Страница:
— Но ему ведь никто их не передаст… — Тут он заметил, в какой садистской усмешке расплылась моя физиономия. У него даже голос дрогнул: — Невпопад! Ты… ты этого не сделаешь!
— Мало того что ты обозвал Энтипи чудовищем. Ты ведь еще и шпионил за ней, подглядывал через окошко ее комнаты. Помнишь, сам мне рассказывал? Мне отчего-то кажется, что, узнав об этом, король еще пуще разозлится…
Тут Морнингстар выпрямился в седле, приняв горделивую позу. Красавчик вспомнил, какая пропасть нас с ним разделяет, насколько его положение в обществе выше моего.
— Можешь болтать что тебе угодно. Король все равно поверит мне, а не тебе.
— Ошибаешься, его величество поверит своей дочери, когда она подтвердит, что ты за ней шпионил. А я кое-что добавлю к ее словам, только и всего.
Морнингстар, побледнев как полотно, заставил своего коня подступить к моему Титану и злобно прошипел:
— Не рассчитывай, Невпопад, занять более высокое положение, чем то, в котором ты прежде находился. Потому что… Потому что ты не джентльмен и никогда им не будешь.
— Спасибо, Булат! — Я ему дружески улыбнулся. — Ты меня в первый раз обрадовал за все время нашего знакомства, сделал замечательный комплимент! — С этими словами я тронул поводья и въехал в ворота.
У меня и вправду поднялось настроение, и даже образ Тэсита, лежащего на окровавленном снегу, пусть ненадолго уступил в моем сознании место растерянной и жалкой физиономии Морнингстара, который тщетно пытался оценить степень нависшей над ним угрозы.
Узнав о решении его величества переночевать в форте, я несказанно обрадовался. Надвигалась ночь, а вместе с нею и трескучий мороз. Отправляться в путь по такой скверной погоде, в кромешной тьме Рунсибелу не хотелось, и он распорядился приступить к сборам в дорогу ранним утром следующего дня. Признаться, я бы и подольше задержался в Терракоте. Как было бы здорово отдохнуть от бесконечных дорог, тряски в седле, от опасностей, которые подстерегают любого путника на каждом шагу. Но остаться в форте дольше, чем на одну ночь, можно было бы лишь в том случае, если бы королю взбрело на ум перенести сюда столицу Истерии, чего, разумеется, в монаршьей голове не было и в помине. Следовательно, мне придется довольствоваться предстоящим коротким отдыхом, а завтра, завтра поутру… снова седлать Титана.
Гарнизон Терракоты, как выяснилось, был весьма и весьма малочислен. Саму же крепость возвели так давно, что имена ее строителей оказались навечно погребены под толщей веков. Рунсибел «овладел» ею много лет тому назад. Кроме нашего монарха на нее, представьте, никто не посягал. Поговаривали, правда, что, когда Рунсибел решил прибрать крепость к рукам, она была обитаема — за ее толстыми стенами проживали десятка два наемников. «Битва» между ними и нашим войском длилась ровно столько времени, сколько потребовалось этим искателям приключений, чтобы заявить: «Мы немедленно освободим помещение и отправимся на поиски другого пристанища».
Терракота ни в то далекое время, ни теперь не служила каким-либо стратегическим интересам. Великолепно укрепленный форт был волею обстоятельств низведен до уровня перевалочного пункта. И небольшой гарнизон его, находившийся под командой капитана Готоса (которого лично король назначил на этот пост, что меня немного удивило: чем, интересно, этот заурядный и не слишком умный воин заслужил такую честь?), вел жизнь весьма привольную и праздную, одним словом, коснел в безделье. Это вовсе не означало, что здешние воины все как один являлись трусами и плохо владели оружием. В их доблести я своими глазами убедился, когда они изрешетили стрелами беднягу Тэсита — с безопасного расстояния шагов в полсотни…
С принцессой и королем за весь долгий вечер мне говорить не случилось. Я один только разок мельком видел Энтипи, когда та проходила по коридору, и лишь молча ей поклонился. Меня это более чем устраивало: хотелось побыть одному и хоть немного привести в порядок мысли и чувства. В последние дни по некоторым неоспоримым признакам — по тому, например, как Энтипи на меня смотрела, по тону ее голоса, когда она ко мне обращалась, — я понял, что девчонка не на шутку в меня влюбилась. Что же до меня самого, то я все еще не решил, как к этому отнестись… и каково мое истинное отношение к самой принцессе. Мне, безусловно, лестно было оказаться ее избранником, и все же…
Но вот уж что определенно было мне по душе, так это почтительный интерес к моей персоне со стороны оруженосцев, солдат и даже некоторых рыцарей. Все они, затаив дыхание, слушали мои рассказы о пережитом, каждое мое слово ловили. Купаясь в лучах этой славы (между прочим, вполне заслуженной), я, признаться, почти позабыл о своем невысоком статусе и даже о низком происхождении. Хотя и осознавал, насколько это может быть небезопасно. Поясню: постоянно помня о чудовищных обстоятельствах своего появления на свет, я тем самым не давал угаснуть пламени ненависти и жажде мести, постоянно горевшим у меня в душе. И это, уверен, одно это помогало мне выжить. А кроме того, я не должен был забывать, что сколько бы все эти благородные сэры ни превозносили меня за храбрость и стойкость, как бы они ни пытались сделать вид, что держат меня за своего, я никогда не стану одним из них. Никогда. Позабыв об этом, я мог навлечь на себя немалые беды. И все же…
До чего приятно было сделаться центром общего внимания. Прежде чувства товарищества я ни разу в жизни не изведал. А нынче… Мы все собрались тесным кружком у очага в воинской казарме, и я говорил, говорил без умолку, а остальные с восхищением мне внимали. Я чувствовал, что чем более спокойно и невозмутимо поведу свой рассказ, тем с большим уважением отнесутся ко мне все эти воины, оруженосцы и рыцари.
— Ты, выходит, на фениксе летал? — захлебываясь от восторга, переспрашивал кто-нибудь из них.
— Ну и что такого? — пожав плечами, отвечал я. — Мне и в замке диктатора Шенка побывать случилось. Тоже ничего особенного.
— Как?! Ты и от этого кровавого злодея сумел ноги унести?! — восхищенно вопрошал другой.
Я лишь многозначительно поднимал брови. Мол, знай наших. Оруженосцы из Истерии еще и не на такое способны. Меня то и дело хлопали по плечу, пожимали мне руку, толкали локтем в бок. Я морщился, но терпел. Раны, которые нанес мне Тэсит, отзывались на все эти изъявления дружбы немилосердной болью. Все мне улыбались — искренне и тепло. И я улыбался им в ответ.
