Страница:
Гестапо составляло IV управление РСХА.
РСХА распространяло свою деятельность на оккупированные или аннексированные страны. Службы, создаваемые в этих странах, до мельчайших деталей копировались со служб центральной организации. В таком виде гестапо было известно почти во всей Европе.
Совсем не случайно и не благодаря выразительности своего названия гестапо стяжало известность, превышавшую известность всех других учреждений РСХА и самого РСХА, о котором широкая публика практически ничего не знала. Гестапо было единым исполнительным инструментом, главным и самым грозным организмом, осью машины, от которой приводились в движение все другие части. В гестапо получали смысл и завершение обработка документации, обобщения, сбор сведений всякого рода, статистика, «научные» и «методологические» исследования, проводившиеся в других управлениях. Именно там статистические данные и списки, подготовленные в других местах, превращались в людей, за которыми надо было охотиться, как за дичью, вешать, мучить, превращать в рабов или уничтожать. Стоит ли удивляться, что это трехслоговое слово утонуло в крови, криках и слезах в большей степени, чем любое другое в истории людей?
В период наиболее интенсивной деятельности весной 1944 года внешние службы гестапо насчитывали 25 главных постов, 65 постов, а также «точки» в 300 главных постах и 850 комиссариатах приграничной полиции. На процессе в Нюрнберге Кальтенбруннер, преемник Гейдриха и последний шеф РСХА, признал, что персонал гестапо достигал в конце 1944 года 35–40 тысяч «постоянных» сотрудников (обвинение называло 45–50 тысяч), указав их приблизительное распределение по направлениям деятельности. Это число, по-видимому, следует признать наиболее точным, так как в течение второй половины 1944 года гестапо подчинило себе ряд других организаций. [8]
Во время создания РСХА гестапо уже интегрировало некоторые элементы СД. Такая политика проводилась Мюллером при поддержке Гейдриха и Гиммлера. В конце 1941-го и начале 1942 года Мюллер хотел расширить поле деятельности своих агентов, за счет неоккупированных иностранных государств, и для облегчения контрразведывательной работы потребовал себе полномочий внешней службы СД. Его план провалился. Все же он добился права контактировать непосредственно с «атташе по полиции» за границей, официальными или подпольными, требовать от них информацию, направлять им директивы, минуя VI управление (внешней службы СД).
Чтобы обеспечить себе контроль, гестапо в начале войны предоставило необходимые кадры для создания секретной полевой полиции, подчиненной Верховному командованию вермахта. Затем Гейдриху удалось поглотить эту полевую полицию в оккупированных странах, когда 5 тысяч ее членов были переведены в гестапо. Число же «изначальных» агентов гестапо достигало 32 тысячи.
Приказом от 1 октября 1944 года Гиммлер отдал под управление гестапо сотрудников таможенной приграничной полиции, до этого подчинявшихся министерству финансов. Собственно приграничная полиция была включена в состав гестапо значительно раньше. Этот захват таможен являл собой пример административной «всеядности» шефов гестапо. Поглощение части служб абвера в конце 1944 года оказалось весьма значительным и было бы еще большим по размерам, если бы нацистский режим не рухнул несколько месяцев спустя. [9]
Чтобы контролировать даже самого ничтожного из своих агентов, Гиммлер подписал в начале 1940 года приказ, по которому вся немецкая полиция переходила на особое положение на время войны и передавалась в ведение СС. Это решение имело следствием изъятие из компетенции судов расследований, затрагивающих агентов полицейских служб. Расследования и принятые по ним судебные решения входили теперь в исключительную компетенцию специального органа в управлении СС. Поэтому всякий контроль становился невозможным, и Гиммлер в качестве верховного шефа СС мог творить произвол внутри своих служб. По своей прихоти он мог разрешить или не разрешить проводить расследование, мог прекратить его до окончания, влиять на судебные решения, отменять их, запрещать исполнение, миловать виновных или, наоборот, ужесточать меру наказания. Таким образом, в начале 1940 года Гиммлер завершил создание грозного инструмента, начатое шестью годами раньше. Во время войны этот инструмент нашел широкое применение, соответствовавшее масштабам этой организации.
Часть четвертая
Глава 1
РСХА распространяло свою деятельность на оккупированные или аннексированные страны. Службы, создаваемые в этих странах, до мельчайших деталей копировались со служб центральной организации. В таком виде гестапо было известно почти во всей Европе.
Совсем не случайно и не благодаря выразительности своего названия гестапо стяжало известность, превышавшую известность всех других учреждений РСХА и самого РСХА, о котором широкая публика практически ничего не знала. Гестапо было единым исполнительным инструментом, главным и самым грозным организмом, осью машины, от которой приводились в движение все другие части. В гестапо получали смысл и завершение обработка документации, обобщения, сбор сведений всякого рода, статистика, «научные» и «методологические» исследования, проводившиеся в других управлениях. Именно там статистические данные и списки, подготовленные в других местах, превращались в людей, за которыми надо было охотиться, как за дичью, вешать, мучить, превращать в рабов или уничтожать. Стоит ли удивляться, что это трехслоговое слово утонуло в крови, криках и слезах в большей степени, чем любое другое в истории людей?
В период наиболее интенсивной деятельности весной 1944 года внешние службы гестапо насчитывали 25 главных постов, 65 постов, а также «точки» в 300 главных постах и 850 комиссариатах приграничной полиции. На процессе в Нюрнберге Кальтенбруннер, преемник Гейдриха и последний шеф РСХА, признал, что персонал гестапо достигал в конце 1944 года 35–40 тысяч «постоянных» сотрудников (обвинение называло 45–50 тысяч), указав их приблизительное распределение по направлениям деятельности. Это число, по-видимому, следует признать наиболее точным, так как в течение второй половины 1944 года гестапо подчинило себе ряд других организаций. [8]
Во время создания РСХА гестапо уже интегрировало некоторые элементы СД. Такая политика проводилась Мюллером при поддержке Гейдриха и Гиммлера. В конце 1941-го и начале 1942 года Мюллер хотел расширить поле деятельности своих агентов, за счет неоккупированных иностранных государств, и для облегчения контрразведывательной работы потребовал себе полномочий внешней службы СД. Его план провалился. Все же он добился права контактировать непосредственно с «атташе по полиции» за границей, официальными или подпольными, требовать от них информацию, направлять им директивы, минуя VI управление (внешней службы СД).
