Страница:
— И никаких с глазу на глаз, — предупредил он меня.
Рунд то куда-то исчезал, то буквально лез мне под руки, но ревнивый Виттенгер зорко следил за тем, чтобы мы не оказались наедине.
Пока шли все эти приготовления, Бенедикт оставался в нижней гостиной под присмотром двух охранников — местного и из Центра. Шишка крутилась возле него, смазывая раны и налепляя пластыри. Охранники сначала ее отгоняли, но в конце концов сдались. Если Шишке что-то надо, она этого добьется. Потом к Шишке присоединился Цанс. Профессор успокаивал любимого ученика и ругал охранников за бесчеловечность. Однако он не обладал ни Шишкиным обаянием, ни изворотливостью, поэтому был вытолкнут из гостиной без лишних церемоний.
Я замети, что бывшие научные оппоненты — Цанс и Рунд — делают вид, что впервые слышат друг о друге. Я посоветовал Цансу продолжать в том же духе и не лезть к Рунду с разговорами о темпоронах. Рунда беру на себя, сказал я ему.
С вопросом «Что случилось?» ко мне то и дело подходили постояльцы. Я всем отвечал, что поймали живого моролинга, и он теперь будет жить с нами. В мгновение ока в коридор третьего этажа набилось человек пятьдесят.
«Зачем вы его в такую тесноту суете, — возмущался народ. — На шестом этаже есть пустые люксы».
Рунд мои слова опровергал, но ему никто не верил. Толпа мешала мне работать, и я сказал, что моролинга сейчас держат в нижней гостиной. Постояльцы, давя друг друга, ринулись туда. Мне очень хотелось пойти следом и посмотреть, чем кончится дело, но шло тестирование, и я не мог отлучиться ни на минуту.
Когда я тестировал камеру напротив двери в импровизированный изолятор, на дисплее моего комлога возникли позывные авиабазы «Ламонтанья».
Я ответил. Работал только аудиорежим.
— Никаких имен. Узнали? — и говоривший для верности заржал.
— Узнал. Откуда у тебя этот номер?
— В одной большой железной штуке, которую ты от меня получил, есть маленький ящик, в котором ты малость наследил. Понятно?
— Как не понять! Гость все еще у вас?
— Свалил. Я что звоню, с тебя причитается.
— Сколько?
— Мы люди простые, в ваши игры мы не играем. Но ты бы знал сколько нервов…
Сзади подкрался Виттенгер. Я поторопил:
— Говори быстрее, сколько…
— Плюс пятьсот.
— Получишь.
— Ты классный мужик, с тобою приятно…
Я его отключил, так и не узнав, что он нашел во мне приятного (кроме денег).
— С кем говорил? — поинтересовался Виттенгер — И чего «сколько»?
— С Шишкой, ее похитили и требуют выкуп. Сторговал до пятисот.
Инспектор выругался и отошел. Потом его позвали разгонять толпу.
Возле нижней гостиной кипели страсти. Ни Катины увещевания, ни грозные окрики инспектора не возымели никакого действия. Охранники держали двери с той стороны и открывали только на условный стук.
Двери в гостиную представляли собой две рамы с матовым стеклом. Узкая — сантиметр шириной — полоска по периметру рамы была прозрачной, но только на первый взгляд. Очередной любопытный постоялец первым делом бросался к этой прозрачной полоске, смотрел в нее и убеждался, что стекло имеет внутренние грани, поэтому кроме ледяной мозаики ничего не видно.
Кто-то из туристов кинул идею, что нужно выбрать представителя и добиться, чтобы представителя пустили внутрь. В качестве представителя предложили Брубера, как человека известного и достойного. Но кто-то крикнул, что писателям верить нельзя. Толпа загудела, находя очередные доводы против кандидатуры Брубера.
«Он не отличит моролинга от моей бабушки!», — кричал чей-то внук. Брубер посочувствовал внуку, что у него такая бабушка.
«Если он выйдет живым, то там не настоящий моролинг», — высказал суждение кто-то из тех, кто читал роман. Наконец, порешили, что Брубер должен идти вместе с Цансом, обладающим большим научным авторитетом.
Цанс сказал, что такой ерундой он не занимается, и пусть идет Брубер. Брубер согласился идти, но не согласился с неявным утверждением, что он занимается ерундой, хотя Цанс, разумеется, не имел в виду ничего такого. Дабы доказать Бруберу, что он ни на что не намекал, Цанс пошел вместе с ним. Их впустили, но назад к народу они не вернулись. Минут десять представителей ждали, потом охваченный беспокойством народ начал ломать двери. Тут двери сами распахнулась, и пара представителей поклялась на туристическом буклете, что моролингов в гостиной нет, не было, и не будет.
Им поверили почти все, однако мало кто поверил, что моролинга не следует ожидать где-нибудь в другом месте. Часть толпы вернулась в коридор третьего этажа, наибольшие энтузиасты уселись на пол у дверей в нижнюю гостиную и сказали, что никуда не уйдут, но большая часть постояльцев, повздыхав от разочарования, разошлась по своим делам.
Во всей этой суматохе Виттенгер утратил бдительность и получилось так, что он находился внутри гостиной, а я и Рунд — снаружи. Мы с ним столкнулись у дверей, когда толпа ожидала возвращения Брубера и Цанса.
— Какой у них условный стук? — спросил я Рунда.
— Может лучше поговорим здесь, — предложил он.
— Пойдемте на смотровую галерею. Виттенгер станет искать нас там в последнюю очередь.
Мы поднялись на четвертый этаж. На смотровой галерее было пусто, свет — притушен, окна черны и полны звезд.
— Кто вас прислал? — спросил он.
— Никто. Я представитель свободной прессы, охотник за убийцами. В ценах закрытия на день вылета с Фаона, голова убийцы Чарльза Корно стоила полмиллиона. Полагаю, с того времени цены сильно выросли. А вы как думаете?
— Думаю, что в таком тоне разговор у нас не получится.
— Предложите свой.
— Правильно ли я вас понял, что Чарльз Корно — это имя того человека со снимка?
— Правильно. Четвертого июля Чарльз Корно был убит в его собственном доме. Вы в тот день находились в Фаон-Полисе.
— Я его не убивал.
Если бы за нами наблюдало сто психологов-физиономистов, то пятьдесят из них высказалось бы за то, что Рунд не врет. Другие пятьдесят дали бы голову на отсечение за то, что на совести Рунда по меньшей мере дюжина убийств — настолько приятна была его улыбка, последовавшая за ответом «я его не убивал».
Поэтому я разрывался.
— Между фразами «кто это?» и «я его не убивал» положено говорить «я его не знаю».
