Страница:
Наконец настал тот торжественный день, когда Занзибар и Янки возвратились домой. Я предлагал оживить церемонию флагами и цветочными гирляндами, но Сюзанна предпочла более строгий и скромный ритуал, на который был приглашен лишь Доминик. Я предположил, что он пришел за деньгами, но, когда я попросил у него счет, он только махнул рукой в сторону «Альгамбры». Я выдал ему премию в размере пяти тысяч наличными, и он был весьма доволен и даже выказывал нетерпение поскорее уйти, словно торопился поделиться со своими работниками.
Я через посредничество Сюзанны послал Фрэнку записку, но прошла еще неделя, а счет за выполненную работу так и не пришел. Теперь я был многим обязан этому человеку: он угостил меня ужином, сэкономил мне кучу денег да еще и кормил бесплатно едва ли не каждый день.
Сюзанна как-то сказала, что итальянская кухня ее очень возбуждает, — я тоже заметил, что наша интимная жизнь, и без того неплохая, теперь стала еще интереснее. Возможно, миссис Белларозе удалось подобрать нужное сочетание приправ и специй. Однажды вечером, за одним из ужинов, доставленных из «Альгамбры», я сказал Сюзанне:
— Боже, ты знаешь, у тебя даже грудь похорошела. Обязательно возьми рецепт этих равиоли.
— Ну-ну, Джон, лучше посмотри на себя, — ответила она, — ты сам подрос на дюйм там, где надо, я не имею в виду объем талии.
Тронут. Но, откровенно говоря, я считал, что наши возросшие сексуальные аппетиты разыгрались не по причине хорошего питания, а просто потому, что стояла прекрасная весенняя погода, а в эту пору у меня, например, всегда начинается движение соков, если употребить сравнение с растительным миром. Когда вы в зрелом возрасте, то надо радоваться даже тому, что у вас просто все получается, я так считаю. Сюзанна и я были довольны друг другом, когда занимались любовью в спальне и на кухне. В других местах у нас получалось хуже, так как Сюзанна казалась все время погруженной в какие-то свои мысли. Поэтому однажды я спросил ее:
— Тебя что-то беспокоит?
— Да.
— Что?
— Так, некоторые вещи.
— Вещи? Например, недавние волнения в Курдистане?
— Вещи, которые происходят вокруг. Просто вещи.
— Послушай, в июне к нам приезжают наши дети, в июле я буду работать только по полдня, а в августе мы отправимся в Ист-Хэмптон.
Она пожала плечами.
Вспоминая бессмертные слова Фрэнка Белларозы по поводу вечного недовольства женщин, я сказал:
— Слушай, а может, тебя тянет вернуться обратно в Бруклин?
Я надеялся, что с переводом лошадей на старое место визиты Сюзанны к соседям станут более редкими, однако вскоре мне пришлось убедиться в своих заблуждениях на этот счет. Меня, конечно, не бывало дома в дневное время, но, когда я звонил, Сюзанны постоянно не оказывалось на месте, а на мои послания на автоответчик никто не отвечал.
К тому же и Джордж, верный слуга, время от времени отлавливал меня по возвращении домой и говорил примерно так: «Миссис Саттер весь день не было дома, а то бы я ее спросил...» — и задавал какой-нибудь пустяковый вопрос. Джордж не мастер тонких намеков, хотя и полагает себя таковым. Он явно не одобрял наши отношения с четой Беллароза. Джордж благороднее короля, святее епископа и больший сноб, чем Астор и Вандербильт, вместе взятые. Очень многие старые слуги ведут себя так, возможно, пытаясь заставить своих молодых хозяев почаще вспоминать жизненные принципы своих предков, которые в их глазах были образцами благопристойности, обладали изысканными манерами и так далее. Слуги вообще отличаются очень избирательной памятью. В общем, Джордж был нами недоволен, и я понимал, что в какой-то момент, за кружкой крепкого пива, он изольет душу своим коллегам из других поместий, и слухи пойдут все выше и выше. Если до меня дойдет нечто подобное, я выскажу Джорджу все, что я думаю о причинах благосклонности его старого хозяина к его семье. Хотя нет, пожалуй, не буду. Я люблю Джорджа. А он любит меня и Сюзанну. Но все-таки он — ужасный болтун.
Что касается Этель, то я не мог четко определить ее отношение к самому Белларозе и нашим с ним контактам. Она не высказывала своих суждений по этому поводу. Я подозреваю, это происходило по причине того, что ей трудно было найти место для Белларозы в ее теории классовой борьбы. Доктрина социализма, как мне кажется, достаточно туманно освещает вопросы преступности. Тем более что Этель опирается в основном на классиков социального радикализма девятнадцатого века, которые считали, что капиталистическое угнетение порождает преступность и преступников. Поэтому, вероятно, Этель не могла определить, кто такой Фрэнк Беллароза — жертва свободного предпринимательства или ее классовый враг. В чем я и Этель, возможно, сошлись бы, так это в определении, данном Марком Твеном: «В Америке нет прирожденных преступников, если не считать конгрессменов».
Итак, однажды я был в городе и мне понадобилось обязательно связаться с Сюзанной, чтобы предложить ей поужинать в ресторане в компании двух моих клиентов — мистера и миссис Петерсон, которые были старыми друзьями ее родителей и случайно зашли в этот день ко мне на работу. Я позвонил домой и оставил два сообщения на автоответчике, затем, не получив ответа, перезвонил в сторожевой домик и попал на Этель. Она доложила мне, что миссис Саттер с самого утра верхом на Занзибар отправилась в «Альгамбру» и с тех пор не возвращалась. Насколько ей известно. Что бы вы стали делать, если бы жена сторожа сообщила, что ваша супруга находится в соседнем поместье? Возможно, вы послали бы за ней слугу, что и предложила мне Этель, то есть она была готова послать к соседям Джорджа. Она также посоветовала перезвонить прямо в «Альгамбру». Я сказал, что не стоит беспокоиться, ничего важного нет. Хотя как тогда понимать мой звонок в сторожевой домик? Я еще раз попытался связаться с Сюзанной и оставил еще одно сообщение на автоответчике, указав время и название ресторана, в котором мы собирались ужинать.