Сэр Кореолис не принимал участия в этой дружеской пирушке, но его оруженосец был тут как тут. Он единственный из всех не хлопнул меня по плечу, не поздравил с успешным выполнением поручения ее величества, не восхитился моим бесстрашием. Просто молча выслушал весь рассказ до конца, а после презрительно бросил:
— Ну и богатое же у тебя воображение, Невпопад!
Вдохновленный своим успехом у остальной части аудитории, я отмахнулся от него, как от надоедливой мухи, и вполголоса бросил:
— Может, тебя это удивит, Морнингстар, но мне в высшей степени плевать, веришь ты моим словам или нет.
— О… разумеется, не верю, — последовал ответ.
В казарме воцарилось настороженное молчание. Стоило Морнингстару развить свою мысль, в открытую назвав меня лгуном, и тогда… Тогда мне следовало вызвать его на поединок, чтобы не уронить свою честь. Таковы были правила, которым неукоснительно следовало истерийское воинство. При мысли о возможной дуэли со столь опасным противником у меня просто дух занялся.
Надо было избежать подобной развязки любой ценой.
Я ласково улыбнулся красавчику:
— Как знаешь, Морнингстар. Дело твое. Мне-то правда хорошо известна… Как, впрочем, и принцессе. Она сейчас, поди, рассказывает своему отцу все то, что вы только что от меня услышали. Ты, часом, не забыл, Булат, кто ее родитель? Наш король, его величество Рунсибел. — Морнингстар в немом испуге вытаращил на меня глаза. — Ведь не станешь же ты и принцессу подозревать во лжи? Ох, не советовал бы тебе этого делать, право слово. Подобные обвинения могут повлечь за собой тяжкие последствия.
Общее внимание, которым только что сполна насладился ваш покорный слуга, переключилось теперь на Морнингстара. Все, затаив дыхание, ждали, что он мне ответит. Нахмурившись, Булат попытался выкрутиться из сложного положения, в какое я его поставил:
— Я ни в коем случае не дерзнул бы назвать ее высочество лгуньей. Но она… могла быть введена тобой в заблуждение… Только и всего.
— Ну, это вряд ли.
Сей вердикт был вынесен не мною. И не кем-либо из нашего кружка. Мы как по команде повернули головы к двери. В проеме стоял король Рунсибел собственной персоной. Но не один: рядом с монархом, как всегда, сгорбившись и полуоткрыв рот, маячил шут Одклей.
Все, кто находился в казарме, тотчас же опустились на одно колено и склонили головы перед его величеством.
— Это мне поклонилось бравое воинство? — заверещал Одклей, подпрыгивая на месте. — Это меня поклоном почтили? Вот молодцы, хвалю, угодили. Все знают поди, кто здесь господин!
Король махнул на шута рукой, веля ему заткнуться, и отрывисто произнес:
— Оруженосец!
Морнингстар стремительно вскочил на ноги и гаркнул:
— Здесь, ваше величество!
— Не ты, — поморщился Рунсибел. — Невпопад.
Морнингстар с горящими от досады щеками снова принял коленопреклоненную позу. Я же выпрямился и с достоинством произнес:
— К услугам вашего величества.
Король повернулся и вышел во двор крепости. Мне он ни слова не сказал, только жестом велел следовать за собой. Я бросился прочь из казармы, даже не оглянувшись на Морнингстара и остальных.
Мы трое безмолвно шли по небольшому дворику. Одклей на ходу подпрыгивал, позванивая своей погремушкой, пока король с сердцем ему не приказал:
— Прекрати немедленно!
Шут подчинился. Погремушку заткнул за пояс, чтобы колокольчики не брякали, шаг приноровил к монаршьему и вообще держался тише воды, ниже травы.
Предводительствуемые его величеством, мы вошли в невысокое здание, которое, как я предположил, являлось жилищем коменданта Терракоты Готоса. Тот его уступил августейшим особам на время их пребывания в форте, а сам перебрался в более скромное помещение.
В небольшой приемной король сбросил плащ — черный с серебряной опушкой и пурпурными вставками — на руки подбежавшему слуге и велел мне:
— Садись.
Я подчинился.
Усевшись напротив меня, Рунсибел тоскливо вздохнул.
— Значит, бедняга Умбреж погиб. Мир его праху!
Я печально кивнул.
Даже вечно кривлявшийся придурок Одклей при этих словах короля грустно поник головой.
Помолчав и еще пару раз тяжело вздохнув в знак скорби по умершему рыцарю, своему любимцу, Рунсибел деловито распорядился:
— Ну а теперь, оруженосец, рассказывай. Подробно и без утайки. Обо всем, что стряслось за это время с моей девочкой и с тобой.
Я с готовностью повиновался. Но, как вы догадываетесь, выполнил повеление монарха лишь отчасти: о многом умолчал, кое-что присочинил, в общем, все как водится, когда хочешь себя выставить в наиболее выгодном свете. К примеру, из моих слов следовало, что я молил гарпов о помиловании с единственной целью их одурачить и спасти принцессу при помощи феникса, о появлении которого вблизи от места гибели отряда рыцарей мне подсказали мои обостренные чувства опытного охотника и следопыта. Ни словом не обмолвился я о нашей последней беседе с Тэситом, о том, как я его заклинал оставить мне жизнь за минуту до того, как сам он превратился в живую мишень. Ну, и кое-какие другие детали я немного исказил. Так, самую малость.
Король слушал меня с напряженным вниманием, ни слова не упуская, и лишь изредка одобрительно кивал. Когда я закончил, в приемной воцарилась тишина.
После продолжительного молчания Рунсибел неожиданно спросил:
— Помнишь ли ты, оруженосец, гобелен, что висит в тронном зале… Тот, на котором изображен герой, летящий на фениксе, будущий великий правитель Истерии?
— Конечно помню, ваше величество.
— Тебя послушать, так выходит, что это ты самый и есть.
Я смиренно опустил глаза.
— Если вы, ваше величество, полагаете, что я все это придумал, соблаговолите спросить ее высочество…
— Энтипи мне уже описывала этот эпизод, — буркнул король. — И ее рассказ почти полностью совпадает с твоим.
— Ну вот, я же говорил, что ни капли не прилгнул… Ваше…
— Моя дочь, — тут его величество соизволил ухмыльнуться, — по-моему, совсем спятила.
— Дело поправимое, — вставил шут. — Бывает и хуже.
Король бросил на него сердитый взгляд, и тот немедленно умолк.
