Страница:
— А лично вам часто снятся предки? — с ехидцей спросил Цанс, пришедший на помощь Бенедикту.
— Лично мне — ни разу, но мои родители, слава богу, еще живы.
— А бабушки и дедушки, прабабушки и прадедушки?
Семин задумался.
— Вроде нет, — нехотя признал он. — Они остались жить на Земле, и я их практически не помню.
— Как бы то ни было, — подытожил Цанс, — культа предков вы не исповедуете. Это заметно хотя бы по тому, как резко вы высказываетесь о ваших научных предшественниках. Но от моролингов вы требуете безоговорочного почитания предков. Вы попались на стереотип: раз отсталые туземцы, значит пляски полуголыми вокруг костра, жертвоприношения душам предков, наркотический транс, галлюциногены вместо аспирина и так далее, и тому подобное. Все совсем не так. И сведения Спенсер получал не из третьих рук…
— Конечно не из третьих! — подхватил Бенедикт. В помощи учителя он больше не нуждался. — После посещения Лабрии, Спенсер лично встретился с кем-то из кивара, и индеец рассказал ему о культе ворчу. По словам информатора, культ ворчу справляется каждым моролингом строго индивидуально. Зато нет ни строго регламентированного времени для ворчу, ни определенного места. Часто моролингам приходилось прерывать охоту, поскольку одному из охотников вдруг срочно понадобилось свершить ворчу . Тогда другие охотники отходили на некоторое расстояние, чтобы не видеть и не слышать свершавшего ворчу . Информатор рассказал, будто однажды он случайно увидел моролинга, свершавшего ворчу. Сам Спенсер прекрасно отдавал себе отчет в том, что свидетельство информатора может быть обыкновенной выдумкой, ибо кивара-муравьеды славятся своим умением сочинять небылицы. Мало правдоподобно, что бы моролинг не почувствовал присутствия постороннего…
Тут произошло нечто для меня неожиданное: сказав последнюю фразу, Бенедикт резко повернул голову в мою сторону и посмотрел мне прямо в глаза. Я улыбнулся и покивал. Наверное, Бенедикт давно меня заметил и долго выбирал (а может — подготавливал) момент, чтобы дать мне знать, что я замечен.
Бенедикт снова повернулся к коллегам. Те тоже крутанули головами, но на кого посмотрел Бенедикт, они не уловили. Бенедикт продолжил:
— … впрочем, кивара славятся не только выдумкой, но и любопытством. Любопытство могло пересилить страх перед смертью, ведь всякого, кто увидит свершающего ворчу, ждет неминуемая расправа.
— Вы говорите об этом ужасающем ритуале, когда с пойманного врага живьем сдирают кожу, из которой потом изготавливают ритуальную одежду? — перебил Бенедикта Чигур. Бенедикт возразил:
— Во-первых, не следует верить всему, что пишет Брубер. Кивара шелеста листвы снимают кожу с мертвого врага, а не с живого. Сначала врага убивают. После переселения на Ауру, у кивара-моролингов врагов не стало, поэтому Брубер, так сказать, экстраполировал… Вы не согласны? — обратился он к ухмылявшемуся доценту Семину.
Тот встрепенулся:
— Скорее, хочу добавить. Но фактически вы сами уже все сказали. Раз информатор остался жив, то либо он ничего не видел, либо видел очень немногое: столкнувшись с моролингом он попросту убежал. А на бегу сочинил историю для заезжих исследователей, ведь Спенсер и его предшественники за информацию платили, и платили немало.
— Ваш сарказм мне понятен. Чтобы его немного поубавилось, скажу, что сразу после беседы со Спенсером информатор исчез. А через день Спенсер обнаружил в своем фургоне плетеный мешочек, куда информатор спрятал полученную от Спенсера плату. Совершенно очевидно, что информатор исчез благодаря моролингам, а те зря людей не убивают. Поэтому информатору стоит верить…
— Так что же он сказал? — поторопил Чигур призадумавшегося о чем-то Бенедикта. Но Бенедикт никуда не спешил и продолжил только после двадцатисекундной паузы.
— Информатор видел, как моролинг, оставшись один, остановился и стал искать кого-то глазами, но не так, как охотник всматривается в джунгли, ища добычу. А так, будто кто-то — может быть сам ворча — был прямо перед ним, оставаясь при этом невидимым. Затем моролинг стал звать, называя какое-то странное слово, никак не переводимое.
— Простите, — снова перебил его Чигур. — Откуда куда непереводимое?
— По словам информатора, он слышал набор звуков, вполне членораздельный, но ничего не значащий ни на одном из известных информатору языков. Информатор предположил, что моролинг произносил имя. Слово «ворчу» моролинг не произносил. Повторив несколько раз это странное слово, моролинг замолчал и стал, наоборот, внимательно слушать. Именно слушать, а не вслушиваться. А выслушав, вежливо поблагодарил невидимого собеседника и удалился к своим соплеменникам.
— И это все? — разочарованно протянул Чигур.
— Нет, не все. Через неделю, Спенсер, уже от другого информатора, узнал имя одного из моролингов. Спенсер клянется всем своим ученым авторитетом, что имя моролинга и то слово, которое произносил моролинг во время ворчу, одинаковы с точностью до прочтения наоборот.
— Сатанинская месса, да и только, — пробормотал Семин. По интонации я понял, что он уже слышал эту историю.
Чигур предположил:
— Спенсер намекает, что моролинг во время свершения ворчи произносил свое собственное имя, но шиворот-навыворот?
— Он был вынужден сделать такой вывод, — подтвердил Бенедикт.
— А доказательства?
— Он их не нашел. Тот, кто свершал ворчу и тот, чье имя впоследствии узнал Спенсер, могли оказаться разными людьми. Но я так не думаю.
— Вы говорили, что моролинги выделялись среди остальных индейцев-кивара некой специализацией. О какой специализации шла речь? — спросил академик.
— В двух словах не скажешь. У кивара, вообще, довольно сложная система всевозможных табу. Например, клан шелеста листвы имел право охотиться только на полосатую дичь. Взамен, другие кланы не имели права по собственному желанию устраивать солнечные затмения. Даже вызывать или прекращать дождь они не имели права.
— Хм, как в анекдоте… — раздался смешок со стороны слушателей, не принимавших участия в споре.
— В каком анекдоте? — живо обернулся Чигур.
