Страница:
До чего же незнакомая, странная, и в то же время такая фантастически прекрасная картина! Она не могла оторвать от нее глаз. Но вот в воображении возник другой, мрачный образ — как будто какие-то белые демоны тащат ее куда-то вниз, вниз, на дно этого белоснежного океана. Она схватила пригоршню снега с карниза и натерла им лицо. Кошмарное видение пропало. Захлопнув окно, она бросилась под одеяло. Фу, вроде все прошло, чуть-чуть только осталось, но это ничего. На «Элизе» было похуже…
Впрочем, там все было хуже. Пять месяцев непрерывного ужаса. Она прожила всю свою жизнь на острове, но панически боялась океана, воды. Сама не знала — почему…
Может быть, ответ скрывался там, в темном закоулке ее мозга, где только скапливались вопросы, не находившие ответа, где вместо этого раздавался рев и визг демонов?
С десяти лет, после той едва не убившей ее лихорадки она знала, что она какая-то другая, не такая как все. Как будто кто-то как острым ножом вырезал из ее памяти целый пласт ее жизни. Она знала о себе некоторые вещи, но не знала — откуда она это знает. Знала имя отца, но не помнила его лица. Умела читать, но не имела ни малейшего представления о том, где и при каких обстоятельствах она выучилась. Она не узнавала сверстников, которых не могла не знать. Те, в свою очередь, относились к ней с опаской, как к какой-то ненормальной. Они называли ее придурковатой Лили, дразнили ее за смешные ошибки, вызывая в ней приступы бессильной ярости. В нее дьявол вселился — имел обыкновение говорить ее опекун, человек глубоко религиозный, которого христианская добродетель подвигла на то, чтобы взять на себя заботу об осиротевшем ребенке его умершего помощника по плантации. Он воспитывал ее, как воспитывал бы собственных детей, частенько поколачивая ее за вранье. Но она не перестала придумывать всякие истории о себе — только они стали более изощренными, хотя и не более правдоподобными. Почему она это делала? Наверное, потому, что быть человеком без прошлого — это еще страшнее, чем самое жестокое наказание…
Но теперь это все позади, раз и навсегда… Или нет? Констанс вздрогнула при мысли о предстоявшем ей путешествии в Европу. Как она его вынесет? Правда, это всего две с половиной недели… Она должна. Другого выхода для нее нет.
Поджав ноги и прижавшись спиной к резной спинке кровати, укутавшись в одеяло, Констанс с силой растирала замерзшие плечи. Ну, вроде все, следы кошмара развеялись. Она здорова. Но на душе по-прежнему саднило, пожалуй, не меньше, чем саднило ее тело в ту страшную ночь, когда ее вытащили из воды на борт матросы с судна Дайлана Мак-Кина — абсолютно голую, окровавленную, близкую к помешательству. Тогда он спас ее не только физически, но и духовно: он так дружелюбно говорил с ней о ее картинах, рисовал ей такие волшебные картины того, как ей хорошо и безопасно будет по ту сторону океана. Но, наверное, и Дайлан не был бы так добр к ней, если бы узнал правду о том, что она совершила… Констанс вновь вздрогнула, сунула голову под одеяло, надеясь, что это поможет ей избавиться от жутких воспоминаний. А они все роились и роились в ее мозгу, четкие как местность, освещенная вспышкой молнии, — неизмеримо более устрашающие…
Бамбуковый крест и висящая на нем петля. Бесконечная цепь боли, унижения, непонимания — и пряный запах тропических цветов. Ее бесценные кисти — поломанные в щепки — последнее наказание ей. И бешеный гнев, толкнувший ее на этот ужасный поступок, и тяжелый обломок розовой раковины с каплями крови на ней…
«Не убий». Она нарушила эту заповедь. Она осуждена теперь на муки ада. Но почему нет сожаления, раскаяния? Тем более что ее жертва — служитель Божий на земле.
Да, она позволила Дайлану Мак-Кину убедить себя, что она должна отправиться на край света, к деду, о существовании которого она и не подозревала. Это понятно в ее тогдашнем состоянии. Рука, растиравшая тело, наткнулась на серебряную цепочку. Да — она настоящая Констанс Латэм, и у нее есть тому доказательство. Да, верно, это Дайлан Мак-Кин, узнав фамилию ее отца, рассказал ей о полагающемся вознаграждении, но вот об этом пусть в Бостоне никто не узнает. Она порасскажет Алексу кучу небылиц о Джеймсе. На этом она собаку съела. Ради половины этих двадцати пяти тысяч, которые позволят ей начать новую жизнь, похоронить и придурковатую Лили, и Констанс Латэм, ради этого стоит взять еще один грех на душу, тем более что душу эту все равно уже не спасти…
Ох, как она устала, измучена… Взгляд Констанс бесцельно бродил по элегантной обстановке спальни: камин с резными изразцами, туалетные столики с мраморными крышками, обои цвета желтой чайной розы… Как это не похоже на вонючий трюм корабля или тростниковую хижину в миссионерской колонии, которой дядюшка Сайрус правил как своим королевством! Соблазнительно, очень даже соблазнительно…
Съежившись под одеялом, Констанс стала раздумывать: нет, таким образом, она сама себя заманит в ловушку; она не может доверять никому, кроме себя самой; она не имеет права ответить на ту симпатию, которую — она это чувствовала — испытывает к ней этот Алекс, при всем его пугающе суровом виде. Было бы нечестно позволить ему привязаться к ней. Так что, как ни хотелось бы ей узнать, что же представляет собой семейство, в котором вырос ее отец, и в чем суть конфликта между Локом Мак-Кином и Латэмами, ей надо всецело сосредоточиться на одном — побыстрее получить деньги и исчезнуть…
Раздался тихий стук в дверь, и в проеме появилась рыжая, вся в кудряшках, головка Мэгги. — Доброе утро, мисс!
Констанс еще глубже зарылась одеялом, что-то пробормотала в ответ, а служанка тем временем, распахнув дверь, вкатила в комнату тележку с утренним шоколадом. Его густой сладкий аромат приятно защекотал ноздри. Пять долгих месяцев она не могла себе позволить больше, чем несколько кусочков пищи, чтобы только душа с телом совсем не рассталась, и теперь сосущее чувство голода было ее постоянным спутником.
— Спасибо, э…
— Мое имя Мэгги, мисс. Вообще-то, Мари Маргарет Каллагэн, но дома меня всегда звали Мэгги.
— Так вы не из Бостона? — Констанс села на кровати, поджав под себя ноги, и сделала первый глоток. Боже, какое это было божественное ощущение!