Я не знал, что и сказать, как отреагировать на это странное замечание монарха. Но тот продолжил тему:
— Хотя, если задуматься, все мы в той или иной степени помешанные. Разве не так, оруженосец?
Я с готовностью кивнул. Если не знаешь, что сказать, соглашайся с монархом. Золотые слова. Вполне годятся, чтобы стать жизненным девизом. В особенности если хоть чуточку дорожишь своей жизнью.
— Моя дочь к тебе весьма расположена, — заявил Рунсибел. — Было время, когда я считал, что она расположена только к тому, чтобы портить и отравлять жизнь всем вокруг, ставить державу на грань войны и сводить с ума учителей. Веришь ли ты, что люди со временем меняются, оруженосец?
— Полагаю, это воистину так, ваше величество. Он бросил на меня испытующий взгляд:
— А ты-то сам чувствуешь в себе перемены, оруженосец?
Я снова опустил глаза:
— Я… Не знаю, ваше величество.
— Честный ответ… Возможно, он именно о том и свидетельствует, что ты внутренне переменился, юноша.
Не зная, следовало ли мне считать эти слова похвалой или же, напротив, выражением неодобрения в мой адрес, я снова ничего не ответил. Что же до Рунсибела, то он никакой ясности в этот вопрос вносить не пожелал. Вместо этого отрывисто произнес:
— Я распорядился, чтобы для тебя приготовили гостевую комнату. Там, разумеется, не так просторно, как в комендантском доме, но тебе одному места вполне хватит. Иди отдыхай. А то в казарме тебе глаз сомкнуть не дадут, замучают расспросами. Тот, кто в одиночку спас мою дочь от неисчислимых опасностей, заслуживает отдельного помещения для ночлега. Мы продолжим разговор завтра поутру. Ступай. Одклей тебя проводит.
Его высочество встал со своего кресла, подошел к камину, в котором весело трещали поленья, и задумчиво уставился на огонь. Одклей просеменил к двери и без обычных своих ужимок кивком предложил мне следовать за собой, что я и сделал с большой охотой. Мы снова очутились во внутреннем дворике. На всем пути к гостевой комнате, который мы проделали в молчании, шут просто глаз с меня не сводил. Так пристально вглядывался в мое лицо, словно пытался определить, что я за фрукт.
«Долго же ему придется так на меня пялиться, пока он наконец решит эту загадку, — с внутренней усмешкой подумал я, — ведь она и мне-то самому оказалась не по зубам».
У порога комнаты я с вежливой улыбкой произнес:
— Спасибо, что показал мне путь в винный погреб Рунсибела.
Одклей растерянно заморгал:
— А-а-а, так это ты был. Я уж запамятовал, кому оказал эту услугу.
— Разумеется, это был я. Неужто у тебя память такая короткая?
— О-о-о, — шут поднял палец кверху, — память у меня просто перегружена, только и всего. Воспоминаний целый воз, едва в голове умещаются, и потому бывает, что фальшивые меняются местами с подлинными и наоборот. Понимаешь, о чем я?
— Спасибо, что тогда выручил меня, — повторил я, давая понять, что не склонен пускаться с ним в беседы на отвлеченные темы. Не видел в этом никакого смысла. Но и грубить человеку, который некогда оказал мне немалую услугу, не хотелось. С одной стороны, я его слегка презирал, с другой — не мог не признать, что у меня с ним довольно много общего: мы оба существа в чем-то ущербные, я — калека сомнительного происхождения, он — жалкий придурок, который не может похвастаться ни внешней привлекательностью, ни, скорей всего, знатностью рода. И это обоих нас заставляет все время быть начеку, подлаживаться под тех, к кому судьба оказалась милостивей, короче, постоянно предпринимать какие-то усилия, чтобы выжить в мире, которому плевать на наше существование.
Взявшись за дверную ручку, я оглянулся на шута, чтобы пожелать ему спокойной ночи. У Одклея из полуоткрытого рта вытекала струйка слюны и, скользя по подбородку, каплями стекала на землю.
«Нет, — подумал я, — пожалуй, у нас с ним куда меньше общего, чем я предполагал».
И молча толкнул дверь.
Комната оказалась что надо — небольшая, уютная, жарко натопленная. Впервые за бог весть какое время я остался в полном одиночестве и вдобавок не под открытым небом. И еще меня радовало, что я хоть ненадолго, пусть всего на одну ночь, буду избавлен от необходимости рассказывать кому-либо о наших с Энтипи злоключениях, контролируя каждое свое слово и ежеминутно опасаясь ненароком проболтаться о том, что следовало сохранить в тайне от всех.
Растянувшись на мягкой постели — на настоящей широкой кровати, представьте себе! — я задумался об Энтипи. В самом ли деле король считает ее помешанной? Быть может, его величество изволил шутить, когда говорил об этом? Но с другой стороны, я и сам почти не сомневался, что Энтипи не в себе. Или мне только так казалось?
Собственное будущее тоже, как вы догадываетесь, очень меня заботило. Вернее, мое отношение к нему и к жизни как таковой. Раньше, когда я питал жгучую ненависть едва ли не ко всем и ко всему на свете, мне было куда проще. Теперь же, когда круг моих интересов и забот расширился настолько, что в него помимо меня самого вошли иные люди и явления, жизнь перестала казаться легкоразрешимой загадкой. И я тщетно пытался понять, хорошо это или плохо.
А что, если она сейчас ко мне придет? Если дверь тихонько отворится, и принцесса скользнет сюда, молча заберется в мою постель? Прильнет ко мне обнаженным телом и скажет: «Возьми меня»? И что мне тогда делать? Как быть? Как отогнать призрак Тэсита, безмолвно парящий над головой, у высоких сводов потолка? У меня не было ответа на этот вопрос, что меня, признаться, ужасно нервировало. Если заранее не продумать, как себя вести при том или ином повороте событий, можно в большую беду угодить. Беспечность и недальновидность многим стоили жизни. Я же намеревался жить как можно дольше. И как можно полней.
Глядя на дверь и ежесекундно ожидая, что вот сейчас она скрипнет и откроется, я так и не придумал, что стану делать, когда это произойдет. И не заметил, как заснул.
А проснувшись, обнаружил, что Энтипи стоит у моей кровати, а ее лицо находится в паре дюймов от моего.
«О боги… это все же случилось… Вот она здесь… и жаждет, чтобы я взгромоздился на нее, как жеребец…»
Но Энтипи без всяких околичностей заявила:
— Солнце только что взошло, и войска короля Меандра, Безумного скитальца, движутся к форту, в котором, кроме вас и меня, остались еще только мой отец и шут. Воины и рыцари удрали.