Дело в том, что у меня до сих пор не было телефона Белларозы. Сюзанна призналась, что у нее тоже его нет. Будучи в «Альгамбре», я заметил, и Сюзанна это подтвердила, что ни один из аппаратов не имел таблички с номером. Это были, конечно, меры безопасности: таким образом вы избавлены от излишнего любопытства посторонних, собирающих телефоны знаменитостей.
Поздно вечером того же дня, возвратившись домой после ужина с Петерсонами (Сюзанна так и не объявилась), я сказал своей жене:
— Я весь день пытался найти тебя.
— Да, я прослушала твои сообщения, кроме того, Этель тоже говорила мне о твоем звонке.
Я никогда не спрашиваю: «Где ты была?», потому что за этим следует вопрос: «А где ты был?», а вслед за ним: «С кем ты была и что вы делали?» Расспрашивать вашу супругу о том, где она провела день или вечер, — это признак дурного тона. Вероятно, из-за таких вопросов Салли Энн и заработала свой первый синяк под глазом. Вместо этого я произнес:
— Было бы неплохо иметь возможность связываться с тобой, когда ты в «Альгамбре». Что для тебя удобнее — чтобы я посылал к тебе Джорджа или чтобы ты дала мне телефон Белларозы?
Она пожала плечами.
— Мне их телефон вроде ни к чему. Так что можешь присылать Джорджа.
Мне показалось, что Сюзанна не поняла моего намека.
— Джордж тоже не всегда бывает на месте, — пояснил я. — Возможно, ты все-таки узнаешь телефон Белларозы, Сюзанна. Я уверен, что в какой-то момент и у тебя возникнет какой-нибудь повод позвонить им.
— Не думаю. Я прихожу к ним и ухожу от них тогда, когда мне надо. Если же мне необходимо оставить для них какое-нибудь сообщение, я делаю это через Энтони, Винни или Ли.
— Кто, позволь мне спросить, эти самые Энтони, Винни и Ли?
— Энтони ты видел, это охранник. Винни его сменщик. Они живут в сторожевом домике. Ли — это подружка Энтони. Она тоже живет вместе с ними. Там три спальни.
— Так. Значит, Ли — это женщина. А с кем же проводит время бедный Винни?
— У Винни есть своя подружка — Делия, она приходит к нему время от времени.
Мысль о том, что на Грейс-лейн повадились люди из Бруклина, не вызывала у меня восторга. Ну хорошо, я уже примирился с мыслью о главарях мафии и их соратниках в черных лимузинах, но уголовники и их марухи — это уж слишком.
— Мне не нравится этот бордель по соседству, — заметил я.
— О, Джон, неужели? А что прикажешь делать Энтони и Винни? Они же проводят целые дни в одиночестве. Двенадцать часов дежурства, двенадцать часов отдыха. Семь дней в неделю. Им нужна разрядка. Кроме того, Ли занимается домашними делами.
— Любопытно. — Но что было еще более любопытно, так это то, что леди Стенхоп, оказьюается, считала этих мафиози симпатичными людьми. Но я, ограниченный, высокомерный Джон Саттер, не был столь снисходителен. Я предложил: — Пожалуй, нам стоит познакомить Энтони, Винни и Ли с Аллардами. Пусть обмениваются опытом.
Получив в ответ молчание, я вернулся к главной теме.
— Пойми, Сюзанна, темной грозовой ночью проще позвонить в «Альгамбру», чем идти в сторожевой домик и отвлекать людей.
— Послушай, Джон, если тебе нужен телефон, ты сам можешь спросить его номер. Только и всего. Как дела у Петерсонов?
— Они очень жалели, что не сумели увидеться с тобой. — Стало быть, вопрос о телефонном номере предстояло решать мне. Теперь вы понимаете, что я имел в виду, когда говорил об упрямстве Сюзанны. Это все ее рыжие волосы. Не иначе.
Что касается номера телефона Белларозы, то я в нем не очень нуждался, разве только в тех случаях, когда мне нужно было связаться с Сюзанной, которая, как видно, стала частью королевской свиты в «Альгамбре». Тот факт, что Беллароза не давал о себе знать ни в письменном, ни в устном виде, подтверждал мою мысль о том, что наши отношения не были отношениями между клиентом и его адвокатом. И я решил, что, когда он мне позвонит, я прямо скажу ему, что не собираюсь иметь с ним никаких дел. К несчастью, судьба, некогда благосклонная ко мне, теперь, как видно, по какой-то причине предала меня и даже больше того — толкнула меня в смертельные объятия дона Белларозы.
Результатом этой продолжительной борьбы было создание мощной и разветвленной налоговой системы, в которой я и моя фирма играем весьма важную роль. Мои клиенты — это в основном люди (или наследники тех людей), которых особенно сильно задел кризис 1929 года. Те, кто оправился от него, столкнулись с проблемами выплаты подоходного налога, который к пятидесятым годам доходил до девяноста процентов. Многие из этих людей, очень неглупые во всех отношениях, были, однако, не готовы к налоговым поборам, осуществляемым Вашингтоном. Некоторые, обуреваемые глупым комплексом вины и альтруизма, видели в этих поборах дань чести и справедливости. К ним, в частности, принадлежал отец Сюзанны, который был готов отдать половину своих денег американскому народу. Но когда речь заходила больше чем о половине их богатств, многие из этих миллионеров начинали чувствовать себя неуютно. К тому же стало очевидно, что те несколько долларов налогов, которые действительно доходили до американского народа, как правило, попадали не к тем людям и использовались ими не по назначению.
Поэтому, говоря проще, те из моих клиентов, кто умел делать деньги в наше непростое время, не знали, как их сохранить. Они уже были научены горьким опытом и не собирались повторять свои ошибки. Все мы в процессе социального дарвинизма превратились в существ, которые на расстоянии чувствуют опасность новых налогов, угрожающую с Капитолийского холма.
Эти люди, мои клиенты, нанимают меня, чтобы быть уверенными в законности тех способов ухода от налогов, которые придумывают они сами или их советники. Они не хотят из-за этого попадать в тюрьму. Моя деятельность в данной ситуации совершенно законна, в противном случае я не стал бы даже влезать в это дело. Мы работаем под лозунгом: «Уклоняться от уплаты налогов — незаконно уходить от их уплаты — законно». И я бы добавил, последнее — это наш гражданский и моральный долг.