— Господь с вами, мисс! Я из Ирландии. — Мэгги взяла кочергу и начала орудовать у камина, продолжая начатый разговор — уж что-что, а поболтать она любила. — Приехала три года назад и сразу нашла это чудное место у мистера Латэма. Такой джентльмен! Я уж скоро накоплю, чтобы выписать сюда младшего братишку. Господь всегда прислушивается к нашим молитвам, вот что я вам скажу.
Констанс горестно закусила губу. Может быть, к молитвам хороших людей, таких как Мэгги, — да, но не таких грешниц, как она. Но горячий шоколад утром — это все-таки замечательно!
— Хочу еще поблагодарить вас за помощь и за этот халат, — сказала Констанс, отставляя пустую чашку.
— Не стоит благодарности, мисс. И, кстати, вы мне напомнили! — С этими словами Мэгги исчезла из комнаты, чтобы вернуться несколько секунд спустя с несколькими завернутыми в бумагу свертками и только что поглаженным халатом цвета кофе с молоком, высоким воротником и широкими рукавами, которые внизу были украшены изящной кружевной оторочкой. — Это мистер Алекс велел вам принести и передать просьбу позавтракать с ним внизу.
Констанс выскользнула из-под одеяла и начала быстро распаковывать сверток за свертком — какие-то непонятного назначения предметы одежды.
— Да, мисс. «Латэм и К0» — это же крупнейшая торговая фирма в Новой Англии. Разве вы не знали, кто ваш дедушка! — Мэгги поспешно прикрыла рот рукой и покраснела — не следовало бы затрагивать здесь тему, о которой уже все утро судачила прислуга.
Констанс со вздохом уселась на край кровати с ворохом каких-то белых штучек — это, скорее всего, нижнее.
— Боюсь, я была не совсем в курсе. Я тоже не из этих мест. Я… с Тихого океана. Только-только прибыла и не очень-то знакома с местными обычаями… Начнем с того, что делать вот с этим? — Она имела в виду нечто в складках, с огромным количеством лент и ленточек.
— О, мисс. — Мэгги хихикнула. — Это же ваши панталончики, ну, это самое… штанишки…
Констанс скептически покачала головой. В Лахайне женщины обычно носили только холоку — и то этот наряд появился не больше двадцати лет назад, введенный первыми миссионерами ради того, чтобы внушить туземцам понятие о скромности и приличии.
— Это похуже, чем я думала, — пробормотала Констанс и взялась за странное сооружение, сделанное вроде бы из китового уса и ботиночных шнурков. Она вопросительно посмотрела на служанку.
— Это ваш корсет, мисс, — рыжеголовая хохотушка изо всех сил сдерживалась, чтобы не рассмеяться.
Констанс снова вздохнула. Да, вот что значит, оказывается, быть почтительной внучкой! Нет, побыстрее отсюда, чем раньше, тем лучше!
— Вы меня можете называть Констанс, — сказала она.
— О, мисс, это не положено, — проговорила смущенная Мэгги.
— Так мне будет легче, Мэгги. — Констанс схватила кучу нижнего белья и подошла к зеркалу. — Ты должна сделать из меня настоящую бостонскую леди, по крайней мере, на сегодня. И это, наверное, будет не так-то легко?!
— Что-что ты хочешь на завтрак? — удивленно переспросил Алекс.
— Яблочный пирог, — попросила Констанс, тоже немало удивленная.
— Мы в Бостоне едим на завтрак только овсянку, — сказал Алекс.
— А, понятно.
— Почему? — Роджер беспомощно заморгал. Он очень похож на сову, — подумала Констанс, а эти его напомаженные белесые волосики — как два совиных уха. Она едва удержалась, чтобы не расхохотаться, но, не желая еще более усиливать его антипатию к ней, попыталась изобразить искреннюю заинтересованность.
— Да, почему?
— Ну, потому что это хорошо для того, чтобы держать форму, и вообще… так принято.
— Роджер — человек, который чтит традиции и сложившиеся обычаи. Он отличный бизнесмен, так что я даже подумываю уйти на покой, — сухо заметил Алекс.
— Спасибо, дядя! — Роджер даже слегка покраснел от удовольствия.
— Однако его консерватизм, который делает его таким полезным для нашей фирмы, порой мешает ему должным образом воспринимать все новое. — Алекс, словно подсказывая ему что-то, кивнул в сторону Констанс.
Взгляд Роджера остановился на серебряном медальоне Констанс, и он судорожно сглотнул, как будто в горле у него застряла кость.
— Да, это… Я хотел извиниться за прошлый вечер, кузина Констанс. Мои возражения были несколько чрезмерны. Я не хотел вас обидеть и рад, что вы вошли в нашу семью…
— Ну что вы, кузен Роджер! Спасибо, спасибо! -
В глазах Констанс мелькнуло осторожное удовлетворение. Конечно, это он выдавил из себя явно по требованию Алекса, но все-таки, какое-никакое, а предложение перемирия — почему бы его не принять?! — Надеюсь, мы будем друзьями.
— Прекрасно сказано, дорогая. Очаровашка ты наша! А после сна ты вообще прелесть, правда, Роджер?! — почти промурлыкал Алекс.
— Да, вид вполне презентабельный.
— Это все Мэгги. — Констанс провела рукой снизу вверх по плотно облегавшему ее фигуру платью и прикоснулась к простенькому банту, скреплявшему сзади ее густые волосы. Мэгги подровняла их. Так что теперь они облегали ее плечи правильным овалом. — Не хочу, чтобы вам было за меня стыдно, но не знаю, что получилось… здесь все так непривычно…
— Прекрасно, прекрасно, моя дорогая! Она вся засияла от похвалы деда.
— Значит, я могу пойти с вами в вашу контору?
— За своим вознаграждением, как я понимаю?
— Ну, если вы там держите свои деньги, — уточнила Констанс с неподдельно искренней улыбкой.
— Нет, мы обычно держим их в банке. И тебе советую то же самое, — смешливо заметил Алекс.
— Хорошо бы покончить с этим побыстрее. Я бы хотела уже сегодня купить билет на пакетбот.
— Неужели мы тебе так уж надоели? — В тоне Алекса чувствовалось, что он здорово задет таким к себе отношением.
— Да, конечно же, нет! Я весь этот год себя неважно чувствую. Что-то с легкими.
Алекс покашлял в кулак и красноречиво посмотрел на нее.
— Главное, надо избегать неожиданных потрясений, нужен покой, — заметил Роджер.
— Ну, тогда, тем более, мне надо побыстрее исчезнуть.
— Как раз напротив, моя дорогая девочка, — поспешно отреагировал Алекс. — Думаю, что твое присутствие в этом старом доме пойдет мне на пользу. Знаешь, два закоренелых холостяка — это не лучшая компания, а ты здесь всего ничего, и то я уже чувствую себя на двадцать лет моложе!
