Демилль Нельсон. Золотой берег

   При всем при этом нам удалось немного поговорить, хотя мои родители не признают светских бесед. Их не интересуют семейные новости, они и слышать не хотят о Лэттингтоне и Локаст-Вэлли, о моей адвокатской конторе. Интерес к делам их внуков у них такой же, как и интерес к делам их детей, то есть — нулевой.
   И все же я сделал попытку.
   — Вы не получали известий от Эмили в последнее время? — поинтересовался я. Я не видел сестру с самой Пасхи, и только в мае от нее пришло одно письмо.
   — Она пишет, — ответил мой отец.
   — Когда было последнее письмо?
   — В прошлом месяце.
   — И что она пишет?
   — У нее все в порядке, — вступила в разговор моя мать.
   — Каролин на следующей неделе улетает на Кубу, — сказала Сюзанна.
   Мою мать, как выяснилось, это искренне заинтересовало.
   — Молодец, Каролин. Правительство не имеет права запретить тебе эту поездку, — провозгласила она.
   — Нам сначала придется лететь в Мехико. На Кубу из США нет рейсов, — уточнила Каролин.
   — Какой ужас.
   — А я еду во Флориду, — сообщил Эдвард.
   — Как хорошо, — среагировала моя мать.
   — Желаю приятного отдыха, — добавил отец.
   Кажется, завязался оживленный разговор, поэтому я тоже решил подкинуть одну фразу.
   — Эдвард хотел бы провести здесь пару недель в конце августа. Если вы уезжаете, он мог бы присмотреть за домом, — предложил я.
   — Если мы уедем, то за домом будет присматривать служанка, — отрезал отец.
   Ни один из них не спросил, почему Эдвард не может остановиться в нашем доме в Ист-Хэмптоне, поэтому я сам заговорил об этом:
   — Мы продаем наш летний дом.
   — Сейчас нет большого спроса, — заметил мой отец.
   — Мы продаем дом из-за проблем с налогами.
   Он ответил, что ему жаль, что так получилось, но по его лицу было видно, что он не понимает, как специалист по налогам мог попасть в такую глупую историю. Поэтому я вкратце объяснил ему суть проблемы, предполагая, что старый лис подкинет мне пару полезных советов. Он выслушал меня.
   — Мне кажется, я еще давно предупреждал тебя, что это к добру не приведет. — Это все, что он сказал.
   Добрый мой папаша, спасибо за совет.
   — Вы знаете, какой сосед у нас появился? — спросила Каролин.
   — Да, мы слышали об этом на Пасху, — ответил отец.
   — Мы с ними даже подружились некоторым образом, — сказал я.
   Моя мать оторвалась от изучения меню.
   — Он готовит совершенно фантастический соус, — заявила она.
   — Откуда ты знаешь?
   — Я же пробовала его, Джон.
   — Как, ты ела его у Белларозы?
   — Нет. Где это?
   Я пропустил вопрос мимо ушей.
   — Он добавляет туда базилик, который выращивают на маленькой ферме на побережье Северного моря. Он специально ездит за ним каждый день в семь часов вечера в аэропорт, — продолжала она.
   — Кто?
   — Бадди-Медведь. Хозяин этого ресторана. Он — шиннекок, но превосходно готовит блюда итальянской кухни.
   — Хозяин — индеец?
   — Коренной американец, Джон. Шиннекок. Десять процентов дохода от ресторана перечисляется в пользу индейской резервации. Он очаровательный человек. Мы постараемся тебя с ним познакомить.
   Я заказал себе еще одну двойную порцию джина с тоником.
   Вот так мы и сидели. У моих родителей не возникало даже мысли поинтересоваться, как поживают родители Сюзанны. Их так же мало интересовали мои коллеги по юридической фирме Алларды — им ни до кого не было дела. Они даже не спросили Каролин и Эдварда об их учебе. Есть порода людей, и к ней принадлежат мои родители, которые готовы сгорать от любви ко всему человечеству, но проявляют полное равнодушие к конкретным людям.