Чтобы обеспечить себе контроль, гестапо в начале войны предоставило необходимые кадры для создания секретной полевой полиции, подчиненной Верховному командованию вермахта. Затем Гейдриху удалось поглотить эту полевую полицию в оккупированных странах, когда 5 тысяч ее членов были переведены в гестапо. Число же «изначальных» агентов гестапо достигало 32 тысячи.
Приказом от 1 октября 1944 года Гиммлер отдал под управление гестапо сотрудников таможенной приграничной полиции, до этого подчинявшихся министерству финансов. Собственно приграничная полиция была включена в состав гестапо значительно раньше. Этот захват таможен являл собой пример административной «всеядности» шефов гестапо. Поглощение части служб абвера в конце 1944 года оказалось весьма значительным и было бы еще большим по размерам, если бы нацистский режим не рухнул несколько месяцев спустя. [9]
Чтобы контролировать даже самого ничтожного из своих агентов, Гиммлер подписал в начале 1940 года приказ, по которому вся немецкая полиция переходила на особое положение на время войны и передавалась в ведение СС. Это решение имело следствием изъятие из компетенции судов расследований, затрагивающих агентов полицейских служб. Расследования и принятые по ним судебные решения входили теперь в исключительную компетенцию специального органа в управлении СС. Поэтому всякий контроль становился невозможным, и Гиммлер в качестве верховного шефа СС мог творить произвол внутри своих служб. По своей прихоти он мог разрешить или не разрешить проводить расследование, мог прекратить его до окончания, влиять на судебные решения, отменять их, запрещать исполнение, миловать виновных или, наоборот, ужесточать меру наказания. Таким образом, в начале 1940 года Гиммлер завершил создание грозного инструмента, начатое шестью годами раньше. Во время войны этот инструмент нашел широкое применение, соответствовавшее масштабам этой организации.
Часть четвертая
ГЕСТАПО В ВОЙНЕ
1940 год
Глава 1
ПОЛЬША
Зимой 1941/42 года, когда войска СС занимались чисткой гражданского населения (то есть его уничтожением) в оккупированных на тот момент районах СССР, Гиммлер произнес перед группой офицеров СС речь, направленную на то, чтобы поднять их силу духа, пошатнувшуюся перед нагромождением ужасов, которые даже они выносили с трудом.
«Очень часто, — говорил он, — работники сил СС думают о депортации живущих здесь людей. Эти мысли приходили мне на ум, когда я наблюдал трудную работу, выполняемую здесь полицией безопасности, которой очень помогают ваши люди. То же самое происходило в Польше при температуре 40 градусов ниже нуля, когда мы должны были транспортировать тысячи, десятки и сотни тысяч людей, где нам приходилось проявлять жестокость, — вы должны это услышать и сразу забыть, — расстреливая тысячи „неправильных“ поляков».
Польша была лабораторией для опробования нацистских методов. Там, в городах и деревнях этого несчастного «генерал-губернаторства», отданного во власть кровавого Франка, испытывали способы, с помощью которых вскоре была опустошена вся Европа.
7 октября 1939 года, как только завоевание Польши было завершено, Гитлер подписал декрет, скрепленный также подписями Геринга и Кейтеля, назначивший Гиммлера «комиссаром рейха по утверждению германской расы», которому поручалось также «германизировать» Польшу.
В соответствии с этим декретом рейхсфюрер СС должен был направлять в рейх чистокровных немцев из иностранных государств, «устранять негативное воздействие иностранной части населения, представляющей опасность для рейха и сообщества германского народа», создавать новые германские колонии. Для успешного выполнения этой задачи ему были предоставлены выбор средств и полная свобода действий. Гиммлер сразу пояснил общие директивы.
«Наш долг состоит не в том, — сказал он, — чтобы германизировать Восток в старом значении этого слова, то есть преподавать местному населению немецкий язык и германское право, а в том, чтобы обеспечить заселение Востока чистокровным германским народом». Таково было естественное следствие эсэсовских «принципов крови». «Очищение присоединенных территорий от чужих рас есть одна из важнейших целей на германском Востоке».
Чтобы ускорить «германизацию» нового типа, Гиммлер приказал не допускать «количественное увеличение интеллектуальной польской элиты», распределил земли, освободившиеся в результате исчезновения польских фермеров, между чистокровными немцами, решил использовать «очень хорошие расовые типы». Он холодно заявил: «Я думаю, что наш долг — забрать себе их детей, отдалив их от привычного окружения. Либо мы получим хорошую кровь, которую сможем использовать и дадим ей место в нашем народе, либо уничтожим эту кровь».
Вот так поляки и евреи были экспроприированы, лишены имущества, домов и земель. Земли были переданы «колонистам» — «чистокровным немцам», жившим тогда за границей и возвращенным в Германию. Экспроприированные были направлены в концентрационные лагеря, если они были евреями или считались возможными противниками; в более благоприятных случаях они отправлялись в Германию на военные заводы или в качестве сельскохозяйственных рабочих; порой они были вынуждены работать на своих бывших землях как крепостные.
Декретом от 12 декабря 1940 года Гиммлер создал «расовый регистр». В него заносились: 1) чистокровные немцы, занимавшиеся политической деятельностью в какой-либо нацистской организации; 2) чистокровные немцы, не занимавшиеся политической деятельностью; 3) лица, происходившие от чистокровных немцев, или супруги чистокровных немцев; 4) потомки немцев, абсорбированные польской нацией, «полонизированные» и рассматриваемые в качестве ренегатов. Последние должны были подвергнуться перевоспитанию в целях их «повторной германизации». Уклоняющиеся от перевоспитания, а также лица, уклоняющиеся от внесения в «расовый регистр», передавались в ведение гестапо и направлялись в концентрационные лагеря.