Рунд, нахмурившись, ответил:
— Я опустил ее, как очевидную. Скажите, а этот, как его, полковник…
— …Виттенгер. Он прилетел за Бенедиктом Эппелем. О вашей поездке на Фаон он ничего не знает.
— Выходит, вы не согласны с тем, что убийца — Эппель?
— Пожалуй, нет.
Я показал Рунду кулак, он отпрянул.
— Пять вопросов. Вы задали пять вопросов, и я на все ответил. Настала моя очередь. С какой целью вы прилетали на Фаон?
— Хм, у нас разгибают пальцы… Похоже, господин Ильинский, вы забыли, где находитесь. Ваши наскоки просто смешны.
— Будет ли вам до смеха, если ваше правительство узнает о той поездке?
— Чего вы хотите? — бросил он.
— Узнать, например, что стало со вторым корпусом Центра Радиокосмических Наблюдений. Его взорвали?
— Не совсем. Умышленно никто корпус не взрывал. Взрывные работы шли выше по склону, там мы строили еще один энергоблок. Произошел несчастный случай — самопроизвольный взрыв, когда взрывчатку транспортировали наверх. Сошла лавина и накрыла второй корпус.
— А ученые, которые там работали?
— Все погибли.
— Какое совпадение! Все погибли, кроме вас.
— Никакого совпадения, — окрысился Рунд. — Если бы я был там, взрыва бы не произошло.
— Разумеется! Зачем вам себя убивать!
— Я не это имел в виду, — Рунду не понравилось, что я поймал его на слове. — Была нарушена технология… технология проведения взрывных работ. Я бы этого не допустил.
— Вы что, специалист-взрывотехник?
— Нет, я кибернетик. Кажется, вы перебрали лимит? — он показал растопыренную ладонь.
Я, наконец, рискнул:
— Призовой вопрос. Темпоронный нейросимулятор уцелел?
У Рунда дернулась щека.
— Такой вещи не существует, — ответил он быстро.
— Потому что ее уничтожило вместе со вторым корпусом.
— Не передергивайте! — взвился он. — Нельзя уничтожить то, чего нет. Его просто не существует, и никогда не существовало.
— Возможно, я ошибся в названии. Пусть не нейросимулятор, а компьютер на темпоронах или темпоронный процессор… Не будьте буквоедом, важно, что ЭТО на темпоронах.
— То, чего нет, — нравоучительно произнес он, — можно называть любым именем, но уничтожить нельзя — вот такой парадокс, извините. В литературе последних лет прижился термин Темпоронный Мозг — Т-Мозг, сокращенно. Сама литературность названия — «мозг» — говорит о невозможности его создания. Только фантастическую вещь назвали бы мозгом, а не, как вы тут предлагали, нейросимулятором…
Вранье местного разлива меня дико утомило. Так захотелось домой, к Татьяне, которая обманывает только мне во благо, к Ларсону, который говорит только правду, к Шефу, который прежде чем соврать, всегда предупреждает, что верить ему нельзя. Другое дело, что я не всегда умею распознать такое предупреждение. Но это, как говорит пилот Дуг, мои проблемы.
Я заметил:
— Ваше объяснение тоже попахивает литературщиной.
— Ах так? В таком случае попросите Цанса объяснить вам, почему темпоронные ансамбли не когерентизируемы.
— Эту тему я с ним уже обсуждал. Профессор не был так категоричен, как вы. Кроме мнений ученых, есть еще и факты, указывающие, что Темпоронный Мозг существует. Чарльз Корно прилетал на Ауру в январе этого года — через месяц после того, как к нему в руки попали выигрышные файлы виртуальной игры «Шесть Дней Творенья» — игры, созданной самим Корно и выпущенной компанией «Виртуальные Игры». Без Темпоронного Мозга выиграть в эту игру невозможно.
— Кто вам это сказал?!
— Профессор Цанс, к которому вы меня только что послали за консультацией.
— Пожалуй, больше не стану вас к нему посылать. Можете считать это своей победой.
Довольный тем, что унизил меня, он отвернулся к окну. Большая красноватая луна в зените и луна пожелтее и поменьше на горизонте светили маяками в океане облаков. Снеговые шапки отвечали им тусклым, отраженным светом. На западе, где небо было чернее, горели несколько оранжевых огоньков.
— Ваш Центр не спит? — спросил я, махнув в сторону оранжевых огней.
— Раз я здесь, значит спит, — усмехнулся мой собеседник. — Пойдемте, а то нас скоро начнут искать.
26
Рунд то куда-то исчезал, то буквально лез мне под руки, но ревнивый Виттенгер зорко следил за тем, чтобы мы не оказались наедине.
Пока шли все эти приготовления, Бенедикт оставался в нижней гостиной под присмотром двух охранников — местного и из Центра. Шишка крутилась возле него, смазывая раны и налепляя пластыри. Охранники сначала ее отгоняли, но в конце концов сдались. Если Шишке что-то надо, она этого добьется. Потом к Шишке присоединился Цанс. Профессор успокаивал любимого ученика и ругал охранников за бесчеловечность. Однако он не обладал ни Шишкиным обаянием, ни изворотливостью, поэтому был вытолкнут из гостиной без лишних церемоний.
Я замети, что бывшие научные оппоненты — Цанс и Рунд — делают вид, что впервые слышат друг о друге. Я посоветовал Цансу продолжать в том же духе и не лезть к Рунду с разговорами о темпоронах. Рунда беру на себя, сказал я ему.
С вопросом «Что случилось?» ко мне то и дело подходили постояльцы. Я всем отвечал, что поймали живого моролинга, и он теперь будет жить с нами. В мгновение ока в коридор третьего этажа набилось человек пятьдесят.
«Зачем вы его в такую тесноту суете, — возмущался народ. — На шестом этаже есть пустые люксы».
Рунд мои слова опровергал, но ему никто не верил. Толпа мешала мне работать, и я сказал, что моролинга сейчас держат в нижней гостиной. Постояльцы, давя друг друга, ринулись туда. Мне очень хотелось пойти следом и посмотреть, чем кончится дело, но шло тестирование, и я не мог отлучиться ни на минуту.
Когда я тестировал камеру напротив двери в импровизированный изолятор, на дисплее моего комлога возникли позывные авиабазы «Ламонтанья».
Я ответил. Работал только аудиорежим.
— Никаких имен. Узнали? — и говоривший для верности заржал.
— Узнал. Откуда у тебя этот номер?
— В одной большой железной штуке, которую ты от меня получил, есть маленький ящик, в котором ты малость наследил. Понятно?
— Как не понять! Гость все еще у вас?
— Свалил. Я что звоню, с тебя причитается.
— Сколько?
