Дэвис Сьюзан. Невеста мастера

   — Лохлен, я не могу… ой, сейчас… — захлебываясь, лепетала она. Она в полнейшем отчаянии схватилась за его мужскую гордость — Господи, он как стальной!
   Неожиданно он перевернулся на спину и усадил ее на себя. Его руки нежно и твердо держали ее за бедра, указывая ее телу нужное направление и угол.
   — Ты сама это сделаешь, любимая! — Его лицо исказилось, голос сорвался. — Иди сюда!
   Она чисто инстинктивным жестом, согнув колени, нашла подходящее положение. Все ее тело кричало: «Возьми меня, наполни пустоту внутри». Она потихоньку начала опускаться вниз, вот уже кончик его головки входит в нее, вот ближе, ближе к исполнению всех ее желаний… Что-то разорвалось внутри нее, она ощутила мгновенную боль, жжение, дернулась. Большие руки Лока удержали ее, и вот он мягко, постепенно заполнил ее целиком, всю …
   — О-о-о! — ее вздох был полон удивления от этого чуда свершения. Так вот что он имел в виду, когда говорил, что они созданы друг для друга! Правда, как они подходят… То, что она сейчас чувствовала, было для нее настоящим откровением. А что, если еще попробовать? Поцеловав Лока в грудь, она слегка приподняла бедра — и была тут же вознаграждена стоном наслаждения с его стороны.
   — Ох, моя женщина, господи! — бормотал он, еще крепче сжимая ее бедра.
   Обрадованная, она начала двигаться — туда-сюда — и погрузилась в бешеный жар совершенно незнакомых ощущений, которые то поднимали ее — высоко-высоко, к самому солнцу, то бросали куда-то вниз — как будто в самые глубокие океанские впадины. Задыхаясь, она хватала воздух ртом, было, похоже, как если бы она тонула — но это не кошмар, а сладкий сон: ведь она может дышать в этой пучине! Вот она вынырнула наверх, к свету — и солнце взорвалось тысячью ярчайших лучей, унося ее в самый центр звездной вселенной…
   Констанс рухнула с воплем восторга прямо на мокрое от пота тело Лока, а он, прижимая ее к себе, сделал движение вверх, ей навстречу — одно, второе, третье… Теперь настала его очередь: его тело мощно содрогнулось, весь он, будто взлетел куда-то ввысь…
   Казалось, прошла вечность, прежде чем к нему вернулось дыхание и сознание, и первое, что он почувствовал — это дрожь в теле Констанс. Обеспокоенный, с чувством какого-то раскаяния он освободил ее тело из своих объятий, погладил по спине.
   — Малышка, ну ведь все же хорошо! — Он поцеловал ее в ухо, откинул с лица прядь ее влажных волос. — Я тебе больно сделал? Я же не хотел…
   — Глупый! — упрекнула она его, насытившаяся, расслабленная и с вернувшимся к ней обычным юморком. — Причем тут больно, когда это так здорово! Я вот только думаю… — И она вновь содрогнулась от сдерживаемого смеха.
   — О чем?
   — Почему об этом ничего нет в учебнике миссис Фаррар?
 
   Они провели в Скаи неделю. Лок так и не закончил ремонт плоскодонки, а Констанс так и не собралась испечь пирог с малиной. Днем они бродили по скалам — где была травка, вечером — босиком — по берегу, и если не занимались любовью, то говорили, говорили… Они продолжали эти разговоры и ночью, утолив голод своих тел, лежа на одной подушке, говорили ночи напролет — об «Аргонавте», о студии для Констанс, о том, как назовут своих будущих детей — новое поколение корабелов. Однажды Констанс даже осмелилась выразить надежду, что можно будет как-то помириться с Алексом, и Лок, явно не разделяя ее оптимизма на этот счет, все же не стал возражать, ограничившись, поцелуем.