Исполнение мер по «германизации» и колонизации было поручено шефу Главного управления имперской безопасности (РСХА) Гейдриху. РСХА организовывало и проводило экспроприацию, эвакуацию, перевозку на работы в Германию и доставку колонистов на «освобожденные» земли присоединенной Польши или «генерал-губернаторства», которым управлял губернатор Ганс Франк. [10]
«Мы должны уничтожать евреев повсюду, где найдем их, и всякий раз, когда это будет возможно», — говорил Франк. Для решения этой задачи в июне 1940 года в Освенциме, под Краковом, был открыт лагерь уничтожения. Там, посреди гнилых болот, за пять последующих лет были истреблены миллионы евреев.
Вскоре после Освенцима были открыты два других лагеря — в Майданеке и Треблинке. Треблинка послужила прототипом для всех созданных в дальнейшем лагерей уничтожения.
За один год РСХА, выполняя директивы Гиммлера, выселило из той части Польши, которая была аннексирована рейхом, полтора миллиона польских и еврейских крестьян и переправило их в «генерал-губернаторство», где их судьба сложилась ужасно. К концу мая 1943 года было экспроприировано 702 760 хозяйств общей площадью 6 367 971 гектар. Сюда включены лишь хозяйства Данцига, Западной Пруссии, Познани, Цихенау и Силезии, о чем были найдены отчеты. На эти земли поселили 500 тысяч чистокровных немцев, то есть одну треть от числа экспроприированных поляков. В мероприятии участвовали организация «Фольксдойче миттельштелле», открывшая новую службу под контролем Гиммлера, и центр иммиграции, учрежденный при управлении полицейских служб и СС.
Поляки, отправленные в Германию, находились на положении рабов. Теории Гиммлера о функционировании будущего рейха здесь впервые воплотились в жизнь под наблюдением гестапо.
В качестве сельскохозяйственных рабочих поляки подчинялись регламенту из пятнадцати пунктов. Прежде всего регламент определял: «Сельскохозяйственные рабочие польской национальности не имеют права жаловаться; никакая жалоба не будет приниматься официальной администрацией». Отданные на произвол своих «господ», польские рабы не имели права оставлять места работы. Для них был введен комендантский час с 20 часов до 6 часов утра зимой и с 21 часа до 5 часов утра летом. Они имели право пользоваться велосипедом только для поездки до места работы и по приказу своих хозяев. Им было запрещено посещать церкви и храмы, кино, театры, места культурных мероприятий и рестораны. Они не должны были вступать в половые связи с какими бы то ни было женщинами и девушками; собираться вместе, пользоваться транспортом: железной дорогой, автобусом и т. д. Им строго запрещалось переходить от одного хозяина к другому. Хозяин же мог подвергать их телесным наказаниям, «если указания и увещевания не действуют». В подобных случаях он ни перед кем не отчитывался и не «считался ответственным перед администрацией». Кроме того, рекомендовалось держать польских рабочих вдали от семей. Под страхом серьезных санкций хозяин должен был немедленно уведомлять власти о любом «преступлении» польского рабочего. Под «преступлением» подразумевались «саботаж», медлительность или нежелание работать, «вызывающее» поведение. Были предусмотрены суровые наказания для хозяина, если он «не соблюдает необходимой дистанции между ним и сельскохозяйственными рабочими польской национальности. То же правило относится к женщинам и девушкам. Дополнительный рацион строго запрещается».
Польские женщины определялись прислугой в германские семьи: члены НСДАП имели приоритет в получении такой бесплатной прислуги. Всего было перемещено от 400 до 500 тысяч этих несчастных женщин, низведенных до рабства, чтобы «принести значительное облегчение германской хозяйке и дольше сохранить ее здоровье». Их положение было столь же тяжелым, как и положение сельскохозяйственных рабочих. Они «не могут требовать отпуска. Как правило, домашние работницы с Востока могут отлучаться из дома лишь для выполнения каких-то работ. Однако в качестве вознаграждения им может предоставляться свободное время вне дома — три часа в неделю. Этот отпуск должен заканчиваться с окончанием дневного времени — самое позднее в 20 часов».
Все запреты, налагавшиеся на мужчин, распространялись и на этих несчастных женщин. «Находясь вне дома, домашняя работница с Востока должна всегда иметь при себе рабочее удостоверение, которое служит ей личным пропуском».
Можно видеть, что термин «рабство» не является преувеличением. С некоторым чувством стыда следует признать, что немецкие «наниматели», внешне добропорядочные граждане страны с древней цивилизацией, быстро и легко привыкли к этим правилам, предоставлявшим в их распоряжение людей, жизнью и смертью которых они распоряжались. Семи лет нацистского режима оказалось достаточно, чтобы чудовищная бесчеловечность стала обычным явлением. Причем крупные германские промышленники прошли по этому пути гораздо дальше.
Гестапо бдительно следило за соблюдением нового кодекса. Сотни тысяч взрослых людей обоего пола погрузились в состояние крайней материальной и моральной деградации; судьба десятков тысяч детей была еще драматичнее (восьмилетние дети, полуголые, голодные, тянули тележки и переносили грузы в некоторых трудовых лагерях); над всей этой людской массой распростерлась тень гестапо.
«Работа» гестапо оказалась настолько «эффективной», что Франк, давая интервью журналисту Клейсту из «Фёлькишер беобахтер» 6 февраля 1940 года, решил даже высмеять меры террора, принятые его коллегой фон Нейратом, протектором Богемии и Моравии. Нейрат развесил на стенах по всей Чехословакии красные афиши с уведомлением о казни семи чешских студентов. «Если бы я распорядился вывешивать афиши на стенах всякий раз, когда расстреливают семь поляков, — иронизировал Франк, — то для производства бумаги не хватило бы всех лесов Польши».