— Мы люди простые, в ваши игры мы не играем. Но ты бы знал сколько нервов…
Сзади подкрался Виттенгер. Я поторопил:
— Говори быстрее, сколько…
— Плюс пятьсот.
— Получишь.
— Ты классный мужик, с тобою приятно…
Я его отключил, так и не узнав, что он нашел во мне приятного (кроме денег).
— С кем говорил? — поинтересовался Виттенгер — И чего «сколько»?
— С Шишкой, ее похитили и требуют выкуп. Сторговал до пятисот.
Инспектор выругался и отошел. Потом его позвали разгонять толпу.
Возле нижней гостиной кипели страсти. Ни Катины увещевания, ни грозные окрики инспектора не возымели никакого действия. Охранники держали двери с той стороны и открывали только на условный стук.
Двери в гостиную представляли собой две рамы с матовым стеклом. Узкая — сантиметр шириной — полоска по периметру рамы была прозрачной, но только на первый взгляд. Очередной любопытный постоялец первым делом бросался к этой прозрачной полоске, смотрел в нее и убеждался, что стекло имеет внутренние грани, поэтому кроме ледяной мозаики ничего не видно.
Кто-то из туристов кинул идею, что нужно выбрать представителя и добиться, чтобы представителя пустили внутрь. В качестве представителя предложили Брубера, как человека известного и достойного. Но кто-то крикнул, что писателям верить нельзя. Толпа загудела, находя очередные доводы против кандидатуры Брубера.
«Он не отличит моролинга от моей бабушки!», — кричал чей-то внук. Брубер посочувствовал внуку, что у него такая бабушка.
«Если он выйдет живым, то там не настоящий моролинг», — высказал суждение кто-то из тех, кто читал роман. Наконец, порешили, что Брубер должен идти вместе с Цансом, обладающим большим научным авторитетом.
Цанс сказал, что такой ерундой он не занимается, и пусть идет Брубер. Брубер согласился идти, но не согласился с неявным утверждением, что он занимается ерундой, хотя Цанс, разумеется, не имел в виду ничего такого. Дабы доказать Бруберу, что он ни на что не намекал, Цанс пошел вместе с ним. Их впустили, но назад к народу они не вернулись. Минут десять представителей ждали, потом охваченный беспокойством народ начал ломать двери. Тут двери сами распахнулась, и пара представителей поклялась на туристическом буклете, что моролингов в гостиной нет, не было, и не будет.
Им поверили почти все, однако мало кто поверил, что моролинга не следует ожидать где-нибудь в другом месте. Часть толпы вернулась в коридор третьего этажа, наибольшие энтузиасты уселись на пол у дверей в нижнюю гостиную и сказали, что никуда не уйдут, но большая часть постояльцев, повздыхав от разочарования, разошлась по своим делам.
Во всей этой суматохе Виттенгер утратил бдительность и получилось так, что он находился внутри гостиной, а я и Рунд — снаружи. Мы с ним столкнулись у дверей, когда толпа ожидала возвращения Брубера и Цанса.
— Какой у них условный стук? — спросил я Рунда.
— Может лучше поговорим здесь, — предложил он.
— Пойдемте на смотровую галерею. Виттенгер станет искать нас там в последнюю очередь.
Мы поднялись на четвертый этаж. На смотровой галерее было пусто, свет — притушен, окна черны и полны звезд.
— Кто вас прислал? — спросил он.
— Никто. Я представитель свободной прессы, охотник за убийцами. В ценах закрытия на день вылета с Фаона, голова убийцы Чарльза Корно стоила полмиллиона. Полагаю, с того времени цены сильно выросли. А вы как думаете?
— Думаю, что в таком тоне разговор у нас не получится.
— Предложите свой.
— Правильно ли я вас понял, что Чарльз Корно — это имя того человека со снимка?
— Правильно. Четвертого июля Чарльз Корно был убит в его собственном доме. Вы в тот день находились в Фаон-Полисе.
— Я его не убивал.
Если бы за нами наблюдало сто психологов-физиономистов, то пятьдесят из них высказалось бы за то, что Рунд не врет. Другие пятьдесят дали бы голову на отсечение за то, что на совести Рунда по меньшей мере дюжина убийств — настолько приятна была его улыбка, последовавшая за ответом «я его не убивал».
Поэтому я разрывался.
— Между фразами «кто это?» и «я его не убивал» положено говорить «я его не знаю».
Рунд, нахмурившись, ответил:
— Я опустил ее, как очевидную. Скажите, а этот, как его, полковник…
— …Виттенгер. Он прилетел за Бенедиктом Эппелем. О вашей поездке на Фаон он ничего не знает.
— Выходит, вы не согласны с тем, что убийца — Эппель?
— Пожалуй, нет.
Я показал Рунду кулак, он отпрянул.
— Пять вопросов. Вы задали пять вопросов, и я на все ответил. Настала моя очередь. С какой целью вы прилетали на Фаон?
— Хм, у нас разгибают пальцы… Похоже, господин Ильинский, вы забыли, где находитесь. Ваши наскоки просто смешны.
— Будет ли вам до смеха, если ваше правительство узнает о той поездке?
— Чего вы хотите? — бросил он.
— Узнать, например, что стало со вторым корпусом Центра Радиокосмических Наблюдений. Его взорвали?
— Не совсем. Умышленно никто корпус не взрывал. Взрывные работы шли выше по склону, там мы строили еще один энергоблок. Произошел несчастный случай — самопроизвольный взрыв, когда взрывчатку транспортировали наверх. Сошла лавина и накрыла второй корпус.
— А ученые, которые там работали?
— Все погибли.
— Какое совпадение! Все погибли, кроме вас.
— Никакого совпадения, — окрысился Рунд. — Если бы я был там, взрыва бы не произошло.
— Разумеется! Зачем вам себя убивать!
— Я не это имел в виду, — Рунду не понравилось, что я поймал его на слове. — Была нарушена технология… технология проведения взрывных работ. Я бы этого не допустил.
— Вы что, специалист-взрывотехник?
— Нет, я кибернетик. Кажется, вы перебрали лимит? — он показал растопыренную ладонь.
Я, наконец, рискнул:
— Призовой вопрос. Темпоронный нейросимулятор уцелел?
У Рунда дернулась щека.
— Такой вещи не существует, — ответил он быстро.
— Потому что ее уничтожило вместе со вторым корпусом.
— Не передергивайте! — взвился он. — Нельзя уничтожить то, чего нет. Его просто не существует, и никогда не существовало.
— Возможно, я ошибся в названии. Пусть не нейросимулятор, а компьютер на темпоронах или темпоронный процессор… Не будьте буквоедом, важно, что ЭТО на темпоронах.