Студент, вспомнивший анекдот, был чрезвычайно польщен тем, что привлек внимание самого академика. Немного краснея и путаясь он стал пересказывать:
— Старый анекдот про распределение обязанностей между мужем и женой. Муж решает глобальные вопросы, а жена — мелкие, например… — он запнулся, — например такие как…
— А, слышал, — оборвав студента на полуслове, отмахнулся Чигур. Академик не улыбнулся даже из вежливости. — Сейчас нам предстоит решить действительно глобальный вопрос: ждать, когда у господина писателя закончатся автографы, или идти по домам.
Бенедикт громко сказал:
— Пусть катится к моролингам!
Участники дискуссии ничего другого от него не ожидали.
— Бенедикт, лично вам я разрешаю охотиться на неполосатую дичь, — благодушно сказал Чигур. — Но к солнечным затмениям не прикасайтесь.
— Слушаюсь! — радостно согласился Бенедикт.
— Пойду узнаю… — пробормотал Цанс и направился к Бруберу.
— Не понимаю, — сказал Семин, — в романе он изобразил моролингов сущими исчадьями ада, а теперь требует, чтобы им отдали всю планету.
— Комплекс вины, — уверенно ответил Бенедикт, — совесть замучила. — Да бог с ним, — отмахнулся Чигур, — но, признаюсь, вы меня заинтриговали. Откуда вы так много знаете о моролингах?
— Они — тема одной из глав моей магистерской диссертации, — ответил Бенедикт, — весной я собираюсь ее представить.
— Любопытно… И каково же ваше объяснение этим их ворчу и словам наоборот?
Семин довольно потирал руки. Чигур вынуждал Бенедикта сказать что-то содержательное, а оппонента, говорящего содержательные вещи, легче критиковать. Цанса, всегда готового заступиться за ученика, поблизости не было.
— Пока это только гипотеза… — начал тянуть время Бенедикт. — Она опирается на существование вселенной с обратной стрелой времени…
— Ах, ну конечно! — влез раньше времени Семин. — Конечно господин Эппель задействует теоретическую физику, в которой антропологи не смыслят не бельмеса!
— Я — смыслю, — твердо сказал Чигур.
— …следовательно, существую, — буквально одними губами дополнил Бенедикт.
Академик то ли не расслышал, то ли сделал вид, что не расслышал.
— Хорошо, продолжайте, — сказал Бенедикту Семин.
Студента выручило появление Цанса и Брубера.
— Ну-с, пойдемте, — сказал Цанс, — я попросил накрыть нам столик внизу. Вы проголодались? — спросил он Брубера.
— Пожалуй…
— Это к лучшему. В нашу столовую надо ходить голодным.
Как я понял, кроме Брубера, приглашение относилось к Чигуру, Семину и еще двум преподавателям. Вшестером они пошли на выход. Впереди шел Брубер. У выхода из аудитории какая-то поклонница открыла Бруберу дверь и встала сбоку, почтительно придерживая створку. Бенедикт, шедший до этого позади всех, обогнал Брубера и проскочил в дверь перед его носом. Поклонницу студент поблагодарил быстрым кивком.
— Ну и тип, — сказал я Шишке, которой не удалось повторить маневр Бенедикта из-за широкой спины Семина.
Она невинно похлопала ресницами.
Выйдя из аудитории, я натолкнулся на ту же компанию: Цанс и четверо преподавателей стояли на балюстраде и нетерпеливо переминались с ноги на ногу. В метрах десяти от них, облокотившись о перила, беседовали Брубер и Бенедикт. Не похоже, что бы Бенедикт просил у Брубера автограф.
— Они знакомы? — спросил я неизвестно у кого, потому что Шишка, секунду назад стоявшая позади меня, исчезла так же внезапно, как и появилась.
Я подошел к Цансу.
— Профессор, пока вы не ушли, разрешите один вопрос…
— Я слушаю.
— Вы не знаете человека по фамилии Рунд?
— Рунд? — удивленно переспросил Цанс. — Какой Рунд?
— Возможно, он и Корно были знакомы.
Цанс стал задумчиво приглаживать брови.
— Да, — сказал он, — был такой физик…
— Был?
— Я лет пять о нем ничего не слышал. Вы говорите, он и Корно…
— Это не точно. Всего лишь слухи. А чем занимался этот физик?
— Субквантовыми вычислениями, кажется… Да, он несколько раз пытался найти ошибку в моей теореме об аттракторах. В те времена многие пытались меня опровергнуть. Потом он куда-то пропал. Наверное понял, что доказательство безупречно и занялся чем-нибудь другим, более полезным… — Цанс самодовольно усмехнулся, — … для науки. Или, как Корно, ушел в бизнес.
— Может быть… А где он жил?
— По-моему, он был с Ауры. Так он что, снова объявился?
— Пока нет, я думал, вы мне подскажете, как его найти.
Пора было сменить тему. Я заметил:
— Бенедикт и Брубер что-то долго болтают.
— Наверное, о моролингах, — предположил Цанс.
— До сегодняшнего дня они общались?
— Бенедикт собирал материал о моролингах. Возможно, что и общались. Но он мне никогда не рассказывал.
— Скрытный студент!
— Это точно, — согласился Цанс. — Ну наконец-то! Кажется, наговорились…
Брубер возвращался к преподавателям. Бенедикт перескочил через перила на «кошмар Мебиуса» и поехал вниз.
Ну вот, думал я, не хватало еще мне за студентами бегать.
На обед меня не пригласили, и я полетел домой переваривать накопленную информацию.
11
12
— Лично мне — ни разу, но мои родители, слава богу, еще живы.
— А бабушки и дедушки, прабабушки и прадедушки?
Семин задумался.
— Вроде нет, — нехотя признал он. — Они остались жить на Земле, и я их практически не помню.
— Как бы то ни было, — подытожил Цанс, — культа предков вы не исповедуете. Это заметно хотя бы по тому, как резко вы высказываетесь о ваших научных предшественниках. Но от моролингов вы требуете безоговорочного почитания предков. Вы попались на стереотип: раз отсталые туземцы, значит пляски полуголыми вокруг костра, жертвоприношения душам предков, наркотический транс, галлюциногены вместо аспирина и так далее, и тому подобное. Все совсем не так. И сведения Спенсер получал не из третьих рук…
— Конечно не из третьих! — подхватил Бенедикт. В помощи учителя он больше не нуждался. — После посещения Лабрии, Спенсер лично встретился с кем-то из кивара, и индеец рассказал ему о культе ворчу. По словам информатора, культ ворчу справляется каждым моролингом строго индивидуально. Зато нет ни строго регламентированного времени для ворчу, ни определенного места. Часто моролингам приходилось прерывать охоту, поскольку одному из охотников вдруг срочно понадобилось свершить ворчу . Тогда другие охотники отходили на некоторое расстояние, чтобы не видеть и не слышать свершавшего ворчу . Информатор рассказал, будто однажды он случайно увидел моролинга, свершавшего ворчу. Сам Спенсер прекрасно отдавал себе отчет в том, что свидетельство информатора может быть обыкновенной выдумкой, ибо кивара-муравьеды славятся своим умением сочинять небылицы. Мало правдоподобно, что бы моролинг не почувствовал присутствия постороннего…
Тут произошло нечто для меня неожиданное: сказав последнюю фразу, Бенедикт резко повернул голову в мою сторону и посмотрел мне прямо в глаза. Я улыбнулся и покивал. Наверное, Бенедикт давно меня заметил и долго выбирал (а может — подготавливал) момент, чтобы дать мне знать, что я замечен.