   Правда, бывают исключения. Моя мать, например, любила Бадди-Медведя.
   — Ты обязательно должен с ним познакомиться, — подчеркнула она.
   — О'кей. И где же он? — поинтересовался я.
   — По пятницам он обычно бывает здесь.
   — Может быть, он отправился на совет индейских вождей? — предположил Эдвард.
   Моя мать холодно взглянула на него, затем обратилась к отцу.
   — Надо будет заказать у него грибы. — Затем она объяснила мне и Сюзанне: — Он сам собирает грибы для своего ресторана. Знает особые места и никому не раскрывает этот секрет.
   Я был совершенно уверен, что Бадди-Медведь закупает грибы, как и всякий владелец, ресторана, на оптовом рынке, а для бледнолицых клиентов готовит лапшу, которую те сами и вешают с удовольствием себе на уши. О Боже, лучше бы мы пообедали с Фрэнком Белларозой, честное слово.
   Мою мать, очевидно, сильно беспокоило отсутствие владельца ресторана, поэтому она стала выяснять у официантки, где он находится.
   — О, вы знаете, т — ответила официантка, — он очень-очень занят. Он сейчас сам готовит что-то на кухне. Представляете? А вы что, хотели с ним поговорить?
   — Да, когда у него найдется минутка для нас, — попросила моя мать.
   «На кой черт он мне сдался, этот индеец? Не знаете?»
   По настоянию моей матери я был вынужден заказать порцию лапши с приправами, в которой как минимум три ингредиента были собственноручно собраны Бадди-Медведем. Это базилик, грибы и какой-то отвратительный индейский щавель, который по вкусу напоминал свежескошенную траву.
   После того как мы съели все, что было на тарелках, моя мать обратилась к отцу.
   — А теперь закажем индейский пудинг. — Она обернулась к нам. — Бадди умеет готовить настоящий индейский пудинг. Вы обязательно должны его попробовать.
   Поэтому вскоре перед нами оказалось шесть настоящих индейских пудингов, или правильнее — пудингов коренных американцев, но я могу поклясться, что видел точно такие же в магазине. Впрочем, к пудингу полагалось бренди, так что я не стал жаловаться.
   Был принесен счет, и мой отец, как обычно, оплатил его. Мне не терпелось поскорей уйти, но, как назло, в этот момент в зале появился индеец и начал обходить столики. Так что нам пришлось сидеть и дожидаться, когда он подойдет к нам.
   — Эдвард, — сообщил я, чтобы заполнить паузу, — на прошлой неделе подцепил акулу. В ней было не меньше двухсот фунтов веса.
   Мой отец отреагировал, обращаясь почему-то ко мне, а не к моему сыну.
   — Недели две назад в Монтоке кто-то поймал акулу длиной в пятнадцать футов, — вяло сказал он.
   — Я ничего не имею против, если их ловят, чтобы затем съесть, — заметила моя мать. — Но ловить их из спортивного интереса — это безнравственно.
   — Согласен, — кивнул я. — Надо всегда съедать то, что тебе попадается. Иначе нельзя. Акулы так хороши на вкус. Кстати, Эдвард сражался с акулой целый час.
   — И еще, — добавила моя мать. — Мне не нравится, когда живым существам наносят увечья, а затем отпускают их. Это бесчеловечно. Надо сделать все, чтобы не допустить этого и избавить несчастное существо от страданий.
   — А потом съесть его, — напомнил я ей.
   — Да, а потом съесть его. Бадди всегда подает блюда из акулы, когда ему удается ее поймать.
   Я покосился на Эдварда, Сюзанну и Каролин. Затем сделал: глубокий вдох и сказал своему отцу:
   — Помнишь, пап, как однажды я подцепил на крючок ту голубую акулу?
   — Да?
   — Нет, ничего, я просто так сказал.