— Это так приятно слышать, но…
— И мои друзья все так хотят с тобой познакомиться, да и тебе нужен отдых после твоего путешествия. Ну, правда, это же разумно — перед этим твоим грандиозным проектом надо же силенок поднакопить. Разве не так?
— Да, конечно, в этом есть свой резон, но все же я должна…
— Тут у нас тоже есть картинные галереи. — Он заметил, что выбрал нужную тему. Она отреагировала на его слова с видимым интересом, и он с энтузиазмом начал ее развивать. — Да, полно картинных галерей, а учителей рисования — тоже. Театры, балы, рауты, санные вылазки — все это ждет тебя. И я сам выведу тебя в свет! — Ему самому так понравилась эта идея, что он изо всех сил шарахнул по столу кулаком; приборы и хрустальные крышки вазончиков для джема отозвались мелодичным звоном. — Клянусь всеми святыми, мы с тобой поразвлечемся как следует!
— Ну, правда, Алекс, все это ни к чему, — ответила она. Привлекать к себе внимание — это было, пожалуй, последнее, чего бы она хотела.
— Чепуха! — Алекс взорвался. — Ты — из рода Латэмов. Уже много поколений мы не на последнем месте в бостонском обществе. Ты должна занять свое место в нем — оно принадлежит тебе по праву.
Роджеру все это тоже явно не понравилось.
— Сэр, должен заметить, что у кузины Констанс пока нет того глянца, без которого здесь просто нельзя. Она будет чувствовать себя неловко.
— Для этого есть служанки и всякие уроки, чтобы обучить ее манерам. — Алекс разом отмел все возражения. — И этот иностранец, который по танцам, на Тремонт-стрит, граф, как его там…
— Папанти, — подсказал Роджер. Ему было явно не по себе…
— Алекс, ну, пожалуйста! Мне кажется, что я вам навязалась! — Констанс улыбкой попыталась скрыть отчаяние, все более овладевавшее всем ее существом. — Я, наверное, просто не могу достаточно убедительно вам объяснить, насколько важен для меня этот курс в Париже, иначе вы бы поняли мое нетерпение. Так что если бы мы могли сходить сегодня же в банк…
— Кузина Констанс. — В голосе Роджера послышался упрек. — Я, конечно, понимаю вашу неопытность в таких делах, но и вы должны понять, что сразу такую сумму наличными получить не так-то легко.
— А! Я не подумала… Тогда надо сперва заплатить мистеру Мак-Кину… Вы об этом позаботитесь?
— Что? Мы ничего не должны Мак-Кинам! — Роджер как-то неприятно оскалился.
— Вы, может быть, и нет, но вот я определенно должна, — спокойно ответила она. В самом деле — Дайлан Мак-Кин, скорее всего, спас ее от верной смерти. Ее бы повесили, если не хуже, а тут его корабль — и только ее и видели. Но это вряд ли можно сейчас объяснить… Она в долгу перед ним и его этим упрямым братом-красавцем. Иначе бы ее здесь не было. — Так что ежели ваши средства ограничены, сперва надо отдать им их долю. Я настаиваю на этом.
Роджер чуть слышно выругался. Констанс удивленно посмотрела на него.
— Не понимаю — что вас сделало такими врагами с Мак-Кинами?
— Бизнес, дорогая. Энок Мак-Кин и я были когда-то партнерами, но у нас оказались слишком разные взгляды… Мое богатство росло, а Энок… Он всегда был глупец и мечтатель… А теперь вот его сыновья винят меня в его банкротстве. Я, конечно, подходящий козел отпущения. Но это тебя не должно касаться.
— Но видишь, как-то коснулось, — возразила она.
— Ничего. Мы сделаем этот красивый жест. Мне это даже нравится. Лок Мак-Кин получит вознаграждение сегодня же — пусть мне даже придется заложить вот эту золотую цепочку, но только при условии, что ты согласишься отложить свои планы и побудешь немного со своим старым дедушкой!
Что делать? С одной стороны — обязательства перед Мак-Кинами, с другой — соображения собственной безопасности, которые подсказывают ей — не останавливайся, беги дальше… Она должна немедленно уехать из Бостона с деньгами или без них, пока ее грех не навлек гнева Божьего на этого старикана. Но — Алекс, это же ее ближайший родственник, а она — единственная радость для него, какая-то компенсация за смерть сына. Неужели она не может дать ему чуточку того, в чем он так нуждается?
— Так вы заплатите Локу Мак-Кину сегодня же?
— Пошлю специальным нарочным, — заверил ее Алекс. — А к весне ты уже можешь быть в Париже.
Она порывисто вздохнула, слегка поморщившись — этот чертов корсет! Сердце испуганно билось — не делает ли она ошибку?..
— Ну ладно, Алекс.
— Отлично! — Его настроение заметно улучшилось. — Где эта Мэгги с моим завтраком, дьявол ее побери!
И тут, как по мановению волшебной палочки, в дверях появилась служанка с полной тележкой еды, и начала расставлять на кружевные салфетки перед сидящими какие-то кастрюлечки.
Констанс, наоборот, успокоилась — ну, по крайней мере, братьям Мак-Кинам она теперь ничего не должна. Итак, одной проблемой меньше. Можно заняться и завтраком. Недолго думая, она запустила два пальца в стоявшую перед ней кастрюлю, наклонилась и деловито облизала прилипшую серую жижу. Боже, что это на нее так смотрят? Свое недоумение она попыталась скрыть сияющей улыбкой:
— Что-то вроде пои, да?
— Пои? — словно в забытьи откликнулся Роджер, но, впрочем, быстро придя в себя, не преминул уколоть ее:
— Да нет, это не из твоих туземных снадобий. Это настоящая американская овсянка!
Констанс моргнула. Опять прокол! Наверное, она никогда так и не сумеет освоить все эти «что можно» и что нельзя, чтобы стать бостонской леди.
— Так значит, это не корень таро? Странно! — Она вытерла пальцы о салфетку. — Дать ей по-киснуть недельку-две, было бы, пожалуй, повкуснее…
Роджер выглядел так, как будто его кто-то душит, зато Алекс разразился громким хохотом.
— Дорогая, ты совершенно права, — все еще широко улыбаясь, Алекс отставил в сторону свою тарелку. — Я чувствую, девочка, ты заставишь этот городок ходить на ушах!
Констанс храбро улыбнулась:
— Интересно бы попытаться…
— Ну, вот и чудесно! А теперь, Мэгги, принеси-ка нам яблочного пирога!
3
Впрочем, там все было хуже. Пять месяцев непрерывного ужаса. Она прожила всю свою жизнь на острове, но панически боялась океана, воды. Сама не знала — почему…
Может быть, ответ скрывался там, в темном закоулке ее мозга, где только скапливались вопросы, не находившие ответа, где вместо этого раздавался рев и визг демонов?