25 января 1940 года Франк объявил, что намерен депортировать миллион польских рабочих. Чтобы выполнить эту программу, гестапо организовало облавы. Оно сделало это столь успешно, что к августу 1942 года было депортировано 800 тысяч польских рабочих.
10 мая 1940 года внимание всего мира, до сих пор сконцентрированное на польских событиях, переключилось на другой театр военных действий. Немецкие армии вторглись в Голландию, Бельгию, затем во Францию, став объектом наблюдения международных обозревателей. Франк писал, что «надо воспользоваться тем, что пристальное внимание всего мира приковано к Западному фронту, и ликвидировать тысячи поляков, начав с главных представителей польской интеллигенции».
Решение об их уничтожении было принято еще в сентябре 1939 года, но чтобы совершить это, не восстановив против себя иностранных критиков, надо было дождаться удобного момента. Желательно было также найти какие-то правдоподобные аргументы.
В середине мая Франк пригласил к себе своего статс-секретаря Йозефа Бюлера и рейхсминистра Зейсс-Инк-варта, чтобы отработать детали операции, названной «акция АБ» (немецкая аббревиатура «чрезвычайной акции по умиротворению»). Она была проведена под предлогом того, что необходимо положить конец агитации, которая угрожала безопасности войск.
Акция АБ была доверена представителям РСХА в Польше: обергруппенфюреру СС Крюгеру и полицейскому генералу и бригадефюреру I управления РСХА Штрекенбаху; в помощь им были приданы эсэсовцы, специально приехавшие из Германии.
В ноябре 1939 года гестапо арестовало профессоров Краковского университета и переправило их в концентрационные лагеря на территории рейха. Количество лиц, подлежавших уничтожению во время акции АБ, сочли слишком значительным, а перевод их в Германию слишком сложным. Поэтому решили упростить дело. «Нет необходимости помещать эти элементы в германские концентрационные лагеря, — писал Франк после совещания с Крюгером и Штрекенбахом, — так как это вызвало бы трудности и ненужную переписку с семьями. Лучше решить эти вопросы в самой стране и наиболее простым способом».
Были проведены массовые аресты, а затем устроена пародия на суд. Это совершенно фальшивое разбирательство целиком находилось в ведении гестапо. 30 мая Франк дал свои последние инструкции:
«Всякая попытка судебных властей вмешаться в акцию АБ, предпринятую полицией, будет рассматриваться как измена государству и германским интересам… Комиссия по помилованиям, состоящая при моей службе, не будет заниматься этими делами. Акция АБ должна быть проведена исключительно шефом полиции и СС Крюгером и его организацией. Это внутреннее мероприятие по умиротворению, которое является обязательным и должно пройти вне рамок обычной процедуры».
Лишенная законной возможности протеста и всякой надежды на помилование, польская интеллигенция была хладнокровно «ликвидирована» гестапо и СС. Когда все кончилось, Штрекенбах вернулся в Берлин, где приступил к обычным административным обязанностям. По случаю его отъезда была устроена прощальная церемония, на которой Франк выступил с небольшой и взволнованной речью, поздравляя и принося благодарности за хорошую работу, выполненную общими усилиями. В этой речи прозвучала ужасная фраза: «То, что вы, бригадефюрер Штрекенбах, и ваши люди исполнили в генерал-губернаторстве, не должно быть забыто, вам не следует этого стыдиться».
Штрекенбах и его люди не думали «стыдиться». Зачем им было «забывать» об этих ужасных часах и о том, кто их устроил?
В дальнейшем гестапо расширило свои полномочия. Декретом от 2 октября 1943 года Франк дал возможность гестаповцам совершать самые жестокие репрессии. На тог момент уже более 17 тысяч поляков были расстреляны в качестве заложников, то есть без всякого суда. Франк прокомментировал это так: «Мы не должны поддаваться чувствам, узнав, что расстреляно 17 тысяч человек. Эти лица являются жертвами войны». Но «иностранная пропаганда» подняла большой шум вокруг казней заложников, и тогда был найден выход из этого затруднительного положения. Вместо того чтобы изменить методы, просто вычеркнули слово «заложник» из официального словаря и узаконили эти убийства, создав декретом от 2 октября 1943 года штандгерихте — чрезвычайные трибуналы, состоявшие исключительно из членов гестапо. В параграфе 4 декрета говорилось: «Чрезвычайные трибуналы сыскной полиции должны образовываться из одного руководителя СС, принадлежащего к командованию сыскной полиции и СД, и двух членов той же службы». Параграф 6 особо отмечал: «Приговоры чрезвычайных трибуналов сыскной полиции приводятся в исполнение немедленно».
Вот так гестапо могло действовать с максимальной быстротой. Оно разыскивало врагов режима, арестовывало их, судило и казнило без всякого контроля извне. Как только появился декрет, сотни поляков, содержавшихся в застенках Кракова, были «осуждены» и казнены.
Пока гестапо и СД сеяли террор в Польше, Гейдрих не забывал и о других задачах своих служб.
Ажиотаж в некоторых армейских кругах во время подготовки агрессии против Чехословакии не ускользнул от внимания бесчисленных осведомителей СД.
СД узнала о поездке Клейста в Лондон в августе 1938 года, не имея возможности выяснить личность эмиссара заговорщиков и точный характер его миссии. У Гиммлера лишь знали, что эмиссар вернулся с письмом от Черчилля. В августе 1939 года, когда готовилось нападение на Польшу, среди обеспокоенных военных опять началось брожение, но дело ограничилось слабыми попытками что-то предпринять. Гиммлер и Гейдрих решили выяснить, какие связи могли существовать между скрытой оппозицией и английскими службами. Расследование, проведенное в Германии, результатов не дало, поэтому было решено зайти с другого конца, через самих англичан.