   Наконец Бадди-Медведь добрался до нашего столика. Он был грузным мужчиной и нисколько не походил на индейца, за исключением, может быть, длинных черных волос. В общем, это был обычный белый человек, возможно, с небольшой долей индейской и даже негритянской крови. Но с большими амбициями. Моя мать сразу же схватила его за левую руку — правой он энергично размахивал, сопровождая жестами свои речи.
   — Так, — сказал Бадди-Медведь, — вам все понравилось?
   Моя мать начала расточать похвалы одному из самых отвратительных блюд, которые мне когда-либо доводилось есть.
   Несколько минут продолжался беспредметный разговор, во время которого моя мать не выпускала из рук локоть мистера Бадди. К несчастью, последний из шиннекоков уже торопился к другому столику. Перед тем как отпустить своего кумира, моя мать игриво предупредила его:
   — Я прослежу за вами и узнаю, где вы собираете ваши грибы.
   Он загадочно улыбнулся.
   — Щавель у вас бывает к обеду каждый день или только после того как вы накосите травы? — спросил я.
   Он снова улыбнулся, но на этот раз без загадки на устах. Смысл этой улыбки был таков: «А пошел ты...»
   Эдвард сдерживался изо всех сил, чтобы не рассмеяться.
   На этом мы покинули «Дыру Бадди» и вышли в вечернюю прохладу улиц Саутгемптона.
   — Мы могли бы пригласить вас к себе, но у нас завтра такой тяжелый день, — вздыхая, обратилась ко мне моя мать.
   Я больше не мог сдерживать себя.
   — Послушайте, у нас же нет с вами ничего общего, да и не было никогда. Поэтому давайте покончим с этими бессмысленными летними встречами и обедами, — предложил я. — Вам же на все на это глубоко наплевать, не так ли?
   — Какое право ты имеешь так говорить! — взорвалась моя мать.
   — Да ладно вам, — пролепетал отец.
   Уже в машине, на пути к дому, Сюзанна спросила меня:
   — Ты не будешь жалеть о том, что сказал?
   — Нет.
   — Ты что, серьезно? — Каролин округлила глаза.
   — Да.
   — А мне их даже жаль, — пробурчал Эдвард.
   Эдвард, может, и не любит все человечество, зато он любит конкретных людей. И всех жалеет. Каролин не испытывает жалости ни к кому. Сюзанна вообще не знает, что такое жалость, ну а я... иногда мне жалко самого себя. Но я работаю над собой.
   Вообще-то, не так уж и трудно говорить людям в лицо, что ты о них думаешь, так как они уже обычно знают это про себя и, наверное, даже удивляются, почему никто не сказал им этого раньше.
   Я понимал также, что разрыв с родителями был хорошей репетицией для прекращения отношений с другими людьми. Сюзанна очень неглупая женщина, чтобы не понять этого.
   — Джуди Ремсен сказала мне, что недавно ты послал Лестера куда подальше. Кто следующий в твоем списке? — поинтересовалась она.
   Я не растерялся, достал из кармана квитанцию на бензин и стал внимательно ее изучать.
   — Так, сейчас посмотрим... осталось еще девять фамилий. Завтра позвоню твоим родителям, тогда останется семь...
   Она ничего не ответила, так как с нами были дети.
   В Стенхоп Холл мы вернулись в понедельник, и несколько дней в доме царило оживление, так как к детям приходили их друзья. В небольших дозах мне это оживление по душе, особенно по праздникам — на Рождество, на День благодарения, на Пасху — это напоминает мне, вероятно, мои собственные школьные годы.
   Дети из богатых семей, как правило, знают, как себя вести. Их с детства приучают к правильному ведению беседы со взрослыми. Они, конечно, с ними и вовсе бы не общались, но раз уж приходится, то ребята делают это умело. В жизни их ждет успех и счастье.