Поэтому, когда, к примеру, новый налоговый закон отнял возможность прятать деньги в трастовых компаниях для детей-наследников (трасты Клиффорда), некий сообразительный юрист (мне бы очень хотелось, чтобы им был я) изобрел так называемый псевдотраст Клиффорда, который обеспечивал то же самое, то есть перевод денег в форме, свободной от налогообложения, в пользу детей-наследников. Этот способ настолько сложен и хитер, что вся Федеральная налоговая служба ломает голову над тем, как найти к нему ключ. Это игра, возможно, даже война. Я хорошо играю в эту игру, я умею все делать чисто и законно. У меня есть для этого способности — пока я переигрываю своих соперников из Федеральной налоговой службы, и, если бы там появились такие же светлые головы, как моя, мне было бы даже интереснее.
Хотя я действую в точном соответствии с законом, мне время от времени приходится защищать своих клиентов в суде, чтобы решить спорный вопрос. Но ни один из моих клиентов не сел в тюрьму за уклонение от уплаты налогов и не сядет, если только не соврет мне или не скроет от меня чего-нибудь. Я стараюсь внушить своим клиентам честное отношение к делу. Если вы жульничаете в покере, в жизни или в налогах, вы роняете свою честь, а в конечном счете выходит так, что вы обманываете самого себя и лишаетесь одного из изысканнейших удовольствий в жизни — победы над противником в честном и открытом бою. Вот чему учили меня в университете.
Само собой разумеется, что противная сторона не всегда играет честно, но в этой стране у вас всегда есть возможность крикнуть «фол» и отправиться в суд для разоблачения нарушителя правил. Возможно, что в другой стране, где отсутствует честная и независимая судебная система, я бы не стал играть по правилам. Я ведь веду речь о выживании, а не о самоубийстве. Но здесь, в Америке, система еще работает, и я в нее верю. Во всяком случае, верил до одиннадцати часов утра того дня. К полудню я перешел в новую фазу моей жизни и превратился в существо, которому угрожает опасность и которому во что бы то ни стало надо развить в себе новые навыки выживания, с тем чтобы не попасть в тюрьму. Но об этом чуть позже.
Итак, я сидел в своем офисе на Уолл-стрит в это приятное майское утро и работал. Мое летнее расписание строится следующим образом — три дня я работаю, а на четыре устраиваю себе выходные, которые провожу в своем летнем домике в Ист-Хэмптоне. Это в июле. А август у меня свободен полностью. В июле я обычно заканчиваю работу пораньше, чтобы отправиться с Сюзанной в яхт-клуб и провести остаток дня под парусом. Мы плаваем до темноты, а иногда, если есть настроение, и до зари, которая в море просто восхитительна.
У нас с Сюзанной припасены шесть неплохих сексуальных сценариев для постановки их на яхте. Иногда я изображаю моряка, потерпевшего кораблекрушение, и Сюзанна втаскивает меня на борт. Она почти голая и весьма энергично пытается вернуть меня к жизни. В другом варианте я представляю пирата, который берет яхту на абордаж и врывается к несчастной пассажирке, когда она находится в душе или готовится ко сну. Затем следует драма в двух актах, где Сюзанна сначала прячется и отлынивает от работы, а затем я подвергаю ее изощренному наказанию в лучших морских традициях. Лично я больше всего люблю тот сценарий, когда я выступаю в роли простого матроса, а Сюзанна разыгрывает владелицу судна. Сюзанна командует мной, заставляет меня проделывать вещи, унижающие мое достоинство, и в какой-то момент я восстаю. Все это я говорю к тому, что мне не терпится поскорее заняться любовью в открытом море и я тороплю майские и июньские дни, чтобы пробиться сквозь них к долгожданному Дню независимости.
Я понимаю, многим покажется, что я слишком роскошно живу, устраивая себе отдых со Дня независимости до Дня труда, но я его заработал. Кроме того, в отпуске я корплю над своими собственными налогами, я специально откладываю это дело на летние месяцы.
Упоминаю об этом потому, что в тот день, когда я сидел в своем офисе и думал о своем отдыхе и своих налогах, по селектору позвонила моя секретарша Луиза. Я поднял трубку.
— Да?
— Вас спрашивает мистер Новак из Федеральной налоговой службы.
— Скажите ему, пусть позвонит в сентябре.
— Он говорит, что звонит по неотложному делу.
Я почувствовал нарастающее раздражение.
— Хорошо, тогда узнайте у него, по поводу какого клиента он звонит, найдите нужное досье, а он пусть подождет у телефона. — Я собирался уже повесить трубку, когда Луиза сказала:
— Я уже спрашивала его об этом, мистер Саттер, но он ничего не ответил. Он настаивает на разговоре с вами лично.
— О... — Кажется, я понял, о чем пойдет речь. Но с какой стати Федеральная налоговая служба пристает ко мне с расспросами про Фрэнка Белларозу? Потом я подумал, что это звонит мистер Манкузо из ФБР, прикрывшись чужой фамилией. Но и это было не слишком похоже на правду. Фрэнк Беллароза внес в мою жизнь новые моменты, поэтому подобный звонок окрашивался в его цвета, которые, надо сказать, были совсем не радужными.
— Соедините меня с ним, — сказал я Луизе.
— Хорошо, сэр. — Я услышал щелчок, затем в трубке раздался сладкий голосок, который мне сразу не понравился.
— Мистер Джон Саттер?
— Да.
— С вами говорит Стивен Новак, сотрудник Федеральной налоговой службы.
— Да?
— Мне необходимо зайти к вам и обсудить некоторые вопросы.
— Какие вопросы?
— Серьезные вопросы, мистер Саттер.
— Касающиеся кого и чего?
— Мне бы не хотелось говорить об этом по телефону.
— Почему? — Я решил пошутить. — Разве ваши телефоны прослушиваются Комитетом восставших налогоплательщиков? — Я ожидал, что в ответ услышу понимающее цоканье языком, но в трубке было тихо. Плохой признак. Я также был готов к обращению «сэр», но и его не последовало. Я пододвинул поближе свой календарь. — Как насчет следующей среды, скажем, в...
— Я буду у вас через полчаса, мистер Саттер. Пожалуйста, никуда не уходите и уделите мне час вашего времени. Благодарю вас.
Трубку повесили. «Какая наглость...» Я позвонил Луизе и попросил перенести все встречи со следующего часа.
— Когда появится мистер Новак, задержите его у себя минут на пятнадцать.