Бенедикт снова повернулся к коллегам. Те тоже крутанули головами, но на кого посмотрел Бенедикт, они не уловили. Бенедикт продолжил:
— … впрочем, кивара славятся не только выдумкой, но и любопытством. Любопытство могло пересилить страх перед смертью, ведь всякого, кто увидит свершающего ворчу, ждет неминуемая расправа.
— Вы говорите об этом ужасающем ритуале, когда с пойманного врага живьем сдирают кожу, из которой потом изготавливают ритуальную одежду? — перебил Бенедикта Чигур. Бенедикт возразил:
— Во-первых, не следует верить всему, что пишет Брубер. Кивара шелеста листвы снимают кожу с мертвого врага, а не с живого. Сначала врага убивают. После переселения на Ауру, у кивара-моролингов врагов не стало, поэтому Брубер, так сказать, экстраполировал… Вы не согласны? — обратился он к ухмылявшемуся доценту Семину.
Тот встрепенулся:
— Скорее, хочу добавить. Но фактически вы сами уже все сказали. Раз информатор остался жив, то либо он ничего не видел, либо видел очень немногое: столкнувшись с моролингом он попросту убежал. А на бегу сочинил историю для заезжих исследователей, ведь Спенсер и его предшественники за информацию платили, и платили немало.
— Ваш сарказм мне понятен. Чтобы его немного поубавилось, скажу, что сразу после беседы со Спенсером информатор исчез. А через день Спенсер обнаружил в своем фургоне плетеный мешочек, куда информатор спрятал полученную от Спенсера плату. Совершенно очевидно, что информатор исчез благодаря моролингам, а те зря людей не убивают. Поэтому информатору стоит верить…
— Так что же он сказал? — поторопил Чигур призадумавшегося о чем-то Бенедикта. Но Бенедикт никуда не спешил и продолжил только после двадцатисекундной паузы.
— Информатор видел, как моролинг, оставшись один, остановился и стал искать кого-то глазами, но не так, как охотник всматривается в джунгли, ища добычу. А так, будто кто-то — может быть сам ворча — был прямо перед ним, оставаясь при этом невидимым. Затем моролинг стал звать, называя какое-то странное слово, никак не переводимое.
— Простите, — снова перебил его Чигур. — Откуда куда непереводимое?
— По словам информатора, он слышал набор звуков, вполне членораздельный, но ничего не значащий ни на одном из известных информатору языков. Информатор предположил, что моролинг произносил имя. Слово «ворчу» моролинг не произносил. Повторив несколько раз это странное слово, моролинг замолчал и стал, наоборот, внимательно слушать. Именно слушать, а не вслушиваться. А выслушав, вежливо поблагодарил невидимого собеседника и удалился к своим соплеменникам.
— И это все? — разочарованно протянул Чигур.
— Нет, не все. Через неделю, Спенсер, уже от другого информатора, узнал имя одного из моролингов. Спенсер клянется всем своим ученым авторитетом, что имя моролинга и то слово, которое произносил моролинг во время ворчу, одинаковы с точностью до прочтения наоборот.
— Сатанинская месса, да и только, — пробормотал Семин. По интонации я понял, что он уже слышал эту историю.
Чигур предположил:
— Спенсер намекает, что моролинг во время свершения ворчи произносил свое собственное имя, но шиворот-навыворот?
— Он был вынужден сделать такой вывод, — подтвердил Бенедикт.
— А доказательства?
— Он их не нашел. Тот, кто свершал ворчу и тот, чье имя впоследствии узнал Спенсер, могли оказаться разными людьми. Но я так не думаю.
— Вы говорили, что моролинги выделялись среди остальных индейцев-кивара некой специализацией. О какой специализации шла речь? — спросил академик.
— В двух словах не скажешь. У кивара, вообще, довольно сложная система всевозможных табу. Например, клан шелеста листвы имел право охотиться только на полосатую дичь. Взамен, другие кланы не имели права по собственному желанию устраивать солнечные затмения. Даже вызывать или прекращать дождь они не имели права.
— Хм, как в анекдоте… — раздался смешок со стороны слушателей, не принимавших участия в споре.
— В каком анекдоте? — живо обернулся Чигур.
Студент, вспомнивший анекдот, был чрезвычайно польщен тем, что привлек внимание самого академика. Немного краснея и путаясь он стал пересказывать:
— Старый анекдот про распределение обязанностей между мужем и женой. Муж решает глобальные вопросы, а жена — мелкие, например… — он запнулся, — например такие как…
— А, слышал, — оборвав студента на полуслове, отмахнулся Чигур. Академик не улыбнулся даже из вежливости. — Сейчас нам предстоит решить действительно глобальный вопрос: ждать, когда у господина писателя закончатся автографы, или идти по домам.
Бенедикт громко сказал:
— Пусть катится к моролингам!
Участники дискуссии ничего другого от него не ожидали.
— Бенедикт, лично вам я разрешаю охотиться на неполосатую дичь, — благодушно сказал Чигур. — Но к солнечным затмениям не прикасайтесь.
— Слушаюсь! — радостно согласился Бенедикт.
— Пойду узнаю… — пробормотал Цанс и направился к Бруберу.
— Не понимаю, — сказал Семин, — в романе он изобразил моролингов сущими исчадьями ада, а теперь требует, чтобы им отдали всю планету.
— Комплекс вины, — уверенно ответил Бенедикт, — совесть замучила. — Да бог с ним, — отмахнулся Чигур, — но, признаюсь, вы меня заинтриговали. Откуда вы так много знаете о моролингах?
— Они — тема одной из глав моей магистерской диссертации, — ответил Бенедикт, — весной я собираюсь ее представить.
— Любопытно… И каково же ваше объяснение этим их ворчу и словам наоборот?
Семин довольно потирал руки. Чигур вынуждал Бенедикта сказать что-то содержательное, а оппонента, говорящего содержательные вещи, легче критиковать. Цанса, всегда готового заступиться за ученика, поблизости не было.