Гиммлер и Гейдрих выбрали для этой деликатной миссии двух «перспективных» сотрудников СД, блестящих и одаренных молодых людей — Вальтера Шелленберга и Гельмута Кнохена. Оба происходили из тех бедных студентов, которых старалась использовать партия. Гейдрих почувствовал, что для серьезного контакта с англичанами требуются люди с хорошими манерами, говорящие по-английски правильно и даже изысканно, способные избегать ловушек, которые непременно будут устроены на разных поворотах в ходе переговоров. Развертывание операции показало, что его выбор был превосходным.
Молодой Кнохен только что был назначен в VI управление (внешняя служба СД), где на него была возложена обязанность создать новые агентурные сети за границей. Он старался выявить среди немецких эмигрантов тех, чье затруднительное положение заставило бы их принять «интересные» предложения. Кнохен был знаком с этой средой, так как ранее ему было поручено наблюдение за эмигрантами и изучение газет, которые те выпускали. Ему удалось тогда завербовать некоего Франца Фишера, доктора экономических наук, влачившего нищенское существование в Париже. По указанию СД Фишер обосновался в Голландии в качестве агента. Он сумел вступить в контакт с британскими кругами в Голландии, а вскоре — с агентами Интеллидженс сервис, которые вели разведывательную работу среди немецких эмигрантов. Кнохен вызвал Фишера на голландскую границу и поручил ему предложить англичанам установить контакт с представителем оппозиционной группы, созданной германскими генералами и офицерами.
В середине октября Фишер получил согласие англичан. Польская кампания завершилась, и союзники ждали скорого удара на западном направлении. Поэтому всякая информация о возможном брожении в германских вооруженных силах могла быть чрезвычайно ценной. Интеллидженс сервис не знала, что Фишер был двойным агентом, которым манипулирует СД из Дюссельдорфа.
«Доверенный человек» Фишер смог организовать первую встречу, которая состоялась 21 октября в голландском городке Зютфен. Шелленберг выступал под именем капитана Шеммеля из транспортной службы Верховного командования вермахта. Такой офицер действительно существовал, и сотрудники Интеллидженс сервис могли проверить это по ежегодным справочникам германской армии, которые были в их распоряжении. В качестве меры предосторожности настоящий Шеммель был отправлен в командировку на Восток. Шелленберг, он же Шеммель, сумел внушить доверие англичанам — майору Стивенсу, капитану Бесту и лейтенанту Коппенсу. В Голландии прошло несколько встреч, и Шелленберг побывал вместе со своими собеседниками в Арнеме и Гааге.
Во время одной из поездок Шелленберга сопровождал господин весьма респектабельного вида, которого он представил как генерала и «общего» руководителя группы сопротивления вермахта. Генерал, интеллигентный, изысканный, блестящий собеседник, произвел прекрасное впечатление на английских агентов. Шелленберг доверил эту трудную роль «любителю» — доктору Кринису, известному берлинскому психиатру.
Было также намечено кратковременное путешествие в Лондон специальным самолетом. В перерывах между поездками Шелленберг всегда возвращался в Ставку в Дюссельдорфе, чтобы информировать Берлин о развитии событий.
31 октября, во время одной из поездок в Гаагу, фальшивый Шеммель получил радиоприемник-передатчик для связи с агентами Интеллидженс сервис в Голландии. Кроме того, ему был предоставлен специальный аккредитив для вызова секретного телефонного абонента в Гааге. Игра шла благоприятно, и Шелленберг надеялся достичь двух целей: «отравить» английские службы, сообщая им неверные сведения и передавая подложные документы, и добиться контакта с ядром военных оппозиционеров. Новая встреча состоялась 7 ноября по-прежнему в Голландии, и на следующий день была назначена еще одна.
8 ноября после полудня в Дюссельдорф прибыл «специальный отряд» из двенадцати эсэсовцев, посланный по приказу Гиммлера для обеспечения «защиты» Шелленберга. Отрядом командовал Науйокс, чья эффективность была высоко оценена во время проведения ложного польского нападения на радиостанцию в Глейвице.
В тот же день вечером, около 21.30, Гитлер выступил с речью в «Бюргербраукеллер» в Мюнхене, чтобы почтить память, как это делалось каждый год, «героев 9 ноября» — жертв неудачного путча 1923 года, который начался в этом самом пивном зале.
Исключительной деталью было то, что ни Геринг, ни Гиммлер не присутствовали на этом торжественном вечере. Речь Гитлера была необычно краткой, и, окончив ее, он внезапно ушел, хотя обычно задерживался, дружески беседуя со «старыми бойцами» партии.
«Очень часто, — говорил он, — работники сил СС думают о депортации живущих здесь людей. Эти мысли приходили мне на ум, когда я наблюдал трудную работу, выполняемую здесь полицией безопасности, которой очень помогают ваши люди. То же самое происходило в Польше при температуре 40 градусов ниже нуля, когда мы должны были транспортировать тысячи, десятки и сотни тысяч людей, где нам приходилось проявлять жестокость, — вы должны это услышать и сразу забыть, — расстреливая тысячи „неправильных“ поляков».
Польша была лабораторией для опробования нацистских методов. Там, в городах и деревнях этого несчастного «генерал-губернаторства», отданного во власть кровавого Франка, испытывали способы, с помощью которых вскоре была опустошена вся Европа.
7 октября 1939 года, как только завоевание Польши было завершено, Гитлер подписал декрет, скрепленный также подписями Геринга и Кейтеля, назначивший Гиммлера «комиссаром рейха по утверждению германской расы», которому поручалось также «германизировать» Польшу.
В соответствии с этим декретом рейхсфюрер СС должен был направлять в рейх чистокровных немцев из иностранных государств, «устранять негативное воздействие иностранной части населения, представляющей опасность для рейха и сообщества германского народа», создавать новые германские колонии. Для успешного выполнения этой задачи ему были предоставлены выбор средств и полная свобода действий. Гиммлер сразу пояснил общие директивы.
«Наш долг состоит не в том, — сказал он, — чтобы германизировать Восток в старом значении этого слова, то есть преподавать местному населению немецкий язык и германское право, а в том, чтобы обеспечить заселение Востока чистокровным германским народом». Таково было естественное следствие эсэсовских «принципов крови». «Очищение присоединенных территорий от чужих рас есть одна из важнейших целей на германском Востоке».