   Каролин и Эдвард заказали себе билеты, естественно, на разные рейсы, так что мне предстояли две поездки в аэропорт Кеннеди, причем в неудобное время. Именно в такие минуты я начинаю жалеть, что у нас нет шофера. Мы могли бы отправить наших детей на такси, но, после того как я послал к черту своих родителей, я чувствую себя несколько... словом, не так, как всегда.
   Дети наконец улетели, дом затих. Несколько дней подряд шли дожди. Я ездил в свой офис в Локаст-Вэлли, чтобы хоть чем-то заполнить дни, но много не наработал, только нашел один нужный мне документ, касающийся дома в Ист-Хэмптоне. Один из дней я провел за подсчетами моих расходов, пытаясь вычислить, какой же доход на капитал я получу после продажи дома и уплаты всех долгов. Я мог бы, как и прежде, вложить эти деньги в покупку нового дома и избежать налогов, но я знал, что не буду покупать новый дом в ближайшем будущем, возможно, даже — никогда. Эта мысль, возникшая внезапно, поразила меня до глубины души. Не то чтобы мне не хватало денег на эту покупку, нет, просто я принял решение не загадывать на будущее. Современная жизнь толкает человека к предсказуемости его будущего — рассрочка на тридцать лет, депозиты на семь лет, стабильные ставки и программы обеспечения в старости. Но последние события показали мне, что я неспособен предсказывать или планировать свое будущее, так черт с ним, с этим будущим. Поживем — увидим, я ведь всегда хорошо ориентировался, когда попадал в другие страны, так почему же я не сориентируюсь в будущем?
   Прошлое — это другое дело. Вы не можете его изменить, но можете убежать от него, оставив там воспоминания и старых знакомых. Теперь моей целью стало плавание в бесконечном настоящем, я, как капитан на собственной яхте, должен был держать только главный курс, лишь слегка изменяя его в зависимости от ветров, течений и того, что появится на горизонте.
   Я уже собирался покидать свой офис, как зазвонил телефон, и моя секретарша Анна вошла в мой кабинет, вместо того чтобы связаться со мной по селектору.
   — Мистер Саттер, я знаю, вы просили не соединять вас ни с кем, но звонит ваш отец.
   Я снова присел за стол, и, непонятно по какой причине, передо мной опять возникла картина: мы плывем с моим отцом в лодке, я вижу, как его рука сжимает мою. Потом моя рука выскальзывает из его ладони, я пытаюсь вновь поймать ее, но отец уже отвернулся, он разговаривает с кем-то, возможно, с моей матерью.
   — Мистер Саттер?
   — Скажите ему, что я не хочу с ним говорить, — ответил я секретарше.
   Она, казалось, совсем не удивилась, просто кивнула и вышла. Я смотрел на зеленый огонек на моем телефоне, через несколько секунд он погас.
   Из офиса я направился прямо в яхт-клуб. Я прошел к своей яхте, забрался в каюту и стал слушать, как по крыше барабанит дождь. В такую погоду лучше не выходить в море, но если очень надо, то, в общем, большой опасности нет. При таком ветре и дожде вы вполне сможете плыть, не подвергая свою жизнь опасности. Бывают шторма, при которых опасность неизмеримо больше, бывают очень опасные ураганы, представляющие прямую угрозу. Бывает так, что выйти в море означает неминуемую смерть.
   Море учит многим простым навыкам, без которых не обойтись и в обычной жизни. Но мы всегда склонны забывать прописные истины или вспоминаем их с опозданием. Вот почему мы, как и моряки, иногда попадаем в беду.
   Мы можем быть капитанами своей судьбы, подумал я, но не ее хозяевами. Или, как говорил мне, еще мальчишке, мой старый инструктор по парусному спорту: «Бог посылает тебе погоду, малыш. То, что она сделает с тобой или ты с ней, зависит от того, насколько ты хороший моряк».
   Это то, что касается подведения итогов.

Глава 22

   Рассвет утром в пятницу был светлым и ясным. Сюзанна уже давно встала и отправилась на прогулку верхом.