— Пока это только гипотеза… — начал тянуть время Бенедикт. — Она опирается на существование вселенной с обратной стрелой времени…
— Ах, ну конечно! — влез раньше времени Семин. — Конечно господин Эппель задействует теоретическую физику, в которой антропологи не смыслят не бельмеса!
— Я — смыслю, — твердо сказал Чигур.
— …следовательно, существую, — буквально одними губами дополнил Бенедикт.
Академик то ли не расслышал, то ли сделал вид, что не расслышал.
— Хорошо, продолжайте, — сказал Бенедикту Семин.
Студента выручило появление Цанса и Брубера.
— Ну-с, пойдемте, — сказал Цанс, — я попросил накрыть нам столик внизу. Вы проголодались? — спросил он Брубера.
— Пожалуй…
— Это к лучшему. В нашу столовую надо ходить голодным.
Как я понял, кроме Брубера, приглашение относилось к Чигуру, Семину и еще двум преподавателям. Вшестером они пошли на выход. Впереди шел Брубер. У выхода из аудитории какая-то поклонница открыла Бруберу дверь и встала сбоку, почтительно придерживая створку. Бенедикт, шедший до этого позади всех, обогнал Брубера и проскочил в дверь перед его носом. Поклонницу студент поблагодарил быстрым кивком.
— Ну и тип, — сказал я Шишке, которой не удалось повторить маневр Бенедикта из-за широкой спины Семина.
Она невинно похлопала ресницами.
Выйдя из аудитории, я натолкнулся на ту же компанию: Цанс и четверо преподавателей стояли на балюстраде и нетерпеливо переминались с ноги на ногу. В метрах десяти от них, облокотившись о перила, беседовали Брубер и Бенедикт. Не похоже, что бы Бенедикт просил у Брубера автограф.
— Они знакомы? — спросил я неизвестно у кого, потому что Шишка, секунду назад стоявшая позади меня, исчезла так же внезапно, как и появилась.
Я подошел к Цансу.
— Профессор, пока вы не ушли, разрешите один вопрос…
— Я слушаю.
— Вы не знаете человека по фамилии Рунд?
— Рунд? — удивленно переспросил Цанс. — Какой Рунд?
— Возможно, он и Корно были знакомы.
Цанс стал задумчиво приглаживать брови.
— Да, — сказал он, — был такой физик…
— Был?
— Я лет пять о нем ничего не слышал. Вы говорите, он и Корно…
— Это не точно. Всего лишь слухи. А чем занимался этот физик?
— Субквантовыми вычислениями, кажется… Да, он несколько раз пытался найти ошибку в моей теореме об аттракторах. В те времена многие пытались меня опровергнуть. Потом он куда-то пропал. Наверное понял, что доказательство безупречно и занялся чем-нибудь другим, более полезным… — Цанс самодовольно усмехнулся, — … для науки. Или, как Корно, ушел в бизнес.
— Может быть… А где он жил?
— По-моему, он был с Ауры. Так он что, снова объявился?
— Пока нет, я думал, вы мне подскажете, как его найти.
Пора было сменить тему. Я заметил:
— Бенедикт и Брубер что-то долго болтают.
— Наверное, о моролингах, — предположил Цанс.
— До сегодняшнего дня они общались?
— Бенедикт собирал материал о моролингах. Возможно, что и общались. Но он мне никогда не рассказывал.
— Скрытный студент!
— Это точно, — согласился Цанс. — Ну наконец-то! Кажется, наговорились…
Брубер возвращался к преподавателям. Бенедикт перескочил через перила на «кошмар Мебиуса» и поехал вниз.
Ну вот, думал я, не хватало еще мне за студентами бегать.
На обед меня не пригласили, и я полетел домой переваривать накопленную информацию.
11
Татьяна постоянно твердит, что, читая за завтраком плохие новости, я когда-нибудь заработаю язву. Сегодня был ее день — в смысле — язвы. Тянучка встала у меня поперек горла, когда я прочитал:
Срочное сообщение!
Неожиданный поворот в деле убийства Чарльза Корно!
В деле убийства ведущего программиста компании «Виртуальные игры» появился новый подозреваемый. Вчера поздно вечером полиция арестовала студента Фаонского Университета, Бенедикта Эппеля. Начальник Департамента Тяжких Преступлений, полковник Виттенгер, от комментариев, как всегда, отказался, однако нам стало известно, что Эппель в течение последних месяцев оказывал Чарльзу Корно кое-какие не бесплатные услуги. Мы, разумеется, ни в коем случае ни на что не намекаем, напротив, мы прямо и безоговорочно подразумеваем виртуальные компьютерные игры, разработчиком которых являлся покойный. Эппель, будучи студентом кафедры Динамического Моделирования, проводил для Корно некоторые теоретические расчеты. Свою вину он начисто отрицает, что для убийц весьма характерно, ибо по нашей статистике девяносто процентов убийц отказывается признать вину в день ареста. На второй день после ареста эта цифра падает до семидесяти. Итак, уважаемые читатели, время, как говорится, покажет. Будем ждать, чего нам ждать от наступающего дня!
Позвонил Шеф.
— Ты успел с ним вчера побеседовать? — спросил он, словно забыв, что еще вечером я ему объяснил, почему за Бенедиктом имеет смысл сначала последить. И вечером же он со мною согласился.
Я захрипел, показывая на горло.
— Прими аспирин и в Отдел, — приказал он.
Проглотив тянучку, я позвонил Амиресу. Тот еще спал.
— Накинь что-нибудь, — сказал я ему.
— А в чем дело?
— Ты настучал?
— На кого?
— На Бенедикта!
Амирес натянул простыню и зевнул.
— Виттенгер заявился вчера чтобы спросить, собираюсь ли подавать на вас в суд за незаконное вторжения. Я ответил, что не собираюсь. Тогда, он спросил, откуда в доме появился газ, который есть только у спецслужб. Я отдал ему ваш баллончик и объяснил все, как вы велели. Он не поверил. Потом стал выспрашивать, кто бывал у нас дома. По-моему, он уже знал, что Бенедикт был здесь за два дня до убийства, отрицать было бесполезно, мне пришлось сказать, что Корно и Бенедикт скандалили. Я представил все так, будто они скандалили… ну сами понимаете, из-за чего…
— Понимаю. И Виттенгер, только с твоих слов, взял и арестовал человека. Что еще ты ему рассказал?
— Ничего… Клянусь!
Я послал его куда подальше.