Итак, пробуждение оказалось для меня не самым радостным. И было чертовски похоже, что денек выдастся ему под стать.
24
НАСПЕХ одевшись, я выскочил во двор. С неба крупными хлопьями падал снег. Поежившись, я в сердцах воскликнул:
— Эта погода меня просто с ума сводит!
Энтипи, ожидавшая меня у дверей гостевой комнаты, бодрым голосом отозвалась:
— Вам вряд ли грозит помешательство: король Меандр вас обезглавит гораздо прежде, чем вы успеете спятить.
— Как это так — форт остался без всякой защиты?! Куда ж подевались гарнизон и рыцари, которые прибыли с его величеством из Истерии?
Мы направлялись к лестнице, что вела на дозорную башню. Энтипи так быстро шла по заснеженному двору, что я едва за ней поспевал. При мне, как всегда, были мой посох и меч. От которых, впрочем, не будет никакого толку, вздумай Безумный Меандр со своими скитальцами захватить форт Терракоту.
— Понятия не имею, в каком направлении они удалились, — кисло ответила Энтипи. — Я выглянула в окно, как только проснулась, и увидела, что ворота отворены. Ну, поднялась на стену, осмотрелась и вдалеке заметила скитальцев.
— Вы уверены, что это именно они?
— Войско движется под флагом Меандра. — Принцесса пожала плечами. — Во всяком случае, так мне шут сказал.
Я остановился.
— Шут?! Вы никак его слова на веру принимаете? Этого слабоумного, который только и знает, что кривляется и несет всякий вздор?
Энтипи сердито нахмурилась:
— Лучше уж поверить, что там и вправду Меандр, и постараться себя обезопасить, чем отмахнуться от слов Одклея и угодить в плен.
Я не стал с ней спорить.
Ворота крепости и впрямь были распахнуты настежь. Ничего удивительного: чтобы их затворить, потребовались бы усилия как минимум десятка человек. Дезертиры не затруднились этим заняться, нам же такая задача была попросту не под силу. Таким образом, все, кто находился в форте, были отданы в буквальном смысле слова на поругание врагу. Задрав голову, я заметил на парапете рядом с шутом самого короля Рунсибела. Они о чем-то оживленно рассуждали. Шут указывал рукой в сторону приближавшегося неприятеля и, пританцовывая на месте, что-то быстро говорил монарху. Тот с сосредоточенным видом ему кивал.
— Но… Как же так? — растерянно спросил я, все еще не веря в возможность такого гнусного предательства со стороны гарнизона крепости и рыцарей короля. — Может, солдаты где-то здесь, вы просто их не заметили?
— Как же! — усмехнулась Энтипи. — Все казармы обошла, даже в подвал заглянула: пусто.
Снег валил густыми хлопьями, которые укрыли белым ковром двор крепости и ступени лестниц, что вели на стены и дозорные вышки. Я поскользнулся и чуть было не упал с самого верха одной из них. Король с вершины стены наблюдал, как мы с Энтипи карабкаемся наверх. Лицо его было мрачнее тучи.
— К сожалению, не могу вам пожелать доброго утра, оруженосец, — сухо проговорил он. — День обещает быть для нас нелегким.
Я приблизился к монарху и стал смотреть в том направлении, куда он мне молча указал. И сперва решил было, что зрение меня обманывает.
Представьте себе, слева от Королевской дороги сплошной стеной валил снег, и вся земля была им укрыта, деревья в лесу тоже сплошь побелели. Подобное же происходило и с правой стороны, но над самой дорогой во всю ее ширину и во всю длину, насколько хватал глаз, кружилось разве что несколько случайных снежинок. Снегопад предупредительно расступался перед войском Меандра, которое находилось на марше и двигалось к Терракоте по Королевской дороге.
Ибо это действительно были они — скитальцы. Я хорошо запомнил цвета их военной формы — черный с белым. И герб королевства, которым правил Безумец, — глобус, опоясанный цепочкой следов. Люди Меандра были еще слишком далеко, чтобы можно было разглядеть эти изображения на боевых щитах, как мне случилось когда-то давным-давно в Элдервуде, но над войском реяли знамена, украшенные этим символом. Значит, ошибки тут быть не могло… Маршируя по гладкой и чистой дороге между двух снежных вихрей, Меандр, казалось, вел за собой не только армию скитальцев, но и весь свой Холодный Север с его морозами и снежными бурями.
— Как хотите, — уверенно заявила Энтипи, — а в этом есть что-то неестественное, нарочитое. Можно подумать, он вступил в какой-то сговор со снегом, чтобы…
— О боги! — вскричал я. Меня осенила догадка. — Конечно же! Конечно!
— Что вы имеете в виду?
— В этом есть определенный смысл. Все очень логично, хотя это и извращенная логика Безумца…
— Есть смысл, есть смысл, — заверещал шут. — Осмыслить умыслы смышленого и замыслы бессмысленного…
— Заткнись! — рявкнул я.
— Говори, оруженосец. Что тебя так взволновало? — сощурившись, спросил его величество.
Король держался так непринужденно и невозмутимо, словно мы взобрались на стену просто поболтать и ничто нам не угрожало. А между тем в каком-нибудь часе пути от распахнутых ворот нашего форта находилась многочисленная армия короля Безумца.
— Это все плетельщики колдуют. Они самые, об заклад готов побиться. И давно уже такое проделывают. Погода ведь в последнее время только и знает, что меняется. А проклятый Меандр, убравшись из Истерии, все время находился где-то неподалеку. Плетельщики на любой территории воссоздают для него климат Холодного Севера, как только он этого пожелает. Когда его, к примеру, ностальгия одолеет или если он идет на кого-то в наступление. Снег и морозы — его союзники.
— Знаю я нескольких монархов, — задумчиво проговорил Рунсибел, — которые отважились вступить с ним в сражение. — Король покачал головой. — Хотя я им категорически не советовал этого делать… Объяснял, сколь пагубными окажутся…
— А игнорировать его, выходит, достойно правителя?! — сердито обратилась к нему Энтипи. Вокруг было ужасно холодно, но девчонка так распалилась гневом, что, казалось, снежинки, которые кружились над ее головой, стали испаряться и таять на лету. — По-твоему, мудрый монарх должен сидеть на своем троне, засунув свой августейший палец в свою августейшую задницу, и не пытаться препятствовать грабежам и насилию, которые чужеземное войско творит в его стране?! Невпопад мне рассказывал, что люди Меандра забавы ради убили его мать. И преспокойно удалились куда пожелали. Никто даже не подумал их остановить и заставить держать ответ за их преступления.