   После такой недели все казалось возможным — даже мир между Мак-Кинами и Латэмами, даже возвращение в Бостон опять морским путем. Не в пример предыдущему разу это путешествие прошло для Констанс вполне сносно, и она даже испытала легкое чувство сожаления, покидая «Доблесть».
   Домик на Девоншир-стрит никогда не казался Констанс более уютным. При всем том, что им было так хорошо друг с другом, Констанс соскучилась по краскам и кистям, а Лок — она это чувствовала — уже беспокоился насчет дел у себя на верфи. Поэтому она поспешила выгнать его из дома под тем предлогом, что ей самой нужно на рынок — а то они умрут голодной смертью.
   — Да и с гардеробом своим мне надо разобраться. Хочу тебе понравиться, если, конечно, заглянешь ко мне сегодня вечерком.
   Лок взял ее за плечи и крепко поцеловал. — Ну, смотри, чтобы все закончила, когда я приду. У меня есть на вас сегодня планы, миссис Мак-Кин!
   — Двигай отсюда, бандит эдакий! — Она засмеялась и решила смягчить свою шутку: — Поскорее возвращайся!
   Но вот прошло уже время ужина, стало совсем темно, а Лока все нет и нет. Скрестив ноги, Констанс сидела на ярком шелковом покрывале, одетая в его ярко-алый, тоже шелковый халат, тот самый с драконами. Раньше ей казалось, что эти вещи мало гармонируют с сухо-прагматическим обликом Железного Мака, но теперь ее мнение изменилось: он, оказывается, романтик, мечтатель и вовсе не чужд чисто плотских удовольствий.
   Она решила скоротать время, занявшись набросками пейзажей Скаи — по свежей памяти. Но очертания скал и линии берега как-то само собой превращались в контуры его лица; выражение его было порой сурово решительным — таким его знали все, но чаще — улыбающимся, помягчевшим от отдыха и страсти — таким узнала она его за прошлую неделю.
   Констанс отгоняла от себя мысль о том, что он ее любит. Нет, еще нет. Такому мужчине трудно признаться в этом даже самому себе, не говоря уже о том, чтобы он сказал это ей, но когда-нибудь это непременно случится. Лок о ней заботится, она ему не безразлична. Даже когда она его доводила до крайности — а она-таки делала это — как, впрочем, и он по отношению к ней, все равно, в нем была такая мягкость, нежность. Нет, конечно, их отношения не могли и не могут остаться простой деловой договоренностью.
   Все эти ее мечты о Париже — это и впрямь ребячество, они бледнеют и отступают перед тем, что у нее уже есть Лок Мак-Кин, его присутствие, его любовь — пусть в будущем, но все равно… Действительно, а может быть, она не такая уж и преступница? Будущее, которого она так боялась, теперь выступало перед ней полное надежд и ожиданий.
   Внизу послышался скрип ключа в двери; она отбросила альбом и выбежала на темную лестничную клетку.
   — Лок, это ты?
   — Да. — Он швырнул ключ на мраморный столик в передней, повесил на вешалку пальто.
   — Ты так поздно. Что-нибудь случилось? — Она спустилась по лестнице, остановившись на средине марша — вид экзотический, какой-то даже языческий… Лок шагнул навстречу и тоже остановился, лицо его было непроницаемым.
   — Да нет, все в порядке. Просто меня задержали на верфи. Извини.
   — Хочешь поесть?! Я купила сыру…
   — Нет, я не голодный. Иди спать. Выпью немного, пожалуй.
   Слова были обычные, но что-то явно не так. Она сделала еще шаг ему навстречу. — Ты мне чего-то не договариваешь. Что?
   Он устало вздохнул.
   — Ну, Констанс…
   — Серьезно. Жена должна делить с мужем все.
   Лок внимательно посмотрел на нее. Ох, как задорно торчат ее соски сквозь тонкую ткань халата! А в глазах — твердость и решительность… Ну, если она так хочет — пожалуйста. Он вынул из кармана пачку писем и протянул Констанс.
   — Твой дедуля явно не смирился с поражением, принцесса.