Чтобы ускорить «германизацию» нового типа, Гиммлер приказал не допускать «количественное увеличение интеллектуальной польской элиты», распределил земли, освободившиеся в результате исчезновения польских фермеров, между чистокровными немцами, решил использовать «очень хорошие расовые типы». Он холодно заявил: «Я думаю, что наш долг — забрать себе их детей, отдалив их от привычного окружения. Либо мы получим хорошую кровь, которую сможем использовать и дадим ей место в нашем народе, либо уничтожим эту кровь».
Вот так поляки и евреи были экспроприированы, лишены имущества, домов и земель. Земли были переданы «колонистам» — «чистокровным немцам», жившим тогда за границей и возвращенным в Германию. Экспроприированные были направлены в концентрационные лагеря, если они были евреями или считались возможными противниками; в более благоприятных случаях они отправлялись в Германию на военные заводы или в качестве сельскохозяйственных рабочих; порой они были вынуждены работать на своих бывших землях как крепостные.
Декретом от 12 декабря 1940 года Гиммлер создал «расовый регистр». В него заносились: 1) чистокровные немцы, занимавшиеся политической деятельностью в какой-либо нацистской организации; 2) чистокровные немцы, не занимавшиеся политической деятельностью; 3) лица, происходившие от чистокровных немцев, или супруги чистокровных немцев; 4) потомки немцев, абсорбированные польской нацией, «полонизированные» и рассматриваемые в качестве ренегатов. Последние должны были подвергнуться перевоспитанию в целях их «повторной германизации». Уклоняющиеся от перевоспитания, а также лица, уклоняющиеся от внесения в «расовый регистр», передавались в ведение гестапо и направлялись в концентрационные лагеря.
Исполнение мер по «германизации» и колонизации было поручено шефу Главного управления имперской безопасности (РСХА) Гейдриху. РСХА организовывало и проводило экспроприацию, эвакуацию, перевозку на работы в Германию и доставку колонистов на «освобожденные» земли присоединенной Польши или «генерал-губернаторства», которым управлял губернатор Ганс Франк. [10]
«Мы должны уничтожать евреев повсюду, где найдем их, и всякий раз, когда это будет возможно», — говорил Франк. Для решения этой задачи в июне 1940 года в Освенциме, под Краковом, был открыт лагерь уничтожения. Там, посреди гнилых болот, за пять последующих лет были истреблены миллионы евреев.
Вскоре после Освенцима были открыты два других лагеря — в Майданеке и Треблинке. Треблинка послужила прототипом для всех созданных в дальнейшем лагерей уничтожения.
За один год РСХА, выполняя директивы Гиммлера, выселило из той части Польши, которая была аннексирована рейхом, полтора миллиона польских и еврейских крестьян и переправило их в «генерал-губернаторство», где их судьба сложилась ужасно. К концу мая 1943 года было экспроприировано 702 760 хозяйств общей площадью 6 367 971 гектар. Сюда включены лишь хозяйства Данцига, Западной Пруссии, Познани, Цихенау и Силезии, о чем были найдены отчеты. На эти земли поселили 500 тысяч чистокровных немцев, то есть одну треть от числа экспроприированных поляков. В мероприятии участвовали организация «Фольксдойче миттельштелле», открывшая новую службу под контролем Гиммлера, и центр иммиграции, учрежденный при управлении полицейских служб и СС.
Поляки, отправленные в Германию, находились на положении рабов. Теории Гиммлера о функционировании будущего рейха здесь впервые воплотились в жизнь под наблюдением гестапо.
В качестве сельскохозяйственных рабочих поляки подчинялись регламенту из пятнадцати пунктов. Прежде всего регламент определял: «Сельскохозяйственные рабочие польской национальности не имеют права жаловаться; никакая жалоба не будет приниматься официальной администрацией». Отданные на произвол своих «господ», польские рабы не имели права оставлять места работы. Для них был введен комендантский час с 20 часов до 6 часов утра зимой и с 21 часа до 5 часов утра летом. Они имели право пользоваться велосипедом только для поездки до места работы и по приказу своих хозяев. Им было запрещено посещать церкви и храмы, кино, театры, места культурных мероприятий и рестораны. Они не должны были вступать в половые связи с какими бы то ни было женщинами и девушками; собираться вместе, пользоваться транспортом: железной дорогой, автобусом и т. д. Им строго запрещалось переходить от одного хозяина к другому. Хозяин же мог подвергать их телесным наказаниям, «если указания и увещевания не действуют». В подобных случаях он ни перед кем не отчитывался и не «считался ответственным перед администрацией». Кроме того, рекомендовалось держать польских рабочих вдали от семей. Под страхом серьезных санкций хозяин должен был немедленно уведомлять власти о любом «преступлении» польского рабочего. Под «преступлением» подразумевались «саботаж», медлительность или нежелание работать, «вызывающее» поведение. Были предусмотрены суровые наказания для хозяина, если он «не соблюдает необходимой дистанции между ним и сельскохозяйственными рабочими польской национальности. То же правило относится к женщинам и девушкам. Дополнительный рацион строго запрещается».
Польские женщины определялись прислугой в германские семьи: члены НСДАП имели приоритет в получении такой бесплатной прислуги. Всего было перемещено от 400 до 500 тысяч этих несчастных женщин, низведенных до рабства, чтобы «принести значительное облегчение германской хозяйке и дольше сохранить ее здоровье». Их положение было столь же тяжелым, как и положение сельскохозяйственных рабочих. Они «не могут требовать отпуска. Как правило, домашние работницы с Востока могут отлучаться из дома лишь для выполнения каких-то работ. Однако в качестве вознаграждения им может предоставляться свободное время вне дома — три часа в неделю. Этот отпуск должен заканчиваться с окончанием дневного времени — самое позднее в 20 часов».