С десяти лет, после той едва не убившей ее лихорадки она знала, что она какая-то другая, не такая как все. Как будто кто-то как острым ножом вырезал из ее памяти целый пласт ее жизни. Она знала о себе некоторые вещи, но не знала — откуда она это знает. Знала имя отца, но не помнила его лица. Умела читать, но не имела ни малейшего представления о том, где и при каких обстоятельствах она выучилась. Она не узнавала сверстников, которых не могла не знать. Те, в свою очередь, относились к ней с опаской, как к какой-то ненормальной. Они называли ее придурковатой Лили, дразнили ее за смешные ошибки, вызывая в ней приступы бессильной ярости. В нее дьявол вселился — имел обыкновение говорить ее опекун, человек глубоко религиозный, которого христианская добродетель подвигла на то, чтобы взять на себя заботу об осиротевшем ребенке его умершего помощника по плантации. Он воспитывал ее, как воспитывал бы собственных детей, частенько поколачивая ее за вранье. Но она не перестала придумывать всякие истории о себе — только они стали более изощренными, хотя и не более правдоподобными. Почему она это делала? Наверное, потому, что быть человеком без прошлого — это еще страшнее, чем самое жестокое наказание…
Но теперь это все позади, раз и навсегда… Или нет? Констанс вздрогнула при мысли о предстоявшем ей путешествии в Европу. Как она его вынесет? Правда, это всего две с половиной недели… Она должна. Другого выхода для нее нет.
Поджав ноги и прижавшись спиной к резной спинке кровати, укутавшись в одеяло, Констанс с силой растирала замерзшие плечи. Ну, вроде все, следы кошмара развеялись. Она здорова. Но на душе по-прежнему саднило, пожалуй, не меньше, чем саднило ее тело в ту страшную ночь, когда ее вытащили из воды на борт матросы с судна Дайлана Мак-Кина — абсолютно голую, окровавленную, близкую к помешательству. Тогда он спас ее не только физически, но и духовно: он так дружелюбно говорил с ней о ее картинах, рисовал ей такие волшебные картины того, как ей хорошо и безопасно будет по ту сторону океана. Но, наверное, и Дайлан не был бы так добр к ней, если бы узнал правду о том, что она совершила… Констанс вновь вздрогнула, сунула голову под одеяло, надеясь, что это поможет ей избавиться от жутких воспоминаний. А они все роились и роились в ее мозгу, четкие как местность, освещенная вспышкой молнии, — неизмеримо более устрашающие…
Бамбуковый крест и висящая на нем петля. Бесконечная цепь боли, унижения, непонимания — и пряный запах тропических цветов. Ее бесценные кисти — поломанные в щепки — последнее наказание ей. И бешеный гнев, толкнувший ее на этот ужасный поступок, и тяжелый обломок розовой раковины с каплями крови на ней…
«Не убий». Она нарушила эту заповедь. Она осуждена теперь на муки ада. Но почему нет сожаления, раскаяния? Тем более что ее жертва — служитель Божий на земле.
Да, она позволила Дайлану Мак-Кину убедить себя, что она должна отправиться на край света, к деду, о существовании которого она и не подозревала. Это понятно в ее тогдашнем состоянии. Рука, растиравшая тело, наткнулась на серебряную цепочку. Да — она настоящая Констанс Латэм, и у нее есть тому доказательство. Да, верно, это Дайлан Мак-Кин, узнав фамилию ее отца, рассказал ей о полагающемся вознаграждении, но вот об этом пусть в Бостоне никто не узнает. Она порасскажет Алексу кучу небылиц о Джеймсе. На этом она собаку съела. Ради половины этих двадцати пяти тысяч, которые позволят ей начать новую жизнь, похоронить и придурковатую Лили, и Констанс Латэм, ради этого стоит взять еще один грех на душу, тем более что душу эту все равно уже не спасти…
Ох, как она устала, измучена… Взгляд Констанс бесцельно бродил по элегантной обстановке спальни: камин с резными изразцами, туалетные столики с мраморными крышками, обои цвета желтой чайной розы… Как это не похоже на вонючий трюм корабля или тростниковую хижину в миссионерской колонии, которой дядюшка Сайрус правил как своим королевством! Соблазнительно, очень даже соблазнительно…
Съежившись под одеялом, Констанс стала раздумывать: нет, таким образом, она сама себя заманит в ловушку; она не может доверять никому, кроме себя самой; она не имеет права ответить на ту симпатию, которую — она это чувствовала — испытывает к ней этот Алекс, при всем его пугающе суровом виде. Было бы нечестно позволить ему привязаться к ней. Так что, как ни хотелось бы ей узнать, что же представляет собой семейство, в котором вырос ее отец, и в чем суть конфликта между Локом Мак-Кином и Латэмами, ей надо всецело сосредоточиться на одном — побыстрее получить деньги и исчезнуть…
Раздался тихий стук в дверь, и в проеме появилась рыжая, вся в кудряшках, головка Мэгги. — Доброе утро, мисс!
Констанс еще глубже зарылась одеялом, что-то пробормотала в ответ, а служанка тем временем, распахнув дверь, вкатила в комнату тележку с утренним шоколадом. Его густой сладкий аромат приятно защекотал ноздри. Пять долгих месяцев она не могла себе позволить больше, чем несколько кусочков пищи, чтобы только душа с телом совсем не рассталась, и теперь сосущее чувство голода было ее постоянным спутником.
— Спасибо, э…
— Мое имя Мэгги, мисс. Вообще-то, Мари Маргарет Каллагэн, но дома меня всегда звали Мэгги.
— Так вы не из Бостона? — Констанс села на кровати, поджав под себя ноги, и сделала первый глоток. Боже, какое это было божественное ощущение!
— Господь с вами, мисс! Я из Ирландии. — Мэгги взяла кочергу и начала орудовать у камина, продолжая начатый разговор — уж что-что, а поболтать она любила. — Приехала три года назад и сразу нашла это чудное место у мистера Латэма. Такой джентльмен! Я уж скоро накоплю, чтобы выписать сюда младшего братишку. Господь всегда прислушивается к нашим молитвам, вот что я вам скажу.
Констанс горестно закусила губу. Может быть, к молитвам хороших людей, таких как Мэгги, — да, но не таких грешниц, как она. Но горячий шоколад утром — это все-таки замечательно!
— Хочу еще поблагодарить вас за помощь и за этот халат, — сказала Констанс, отставляя пустую чашку.
— Не стоит благодарности, мисс. И, кстати, вы мне напомнили! — С этими словами Мэгги исчезла из комнаты, чтобы вернуться несколько секунд спустя с несколькими завернутыми в бумагу свертками и только что поглаженным халатом цвета кофе с молоком, высоким воротником и широкими рукавами, которые внизу были украшены изящной кружевной оторочкой. — Это мистер Алекс велел вам принести и передать просьбу позавтракать с ним внизу.