   — Алекс? — Она взяла бумаги, нахмурилась. — Что он задумал на этот раз?
   — Меня вызывают в суд на послезавтра. Констанс попыталась вчитаться: какая-то юридическая тарабарщина. — Что это значит?
   — Они хотят оспорить решение о наследстве.
   — Отсудить обратно «Одиссея»?
   Он нежно дотронулся до ее озабоченного лица.
   — Не волнуйся. Закон на нашей стороне. Это Алекс просто ради скандала. Я все улажу. Тебе незачем даже появляться там.
   — Я обязательно приду! — Ее лицо прорезала решительная складка. — Мои интересы тут тоже затронуты. Я дам показания, или как там это называется…
   — Я просто не хочу ставить тебя в двусмысленное положение — они же твои родственники.
   Выражение ее лица смягчилось.
   — Ты дал мне так много. Я с тобой, Лок. Навсегда. Вместе. Ты не понимаешь разве?
   — Наверное, я еще к этому как-то не привык. — Он шагнул к ней, и его рука обняла ее талию.
   — Привыкайте, мистер Мак-Кин! — Она обняла его за шею и улыбнулась.
   Ну что на это можно было ответить? Лок поцеловал ее, а руки его сами собой проникли под ее шелковое платье. Боже, какое счастье — там больше ничего нет, только ее нагое, горячее тело! Она столь же решительно расправилась с его одеждой, — какая она стала смелая, куда только делись ее девичья стыдливость и стеснительность?!
   Они выдержали только до лестничной клетки, она повисла не нем, сплетя ноги у него за спиной, полы ее халата обвевали ее бедра, когда Лок то прижимал ее к стене, то откидывался назад. Телесное и духовное слилось в один кипящий сплав — и вот взрыв! Какой-то сладчайше-замедленный, во время, которого ни один из них не мог с точностью сказать, что это спазм наслаждения, чей это вопль удовлетворенной плоти — его или ее?
 
   Двумя днями позже, одетая в свою лучшую летнюю шляпку и платье цвета лаванды, Констанс сидела рядом со своим мужем в мрачноватом зале бостонского суда. Слухи о новой вспышке конфликта между Латэмами и Мак-Кинами широко распространились по городу, и народу набилось в зал — яблоку негде упасть. Репортеры, любопытствующие, черт бы их побрал! За столиком за загородкой сидел адвокат Лока, мистер Карлейль, серьезный молодой человек, со щечками как у суслика. Он перебирал бумаги — в который уж раз. Адвокаты Латэма представили исковое заявление Латэма-старшего. Председательствовал судья Симпсон Хейнс — мужчина с внушительной фигурой, которая за стоявшим на возвышении столом красного дерева выглядела вообще величественной.
   — Хоть не Фрейдель, — шепнула Констанс Локу. — Меня бы не удивило, если бы Алекс попытался всучить это дело своему дружку.
   — Алекс тоже не всемогущ, — ответил Лок, успокаивающе кладя свою руку на ее.
   Констанс благодарно улыбнулась, а взгляд ее как-то сам собой скользнул вбок, по ту сторону прохода. Там сидел, скрестив руки и весь, утонув в своих роскошных седых бакенбардах, Александр Латэм, собственной персоной, подчеркнуто не обращавший никакого внимания на свою внучку. Констанс заставила себя вспомнить, как Алекс поступил с ней. Он сам виноват — потерял сперва Джеймса, а теперь вот и ее. Он сам выбрал свой удел — горькое одиночество в старости.
   «Если бы он не вел себя как самый настоящий тиран, деспот, они могли бы найти с ним какое-то взаимопонимание, — печально подумала Констанс, — но с другой стороны, она бы в этом случае ни за что не решилась на этот скоропалительный брак, неожиданно принесший ей такое счастье, о котором она и мечтать не могла. Выходит, все к лучшему». Она тепло пожала руку Лока, а он метнул ей шутливо-загадочный взгляд, — ну, мол, погоди!