Все запреты, налагавшиеся на мужчин, распространялись и на этих несчастных женщин. «Находясь вне дома, домашняя работница с Востока должна всегда иметь при себе рабочее удостоверение, которое служит ей личным пропуском».
Можно видеть, что термин «рабство» не является преувеличением. С некоторым чувством стыда следует признать, что немецкие «наниматели», внешне добропорядочные граждане страны с древней цивилизацией, быстро и легко привыкли к этим правилам, предоставлявшим в их распоряжение людей, жизнью и смертью которых они распоряжались. Семи лет нацистского режима оказалось достаточно, чтобы чудовищная бесчеловечность стала обычным явлением. Причем крупные германские промышленники прошли по этому пути гораздо дальше.
Гестапо бдительно следило за соблюдением нового кодекса. Сотни тысяч взрослых людей обоего пола погрузились в состояние крайней материальной и моральной деградации; судьба десятков тысяч детей была еще драматичнее (восьмилетние дети, полуголые, голодные, тянули тележки и переносили грузы в некоторых трудовых лагерях); над всей этой людской массой распростерлась тень гестапо.
«Работа» гестапо оказалась настолько «эффективной», что Франк, давая интервью журналисту Клейсту из «Фёлькишер беобахтер» 6 февраля 1940 года, решил даже высмеять меры террора, принятые его коллегой фон Нейратом, протектором Богемии и Моравии. Нейрат развесил на стенах по всей Чехословакии красные афиши с уведомлением о казни семи чешских студентов. «Если бы я распорядился вывешивать афиши на стенах всякий раз, когда расстреливают семь поляков, — иронизировал Франк, — то для производства бумаги не хватило бы всех лесов Польши».
25 января 1940 года Франк объявил, что намерен депортировать миллион польских рабочих. Чтобы выполнить эту программу, гестапо организовало облавы. Оно сделало это столь успешно, что к августу 1942 года было депортировано 800 тысяч польских рабочих.
10 мая 1940 года внимание всего мира, до сих пор сконцентрированное на польских событиях, переключилось на другой театр военных действий. Немецкие армии вторглись в Голландию, Бельгию, затем во Францию, став объектом наблюдения международных обозревателей. Франк писал, что «надо воспользоваться тем, что пристальное внимание всего мира приковано к Западному фронту, и ликвидировать тысячи поляков, начав с главных представителей польской интеллигенции».
Решение об их уничтожении было принято еще в сентябре 1939 года, но чтобы совершить это, не восстановив против себя иностранных критиков, надо было дождаться удобного момента. Желательно было также найти какие-то правдоподобные аргументы.
В середине мая Франк пригласил к себе своего статс-секретаря Йозефа Бюлера и рейхсминистра Зейсс-Инк-варта, чтобы отработать детали операции, названной «акция АБ» (немецкая аббревиатура «чрезвычайной акции по умиротворению»). Она была проведена под предлогом того, что необходимо положить конец агитации, которая угрожала безопасности войск.
Акция АБ была доверена представителям РСХА в Польше: обергруппенфюреру СС Крюгеру и полицейскому генералу и бригадефюреру I управления РСХА Штрекенбаху; в помощь им были приданы эсэсовцы, специально приехавшие из Германии.
В ноябре 1939 года гестапо арестовало профессоров Краковского университета и переправило их в концентрационные лагеря на территории рейха. Количество лиц, подлежавших уничтожению во время акции АБ, сочли слишком значительным, а перевод их в Германию слишком сложным. Поэтому решили упростить дело. «Нет необходимости помещать эти элементы в германские концентрационные лагеря, — писал Франк после совещания с Крюгером и Штрекенбахом, — так как это вызвало бы трудности и ненужную переписку с семьями. Лучше решить эти вопросы в самой стране и наиболее простым способом».
Были проведены массовые аресты, а затем устроена пародия на суд. Это совершенно фальшивое разбирательство целиком находилось в ведении гестапо. 30 мая Франк дал свои последние инструкции:
«Всякая попытка судебных властей вмешаться в акцию АБ, предпринятую полицией, будет рассматриваться как измена государству и германским интересам… Комиссия по помилованиям, состоящая при моей службе, не будет заниматься этими делами. Акция АБ должна быть проведена исключительно шефом полиции и СС Крюгером и его организацией. Это внутреннее мероприятие по умиротворению, которое является обязательным и должно пройти вне рамок обычной процедуры».
Лишенная законной возможности протеста и всякой надежды на помилование, польская интеллигенция была хладнокровно «ликвидирована» гестапо и СС. Когда все кончилось, Штрекенбах вернулся в Берлин, где приступил к обычным административным обязанностям. По случаю его отъезда была устроена прощальная церемония, на которой Франк выступил с небольшой и взволнованной речью, поздравляя и принося благодарности за хорошую работу, выполненную общими усилиями. В этой речи прозвучала ужасная фраза: «То, что вы, бригадефюрер Штрекенбах, и ваши люди исполнили в генерал-губернаторстве, не должно быть забыто, вам не следует этого стыдиться».
Штрекенбах и его люди не думали «стыдиться». Зачем им было «забывать» об этих ужасных часах и о том, кто их устроил?
В дальнейшем гестапо расширило свои полномочия. Декретом от 2 октября 1943 года Франк дал возможность гестаповцам совершать самые жестокие репрессии. На тог момент уже более 17 тысяч поляков были расстреляны в качестве заложников, то есть без всякого суда. Франк прокомментировал это так: «Мы не должны поддаваться чувствам, узнав, что расстреляно 17 тысяч человек. Эти лица являются жертвами войны». Но «иностранная пропаганда» подняла большой шум вокруг казней заложников, и тогда был найден выход из этого затруднительного положения. Вместо того чтобы изменить методы, просто вычеркнули слово «заложник» из официального словаря и узаконили эти убийства, создав декретом от 2 октября 1943 года штандгерихте — чрезвычайные трибуналы, состоявшие исключительно из членов гестапо. В параграфе 4 декрета говорилось: «Чрезвычайные трибуналы сыскной полиции должны образовываться из одного руководителя СС, принадлежащего к командованию сыскной полиции и СД, и двух членов той же службы». Параграф 6 особо отмечал: «Приговоры чрезвычайных трибуналов сыскной полиции приводятся в исполнение немедленно».