Констанс выскользнула из-под одеяла и начала быстро распаковывать сверток за свертком — какие-то непонятного назначения предметы одежды.
— Да, мисс. «Латэм и К0» — это же крупнейшая торговая фирма в Новой Англии. Разве вы не знали, кто ваш дедушка! — Мэгги поспешно прикрыла рот рукой и покраснела — не следовало бы затрагивать здесь тему, о которой уже все утро судачила прислуга.
Констанс со вздохом уселась на край кровати с ворохом каких-то белых штучек — это, скорее всего, нижнее.
— Боюсь, я была не совсем в курсе. Я тоже не из этих мест. Я… с Тихого океана. Только-только прибыла и не очень-то знакома с местными обычаями… Начнем с того, что делать вот с этим? — Она имела в виду нечто в складках, с огромным количеством лент и ленточек.
— О, мисс. — Мэгги хихикнула. — Это же ваши панталончики, ну, это самое… штанишки…
Констанс скептически покачала головой. В Лахайне женщины обычно носили только холоку — и то этот наряд появился не больше двадцати лет назад, введенный первыми миссионерами ради того, чтобы внушить туземцам понятие о скромности и приличии.
— Это похуже, чем я думала, — пробормотала Констанс и взялась за странное сооружение, сделанное вроде бы из китового уса и ботиночных шнурков. Она вопросительно посмотрела на служанку.
— Это ваш корсет, мисс, — рыжеголовая хохотушка изо всех сил сдерживалась, чтобы не рассмеяться.
Констанс снова вздохнула. Да, вот что значит, оказывается, быть почтительной внучкой! Нет, побыстрее отсюда, чем раньше, тем лучше!
— Вы меня можете называть Констанс, — сказала она.
— О, мисс, это не положено, — проговорила смущенная Мэгги.
— Так мне будет легче, Мэгги. — Констанс схватила кучу нижнего белья и подошла к зеркалу. — Ты должна сделать из меня настоящую бостонскую леди, по крайней мере, на сегодня. И это, наверное, будет не так-то легко?!
— Что-что ты хочешь на завтрак? — удивленно переспросил Алекс.
— Яблочный пирог, — попросила Констанс, тоже немало удивленная.
— Мы в Бостоне едим на завтрак только овсянку, — сказал Алекс.
— А, понятно.
— Почему? — Роджер беспомощно заморгал. Он очень похож на сову, — подумала Констанс, а эти его напомаженные белесые волосики — как два совиных уха. Она едва удержалась, чтобы не расхохотаться, но, не желая еще более усиливать его антипатию к ней, попыталась изобразить искреннюю заинтересованность.
— Да, почему?
— Ну, потому что это хорошо для того, чтобы держать форму, и вообще… так принято.
— Роджер — человек, который чтит традиции и сложившиеся обычаи. Он отличный бизнесмен, так что я даже подумываю уйти на покой, — сухо заметил Алекс.
— Спасибо, дядя! — Роджер даже слегка покраснел от удовольствия.
— Однако его консерватизм, который делает его таким полезным для нашей фирмы, порой мешает ему должным образом воспринимать все новое. — Алекс, словно подсказывая ему что-то, кивнул в сторону Констанс.
Взгляд Роджера остановился на серебряном медальоне Констанс, и он судорожно сглотнул, как будто в горле у него застряла кость.
— Да, это… Я хотел извиниться за прошлый вечер, кузина Констанс. Мои возражения были несколько чрезмерны. Я не хотел вас обидеть и рад, что вы вошли в нашу семью…
— Ну что вы, кузен Роджер! Спасибо, спасибо! -
В глазах Констанс мелькнуло осторожное удовлетворение. Конечно, это он выдавил из себя явно по требованию Алекса, но все-таки, какое-никакое, а предложение перемирия — почему бы его не принять?! — Надеюсь, мы будем друзьями.
— Прекрасно сказано, дорогая. Очаровашка ты наша! А после сна ты вообще прелесть, правда, Роджер?! — почти промурлыкал Алекс.
— Да, вид вполне презентабельный.
— Это все Мэгги. — Констанс провела рукой снизу вверх по плотно облегавшему ее фигуру платью и прикоснулась к простенькому банту, скреплявшему сзади ее густые волосы. Мэгги подровняла их. Так что теперь они облегали ее плечи правильным овалом. — Не хочу, чтобы вам было за меня стыдно, но не знаю, что получилось… здесь все так непривычно…
— Прекрасно, прекрасно, моя дорогая! Она вся засияла от похвалы деда.
— Значит, я могу пойти с вами в вашу контору?
— За своим вознаграждением, как я понимаю?
— Ну, если вы там держите свои деньги, — уточнила Констанс с неподдельно искренней улыбкой.
— Нет, мы обычно держим их в банке. И тебе советую то же самое, — смешливо заметил Алекс.
— Хорошо бы покончить с этим побыстрее. Я бы хотела уже сегодня купить билет на пакетбот.
— Неужели мы тебе так уж надоели? — В тоне Алекса чувствовалось, что он здорово задет таким к себе отношением.
— Да, конечно же, нет! Я весь этот год себя неважно чувствую. Что-то с легкими.
Алекс покашлял в кулак и красноречиво посмотрел на нее.
— Главное, надо избегать неожиданных потрясений, нужен покой, — заметил Роджер.
— Ну, тогда, тем более, мне надо побыстрее исчезнуть.
— Как раз напротив, моя дорогая девочка, — поспешно отреагировал Алекс. — Думаю, что твое присутствие в этом старом доме пойдет мне на пользу. Знаешь, два закоренелых холостяка — это не лучшая компания, а ты здесь всего ничего, и то я уже чувствую себя на двадцать лет моложе!
— Это так приятно слышать, но…
— И мои друзья все так хотят с тобой познакомиться, да и тебе нужен отдых после твоего путешествия. Ну, правда, это же разумно — перед этим твоим грандиозным проектом надо же силенок поднакопить. Разве не так?
— Да, конечно, в этом есть свой резон, но все же я должна…
— Тут у нас тоже есть картинные галереи. — Он заметил, что выбрал нужную тему. Она отреагировала на его слова с видимым интересом, и он с энтузиазмом начал ее развивать. — Да, полно картинных галерей, а учителей рисования — тоже. Театры, балы, рауты, санные вылазки — все это ждет тебя. И я сам выведу тебя в свет! — Ему самому так понравилась эта идея, что он изо всех сил шарахнул по столу кулаком; приборы и хрустальные крышки вазончиков для джема отозвались мелодичным звоном. — Клянусь всеми святыми, мы с тобой поразвлечемся как следует!
— Ну, правда, Алекс, все это ни к чему, — ответила она. Привлекать к себе внимание — это было, пожалуй, последнее, чего бы она хотела.