   Сказать что-нибудь в дополнение к этому своему взгляду он уже ничего не успел — двери зала распахнулись, и в него вошел, нет, ворвался Роджер Латэм. Как всегда безупречно одетый, и как всегда густо напомаженный, он прошел прямо к троице своих юристов и что-то зашептал на ухо одному из них.
   — Как ты думаешь, что он там замышляет? — пробормотал Лок. Констанс вздрогнула и пожала плечами. Этого-то субчика недооценивать никак нельзя — его озлобленность против нее и его решимость единолично править компанией. И судя по всему ему уже немало удалось в этом отношении — мимо Алекса он прошел, как будто его и нет здесь, видно, старик уже действительно не у дел. Дослушав Роджера, адвокат кивнул, встал и остановил своего коллегу, занудно вещавшего что-то о статьях и подпараграфах.
   — Ваша честь, мы просим внимания почтенного суда. Новые обстоятельства вынуждают нас внести изменения в исковое заявление моих клиентов, требующее пересмотра вопроса о собственности, из которых вытекает, что все пункты завещания и дарственных, составленных Александром Латэмом, должны быть объявлены недействительными.
   Мистер Карлейль вскочил с места, выражая протест:
   — Сэр, это неслыханно! Мы доказали, что миссис Мак-Кин поступала в строгом соответствии с условиями завещания и потому должна быть признана законной владелицей оспариваемой собственности — без всяких дальнейших отсрочек и без всякого крючкотворства!
   — Джентльмены, к порядку! — Судья Хейнс раздраженно стукнул своим молотком и обратился к Роджеру:
   — На каком основании вы прерываете нормальный ход процесса и притом столь необычным образом?
   — Я руководствуюсь интересами правосудия, Ваша честь! — ответил Роджер. — Моему дяде было угодно передать свою собственность в дар своей внучке, но он стал объектом преступного заговора с целью вымогательства…
   — Что за нелепость! — Латэмы сами составили документы о передаче прав собственности моей жене, а теперь выдумывают какие-то скандальные уловки, чтобы увернуться от исполнения своих обязательств.
   У Констанс перехватило дыхание от его гневной тирады. Со стороны Алекса послышалось что-то невнятное — вроде бы он что-то спрашивал…
   — Адвокат, уймите своего клиента! — распорядился судья, снова грохая своим молотком.
   — Мистер Мак-Кин, если вы мне позволите, — начал было Карлейль.
   — Наш иск обоснован, — поспешно прервал его Роджер, — и у нас есть свидетель, который может это доказать!
   Констанс встала рядом с мужем, дотронулась до его руки — «успокойся, я с тобой». Он благодарно взял ее руку в свою и обратил на Роджера взгляд, холодный как арктический лед.
   — Хватит загадок, Латэм. Давайте вашего свидетеля — если таковой имеется.
   По знаку Роджера пристав распахнул дверь зала. Констанс, как, впрочем, и все присутствующие, повернула голову в ту сторону. Какое-то время ее мозг отказывался воспринимать то, что она увидела. Потом она тихо вскрикнула. Перед ней был ее оживший кошмар — и он приближался мерными, спокойными шагами. Белые как сама смерть волосы, стоячий пасторский воротничок, кожа, кажется, еще белее, чем ткань воротничка, очки с затемненными стеклами, изящные, как у девушки, руки, такие, однако, сильные, такие жестоко сильные… А вот и этот могильный запах орхидей, окутывающий его… Нет, это не живой труп, не призрак, окровавленным пальцем требующий возмездия убийце. Хуже, в тысячу раз хуже — ибо это было живое существо.
   — Мое дитя! — Его благостный голос гулко раздался в притихшем зале. Он мягким жестом снял очки, аккуратно сложил их. Громко вздохнул — вздох показался Констанс шипением змеи. Розовые, как у кролика, глаза сверкнули каким-то кровавым огнем.
   — Лили, Лили! До чего тебя довело твое вранье на этот раз?