В Отделе я узнал подробности ареста. Виттенгер получил ордер на арест в семь часов вечера. С семи часов он искал Бенедикта по всему Фаон-Полису, одновременно полиция устроила засаду у университетского общежития. Бенедикт вернулся в общежитие в начале первого. С ним была девушка, которая назвала себя Шишкой. Когда сержант стал зачитывать Бенедикту его права, девушка, чрезвычайно любезно, попросила дать ей взглянуть на ордер. Сержант, тронутый ее… нет, видимо, просто тронутый, отдал ей бумагу. С этого момента ордера больше никто не видел. Девушку арестовали вместе с Бенедиктом.
— Знакомый фокус, — сказал я Шефу.
— Который?
— Она съела ордер на арест.
— Она что, тоже двинутая, как твой Бенедикт?
— Бенедикт не двинутый, — возразил я. — Он гений, а гениям многое позволено — так считает мадемуазель Ливей, а она каждый день имеет дело с гениями.
— Если он не двинутый, зачем его посылали к психиатрам на освидетельствование?
Есть такое правило: если босс задает вопрос, уже подразумевающий ответ, то надо молчать в тряпочку. Однако я был настолько поражен, что сказал:
— Шеф, вы уверены, что мы говорим об одном и том же Бенедикте?
— Об одном! — и Шеф показал мне проволочную единицу. — О том, на которого донес Амирес. Зачем он это сделал?
— Шеф, — взмолился я, — я не успеваю соображать. Давайте сначала разберемся с психиатрами…
— Отвечай на вопрос!
— Пожалуйста! Амирес считает Бенедикта убийцей и боится, что тот доберется и до него. Когда Бенедикт в тюрьме, ему спокойнее. Нам, в каком-то смысле, тоже спокойнее, потому что плакали наши полмиллиона. Их честно заработал Виттенгер.
— Деньги уйдут в «Фонд ветеранов полиции», — возразил Шеф. — Виттенгеру не перепадет ни гроша. Я поражаюсь, что инспектор, не имея ни малейших материальных стимулов, раскрыл убийство быстрее нас. А тебя это не поражает?
— Еще как! Но мы вытащим Бенедикта, как вытащили Амиреса.
— Боюсь, с Бенедиктом будет сложнее.
— Шеф, к какому выводу пришли психиатры?
— Иди, к Яне, она тебе расскажет. Свободен!
К Яне я не пошел, потому что ее кабинет для двоих слишком тесен — если, конечно, эти двое занимаются составлением досье на лиц, связанных так или иначе с делом Корно. Я пригласил Яну за свое рабочее место в тот момент, когда она собирала сведения о физике Рунде, проживавшем или проживающем на планете Аура. Вместе с физиком, досье, представленное Шефу после (его) обеда, содержало следующие имена и факты:
Казимир Цанс , заведующий кафедрой Динамического Моделирования Фаонского Университета, профессор, лауреат Филдсовкой медали за работы по субквантовым вычислениям, последние годы посвятил приложениям, то есть применял разработанные им математические модели к гуманитарным наукам: социологии, антропологии, лингвистике. Гуманитарии (в т.ч. доцент Семин) оказываю посильное сопротивление. Имеет контакты с компанией «Виртуальные игры», характер контактов не установлен.
Бенедикт Эппель , студент кафедры Динамического Моделирования Фаонского Университета, готовит диссертацию на степень магистра. Ученик профессора Цанса. Специализируется на построении динамических моделей работы сознания, имеющих научное (для динамической лингвистики и антропологии) и промышленное (для виртуальных игр с сапиенсами) значение. Сотрудничал с покойным Чарльзом Корно, но никаких материальных подтверждений этого сотрудничества не обнаружено. До Фаонского Университета Эппель учился в Сорбонне (Европа, Земля), откуда был со скандалом выгнан. Два раза его направляли к психиатрам. В первый раз — после исключения из Сорбонны. По словам Бенедикта его признали вменяемым при условии, что он немедленно покинет Землю и больше на нее не вернется. Так, два с половиной года назад, он оказался на Фаоне. Около двух лет назад его снова послали к психиатрам. По словам врачей — умеренно нормален, по словам преподавателей — гениален. Арестован по подозрению в убийстве Чарльза Корно. Показаний не дает.
Николас Краузли , президент компании «Виртуальные Игры», мультимиллионер, филантроп, дважды появлялся на обложке журнала «Успех года». Его жизнеописанию посвящены четыре колонки в справочнике «Кто есть кто на Фаоне» и тонны публикаций в иных источниках. Верить ничему нельзя.
Тим Вейлинг , помощник Николаса Краузли, его доверенное лицо. Что именно доверял ему Краузли, никто толком объяснить не смог, а сам Вейлинг постоянно уклоняется от ответа. Молод, настырен, далеко пойдет.
Чарльз Корно , главный разработчик игры «Шесть Дней Творения» и еще десятка подобных игр. Ныне покойный. В сентябре ему бы исполнилось сорок два. По мнению журнала «Шустрый кубит» — гениальный программист, поэтому с его смертью мы много потеряли. В деньгах более чем не нуждался, репутации позавидовал бы сам Краузли (за исключением одного момента — см. пункт Рауль Амирес ). Учился у Казимра Цанса, защитил докторскую диссертацию, затем ушел в компьютерный бизнес. По словам знакомых, имел скверный характер, но это не повод для убийства. В январе этого года уезжал в командировку на Землю, однако проверка показала, что на Земле он не появлялся. Где его на самом деле носило пока неизвестно.
Рауль Амирес , сожитель Чарльза Корно и сотрудник «Виртуальных Игр», кодировщик. Познакомился с Корно в октябре прошлого года, когда пришел работать в «Виртуальные Игры». С декабря прошлого года живет в доме Чарльза Корно. Подслушивал его телефонные разговоры, однажды пытался взломать компьютер в поисках закодированных файлов. Скорее всего Корно он не убивал.
Шишка , — свое настоящее имя назвать отказывается, ссылаясь на неприкосновенность личности. Документов нет. Род занятий неизвестен. На ночном допросе, обращаясь к Виттенгеру «милый инспектор» и «душка-полковник», довела его до нервного срыва.
Эдуард Брубер, известный писатель, драматург, сценарист и общественный деятель. Автор девяти сценариев (в том числе к фильму «Жизнь и смерть Роберта Грина») и семи романов, последний из которых, «Моролинги», вот уже месяц занимает первую строчку списка бестселлеров (в категории низкопробных триллеров, хотела добавить Яна, но по-моему такой категории не существует). Видный деятель комитета «В защиту договора», куда вступил сразу после выхода последнего романа.
Рунд , физик, специалист по субквантовым вычислениям. Один из бывших оппонентов Казимира Цанса. Пять лет назад работал в Центре Радиокосмических Наблюдений на Ауре. С той поры о нем ничего не слышно.