— Чепуха! — Алекс взорвался. — Ты — из рода Латэмов. Уже много поколений мы не на последнем месте в бостонском обществе. Ты должна занять свое место в нем — оно принадлежит тебе по праву.
Роджеру все это тоже явно не понравилось.
— Сэр, должен заметить, что у кузины Констанс пока нет того глянца, без которого здесь просто нельзя. Она будет чувствовать себя неловко.
— Для этого есть служанки и всякие уроки, чтобы обучить ее манерам. — Алекс разом отмел все возражения. — И этот иностранец, который по танцам, на Тремонт-стрит, граф, как его там…
— Папанти, — подсказал Роджер. Ему было явно не по себе…
— Алекс, ну, пожалуйста! Мне кажется, что я вам навязалась! — Констанс улыбкой попыталась скрыть отчаяние, все более овладевавшее всем ее существом. — Я, наверное, просто не могу достаточно убедительно вам объяснить, насколько важен для меня этот курс в Париже, иначе вы бы поняли мое нетерпение. Так что если бы мы могли сходить сегодня же в банк…
— Кузина Констанс. — В голосе Роджера послышался упрек. — Я, конечно, понимаю вашу неопытность в таких делах, но и вы должны понять, что сразу такую сумму наличными получить не так-то легко.
— А! Я не подумала… Тогда надо сперва заплатить мистеру Мак-Кину… Вы об этом позаботитесь?
— Что? Мы ничего не должны Мак-Кинам! — Роджер как-то неприятно оскалился.
— Вы, может быть, и нет, но вот я определенно должна, — спокойно ответила она. В самом деле — Дайлан Мак-Кин, скорее всего, спас ее от верной смерти. Ее бы повесили, если не хуже, а тут его корабль — и только ее и видели. Но это вряд ли можно сейчас объяснить… Она в долгу перед ним и его этим упрямым братом-красавцем. Иначе бы ее здесь не было. — Так что ежели ваши средства ограничены, сперва надо отдать им их долю. Я настаиваю на этом.
Роджер чуть слышно выругался. Констанс удивленно посмотрела на него.
— Не понимаю — что вас сделало такими врагами с Мак-Кинами?
— Бизнес, дорогая. Энок Мак-Кин и я были когда-то партнерами, но у нас оказались слишком разные взгляды… Мое богатство росло, а Энок… Он всегда был глупец и мечтатель… А теперь вот его сыновья винят меня в его банкротстве. Я, конечно, подходящий козел отпущения. Но это тебя не должно касаться.
— Но видишь, как-то коснулось, — возразила она.
— Ничего. Мы сделаем этот красивый жест. Мне это даже нравится. Лок Мак-Кин получит вознаграждение сегодня же — пусть мне даже придется заложить вот эту золотую цепочку, но только при условии, что ты согласишься отложить свои планы и побудешь немного со своим старым дедушкой!
Что делать? С одной стороны — обязательства перед Мак-Кинами, с другой — соображения собственной безопасности, которые подсказывают ей — не останавливайся, беги дальше… Она должна немедленно уехать из Бостона с деньгами или без них, пока ее грех не навлек гнева Божьего на этого старикана. Но — Алекс, это же ее ближайший родственник, а она — единственная радость для него, какая-то компенсация за смерть сына. Неужели она не может дать ему чуточку того, в чем он так нуждается?
— Так вы заплатите Локу Мак-Кину сегодня же?
— Пошлю специальным нарочным, — заверил ее Алекс. — А к весне ты уже можешь быть в Париже.
Она порывисто вздохнула, слегка поморщившись — этот чертов корсет! Сердце испуганно билось — не делает ли она ошибку?..
— Ну ладно, Алекс.
— Отлично! — Его настроение заметно улучшилось. — Где эта Мэгги с моим завтраком, дьявол ее побери!
И тут, как по мановению волшебной палочки, в дверях появилась служанка с полной тележкой еды, и начала расставлять на кружевные салфетки перед сидящими какие-то кастрюлечки.
Констанс, наоборот, успокоилась — ну, по крайней мере, братьям Мак-Кинам она теперь ничего не должна. Итак, одной проблемой меньше. Можно заняться и завтраком. Недолго думая, она запустила два пальца в стоявшую перед ней кастрюлю, наклонилась и деловито облизала прилипшую серую жижу. Боже, что это на нее так смотрят? Свое недоумение она попыталась скрыть сияющей улыбкой:
— Что-то вроде пои, да?
— Пои? — словно в забытьи откликнулся Роджер, но, впрочем, быстро придя в себя, не преминул уколоть ее:
— Да нет, это не из твоих туземных снадобий. Это настоящая американская овсянка!
Констанс моргнула. Опять прокол! Наверное, она никогда так и не сумеет освоить все эти «что можно» и что нельзя, чтобы стать бостонской леди.
— Так значит, это не корень таро? Странно! — Она вытерла пальцы о салфетку. — Дать ей по-киснуть недельку-две, было бы, пожалуй, повкуснее…
Роджер выглядел так, как будто его кто-то душит, зато Алекс разразился громким хохотом.
— Дорогая, ты совершенно права, — все еще широко улыбаясь, Алекс отставил в сторону свою тарелку. — Я чувствую, девочка, ты заставишь этот городок ходить на ушах!
Констанс храбро улыбнулась:
— Интересно бы попытаться…
— Ну, вот и чудесно! А теперь, Мэгги, принеси-ка нам яблочного пирога!
3
— Упрямец, гордец, глупый мальчишка!.. Ну почему ты не берешь эти деньги? Тебе что, девать их некуда?
— Хватит об этом, Джедедия! Я уже все решил! Не обращая внимания на опилки, которые сразу пристали к его строгому черному сюртуку, Лок Мак-Кин прислонился к деревянной заготовке, в которой уже можно было различить фигуру индейского вождя. Еще несколько таких заготовок в разных степенях готовности стояло по стенам в маленькой мастерской, расположенной рядом с его конторой. В руках у Лока был рулон с чертежами.
— Я занимаюсь своим «Аргонавтом» и мне наплевать на эти деньги Латэма. Уж третий раз за эти две недели их обратно отсылаю. Я бы их с удовольствием кинул в этот ящик, ну, Святой Агнессы, для бедных, только не хочу, чтобы Алекс Латэм подумал, что я купился.
Джедедия Шоу, небольшого роста жилистый старик, с лицом, напоминающим печеное яблоко, и пальцами, которые были сплошь покрыты шрамами от более чем шестидесяти лет работы с деревом, не выразил сочувствия, скорее наоборот. Отложив резец, он примостил свои страдающие артритом руки на кожаный фартук и бросил на Лока осуждающий взгляд; глаза, полуслепые, с молочной пленкой катаракты, сурово блеснули.