   Занятия живописью в соседней усадьбе подошли к концу, и предполагалось, что скоро нас пригласят на просмотр — как только Анна Беллароза найдет подходящее место для картины, а Сюзанна подберет подходящую раму. Я сгорал от нетерпения, когда же настанет этот день. Шутка.
   Я пил уже третью чашку кофе, решая, чем мне сегодня заняться, когда раздался телефонный звонок. Я поднял трубку и услышал голос Фрэнка Белларозы.
   — Что у тебя сегодня? — спросил он.
   — Семь.
   — Что?
   — Сегодня я встал в семь. Больше ничего. А у тебя?
   — А мне надо кое-что у тебя спросить. Здесь поблизости есть какой-нибудь пляж?
   — Здесь поблизости несколько сот миль пляжей. Тебе какой нужен?
   — Я приметил тут одно место, знаешь, где заканчивается шоссе. Там еще есть знак «Проход воспрещен». Это что, ко мне относится?
   — Это называется Фокс-Пойнт. Это частное владение, но пляжем пользуется вся Грейс-лейн. Там давно никто не живет, и владельцы усадьбы разрешили посещать пляж всем желающим.
   — Вот и хорошо. Я прогуливался там на днях. У меня и в мыслях не было нарушать какие-то там запреты.
   — Ты ничего и не нарушил. — Он что, свихнулся, что ли? Я добавил: — Да это и грех-то небольшой.
   — Да. Там, где я раньше жил, тоже существовали всякие запреты, знаешь? Не гадь там, где живешь, и не плюй на тротуар. Если тебе очень не терпится, езжай за пределы Маленькой Италии и тогда уже делай что хочешь.
   — Но в ресторанах устраивать стрельбу не возбраняется, не так ли?
   — Это другое дело. Послушай, давай прогуляемся с тобой в это место.
   — В Маленькую Италию?
   — Нет, в Фокс-Пойнт. Жду тебя у ворот через пятнадцать — двадцать минут.
   — У сторожевого домика?
   — Да. Покажешь мне этот пляж.
   Я понял, что ему надо что-то обсудить со мной, но он не хочет делать этого по телефону. В наших телефонных разговорах никогда не проскакивало то, что я являюсь его адвокатом. Я предполагал, что он собирается преподнести этот факт в качестве сюрприза для Феррагамо в нужный момент.
   — О'кей? — уточнил он.
   — О'кей.
   Я допил кофе, натянул свои джинсы и мокасины и выждал двадцать минут, чтобы потом совершить десятиминутную прогулку до ворот «Альгамбры». Вы думаете, этот сукин сын уже прохаживался там? Нет. Тогда я подошел к сторожевому домику и постучал в дверь. Мне открыл Энтони-Горилла.
   — Что? — спросил он.
   Через его плечо я мог видеть одну из комнат домика. Она совсем не была похожа на подобную комнату у Аллардов, и в ней находилось еще одно гориллоподобное существо, видимо, это был Винни. За столом вместе с ним сидели две женщины, сильно смахивающие на проституток. Должно быть, это были Ли и Делия. Винни и проститутки, как мне показалось, нагло ухмылялись, глядя на меня.
   Горилла снова повторил свое приветствие:
   — Что?
   Я переключил внимание на него.
   — Ты что, не в курсе, почему я сюда пришел? Если меня позвали, ты должен сказать: «Доброе утро, мистер Саттер. Мистер Беллароза ждет вас». А свое «что» оставь при себе. Capisce?
   Прежде чем Энтони успел извиниться или сказать что-то еще, на пороге появился дон Беллароза собственной персоной. Он что-то сказал Энтони на итальянском, затем сошел с крыльца и, взяв меня под руку, повел прочь.
   Беллароза был в своем обычном костюме, то есть в блейзере, водолазке и брюках. Цвета на этот раз были выбраны соответственно — коричневый, белый и бежевый. Я заметил также, что он приобрел себе пару мокасин, а на левой руке носил теперь часы спортивного фасона «Порше», ценой долларов в двести. Кажется, он начал вживаться в образ обитателя здешних мест, вот только осталось растолковать ему, что нельзя носить нейлоновые эластичные носки.