— То, чего нет, — нравоучительно произнес он, — можно называть любым именем, но уничтожить нельзя — вот такой парадокс, извините. В литературе последних лет прижился термин Темпоронный Мозг — Т-Мозг, сокращенно. Сама литературность названия — «мозг» — говорит о невозможности его создания. Только фантастическую вещь назвали бы мозгом, а не, как вы тут предлагали, нейросимулятором…
Вранье местного разлива меня дико утомило. Так захотелось домой, к Татьяне, которая обманывает только мне во благо, к Ларсону, который говорит только правду, к Шефу, который прежде чем соврать, всегда предупреждает, что верить ему нельзя. Другое дело, что я не всегда умею распознать такое предупреждение. Но это, как говорит пилот Дуг, мои проблемы.
Я заметил:
— Ваше объяснение тоже попахивает литературщиной.
— Ах так? В таком случае попросите Цанса объяснить вам, почему темпоронные ансамбли не когерентизируемы.
— Эту тему я с ним уже обсуждал. Профессор не был так категоричен, как вы. Кроме мнений ученых, есть еще и факты, указывающие, что Темпоронный Мозг существует. Чарльз Корно прилетал на Ауру в январе этого года — через месяц после того, как к нему в руки попали выигрышные файлы виртуальной игры «Шесть Дней Творенья» — игры, созданной самим Корно и выпущенной компанией «Виртуальные Игры». Без Темпоронного Мозга выиграть в эту игру невозможно.
— Кто вам это сказал?!
— Профессор Цанс, к которому вы меня только что послали за консультацией.
— Пожалуй, больше не стану вас к нему посылать. Можете считать это своей победой.
Довольный тем, что унизил меня, он отвернулся к окну. Большая красноватая луна в зените и луна пожелтее и поменьше на горизонте светили маяками в океане облаков. Снеговые шапки отвечали им тусклым, отраженным светом. На западе, где небо было чернее, горели несколько оранжевых огоньков.
— Ваш Центр не спит? — спросил я, махнув в сторону оранжевых огней.
— Раз я здесь, значит спит, — усмехнулся мой собеседник. — Пойдемте, а то нас скоро начнут искать.
26
Всех впускать, никого не выпускать — так решил Виттенгер. Поэтому в нижней гостиной собралась целая орава: сам инспектор, Цанс, Брубер и плюс те, кто был там раньше: Бенедикт, Шишка, Катя и два охранника.
По поводу того, как нас встречать, единого мнения не было.
— Где тебя черти носят? — осведомился инспектор у меня. — Вы знаете, что здесь творилось? — спросил он Рунда.
— Ой, Фёдор, мы вас заждались! — радостно воскликнула Шишка, назвав себя, почему-то, во множественном числе.
До меня дошло, что массовость Виттенгеру требовалась для поддержки: во-первых, соотечественники в обиду не дадут, во-вторых, если Рунд вздумает выкинуть какую-нибудь пакость, найдутся свидетели, которые подтвердят, что инспектор сломал ему шею в порядке самообороны. Подумал ли Рунд о чем то подобном, мне не известно, однако он спросил:
— Что за собрание, полковник?
— Какой-то идиот, — и Виттенгер выразительно посмотрел на меня, — распустил слух, будто мы взяли в плен моролинга. Они, — он показал на Цанса и Брубера, — представители общественности. Та дама в черном свитере — знакомая Бенедикта, единственный человек, с кем он разговаривает.
Рунд пожал плечами, мол, что взять с полицейского. Все ключевые места в гостиной были уже заняты, поэтому Рунд велел своему охраннику подыскать себе другое место, а кресло, в котором он сидел, передвинуть в центр гостиной, ближе к камину.
— Почему сняли наручники? — заняв кресло, спросил он строго.
— Вы бы их сами поносили, — огрызнулась Шишка.
Охранник пожаловался:
— Босс, наверху собирается толпа. Ждут приезда журналистов, они вылетели из Амазонии несмотря на ураган.
— Нам только журналистов не хватало!
— Подумаешь, один из них и так уже здесь, — вставил Брубер и «кхыкнул».
— Вы это о ком? — спросил его Рунд.
Я ответил:
— Успокойтесь, это он обо мне.
— Ну тогда ладно… — облегченно вымолвил Рунд. — Что будем делать, полковник?
Виттенгер понял, что между мной и Рундом состоялся какой-то разговор. Одним только взглядом он говорил мне: «Ты либо со мной, либо с ним». «С тобой, с тобой», — отвечал я ему проникновенно. Вырисовывался чрезвычайно сложный любовный многоугольник: Виттенгер ревновал меня и власть к Рунду, Шишку — к Бенедикту, Цанс ревновал Бенедикта к Шишке, Бенедикт — Шишку ко всем, к кому она обращалась. Не вовлеченными во все это любовные — в широком смысле — перипетии оказались только Брубер, Катя и охранники, но и за ними, думаю, дело не станет. Например, оба охранника довольно благосклонно поглядывали на Катю, а Брубер мог приревновать моролингов к Цансу и Бенедикту.
— До завтра как-нибудь продержимся. А завтра я увезу Эппеля на Фаон, — изложил свой план Виттенгер.
— К чему такая спешка? — возразил Рунд.
— Если бы я спешил, то увез бы Эппеля сегодня.
Рунд хотел ответить что-нибудь эдакое, но их перебранку прервал охранник:
— К нам ломится некто Вейлинг, — сообщил он Рунду. — Прогнать?
— В шею! — велел я.
Рунд вскинул брови.
— Впусти, — сказал он очевидно из вредности.
Вейлинг сперва просунул голову меж дверных створок, осторожно огляделся, потом вошел целиком. Его впустили по первой просьбе, и это его насторожило.
— Добрый эээ… — Вейлинг посмотрел в окно. — Как у вас принято в таких случаях говорить — день или ночь?
— Говорите «утро», — ответил Рунд. — Скоро начнет светать.
— Доброе утро… всем, — это неуверенное «всем» наводило на мысль, что кое-кто не должен принимать доброе пожелание на свой счет. — Я к господину Цансу.
Вейлинг подошел к Цансу и начал что-то торопливо бубнить про виртуальные игры — настолько торопливо, что и охранникам было понятно, что игры — всего лишь предлог. Но никто не стал говорить этого вслух.
— Бенедикт голоден, вы его заморите еще до суда, — неожиданно прорезалась Шишка.
Виттенгер высказался в том смысле, что, действительно, не плохо бы перекусить. Катя позвонила в ресторан, и я слышал, как она попросила поскорее прислать сэндвичей, печенья и кофе.
— Через десять минут, — сказала она нам.
Свет в холле немного приглушился. Все слегка вздрогнули, но увидев, что это хозяйничает Шишка, успокоились.