— Что между всеми этими людьми общего? — Шеф с недоумением перечитывал досье. — Смотрите: ученые, программисты, писатели, бизнесмены, сумасшедшие студенты и бомжи.
— Вы про Шишку? — уточнил я.
— Про нее.
— Если ее исключить, то всех их объединяют моролинги.
— Кроме Краузли и Вейлинга, — напомнила Яна.
— Они бизнесмены, их можно объединить с кем угодно, — заметил Ларсон таким тоном, словно ставил диагноз неизлечимому больному. — Капитализм не признает национальных различий.
Шеф обозвал всех нас бездельниками и дал задание:
— Значит так. Яна, на тебе остается во-первых Рунд, во-вторых, те научные исследования, из-за которых теперь убивают программистов. Хью, ты по-прежнему занимаешься «ЩДТ», что-то с ними должно быть не так. Федр, тебе предстоит искупить вину за вчерашний прокол.
— Могу вымыть ваш флаер.
— Не годится, его уже вымыли. К тому же ты отвратительно моешь флаеры — еще хуже, чем допрашиваешь подозреваемых. Ты не успел допросить Бенедикта, поэтому ты обязан найти другие источники информации.
— Какой информации?
— Той, которую ты бы получил, если бы допросил Бенедикта.
— Ах той! — воскликнул я. — Уже начинаю искать…
— Федр, — наклонившись ко мне, нарочито громко зашептала Яна, — хочешь подсказку?
— Давай!
— Бенедикт тебе ничего бы не сказал, следовательно, чтобы выполнить приказ, тебе достаточно обратиться к любому немому… ой, Шеф все слышит, — она отпрянула от меня и замерла.
— Поговори еще раз со всеми, кто его знал и кто еще жив или на свободе, — подсказал Ларсон, — с его близкими поговори.
— Опять с Цансом? Я боюсь ему надоесть.
— С Цансом после, — вмешался наконец Шеф, — сейчас ближе Виттенгера Эппелю никого нет, поэтому начни с инспектора.
— Есть начать с инспектора! — сказал я.
Срочное сообщение!
Неожиданный поворот в деле убийства Чарльза Корно!
В деле убийства ведущего программиста компании «Виртуальные игры» появился новый подозреваемый. Вчера поздно вечером полиция арестовала студента Фаонского Университета, Бенедикта Эппеля. Начальник Департамента Тяжких Преступлений, полковник Виттенгер, от комментариев, как всегда, отказался, однако нам стало известно, что Эппель в течение последних месяцев оказывал Чарльзу Корно кое-какие не бесплатные услуги. Мы, разумеется, ни в коем случае ни на что не намекаем, напротив, мы прямо и безоговорочно подразумеваем виртуальные компьютерные игры, разработчиком которых являлся покойный. Эппель, будучи студентом кафедры Динамического Моделирования, проводил для Корно некоторые теоретические расчеты. Свою вину он начисто отрицает, что для убийц весьма характерно, ибо по нашей статистике девяносто процентов убийц отказывается признать вину в день ареста. На второй день после ареста эта цифра падает до семидесяти. Итак, уважаемые читатели, время, как говорится, покажет. Будем ждать, чего нам ждать от наступающего дня!
Позвонил Шеф.
— Ты успел с ним вчера побеседовать? — спросил он, словно забыв, что еще вечером я ему объяснил, почему за Бенедиктом имеет смысл сначала последить. И вечером же он со мною согласился.
Я захрипел, показывая на горло.
— Прими аспирин и в Отдел, — приказал он.
Проглотив тянучку, я позвонил Амиресу. Тот еще спал.
— Накинь что-нибудь, — сказал я ему.
— А в чем дело?
— Ты настучал?
— На кого?
— На Бенедикта!
Амирес натянул простыню и зевнул.
— Виттенгер заявился вчера чтобы спросить, собираюсь ли подавать на вас в суд за незаконное вторжения. Я ответил, что не собираюсь. Тогда, он спросил, откуда в доме появился газ, который есть только у спецслужб. Я отдал ему ваш баллончик и объяснил все, как вы велели. Он не поверил. Потом стал выспрашивать, кто бывал у нас дома. По-моему, он уже знал, что Бенедикт был здесь за два дня до убийства, отрицать было бесполезно, мне пришлось сказать, что Корно и Бенедикт скандалили. Я представил все так, будто они скандалили… ну сами понимаете, из-за чего…
— Понимаю. И Виттенгер, только с твоих слов, взял и арестовал человека. Что еще ты ему рассказал?
— Ничего… Клянусь!
Я послал его куда подальше.
В Отделе я узнал подробности ареста. Виттенгер получил ордер на арест в семь часов вечера. С семи часов он искал Бенедикта по всему Фаон-Полису, одновременно полиция устроила засаду у университетского общежития. Бенедикт вернулся в общежитие в начале первого. С ним была девушка, которая назвала себя Шишкой. Когда сержант стал зачитывать Бенедикту его права, девушка, чрезвычайно любезно, попросила дать ей взглянуть на ордер. Сержант, тронутый ее… нет, видимо, просто тронутый, отдал ей бумагу. С этого момента ордера больше никто не видел. Девушку арестовали вместе с Бенедиктом.
— Знакомый фокус, — сказал я Шефу.
— Который?
— Она съела ордер на арест.
— Она что, тоже двинутая, как твой Бенедикт?
— Бенедикт не двинутый, — возразил я. — Он гений, а гениям многое позволено — так считает мадемуазель Ливей, а она каждый день имеет дело с гениями.
— Если он не двинутый, зачем его посылали к психиатрам на освидетельствование?
Есть такое правило: если босс задает вопрос, уже подразумевающий ответ, то надо молчать в тряпочку. Однако я был настолько поражен, что сказал:
— Шеф, вы уверены, что мы говорим об одном и том же Бенедикте?
— Об одном! — и Шеф показал мне проволочную единицу. — О том, на которого донес Амирес. Зачем он это сделал?
— Шеф, — взмолился я, — я не успеваю соображать. Давайте сначала разберемся с психиатрами…
— Отвечай на вопрос!
— Пожалуйста! Амирес считает Бенедикта убийцей и боится, что тот доберется и до него. Когда Бенедикт в тюрьме, ему спокойнее. Нам, в каком-то смысле, тоже спокойнее, потому что плакали наши полмиллиона. Их честно заработал Виттенгер.
— Деньги уйдут в «Фонд ветеранов полиции», — возразил Шеф. — Виттенгеру не перепадет ни гроша. Я поражаюсь, что инспектор, не имея ни малейших материальных стимулов, раскрыл убийство быстрее нас. А тебя это не поражает?