   Мы шли по Грейс-лейн в сторону Фокс-Пойнт.
   — Таких людей, как Энтони, лучше не выводить из себя, — предупредил меня Беллароза.
   — Пусть лучше он больше не выводит меня из себя.
   — Да?
   — Послушай. Если ты пригласил меня на свою территорию, то твои головорезы должны относиться ко мне с уважением.
   — Да? Так ты тоже заговорил об уважении? Ты что, итальянец, что ли? — удивился он.
   — Послушай, Фрэнк, ты сегодня же предупредишь своих молодцов, включая твоего шофера Ленни и этих недоумков с их стервами, что дон Беллароза относится к мистеру Саттеру с уважением и требует этого же от остальных.
   Он молча смотрел на меня.
   — Хорошо, но только не заставляй больше меня ждать тебя. О'кей?
   — Постараюсь.
   Мы пошли дальше по Грейс-лейн. Интересно, сколько людей сейчас наблюдало за нами из своих «башен из слоновой кости»?
   — Слушай, тут ко мне заходил твой сын, — вдруг сказал Беллароза. — Он рассказывал тебе?
   — Да. Он говорил, что ты провел его по всему поместью. Очень любезно с твоей стороны.
   — А, ерунда. Хороший парень. Мы с ним поболтали немного. Он похож на тебя, верно? И так же любит задавать вопросы в лоб. Он меня спросил, откуда я взял столько денег на восстановление этой усадьбы.
   — Ну, я не учил его задавать такие вопросы. Надеюсь, ты ему объяснил, что он лезет не в свое дело?
   — Нет. Я сказал, что много работал в выгодной сфере бизнеса.
   Надо будет поговорить с Эдвардом о невыгодности преступных занятий и о расплате за грехи, напомнил я себе. Урок Фрэнка Белларозы, преподанный им его детям, вероятно, был менее сложен и укладывался в три слова: «Старайся не попасться».
   Мы дошли до конца Грейс-лейн, здесь дорога делает разворот вокруг скалы высотой футов в восемь. Существует легенда, согласно которой пиратский капитан Кидд, закопавший свои сокровища на Северном побережье Лонг-Айленда, использовал эту скалу в качестве исходной точки на карте, показывавшей, где зарыт клад. Я рассказал об этом Белларозе.
   — Поэтому это место и называется Золотым Берегом? — спросил он.
   — Нет, Фрэнк. Оно так называется потому, что здесь живут богатые люди.
   — Понял. Кто-то уже откопал клад?
   — Нет, но я могу продать тебе карту.
   — Да? А я предложу тебе в обмен документ о моем праве собственности на Бруклинский мост.
   Да, в случае с Фрэнком Белларозой мой юмор явно не срабатывал.
   Мы пошли дальше, ко входу в Фокс-Пойнт. Сторожевой домик этого поместья был выстроен в виде миниатюрного замка. Вдоль стен усадьбы тянулись густые заросли деревьев и кустарника, так что с улицы невозможно было увидеть, что происходит за забором. Я вынул ключ и открыл замок на воротах.
   — Как тебе удалось попасть внутрь? — спросил я Белларозу.
   — Когда я проходил мимо, ворота были открыты, а на пляже резвились какие-то люди. Я тоже могу получить такой ключ?
   — Вероятно, да. Я закажу для тебя дубликат. — Обычно те, кто открывает замок, ленятся запирать его за собой, именно поэтому Беллароза и попал в усадьбу. Но в этом человеке было нечто такое, что заставляло придавать большое значение даже мелочам. Мне все казалось, что за ним по пятам следуют его головорезы, что за ним продолжает следить Манкузо, и, хотя позади нас на дороге никого не было видно, я все же закрыл ворота на замок. — У тебя есть с собой оружие? — спросил я.
   — А Папа Римский носит крест?