— Хорошо, сэр.
Я встал, подошел к окну и посмотрел на Уолл-стрит. Деньги. Власть. Престиж. Могущество капитала и его неприступность для посягательств извне. Однако мистеру Новаку за пятнадцать секунд удалось сделать то, для чего некоторым не хватило бы пятнадцати дней или недель: он преодолел все укрепления и барьеры и будет сидеть у меня в офисе в тот же день, когда позвонил. Невероятно.
Конечно, по его надменному тону я понял, что речь пойдет о каком-то деле с уголовной окраской. (Если это будет простое гражданское дело, я выброшу его из окна.) Итак, вставал вопрос, по поводу какого преступника решил потревожить меня мистер Новак? По поводу Белларозы? По поводу одного из моих клиентов? Но Новак не был бы так высокомерен, если бы хотел склонить меня к сотрудничеству. Следовательно, сотрудничество со мной ему было не нужно. Следовательно...
После формального и сухого рукопожатия мистер Новак предъявил мне свидетельство своих полномочий, из которого следовало, что его обладатель является специальным агентом, а не просто сотрудником, как он представился по телефону. Если вам еще не доводилось встречаться с подобными людьми, поясню, что они работают в составе отдела уголовных расследований Федеральной налоговой службы.
— Вы неверно представились по телефону, — заметил ему я.
— Как это?
Я объяснил ему «как это» и добавил:
— Вы разговариваете с адвокатом, мистер Новак, потрудитесь соблюдать корректность. — Конечно, он разозлился и теперь будет ждать удобного случая, чтобы нанести ответный удар. Но я предчувствовал, что он и без того собирался это сделать. — Садитесь, — скомандовал я.
Он сел. Я остался стоять и смотрел на него сверху вниз. Это я разыгрывал из себя важную персону. Мистеру Новаку на вид было лет сорок, а в Федеральной налоговой службе люди в таком возрасте уже делают себе карьеру и становятся профессионалами. Иногда бывает, что они присылают ко мне мальчиков, юнцов, у которых еще чернила на дипломе не высохли. Таких я разжевываю и выплевываю еще до того, как они откроют свои кейсы. Но Стивен Новак держался хладнокровно и, похоже, знал себе цену, как всякий полицейский, считающий, что у него за спиной вся мощь закона. Его, судя по всему, не смущала обстановка моего респектабельного офиса, атмосфера потомственной и почтенной юриспруденции. Это не предвещало ничего хорошего.
— Так чем могу вам служить, мистер Новак?
Он скрестил свои ноги и вынул из кармана маленький блокнот. Затем, не говоря ни слова, начал листать его.
У меня появилось желание выкинуть его из окна, но это ни к чему бы не привело: они бы прислали другого.
Я стал рассматривать Новака. На нем был ужасный серый парусиновый костюм, в такие костюмы одевают выпущенных из тюрьмы заключенных. На ногах — туфли на резиновой подошве с верхом из искусственной кожи, которая блестит, даже если ее ничем не начищать. Его рубашка, его галстук, его носки, часы, даже его прическа были до крайней степени вульгарны, и я почувствовал себя оскорбленным, что он явился ко мне в таком непотребном виде. Я, кстати, на дух не переношу людей, которые не хотят раскошелиться на приличный костюм.
Но самое противное в нем было то, что этот человек явился сюда, чтобы разрушить мою жизнь. Мог бы по этому поводу и приодеться.
— Мистер Новак, — сказал я, — может быть, я смогу найти то, что вы ищете сейчас в своем блокноте?
Он поднял на меня глаза.
— Мистер Саттер, в 1971 году вы купили дом в Ист-Хэмптоне за пятьдесят пять тысяч долларов. Верно?
Возможно, вам этот вопрос покажется совершенно безобидным, но я, признаться, совсем не жаждал его услышать. Я ответил:
— Да, я купил дом в Ист-Хэмптоне в начале семидесятых приблизительно за эту цену.
— Так. И вы продали его в 1979 году за триста шестьдесят пять тысяч долларов. Верно?
— Похоже на правду. — Никогда еще мне не удавалось так выгодно вкладывать деньги.
— Таким образом, чистая прибыль на вложенный капитал составила триста десять тысяч долларов. Верно?
— Нет. Имел место доход в триста десять тысяч долларов. Между доходом и чистой прибылью есть разница, мистер Новак. Уверен, вас учили этому в университете, если, не дай Бог, забыли сделать это в Федеральной налоговой службе. — Полегче, Саттер.
Он смотрел на меня в упор.
— Так какова была ваша чистая прибыль?
— Вы вычитаете накладные и прочие расходы и получаете то, что в мире частного предпринимательства называется чистой прибылью.
— Так какова же она, мистер Саттер?
— На данный момент я не имею об этом понятия.
— Точно так же, как и мы, мистер Саттер, в силу того, что вы не декларировали ни доллара из этих ваших доходов.
«Тронут, мистер Новак». Я перешел в атаку.
— А почему я должен был декларировать это как доход? Я купил другой дом в Ист-Хэмптоне приблизительно за четыреста тысяч долларов. Таким образом, доход был сведен к нулю. Может быть, вы укажете мне статью налогового кодекса, которая предусматривает санкции за нулевой доход?
— Мистер Саттер, в вашем распоряжении было восемнадцать месяцев, чтобы использовать свое право на погашение дохода через покупку нового дома. Вы же произвели покупку через двадцать три месяца после продажи. Вы купили свой дом на Берри-лейн в 1981 году. Таким образом, налоговое событие имело место, и вы обязаны были, подсчитав ваши доходы, заплатить налог на вложенный капитал. — Он сделал паузу и добавил: — Вы не декларировали солидную сумму дохода.
Агент был, конечно, прав, иначе он не сидел бы здесь, а был бы выброшен мной в коридор. Но не подумайте, что я мошенник, моему поступку имелось объяснение.
— Дело в том, что первоначально у меня было намерение строить новый дом. Закон, как вы, должно быть, слышали, в этом случае предусматривает период в двадцать четыре месяца для вложения капитала.
— Но дом, купленный вами на Берри-лейн и до сих пор принадлежащий вам, не построен вами, — возразил мистер Новак. — Вы его купили в готовом виде, я проверял.
