великовский, профессор астрономии ошибся… в триллион раз!
Причем, это не описка, так как цифры повторены дважды. (Ошибка весьма странная не только для профессора астрономии, но и для начинающего студента. Она видна на расстоянии даже без подсчета, поскольку масса Земли одна и та же, а скорость движения по орбите примерно в 80 раз больше скорости вращения на экваторе. – И.
Д.). Отвечая профессору Страка, Великовский пишет, что, если годичная зарплата ассистента 10.000 долларов, то, умножив ее на ошибку в один триллион, мы получим сумму, значительно превышающую не только национальный долг США, но даже всех стран мира – по 3.000.000 долларов на каждого жителя Земли.
Очень коротко и сдержанно Великовский ответил и на несколько других утверждений Страка, демонстрирующих только то, что он, читающий курс, обвиняющий Великовского, фактически не знаком с трудами Великовского.
Редактор журнала попросил Страка дать ответ на следующие вопросы: 1) Кто раньше Великовского в 1950 году утверждал, что Венера горячая планета? 2) Кто раньше Великовского предсказал, что Юпитер излучает радиошумы, что лунные камни содержат богатые включения неона и аргона, что температурный градиент под лунной поверхностью соответствует кривой расплавления, что лунные камни содержат остаточный магнетизм? 3) Какие предсказания, «предположительно основанные на гипотезе Великовского, фактически не следуют из нее»?
Ни на один вопрос Страка не сумел ответить. Зато он подробно «объяснил», что не располагает свободным временем для переписки…
Кроме ответа Великовского, редакция «Пенсе» поместила еще семь замечаний своих читателей на статью Страка, свидетельствующих, что профессор астрономии не очень грамотен и еще менее – чистоплотен. В курсе, демонстрирующем антинауку, у Страка, кроме Великовского, числятся Вистон и Гоербиргер. Выяснилось, что профессор не читал книги Вистона. Больше того. Дважды ссылаясь на Гоербиргера, Страка называет его «Горбергером». Страка продемонстрировал полное незнание содержания двух основных книг Великовского.. которые, как он заявил, читал два-три раза.
В семи заметках обращалось внимание на уровень и приемы «критики» Великовского – ничего нового в сравнении с тем, что было 22 года назад.
Неужели Страка не понимал, что его фальсификация и незнание литературы будут замечены читателями? А даже, – если бы не это. Как быть с порядочностью ученого?
Но в этой истории еще более печален другой аспект: Страка – профессор, преподающий в университете. Студенты, как правило, верят авторитету профессора.
Откуда им знать, что «авторитет» попросту невежествен в своей же специальности?
70. ДИСКУССИЮ МОЖНО СВЕСТИ К ФАРСУ
Летом 1975 года Великовский, уступая настойчивым требованиям Элишевы, согласился почти полностью отвлечься от работы. В апреле была прочитана последняя лекция в университете Юнгстаун. Следующая – в Нассау Коммюнити-колледже запланирована только на конец сентября. Можно отдохнуть. В Оушен-кантри у них был небольшой летний дом на берегу океана, на Томас Ривер бич. Отдых… Даже если он запишет несколько мыслей для «Человечества в амнезии», даже если тайком от Элишевы просмотрит верстки готовящихся к изданию книг – «Люди моря», «Рамсес II и его время», «Темные века Греции», это – не в счет. Отдых: музыка, поэзия, детективное и научно-популярное «чтиво», не требующее напряженной работы мозга…
Великовский любил искусство, особенно музыку. В литературе предпочитал поэзию и испытывал неприязнь к историческим романам. Великовскому претили в них надуманные ситуации, гипотетические мысли и фразы исторических личностей. (Работая над книгой о Великовском, автор никогда не забывал об этом).
Какую-то идиосинкразию испытывал он ко всей этой «околонаучности». Не потому ли. что в исторической науке он обнаружил такое множество надуманного, не имеющего ничего общего с истинной древней историей человечества?
Обстоятельность, обоснованность, точность, добросовестность были у Великовского неизменными требованиями к себе и к другим. Даже во имя дружбы или благодарности он не мог отказаться от этих требований.
В 1967 году в «Йельском научном журнале» была опубликована большая статья профессора Мотца, доказывающая, что гипотеза Великовского о рождении кометы, ставшей впоследствии планетой Венерой, из Юпитера, не имеет под собой научной основы. Профессор Мотц обосновывал это рядом математических выкладок.
Профессор Мотц консультировал Великовского зимой 1949-1950 годов, когда тот писал эпилог к «Мирам в столкновениях». Профессор Мотц вместе с профессором Бергманом в 1962 году написал письмо в «Science» по поводу приоритета Великовского в ряде выдающихся открытий. Все годы Великовский и Мотц состояли в дружеской переписке. Казалось, из чувства благодарности и в знак дружбы Великовский мог бы закрыть глаза на ошибки в статье Мотца, допущенные им, безусловно, не умышленно, как делали это недоброжелатели. (Спустя несколько лет профессор Рансом напишет: «Ряд астрономов и физиков подсчитали энергию, необходимую для выброса Венеры Юпитером. При этом большинство из них допустили ошибки, за которые они провалили бы на экзаменах студентов, начинающих изучать физику».) В ответной статье Великовский безжалостно «расправился» с профессором Мотцем. продемонстрировав все его ошибки, вытекающие из убежденности в правильности ортодоксальной теории, хотя мог бы ограничиться только принципиальным ответом на критику. В этом можно было бы усмотреть неблагодарность, даже жестокость, если бы точно с такой же меркой Великовский не относился к своим работам.