   — Мне кажется, да. — Мы продолжали наш путь по дороге, которая когда-то была вымощена тоннами морских ракушек, но с годами совсем заросла травой. Деревья, росшие по бокам дороги, образовали подобие туннеля — сквозь него можно было пройти, едва не задевая годовой о ветки.
   В каком-то месте туннель делал поворот и шел вниз по склону — вскоре в конце его забрезжил свет. Наконец мы оказались на самом пляже, великолепной полосе гальки длиной в милю. Растительность здесь постепенно переходила от высоких деревьев к полосе кустарника, от него — к зарослям высокой травы, а дальше — сплошная галька.
   — Отличное место, — восхитился Беллароза.
   — Спасибо за комплимент, — сказал я, создавая тем самым у него впечатление, что я имею какое-то отношение к этому месту.
   Дорога вдоль побережья вывела нас к руинам большого дома поместья Фокс-Пойнт. Дом, построенный в начале двадцатых годов, имел очень смелую архитектуру для того времени: в конструкции использовалось много стекла, крыши частью были плоскими, а все трубы выведены наружу. Около двадцати лет назад дом сильно пострадал от огня, но в это время в нем уже никто не жил: последние обитатели покинули усадьбу в пятидесятых годах. На дом уже надвинулись песчаные дюны, он стал похожим на останки древнего ископаемого. Я еще помню, как он выглядел раньше, правда, я видел его только с яхты, издалека. Тогда мне часто нравилось представлять себя живущим в этом доме и любующимся морем с его балконов.
   Беллароза осмотрел руины, затем мы направились к пляжу. Фокс-Пойнт считалось шикарным поместьем даже по стандартам Золотого Берега. Конечно, сейчас большинство купален, пирсов, пляжных павильонов было разрушено штормами и ветрами. Из всех строений более или менее сохранились два: бельведер и дворец удовольствий. Но бельведер уже опасно накренился, и скорее всего, совсем скоро он тоже разрушится из-за подвижки грунта.
   Беллароза указал рукой на бельведер.
   — У меня на участке такого нет. — Он внимательно осмотрел восьмигранное строение. — Его можно будет перенести ко мне в усадьбу?
   — Да, только поторопись, а то его скоро заберет себе море.
   — Никто возражать не будет?
   — Нет, всем наплевать. Правда, существует Общество любителей бельведеров, но они там все чокнутые.
   — Понятно. Твоя жена обожает рисовать эти вещи.
   — Да. И устраивать в них пикники.
   — Точно. Скажу Доминику, чтобы пришел и все посмотрел.
   Я окинул взглядом бухту Саунд. Стоял ясный солнечный день, на воде играли блики, вдали пестрели разноцветные паруса яхт, горизонт у Коннектикута был ясен. Прекрасный день для тех, кто еще жив.
   Беллароза отвернулся от бельведера и устремил свой взгляд на сооружение, расположенное дальше от берега на крепком грунте и массивном фундаменте. Он показал на него.
   — А это что? В прошлый раз я тоже обратил на него внимание.
   — Это называется дворец удовольствий.
   — То есть место для развлечений?
   — Да. Для развлечений. — Самые богатые и беспечные обитатели Золотого Берега выстраивали эти сооружения в своих поместьях где-нибудь подальше от главного дома и развлекались в них. Дворец в Фокс-Пойнте использовали в годы Второй мировой войны под склад военного снаряжения, так как он был выстроен в виде большого ангара из кирпича и стали. Но если взглянуть на него сверху, можно было увидеть, что большая часть крыши сделана из веселеньких голубых стеклышек, поэтому, если иногда мне удается полетать над этой местностью на спортивном самолете, я без труда отличаю этот дворец от всех остальных.
   — Как же они тут развлекались? — поинтересовался Беллароза.
   — Занимались любовью, играли в азартные игры, выпивали, устраивали теннисные турниры. Можешь сам продолжить список дальше.
   — Покажи-ка мне этот дворец.