— Режет глаза, — пояснила она. Потом взяла меня за рукав и подвела к окну.
— Теперь видно… Федор, попробуйте посмотреть одним глазом на красную луну, другим на желтую.
— Зачем?
— Тогда можно будет загадать желание.
Глаза мешали друг другу.
— Не получается.
— И у меня… — с грустью сказала она.
Мы замолчали, разглядывая каждый свою луну: Шишка — красную, я — желтую.
Биоробот ввез тележку, заставленную тарелками с мясными и рыбными деликатесами, сырами нескольких сортов, икрой, грибами и чем-то мне неизвестным. Я насчитал дюжину бутылок — белое и красное вино, коньяк, водка, три сорта виски и черт знает, что за ликеры. Две огромные вазы с фруктами стояли на нижней полке. Там же дымился кофейник. Второй биоробот ввез тележку с посудой и столовыми приборами.
У Кати вытянулось лицо.
Шишка улыбалась во весь рот, но уловив мой строгий взгляд, тут же изобразила крайнее удивление:
— Вот это да! Спасибо, Катя, вы прелесть.
Виттенгер тоже сообразил, чья это работа, однако невозмутимо сказал:
— Катя, мне начинает у вас нравиться. Приступим, господа… Бенедикт, что останется — твое.
— Жлоб, — это было первое слово, услышанное мною от Бенедикта за весь день.
— Сейчас я тебя покормлю, — засуетилась Шишка, все еще опасаясь, что ее махинации откроются, и все яства увезут обратно.
Народ вышел из оцепенения и набросился на еду. Меня чуть не затоптали. Одна Катя не двинулась с места, она в уме подсчитывала убытки. И закуски и напитки были импортными, следовательно, дорогими. Брубер на еду даже не посмотрел, а сразу взялся за бутылку и стал соблазнять Цанса составить ему компанию. Цанс отказался, ограничившись чашкой кофе со сливками.
Захватив, кто сколько успел, публика рассредоточилась по диванам, креслам и углам. Я сел на ковер и привалился к окну, которое было до пола. Шишка, накормив Бенедикта, подошла ко мне с тарелкой салата.
— Почему ты украла курицу, если не ешь мяса?
— Ее ест инспектор.
Я мог бы спросить, откуда она знала, что ее найдет инспектор…
— Вкусно? — спросила она.
— Как все ворованное, — прожевав кусок копченой осетрины, ответил я. — Спасибо!
— Не за что, благодари Катю. Я же говорила — она хорошая. Вот повару от нее достанется…
Рунд и Виттенгер грызлись, кто из них главней. Не придя к единому мнению по этому вопросу, они взялись обсуждать другой: когда Виттенгер сможет увезти Бенедикта на Фаон. Инспектор настаивал, что полетит прямо завтра, Рунд отвечал, что и послезавтра — еще не поздно.
— А ночью корабли летают? — инспектор задал вопрос, которой постеснялся бы задать и ребенок.
— Летают, — ответил Рунд и с ехидцей добавил: — Подсвечивают дорогу прожектором и летят…
Брубер, пока был трезв, спорил с Цансом о том, что делать с моролингами. Опьянев, начал рассказывать анекдоты, до тошноты интеллектуальные.
— Я тут на днях узнал один прелюбопытнейший факт, — говорил он хихикая. — Вы, господин Цанс, конечно, не раз обращали внимание, что роденовский Мыслитель держит локоть правой руки на левом колене. Крайне неудобная поза, поверьте, я пробовал, но не буду говорить, где… Ха-ха. Думаете, почему он сидит именно так, а не иначе… Все дело в том, что изначально Роден планировал, что Мыслитель будет сидеть положив левую ногу на правую, тогда правый локоть, естественно, окажется на левой ноге. Но потом Роден решил, что такая поза слишком легкомысленна и велел натурщику опустить ногу, но что б тот переставил руку, сказать забыл. Вот так оно и вышло…
— Уже можно смеяться? — поинтересовался серьезный Цанс.
— А все смеются, разве вы не заметили? — огрызнулся Брубер.
Смеялись только Шишка и Вейлинг.
— Между прочим у нас тут присутствует один большой специалист по статуям, — со значением сказал Виттенгер и оглянулся на Бенедикта. Шишка перестала смеяться.
— Эй, оставь-ка икру, — крикнул я Вейлингу.
Он демонстративно отвернулся. Почему-то именно в это мгновение в гостиной наступила тишина.
— Замечательная история! — секунд пять спустя нарушила тишину Шишка. — Господа, я придумала, давайте каждый расскажет какую-нибудь историю. Лучше — настоящую, но чтобы она выглядела как выдумка. Или наоборот… Впрочем, кто как хочет. Обсуждать истории не будем — так легче для рассказчика. Вот господин писатель нас уже насмешил. Кто будет следующим?
— Вы предложили, вам и быть… — резонно заметил Цанс.
— Хорошо, но потом — вы.
Шишка поискала глазами, где б ей встать. Подошла к журнальному столику в середине холла.
— Я стих расскажу! — сообщила она публике. Мы зааплодировали.
— Там полировка, — Катя предупредила Шишкино желание встать на столик.
Приподняв ногу, Шишка посмотрела на ребристую подошву своего правого ботинка, потом зачем-то проверила и левый. На стол не полезла.
— Вот, слушайте… — сказала она и задекламировала:
Они заходят не спеша,
Садятся в круг и, не дыша,
Внимают ветру и огню,
Осенним страхам и дождю…
Здесь Шишка примолкла, но глядя на ее лицо, казалось, что она продолжает читать про себя. Пропустив примерно строфу, она закончила совсем загадочно:
Мне их не видно, им — меня,
Мы днем ждем ночи, ночью — дня,
Так будет год, затем — покой:
Я стану ими, они — мной.
Она поклонилась. Мы снова зааплодировали. Брубер, хлопавший громче всех, покрикивал «браво-браво».
— Кем же вы станете, Шишка? — спросил он, когда умолкли аплодисменты.
— Стих был про моролингов, — ответила Шишка, тушуясь. Она отошла к окну и села на пол, скрестив ноги. — Профессор, ваша очередь!
— Неужели моя? — излишне бодро уточнил Цанс. — Полагаю, от меня тоже ждут что-нибудь о моролингах…
— Не надо, профессор. О моролингах расскажу я!
В первое мгновение никто не понял, кто это сказал.
Говорил Бенедикт.
— Опять прорезался, — ухмыльнулся Виттенгер. — Валяй, рассказывай. — И, спохватившись: — Погоди, это случайно не чистосердечное признание? Надо записать…
— Нет, инспектор. это не признание, — огорчил инспектора Бенедикт и ни с того, ни с сего спросил: — Прием пищи все закончили?