Точность, безусловное подчинение факту, – это всегда оставалось неизменным требованием Великовского к себе самому, к своим оппонентам и вообще – ко всем ученым.
Великовский взял с собой на Томас Ривер бич верстки книг – продолжение «Веков в хаосе». В 1952 году он пообещал читателям, что в свет выйдет продолжение этой книги. «Эдип и Эхнатон» можно считать продолжением. Но оно описывает очень короткий период истории, а Великовский обещал продолжение до времен Александра Македонского. Вот уже несколько лет у него верстка этого продолжения. Но работа так разрослась, так детализировалась, что из одной книги получились четыре.
Ближе всего к завершению оказалась книга «Люди моря».
Много лет назад, когда он работал над «Веками в хаосе», «адвокатом дьявола» был замечательный египтолог доктор Вальтер Федерн. Будучи на ортодоксальных позициях, Федерн, тем не менее (а может быть, благодаря этому), оказал Великовскому огромную услугу. Уже незадолго до смерти он полностью принял реконструированную хронологию. Сейчас у Великовского больше друзей и возможностей. В Принстоне он сдружился с ориенталистом Принстонского университета, крупным специалистом по истории древнего Ирана профессором Мартином Диксоном. Последняя книга продолжения «Веков в хаосе» ближе всего к его интересам. …Прошло лето. И снова работа над книгами, непрерывные поиски в библиотеках, подготовка к лекциям. И обширная переписка, отнимающая массу времени и сил, – переписка на английском, на иврите, французском, немецком и даже на русском языках. Странно, но спустя столько лет ему легче всего писать по-русски. В Советском Союзе только один корреспондент. К сожалению, только один… написал ему письмо еще во времена Сталина. Не испугался. Профессор полностью и безоговорочно поддерживал его реконструкцию событий в космосе. Шапли распространял слухи, что ни один профессиональный астроном не относится всерьез к Великовскому. Первым, кто мог бы опровергнуть очередную ложь Шапли, был профессор Всехсвятский, заведующий кафедрой астрономии Киевского университета, крупнейший специалист по кометам. Не он ли в 1962 году организовал серию статей в трех выпусках советского научно-популярного журнала «Наука и жизнь»? Статьи в завуалированной форме излагали теорию Великовского, правда, ни разу не упомянув его имени.
Удивительная страна. В науке у них такая же грязь, как и на Западе, но ко всему еще приправленная особенностями системы. Здесь, на Западе, даже гонимый, он, по крайней мере, на свободе. Ночью, если переутомление не доводит его до бессонницы, он спит, не опасаясь, что вдруг нагрянут незваные гости, распотрошат весь дом, а его заберут туда, где может бесследно исчезнуть даже имя человека… Конечно, Америка – тоже не райские кущи. Но это, если рассматривать безотносительно. А поскольку в мире нет ничего абсолютного, то, сравнивая с Советским Союзом, Америку вполне можно отнести к разряду райских кущей. Какая грустная философия…
Еще одно отделение NASA пригласило Великовского прочитать лекцию. На сей раз в Ландли. Он выступил там 10 декабря 1973 года, отказавшись от нескольких других приглашений.
Тем временем назревало чрезвычайно важное событие.
Несмотря на постоянное сопротивление власть предержащих в науке, популярность Великовского в университетах и в исследовательских учреждениях росла неуклонно.
Еще пять лет назад, когда он приехал в Дентон, чтобы прочитать лекцию в Северо-Техасском университете, ему, смущаясь, сообщили, что руководство университета в последний момент запретило официально оповестить о предстоящей лекции и вообще о его приезде. Тем не менее 80 человек с трудом втиснулись в зал, где он выступил с лекцией. Во время публичных и частных семинаров считалось удачей попасть в помещение и, стоя, прислонившись к стенке, слушать Великовского. Перед первым рядом и в проходах люди сидели на полу. Что же говорить о лекциях, о которых объявлялось официально! В университете Мак-Мастера не было ни единого свободного места не только в аудитории, но еще в шести залах, где установили телевизоры.
Сейчас Великовский не был так одинок, как тогда, когда на него впервые обрушился гнев научного истеблишмента. Сотни ученых, среди них люди со всемирно известными именами, поддерживали теорию Великовского, открыто выступали в его защиту.
Догматики должны были предпринимать отчаянные усилия, чтобы хоть как-то поддерживать огонь в «костре» критики идей Великовского.
Один из его противников, профессор астрономии Дональд Голдсмит напишет об этом, стараясь продемонстрировать свою объективность: «Обе стороны остаются убежденными в значительности обсуждаемых идей; одна – поскольку они представляют усилия целой жизни; другая – поскольку принятие этих идей потребовало бы кардинального пересмотра нашего подхода к Солнечной системе и, в более широком плане, – ко всей небесной механике. Идеи Великовского были бы чрезвычайно важны, если бы они были правильны: хорошо обоснованные представления во множестве дисциплин упали бы, как листья на ветру».