Я через посредничество Сюзанны послал Фрэнку записку, но прошла еще неделя, а счет за выполненную работу так и не пришел. Теперь я был многим обязан этому человеку: он угостил меня ужином, сэкономил мне кучу денег да еще и кормил бесплатно едва ли не каждый день.
Сюзанна как-то сказала, что итальянская кухня ее очень возбуждает, — я тоже заметил, что наша интимная жизнь, и без того неплохая, теперь стала еще интереснее. Возможно, миссис Белларозе удалось подобрать нужное сочетание приправ и специй. Однажды вечером, за одним из ужинов, доставленных из «Альгамбры», я сказал Сюзанне:
— Боже, ты знаешь, у тебя даже грудь похорошела. Обязательно возьми рецепт этих равиоли.
— Ну-ну, Джон, лучше посмотри на себя, — ответила она, — ты сам подрос на дюйм там, где надо, я не имею в виду объем талии.
Тронут. Но, откровенно говоря, я считал, что наши возросшие сексуальные аппетиты разыгрались не по причине хорошего питания, а просто потому, что стояла прекрасная весенняя погода, а в эту пору у меня, например, всегда начинается движение соков, если употребить сравнение с растительным миром. Когда вы в зрелом возрасте, то надо радоваться даже тому, что у вас просто все получается, я так считаю. Сюзанна и я были довольны друг другом, когда занимались любовью в спальне и на кухне. В других местах у нас получалось хуже, так как Сюзанна казалась все время погруженной в какие-то свои мысли. Поэтому однажды я спросил ее:
— Тебя что-то беспокоит?
— Да.
— Что?
— Так, некоторые вещи.
— Вещи? Например, недавние волнения в Курдистане?
— Вещи, которые происходят вокруг. Просто вещи.
— Послушай, в июне к нам приезжают наши дети, в июле я буду работать только по полдня, а в августе мы отправимся в Ист-Хэмптон.
Она пожала плечами.
Вспоминая бессмертные слова Фрэнка Белларозы по поводу вечного недовольства женщин, я сказал:
— Слушай, а может, тебя тянет вернуться обратно в Бруклин?
Я надеялся, что с переводом лошадей на старое место визиты Сюзанны к соседям станут более редкими, однако вскоре мне пришлось убедиться в своих заблуждениях на этот счет. Меня, конечно, не бывало дома в дневное время, но, когда я звонил, Сюзанны постоянно не оказывалось на месте, а на мои послания на автоответчик никто не отвечал.
К тому же и Джордж, верный слуга, время от времени отлавливал меня по возвращении домой и говорил примерно так: «Миссис Саттер весь день не было дома, а то бы я ее спросил...» — и задавал какой-нибудь пустяковый вопрос. Джордж не мастер тонких намеков, хотя и полагает себя таковым. Он явно не одобрял наши отношения с четой Беллароза. Джордж благороднее короля, святее епископа и больший сноб, чем Астор и Вандербильт, вместе взятые. Очень многие старые слуги ведут себя так, возможно, пытаясь заставить своих молодых хозяев почаще вспоминать жизненные принципы своих предков, которые в их глазах были образцами благопристойности, обладали изысканными манерами и так далее. Слуги вообще отличаются очень избирательной памятью. В общем, Джордж был нами недоволен, и я понимал, что в какой-то момент, за кружкой крепкого пива, он изольет душу своим коллегам из других поместий, и слухи пойдут все выше и выше. Если до меня дойдет нечто подобное, я выскажу Джорджу все, что я думаю о причинах благосклонности его старого хозяина к его семье. Хотя нет, пожалуй, не буду. Я люблю Джорджа. А он любит меня и Сюзанну. Но все-таки он — ужасный болтун.
Что касается Этель, то я не мог четко определить ее отношение к самому Белларозе и нашим с ним контактам. Она не высказывала своих суждений по этому поводу. Я подозреваю, это происходило по причине того, что ей трудно было найти место для Белларозы в ее теории классовой борьбы. Доктрина социализма, как мне кажется, достаточно туманно освещает вопросы преступности. Тем более что Этель опирается в основном на классиков социального радикализма девятнадцатого века, которые считали, что капиталистическое угнетение порождает преступность и преступников. Поэтому, вероятно, Этель не могла определить, кто такой Фрэнк Беллароза — жертва свободного предпринимательства или ее классовый враг. В чем я и Этель, возможно, сошлись бы, так это в определении, данном Марком Твеном: «В Америке нет прирожденных преступников, если не считать конгрессменов».
Итак, однажды я был в городе и мне понадобилось обязательно связаться с Сюзанной, чтобы предложить ей поужинать в ресторане в компании двух моих клиентов — мистера и миссис Петерсон, которые были старыми друзьями ее родителей и случайно зашли в этот день ко мне на работу. Я позвонил домой и оставил два сообщения на автоответчике, затем, не получив ответа, перезвонил в сторожевой домик и попал на Этель. Она доложила мне, что миссис Саттер с самого утра верхом на Занзибар отправилась в «Альгамбру» и с тех пор не возвращалась. Насколько ей известно. Что бы вы стали делать, если бы жена сторожа сообщила, что ваша супруга находится в соседнем поместье? Возможно, вы послали бы за ней слугу, что и предложила мне Этель, то есть она была готова послать к соседям Джорджа. Она также посоветовала перезвонить прямо в «Альгамбру». Я сказал, что не стоит беспокоиться, ничего важного нет. Хотя как тогда понимать мой звонок в сторожевой домик? Я еще раз попытался связаться с Сюзанной и оставил еще одно сообщение на автоответчике, указав время и название ресторана, в котором мы собирались ужинать.
Дело в том, что у меня до сих пор не было телефона Белларозы. Сюзанна призналась, что у нее тоже его нет. Будучи в «Альгамбре», я заметил, и Сюзанна это подтвердила, что ни один из аппаратов не имел таблички с номером. Это были, конечно, меры безопасности: таким образом вы избавлены от излишнего любопытства посторонних, собирающих телефоны знаменитостей.
Поздно вечером того же дня, возвратившись домой после ужина с Петерсонами (Сюзанна так и не объявилась), я сказал своей жене:
— Я весь день пытался найти тебя.
— Да, я прослушала твои сообщения, кроме того, Этель тоже говорила мне о твоем звонке.