   — Вот видите, ваша честь? — торжествующе закаркал Роджер. — Эта женщина самозванка. Она не Констанс Латэм, и никогда не была ею.
   Зал громко зашумел. Репортеры заскрипели перьями, приглушенными голосами переговаривались адвокаты и судьи, а Алекс Латэм громко осведомился у своего племянника, что все это значит? Крики судьи Хейнса, призывающего к порядку, и стук его молотка дополняли атмосферу всеобщего хаоса.
   — Так он жив… — прошептала Констанс; зрачки ее глаз расширились, она смертельно побледнела, даже губы посинели.
   Лок оглядел долговязого пастора, кожу которого каприз природы лишил всех живых красок, и понял — это он. Никто иной, как преподобный Сайрус Тейт собственной персоной.
   Лок видел птиц альбиносов и однажды — похожего клоуна в цирке, но тут уродство еще подчеркивалось странным пристрастием Тейта к белоснежной одежде. Лицо у него было гладкое как колено, ему свободно можно было дать и двадцать и шестьдесят лет.
   На фоне царившего в зале беспорядка его невозмутимый, какой-то парящий в горних высях облик внушал невольное уважение, и даже легкий страх — уж не посланник ли Божий явился прямо с неба? На груди у него висел простой деревянный крестик, на лице было выражение концентрированной благости, за фасадом которой внимательный наблюдатель мог бы обнаружить недюжинный изворотливый ум. Лок стиснул зубы, подумав о рубцах, которые этот ублюдок оставил на плечах Констанс. А теперь вот еще покушение — на саму ее личность!
   — Это ведь он, не так ли? — тихо спросил ее Лок. — Выходит, ты никого не убивала. Так что ты ни в чем не виновата.
   — Он жив! — повторила она, отнюдь не с облегчением, а скорее с возрастающим ужасом. — Боже!
   Она сделала движение, как будто собралась убежать. Лок положил ей руку на плечо.
   — Я здесь, с тобой, Констанс. Тебе не надо больше спасаться бегством.
   Она как будто не слышала его.
   — Спокойствие! — ревел судья Хейнс. — Призываю к порядку! Что вы хотите этим сказать, мистер Латэм?
   — Хочу сказать, что у нас теперь есть возможность выяснить истину, сэр! — ответил Роджер. — Преподобный Тейт прибыл из святой миссии на Сандвичевых островах, и он хорошо знает эту женщину, которая называет себя Констанс Латэм.
   — Тогда, быть может, вы соблаговолите пролить некоторый свет на это дело, преподобный, пока заседание не превратилось совсем в балаган? — осведомился судья.
   — Воистину, ваша честь, мой долг требует от меня освободить эту невинную, введенную в заблуждение семью от паутины обмана. — Прищурившись от беспокоившего его света, пастор вновь обратил свой неподвижный взгляд к Констанс. — Мне известна эта женщина. Ее имя — не Констанс Латэм, а Лилио Янг, она сирота, которую я удочерил и воспитывал в миссионерской школе в Лахайне.
   — Но она и есть Констанс? — Морщинистое лицо Алекса Латэма выразило брезгливое недоверие. — У нее медальон моего сына!
   Констанс обеими руками схватилась за серебряный овальчик, висевший у нее на шее. Этот жест, который она сделала инстинктивно, не думая, равным образом мог означать и признак уверенности в себе, и признание вины.
   — Лилио Янг! Нет, это ложь!
   — Это была моя ошибка — что я отдал его Лили, — объяснил Тейт печальным голосом. — Я думал, что эта игрушка будет каким-то утешением для несчастного дитя.
   — Объясните, что это все значит! — потребовал Алекс. — Что за загадки?
   На гладком лице преподобного Тейта появились сочувственные морщинки.
   — Ваш сын, Джеймс, ответил на призыв Господа, и по мере сил мне помогал распространять слово Божие среди язычников. Он нашел там себе супругу, но она умерла, оставив ему дочь. Потом, лет десять тому назад, во время эпидемии лихорадки, Господь призвал его к себе.