Тут Одклей загнусавил, подпрыгивая на месте, чтобы согреться:
— Мало того что ты обозвал Энтипи чудовищем. Ты ведь еще и шпионил за ней, подглядывал через окошко ее комнаты. Помнишь, сам мне рассказывал? Мне отчего-то кажется, что, узнав об этом, король еще пуще разозлится…
Тут Морнингстар выпрямился в седле, приняв горделивую позу. Красавчик вспомнил, какая пропасть нас с ним разделяет, насколько его положение в обществе выше моего.
— Можешь болтать что тебе угодно. Король все равно поверит мне, а не тебе.
— Ошибаешься, его величество поверит своей дочери, когда она подтвердит, что ты за ней шпионил. А я кое-что добавлю к ее словам, только и всего.
Морнингстар, побледнев как полотно, заставил своего коня подступить к моему Титану и злобно прошипел:
— Не рассчитывай, Невпопад, занять более высокое положение, чем то, в котором ты прежде находился. Потому что… Потому что ты не джентльмен и никогда им не будешь.
— Спасибо, Булат! — Я ему дружески улыбнулся. — Ты меня в первый раз обрадовал за все время нашего знакомства, сделал замечательный комплимент! — С этими словами я тронул поводья и въехал в ворота.
У меня и вправду поднялось настроение, и даже образ Тэсита, лежащего на окровавленном снегу, пусть ненадолго уступил в моем сознании место растерянной и жалкой физиономии Морнингстара, который тщетно пытался оценить степень нависшей над ним угрозы.
Узнав о решении его величества переночевать в форте, я несказанно обрадовался. Надвигалась ночь, а вместе с нею и трескучий мороз. Отправляться в путь по такой скверной погоде, в кромешной тьме Рунсибелу не хотелось, и он распорядился приступить к сборам в дорогу ранним утром следующего дня. Признаться, я бы и подольше задержался в Терракоте. Как было бы здорово отдохнуть от бесконечных дорог, тряски в седле, от опасностей, которые подстерегают любого путника на каждом шагу. Но остаться в форте дольше, чем на одну ночь, можно было бы лишь в том случае, если бы королю взбрело на ум перенести сюда столицу Истерии, чего, разумеется, в монаршьей голове не было и в помине. Следовательно, мне придется довольствоваться предстоящим коротким отдыхом, а завтра, завтра поутру… снова седлать Титана.
Гарнизон Терракоты, как выяснилось, был весьма и весьма малочислен. Саму же крепость возвели так давно, что имена ее строителей оказались навечно погребены под толщей веков. Рунсибел «овладел» ею много лет тому назад. Кроме нашего монарха на нее, представьте, никто не посягал. Поговаривали, правда, что, когда Рунсибел решил прибрать крепость к рукам, она была обитаема — за ее толстыми стенами проживали десятка два наемников. «Битва» между ними и нашим войском длилась ровно столько времени, сколько потребовалось этим искателям приключений, чтобы заявить: «Мы немедленно освободим помещение и отправимся на поиски другого пристанища».
Терракота ни в то далекое время, ни теперь не служила каким-либо стратегическим интересам. Великолепно укрепленный форт был волею обстоятельств низведен до уровня перевалочного пункта. И небольшой гарнизон его, находившийся под командой капитана Готоса (которого лично король назначил на этот пост, что меня немного удивило: чем, интересно, этот заурядный и не слишком умный воин заслужил такую честь?), вел жизнь весьма привольную и праздную, одним словом, коснел в безделье. Это вовсе не означало, что здешние воины все как один являлись трусами и плохо владели оружием. В их доблести я своими глазами убедился, когда они изрешетили стрелами беднягу Тэсита — с безопасного расстояния шагов в полсотни…
С принцессой и королем за весь долгий вечер мне говорить не случилось. Я один только разок мельком видел Энтипи, когда та проходила по коридору, и лишь молча ей поклонился. Меня это более чем устраивало: хотелось побыть одному и хоть немного привести в порядок мысли и чувства. В последние дни по некоторым неоспоримым признакам — по тому, например, как Энтипи на меня смотрела, по тону ее голоса, когда она ко мне обращалась, — я понял, что девчонка не на шутку в меня влюбилась. Что же до меня самого, то я все еще не решил, как к этому отнестись… и каково мое истинное отношение к самой принцессе. Мне, безусловно, лестно было оказаться ее избранником, и все же…
Но вот уж что определенно было мне по душе, так это почтительный интерес к моей персоне со стороны оруженосцев, солдат и даже некоторых рыцарей. Все они, затаив дыхание, слушали мои рассказы о пережитом, каждое мое слово ловили. Купаясь в лучах этой славы (между прочим, вполне заслуженной), я, признаться, почти позабыл о своем невысоком статусе и даже о низком происхождении. Хотя и осознавал, насколько это может быть небезопасно. Поясню: постоянно помня о чудовищных обстоятельствах своего появления на свет, я тем самым не давал угаснуть пламени ненависти и жажде мести, постоянно горевшим у меня в душе. И это, уверен, одно это помогало мне выжить. А кроме того, я не должен был забывать, что сколько бы все эти благородные сэры ни превозносили меня за храбрость и стойкость, как бы они ни пытались сделать вид, что держат меня за своего, я никогда не стану одним из них. Никогда. Позабыв об этом, я мог навлечь на себя немалые беды. И все же…
До чего приятно было сделаться центром общего внимания. Прежде чувства товарищества я ни разу в жизни не изведал. А нынче… Мы все собрались тесным кружком у очага в воинской казарме, и я говорил, говорил без умолку, а остальные с восхищением мне внимали. Я чувствовал, что чем более спокойно и невозмутимо поведу свой рассказ, тем с большим уважением отнесутся ко мне все эти воины, оруженосцы и рыцари.
— Ты, выходит, на фениксе летал? — захлебываясь от восторга, переспрашивал кто-нибудь из них.
— Ну и что такого? — пожав плечами, отвечал я. — Мне и в замке диктатора Шенка побывать случилось. Тоже ничего особенного.
— Как?! Ты и от этого кровавого злодея сумел ноги унести?! — восхищенно вопрошал другой.
Я лишь многозначительно поднимал брови. Мол, знай наших. Оруженосцы из Истерии еще и не на такое способны. Меня то и дело хлопали по плечу, пожимали мне руку, толкали локтем в бок. Я морщился, но терпел. Раны, которые нанес мне Тэсит, отзывались на все эти изъявления дружбы немилосердной болью. Все мне улыбались — искренне и тепло. И я улыбался им в ответ.