Я никогда не спрашиваю: «Где ты была?», потому что за этим следует вопрос: «А где ты был?», а вслед за ним: «С кем ты была и что вы делали?» Расспрашивать вашу супругу о том, где она провела день или вечер, — это признак дурного тона. Вероятно, из-за таких вопросов Салли Энн и заработала свой первый синяк под глазом. Вместо этого я произнес:
— Было бы неплохо иметь возможность связываться с тобой, когда ты в «Альгамбре». Что для тебя удобнее — чтобы я посылал к тебе Джорджа или чтобы ты дала мне телефон Белларозы?
Она пожала плечами.
— Мне их телефон вроде ни к чему. Так что можешь присылать Джорджа.
Мне показалось, что Сюзанна не поняла моего намека.
— Джордж тоже не всегда бывает на месте, — пояснил я. — Возможно, ты все-таки узнаешь телефон Белларозы, Сюзанна. Я уверен, что в какой-то момент и у тебя возникнет какой-нибудь повод позвонить им.
— Не думаю. Я прихожу к ним и ухожу от них тогда, когда мне надо. Если же мне необходимо оставить для них какое-нибудь сообщение, я делаю это через Энтони, Винни или Ли.
— Кто, позволь мне спросить, эти самые Энтони, Винни и Ли?
— Энтони ты видел, это охранник. Винни его сменщик. Они живут в сторожевом домике. Ли — это подружка Энтони. Она тоже живет вместе с ними. Там три спальни.
— Так. Значит, Ли — это женщина. А с кем же проводит время бедный Винни?
— У Винни есть своя подружка — Делия, она приходит к нему время от времени.
Мысль о том, что на Грейс-лейн повадились люди из Бруклина, не вызывала у меня восторга. Ну хорошо, я уже примирился с мыслью о главарях мафии и их соратниках в черных лимузинах, но уголовники и их марухи — это уж слишком.
— Мне не нравится этот бордель по соседству, — заметил я.
— О, Джон, неужели? А что прикажешь делать Энтони и Винни? Они же проводят целые дни в одиночестве. Двенадцать часов дежурства, двенадцать часов отдыха. Семь дней в неделю. Им нужна разрядка. Кроме того, Ли занимается домашними делами.
— Любопытно. — Но что было еще более любопытно, так это то, что леди Стенхоп, оказьюается, считала этих мафиози симпатичными людьми. Но я, ограниченный, высокомерный Джон Саттер, не был столь снисходителен. Я предложил: — Пожалуй, нам стоит познакомить Энтони, Винни и Ли с Аллардами. Пусть обмениваются опытом.
Получив в ответ молчание, я вернулся к главной теме.
— Пойми, Сюзанна, темной грозовой ночью проще позвонить в «Альгамбру», чем идти в сторожевой домик и отвлекать людей.
— Послушай, Джон, если тебе нужен телефон, ты сам можешь спросить его номер. Только и всего. Как дела у Петерсонов?
— Они очень жалели, что не сумели увидеться с тобой. — Стало быть, вопрос о телефонном номере предстояло решать мне. Теперь вы понимаете, что я имел в виду, когда говорил об упрямстве Сюзанны. Это все ее рыжие волосы. Не иначе.
Что касается номера телефона Белларозы, то я в нем не очень нуждался, разве только в тех случаях, когда мне нужно было связаться с Сюзанной, которая, как видно, стала частью королевской свиты в «Альгамбре». Тот факт, что Беллароза не давал о себе знать ни в письменном, ни в устном виде, подтверждал мою мысль о том, что наши отношения не были отношениями между клиентом и его адвокатом. И я решил, что, когда он мне позвонит, я прямо скажу ему, что не собираюсь иметь с ним никаких дел. К несчастью, судьба, некогда благосклонная ко мне, теперь, как видно, по какой-то причине предала меня и даже больше того — толкнула меня в смертельные объятия дона Белларозы.
* * *
В ту пору у меня было много дел на работе, особенно в моем офисе на Манхэттене. Моя адвокатская практика имеет отношение и к финансовым вопросам, и к закону. Если точнее, то мои клиенты заинтересованы в том, чтобы уберечь как можно больше своих денег от посягательств правительства. Азартное состязание между налогоплательщиками и Федеральной налоговой службой началось еще в 1913 году, когда была принята поправка о подоходном налоге. В последние годы благодаря таким людям, как я, налогоплательщикам удалось выиграть несколько раундов в этом состязании.Результатом этой продолжительной борьбы было создание мощной и разветвленной налоговой системы, в которой я и моя фирма играем весьма важную роль. Мои клиенты — это в основном люди (или наследники тех людей), которых особенно сильно задел кризис 1929 года. Те, кто оправился от него, столкнулись с проблемами выплаты подоходного налога, который к пятидесятым годам доходил до девяноста процентов. Многие из этих людей, очень неглупые во всех отношениях, были, однако, не готовы к налоговым поборам, осуществляемым Вашингтоном. Некоторые, обуреваемые глупым комплексом вины и альтруизма, видели в этих поборах дань чести и справедливости. К ним, в частности, принадлежал отец Сюзанны, который был готов отдать половину своих денег американскому народу. Но когда речь заходила больше чем о половине их богатств, многие из этих миллионеров начинали чувствовать себя неуютно. К тому же стало очевидно, что те несколько долларов налогов, которые действительно доходили до американского народа, как правило, попадали не к тем людям и использовались ими не по назначению.
Поэтому, говоря проще, те из моих клиентов, кто умел делать деньги в наше непростое время, не знали, как их сохранить. Они уже были научены горьким опытом и не собирались повторять свои ошибки. Все мы в процессе социального дарвинизма превратились в существ, которые на расстоянии чувствуют опасность новых налогов, угрожающую с Капитолийского холма.
Эти люди, мои клиенты, нанимают меня, чтобы быть уверенными в законности тех способов ухода от налогов, которые придумывают они сами или их советники. Они не хотят из-за этого попадать в тюрьму. Моя деятельность в данной ситуации совершенно законна, в противном случае я не стал бы даже влезать в это дело. Мы работаем под лозунгом: «Уклоняться от уплаты налогов — незаконно уходить от их уплаты — законно». И я бы добавил, последнее — это наш гражданский и моральный долг.