   — Да, да! — нетерпеливо бросил Алекс. — Я это все знаю.
   — Но вы не знаете и не можете знать, что в тот же день, когда мы хоронили Джеймса, маленькая Констанс утонула в проливе Уауа.
   Констанс застонала, ее колени сами собой подогнулись. Опустившись на кресло, она закрыла лицо руками, совершенно выведенная из равновесия каким-то тошнотворным, непереносимо ужасным полувоспоминанием.
   Алекс издал вопль, в котором смешались удивление и возмущение. Лок нахмурился — почему на Констанс это так подействовало? Между тем преподобный Тейт продолжал:
   — Лили была так безутешна — ведь Констанс была ее самой близкой подругой. Я даже боялся за ее душевное здоровье. О, ваши сердца бы разорвались, если бы вы слышали, как она разговаривала с мертвой как с живой, а потом даже сама стала за нее отвечать. Тогда это казалось безобидной игрой, успокаивающим средством для очень уж эмоционального ребенка. — Пастор печально покачал головой и увещевающим жестом протянул руку к Констанс. — Но Лили, нельзя же заходить так далеко! Неужели ты не видишь, как ты своим враньем внесла раздор среди этих добрых христиан?
   Констанс вновь громко застонала, не в силах что-нибудь сказать в ответ, раскачиваясь взад-вперед как ребенок, пытающийся унять боль, а в голове метались какие-то жуткие образы — она тонет, серебряные пузырьки воздуха поднимаются вверх, волны смыкаются над ее головой.
   — Ну, девочка, это правда или нет? — яростно вопросил Алекс голосом, в котором слились отчаяние, боль и обида.
   — Отстань от нее! — рявкнул Лок. — Не видишь, она в шоке!
   — Еще бы! Она не ожидала, что ее трюк будет разоблачен! — вставил Роджер. — Да вот правда-то всегда выходит наружу! Посмотрите на нее! Ей нечего возразить своему опекуну!
   Голубые глаза Лока сузились от ярости.
   — Вы рассказали неплохую сказочку, преподобный. Взяли, значит, на себя тяжелую ношу?
   — Лили всегда была трудным ребенком.
   — И добивались ее послушания битьем? — Вопрос был скорее риторическим.
   — Признаюсь, порой я был вынужден прибегать к таким методам. — Тейт сдвинул свои почти невидимые брови и издал вздох, обозначавший страдание. — А какой родитель этого не делает? Кого Господь любит, того и наказывает — так гласит пословица. В девочке всегда очень сильно было греховное начало. Господь свидетель, моя покойная жена и я, грешный, делали все для нее, но она все больше и больше предавалась лжи и начала водить шашни с разными темными личностями.
   — Да уж, плоды вашего воспитания навсегда остались у нее на спине. Неудивительно, что она сбежала из Лахайна.
   — Эти рубцы у нее от отца-пьяницы — он всегда относился к ней как к неродной. — Объяснения Тейта утратили тон сочувственной снисходительности. — Я взял Лили в миссионерскую школу, чтобы спасти ей жизнь, но неблагодарное дитя отплатило мне непослушанием. Один скандал за другим, непонятные, нелогичные поступки; она отмечена дьяволом — тронутая!
   Констанс резко вскинула голову. «Похожа на зверюшку, попавшую в капкан», — подумал Лок. Что же это такое?
   — Я… я не сумасшедшая. Нет, нет! Преподобный Тейт, не обращая внимания на ее выкрик, вновь вернулся к тону добродушного увещевания.
   — Будучи приемным отцом этой блудной дочери, я и сейчас готов принять ее обратно в лоно нашей общины. Вот почему я ни минуты не колебался в том, чтобы отправиться сюда, когда до меня дошли сведения, что она, по всей вероятности, оказалась на борту судна, отправлявшегося в Бостон. Я, конечно, имел в виду и возможность представить личный отчет о деятельности моей церкви, но ничто не может теперь сравниться с радостью обрести вновь мою приемную дочь. Лили должна быть там, у нас, ее место с теми, кто может о ней позаботиться и кто знает, как с ней обращаться.