— Еще как! Но мы вытащим Бенедикта, как вытащили Амиреса.
— Боюсь, с Бенедиктом будет сложнее.
— Шеф, к какому выводу пришли психиатры?
— Иди, к Яне, она тебе расскажет. Свободен!
К Яне я не пошел, потому что ее кабинет для двоих слишком тесен — если, конечно, эти двое занимаются составлением досье на лиц, связанных так или иначе с делом Корно. Я пригласил Яну за свое рабочее место в тот момент, когда она собирала сведения о физике Рунде, проживавшем или проживающем на планете Аура. Вместе с физиком, досье, представленное Шефу после (его) обеда, содержало следующие имена и факты:
Казимир Цанс , заведующий кафедрой Динамического Моделирования Фаонского Университета, профессор, лауреат Филдсовкой медали за работы по субквантовым вычислениям, последние годы посвятил приложениям, то есть применял разработанные им математические модели к гуманитарным наукам: социологии, антропологии, лингвистике. Гуманитарии (в т.ч. доцент Семин) оказываю посильное сопротивление. Имеет контакты с компанией «Виртуальные игры», характер контактов не установлен.
Бенедикт Эппель , студент кафедры Динамического Моделирования Фаонского Университета, готовит диссертацию на степень магистра. Ученик профессора Цанса. Специализируется на построении динамических моделей работы сознания, имеющих научное (для динамической лингвистики и антропологии) и промышленное (для виртуальных игр с сапиенсами) значение. Сотрудничал с покойным Чарльзом Корно, но никаких материальных подтверждений этого сотрудничества не обнаружено. До Фаонского Университета Эппель учился в Сорбонне (Европа, Земля), откуда был со скандалом выгнан. Два раза его направляли к психиатрам. В первый раз — после исключения из Сорбонны. По словам Бенедикта его признали вменяемым при условии, что он немедленно покинет Землю и больше на нее не вернется. Так, два с половиной года назад, он оказался на Фаоне. Около двух лет назад его снова послали к психиатрам. По словам врачей — умеренно нормален, по словам преподавателей — гениален. Арестован по подозрению в убийстве Чарльза Корно. Показаний не дает.
Николас Краузли , президент компании «Виртуальные Игры», мультимиллионер, филантроп, дважды появлялся на обложке журнала «Успех года». Его жизнеописанию посвящены четыре колонки в справочнике «Кто есть кто на Фаоне» и тонны публикаций в иных источниках. Верить ничему нельзя.
Тим Вейлинг , помощник Николаса Краузли, его доверенное лицо. Что именно доверял ему Краузли, никто толком объяснить не смог, а сам Вейлинг постоянно уклоняется от ответа. Молод, настырен, далеко пойдет.
Чарльз Корно , главный разработчик игры «Шесть Дней Творения» и еще десятка подобных игр. Ныне покойный. В сентябре ему бы исполнилось сорок два. По мнению журнала «Шустрый кубит» — гениальный программист, поэтому с его смертью мы много потеряли. В деньгах более чем не нуждался, репутации позавидовал бы сам Краузли (за исключением одного момента — см. пункт Рауль Амирес ). Учился у Казимра Цанса, защитил докторскую диссертацию, затем ушел в компьютерный бизнес. По словам знакомых, имел скверный характер, но это не повод для убийства. В январе этого года уезжал в командировку на Землю, однако проверка показала, что на Земле он не появлялся. Где его на самом деле носило пока неизвестно.
Рауль Амирес , сожитель Чарльза Корно и сотрудник «Виртуальных Игр», кодировщик. Познакомился с Корно в октябре прошлого года, когда пришел работать в «Виртуальные Игры». С декабря прошлого года живет в доме Чарльза Корно. Подслушивал его телефонные разговоры, однажды пытался взломать компьютер в поисках закодированных файлов. Скорее всего Корно он не убивал.
Шишка , — свое настоящее имя назвать отказывается, ссылаясь на неприкосновенность личности. Документов нет. Род занятий неизвестен. На ночном допросе, обращаясь к Виттенгеру «милый инспектор» и «душка-полковник», довела его до нервного срыва.
Эдуард Брубер, известный писатель, драматург, сценарист и общественный деятель. Автор девяти сценариев (в том числе к фильму «Жизнь и смерть Роберта Грина») и семи романов, последний из которых, «Моролинги», вот уже месяц занимает первую строчку списка бестселлеров (в категории низкопробных триллеров, хотела добавить Яна, но по-моему такой категории не существует). Видный деятель комитета «В защиту договора», куда вступил сразу после выхода последнего романа.
Рунд , физик, специалист по субквантовым вычислениям. Один из бывших оппонентов Казимира Цанса. Пять лет назад работал в Центре Радиокосмических Наблюдений на Ауре. С той поры о нем ничего не слышно.
— Что между всеми этими людьми общего? — Шеф с недоумением перечитывал досье. — Смотрите: ученые, программисты, писатели, бизнесмены, сумасшедшие студенты и бомжи.
— Вы про Шишку? — уточнил я.
— Про нее.
— Если ее исключить, то всех их объединяют моролинги.
— Кроме Краузли и Вейлинга, — напомнила Яна.
— Они бизнесмены, их можно объединить с кем угодно, — заметил Ларсон таким тоном, словно ставил диагноз неизлечимому больному. — Капитализм не признает национальных различий.
Шеф обозвал всех нас бездельниками и дал задание:
— Значит так. Яна, на тебе остается во-первых Рунд, во-вторых, те научные исследования, из-за которых теперь убивают программистов. Хью, ты по-прежнему занимаешься «ЩДТ», что-то с ними должно быть не так. Федр, тебе предстоит искупить вину за вчерашний прокол.
— Могу вымыть ваш флаер.
— Не годится, его уже вымыли. К тому же ты отвратительно моешь флаеры — еще хуже, чем допрашиваешь подозреваемых. Ты не успел допросить Бенедикта, поэтому ты обязан найти другие источники информации.
— Какой информации?
— Той, которую ты бы получил, если бы допросил Бенедикта.
— Ах той! — воскликнул я. — Уже начинаю искать…
— Федр, — наклонившись ко мне, нарочито громко зашептала Яна, — хочешь подсказку?
— Давай!
— Бенедикт тебе ничего бы не сказал, следовательно, чтобы выполнить приказ, тебе достаточно обратиться к любому немому… ой, Шеф все слышит, — она отпрянула от меня и замерла.
— Поговори еще раз со всеми, кто его знал и кто еще жив или на свободе, — подсказал Ларсон, — с его близкими поговори.