Поэтому, когда, к примеру, новый налоговый закон отнял возможность прятать деньги в трастовых компаниях для детей-наследников (трасты Клиффорда), некий сообразительный юрист (мне бы очень хотелось, чтобы им был я) изобрел так называемый псевдотраст Клиффорда, который обеспечивал то же самое, то есть перевод денег в форме, свободной от налогообложения, в пользу детей-наследников. Этот способ настолько сложен и хитер, что вся Федеральная налоговая служба ломает голову над тем, как найти к нему ключ. Это игра, возможно, даже война. Я хорошо играю в эту игру, я умею все делать чисто и законно. У меня есть для этого способности — пока я переигрываю своих соперников из Федеральной налоговой службы, и, если бы там появились такие же светлые головы, как моя, мне было бы даже интереснее.
Хотя я действую в точном соответствии с законом, мне время от времени приходится защищать своих клиентов в суде, чтобы решить спорный вопрос. Но ни один из моих клиентов не сел в тюрьму за уклонение от уплаты налогов и не сядет, если только не соврет мне или не скроет от меня чего-нибудь. Я стараюсь внушить своим клиентам честное отношение к делу. Если вы жульничаете в покере, в жизни или в налогах, вы роняете свою честь, а в конечном счете выходит так, что вы обманываете самого себя и лишаетесь одного из изысканнейших удовольствий в жизни — победы над противником в честном и открытом бою. Вот чему учили меня в университете.
Само собой разумеется, что противная сторона не всегда играет честно, но в этой стране у вас всегда есть возможность крикнуть «фол» и отправиться в суд для разоблачения нарушителя правил. Возможно, что в другой стране, где отсутствует честная и независимая судебная система, я бы не стал играть по правилам. Я ведь веду речь о выживании, а не о самоубийстве. Но здесь, в Америке, система еще работает, и я в нее верю. Во всяком случае, верил до одиннадцати часов утра того дня. К полудню я перешел в новую фазу моей жизни и превратился в существо, которому угрожает опасность и которому во что бы то ни стало надо развить в себе новые навыки выживания, с тем чтобы не попасть в тюрьму. Но об этом чуть позже.
Итак, я сидел в своем офисе на Уолл-стрит в это приятное майское утро и работал. Мое летнее расписание строится следующим образом — три дня я работаю, а на четыре устраиваю себе выходные, которые провожу в своем летнем домике в Ист-Хэмптоне. Это в июле. А август у меня свободен полностью. В июле я обычно заканчиваю работу пораньше, чтобы отправиться с Сюзанной в яхт-клуб и провести остаток дня под парусом. Мы плаваем до темноты, а иногда, если есть настроение, и до зари, которая в море просто восхитительна.
У нас с Сюзанной припасены шесть неплохих сексуальных сценариев для постановки их на яхте. Иногда я изображаю моряка, потерпевшего кораблекрушение, и Сюзанна втаскивает меня на борт. Она почти голая и весьма энергично пытается вернуть меня к жизни. В другом варианте я представляю пирата, который берет яхту на абордаж и врывается к несчастной пассажирке, когда она находится в душе или готовится ко сну. Затем следует драма в двух актах, где Сюзанна сначала прячется и отлынивает от работы, а затем я подвергаю ее изощренному наказанию в лучших морских традициях. Лично я больше всего люблю тот сценарий, когда я выступаю в роли простого матроса, а Сюзанна разыгрывает владелицу судна. Сюзанна командует мной, заставляет меня проделывать вещи, унижающие мое достоинство, и в какой-то момент я восстаю. Все это я говорю к тому, что мне не терпится поскорее заняться любовью в открытом море и я тороплю майские и июньские дни, чтобы пробиться сквозь них к долгожданному Дню независимости.
Я понимаю, многим покажется, что я слишком роскошно живу, устраивая себе отдых со Дня независимости до Дня труда, но я его заработал. Кроме того, в отпуске я корплю над своими собственными налогами, я специально откладываю это дело на летние месяцы.
Упоминаю об этом потому, что в тот день, когда я сидел в своем офисе и думал о своем отдыхе и своих налогах, по селектору позвонила моя секретарша Луиза. Я поднял трубку.
— Да?
— Вас спрашивает мистер Новак из Федеральной налоговой службы.
— Скажите ему, пусть позвонит в сентябре.
— Он говорит, что звонит по неотложному делу.
Я почувствовал нарастающее раздражение.
— Хорошо, тогда узнайте у него, по поводу какого клиента он звонит, найдите нужное досье, а он пусть подождет у телефона. — Я собирался уже повесить трубку, когда Луиза сказала:
— Я уже спрашивала его об этом, мистер Саттер, но он ничего не ответил. Он настаивает на разговоре с вами лично.
— О... — Кажется, я понял, о чем пойдет речь. Но с какой стати Федеральная налоговая служба пристает ко мне с расспросами про Фрэнка Белларозу? Потом я подумал, что это звонит мистер Манкузо из ФБР, прикрывшись чужой фамилией. Но и это было не слишком похоже на правду. Фрэнк Беллароза внес в мою жизнь новые моменты, поэтому подобный звонок окрашивался в его цвета, которые, надо сказать, были совсем не радужными.
— Соедините меня с ним, — сказал я Луизе.
— Хорошо, сэр. — Я услышал щелчок, затем в трубке раздался сладкий голосок, который мне сразу не понравился.
— Мистер Джон Саттер?
— Да.
— С вами говорит Стивен Новак, сотрудник Федеральной налоговой службы.
— Да?
— Мне необходимо зайти к вам и обсудить некоторые вопросы.
— Какие вопросы?
— Серьезные вопросы, мистер Саттер.
— Касающиеся кого и чего?
— Мне бы не хотелось говорить об этом по телефону.
— Почему? — Я решил пошутить. — Разве ваши телефоны прослушиваются Комитетом восставших налогоплательщиков? — Я ожидал, что в ответ услышу понимающее цоканье языком, но в трубке было тихо. Плохой признак. Я также был готов к обращению «сэр», но и его не последовало. Я пододвинул поближе свой календарь. — Как насчет следующей среды, скажем, в...
— Я буду у вас через полчаса, мистер Саттер. Пожалуйста, никуда не уходите и уделите мне час вашего времени. Благодарю вас.
Трубку повесили. «Какая наглость...» Я позвонил Луизе и попросил перенести все встречи со следующего часа.
— Когда появится мистер Новак, задержите его у себя минут на пятнадцать.
— Хорошо, сэр.