   — Нет! — Констанс, сжав кулаки, прижала их к губам — какой ужас, какое отвращение было у нее на лице! — О, Бог мой, нет, ни за что!
   — Ну, скажи же, скажи что-нибудь, Конни! — сказал Лок. Скажи им, что все это неправда, и пойдем домой!
   — Да, миссис Мак-Кин! — возгласил судья Хейнс. — Что вы можете сказать по поводу этих утверждений? Можете ли вы опровергнуть то, что сообщил преподобный? Вы Констанс Латэм или нет?
   — Я… я… — Ее грудь вздымалась как после долгого бега, глаза метались из стороны в сторону, ища сочувствия, поддержки, но вокруг были враждебные или, в лучшем случае, сомневающиеся лица.
   Внутри у Лока все похолодело.
   — Констанс!
   — Лили! — Преподобный Тейт вновь переменил тон — на этот раз он стал сладко-сочувственным. — Ты же знаешь, что нужно сказать.
   В висках у нее что-то больно застучало, она сжала их ладонями, закрыв глаза. Но образы в мозгу стали еще страшнее; в каком-то калейдоскопе там смешалось прошлое и настоящее, реальность и фантазия. Лили? Констанс? Кто она? Проносились какие-то разорванные воспоминания, подрывая ее доверие к себе самой. Где, правда? Где ложь? Она уже ничего не понимала — ни в себе, ни в окружающем мире.
   — Я… я не знаю… — Измученный шепот ее пронесся по притихшему залу. — Я не могу вспомнить…
   — Констанс! — Лок схватил ее за плечи и приподнял ее. — Ты что говоришь?
   Она всхлипнула.
   — Это слишком трудно… Я не могу…
   — У Лили всегда в голове все путалось. — Голос Тейта прямо-таки сочился добродушием. — Лили, очнись, вспомни заповедь Божью — не солги!
   — Заткнись ты, так твою! — взревел Лок. Какая-то невероятная тяжесть навалилась на него.
   — Я прощаю вам эту невежливость, сын мой! — откликнулся Тейт. Он благостно и сочувственно скрестил руки на груди. — Я вижу, вы тоже стали жертвой ее вранья.
   — Этот дурак на ней женился, преподобный! — В голосе Роджера были торжество и издевка. По залу прокатился ропот.
   Лок так резко отстранил от себя Констанс, что она пошатнулась и схватилась за ручку кресла. Шея его густо покраснела, потом и уши. Он дурак? Наверное, так. Все, что сказал Тейт, звучало вполне убедительно. Неужели жажда мести так ослепила его, что он сам слепо шагнул в капкан? Он с готовностью принял за чистую монету все эти истории и объяснения — сам себя надул?! А хуже всего то, что он сам хотел верить ей — а все потому, что хотел ее! И даже сейчас хочет!
   Замешательство на лице Констанс — это ли не подтверждение ее вины! Им овладело чувство глубокого унижения. Конечно же, она использовала его, напичкала его этой фальшью, совратила его видимостью страсти и чувства, запутала в сетях обмана — вот он и купился! Да и Латэмы — тоже. Она и их надула… Нет, он даже не мог понять всех нюансов этой ее игры.
   Вот и сейчас — она поймана с поличным, а продолжает увиливать. В душе Лока бушевал гнев, но он не покажет виду, не даст лишних поводов для торжества этому ублюдку Роджеру и снова наденет на себя маску Железного Мака. Судья Хейнс прокашлялся.
   — У вас есть что-нибудь сказать по этому поводу, миссис… э… Мак-Кин?
   Констанс сидела не в силах вымолвить ни слова. Реакция Лока поразила ее — она уже не могла думать больше ни о чем, в том числе и о том, чтобы защищаться.