— А что же ты бегаешь за этими толстопузыми банкирами — по всем этим приемам и… раутам?
— Черт побери, Джедедия! Ты что думаешь, мне это доставляет удовольствие? У них же у всех в глазах вопрос. — Лок передразнил жеманный голосок почтенной бостонской матроны: — Уж не сынок ли это Энока Мак-Кина? Того самого?..
Морщины на лице Джедедии слегка разгладились.
— Да, парень, здесь ценят репутацию…
— Слухам здесь уж очень верят, — отрезал Лок. — Если я хочу спустить «Аргонавта» со стапелей, мне нужны инвесторы, и ради того, чтобы их заполучить, я буду даже танцевать вальсы с дочками этих банкиров — хоть бы морды у них были пострашнее лошадиных.
— Да почему бы тебе не взять деньги Латэма — ведь вы с Дайланом действительно вернули ему внучку!
— Нет, черт побери!
Джедедии только оставалось воздеть руки и вернуться к куску дубового дерева, над которым он колдовал. Лок почувствовал угрызения совести.
— Да ладно, Джедедия. Я хочу тебя попросить — ты не вырежешь бушприт для «Аргонавта»?
— Странно, что ты не додумался поручить эту работу машине. Ты ведь совсем на них свихнулся, — сварливо отозвался Джедедия.
— Паровые пилы и краны — это единственное, чем я могу побить конкурентов с больших нью-йоркских верфей.
— Один мастер со стамеской стоит трех этих твоих пил, а что касается того, чтобы деревянные шпонки на станке делать…
— Да брось ты! Еще полно работы и для таких кустарей-бездельников вроде тебя!
— Нахал бессовестный! Дай-ка сперва посмотреть. — Джедедия вырвал рулон чертежей из рук Лока. — Значит, «Аргонавт»? Да, здорово! Это что — все из твоих опытов на мельнице? В это гидро…
— Гидростатика. — Лок задумчиво дотронулся пальцем до губы. — Да, наука! Но и практики здесь немало. Всего вложено.
— Клипер с осадкой, а корпус узкий… Думаешь, получится?
— Пытаюсь.
— Над тобой обхохочутся!
— Над Галилеем тоже смеялись. — Лок посуровел лицом, свернул снова чертежи в рулон, тщательно обернул в бумагу.
Джедедия открыл, было, рот, чтобы продолжить спор, но вдруг заметил, что в дверях кто-то стоит; кто — он не мог разобрать.
— Эй, вам кого?
— Извините меня. Мне сказали заглянуть в мастерскую мистера Шоу… А, вот и вы, Лок Мак-Кин!
Лок повернулся на звук слегка охрипшего женского голоса, да так и остался стоять с открытым ртом: в мастерскую, прошелестев модной юбкой, впорхнула Констанс Латэм. Как же она изменилась! Настоящая леди: шелковая голубая шляпка, кашемировая мантилька, отороченная бархатом, большая меховая муфта… Только слегка раскосые топазовые глаза вносили какую-то экзотическую, непонятную нотку в образ светской бостонской дамы. Эти глаза из-под густых ресниц смотрели на мир с какой-то тревожной торжественностью. При всем внешнем блеске, в ней была какая-то уязвимость, беззащитность, которая властно действовала на его инстинкт мужчины-покровителя — поневоле хотелось охранить ее от какой-то неведомой опасности.
Но вот она выдала опять эту свою улыбочку, — и видение исчезло — вновь появился дерзкий мальчишка. Лок раздраженно стиснул зубы. Ну конечно — все, что ей не хватало, это воды с мылом, да отъесться немножко. Вон и округлости появились… Чему тут удивляться — маленькая разбойница не теряла времени, видать, уже влезла, как следует в дедушкин бумажник и, соответственно, в общество этих бостонских толстосумов, их дочек и внучек! А он-то еще думал, что она что-то из себя представляет.
— Какого черта тебе здесь надо? — грубо осведомился он.
— Я думаю, ты должен знать. — Констанс сунула руку в муфту и вытащила какую-то продолговатую, четырехугольную пачку. — Ты очень неразумный мужчина, Лок Мак-Кин. Держи — это твое.
— Это что, Алекс тебя прислал? — Лок подозрительно поглядел на нее.
— Да нет же, конечно! Я сейчас должна быть на уроке — учиться хорошим манерам по этой жуткой книжке миссис Фаррар об этикете — «Спутнику молодой леди», но я сбежала. Сочла дело слишком важным, чтобы доверять его этим остолопам, которых к тебе подсылал Роджер.
— Что ты имеешь в виду — как это сбежала? — нахмурился Лок.
— Ушла, исчезла, смылась. — Она пожала плечами. Благодаря тебе, у меня теперь выше крыши уроков: красноречие, вышивание, этикет…
— А я тут при чем?
— Мне пришлось дедушке пообещать, что я поеду в Париж попозже, и все ради того, чтобы ты мог первым получить свою долю. А чтобы я могла появляться в обществе, пока я здесь, меня так зажали со всеми этими нарядами, манерами — не вздохнуть!
— Неужто так? — Губы Лока тронула легкая усмешка.
— Это еще не все! Прошлое воскресенье мне пришлось еще посетить церковь Троицы, а ты знаешь, каково это мне! А тут еще визиты, магазины, контора, да еще Алекс хочет, чтобы я познакомилась со всеми бостонскими развлечениями — от санок до оперы! Я уже вымотана до предела…
— Да уж, тяжеловато! — Он попытался изобразить сочувствие, но вместо этого улыбка его стала еще шире.
— У меня на себя ни секунды не остается! Я даже к кисти с холстом не успела еще прикоснуться! Слава Богу, твое упрямство дало мне хоть возможность одной прогуляться!
— Одной? Уж не хочешь ли ты сказать, что пришла сюда пешком?
— Конечно, нет! Я наняла извозчика. Очень интересно было.
— Господи! — Он чуть не застонал. — И никто не знает, куда ты отправилась? Идиотство какое-то!
— Почему же? Я заметила, что бостонские леди ходят и ездят куда хотят. Вот вчера в книжном магазине я встретила даму, которая изучает литературу, мисс Элспет Филпот — так она рассказала, как пешком до Коннектикута дошла!
— Хватит об этом, Джедедия! Я уже все решил! Не обращая внимания на опилки, которые сразу пристали к его строгому черному сюртуку, Лок Мак-Кин прислонился к деревянной заготовке, в которой уже можно было различить фигуру индейского вождя. Еще несколько таких заготовок в разных степенях готовности стояло по стенам в маленькой мастерской, расположенной рядом с его конторой. В руках у Лока был рулон с чертежами.
— Я занимаюсь своим «Аргонавтом» и мне наплевать на эти деньги Латэма. Уж третий раз за эти две недели их обратно отсылаю. Я бы их с удовольствием кинул в этот ящик, ну, Святой Агнессы, для бедных, только не хочу, чтобы Алекс Латэм подумал, что я купился.