Сэр Кореолис не принимал участия в этой дружеской пирушке, но его оруженосец был тут как тут. Он единственный из всех не хлопнул меня по плечу, не поздравил с успешным выполнением поручения ее величества, не восхитился моим бесстрашием. Просто молча выслушал весь рассказ до конца, а после презрительно бросил:
— Ну и богатое же у тебя воображение, Невпопад!
Вдохновленный своим успехом у остальной части аудитории, я отмахнулся от него, как от надоедливой мухи, и вполголоса бросил:
— Может, тебя это удивит, Морнингстар, но мне в высшей степени плевать, веришь ты моим словам или нет.
— О… разумеется, не верю, — последовал ответ.
В казарме воцарилось настороженное молчание. Стоило Морнингстару развить свою мысль, в открытую назвав меня лгуном, и тогда… Тогда мне следовало вызвать его на поединок, чтобы не уронить свою честь. Таковы были правила, которым неукоснительно следовало истерийское воинство. При мысли о возможной дуэли со столь опасным противником у меня просто дух занялся.
Надо было избежать подобной развязки любой ценой.
Я ласково улыбнулся красавчику:
— Как знаешь, Морнингстар. Дело твое. Мне-то правда хорошо известна… Как, впрочем, и принцессе. Она сейчас, поди, рассказывает своему отцу все то, что вы только что от меня услышали. Ты, часом, не забыл, Булат, кто ее родитель? Наш король, его величество Рунсибел. — Морнингстар в немом испуге вытаращил на меня глаза. — Ведь не станешь же ты и принцессу подозревать во лжи? Ох, не советовал бы тебе этого делать, право слово. Подобные обвинения могут повлечь за собой тяжкие последствия.
Общее внимание, которым только что сполна насладился ваш покорный слуга, переключилось теперь на Морнингстара. Все, затаив дыхание, ждали, что он мне ответит. Нахмурившись, Булат попытался выкрутиться из сложного положения, в какое я его поставил:
— Я ни в коем случае не дерзнул бы назвать ее высочество лгуньей. Но она… могла быть введена тобой в заблуждение… Только и всего.
— Ну, это вряд ли.
Сей вердикт был вынесен не мною. И не кем-либо из нашего кружка. Мы как по команде повернули головы к двери. В проеме стоял король Рунсибел собственной персоной. Но не один: рядом с монархом, как всегда, сгорбившись и полуоткрыв рот, маячил шут Одклей.
Все, кто находился в казарме, тотчас же опустились на одно колено и склонили головы перед его величеством.
— Это мне поклонилось бравое воинство? — заверещал Одклей, подпрыгивая на месте. — Это меня поклоном почтили? Вот молодцы, хвалю, угодили. Все знают поди, кто здесь господин!
Король махнул на шута рукой, веля ему заткнуться, и отрывисто произнес:
— Оруженосец!
Морнингстар стремительно вскочил на ноги и гаркнул:
— Здесь, ваше величество!
— Не ты, — поморщился Рунсибел. — Невпопад.
Морнингстар с горящими от досады щеками снова принял коленопреклоненную позу. Я же выпрямился и с достоинством произнес:
— К услугам вашего величества.
Король повернулся и вышел во двор крепости. Мне он ни слова не сказал, только жестом велел следовать за собой. Я бросился прочь из казармы, даже не оглянувшись на Морнингстара и остальных.
Мы трое безмолвно шли по небольшому дворику. Одклей на ходу подпрыгивал, позванивая своей погремушкой, пока король с сердцем ему не приказал:
— Прекрати немедленно!
Шут подчинился. Погремушку заткнул за пояс, чтобы колокольчики не брякали, шаг приноровил к монаршьему и вообще держался тише воды, ниже травы.
Предводительствуемые его величеством, мы вошли в невысокое здание, которое, как я предположил, являлось жилищем коменданта Терракоты Готоса. Тот его уступил августейшим особам на время их пребывания в форте, а сам перебрался в более скромное помещение.
В небольшой приемной король сбросил плащ — черный с серебряной опушкой и пурпурными вставками — на руки подбежавшему слуге и велел мне:
— Садись.
Я подчинился.
Усевшись напротив меня, Рунсибел тоскливо вздохнул.
— Значит, бедняга Умбреж погиб. Мир его праху!
Я печально кивнул.
Даже вечно кривлявшийся придурок Одклей при этих словах короля грустно поник головой.
Помолчав и еще пару раз тяжело вздохнув в знак скорби по умершему рыцарю, своему любимцу, Рунсибел деловито распорядился:
— Ну а теперь, оруженосец, рассказывай. Подробно и без утайки. Обо всем, что стряслось за это время с моей девочкой и с тобой.
Я с готовностью повиновался. Но, как вы догадываетесь, выполнил повеление монарха лишь отчасти: о многом умолчал, кое-что присочинил, в общем, все как водится, когда хочешь себя выставить в наиболее выгодном свете. К примеру, из моих слов следовало, что я молил гарпов о помиловании с единственной целью их одурачить и спасти принцессу при помощи феникса, о появлении которого вблизи от места гибели отряда рыцарей мне подсказали мои обостренные чувства опытного охотника и следопыта. Ни словом не обмолвился я о нашей последней беседе с Тэситом, о том, как я его заклинал оставить мне жизнь за минуту до того, как сам он превратился в живую мишень. Ну, и кое-какие другие детали я немного исказил. Так, самую малость.
Король слушал меня с напряженным вниманием, ни слова не упуская, и лишь изредка одобрительно кивал. Когда я закончил, в приемной воцарилась тишина.
После продолжительного молчания Рунсибел неожиданно спросил:
— Помнишь ли ты, оруженосец, гобелен, что висит в тронном зале… Тот, на котором изображен герой, летящий на фениксе, будущий великий правитель Истерии?
— Конечно помню, ваше величество.
— Тебя послушать, так выходит, что это ты самый и есть.
Я смиренно опустил глаза.
— Если вы, ваше величество, полагаете, что я все это придумал, соблаговолите спросить ее высочество…
— Энтипи мне уже описывала этот эпизод, — буркнул король. — И ее рассказ почти полностью совпадает с твоим.
— Ну вот, я же говорил, что ни капли не прилгнул… Ваше…
— Моя дочь, — тут его величество соизволил ухмыльнуться, — по-моему, совсем спятила.
— Дело поправимое, — вставил шут. — Бывает и хуже.
Король бросил на него сердитый взгляд, и тот немедленно умолк.
Я не знал, что и сказать, как отреагировать на это странное замечание монарха. Но тот продолжил тему:
— Хотя, если задуматься, все мы в той или иной степени помешанные. Разве не так, оруженосец?