— Вы собираетесь рассказать нам что-то неудобоваримое? — прозорливо предположил Брубер.
— В определенном смысле — да. История, точнее, первобытный миф, который я собираюсь рассказать вам, не входит в разряд застольных. Я реконструировал его по записям Спенсера и еще по нескольким источникам. Как вы, наверное, поняли, миф сочинили моролинги. Сочинили его в те времена, когда они еще не назвались моролингами. Иными словами, миф принадлежит индейцам-кивара из клана шелеста листвы. Но европейцы услышали его от кивара-муравьедов, поэтому в отношении данного мифа установление авторства является отдельной проблемой, весьма непростой. Например, Спенсер считает, что…
— Бенедикт, вы тянете время, — сказал Рунд тоном экзаменатора.
— Разумеется, тяну, — не растерялся тот. — Должен же я припомнить все детали. Ладно, на ходу сообразим. Итак, случилось это в давние-давние времена, когда Земля была еще совсем молода, как и люди, заселявшие ее в то далекое время. Ветер, в частности тот, из-за которого шелестела листва, тоже был молод, поэтому часто путал север с югом, а запад — с Луной. И вот, однажды, когда он снова потерял дорогу, его занесло на Луну, где жили демоны. Вместе с собою ветер занес на Луну множество земных запахов, незнакомых демонам. Например, запах пива из клубней маниока. Пива, как вы понимаете, у демонов не было. Занес он еще много разных земных запахов, и среди них был тот, который заставил демонов позабыть об их демонских делах, собрать вещи и полететь туда, откуда прилетел ветер, то есть — на Землю. Демоны спустились на Землю и пошли на запах. Шли они шли и пришли в одну деревню, где жили индейцы. Мужчин в деревни на тот момент не было — они ушли на охоту. Женщины, дожидаясь мужчин, терли крахмал из сердцевины пальмы, чтобы испечь лепешки как раз к приходу своих мужей.
Надо сказать, что демоны никогда не видели настоящих женщин, и вот почему. Великая Праматерь, породившая всех людей, сначала породила демонов. Их родилось десять штук, они были злы, капризны и неблагодарны, и Великой Праматери они не понравились. Поэтому она сослала их на Луну, а только потом породила людей, то есть мужчин и женщин. Демоны несколько раз пытались сами создать себе женщин. Они лепили их из лунного песка, который на Луне в изобилии. Женщины получались не слишком красивыми и очень недолговечными, поэтому мы сейчас видим на Луне столько кратеров…
— Одну секунду, — прервал рассказчика Цанс. — Бенедикт, если вы собираетесь включить эту легенду в вашу диссертацию, то у оппонентов обязательно возникнут вопросы. Во-первых, откуда индейцы узнали про кратеры. Я полагаю, это поздняя вставка — вполне в духе Спенсера, и вам не следует ее оставлять, как оригинальную. Во-вторых, что за женщин лепили демоны из лунного песка, если они никогда женщин не видели. В-третьих, почему от женщин, какими бы они не были, должны остаться кратеры?
Бенедикт вежливо кивнул своему научному руководителю, как бы соглашаясь с его доводами, кашлянул и ответил:
— Отвечу по порядку. Сначала о кратерах. Разумеется, индейцы не называли кратеры кратерами. Остатки демонских женщин они назвали «сумайи-гломаватло-чебуге-акубуге», то есть нечто «пятнисто-кроглое-на-круглом». Если это не кратеры, то я не Бенедикт, и мы не на Ауре. Разнообразие кратеров наводит на мысль, что демоны пробовали лепить женщин самых разных размеров и форм — это ответ на второй и третий вопросы.
Едва он закончил, как вступил Брубер:
— Не понимаю, почему вы сказали, что ваша легенда не из разряда застольных, — сказал он, раскуривая сигару. — Мы выпили, закусили, самое время поговорить о женщинах. Шишка вы не против?
Шишка взмолилась:
— Дайте Бенедикту дорассказать! Хоть про демонов, хоть про женщин, но пусть говорит он, а не вы.
Бенедикт, убедившись, что больше никто не собирается встревать, продолжил рассказывать тем же, слегка театрализованным, манером:
— Итак, демоны увидели женщин. Они принюхались. Запах, приведший их на Землю исходил не от пальмового крахмала, а от женщин, и это открытие их еще больше возбудило. Но что делать дальше, они не знали. Поэтому решили дождаться мужчин и посмотреть, как те обращаются с женщинами. Демоны спрятались в ветвях высокого дерева, которое росло возле поляны, где женщины сообща готовили ужин.
По поводу того, как нас встречать, единого мнения не было.
— Где тебя черти носят? — осведомился инспектор у меня. — Вы знаете, что здесь творилось? — спросил он Рунда.
— Ой, Фёдор, мы вас заждались! — радостно воскликнула Шишка, назвав себя, почему-то, во множественном числе.
До меня дошло, что массовость Виттенгеру требовалась для поддержки: во-первых, соотечественники в обиду не дадут, во-вторых, если Рунд вздумает выкинуть какую-нибудь пакость, найдутся свидетели, которые подтвердят, что инспектор сломал ему шею в порядке самообороны. Подумал ли Рунд о чем то подобном, мне не известно, однако он спросил:
— Что за собрание, полковник?
— Какой-то идиот, — и Виттенгер выразительно посмотрел на меня, — распустил слух, будто мы взяли в плен моролинга. Они, — он показал на Цанса и Брубера, — представители общественности. Та дама в черном свитере — знакомая Бенедикта, единственный человек, с кем он разговаривает.
Рунд пожал плечами, мол, что взять с полицейского. Все ключевые места в гостиной были уже заняты, поэтому Рунд велел своему охраннику подыскать себе другое место, а кресло, в котором он сидел, передвинуть в центр гостиной, ближе к камину.
— Почему сняли наручники? — заняв кресло, спросил он строго.
— Вы бы их сами поносили, — огрызнулась Шишка.
Охранник пожаловался:
— Босс, наверху собирается толпа. Ждут приезда журналистов, они вылетели из Амазонии несмотря на ураган.
— Нам только журналистов не хватало!
— Подумаешь, один из них и так уже здесь, — вставил Брубер и «кхыкнул».
— Вы это о ком? — спросил его Рунд.
Я ответил:
— Успокойтесь, это он обо мне.
— Ну тогда ладно… — облегченно вымолвил Рунд. — Что будем делать, полковник?