Я встал, подошел к окну и посмотрел на Уолл-стрит. Деньги. Власть. Престиж. Могущество капитала и его неприступность для посягательств извне. Однако мистеру Новаку за пятнадцать секунд удалось сделать то, для чего некоторым не хватило бы пятнадцати дней или недель: он преодолел все укрепления и барьеры и будет сидеть у меня в офисе в тот же день, когда позвонил. Невероятно.
Конечно, по его надменному тону я понял, что речь пойдет о каком-то деле с уголовной окраской. (Если это будет простое гражданское дело, я выброшу его из окна.) Итак, вставал вопрос, по поводу какого преступника решил потревожить меня мистер Новак? По поводу Белларозы? По поводу одного из моих клиентов? Но Новак не был бы так высокомерен, если бы хотел склонить меня к сотрудничеству. Следовательно, сотрудничество со мной ему было не нужно. Следовательно...
* * *
В одиннадцать пятнадцать мистер Стивен Новак появился у меня в кабинете. Он был из породы тех людей, чей голос по телефону полностью соответствует внешности.После формального и сухого рукопожатия мистер Новак предъявил мне свидетельство своих полномочий, из которого следовало, что его обладатель является специальным агентом, а не просто сотрудником, как он представился по телефону. Если вам еще не доводилось встречаться с подобными людьми, поясню, что они работают в составе отдела уголовных расследований Федеральной налоговой службы.
— Вы неверно представились по телефону, — заметил ему я.
— Как это?
Я объяснил ему «как это» и добавил:
— Вы разговариваете с адвокатом, мистер Новак, потрудитесь соблюдать корректность. — Конечно, он разозлился и теперь будет ждать удобного случая, чтобы нанести ответный удар. Но я предчувствовал, что он и без того собирался это сделать. — Садитесь, — скомандовал я.
Он сел. Я остался стоять и смотрел на него сверху вниз. Это я разыгрывал из себя важную персону. Мистеру Новаку на вид было лет сорок, а в Федеральной налоговой службе люди в таком возрасте уже делают себе карьеру и становятся профессионалами. Иногда бывает, что они присылают ко мне мальчиков, юнцов, у которых еще чернила на дипломе не высохли. Таких я разжевываю и выплевываю еще до того, как они откроют свои кейсы. Но Стивен Новак держался хладнокровно и, похоже, знал себе цену, как всякий полицейский, считающий, что у него за спиной вся мощь закона. Его, судя по всему, не смущала обстановка моего респектабельного офиса, атмосфера потомственной и почтенной юриспруденции. Это не предвещало ничего хорошего.
— Так чем могу вам служить, мистер Новак?
Он скрестил свои ноги и вынул из кармана маленький блокнот. Затем, не говоря ни слова, начал листать его.
У меня появилось желание выкинуть его из окна, но это ни к чему бы не привело: они бы прислали другого.
Я стал рассматривать Новака. На нем был ужасный серый парусиновый костюм, в такие костюмы одевают выпущенных из тюрьмы заключенных. На ногах — туфли на резиновой подошве с верхом из искусственной кожи, которая блестит, даже если ее ничем не начищать. Его рубашка, его галстук, его носки, часы, даже его прическа были до крайней степени вульгарны, и я почувствовал себя оскорбленным, что он явился ко мне в таком непотребном виде. Я, кстати, на дух не переношу людей, которые не хотят раскошелиться на приличный костюм.
Но самое противное в нем было то, что этот человек явился сюда, чтобы разрушить мою жизнь. Мог бы по этому поводу и приодеться.
— Мистер Новак, — сказал я, — может быть, я смогу найти то, что вы ищете сейчас в своем блокноте?
Он поднял на меня глаза.
— Мистер Саттер, в 1971 году вы купили дом в Ист-Хэмптоне за пятьдесят пять тысяч долларов. Верно?
Возможно, вам этот вопрос покажется совершенно безобидным, но я, признаться, совсем не жаждал его услышать. Я ответил:
— Да, я купил дом в Ист-Хэмптоне в начале семидесятых приблизительно за эту цену.
— Так. И вы продали его в 1979 году за триста шестьдесят пять тысяч долларов. Верно?
— Похоже на правду. — Никогда еще мне не удавалось так выгодно вкладывать деньги.
— Таким образом, чистая прибыль на вложенный капитал составила триста десять тысяч долларов. Верно?
— Нет. Имел место доход в триста десять тысяч долларов. Между доходом и чистой прибылью есть разница, мистер Новак. Уверен, вас учили этому в университете, если, не дай Бог, забыли сделать это в Федеральной налоговой службе. — Полегче, Саттер.
Он смотрел на меня в упор.
— Так какова была ваша чистая прибыль?
— Вы вычитаете накладные и прочие расходы и получаете то, что в мире частного предпринимательства называется чистой прибылью.
— Так какова же она, мистер Саттер?
— На данный момент я не имею об этом понятия.
— Точно так же, как и мы, мистер Саттер, в силу того, что вы не декларировали ни доллара из этих ваших доходов.
«Тронут, мистер Новак». Я перешел в атаку.
— А почему я должен был декларировать это как доход? Я купил другой дом в Ист-Хэмптоне приблизительно за четыреста тысяч долларов. Таким образом, доход был сведен к нулю. Может быть, вы укажете мне статью налогового кодекса, которая предусматривает санкции за нулевой доход?
— Мистер Саттер, в вашем распоряжении было восемнадцать месяцев, чтобы использовать свое право на погашение дохода через покупку нового дома. Вы же произвели покупку через двадцать три месяца после продажи. Вы купили свой дом на Берри-лейн в 1981 году. Таким образом, налоговое событие имело место, и вы обязаны были, подсчитав ваши доходы, заплатить налог на вложенный капитал. — Он сделал паузу и добавил: — Вы не декларировали солидную сумму дохода.
Агент был, конечно, прав, иначе он не сидел бы здесь, а был бы выброшен мной в коридор. Но не подумайте, что я мошенник, моему поступку имелось объяснение.
— Дело в том, что первоначально у меня было намерение строить новый дом. Закон, как вы, должно быть, слышали, в этом случае предусматривает период в двадцать четыре месяца для вложения капитала.
— Но дом, купленный вами на Берри-лейн и до сих пор принадлежащий вам, не построен вами, — возразил мистер Новак. — Вы его купили в готовом виде, я проверял.