— Опять с Цансом? Я боюсь ему надоесть.
— С Цансом после, — вмешался наконец Шеф, — сейчас ближе Виттенгера Эппелю никого нет, поэтому начни с инспектора.
— Есть начать с инспектора! — сказал я.
12
Как и все большие боссы, начальник Департамента Тяжких Преступлений, старший инспектор и полковник Виттенгер (господи, как же любят они обвешивать себя чинами!) пребывает поочередно в двух ипостасях. На службу ходит Виттенгер-1, с друзьями и знакомыми общается Виттенгер-2. Виттенгер-2 отличается от Виттенгера-1 широтой взглядов, неплохим (для полицейского) чувством юмора и философским отношением к жизни.
Конечно, со временем Виттенгер-2 непременно восторжествует над Виттенгером-1. Но не в этом году, поскольку в этом году торжеству Виттенгера-2 над Виттенгером-1 все время что-то мешает. Причем, мешают вещи прямо противоположные. Например, на позапрошлом пятничном совещании у губернатора был отмечен рекордно низкий уровень тяжких преступлений. Виттенгера, конечно, похвалили, но тут же сообразили, что отсутствие убийц и насильников на пятидесятимиллионном Фаоне нельзя считать заслугой начальника Департамента Тяжких Преступлений. Виттенгер и опомниться не успел, как губернатор, с подачи начальника полиции, решил пересмотреть перечень преступлений, считавшихся тяжкими. От расследования угонов флаеров Виттенгер кое-как отвертелся, но квартирные кражи со взломом теперь полностью в ведении Департамента Тяжких Преступлений.
Только-только Виттенгер примирился со столь унизительным расширением своих полномочий, как убивают известного на весь Фаон компьютерного гения. Сколько за минувшую неделю произошло квартирных краж — никто уже не считал. Озверевший Виттенгер-1 задавил несчастного Виттенгера-2 до уровня младшего сержанта постовой службы.
Набирая в три часа пополудни номер Департамента Тяжких Преступлений, я был уверен, что нарвусь на Виттенгера-1 в самой худшей форме.
Когда Виттенгер ответил, мне хватило десяти секунд, чтобы понять — передо мною сидит Виттенгер-2. Я чуть было не сказал, мол, извините, ошибся номером, перезвоню, когда у вас будет соответствующее настроение. Инспектор не заметил моего замешательства, он, перейдя на «ты», сказал:
— Приходи ко мне домой часиков в девять, поболтаем, — и чуть ли не улыбнулся!
— Ну конечно, конечно приду, — проговорил я в полнейшей растерянности. — Но почему так поздно?.
— Неужели для тебя девять вечера — это поздно? — изумился он. — Раньше никак не могу — работа…
Мне показалось, что зря я дал ему понять, что готов с ним встретиться хоть сейчас.
— Может, отложим до выходных? — осторожно предложил я.
— В выходные я отдыхаю, — ответил он. — Давай сегодня.
Виттенгер назвал адрес и сказал: «До вечера». «До вечера», — повторил я вслед за ним.
В общении со мной, инспектор переходит на избыточно фамильярный тон, только когда нас связывает одно дело, обычно — убийство. Но месяц или два разлуки — и снова слышишь: «господин Ильинский, пройдемте» или «Ильинский, назовите ваше полное имя».
Виттенгер жил в термитнике под номером один — это тот термитник, к которому подступают циклопические бетонные ступени делового центра Фаон-Полиса. На прошлой неделе, во вторник, в пять часов вечера, через большое окно своей гостиной Виттенгер мог бы наблюдать, как я допрашиваю посыльного Джима. Чтобы разглядеть нас инспектору хватило бы обычного оптического бинокля.
Конечно, со временем Виттенгер-2 непременно восторжествует над Виттенгером-1. Но не в этом году, поскольку в этом году торжеству Виттенгера-2 над Виттенгером-1 все время что-то мешает. Причем, мешают вещи прямо противоположные. Например, на позапрошлом пятничном совещании у губернатора был отмечен рекордно низкий уровень тяжких преступлений. Виттенгера, конечно, похвалили, но тут же сообразили, что отсутствие убийц и насильников на пятидесятимиллионном Фаоне нельзя считать заслугой начальника Департамента Тяжких Преступлений. Виттенгер и опомниться не успел, как губернатор, с подачи начальника полиции, решил пересмотреть перечень преступлений, считавшихся тяжкими. От расследования угонов флаеров Виттенгер кое-как отвертелся, но квартирные кражи со взломом теперь полностью в ведении Департамента Тяжких Преступлений.
Только-только Виттенгер примирился со столь унизительным расширением своих полномочий, как убивают известного на весь Фаон компьютерного гения. Сколько за минувшую неделю произошло квартирных краж — никто уже не считал. Озверевший Виттенгер-1 задавил несчастного Виттенгера-2 до уровня младшего сержанта постовой службы.
Набирая в три часа пополудни номер Департамента Тяжких Преступлений, я был уверен, что нарвусь на Виттенгера-1 в самой худшей форме.
Когда Виттенгер ответил, мне хватило десяти секунд, чтобы понять — передо мною сидит Виттенгер-2. Я чуть было не сказал, мол, извините, ошибся номером, перезвоню, когда у вас будет соответствующее настроение. Инспектор не заметил моего замешательства, он, перейдя на «ты», сказал:
— Приходи ко мне домой часиков в девять, поболтаем, — и чуть ли не улыбнулся!
— Ну конечно, конечно приду, — проговорил я в полнейшей растерянности. — Но почему так поздно?.
— Неужели для тебя девять вечера — это поздно? — изумился он. — Раньше никак не могу — работа…
Мне показалось, что зря я дал ему понять, что готов с ним встретиться хоть сейчас.
— Может, отложим до выходных? — осторожно предложил я.
— В выходные я отдыхаю, — ответил он. — Давай сегодня.
Виттенгер назвал адрес и сказал: «До вечера». «До вечера», — повторил я вслед за ним.
В общении со мной, инспектор переходит на избыточно фамильярный тон, только когда нас связывает одно дело, обычно — убийство. Но месяц или два разлуки — и снова слышишь: «господин Ильинский, пройдемте» или «Ильинский, назовите ваше полное имя».
Виттенгер жил в термитнике под номером один — это тот термитник, к которому подступают циклопические бетонные ступени делового центра Фаон-Полиса. На прошлой неделе, во вторник, в пять часов вечера, через большое окно своей гостиной Виттенгер мог бы наблюдать, как я допрашиваю посыльного Джима. Чтобы разглядеть нас инспектору хватило бы обычного оптического бинокля.