Виттенгер понял, что между мной и Рундом состоялся какой-то разговор. Одним только взглядом он говорил мне: «Ты либо со мной, либо с ним». «С тобой, с тобой», — отвечал я ему проникновенно. Вырисовывался чрезвычайно сложный любовный многоугольник: Виттенгер ревновал меня и власть к Рунду, Шишку — к Бенедикту, Цанс ревновал Бенедикта к Шишке, Бенедикт — Шишку ко всем, к кому она обращалась. Не вовлеченными во все это любовные — в широком смысле — перипетии оказались только Брубер, Катя и охранники, но и за ними, думаю, дело не станет. Например, оба охранника довольно благосклонно поглядывали на Катю, а Брубер мог приревновать моролингов к Цансу и Бенедикту.
— До завтра как-нибудь продержимся. А завтра я увезу Эппеля на Фаон, — изложил свой план Виттенгер.
— К чему такая спешка? — возразил Рунд.
— Если бы я спешил, то увез бы Эппеля сегодня.
Рунд хотел ответить что-нибудь эдакое, но их перебранку прервал охранник:
— К нам ломится некто Вейлинг, — сообщил он Рунду. — Прогнать?
— В шею! — велел я.
Рунд вскинул брови.
— Впусти, — сказал он очевидно из вредности.
Вейлинг сперва просунул голову меж дверных створок, осторожно огляделся, потом вошел целиком. Его впустили по первой просьбе, и это его насторожило.
— Добрый эээ… — Вейлинг посмотрел в окно. — Как у вас принято в таких случаях говорить — день или ночь?
— Говорите «утро», — ответил Рунд. — Скоро начнет светать.
— Доброе утро… всем, — это неуверенное «всем» наводило на мысль, что кое-кто не должен принимать доброе пожелание на свой счет. — Я к господину Цансу.
Вейлинг подошел к Цансу и начал что-то торопливо бубнить про виртуальные игры — настолько торопливо, что и охранникам было понятно, что игры — всего лишь предлог. Но никто не стал говорить этого вслух.
— Бенедикт голоден, вы его заморите еще до суда, — неожиданно прорезалась Шишка.
Виттенгер высказался в том смысле, что, действительно, не плохо бы перекусить. Катя позвонила в ресторан, и я слышал, как она попросила поскорее прислать сэндвичей, печенья и кофе.
— Через десять минут, — сказала она нам.
Свет в холле немного приглушился. Все слегка вздрогнули, но увидев, что это хозяйничает Шишка, успокоились.
— Режет глаза, — пояснила она. Потом взяла меня за рукав и подвела к окну.
— Теперь видно… Федор, попробуйте посмотреть одним глазом на красную луну, другим на желтую.
— Зачем?
— Тогда можно будет загадать желание.
Глаза мешали друг другу.
— Не получается.
— И у меня… — с грустью сказала она.
Мы замолчали, разглядывая каждый свою луну: Шишка — красную, я — желтую.
Биоробот ввез тележку, заставленную тарелками с мясными и рыбными деликатесами, сырами нескольких сортов, икрой, грибами и чем-то мне неизвестным. Я насчитал дюжину бутылок — белое и красное вино, коньяк, водка, три сорта виски и черт знает, что за ликеры. Две огромные вазы с фруктами стояли на нижней полке. Там же дымился кофейник. Второй биоробот ввез тележку с посудой и столовыми приборами.
У Кати вытянулось лицо.
Шишка улыбалась во весь рот, но уловив мой строгий взгляд, тут же изобразила крайнее удивление:
— Вот это да! Спасибо, Катя, вы прелесть.
Виттенгер тоже сообразил, чья это работа, однако невозмутимо сказал:
— Катя, мне начинает у вас нравиться. Приступим, господа… Бенедикт, что останется — твое.
— Жлоб, — это было первое слово, услышанное мною от Бенедикта за весь день.
— Сейчас я тебя покормлю, — засуетилась Шишка, все еще опасаясь, что ее махинации откроются, и все яства увезут обратно.
Народ вышел из оцепенения и набросился на еду. Меня чуть не затоптали. Одна Катя не двинулась с места, она в уме подсчитывала убытки. И закуски и напитки были импортными, следовательно, дорогими. Брубер на еду даже не посмотрел, а сразу взялся за бутылку и стал соблазнять Цанса составить ему компанию. Цанс отказался, ограничившись чашкой кофе со сливками.
Захватив, кто сколько успел, публика рассредоточилась по диванам, креслам и углам. Я сел на ковер и привалился к окну, которое было до пола. Шишка, накормив Бенедикта, подошла ко мне с тарелкой салата.
— Почему ты украла курицу, если не ешь мяса?
— Ее ест инспектор.
Я мог бы спросить, откуда она знала, что ее найдет инспектор…
— Вкусно? — спросила она.
— Как все ворованное, — прожевав кусок копченой осетрины, ответил я. — Спасибо!
— Не за что, благодари Катю. Я же говорила — она хорошая. Вот повару от нее достанется…
Рунд и Виттенгер грызлись, кто из них главней. Не придя к единому мнению по этому вопросу, они взялись обсуждать другой: когда Виттенгер сможет увезти Бенедикта на Фаон. Инспектор настаивал, что полетит прямо завтра, Рунд отвечал, что и послезавтра — еще не поздно.
— А ночью корабли летают? — инспектор задал вопрос, которой постеснялся бы задать и ребенок.
— Летают, — ответил Рунд и с ехидцей добавил: — Подсвечивают дорогу прожектором и летят…
Брубер, пока был трезв, спорил с Цансом о том, что делать с моролингами. Опьянев, начал рассказывать анекдоты, до тошноты интеллектуальные.
— Я тут на днях узнал один прелюбопытнейший факт, — говорил он хихикая. — Вы, господин Цанс, конечно, не раз обращали внимание, что роденовский Мыслитель держит локоть правой руки на левом колене. Крайне неудобная поза, поверьте, я пробовал, но не буду говорить, где… Ха-ха. Думаете, почему он сидит именно так, а не иначе… Все дело в том, что изначально Роден планировал, что Мыслитель будет сидеть положив левую ногу на правую, тогда правый локоть, естественно, окажется на левой ноге. Но потом Роден решил, что такая поза слишком легкомысленна и велел натурщику опустить ногу, но что б тот переставил руку, сказать забыл. Вот так оно и вышло…
— Уже можно смеяться? — поинтересовался серьезный Цанс.
— А все смеются, разве вы не заметили? — огрызнулся Брубер.
Смеялись только Шишка и Вейлинг.
— Между прочим у нас тут присутствует один большой специалист по статуям, — со значением сказал Виттенгер и оглянулся на Бенедикта. Шишка перестала смеяться.
— Эй, оставь-ка икру, — крикнул я Вейлингу.
Он демонстративно отвернулся. Почему-то именно в это мгновение в гостиной наступила тишина.
— Замечательная история! — секунд пять спустя нарушила тишину Шишка. — Господа, я придумала, давайте каждый расскажет какую-нибудь историю. Лучше — настоящую, но чтобы она выглядела как выдумка. Или наоборот… Впрочем, кто как хочет. Обсуждать истории не будем — так легче для рассказчика. Вот господин писатель нас уже насмешил. Кто будет следующим?
— Вы предложили, вам и быть… — резонно заметил Цанс.
— Хорошо, но потом — вы.
Шишка поискала глазами, где б ей встать. Подошла к журнальному столику в середине холла.
— Я стих расскажу! — сообщила она публике. Мы зааплодировали.
— Там полировка, — Катя предупредила Шишкино желание встать на столик.
Приподняв ногу, Шишка посмотрела на ребристую подошву своего правого ботинка, потом зачем-то проверила и левый. На стол не полезла.
— Вот, слушайте… — сказала она и задекламировала:
Они заходят не спеша,
Садятся в круг и, не дыша,
Внимают ветру и огню,
Осенним страхам и дождю…
Здесь Шишка примолкла, но глядя на ее лицо, казалось, что она продолжает читать про себя. Пропустив примерно строфу, она закончила совсем загадочно:
Мне их не видно, им — меня,
Мы днем ждем ночи, ночью — дня,
Так будет год, затем — покой:
Я стану ими, они — мной.
Она поклонилась. Мы снова зааплодировали. Брубер, хлопавший громче всех, покрикивал «браво-браво».
— Кем же вы станете, Шишка? — спросил он, когда умолкли аплодисменты.
— Стих был про моролингов, — ответила Шишка, тушуясь. Она отошла к окну и села на пол, скрестив ноги. — Профессор, ваша очередь!
— Неужели моя? — излишне бодро уточнил Цанс. — Полагаю, от меня тоже ждут что-нибудь о моролингах…
— Не надо, профессор. О моролингах расскажу я!
В первое мгновение никто не понял, кто это сказал.
Говорил Бенедикт.
— Опять прорезался, — ухмыльнулся Виттенгер. — Валяй, рассказывай. — И, спохватившись: — Погоди, это случайно не чистосердечное признание? Надо записать…
— Нет, инспектор. это не признание, — огорчил инспектора Бенедикт и ни с того, ни с сего спросил: — Прием пищи все закончили?
— Вы собираетесь рассказать нам что-то неудобоваримое? — прозорливо предположил Брубер.
— В определенном смысле — да. История, точнее, первобытный миф, который я собираюсь рассказать вам, не входит в разряд застольных. Я реконструировал его по записям Спенсера и еще по нескольким источникам. Как вы, наверное, поняли, миф сочинили моролинги. Сочинили его в те времена, когда они еще не назвались моролингами. Иными словами, миф принадлежит индейцам-кивара из клана шелеста листвы. Но европейцы услышали его от кивара-муравьедов, поэтому в отношении данного мифа установление авторства является отдельной проблемой, весьма непростой. Например, Спенсер считает, что…
— Бенедикт, вы тянете время, — сказал Рунд тоном экзаменатора.
— Разумеется, тяну, — не растерялся тот. — Должен же я припомнить все детали. Ладно, на ходу сообразим. Итак, случилось это в давние-давние времена, когда Земля была еще совсем молода, как и люди, заселявшие ее в то далекое время. Ветер, в частности тот, из-за которого шелестела листва, тоже был молод, поэтому часто путал север с югом, а запад — с Луной. И вот, однажды, когда он снова потерял дорогу, его занесло на Луну, где жили демоны. Вместе с собою ветер занес на Луну множество земных запахов, незнакомых демонам. Например, запах пива из клубней маниока. Пива, как вы понимаете, у демонов не было. Занес он еще много разных земных запахов, и среди них был тот, который заставил демонов позабыть об их демонских делах, собрать вещи и полететь туда, откуда прилетел ветер, то есть — на Землю. Демоны спустились на Землю и пошли на запах. Шли они шли и пришли в одну деревню, где жили индейцы. Мужчин в деревни на тот момент не было — они ушли на охоту. Женщины, дожидаясь мужчин, терли крахмал из сердцевины пальмы, чтобы испечь лепешки как раз к приходу своих мужей.
Надо сказать, что демоны никогда не видели настоящих женщин, и вот почему. Великая Праматерь, породившая всех людей, сначала породила демонов. Их родилось десять штук, они были злы, капризны и неблагодарны, и Великой Праматери они не понравились. Поэтому она сослала их на Луну, а только потом породила людей, то есть мужчин и женщин. Демоны несколько раз пытались сами создать себе женщин. Они лепили их из лунного песка, который на Луне в изобилии. Женщины получались не слишком красивыми и очень недолговечными, поэтому мы сейчас видим на Луне столько кратеров…
— Одну секунду, — прервал рассказчика Цанс. — Бенедикт, если вы собираетесь включить эту легенду в вашу диссертацию, то у оппонентов обязательно возникнут вопросы. Во-первых, откуда индейцы узнали про кратеры. Я полагаю, это поздняя вставка — вполне в духе Спенсера, и вам не следует ее оставлять, как оригинальную. Во-вторых, что за женщин лепили демоны из лунного песка, если они никогда женщин не видели. В-третьих, почему от женщин, какими бы они не были, должны остаться кратеры?
Бенедикт вежливо кивнул своему научному руководителю, как бы соглашаясь с его доводами, кашлянул и ответил:
— Отвечу по порядку. Сначала о кратерах. Разумеется, индейцы не называли кратеры кратерами. Остатки демонских женщин они назвали «сумайи-гломаватло-чебуге-акубуге», то есть нечто «пятнисто-кроглое-на-круглом». Если это не кратеры, то я не Бенедикт, и мы не на Ауре. Разнообразие кратеров наводит на мысль, что демоны пробовали лепить женщин самых разных размеров и форм — это ответ на второй и третий вопросы.
Едва он закончил, как вступил Брубер:
— Не понимаю, почему вы сказали, что ваша легенда не из разряда застольных, — сказал он, раскуривая сигару. — Мы выпили, закусили, самое время поговорить о женщинах. Шишка вы не против?
Шишка взмолилась:
— Дайте Бенедикту дорассказать! Хоть про демонов, хоть про женщин, но пусть говорит он, а не вы.
Бенедикт, убедившись, что больше никто не собирается встревать, продолжил рассказывать тем же, слегка театрализованным, манером:
— Итак, демоны увидели женщин. Они принюхались. Запах, приведший их на Землю исходил не от пальмового крахмала, а от женщин, и это открытие их еще больше возбудило. Но что делать дальше, они не знали. Поэтому решили дождаться мужчин и посмотреть, как те обращаются с женщинами. Демоны спрятались в ветвях высокого дерева, которое росло возле поляны, где женщины сообща готовили ужин.