Я с готовностью кивнул. Если не знаешь, что сказать, соглашайся с монархом. Золотые слова. Вполне годятся, чтобы стать жизненным девизом. В особенности если хоть чуточку дорожишь своей жизнью.
— Моя дочь к тебе весьма расположена, — заявил Рунсибел. — Было время, когда я считал, что она расположена только к тому, чтобы портить и отравлять жизнь всем вокруг, ставить державу на грань войны и сводить с ума учителей. Веришь ли ты, что люди со временем меняются, оруженосец?
— Полагаю, это воистину так, ваше величество. Он бросил на меня испытующий взгляд:
— А ты-то сам чувствуешь в себе перемены, оруженосец?
Я снова опустил глаза:
— Я… Не знаю, ваше величество.
— Честный ответ… Возможно, он именно о том и свидетельствует, что ты внутренне переменился, юноша.
Не зная, следовало ли мне считать эти слова похвалой или же, напротив, выражением неодобрения в мой адрес, я снова ничего не ответил. Что же до Рунсибела, то он никакой ясности в этот вопрос вносить не пожелал. Вместо этого отрывисто произнес:
— Я распорядился, чтобы для тебя приготовили гостевую комнату. Там, разумеется, не так просторно, как в комендантском доме, но тебе одному места вполне хватит. Иди отдыхай. А то в казарме тебе глаз сомкнуть не дадут, замучают расспросами. Тот, кто в одиночку спас мою дочь от неисчислимых опасностей, заслуживает отдельного помещения для ночлега. Мы продолжим разговор завтра поутру. Ступай. Одклей тебя проводит.
Его высочество встал со своего кресла, подошел к камину, в котором весело трещали поленья, и задумчиво уставился на огонь. Одклей просеменил к двери и без обычных своих ужимок кивком предложил мне следовать за собой, что я и сделал с большой охотой. Мы снова очутились во внутреннем дворике. На всем пути к гостевой комнате, который мы проделали в молчании, шут просто глаз с меня не сводил. Так пристально вглядывался в мое лицо, словно пытался определить, что я за фрукт.
«Долго же ему придется так на меня пялиться, пока он наконец решит эту загадку, — с внутренней усмешкой подумал я, — ведь она и мне-то самому оказалась не по зубам».
У порога комнаты я с вежливой улыбкой произнес:
— Спасибо, что показал мне путь в винный погреб Рунсибела.
Одклей растерянно заморгал:
— А-а-а, так это ты был. Я уж запамятовал, кому оказал эту услугу.
— Разумеется, это был я. Неужто у тебя память такая короткая?
— О-о-о, — шут поднял палец кверху, — память у меня просто перегружена, только и всего. Воспоминаний целый воз, едва в голове умещаются, и потому бывает, что фальшивые меняются местами с подлинными и наоборот. Понимаешь, о чем я?
— Спасибо, что тогда выручил меня, — повторил я, давая понять, что не склонен пускаться с ним в беседы на отвлеченные темы. Не видел в этом никакого смысла. Но и грубить человеку, который некогда оказал мне немалую услугу, не хотелось. С одной стороны, я его слегка презирал, с другой — не мог не признать, что у меня с ним довольно много общего: мы оба существа в чем-то ущербные, я — калека сомнительного происхождения, он — жалкий придурок, который не может похвастаться ни внешней привлекательностью, ни, скорей всего, знатностью рода. И это обоих нас заставляет все время быть начеку, подлаживаться под тех, к кому судьба оказалась милостивей, короче, постоянно предпринимать какие-то усилия, чтобы выжить в мире, которому плевать на наше существование.
Взявшись за дверную ручку, я оглянулся на шута, чтобы пожелать ему спокойной ночи. У Одклея из полуоткрытого рта вытекала струйка слюны и, скользя по подбородку, каплями стекала на землю.
«Нет, — подумал я, — пожалуй, у нас с ним куда меньше общего, чем я предполагал».
И молча толкнул дверь.
Комната оказалась что надо — небольшая, уютная, жарко натопленная. Впервые за бог весть какое время я остался в полном одиночестве и вдобавок не под открытым небом. И еще меня радовало, что я хоть ненадолго, пусть всего на одну ночь, буду избавлен от необходимости рассказывать кому-либо о наших с Энтипи злоключениях, контролируя каждое свое слово и ежеминутно опасаясь ненароком проболтаться о том, что следовало сохранить в тайне от всех.
Растянувшись на мягкой постели — на настоящей широкой кровати, представьте себе! — я задумался об Энтипи. В самом ли деле король считает ее помешанной? Быть может, его величество изволил шутить, когда говорил об этом? Но с другой стороны, я и сам почти не сомневался, что Энтипи не в себе. Или мне только так казалось?
Собственное будущее тоже, как вы догадываетесь, очень меня заботило. Вернее, мое отношение к нему и к жизни как таковой. Раньше, когда я питал жгучую ненависть едва ли не ко всем и ко всему на свете, мне было куда проще. Теперь же, когда круг моих интересов и забот расширился настолько, что в него помимо меня самого вошли иные люди и явления, жизнь перестала казаться легкоразрешимой загадкой. И я тщетно пытался понять, хорошо это или плохо.
А что, если она сейчас ко мне придет? Если дверь тихонько отворится, и принцесса скользнет сюда, молча заберется в мою постель? Прильнет ко мне обнаженным телом и скажет: «Возьми меня»? И что мне тогда делать? Как быть? Как отогнать призрак Тэсита, безмолвно парящий над головой, у высоких сводов потолка? У меня не было ответа на этот вопрос, что меня, признаться, ужасно нервировало. Если заранее не продумать, как себя вести при том или ином повороте событий, можно в большую беду угодить. Беспечность и недальновидность многим стоили жизни. Я же намеревался жить как можно дольше. И как можно полней.
Глядя на дверь и ежесекундно ожидая, что вот сейчас она скрипнет и откроется, я так и не придумал, что стану делать, когда это произойдет. И не заметил, как заснул.
А проснувшись, обнаружил, что Энтипи стоит у моей кровати, а ее лицо находится в паре дюймов от моего.
«О боги… это все же случилось… Вот она здесь… и жаждет, чтобы я взгромоздился на нее, как жеребец…»
Но Энтипи без всяких околичностей заявила:
— Солнце только что взошло, и войска короля Меандра, Безумного скитальца, движутся к форту, в котором, кроме вас и меня, остались еще только мой отец и шут. Воины и рыцари удрали.
Итак, пробуждение оказалось для меня не самым радостным. И было чертовски похоже, что денек выдастся ему под стать.