Джедедия Шоу, небольшого роста жилистый старик, с лицом, напоминающим печеное яблоко, и пальцами, которые были сплошь покрыты шрамами от более чем шестидесяти лет работы с деревом, не выразил сочувствия, скорее наоборот. Отложив резец, он примостил свои страдающие артритом руки на кожаный фартук и бросил на Лока осуждающий взгляд; глаза, полуслепые, с молочной пленкой катаракты, сурово блеснули.
— А что же ты бегаешь за этими толстопузыми банкирами — по всем этим приемам и… раутам?
— Черт побери, Джедедия! Ты что думаешь, мне это доставляет удовольствие? У них же у всех в глазах вопрос. — Лок передразнил жеманный голосок почтенной бостонской матроны: — Уж не сынок ли это Энока Мак-Кина? Того самого?..
Морщины на лице Джедедии слегка разгладились.
— Да, парень, здесь ценят репутацию…
— Слухам здесь уж очень верят, — отрезал Лок. — Если я хочу спустить «Аргонавта» со стапелей, мне нужны инвесторы, и ради того, чтобы их заполучить, я буду даже танцевать вальсы с дочками этих банкиров — хоть бы морды у них были пострашнее лошадиных.
— Да почему бы тебе не взять деньги Латэма — ведь вы с Дайланом действительно вернули ему внучку!
— Нет, черт побери!
Джедедии только оставалось воздеть руки и вернуться к куску дубового дерева, над которым он колдовал. Лок почувствовал угрызения совести.
— Да ладно, Джедедия. Я хочу тебя попросить — ты не вырежешь бушприт для «Аргонавта»?
— Странно, что ты не додумался поручить эту работу машине. Ты ведь совсем на них свихнулся, — сварливо отозвался Джедедия.
— Паровые пилы и краны — это единственное, чем я могу побить конкурентов с больших нью-йоркских верфей.
— Один мастер со стамеской стоит трех этих твоих пил, а что касается того, чтобы деревянные шпонки на станке делать…
— Да брось ты! Еще полно работы и для таких кустарей-бездельников вроде тебя!
— Нахал бессовестный! Дай-ка сперва посмотреть. — Джедедия вырвал рулон чертежей из рук Лока. — Значит, «Аргонавт»? Да, здорово! Это что — все из твоих опытов на мельнице? В это гидро…
— Гидростатика. — Лок задумчиво дотронулся пальцем до губы. — Да, наука! Но и практики здесь немало. Всего вложено.
— Клипер с осадкой, а корпус узкий… Думаешь, получится?
— Пытаюсь.
— Над тобой обхохочутся!
— Над Галилеем тоже смеялись. — Лок посуровел лицом, свернул снова чертежи в рулон, тщательно обернул в бумагу.
Джедедия открыл, было, рот, чтобы продолжить спор, но вдруг заметил, что в дверях кто-то стоит; кто — он не мог разобрать.
— Эй, вам кого?
— Извините меня. Мне сказали заглянуть в мастерскую мистера Шоу… А, вот и вы, Лок Мак-Кин!
Лок повернулся на звук слегка охрипшего женского голоса, да так и остался стоять с открытым ртом: в мастерскую, прошелестев модной юбкой, впорхнула Констанс Латэм. Как же она изменилась! Настоящая леди: шелковая голубая шляпка, кашемировая мантилька, отороченная бархатом, большая меховая муфта… Только слегка раскосые топазовые глаза вносили какую-то экзотическую, непонятную нотку в образ светской бостонской дамы. Эти глаза из-под густых ресниц смотрели на мир с какой-то тревожной торжественностью. При всем внешнем блеске, в ней была какая-то уязвимость, беззащитность, которая властно действовала на его инстинкт мужчины-покровителя — поневоле хотелось охранить ее от какой-то неведомой опасности.
Но вот она выдала опять эту свою улыбочку, — и видение исчезло — вновь появился дерзкий мальчишка. Лок раздраженно стиснул зубы. Ну конечно — все, что ей не хватало, это воды с мылом, да отъесться немножко. Вон и округлости появились… Чему тут удивляться — маленькая разбойница не теряла времени, видать, уже влезла, как следует в дедушкин бумажник и, соответственно, в общество этих бостонских толстосумов, их дочек и внучек! А он-то еще думал, что она что-то из себя представляет.
— Какого черта тебе здесь надо? — грубо осведомился он.
— Я думаю, ты должен знать. — Констанс сунула руку в муфту и вытащила какую-то продолговатую, четырехугольную пачку. — Ты очень неразумный мужчина, Лок Мак-Кин. Держи — это твое.
— Это что, Алекс тебя прислал? — Лок подозрительно поглядел на нее.
— Да нет же, конечно! Я сейчас должна быть на уроке — учиться хорошим манерам по этой жуткой книжке миссис Фаррар об этикете — «Спутнику молодой леди», но я сбежала. Сочла дело слишком важным, чтобы доверять его этим остолопам, которых к тебе подсылал Роджер.
— Что ты имеешь в виду — как это сбежала? — нахмурился Лок.
— Ушла, исчезла, смылась. — Она пожала плечами. Благодаря тебе, у меня теперь выше крыши уроков: красноречие, вышивание, этикет…
— А я тут при чем?
— Мне пришлось дедушке пообещать, что я поеду в Париж попозже, и все ради того, чтобы ты мог первым получить свою долю. А чтобы я могла появляться в обществе, пока я здесь, меня так зажали со всеми этими нарядами, манерами — не вздохнуть!
— Неужто так? — Губы Лока тронула легкая усмешка.
— Это еще не все! Прошлое воскресенье мне пришлось еще посетить церковь Троицы, а ты знаешь, каково это мне! А тут еще визиты, магазины, контора, да еще Алекс хочет, чтобы я познакомилась со всеми бостонскими развлечениями — от санок до оперы! Я уже вымотана до предела…
— Да уж, тяжеловато! — Он попытался изобразить сочувствие, но вместо этого улыбка его стала еще шире.
— У меня на себя ни секунды не остается! Я даже к кисти с холстом не успела еще прикоснуться! Слава Богу, твое упрямство дало мне хоть возможность одной прогуляться!
— Одной? Уж не хочешь ли ты сказать, что пришла сюда пешком?
— Конечно, нет! Я наняла извозчика. Очень интересно было.
— Господи! — Он чуть не застонал. — И никто не знает, куда ты отправилась? Идиотство какое-то!
— Почему же? Я заметила, что бостонские леди ходят и ездят куда хотят. Вот вчера в книжном магазине я встретила даму, которая изучает литературу, мисс Элспет Филпот — так она рассказала, как пешком до Коннектикута дошла!