Вот так гестапо могло действовать с максимальной быстротой. Оно разыскивало врагов режима, арестовывало их, судило и казнило без всякого контроля извне. Как только появился декрет, сотни поляков, содержавшихся в застенках Кракова, были «осуждены» и казнены.
Пока гестапо и СД сеяли террор в Польше, Гейдрих не забывал и о других задачах своих служб.
Ажиотаж в некоторых армейских кругах во время подготовки агрессии против Чехословакии не ускользнул от внимания бесчисленных осведомителей СД.
СД узнала о поездке Клейста в Лондон в августе 1938 года, не имея возможности выяснить личность эмиссара заговорщиков и точный характер его миссии. У Гиммлера лишь знали, что эмиссар вернулся с письмом от Черчилля. В августе 1939 года, когда готовилось нападение на Польшу, среди обеспокоенных военных опять началось брожение, но дело ограничилось слабыми попытками что-то предпринять. Гиммлер и Гейдрих решили выяснить, какие связи могли существовать между скрытой оппозицией и английскими службами. Расследование, проведенное в Германии, результатов не дало, поэтому было решено зайти с другого конца, через самих англичан.
Гиммлер и Гейдрих выбрали для этой деликатной миссии двух «перспективных» сотрудников СД, блестящих и одаренных молодых людей — Вальтера Шелленберга и Гельмута Кнохена. Оба происходили из тех бедных студентов, которых старалась использовать партия. Гейдрих почувствовал, что для серьезного контакта с англичанами требуются люди с хорошими манерами, говорящие по-английски правильно и даже изысканно, способные избегать ловушек, которые непременно будут устроены на разных поворотах в ходе переговоров. Развертывание операции показало, что его выбор был превосходным.
Молодой Кнохен только что был назначен в VI управление (внешняя служба СД), где на него была возложена обязанность создать новые агентурные сети за границей. Он старался выявить среди немецких эмигрантов тех, чье затруднительное положение заставило бы их принять «интересные» предложения. Кнохен был знаком с этой средой, так как ранее ему было поручено наблюдение за эмигрантами и изучение газет, которые те выпускали. Ему удалось тогда завербовать некоего Франца Фишера, доктора экономических наук, влачившего нищенское существование в Париже. По указанию СД Фишер обосновался в Голландии в качестве агента. Он сумел вступить в контакт с британскими кругами в Голландии, а вскоре — с агентами Интеллидженс сервис, которые вели разведывательную работу среди немецких эмигрантов. Кнохен вызвал Фишера на голландскую границу и поручил ему предложить англичанам установить контакт с представителем оппозиционной группы, созданной германскими генералами и офицерами.
В середине октября Фишер получил согласие англичан. Польская кампания завершилась, и союзники ждали скорого удара на западном направлении. Поэтому всякая информация о возможном брожении в германских вооруженных силах могла быть чрезвычайно ценной. Интеллидженс сервис не знала, что Фишер был двойным агентом, которым манипулирует СД из Дюссельдорфа.
«Доверенный человек» Фишер смог организовать первую встречу, которая состоялась 21 октября в голландском городке Зютфен. Шелленберг выступал под именем капитана Шеммеля из транспортной службы Верховного командования вермахта. Такой офицер действительно существовал, и сотрудники Интеллидженс сервис могли проверить это по ежегодным справочникам германской армии, которые были в их распоряжении. В качестве меры предосторожности настоящий Шеммель был отправлен в командировку на Восток. Шелленберг, он же Шеммель, сумел внушить доверие англичанам — майору Стивенсу, капитану Бесту и лейтенанту Коппенсу. В Голландии прошло несколько встреч, и Шелленберг побывал вместе со своими собеседниками в Арнеме и Гааге.
Во время одной из поездок Шелленберга сопровождал господин весьма респектабельного вида, которого он представил как генерала и «общего» руководителя группы сопротивления вермахта. Генерал, интеллигентный, изысканный, блестящий собеседник, произвел прекрасное впечатление на английских агентов. Шелленберг доверил эту трудную роль «любителю» — доктору Кринису, известному берлинскому психиатру.
Было также намечено кратковременное путешествие в Лондон специальным самолетом. В перерывах между поездками Шелленберг всегда возвращался в Ставку в Дюссельдорфе, чтобы информировать Берлин о развитии событий.
31 октября, во время одной из поездок в Гаагу, фальшивый Шеммель получил радиоприемник-передатчик для связи с агентами Интеллидженс сервис в Голландии. Кроме того, ему был предоставлен специальный аккредитив для вызова секретного телефонного абонента в Гааге. Игра шла благоприятно, и Шелленберг надеялся достичь двух целей: «отравить» английские службы, сообщая им неверные сведения и передавая подложные документы, и добиться контакта с ядром военных оппозиционеров. Новая встреча состоялась 7 ноября по-прежнему в Голландии, и на следующий день была назначена еще одна.
8 ноября после полудня в Дюссельдорф прибыл «специальный отряд» из двенадцати эсэсовцев, посланный по приказу Гиммлера для обеспечения «защиты» Шелленберга. Отрядом командовал Науйокс, чья эффективность была высоко оценена во время проведения ложного польского нападения на радиостанцию в Глейвице.
В тот же день вечером, около 21.30, Гитлер выступил с речью в «Бюргербраукеллер» в Мюнхене, чтобы почтить память, как это делалось каждый год, «героев 9 ноября» — жертв неудачного путча 1923 года, который начался в этом самом пивном зале.
Исключительной деталью было то, что ни Геринг, ни Гиммлер не присутствовали на этом торжественном вечере. Речь Гитлера была необычно краткой, и, окончив ее, он внезапно ушел, хотя обычно задерживался, дружески беседуя со «старыми бойцами» партии.