24
НАСПЕХ одевшись, я выскочил во двор. С неба крупными хлопьями падал снег. Поежившись, я в сердцах воскликнул:
— Эта погода меня просто с ума сводит!
Энтипи, ожидавшая меня у дверей гостевой комнаты, бодрым голосом отозвалась:
— Вам вряд ли грозит помешательство: король Меандр вас обезглавит гораздо прежде, чем вы успеете спятить.
— Как это так — форт остался без всякой защиты?! Куда ж подевались гарнизон и рыцари, которые прибыли с его величеством из Истерии?
Мы направлялись к лестнице, что вела на дозорную башню. Энтипи так быстро шла по заснеженному двору, что я едва за ней поспевал. При мне, как всегда, были мой посох и меч. От которых, впрочем, не будет никакого толку, вздумай Безумный Меандр со своими скитальцами захватить форт Терракоту.
— Понятия не имею, в каком направлении они удалились, — кисло ответила Энтипи. — Я выглянула в окно, как только проснулась, и увидела, что ворота отворены. Ну, поднялась на стену, осмотрелась и вдалеке заметила скитальцев.
— Вы уверены, что это именно они?
— Войско движется под флагом Меандра. — Принцесса пожала плечами. — Во всяком случае, так мне шут сказал.
Я остановился.
— Шут?! Вы никак его слова на веру принимаете? Этого слабоумного, который только и знает, что кривляется и несет всякий вздор?
Энтипи сердито нахмурилась:
— Лучше уж поверить, что там и вправду Меандр, и постараться себя обезопасить, чем отмахнуться от слов Одклея и угодить в плен.
Я не стал с ней спорить.
Ворота крепости и впрямь были распахнуты настежь. Ничего удивительного: чтобы их затворить, потребовались бы усилия как минимум десятка человек. Дезертиры не затруднились этим заняться, нам же такая задача была попросту не под силу. Таким образом, все, кто находился в форте, были отданы в буквальном смысле слова на поругание врагу. Задрав голову, я заметил на парапете рядом с шутом самого короля Рунсибела. Они о чем-то оживленно рассуждали. Шут указывал рукой в сторону приближавшегося неприятеля и, пританцовывая на месте, что-то быстро говорил монарху. Тот с сосредоточенным видом ему кивал.
— Но… Как же так? — растерянно спросил я, все еще не веря в возможность такого гнусного предательства со стороны гарнизона крепости и рыцарей короля. — Может, солдаты где-то здесь, вы просто их не заметили?
— Как же! — усмехнулась Энтипи. — Все казармы обошла, даже в подвал заглянула: пусто.
Снег валил густыми хлопьями, которые укрыли белым ковром двор крепости и ступени лестниц, что вели на стены и дозорные вышки. Я поскользнулся и чуть было не упал с самого верха одной из них. Король с вершины стены наблюдал, как мы с Энтипи карабкаемся наверх. Лицо его было мрачнее тучи.
— К сожалению, не могу вам пожелать доброго утра, оруженосец, — сухо проговорил он. — День обещает быть для нас нелегким.
Я приблизился к монарху и стал смотреть в том направлении, куда он мне молча указал. И сперва решил было, что зрение меня обманывает.
Представьте себе, слева от Королевской дороги сплошной стеной валил снег, и вся земля была им укрыта, деревья в лесу тоже сплошь побелели. Подобное же происходило и с правой стороны, но над самой дорогой во всю ее ширину и во всю длину, насколько хватал глаз, кружилось разве что несколько случайных снежинок. Снегопад предупредительно расступался перед войском Меандра, которое находилось на марше и двигалось к Терракоте по Королевской дороге.
Ибо это действительно были они — скитальцы. Я хорошо запомнил цвета их военной формы — черный с белым. И герб королевства, которым правил Безумец, — глобус, опоясанный цепочкой следов. Люди Меандра были еще слишком далеко, чтобы можно было разглядеть эти изображения на боевых щитах, как мне случилось когда-то давным-давно в Элдервуде, но над войском реяли знамена, украшенные этим символом. Значит, ошибки тут быть не могло… Маршируя по гладкой и чистой дороге между двух снежных вихрей, Меандр, казалось, вел за собой не только армию скитальцев, но и весь свой Холодный Север с его морозами и снежными бурями.
— Как хотите, — уверенно заявила Энтипи, — а в этом есть что-то неестественное, нарочитое. Можно подумать, он вступил в какой-то сговор со снегом, чтобы…
— О боги! — вскричал я. Меня осенила догадка. — Конечно же! Конечно!
— Что вы имеете в виду?
— В этом есть определенный смысл. Все очень логично, хотя это и извращенная логика Безумца…
— Есть смысл, есть смысл, — заверещал шут. — Осмыслить умыслы смышленого и замыслы бессмысленного…
— Заткнись! — рявкнул я.
— Говори, оруженосец. Что тебя так взволновало? — сощурившись, спросил его величество.
Король держался так непринужденно и невозмутимо, словно мы взобрались на стену просто поболтать и ничто нам не угрожало. А между тем в каком-нибудь часе пути от распахнутых ворот нашего форта находилась многочисленная армия короля Безумца.
— Это все плетельщики колдуют. Они самые, об заклад готов побиться. И давно уже такое проделывают. Погода ведь в последнее время только и знает, что меняется. А проклятый Меандр, убравшись из Истерии, все время находился где-то неподалеку. Плетельщики на любой территории воссоздают для него климат Холодного Севера, как только он этого пожелает. Когда его, к примеру, ностальгия одолеет или если он идет на кого-то в наступление. Снег и морозы — его союзники.
— Знаю я нескольких монархов, — задумчиво проговорил Рунсибел, — которые отважились вступить с ним в сражение. — Король покачал головой. — Хотя я им категорически не советовал этого делать… Объяснял, сколь пагубными окажутся…
— А игнорировать его, выходит, достойно правителя?! — сердито обратилась к нему Энтипи. Вокруг было ужасно холодно, но девчонка так распалилась гневом, что, казалось, снежинки, которые кружились над ее головой, стали испаряться и таять на лету. — По-твоему, мудрый монарх должен сидеть на своем троне, засунув свой августейший палец в свою августейшую задницу, и не пытаться препятствовать грабежам и насилию, которые чужеземное войско творит в его стране?! Невпопад мне рассказывал, что люди Меандра забавы ради убили его мать. И преспокойно удалились куда пожелали. Никто даже не подумал их остановить и заставить держать ответ за их преступления.
Тут Одклей загнусавил, подпрыгивая на месте, чтобы согреться: